Никогда не отступай

Глава 5

Пэт О'Дональд пробежал глазами сообщение, доставленное ему взмокшим от пота вестовым.

— Это от Мак-Мертри, — сказал он, передавая бумагу Рику Шнайду.

— «Лесные бродяги говорят, что у нас на фланге, в двадцати милях севернее дальних аванпостов, сконцентрированы большие силы пеших бантагов. Следует ли мне переместиться к северу?» – прочитал Шнайд.

— Что ты об этом думаешь? — спросил Пэт.

— На фланге мы высылали разведчиков миль на двадцать от передовой, и они ничего не обнаружили. Я не очень-то доверяю этим лесным странникам. Они никогда не поддерживали нас, прятались. С чего бы вдруг они решили помогать нам?

Батарея позади них дала залп, и снаряды смели конный строй бантагов. Густой дым окутал лес. Порывистый ветер раскачивал верхушки деревьев, гоняя клочья дыма и копоть. Накануне в лесу за железной дорогой разгорелся пожар, продолжающийся до сих пор.

— Ты сам говорил с кем-нибудь из странников? — спросил Пэт вестового.

— Нет, сэр, — покачал головой юноша. — По-моему, генерал Мак-Мертри беседовал с ними. Мне просто вручили это сообщение и велели доставить вам.

Пэту нравился Том Мак-Мертри. Он служил когда-то в его старой 44-й батарее, а затем, поднявшись по служебной лестнице, стал командовать одной из дивизий в корпусе Шнайда. Сейчас он занимал позицию в десяти милях левее, на самом фланге. Однако сообщение его оказалось слишком неопределенным.

Усевшись за походный стол, Пэт развернул порядком истрепанную карту. За последние три дня они отступили на двадцать пять миль. Подразделения, сражавшиеся на передовой, накануне вечером оставили свои позиции, встав за частями, отступившими накануне. Им требовался хоть день передышки, чтобы они могли прийти в себя и собраться с силами для следующего боя. Позиции были выбраны еще несколько месяцев тому назад, окружающую территорию очистили от леса, чтобы удобнее было вести огонь, вырыли окопы и земляные укрепления. Пока что процесс взаимного уничтожения шел очень гладко и организованно, правда, может быть, немного примитивно. Как только натиск противника на флангах усиливался, Пэт отводил войска назад, перестраивался и продолжал методично истреблять наступавших. Но известие о неких значительных силах бантагов, накапливаемых на фланге, нарушило установившуюся гармонию. Пэт опять обратился к вестовому:

— Ты присутствовал при переговорах Мак-Мертри с этими людьми?

— Сэр, я даже не уверен, что были переговоры. Я просто видел парочку этих типов в штабе. Странный народ. По-моему, им нельзя доверять.

Пэту они тоже не внушали доверия. На севере обитали десятки тысяч странников, потомки тех, кто несколько поколений назад бежал в леса, не желая жить под игом орды. Оставшимся властители орды велели преследовать беглецов и уничтожать их. Отношение к странникам как к изгоям, хотя и несправедливое, прочно укоренилось, и все в армии на них смотрели как на никчемный сброд. Многие их даже побаивались, веря слуху о том, что они одержимы бесами.

Эндрю, вопреки опасливому неодобрению Калина, неоднократно предлагал странникам присоединиться к ним в борьбе против орды, но всякий раз получал отказ. Они хотели только одного – чтобы их оставили в покое. И Пэт отчасти понимал их: вот уже несколько столетий они благополучно скрывались в лесу от орды и, вполне естественно, боялись, что любая попытка выступить против нее окончится их неминуемым поражением и почти поголовным истреблением. А вот сейчас их помощь нужна была как никогда.

«Можно ли верить этому сообщению?» – размышлял Пэт. Не исключено, что это тактическая хитрость со стороны противника, попытка заманить отряд вглубь леса и, отрезав от основных сил, уничтожить. Он сознавал, что их левый фланг недостаточно хорошо укреплен. Правда, подобраться к ним лесом там было практически невозможно, но в принципе бантаги могли обойти их фланг с севера и смять его.

— Это нельзя оставлять без внимания, — сказал Рик, указывая на карте ту точку, где, по сообщению Мак-Мертри, бантаги накапливали силы.

— Внимание-то мы обратим, но что толку, если нам точно не известно, что там такое, — проворчал Пэт. — Чертов телеграф!..

Линия, протянутая на левый берег, постоянно выходила из строя, и Пэт не раз испытывал искушение задать связистам хорошую взбучку. Но сейчас для этого не было времени. Эндрю не уставал твердить: чем хуже идут дела, тем спокойнее должен держаться командир. Его нервозность тут же передастся подчиненным, вплоть до рядовых. До сих пор роль невозмутимого начальника всегда отводилась самому Эндрю, но сейчас под началом Пэта были четыре отдельных корпуса, и приходилось сдерживать себя.

