Нижние Земли (СИ)

Часть 5 Подъем по всем показателям

Кристо любил, чтобы все было организовано по высшему разряду.

Вот и для начала отпуска Тео он запланировал ужин «как в лучших ресторанах высокой кухни». Потому что «первый отпуск за сколько-сколько лет?» нужно отпраздновать.

Тео не возражал — на самом деле, Кристо и не принимал возражений, особенно если был твердо намерен причинить добро ближнему своему.

— Признайся, ты всех своих жен именно этим и брал, — сказал Тео, пряча улыбку за бокалом с темно-красным вином — сладковато-кислым с еле заметным пряным привкусом, остающимся на языке исчезающей горечью.

Кристо пожал плечами, зажигая свечи в тяжелом канделябре. Щелчок зажигалки осветил спокойное лицо, одновременно бросив густую тень, так что Тео на миг показалось, что вместо глаз у Кристо черные провалы с ярко-красными искорками на дне.

— За время нашего знакомства, — поучающим тоном сказал Кристо, зажигая последнюю свечу, — ты давно уже должен был понять, что к женщинам и друзьям я отношусь по-разному.

— О да.

Тео расхохотался и откинулся на спинку стула. Напряжение, не отпускавшее его все эти месяцы, действительно начало уходить. Может быть, за это стоило благодарить вино — Кристо наверняка воспользовался комиссарскими связями и достал что-то из запрещенного, за что Инспектор вряд ли бы погладил его по головке. Может, дело было в том, что Тео мог на какое-то время забыть — или, как минимум, постараться забыть — все, что занимало его мысли: убийства, маньяка, коллег из Херцланда, вампиров, магов, все остальное.

— Как минимум, друзей ты меняешь реже, — посмеиваясь, сказал Тео.

Кристо серьезно кивнул и, устраиваясь на стуле, сунул за вырез футболки сливочно-белую салфетку с темной каймой.

Тео окинул рассеянным взглядом стол, сервировка которого полностью соответствовала торжественности момента, заданной старинным канделябром: фарфор, серебряные приборы, несколько блюд, накрытых массивными металлическими крышками. Не хватало разве что высокомерного дворецкого, чтобы почувствовать себя в точности как в романах викторианской эпохи.

— Взгляни на этот канделябр, Тео, — почти вторя его мыслям, сказал Кристо.

Тео послушно взглянул.

— Ты же знаешь, я не особо разбираюсь… — начал он.

Кристо нетерпеливо взмахнул рукой.

— Я не прошу тебя оценивать его с точки зрения художественной или исторической ценности, — слегка брюзгливо сказал он. — Посмотри на него как маг. Как комиссар.

— Ты же не хотел говорить о работе, — мигом поскучнев, ответил Тео.

Он сделал еще глоток. Вино осталось таким же пьяняще вкусным, разве что горечь стала чуть более отчетливой, или это просто Тео уже привык к ней.

— Взгляни на это.

Кристо взял нож и провел его кончиком вдоль ножки канделябра от стола к тому месту, где она разветвлялась, разделяясь на несколько подсвечников.

— Что тебе это напоминает?

— Канделябр с несколькими свечами, — честно ответил Тео.

Кристо фыркнул, как обычно, показывая свое недовольство умственными способностями напарника.

— Практически во всех культурах, — сказал он, задержав руку с ножом напротив пламени одной из свечек, — есть образ дерева. Даже не так — Дерева. Древа. Он отражается в легендах, традициях, предметах обихода. Генеалогическое древо. Древо жизни. Древо познания добра и зла. Иггдрасиль. Им несть числа, этим образам. И этот канделябр — всего лишь бледное отражение сути, даже нет, половины этой сути.

Тео покивал в знак того, что внимательно слушает, но Кристо это, казалось, не требовалось. Он задумчиво и медленно водил лезвием ножа над свечами, разрезая пламя каждой из них и заставляя его трепетать, пригибаться и снова упрямо подниматься.

— Древо — это не просто ствол и ветви, — сказал он, наконец опустив нож. — Древо начинается с семени — одного маленького семечка, которое дает жизнь ростку. Росток крепнет, набирается сил, пускает корни, а затем — ветки. Ты понимаешь?

— Не очень, — признался Тео.

Кристо хмыкнул, отложил нож и поднял крышку с одного из блюд.

Сначала Тео показалось, что он смотрит на выложенные горкой яблоки, почему-то белесо-белого цвета.

Кристо жестом показал, что ждет его тарелку, и Тео машинально подал ее. Он молча смотрел, как Кристо лопаточкой поддевает несколько «яблок» и осторожно укладывает их на тарелку, слегка прижимая, чтобы не укатились.

Одно из «яблок» все же откатилось на край тарелки и остановилось, повернувшись к Тео черным зрачком, окруженным радужкой, в которой — нет, ему не показалось — вспыхивали разноцветные огоньки.

Такие же, какие Тео привык видеть и в зеркале, и в глазах других магов.

— Я пытаюсь объяснить, почему тебе так сложно было совладать с ведьмами там, в канализации, — сказал Кристо, подавая ему тарелку.

Тео поставил тарелку перед собой, не в состоянии отвести взгляда от того глазного яблока, которое, кажется, смотрело на него осознанно.

— Ты пытался обрубить ветви, — продолжал Кристо, наполняя свою тарелку. — Но ты забыл о корнях. Чтобы избавиться от дерева, нужно в первую очередь позаботиться о том, откуда оно питается. О его истоке.

Тео сглотнул и поднял на него взгляд.

Кристо улыбался.

— Семя дает жизнь ростку, — повторил он. — А древо питается корнями. Ты можешь обрубать ветви. Ты можешь даже спилить ствол — пока корни живы, древо будет жить. И сражаться.

Он полил глазные яблоки на своей тарелке соусом, и Тео сглотнул еще раз, почувствовав, как к горлу поднялся тяжелый, забивающий дыхание ком.

Кристо поддел один из глаз вилкой, и Тео явно увидел, как зрачок в центре радужки сузился, реагируя на это.

Глаза были еще живы.

Глаза не хотели умирать.

— Поэтому тебе надо думать о корнях, — заключил Кристо, поднося глаз к губам. — Если ты хочешь, чтобы древо перестало жить.

Его белые зубы ярко сверкнули в приглушенном свете от свечей, когда Кристо прикусил глазное яблоко.

Оно неожиданно взорвалось с диким треском, забрызгав все вокруг, и Тео отпрянул, ударившись спиной о спинку стула.

И еще несколько минут лежал, не понимая, что спинкой стула из сна была стена, в которую он впечатался.

Телефон еще раз затрещал, требуя немедленного внимания.

Тео потер лицо рукой, приходя в себя.

Сон был слишком реалистичным — Тео до сих пор ощущал на языке горечь от вина, которым его потчевал Кристо. Но реальность все же брала свое, нагло и настойчиво.

Тео машинально ткнул пальцем в экран, вдохнул и выдохнул еще пару раз и только потом поднес телефон к глазам.

Леджервуд, кто ж еще.

«Твой отпуск не вовремя. У нас херотень с мертвыми».

Лаконично и ни капли непонятно — но чего еще ждать от оборотня?

Тео с силой потер переносицу двумя пальцами, потом перечитал сообщение Марка еще раз и решительно набрал: «Вернусь через восемь дней. Справляйтесь».

Когда Тео нажал на «Отправить», ему показалось, что он услышал одобрительный вздох.

Всего лишь показалось, конечно же.

В начале этой весны Марк Леджервуд не высыпался.

К ее концу он понял, что это было не так.

Тогда все было еще очень и очень пристойно. А по-настоящему не высыпаться он начал только сейчас, в мае.

Оборотней сняли с патрулирования «упыриного квартала» — на их место заступили смешанные команды Первого и Второго децернатов, вооруженные амулетами, которые в спешном порядке штамповали младшие маги под предводительством Ружи, Густафа и метающего гром и молнии Джейка. Последний полыхал гневом сразу на всех: на своих подчиненных, которые «могли бы и работать лучше, ленивые бездари», и на Густафа, который «такой умный, что ж ты такой бедный», и даже на Ружу, которая «комиссар ты или где». Джейк метался по децернату, изрыгал ругательства, потрясал бесплотными кулаками — и каким-то невообразимым, действительно волшебным образом организовывал работу младших магов так, что они хоть и уходили домой, еле держась на ногах, но работали все же не на износ. Или не совсем на износ. Во всяком случае, утром они возвращались бодрые, свежие и даже полные сил — чего нельзя было сказать ни о Руже, ни о Густафе. Их рабочим режимом Джейк не занимался, ядовито заметив, что они уже достаточно взрослые, чтобы быть в состоянии хотя бы в этом о себе позаботиться самостоятельно.

Ружа не протестовала, хотя сейчас, когда она осталась в одиночестве возглавлять Третий децернат, на нее действительно упала слишком большая ответственность. Даже без учета того, что она была комиссаром неполных три месяца.

Она приходила в децернат засветло и уходила одной из последних, иногда вместе с Агнешкой, которая тоже почему-то не торопилась домой. Вдвоем они засиживались далеко за полночь: Ружа колдовала над браслетами и кольцами из темного металла, которые на следующий день следовало раздать людям и немагам из очередного патруля, а Агнешка просто читала, устроившись с ногами в одном из кресел в кабинете комиссаров, куда обычно оборотни старались без веской причины не заглядывать. Они даже не разговаривали особо, но Ружа чувствовала себя как-то более… спокойно. Природа ее магии не позволяла ей подпитываться витальной силой оборотней, как это делал Тео — в крайних случаях, как тогда в канализации — и мог в теории делать Густаф, но в присутствии Агнешки дело все-таки шло быстрее.

Марк, конечно же, не упускал возможности позубоскалить по этому поводу, хотя и делал это довольно вяло, совсем не так, как обычно.

Оборотням тоже приходилось несладко.

Вместо патрулирования их бросили на помощь двойкам в расследовании убийств магов. Старший криминалист двоек ван Бек сначала довольно сильно заинтересовался обонятельной памятью оборотней, но почти сразу разочаровался в ней: тела прошли слишком много экспертиз и впитали слишком много посторонних запахов, чтобы можно было вычленить среди них тот единственный общий, который мог бы быть связан с маньяком. Интерес, как и недовольство, ван Бек выказал весьма своеобразно: потребовался «перевод» комиссара ван Тассена, чтобы вообще понять, что он хотел от оборотней.

Желания сотрудничать им это, понятное дело, не прибавило.

Оборотням под началом Марка пришлось спешно перестраиваться и учиться работать с уже «остывшими» следами — почти нереальная задача, потому что все тела были найдены на улицах с довольно оживленным движением. Они отрабатывали все, даже самые мелкие зацепки, сравнивали запахи на вещах убитых, в их квартирах, на рабочих местах, выискивая совпадения, раз уж от самих тел отталкиваться не получалось.

Оборотни возвращались в родной децернат и без сил заползали в свое «логово». Не бунтовала от такой нагрузки только Агнешка. Она подхватывала электронную книгу, которую ей на время одолжил Бернар, и ускользала в кабинет комиссаров, а остальные оборотни оставались разлагаться (морально и почти физически) на месте.

Им казалось, что это длится уже очень долго, хотя на самом деле прошло меньше двух недель с того момента, как из Второго децерната пришло официальное извещение о том, что в городе появился вампир, больной ликантропоманией, и оборотням пришлось спешно менять привычный образ работы. Перемены оказались настолько крупными, что отряд Марка погрузился в них с головой, только иногда выныривая на поверхность, чтобы отдышаться.

И не только они.

Эрика, жена Бернара, взбунтовалась тоже.

Неизвестно, что послужило окончательным поводом: то ли то, что ее муж стал проводить на службе еще больше времени, чем раньше, то ли то, что ей предложили работу где-то в соседнем городе (об этом Бернар рассказывал очень неохотно и скупо, а сама Эрика в децернате больше не появлялась и даже на сообщения Ларса в мессенджерах отзывалась через раз, отговариваясь занятостью).

Результат не заставил себя ждать.

В один прекрасный день Бернар пришел в децернат с опозданием. И не один.

Риккерт — что было совсем на него не похоже — держался за спиной отца и молчал, цепляясь за его руку.

— Вот, — немного растерянно сказал Бернар в ответ на всеобщий безмолвный вопрос. — Прискакал утром. Сказал, что никуда не уйдет больше.

Марк даже сел в честь такого события. Задумчиво почесывая затылок — душ он с утра принять хотя и успел, но стоило все-таки хотя бы расчесаться, а не оставлять волосы высыхать как им заблагорассудится, — он спросил:

— А… — и тут же осекся.

— Она сказала, что сегодня уезжает, — пробубнил Риккерт из-за спины Бернара. — А я не хочу. А меня никто не спрашивает.

Марк вздохнул, поднялся, обошел Бернара и присел рядом с Риккертом на корточки.

— Не она, — мягко сказал он. — А твоя мама.

Риккерт громко и отчетливо засопел.

— Ладно, — не настаивая, сказал Марк.

Бернар переминался с ноги на ногу и откровенно не знал, куда девать руки. Риккерт цеплялся за его толстовку с отчаянием утопающего.

— Никуда я не поеду! — мрачно заявил он.

Марк поглядел на Бернара снизу вверх.

— Не поедешь, конечно, — с точно такой же интонацией ответил Бернар. — Я с Эрикой поговорил уже, пока ты в ванне прятался.

— Я не прятался! — запротестовал Риккерт, от возмущения даже выпустивший край толстовки Бернара. — Я зубы чистил!

— В общем, не суть, — не очень понятно сказал Бернар. — Но есть проблема.

— В клуб я сам пойду, — Риккерт снова засопел. — Я уже не маленький.

— Ага, да, — Марк покивал. — Ты пойдешь сам в клуб. А на улице тебя остановит дядя полицейский из Первого децерната. И поинтересуется, почему молодой человек твоего возраста в такое неспокойное время бродит по улицам в одиночку.

— А я от него убегу, — уже не так уверенно сказал Риккерт.

Марк всем лицом выразил свое отношение к такому вопиющему нарушению закона.

Риккерт потух.

— Сегодня я тебя сам отведу, — безапелляционно сказал Марк, поднимаясь. — А дальше уже разберемся. Найдем тебе няню, еще кого там. В общем, все будет… — он запнулся. — Нормально будет, да.

Марк пожалел о своем обещании почти сразу же — но слово есть слово, особенно данное ребенку.

— Я уже не ребенок, — мрачно сказал Риккерт, когда они припарковались возле современного здания с огромными окнами.