— Рик, пошли на север приданный тебе кавалерийский дивизион. Пусть дойдут хоть до Северного полюса, если потребуется. Надо немедленно выяснить, что там происходит.

Он взглянул на солнце, поднимавшееся над деревьями. День обещал быть знойным, это чувствовалось уже сейчас. Жару усугубляли пожары и бесконечная стрельба. К полудню людям придется тяжко.

Внутренний голос нашептывал ему, что разумнее было бы отойти еще дальше – туда, где окопались 3-й и 11-й корпуса. Они находились всего в десяти милях от конечного пункта железной дороги, и в случае чего оттуда легче уносить ноги.

Он снова посмотрел на карту. Жаль оставлять эту позицию – очень уж удобна гряда холмов, тянувшаяся с севера на юг и возвышавшаяся над равниной на пятьсот футов. Если расчистить от леса все подступы, здесь можно уложить тысяч двадцать-тридцать этих дикарей, не понеся почти никаких потерь. Другой такой оборонительной позиции не найти до самой Шенандоа. Ведь приказ был – нанести врагу максимальный урон, да и Пэт не привык сдавать местность без боя.

— Так мы отступаем? — спросил Рик.

Пэт вытащил новую сигару, откусил кончик и раскурил ее. Шум битвы усилился, дым клубами валил из-за деревьев.

— Здесь чертовски уютное местечко. Если они хотят его приобрести, пусть уплатят соответствующую цену.

— Сэр! «Питерсберг» заходит в гавань!

Эндрю оторвался от груды донесений, заваливших его стол. Хотя Винсент, как начальник штаба, мог заходить к Эндрю в любое время, ему очень хотелось отчитать молодого человека за столь бесцеремонное вторжение. Но тут до него дошел смысл сказанного.

— «Питерсберг»?! Какого черта ему здесь надо?

— Бог его знает. Вышел из тумана несколько минут назад, насквозь продырявленный.

Выскочив из-за стола, Эндрю бросился к дверям. Утренний туман поднимался с моря тонкими полупрозрачными лентами. В другое время Эндрю не преминул бы полюбоваться этим зрелищем – рассеивающийся под первыми лучами солнца туман над морем так напоминал ему Мэн.

При виде покореженного и покрытого копотью броненосца у Эндрю сжалось сердце. Положение обязывало ждать капитана с докладом в кабинете, а не мчаться на пристань встречать судно. Однако в данном случае он не мог усидеть в штабе, он лишь старался идти с достоинством, не переходя на бег. Весть о приходе «Питерсберга» уже распространилась по всему порту. Солдаты выбегали из дверей складов и, прикрыв глаза от солнца, рассматривали корабль. Бригады, работавшие на железнодорожной станции, побросали свои дела и кинулись на пристань.

— На нем адмиральский вымпел, — озабоченно заметил Готорн. — Если это и вправду Буллфинч, то, значит, наша блокада накрылась.

Эндрю предпочел промолчать, потому что боялся того же самого.

Они шли между длинными рядами пакгаузов, которые на время заслонили от них корабль. Эндрю услышал, как произносят его имя, и, оглянувшись, увидел, что сотни взбудораженных людей устремились вслед за ним, желая выяснить, в чем дело.

— Эндрю! — из переулка вынырнул запыхавшийся Эмил. — Увидел его из окна госпиталя. Уже послал на пристань санитарные машины.

Эндрю кивнул, по-прежнему храня молчание. Наконец, повернув за угол последнего пакгауза, они увидели «Питерсберг», который подходил к причалу, подняв пену за кормой. Из открытых орудийных портов свисали шланги, по которым насосы выкачивали из трюма воду.

На мгновение Эндрю даже приостановился. Весь правый борт судна представлял собой сплошное месиво. В броне зияло пять крупных пробоин.

— Полюбуйтесь, сэр! — проговорил Готорн. — Просто сито!

Толпа с криками изумления и ужаса высыпала на пристань, чтобы как следует разглядеть, что произошло с флагманом Восточного флота. Открылась погнутая дверца бортового люка, и появившиеся матросы стали ловить концы, которые им бросали с пристани. Корабельную машину остановили, из трубы вырвался последний столб дыма, и судно мягко стукнулось бортом о причал. Люди на причале накинулись на моряков с расспросами. Эндрю взглянул на Винсента, и тот понял его без слов. Вскарабкавшись на груду ящиков, загромождавших пристань, он вытащил револьвер и выстрелил в воздух. Мгновенно все внимание переключилось на него.

— Эй, вы, охламоны! — завопил Винсент. — Что вы раскудахтались, как потревоженный курятник? Живо отправляйтесь по рабочим местам!

Все ошарашенно уставились на него разинув рты. Вдали послышалась сирена «скорой помощи», и на главной улице, спускавшейся к пристани, показался белый фургон с брезентовым верхом.