— Конечно, — согласился Марк и, перегнувшись через него, зарылся в бардачок.

В ворохе бумажек (какие-то из них, наверное, были отчетами, но это не точно), смятых пластиковых стаканчиков (в одном из них Марк обнаружил начатую упаковку презервативов и быстро сунул все обратно и поглубже на дно бардачка) и проводов (кажется, в этом клубке была и потерянная самим Марком несколько дней назад зарядка для телефона, но и в этом он не был уверен) он нашел пакетик арахиса и вручил его Риккерту.

— Поэтому я предлагаю тебе арахис, а не леденец, — очень серьезно сказал Марк. — Как уже не ребенку.

Риккерт закатил глаза и вылез из машины.

Арахис он предусмотрительно сунул в карман джинсов.

Здание клуба внутри оказалось прохладным, гулким и более просторным, чем выглядело снаружи. Марк оглядывался по сторонам и еле успевал за Риккертом, который шел вперед с мрачной целеустремленностью.

— Круто у вас тут! — высказался Марк наконец.

Риккерт дернул плечом.

— Это не самый крутой клуб, где я бывал, — снисходительно сообщил он. — Дома… — он запнулся и поправился с неожиданным ожесточением: — Во Фламандии клуб был круче.

Марк нагнал его и зашагал рядом, не делая попыток взять за руку, но безмолвно показывая, что очень внимательно слушает.

— Там и город побольше, чем тут, — Риккерт остановился у одной из дверей, кивком показал Марку на пластиковые скамейки возле стены. — Поэтому Эрика и хочет уехать.

Не став на этот раз поправлять Риккерта, Марк послушно уселся на скамью.

— У тебя есть сорок пять минут, — понимающе хмыкнув, сказал Риккерт и скрылся в аудитории.

Эти сорок пять минут Марк провел весело и с пользой. Настолько весело и с такой пользой, что Риккерту далеко не сразу удалось его разбудить: пришлось почти свалить Марка со скамьи на пол, чтобы добиться от него чего-то более вразумительного, чем «у меня выходной».

— В холле есть автомат с напитками, — сочувственно сказал Риккерт, глядя, как Марк трясет головой и пытается разлепить глаза.

Марк взял себе баночку кофе, Риккерту — газировку, и они вдвоем уселись уже снаружи, у фонтана в небольшом скверике, отделяющем вход в здание от парковки.

— Как прошло? — спросил Марк, открывая кофе.

Риккерт повел плечом.

— Детский мат поставил, — с плохо скрываемым торжеством в голосе сказал он. — Мастер считает, что мне уже пора на разряд.

— А ты что?

Риккерт пожал плечами и ничего не ответил.

— У тебя большие успехи, — не найдя, что еще сказать, похвалил его Марк.

Риккерт фыркнул.

— Тут играть особо не с кем. И соревнований почти нет. В соседний город только ехать, но ради меня одного никто не будет заниматься организацией.

— Это так мастер твой говорит? — недоверчиво спросил Марк.

— Нет, — коротко ответил Риккерт и опять замолчал.

Какое-то время они сидели, глядя на струйки воды и попивая свои напитки.

— Марк, — вдруг сказал Риккерт. — А ты в детстве участвовал в каких-нибудь соревнованиях?

— Не довелось, — Марк вздохнул и постучал баночкой о зубы. — У оборотней детство, ну, немного другое.

— Хотел бы я тоже быть оборотнем, — буркнул Риккерт. — Тогда бы она меня не забрала.

— Не она, а твоя мама, — поправил его Марк и снова вздохнул. — Так все плохо?

— Папа думает, что я ничего не слышал. А я слышал прекрасно, как они ругались по телефону. Она… Мама уже билеты взяла. Сказала, что постановление о разводе по почте придет. И что, если понадобится, она придет к нам с полицией. Смешно — к полицейскому с полицией.

— Смешно, — задумчиво согласился Марк. — А ты не хочешь, да?

— Не хочу.

Риккерт встал, по-взрослому смял пустую банку и метким броском отправил ее прямо в урну.

— Поехали, — скомандовал он. — Только следи за дорогой, пожалуйста, мне совсем не хочется потом придумывать тебе алиби.

— Зачем мне алиби? — оторопело спросил Марк.

— Ну как же, — Риккерт посмотрел на него непроницаемыми темными глазами. — Собьешь какого-нибудь велосипедиста. Придется прятать труп. А как его прятать? Жрать придется, как настоящие оборотни делают.

— Я не жру велосипе… — запротестовал Марк. — Сиповело… Бля, какое сложное слово!

— Не ругайся при детях, — веско сказал Риккерт. — И поехали уже. А то ты, может, и не жрешь…

Всю дорогу обратно Марк бурчал о слишком распоясавшейся молодежи. Риккерт в ответ не менее занудно ворчал, что, вообще-то, это Марк должен был за ним следить, а не наоборот. И что раз уж Риккерт достаточно взрослый, чтобы водить за ручку спящих полицейских — обермейстеров, между прочим! — то уж в клуб бы он и самостоятельно мог сходить.

Так, вяло пикируясь, они доехали до децерната.

— И вообще, — сказал Марк, загоняя джип на стоянку. — Старших надо уважать.

Риккерт угукнул.

Марк посмотрел сначала на него — Риккерт сидел очень прямо, глядя сквозь лобовое стекло и сжимая ремень безопасности обеими руками, — потом туда, куда он смотрел.

В курилке возле крыльца маячили две фигуры. Две ладных женских фигуры. Одна принадлежала Элис, а вторая…

Марк, не глядя, дотянулся и потрепал Риккерта по голове с волосами точно такого же рыжеватого отлива, как у второй женщины в курилке.

— Держись, парень, — серьезно сказал Марк.

Риккерт угукнул еще раз.

Эрика не обернулась, пока они не подошли на расстояние нескольких шагов. Из-за ее спины Марку было видно сконфуженное лицо Элис, которая явно очень хотела оказаться где-нибудь подальше отсюда.

— Мам? — нерешительно сказал Риккерт после толчка Марка.

— Иди в машину, — все еще не оборачиваясь, сказала Эрика.

Риккерт набычился и быстро шагнул назад. Марк еле успел удержать его за плечо.

— Поезд через час, — голос Эрики по холодности мог бы соперничать с тоном Свена Кристенсена, будь он неладен. — Твои вещи в багажнике.

— Я не поеду, — негромко, но твердо сказал Риккерт.

Эрика наконец повернулась, одарила Марка пылающим взглядом — полной противоположностью льду в ее словах — и повторила, делая отчетливые паузы между словами:

— Я. Сказала. Иди. В машину.

— Я. Сказал. Я. Не поеду, — эхом отозвался Риккерт, поднимая подбородок и прищуриваясь.

— Эй, парень, полегче, — сказал Марк, сжимая пальцы у Риккерта на плече.

Тот, казалось, и не заметил.

Зато заметила Эрика.

— А тебе лучше бы вовсе молчать, — сказала она, щурясь почти так же, как Риккерт. — Это ж надо было додуматься — таскать ребенка по городу сейчас. В компании с оборотнем!

— Я не ребенок, — подал голос Риккерт, но уже не так уверенно.

Эрика потерла лоб и снова посмотрела на него.

— А где… — начал было Марк.

Задать вопрос полностью ему не позволил хлопок входной двери и мягкий голос Элеоноры Галенкаф:

— Эрика, Риккерт. Мы вас ждем. Чай уже почти остыл. Вы как раз успеете выпить по чашечке до поезда.

Она легко сбежала по ступенькам и приобняла Риккерта, уводя его из-под руки Марка и что-то воркуя на ухо. Мягкой настойчивости Элеоноры сопротивляться не мог никто — даже одиннадцатилетний мальчик, разрывающийся между отцом и матерью. Риккерт еще побурчал недовольно, но в его голосе уже не было той стальной решимости, что еще минуту назад. Как и в Эрике. Она задержалась на секунду, посмотрела на Марка неожиданно больным взглядом и тихо, так, чтобы ее не было слышно с крыльца, сказала:

— Ты же понимаешь.

Марк отвел взгляд и посторонился, пропуская ее.

Элис ничего не спросила, но очень красноречиво перевела взгляд с закрывающейся за Эрикой двери на Марка. Тот чихнул, потер под носом рукавом, вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку. Элис затушила свою сигарету и, поколебавшись, вытащила из своей пачки еще одну.

— Ты же знаешь, что Бернар — не урожденный оборотень? — спросил Марк, щелкая зажигалкой.

Элис кивнула и потянулась сигаретой к огоньку.

— Риккерт родился до того, как Бернара… — Марк мимолетно и горько усмехнулся. — Покусали. Он на сто процентов человек и оборотнем может стать только так же, как его отец. Вот если у Бернара будет второй ребенок, тот может стать оборотнем. Или ребенок ребенка. Там сложно все.

— Да, я знаю, — сказала Элис и выпустила клуб дыма. — У нас был курс генетики, ммм… unhuman генетики.

Марк рассеянно кивнул.

— И к чему ты это? — поинтересовалась Элис.

Марк наконец подкурил и глубоко затянулся.

— Риккерт — не оборотень, — невнятно сказал он. — Но он пахнет оборотнем. Понимаешь?

Элис задумчиво покивала.

— Разве вампиры чувствуют запахи так же, как вы?

— Нет. Это не запах. Не знаю. Это что-то, наверное, на молекулярном уровне. Или на каком там они чувствуют, — Марк затянулся еще раз, второй затяжкой почти добив сигарету до фильтра. — Если ты тесно общаешься с оборотнем, вампиры будут реагировать на тебя почти так же, как на оборотня. Ну, может, чуть послабее. У ликантропоманов реакция, конечно, сильнее.

— Ликантропоманов, — повторила Элис и скривилась. — Любите вы здесь сложные слова.

— Мы? — Марк поднял брови. — Здесь? Сложные слова?

Элис заметно смутилась и отвернулась, нервно сжимая в пальцах сигарету. Марк глядел на нее с веселым интересом, не спрашивая больше и не настаивая на продолжении.

— Это противоестественно, — пробормотала Элис, упорно глядя в сторону.

— Страсть вампиров к оборотням? — скалясь, спросил Марк. — Или сами вампиры?

Элис дернула плечом.

— Нихрена себе! — Марк присвистнул. — Этому учат в цитадели свободы и демократии? А как же равные права всем, и пусть никто не уйдет обиженным?

Элис затянулась с такой силой, что ее щеки провалились внутрь, четко обрисовав скулы, но ничего не ответила.

— Кого еще не любит наш бро-оа-адмайндид айтишник? — Марк откровенно лыбился.

— У тебя ужасный акцент, — сообщила Элис и ткнула вторую сигарету в пепельницу рядом с первой. — А не люблю я всех.

— Кроме Густафа.

— Кроме Густафа, — подтвердила Элис, возвращаясь в свой привычный невозмутимый режим.

Они вошли в здание децерната — Марк по дороге врезался в Джейка, обменялся с ним парой язвительных комментариев по поводу зрения оборотней и призраков — и почти дошли до рабочего места Элис, когда она обернулась и в упор посмотрела на Марка.

— Ваше логово в другой стороне, если я ничего не путаю, — сказала она.

Марк осклабился и спросил:

— А почему ты не любишь вампиров?

Если Элис и изменилась в лице, то только самую малость. Смерила Марка взглядом с головы до ног, развернулась и устремилась к своему столу. Марк, как привязанный, стелился следом, и его настойчивость, конечно же, не осталась незамеченной Густафом.

— Элис не любит вампиров, — сообщил ему Марк, прежде чем тот успел что-то спросить.

— Ну да, — немного озадаченно ответил Густаф. — И что?

— И тебе неинтересно, почему? — спросил Марк, устраиваясь на краешке стола возле места Элис.

— Потому что это противоестественно, — очень ровным голосом сказала Элис. — Это люди, которые уже не живые.

— Может, ты и зомби боишься? — спросил Марк, наклоняясь к Элис и делая страшные глаза.

Элис вздохнула и посмотрела на него так, будто он был ровесником Риккерта.

— Зомби не бывает, — сказала она. — Это сказки, придуманные в Голливуде.

— А если… — начал Марк, но тут его прервал уже Густаф.

— Элис никого не боится, — немного слишком строго сказал он. — А еще ее искал ван Телген.

Марк вскинул руки, показывая, что сдается.

— Удаляюсь, удаляюсь и не мешаю работать, — посмеиваясь, сказал он и оттолкнулся от стола.

Густаф проводил его недоверчивым взглядом.

Больше Густаф ничего не сказал, но вернулся к этой теме позже, уже вечером.

Разгружая пакеты, которые они, как обычно, притащили из супермаркета возле дома, где Элис снимала квартиру, Густаф как бы между прочим спросил:

— Так ты правда боишься вампиров?

Элис шумно выдохнула.

— Не, я понимаю, конечно, — сказал Густаф, открывая холодильник и аккуратно, по одному, перекладывая на дверцу яйца из упаковки. — Хорошо, что ты не оперативник.

Элис села за стол и подперла голову рукой.

— Густаф, — странным голосом сказала она, — ты боишься слизней?

Густаф закрыл дверцу холодильника и посмотрел на Элис.

— Наверное, нет, — подумав, ответил он. — И червей тоже не боюсь. И…

Он задумался, подбирая слова. Элис кивнула.

— Вот. Я не боюсь вампиров. Я выросла в обществе, где не боятся никого и ничего, кроме звонка из банка о просроченной оплате квартиры. Но вампиры… Нет, их права никто не нарушает, им можно все то же, что и людям, и оборотням, и магам. Но…

Она задумчиво покрутила в пальцах зажигалку.

— У вас очень хорошо и правильно придумано — с этими… restricted areas.

— Области ограниченного доступа, — машинально перевел Густаф. — Стоп. Ты имеешь в виду резервации?

Элис поморщилась.

— У нас тоже хотели ввести что-то вроде того. Ну, знаешь же, охрана прав коренного населения и все такое. Но… Идея не нашла сторонников. Вернее, нашла слишком много противников. Негуманно.

Густаф сел напротив нее и очень внимательно посмотрел.

— Элис, но «упыриный квартал» — это не резервация. Никто не загонял туда вампиров, они сами отгородились от остальных.

Элис пожала плечами.

— Плоховато отгородились, как видишь, — немного невнятно сказала она, зажимая в зубах сигарету. — Один сбежал.

— Он не сбегал, — вяло запротестовал Густаф. — Ну, то есть сбежал. Но не так, как из тюрьмы сбегают. Ну, то есть его охраняли. Но сами же вампиры.