— Послушайте! — продолжил Винсент уже нормальным голосом. — Ясно одно – корабль где-то сильно потрепали. Надо доставить раненых в госпиталь. Так что лучше разойдитесь и дайте проехать санитарным фургонам. Я обещаю: когда мы выясним, что случилось, то сообщим об этом всем подразделениям. Главное – сохранять спокойствие. У вас есть работа, и надо закончить ее побыстрее.

Люди неохотно поднялись обратно на холм, возбужденно переговариваясь. Первый санитарный фургон въехал на причал. С судна перекинули трап и спустили по нему раненого на носилках. Обе его ноги были оторваны выше колен. Моряк был в полубессознательном состоянии и моргал из-за яркого света. Когда его проносили мимо Эндрю, их глаза встретились. Эндрю прикоснулся к плечу раненого.

— Теперь ты дома, сынок, — прошептал он.

Моряк порывался что-то ответить, но Эмил, бесцеремонно отодвинув Эндрю в сторону, пощупал лоб раненого и велел санитарам поскорее нести его в фургон.

Эндрю молча, стараясь не показывать своих чувств, наблюдал за тем, как с судна выгружают изувеченных людей с почерневшими, обожженными лицами и пропитанными кровью повязками. За ними по трапу спустились раненые, способные ходить самостоятельно. Некоторые из них пытались отдать Эндрю честь, но он лишь махал рукой, чтобы они не тратили времени даром.

Наконец появился Буллфинч. На трапе он остановился в растерянности, словно школьник, не решающийся сообщить о провале на экзамене.

Эндрю сделал знак, чтобы адмирал следовал за ним, и направился в дальний конец причала.

— Нас разбили наголову, сэр, — произнес Буллфинч сдавленным голосом.

Эндрю посмотрел на низенького адмирала, которому, как и Готорну, было всего двадцать семь лет.

— Расскажите, как это произошло.

Он выслушал рассказ моряка, не прерывая его.

— Простите меня, сэр, — выдавил из себя в заключение Буллфинч и обреченно склонил голову.

Эндрю потрепал молодого человека по плечу. Он знал по собственному опыту, какие чувства тот испытывает: он сам не смел показаться на глаза Калину после того, как мерки окружили и уничтожили 3-й корпус республиканской армии и им пришлось в беспорядке отступать к Нейперу.

Посмотрев еще раз на изуродованный «Питерсберг», он вдруг осознал масштаб происшедшей катастрофы. Бантаги совершили невероятный скачок в техническом развитии и стали выпускать суда и орудия, которые не только не уступали, но и превосходили те, что имелись у людей. Смутное подозрение, зародившееся у него уже давно, к несчастью, подтвердилось: Гаарк больше не догонял их, он шел впереди. Конечно, Фергюсон мог, постаравшись, еще больше усовершенствовать их оружие и повысить боеспособность, но тому несомненному техническому превосходству над противником, каким обладала Республика во всех предыдущих войнах, настал конец. Он чувствовал, что люди, столпившиеся вокруг пристани, тоже понимают это. На протяжении многих лет, вооруженные гладкоствольными ружьями, а затем нарезными мушкетами и винтовками нового образца, они падали под пулями, гибли в сражениях, но они знали, что сила на их стороне. Разгром «Питерсберга» лишил их этой уверенности.

Однако сейчас необходимо понять, как это поражение отразится на развитии событий в ближайшем будущем.

— Сэр, я посылал вперед своего помощника. Он предупредил вас о том, что произошло?

Эндрю покачал головой:

— Мы впервые узнали об этом только сейчас.

— О Боже! — ахнул Буллфинч. — Я же видел, что их дирижабли направляются к северу. Очевидно, они потопили «Отважный». Я надеялся, что какое-нибудь другое судно доберется сюда быстрее нас.

Эндрю опять отрицательно помотал головой:

— Это первое судно, которое прибыло.

Буллфинч от расстройства не находил слов.

— Мы потеряли друг друга ночью. У «Рима» были тяжелые повреждения, и он отстал. Нас непрерывно бомбили бантагские дирижабли. Я боюсь, сэр, что к вечеру они могут объявиться здесь.

— Короче, вы хотите сказать, что наша блокада прорвана?

— Все гораздо хуже, сэр. Перед тем как мы направились на север, вахтенный заметил целую флотилию, спускавшуюся по реке к морю.

— Флотилию?

— Он говорит, что видел сотню кораблей, если не больше. Да, они вырвались на морские просторы, сэр, и теперь готовы идти, куда им вздумается.

Эндрю переглянулся с Винсентом.

— Им надо переправить сюда броневики, сэр, — сказал Готорн, — и самый надежный путь для них – море. Наверняка они запланировали где-то высадку.

— Да, но где именно, хотел бы я знать?

— Они могут войти в Шенандоа – она судоходна до самого железнодорожного моста. Тогда они отрежут армию Пэта.