Он потерянно замолчал.

— Да ладно, — сказала Элис и стряхнула пепел в полную пепельницу перед собой.

Густаф молча потянулся, взял пепельницу, вытряхнул окурки из нее в пакетик. Завязал его на узелок и положил рядом с мусорным ведром.

Элис так же молча наблюдала за ним.

— Но я все равно не понимаю Эрику, — немного невпопад сказал Густаф, возвращаясь за стол. — Точнее, я понимаю, что она боится за Риккерта. Ладно, можно уехать в другой город. Разводиться-то зачем? Неужто так плохо все у них?

— Знаешь…

Элис ничуть не удивилась такой смене темы разговора, как будто слышала все, о чем думал Густаф, пока опустошал пепельницу: и могла точно проследить за тем, как его мысль перескакивает с одного предмета на другой, следуя прихотливыми ассоциативными путями. А может, и правда могла — за полгода Густаф так и не смог определиться, точно ли умения Элис можно объяснить с точки зрения банальной логики или же здесь есть все-таки что-то от магии.

— Знаешь, — повторила Элис еще более задумчиво, чем до этого. — Эрика такая не одна. Вообще в Маардаме фонтан разводов.

— Всплеск, — поправил Густаф. — Наверное. Ты имеешь в виду, резкое увеличение количества?

Элис кивнула.

— Разводов, драк, бытовых ссор — вся статистика не просто поползла, скакнула вверх. Если бы это случилось только в последний месяц, можно было бы понять. Целых два маньяка подряд. Пусть даже у одного speciality — маги, а у второго — оборотни.

— Это не может не сказаться на настроениях в обществе, — продолжил Густаф ее мысль.

Элис кивнула еще раз.

— Ван Телген заметил это еще на прошлой неделе. Мы с ним подняли статистику за последние полгода. И — с февраля отчетливый подъем по всем показателям.

— Наверное, об этом надо доложить комиссарам? — неуверенно предположил Густаф.

— Мы подготовили рапорт Инспекторам.

Густаф ревниво зыркнул на это «мы», но Элис, кажется не заметила. Она развернулась на стуле и смотрела в окно — черный квадрат с редкими огоньками, обрамленный белыми рамами. Где-то там, внизу и вдали, те числа, которые она и ван Телген называли «подъемом по всем показателям» обретали плоть и кровь. Может быть, прямо сейчас кто-то там внизу избивал или убивал кого-то другого, чтобы завтра стать еще одной цифрой в полицейских отчетах, прибавив их рапорту для Инспекторов еще больше убедительности.

Густаф потянулся через стол и накрыл ее руку своей ладонью.

Элис вздрогнула и повернула к нему голову.

— Боюсь, без подписи обоих комиссаров мой рапорт Инспектор не станет рассматривать, — ровным голосом сказала она.

— Тео вернется скоро уже, — уверенно сказал Густаф. — Он нас не бросит. Тем более что убийства в библиотеке и в упырином квартале он взял под личную ответственность.

Элис поморщилась.

— Упырином, — тоскливо сказала она. — Ну как вы так можете? Вы не пропагандируете равные права, не кричите на всех углах о равенстве, вы называете вампиров упырями, а оборотней — псинами. В Чикаго тебя бы за эти слова засудили. Но в вас нет и капли… bigotry.

Свободной рукой Густаф взъерошил светлую челку и улыбнулся.

— И как тебе мое внезапное чувство расизма? — спросила Элис, затягиваясь.

— Не знаю, как там с чувством расизма, а над чувством языка тебе еще работать и работать, — ответил Густаф, улыбаясь еще шире.

— Над чувством языка, значит, — сказала Элис, глядя на него очень внимательно. — Работать и работать, значит.

Густаф заерзал, ощущая внезапную неловкость под ее взглядом.

— А что? — спросил он самым дерзким своим тоном, тем, которым говорил Густаф-который-не-боится-спорить-с-преподавателями.

— Ничего, — Элис усмехнулась. — У тебя все на лице написано.

— И что же у меня на лице написано? — спросил Густаф еще более дерзким тоном.

— То, о чем ты думаешь.

— И о чем же я думаю?

Элис выпустила длинную струю дыма и сказала.

Потом затянулась еще раз, с нескрываемым удовольствием глядя, как Густаф идет пятнами.

— У тебя огоньки в глазах пляшут, — сказала она, потушила сигарету и потянулась к Густафу через стол.

Мысли Густафа она прочла совершенно правильно, о чем он ей, конечно же, сообщил некоторое время спустя, когда они уже и думать забыли и о статистике, и о вампирах, и о Тео. Не то чтобы нужно было озвучивать это вслух, хватило, собственно, и действий, но…

Но перед сном Густафу всегда хотелось поболтать, причем, желательно, на приятные темы, а не на те, которые стали обычными в децернате за последние месяцы.

— И вообще, — сказал он, целуя Элис в макушку и одновременно пытаясь натянуть на обоих одеяло. — Ты же придешь ко мне на выпускной?

Элис сонно пробормотала что-то, что Густаф принял как согласие.

Оборотни — как минимум, Марк — выражались куда более определенно. С другой стороны, приглашал их к себе на выпускной Густаф совсем не в таких же обстоятельствах, как Элис, что, в общем-то, не мешало Ларсу отпускать шуточки на тему «ты у нас первый». Подразумевалось, что Густаф — первый стажер, который приглашает оборотней на свой выпускной. То, что сам Ларс и вообще отряд оборотней стал частью децерната меньше чем за год до того, как Густаф впервые здесь появился, как-то упускалось из виду и Ларсом, и Густафом, и всеми остальными. Оборотни вписались в жизнь децерната так хорошо, что без них его уже было так же сложно представить, как и без призрачного Джейка, внезапно появляющегося из стены и язвительно осведомляющегося, не слишком ли много рыбного супа изволили откушать те или иные полицейские — в зависимости от того, кто именно попадался ему под горячую руку. А попасться ему мог кто угодно: Джейк не щадил никого.

В последние же дни он попадался на глаза оборотням гораздо реже — может быть, из-за того, что был слишком занят в своем отделе, может, по какой другой причине.

Одна из этих возможных причин, нет, две из этих возможных причин были для оборотней не меньшей головной болью.

После убийства Агаты Эрих прочно обосновался в квартале вампиров. А вместе с ним и Штефан, который хотя и был почти в три раза младше вампира, демонстрировал гораздо больше твердости духа и оказался просто незаменим в вопросах сглаживания острых углов между тонко-натурно-страдающими соотечественниками и и сравнять-все-с-землей-обещающими местными вампирами. Сиречь, между Эрихом и Свеном.

В тонкости межвампирных и международных отношений больше никто лезть не осмелился, а вернее, абсолютно все вплоть до комиссаров постарались слиться как можно быстрее и незаметнее, рассудив, что на таком уровне должны вступать в дело уже Инспекторы.

Они и вступили.

Скорее всего.

Об этом никому в децернате ничего не было известно. Кроме, может быть, Тео, но тот отправился в отпуск, не передав никому обязанностей по этому вопросу, что все (в первую очередь Ружа, во вторую — Марк) восприняли как зеленый свет. Зеленый свет на дорогу, ведущую как можно дальше от квартала вампиров.

Было у такого расклада и не очень приятное для децерната обстоятельство.

Два обстоятельства.

Возможно, совпадающие с причинами внезапного затворничества Джейка. Во всяком случае, обосновавшиеся в децернате примерно в то же время.

Приехавшие со Штефаном оборотни по понятным причинам не могли остаться в квартале вампиров, как их начальник и Эрих. И то ли по приказу свыше, то ли по личной договоренности между кем-то и кем-то Томаш и Петр обосновались в логове оборотней, только на ночь возвращаясь к себе в отель.

Этому решению не очень-то была рада ни одна из сторон.

Оборотни-иностранцы явно чувствовали себя не в своей тарелке, хотя и очень старались этого не показывать: Петр, глядящий на всех исподлобья, похуже, Томаш, улыбающийся всем искренне и открыто, получше.

Оборотни-маардамцы чувствовали себя немногим лучше, хотя их неловкость сглаживалась тем количеством работы, которое на них свалилось благодаря сотрудничеству с двойками. Херцландцы пытались помогать в меру своих сил: им из вежливости выдали необременительные задания (вроде мониторинга социальных сетей города, с чем прекрасно справлялся и один Ларс). Все прекрасно понимали, что это не что иное как синекура — что могли понять в соцсети маленького города, где почти все друг друга знали, два иностранца, на нижнеземельном-то разговаривающие не слишком хорошо. Однако же формальности были соблюдены, херцландцы могли сделать вид, что тоже занимаются чем-то полезным, а маардамцы — что очень этому рады.

Почти все.

Бернар, например, кажется, и вовсе не заметил двух медведей, поселившихся в волчьем логове. После отъезда Эрики и Риккерта он ходил как в воду опущенный, реагируя на внешние раздражители вроде Марка или Ларса только так, как мог бы реагировать заранее запрограммированный робот. Его и не трогали особо, только следили, чтобы не бродил по улицам один. Ларс даже оставил свое холостяцкое жилище и на время перебрался к Бернару.

— За что требую прибавки к жалованию! — крайне серьезным голосом заявил он Марку спустя два дня этого сожительства.

Марк в ответ на это только вскинул голову, заодно пытаясь разлепить слипающиеся глаза.

— На одни продукты сколько уходит, — Ларс принялся загибать пальцы. — а ведь их надо еще приготовить, да не просто так, а чтобы этот, — он кивнул на Бернара, — согласился хотя бы вилку в руку взять.

— Не пизди, — вяло огрызнулся Бернар. — Я нормально питаюсь, а ты не так уж и много готовишь.

— Да-а, конечно, расскажи кому-нибудь другому, хеер Не-Помню-Когда-Последний-Раз-Ел-Суп, — воскликнул Ларс.

Если бы не обычная кривая ухмылка, можно было бы подумать, что он говорит серьезно.

— Суп? — заинтересованно спросил Марк.

— Суп, — горячо ответил Ларс. — Нет, ты только представь, такой большой волк — и не знает, что нужно каждый день обязательно есть горячее!

— Я ем горячее, — все еще вяло сказал Бернар. — А твои представления о полезном питании устарели еще в конце прошлого века.

О том, что лучше бы Бернару этого не говорить, вскоре поняли все, даже херцландцы: Ларса невозможно было заткнуть еще где-то около часа. Он долго и много рассуждал об анатомии людей и оборотней, порывался рисовать на стене логова какие-то схемы — Марк даже проснулся от этого и строго сказал, чтобы Ларс даже и не думал. Ларс не расстроился и начал рисовать схемы прямо в воздухе, обрисовывая изящными движениями ладоней, как пища поступает в пищевод, как она движется по нему, преодолевает верхний сфинктер, попадает в желудок и так далее…

Где-то в середине его рассказа Агнешка, отчетливо позеленев, выскользнула из логова, но Ларс на это не обратил ни малейшего внимания — оставшаяся аудитория его вполне устраивала. Похоже, он готов был читать эту лекцию — без сомнения, хорошо продуманную, составленную живо и остроумно, насыщенную примерами и аналогиями — даже одному-единственному слушателю. И на лице Бернара было написано такое смирение, что остальные попавшие под внезапную раздачу научно-популярных знаний невольно проникались к нему искренним сочувствием. Потому что сразу становилось понятно, на ком эта лекция была обкатана, кому предназначена и кому, похоже, предстояло выслушать ее еще не один раз.

— Вы, главное, сами едой не станьте, — вроде бы сквозь сон сказал Марк, и Ларс осекся.

Петр и Томаш переглянулись. Бернар мрачно опустил взгляд на броник, лежавший у него на коленях.

Быть оборотнем было не так уж и трудно, особенно после той муштры, которую и Бернар, и Ларс, и Агнешка прошли в лагере под Маардамом. Можно было и смириться с тем, что вампиры реагируют на оборотней как быки на красную тряпку. Или не смириться, а сделать это источником постоянных «лулзов», как выражался (и практиковал) Ларс. В конце концов, вампиры умели держать себя в руках ничуть не хуже оборотней.

Но мысль о том, что где-то в городе прячется вампир, который стал заложником присущей его виду страсти к оборотням, который полностью подпал под ее власть, который стал зависим от нее…

Который попробовал крови оборотня и сошел с ума.

Вся суть которого была подчинена одной цели — снова напиться крови оборотня, искупаться в ней, почувствовать клыками последнее судорожное движение тела, наполовину человеческого, наполовину звериного.

Вампиры-ликантропоманы творили страшные вещи. Болезнь увеличивала их силу, свирепость и изворотливость, делая не просто опасными преступниками — превращая их в кого-то вроде тигра-людоеда в индийской деревне начала прошлого века. Но вот если Шер-Хан был глуп, то у вампиров-ликантропоманов умственные способности не только никуда не девались, но еще и обострялись — правда, только в одном направлении.

Эта мысль — мысль о том, что где-то в городе прячется вампир-ликантропоман, в любом оборотне пробуждала странное чувство.

Очень похожее на страх.

И когда на следующий день оборотней подняли по тревоге, каждый из них вспомнил эту фразу, брошенную Марком вскользь, но ударившую точно в то, что каждый из них прятал очень глубоко, настолько глубоко, что не признавался в этом даже самому себе, не то что своим коллегам.

Надевая на ходу куртку, Марк орал в гарнитуру:

— Ты уверен, что он ушел? Да мне похуй, пусть едут хоть люди-хуюди, хоть кто угодно. Если он еще там, я своих туда на пушечный выстрел не подпущу!

Что Марку ответили, никто не слышал. Он буркнул еще что-то, нажал на кнопку и задержался в дверях логова, уже одной ногой за порогом.

— Ларс, ты остаешься, — сказал он не терпящим возражения тоном. — Мониторь форумы, соцсети, ну, ты знаешь. Сучонок где-то бегает, может попасться на глаза сородичам.

— А куда мы вообще?.. — начала Агнешка.

Марк нетерпеливо махнул рукой.

— Волчата со второго потока встретились с вампиром.

Уточнять, с каким именно вампиром, как и говорить, что именно его Марк имел в виду, когда говорил о «сучонке», не было нужды.

— Я хочу тоже, — внезапно подал голос Петр, подумал секунду и добавил: — Тоже с вами.

Марк смерил его задумчивым взглядом и кивнул.