Внезапно Эндрю почувствовал, что внутри у него все перевернулось. Он обессиленно опустился на один из ящиков и уставился неподвижным взглядом на «Питерсберг».

«Теперь эти ублюдки хозяйничают на море, — думал он. — Они могут нанести удар в любом месте. Но кого они выберут? Пэта? Ганса? Меня? Или… сразу всех? Гаарк вполне способен бросить столь дерзкий вызов».

Его охватил бессильный гнев на самого себя. Гаарк все-таки перехитрил его. Он выманил их армию к конечному пункту железной дороги, именно поэтому он и выжидал так долго, даже после того как им стали известны его захватнические планы. Выманить их подальше и одним ударом захлопнуть ловушку – вот в чем была его хитрость.

— Они высадятся возле Форт-Хэнкока, — произнес он ровным тоном. — Гаарк запланировал это еще тогда, когда нас на этом берегу и в помине не было. Он вынашивал свой план два или три года. Захватить Форт-Хэнкок и пройти лесом до Джанкшн-Сити, откуда отходит железнодорожная ветка на юг. Всеми силами удерживать Джанкшн-Сити, разъединив наши фронты и прервав нам связь с внешним миром, а затем, когда у нас кончатся боеприпасы, раздавить нас по одиночке.

— Но у них тоже возникнут трудности со снабжением, — возразил Буллфинч. — Мы же говорили об этом. В Хэнкоке нет настоящей гавани, это крепость, имеющая на вооружении тридцатифунтовые «пэрроты»… — Голос адмирала угас, так как он осознал, что для броненосцев Гаарка тридцатифунтовые пушки не представляют никакой опасности.

— Если уж их корабли так искрошили «Питерсберг», то им ничего не стоит захватить форт, — бросил Готорн.

— Винсент, напомни мне, кстати, что у нас в Хэнкоке? — попросил Эндрю.

— Всего один полк, сэр, римская тяжелая артиллерия. Гарнизонные войска, состоящие из пожилых ветеранов.

«Эх, если бы нас предупредили хотя бы за день! — с горечью подумал Эндрю. — Мы перебросили бы туда целую дивизию, а то и две и разнесли бы их десант ко всем чертям, если бы они попытались сунуться».

— А сколько составов у нас на путях? — спросил он Винсента.

— Здесь, по-моему, пятнадцать, сэр. Еще двадцать находятся у Шенандоа и десять или двенадцать на южном фронте.

— Передай приказ: прекратить всякое движение по железной дороге из Рима в направлении Джанкшн-Сити. Немедленно отправляйся с двумя дивизиями Пятого корпуса в Форт-Хэнкок. Если успеешь раньше этих поганцев, сразу рой укрепления, чтобы помешать им высадиться. Я свяжусь с Марком и скажу, чтобы он послал тебе на помощь Десятый корпус. Одну дивизию на всякий случай оставим здесь. Еще одну бригаду можно сколотить из людей, занятых на транспорте.

— А как быть с армиями Ганса и Пэта?

«Действительно, как? — подумал Эндрю. — Естественно, их надо предупредить, но имеет ли смысл перебрасывать их сюда? Для перевозки одного корпуса потребуется не меньше двадцати составов – и то если оставить часть имущества. У Пэта четыре корпуса и три у Ганса. Стоит только начать – этот процесс будет длиться бесконечно. К тому же не исключено, что вахтенный Буллфинча ошибся и у Гаарка какой-нибудь десяток броненосцев с судами поддержки. Правда, вряд ли Гаарк стал бы вообще связываться со строительством броненосцев, если бы не планировал масштабного наступления с моря».

У них же теперь единственным средством сообщения была узкая лента железной дороги, и в случае передислокации по ней надо перевезти десять корпусов – более двухсот тысяч человек, тысячи тонн боеприпасов и прочего имущества. В этом заключался основной недостаток современной войны – все зависело от двух полосок железа, которые так легко перерезать.

«Так что же все-таки делать?» – мучительно размышлял Эндрю. В первую очередь, понятно, надо защищать Форт-Хэнкок, где у них всего один полк гарнизонных войск с винтовками старого образца и одна артиллерийская батарея. «Отправлю пока Винсента, — решил он, — а там посмотрим».

— Первый состав должен отправиться не позже чем через час. Винсент, я рассчитываю на тебя.

У молодого человека был очень довольный вид. Он опять получил возможность заняться любимым делом – командовать боем. Отсалютовав Эндрю, он поспешил прочь, прихватив с собой ожидавших его на почтительном расстоянии офицеров своего штаба.

— «Питерсберг» может сражаться? — спросил Эндрю Буллфинча, который все еще стоял рядом, удрученно потупившись.

— Мы потеряли половину экипажа, сэр. А что до самого судна, то требуется не только залатать дыры, но и нарастить броню, не меньше трех дюймов. А дополнительный вес… — Он безнадежно махнул рукой. — Нет, сэр, «Питерсберг» не вояка.