Через несколько секунд в логове остались только Ларс и Томаш. Первый выглядел не особенно довольным таким раскладом, второй — не очень понимающим, что вообще происходит. Однако спрашивать ничего не стал, только выразительно поднял брови, глядя на Ларса. Тот, по своему обыкновению скрючившись в три погибели в кресле, так что колени торчали почти на уровне ушей, посмотрел в ответ поверх планшета и сказал:

— Ликантропоман напал на других оборотней.

— Это я понял, — неторопливо, явно подбирая слова, ответил Томаш. — Но нюансы укрылись от моего понимания.

— Дружище, я у тебя уже спрашивал, почему у вас учат нижнеземельному по учебникам позапрошлого века? — Ларс хохотнул и покачал головой. — Не, я тебя тоже понял, конечно.

Томаш ничего не сказал, но и брови на место не опустил, все еще выражая всем лицом вежливый интерес, мало отношения имеющий к недоумению Ларса по поводу образования в Херцланде.

— Под Маардамом есть лагерь, где оборотней готовят для службы в полиции.

Томаш кивнул.

— Я слышал о нем, — сказал он так же медленно. — Это первый у вас такой лагерь. И он совсем недавно работает.

— Мы были первыми, хм, выпускниками, — пояснил Ларс. — У нас было двое инструкторов: обер и Матс Барт.

— Тоже урожденный?

Ларс покачал головой и ухмыльнулся.

— Матс — человек. Человечище.

— Просто человек? — уточнил Томаш.

Ларс кивнул.

— Даже не маг?

— Не маг, не оборотень, не вампир, не нечисть какая. Просто человек.

Томаш вздернул брови еще выше, хотя казалось, что дальше просто некуда.

— Матс Барт знает о нелюдях столько, сколько все университеты на континенте вместе взятые, — ответил Ларс на невысказанный вслух вопрос. — Да, и херцландские тоже. Именно ему принадлежит идея создания этих лагерей. До того, как ты наверняка знаешь, у оборотней была одна дорога — в армию.

— Да, мы тоже успели повоевать, — сдержанно сказал Томаш.

Ларс не стал спрашивать, кого он имеет в виду, говоря «мы», это и так было понятно.

— Но я могу согласиться, — продолжил Томаш. — У нас тоже нет специальных лагерей. Кому-то везет, как нам. Кто-то остается в армии. Нет — как это сказать? — переготовки.

— Переподготовки, — поправил его Ларс. — Да, именно это и имеется в виду. В армии проще, чем на гражданке. У тебя есть командир, авторитет которого, — он еле заметно поморщился, как будто вспоминал о чем-то не слишком приятном, — ты признаешь безоговорочно. Выполняешь приказы и особо не думаешь. На гражданке у тебя больше свободы.

— И больше ответственности, — медленно сказал Томаш. — Кажется, я понимаю. Ваш обермейстер не отвечает за вас так, как… — он запнулся.

— Как вожак, — закончил за него Ларс и осклабился. — Вы в Херцланде тоже так называете командиров?

Томаш молча кивнул. Ларс довольно ухмыльнулся и сменил позу, перекинув тощие ноги через подлокотник кресла. Планшет он уронил себе на колени, небрежно удерживая кончиками пальцев, но время от времени кидал взгляд на экран, чутко отслеживая малейшие изменения во всех открытых вкладках.

— В армии, — неожиданно серьезно сказал Ларс, — нас учили сдерживать и выпускать агрессию по команде.

— На гражданке, — эхом вторил Томаш, — вы должны справляться с этим самостоятельно.

— Именно. Мы были первой партией, пробной. Поэтому обер и стал нашим обером. Взял под личную ответственность, так сказать. Второй выпуск Матс готовит уже без него — тоже та еще задачка. А теперь малышня попалась на зуб вампиру.

— Надеюсь, никто не пострадал, — неловко сказал Томаш.

Ларс снова ухмыльнулся — криво, одним уголком рта, вечно приподнятым, так что Ларс казался ухмыляющимся постоянно. Но этой ухмылкой он выражал больше разнообразных эмоций, чем иные люди (например, Элис) всеми мимическими мышцами сразу.

— Если бы кто-то пострадал хоть сколько-нибудь серьезно, обер поехал бы один, а нас вызывал бы уже с места происшествия. И был бы там раньше скорой. И то вряд ли успел бы обогнать Матса.

Томаш подпер подбородок ладонью и задумчиво улыбнулся, глядя на Ларса.

— Я немного завидую, — сказал он, улыбаясь. — У вас два вожака.

Ларс пожал плечами и отвел взгляд.

— Мы предпочитаем называть обера обером.

— А Матса — Матсом? — наполовину вопросительно сказал Томаш.

— Или инструктором. Но Матсом короче.

Ларс быстро взглянул на Томаша, а потом перевел взгляд на экран планшета, выпрямился и быстрыми паучьими движениями что-то набрал.

— Зашевелились, красавчики, — довольно сказал он. — Заходи, сам посмотри на них.

Томаш с готовностью достал свой планшет. И он, и Петр зарегистрировались на всех местных форумах, которые им показал Ларс, и честно проводили там время, иногда даже пытаясь что-то писать, чтобы не вызывать подозрений. Особой любовью Ларса пользовался форум с громким названием «Кровавый Маардам» и готичным оформлением в стиле нулевых. В правилах форума говорилось, что регистрация разрешена только вампирам и личность каждого нового пользователя АМС проверяет лично. На деле же, как сразу сказал Ларс и как херцландцы убедились сами, регистрация была совершенно свободной, так что среди почти двух тысяч пользователей настоящих вампиров была едва ли половина. Даже если допустить, что не все вампиры, зарегистрированные там, жили в Маардаме.

Только зайдя на форум, Томаш сразу понял, что Ларс имел в виду, говоря о том, что тамошние «красавцы зашевелились»: среди новых тем одна была налита багрово-красным цветом, каким отмечали темы, стремительно набирающие популярность. Количество сообщений в этой теме уже перевалило за две сотни, хотя создана она была всего пару часов назад.

А называлась тема с такой же претензией на пафос, как и остальные здесь: «Убийца оборотней вышел на след».

— Страсти какие, — пробормотал Томаш себе под нос, проглядывая первую страницу.

Ларс хохотнул. Его пальцы порхали над экраном: Ларс уже вел оживленную переписку с кем-то.

— С третьей по пятую страницы можешь пропустить, — сказал Ларс, не глядя на него.

Томаш послушно ткнул в шестерку под названием темы.

«Да полно вам, дамы и господа, как будто никто никогда волка какого-нибудь не хотел на зубок попробовать».

Тон сообщений Ларса разительно отличался от того, как он разговаривал в жизни, — и полностью соответствовал его аватарке на форуме: альбинос-андрогин с изысканно впалыми щеками и надменным взглядом в лучших традициях Энн Райс. Писал Ларс, насколько Томаш мог судить, исключительно грамотно, используя те самые красивые обороты, за которые высмеивал херцландское образование.

Полторы страницы после первого сообщения Ларса в этой теме остальные пользователи возмущенно писали, что это уму непостижимо и как можно так легко говорить о такой ужасной беде.

«А что для вас большая беда, собратья? — спрашивал Ларс. — То, что пострадали волки, или то, что один из нас не совладал с собой?».

Еще полторы страницы обсуждение бурлило, другие пользователи увлеченно переругивались, уже забыв, с чего вообще начался их спор.