— Тогда снимите с него пушки. Они нам понадобятся. Надо будет снять и броню, если успеем. И подготовьте судно к затоплению.

Буллфинч, вытаращив глаза, онемел.

— Я посылаю вас в Рим, мистер Буллфинч.

— …В Рим, сэр? Но ведь бой предстоит здесь… Или… Я разжалован?

Эндрю рассмеялся, желая показать, насколько нелепо это предположение. Правда, смех у него получился несколько принужденным.

— Линкольн как-то сказал, что если бы он увольнял генералов, проигравших битву, то очень скоро остался бы без единого военачальника. Мне кажется, хотя я не вполне уверен, что через пару дней вы будете нужнее именно там. Отправляйтесь первым же поездом в Джанкшн-Сити и прихватите своих помощников. Если на город нападут бантаги, уезжайте в Рим.

— Сэр, если вы хотите разжаловать меня, то лучше скажите об этом прямо.

Эндрю, поднявшись, улыбнулся:

— Сынок, о человеке надо судить не по количеству его побед, а по тому, как он переносит поражение. Война только начинается. Поезд ждет тебя. Распоряжения о дальнейших действиях я передам позже.

— Но, сэр… — Буллфинч хотел взглянуть Эндрю прямо в глаза, но это было выше его сил.

— Ты сделал все, что мог. Надо готовиться к тому, что нас ждет впереди. Забирай своих офицеров и отправляйся.

Буллфинч наконец поднял голову:

— Благодарю вас, сэр. Поверьте, я не подведу.

Отдав честь, он удалился вслед за Готорном. Эндрю снова уселся на ящик, рассматривая корабль.

— Итак, мы опять ввязываемся в драку? — к нему приблизился Эмил, готовый тут же отойти, если Эндрю не до разговоров. — Насколько это серьезно?

Эндрю поежился:

— Боюсь, будет похуже, чем на Потомаке, Эмил.

Вздохнув, Эмил сел на ящик напротив друга.

— Мне чертовски жаль ребят с этого судна. Никогда не мог понять, что заставляет человека идти в морской флот. По-моему, это сущее безумие. Сэмюэл Джонсон был прав.

— В чем прав? — рассеянно спросил Эндрю.

— Он как-то сказал, что корабль – это та же тюрьма, только она вдобавок может затонуть. Кое у кого из этих парней просто ужасные раны, — он сокрушенно покачал головой. — Проклятая война…

Эндрю ничего не ответил, все с той же угрюмой сосредоточенностью разглядывая судно, как будто оно символизировало крушение всех его планов и надежд.

— Эндрю, в госпиталь только что поступили тысяча двести раненых с восточного фронта. Что с ними делать? Отправить в тыл?

Тут Эндрю осознал, что перед ним стоит еще одна проблема: как быть с ранеными в случае, если бантаги перережут железнодорожные пути? Ведь двести носилок, к примеру, займут столько же места, сколько два боеспособных полка. А если они действительно попадут в окружение?..

— Пока могу выделить тебе только один состав для тяжелораненых. В первую очередь необходимо переправить на позиции Пятый корпус. Как только появится возможность, я дам тебе еще два поезда, — если бантаги нанесут удар там, где я предполагаю.

— Ну что ж, вернусь в госпиталь.

— Хорошо. Я буду держать тебя в курсе событий, Эмил.

— Эндрю… — доктор поднялся и посмотрел другу прямо в глаза. — Ты пока ничего не проиграл, — засунув руки в карманы, он удалился.

«Ничего не проиграл»… Все, что Эндрю чувствовал сейчас, — абсолютную внутреннюю пустоту. Он спрашивал себя, не достиг ли он предела своих возможностей. Этот кошмар длится уже десять долгих лет, и конца ему не видно.

И опять ему вспомнился Мэн – другое время, другой мир, полный покоя, позволяющий забыть об окружающем. Когда-то под его командованием была всего одна рота, потом полк, который разросся до корпуса, армии, а теперь и нескольких армий. И всегда повторялось одно и то же: правильное решение приводило к победе, но плодами победы были не только радость, но и перепаханная снарядами земля, мертвые глаза солдат, смотрящие в небо.

Джонни. Сколько лет было бы теперь его маленькому брату, оставшемуся там, под Геттисбергом? Столько же, сколько Готорну и Буллфинчу? Нет, на год больше. О господи! Даже подумать страшно, что погибший мальчик, останься он жив, мог превратиться в смертоносную машину, как Готорн, или оказаться на месте потрясенного, растерянного адмирала, который не мог даже помыслить о поражении и был вынужден испить его горечь полной чашей.

С «Питерсберга» опять стали выгружать носилки, но теперь их медленно везли на другой конец города, где на кладбище уже покоились сотни погибших в эту кампанию. Похоронное дело было организовано в армии хорошо, и свежевырытые могилы уже ждали очередное пополнение.

«Вот цена победы, — думал Эндрю. — Интересно, сколько человек простились с жизнью за время моего командования? Сто тысяч? Нет, пожалуй, сотни две наберется. И число их возрастает с каждым днем, а на карту поставлены жизни еще двухсот тысяч».

Ему вспомнились истории, которые рассказывали о Шермане и Гранте. О том, как Шерман, осознав однажды, сколько жертв потребуется для победы, не смог этого перенести и, сбежав из армии, заперся на долгие месяцы у себя дома, пока его не заставили вернуться в строй. А Мясник Грант, который не моргнув глазом угробил уйму людей в мясорубке под Колд-Харбором, после этого не переносил вида крови и даже не мог съесть кусок мяса, если он был плохо прожарен.

Эндрю чувствовал, что люди наблюдают, как он сидит в одиночестве на краю причала, задумчиво глядя на корабль. «Что ты должен продемонстрировать им на этот раз? — спросил он себя. — Конечно, уверенность. Нужно, чтобы они видели, что ты ничего не боишься, что ты не сомневаешься в победе». Когда-то он мастерски умел производить подобное впечатление. При обороне Мейрских высот он расхаживал взад и вперед под огнем мятежников, поворачиваясь к ним спиной и подбадривая окружающих, а сам все время с ужасом ожидал, что вражеская пуля вонзится ему между лопаток. То же самое было под Геттисбергом, где ему пришлось взять на себя командование полком после гибели полковника Эстеса. И под Испанией, когда, казалось, все было кончено и он вместе со своими людьми ждал на линии огня последней решительной атаки мерков.

Теперь же ситуация была иной. Приходилось принимать решения в сотнях миль от линии фронта, не погружаясь в атмосферу схватки, не испытывая того жуткого восторга, который гасит страх и позволяет идти под пули. Теперь он был оставлен наедине со своими страхами. Составляя планы и отбрасывая их, он ни на минуту не забывал, что малейшая ошибка в его расчетах может привести к гибели сотен тысяч людей, к проигранной войне, к утрате мечты о свободе, а для него лично – к потере Кэтлин и детей.

При мысли о близких сердце его сжалось, а ноги, казалось, превратились в кисель. В конечном итоге весь чудовищный комплекс проблем, связанных с войной, сводился к самому элементарному – судьбе тех, кто был дороже всех остальных.

Наконец он отвернулся от «Питерсберга» и перевел взгляд на штабных офицеров, совсем еще мальчиков, которые недавно были крестьянами или мастеровыми, а некоторые – сыновьями бывших русских бояр и римских патрициев. А теперь, одетые в синюю форму янки, они смотрели на него, ожидая его решения.

Он медленно поднялся, чувствуя, как они напряглись, готовые вскочить и бежать по его приказу, с нетерпением ожидая того великого момента, который прославит их имена.

«Слава… Довольно двусмысленное понятие», — подумал Эндрю. Когда-то он страстно мечтал о ней, да и сейчас не презирал тех, кто к ней стремится. И вместе с тем она маскировала неприглядную истину – обе воюющие стороны занимаются фактически мясницкой работой. Воинская форма, знамена, почести – все это призвано закамуфлировать суть дела. Однако без веры в ценность этих вещей на войне можно сойти с ума, а уж сражаться при этом с ордой – все равно что сунуть голову под бантагский топор.

Он медленно приблизился к офицерам, молча сделал им знак следовать за ним и стал подниматься по дороге на холм, навстречу тому, что их ожидало.

Ганс отпустил поводья и расслабился, мысленно проклиная лошадей. Одно дело преследовать команчей в тридцатипятилетнем возрасте и совсем другое – гоняться за этими погаными кочевниками, когда тебе давно уже за пятьдесят. «Да и лошади тут – какие-то нелепые уроды, — подумал он, — здоровенные, как клайдсдейлы в Штатах». Ганс высвободил руку от стремянного ремня и потер напомнившую о себе застарелую рану. Открыв флягу, он отхлебнул из нее, прополоскал рот, затем, смочив платок, вытер лицо и шею. Мимо него, направляясь в сторону холма, где проходила линия обороны и слышался ружейный треск, прогалопировал конный отряд. У холма всадники спешились и полезли наверх. Слева батарея десятифунтовок открыла огонь, посылая снаряды круто вверх через гребень холма на дорогу, шедшую за ним. Подняв к глазам бинокль, Ганс следил за сигнальщиками, которые флажками указывали точность попадания. По-видимому, прицел был взят верный, так как артиллеристы горячо принялись за дело.

Поглядев на соседний холм, он залюбовался стройными рядами пехотинцев, приближавшихся беглым шагом. Справа послышалось жалобное лошадиное ржание. Ганс подъехал к животному, лежавшему на боку со сломанными ногами. Рядом распласталось безжизненное тело бантага. Сотни тел, мертвых и раненых, усеивали долину. Один из его кавалерийских отрядов разъезжал по полю, выполняя тягостную задачу по избавлению недобитых бантагов от мучений. «Что за идиотизм! — подумалось ему. — Переть в лоб на вражеские укрепления на открытой местности!» Вытащив пистолет, он прицелился в голову лошади и спустил курок. Странно, но к лошадям на войне Ганс испытывал даже большую жалость, чем к людям, — наверное, потому, что они-то уж никак не были виновны во всем этом.

К нему скакал во весь опор вестовой, нещадно нахлестывая взмыленную лошадь. Приблизившись, он резко осадил ее.

— А что, если они сейчас предпримут контратаку? — спросил Ганс вестового, взяв у него депешу.

— Простите, сэр? — не понял тот.

— Предположим, бантаги прямо сейчас пойдут в атаку и нам придется отступать. Ты так загнал свою лошадь, что она свалится, не проскакав и мили, и тогда тебе конец. Побереги ее.

— Сэр, донесение только что поступило с одной из спрятанных в лесу телеграфных станций.

Ганс развернул листок и, пробежав его глазами, сунул в карман. Вытащив блокнот, он быстро набросал записку и отдал ее вестовому.

— Доставь ее на передовую, сынок, но береги силы. У нас еще целый день впереди.

— Слушаюсь, сэр! — юноша отдал честь и, развернув лошадь, хотел было пришпорить ее, но, чувствуя на себе неодобрительный взгляд Ганса, только тряхнул поводьями и стал подниматься на холм легкой рысью.

Батарея, обстреливавшая дорогу за холмом, снималась с места, собираясь перебраться на вершину. Ганс подскакал к командиру:

— Отводите батарею назад, капитан.

— Назад, сэр? Но ведь бантаги отступают!

— Вы ошибаетесь, капитан, — угрюмо ответил Ганс – Отступаем мы.

— Пэт, связь с Порт-Линкольном прервана, — объявил Рик Шнайд, вручая ему телеграмму.

Пэт выругался и посмотрел на бантагский дирижабль, неторопливо паривший в вышине вне досягаемости противовоздушных орудий.

— Наверняка этот стервец постарался.

— Нет, другой. Приземлился милях в двадцати от Шенандоа, вырезал двести футов провода и упорхнул. Но это еще цветочки.

— Представляю, что за ягодки будут! И так уж завалили вестями, одна другой радостнее.

Он имел в виду поступившее от Эндрю сообщение о прорыве морской блокады. Пока он поделился этой новостью только со Шнайдом – не к чему сеять панику среди личного состава. Кроме того, если эти подонки захотят напасть на него с моря, то дозорные на высоком берегу заметят их за несколько часов до высадки.

— Только что получили известие от Мак-Мертри, — продолжил Рик. — С ним связь наконец восстановлена. Все говорит о том, что бантаги действительно накапливают на нашем фланге большие силы. Самих войск, правда, не видели, но в двадцати милях к северу в лесу вытоптана широкая полоса.

— Значит, странники все-таки сказали правду, — заметил Пэт.

Канонада на стороне бантагов стихла, — очевидно, они сделали передышку. Потери республиканских войск в этот день были незначительны, что-то около пяти сотен человек, в то время как у противника они были в восемь или даже в десять раз больше.

«Ганс был прав. Бантаги держат в резерве большие силы. Интересно, сколько их на фланге? Умен? Или больше? — размышлял Пэт. — Даже один умен может неслабо навредить – разрушить мост через Шенандоа, например. Конечно, у них возникнут проблемы с обеспечением, но на приличную однодневную атаку их хватит. Если у них далеко идущие планы, то вряд ли они ограничатся одним уменом, пошлют три, а то и пять-шесть. Напав на наш фланг, они могут за день уничтожить целый корпус, если не половину моих людей. Что же все-таки они задумали?.. А-а, ясно. Они хотят, чтобы я продолжал цепляться за эту высоту. А сами в это время обойдут меня с фланга. Нет уж, фиг вам. Надо убираться отсюда подобру-поздорову».

— Рик, пусть дают сигнал отходить. Передай одиннадцатому корпусу, чтобы следили за левым флангом. Боюсь, им сегодня еще придется потрудиться.

— Мы отступаем?

— Вот именно.

— И как далеко?

— Я думаю, до самой Шенандоа. У меня что-то разнылась шишка на большом пальце левой ноги. А это верный знак, что должна случиться какая-нибудь пакость. Так что пусть ребята пошевеливаются.

— Полковник, вы только посмотрите!

Полковника Арнетта, командира 33-го Римского полка 1-й бригады 1-й дивизии 11-го корпуса, с утра обуревали дурные предчувствия. Его полк был крайним на левом фланге. Предполагалось, что они находятся в резерве, а бой ведут 1-й и 9-й корпуса, стоявшие в восьми милях впереди. Странно, что не слышно канонады, хотя, если приложить руку к земле, можно почувствовать, как она дрожит от пушечных выстрелов. С дозорной башни было видно, что весь горизонт затянут дымом, который, казалось, валит из самых глубин преисподней.

Полковник посмотрел туда, куда указывал солдат. Из леса гурьбой высыпали кролики, а за ними серые косматые животные с широко расставленными рогами – здешние жители называли их оленями. Затем стала выскакивать и другая живность; стайки птиц, словно обезумев, метались среди деревьев.

Все это напоминало ему что-то – вот только что именно?

Прозвучал одиночный винтовочный выстрел, за ним еще два. Дозорный из оцепления, выставленного на опушке леса вокруг форта, что-то кричал ему. Некоторые из солдат, сидевших за земляными укреплениями, смеялись над звериным сумасшествием и поглядывали на Арнетта, надеясь, что он разрешит им подстрелить что-нибудь из дичи на обед.

— Сэр!

Это был сержант Мак-Дугал, один из немногих ветеранов 44-й батареи, не добившихся за все эти годы никакого повышения из-за беспробудного пьянства и бесконечных дисциплинарных взысканий. Он и с сержантскими-то обязанностями справлялся с трудом.

— Ну, что там, Мак-Дугал?

— Чанселлорсвилль, сэр! Чанселлорсвилль!

— Что за бред… — начал полковник, и тут до него дошло. Солдаты, на которых напал Твердокаменный Джексон под Чанселлорсвиллем, впоследствии рассказывали о том же: перед самой атакой конфедератов из леса по всему фронту точно так же в панике бежали животные.

— Горнист, немедленно труби сбор всех частей! — заорал Арнетт, и это были его последние слова, ибо в ту же секунду ему в лоб угодила снайперская пуля.

Мак-Дугал подхватил было полковника, но, увидев, что тот уже мертв, бросил его. Он быстро огляделся. 33-й полк окопался на вершине невысокого холма. Пьянство пьянством, но драться Мак-Дугал умел. Подбежав к стенке укрепления, он увидел, как из леса вытекает черная масса, заполняя расчищенные от леса коридоры вокруг холма. Над головой засвистели пули, выбивавшие фонтаны грязи из земляной насыпи.

Рассмеявшись от презрения к врагу, он посмотрел на солдат своего полка, по большей части зеленых юнцов, которые и выстрела-то настоящего не слышали. Всем уже и без горна было ясно, в чем дело; люди поспешили к брустверам, хватая сумки с патронами.

Бантаги неслись вперед на полной скорости, оглашая воздух устрашающим воинственным ревом. Некоторые из солдат попятились и, казалось, вот-вот обратятся в бегство.

Мак-Дугал был всего лишь обычным сержантом, но, взглянув на римского подполковника, оставшегося в полку за старшего, увидел, что почтенный патриций совсем потерял голову.

Выхватив из кобуры револьвер, он вскочил на бруствер и со смехом крикнул своим товарищам:

— Куда вы намылились, сучьи дети? Нам так и так крышка, так уж лучше погибнуть в драке!

Подхлестнув коня, Винсент Готорн сделал последний отчаянный рывок. Навстречу ему с холма галопом спускался вестовой. Он страшно торопился, и Винсенту стало ясно, что случилось то, чего он боялся, — да и грохот орудий в отдалении не оставлял сомнений в этом.

Над ним медленно пролетел один из этих проклятых дирижаблей, держа курс на юго-восток, к морю. Как раз в тот момент, когда он поднял голову, под крылом дирижабля появилось облачко дыма, затем послышался вой снаряда, который разорвался в пятидесяти ярдах от него. Винсент продолжал подгонять коня и, сблизившись с вестовым, махнул ему, чтобы он развернулся и скакал рядом.

— Они наступают! — крикнул вестовой.

Они вылетели на вершину холма, и Винсент резко натянул поводья.

Форт-Хэнкок, охранявший узкую гавань в двух милях от них, был окутан дымом. Огненные вспышки свидетельствовали о том, что тридцатифунтовки еще продолжают отстреливаться, но было ясно, что это бесполезно.

Вздохнув, он оглянулся на открытое пространство степи, которое только что пересек. Вдали показались первые пехотные полки, но они могли добраться до форта не раньше чем через час, а к тому времени все будет кончено.

— Сэр, до вас дошло наше последнее сообщение? Мы не получили никакого ответа – линия не работает. Поэтому меня послали за вами.

— Нет, не дошло, — ответил Винсент. — Линия перерезана, и я видел, где именно. Чертовы дирижабли.

— В крепости сущий ад, — сказал вестовой. — Некоторые пушки у них просто жутко громадные.

Сквозь разрывы в дымовой завесе были видны полдюжины бантагских броненосцев, стоявших в сотне ярдов от форта и поливавших его огнем из орудий. Они не произвели на Винсента особого впечатления – примерно так он их себе и представлял, — но то, что он увидел на берегу в двух милях южнее бухты, поразило его… И испугало.