— Можно мне? — спросил Томаш, когда обсуждение чуть стихло, то есть новых сообщений не появлялось уже больше десяти минут.

— Ну, попробуй, собра-ат, — протянул Ларс жеманно.

«Психологи утверждают, что яростнее всего отрицает возможность чего-либо тот, кто втайне этого хочет. Лишнее доказательство человеческой глупости, считаю я».

Ларс одобрительно заржал.

Подождав немного, пока поток подтверждающих сообщений не иссяк, Томаш добавил:

«Мы — вампиры, а это звучит гордо. И если один из нас оступился, мы не откажемся от него, но протянем руку помощи».

— Умно, — сказал Ларс и медленно покивал. — Если он тут, может и откликнуться. Или откликнется тот, кто его видел, но сдавать не хочет, потому что поддерживает.

Томаш немного стеснительно улыбнулся, явно довольный похвалой Ларса.

Марк с интересом поглядывал в зеркало заднего вида, чтобы хоть как-то отвлечься от пожирающего его беспокойства.

В зеркале отражался Петр, вознамерившийся пообщаться с, как он считал, землячкой. О том, что Агнешка родилась в Нижних Землях, он то ли не знал, то ли успешно игнорировал этот факт. Петр некоторое время просто смотрел, а затем что-то спросил на херцландском.

Агнешка уставилась на него с выражением, отдаленно напоминающим ужас. Если бы ее волосы были короче, они бы зашевелились, как змеи Медузы Горгоны.

Петр нахмурился и отсел к окну. Агнешка тут же успокоилась и уставилась в противоположную сторону.

Марк хмыкнул, перевел взгляд на Бернара, так же безучастно смотрящего перед собой. Протянул руку и ткнул его пальцем в плечо. Бернар повернул голову к оберу, демонстрируя свой безграничный интерес.

— Все нормально будет, — негромко сказал Марк.

Вообще-то в его обязанности не входило лечение разбитых сердец и прочих душевных проблем, но в данный момент это казалось необходимым.

— Я знаю, — так же тихо ответил Бернар.

— В конце концов, — добавил Марк, наконец-то обращая внимание на дорогу, — хорошо, что он не оборотень.

Петр молчал некоторое время, наблюдая за этой трогательной картиной, после чего подал голос:

— А кем вы были до того, как стать… как вас… — он не стал заканчивать, поймав взгляд Бернара в зеркале, и вежливо улыбнулся, демонстрируя, что считает этот вопрос совершенно не бестактным и даже уместным.

— Учителем, — ровно ответил Бернар. — До того, как попасть на Восток, я был учителем.

— Учителем чего?

— Права, — Бернар снова уставился в окно, потеряв к беседе всякий интерес.

Петр хотел было что-то спросить, но не успел. Вмешался Марк, выворачивающий с оживленной улицы в переулок между домами:

— Вы поймите, Петр, никто из нас не хотел стать полицейским. Кроме Агнешки, — обер глянул в зеркало на девушку, — это ее работа. Так вот, мы в полиции не потому что нам это очень нравится, это наша мечта или что-то вроде того. Просто у них… у нас выбора не очень много.

— У урожденных, я слышал… — начал Петр, но Марк его перебил:

— Приехали.

Небольшая пешеходная улочка с маленькими кафе не выглядела местом преступления. Никого из других децернатов, медиков, оцепления — просто тишина и практически полное отсутствие людей.

Марк набрал номер Матса, который и сообщил ему немногим раньше о проблеме. Тот ответил почти сразу же, как будто все это время держал телефон под рукой.

— Ну что?

— Что — ну? Где они? Мы приехали, а здесь пусто.

— Ща, — ответил Матс и на несколько мгновений пропал.

Когда его голос зазвучал снова, он назвал адрес небольшой кофейни в двух домах от них.

— Окей, — буркнул Марк. — Мы скоро будем.

Кофейня с виду была совершенно пуста: даже стулья уличной беседки были перевернуты и поставлены на столы.

Марк толкнул дверь, звякнувшую колокольчиком. Бариста из-за барной стойки помахал им рукой, мол, закрыто.

— Мы ненадолго, — отмахнулся от него Марк и направился к единственному занятому столу в кофейне.

Официантка вилась вокруг этого стола с аптечкой в руках. Появление еще нескольких оборотней вогнало ее в ступор.

— Спасибо за заботу о наших мальчиках, — сказал Марк таким тоном, который не предполагал никакого дальнейшего общения.

Официантка мрачно спросила, будут ли они что-нибудь и, узнав, что ничего, гордо ушла за барную стойку.

— Доложите обстановку, — потребовал Марк, усаживаясь на единственный свободный стул у стола. Остальные три были заняты пострадавшими оборотнями.

Марк внимательно изучил каждого: степень повреждения, адекватности, заодно попытался вспомнить их имена. Последнее было сложнее всего.

— Ну, мы… — неуверенно начал один, самый бодрый на вид, со смешными кудряшками на макушке и выбритыми висками.

Он был самым длинным из всех и полулежал на стуле, вытянув длинные ноги в проход.

Макс, вспомнил Марк. Даже Мак — чтобы отличать от другого Макса в этом потоке. Короткое имя — самое то для урожденного оборотня.

Все трое мальчишек были урожденными. И это создавало определенные трудности.

Марк краем глаза отметил, что Петр стоит у барной стойки, держит в руке стакан и негромко общается с барменом и официанткой. Это было неплохо.

— Четко и коротко голосом отвечаем на поставленный вопрос. Как вы здесь оказались, что случилось, какие травмы на троих.

Мак набрал в грудь побольше воздуха и принялся отвечать на одном дыхании:

— У нас выходной. Решили выбраться в город — имеем право. Макс, — он кивнул на своего коллегу по несчастью и тезку, невысокого блондина с бледным лицом, покрытым лихорадочными пятнами, — предложил прийти сюда, потому что…

Он замолчал, глядя на Макса. Тот насупленно молчал, то ли совсем плохо себя чувствуя, то ли в чем-то сомневаясь.

Если бы этой паузы не было, Марк бы не понял, что что-то не так. Он был не самым проницательным на свете обермейстером.

— Ну, — поторопил он, — что за тайна?

— Его мама — мама Макса — здесь живет неподалеку, — подал голос третий парень с модной современной стрижкой и с лицом в ссадинах.

Вокруг переносицы у него наливался синяк.

Брови Марка взлетели высоко вверх.

— И вы собирались… ее навестить?

— Нет, — почти в один голос сказали Мак и Макс.

Каспар — третий — просто покачал головой.

— Она иногда гуляет здесь с сестрой, — принялся оправдываться Макс, хотя это явно было не то, что хотел услышать Марк. — Я подумал, может, случайно ее увижу.

— Ладно, — раздраженно прервал его Марк.

Именно это, на его взгляд, было самым сложным в работе с урожденными. Они привыкли к своей обычной жизни и не стремились что-либо менять. Оборотни обращенные же, наоборот, предпочитали удаляться от своих близких. Исключение из всех знакомых, пожалуй, составлял один только Бернар — и тот совершенно не являлся хорошим примером.

— Мы пришли, — продолжил Мак, нервно теребя кучеряшки на лбу. — Посидели в гриль-баре на углу, потом пошли в книжный «A-Z». По дороге в книжный свернули к банкомату, Каспару нужно было снять наличку.

Марк поднял руку, прерывая. Он обернулся к Агнешке, вместе с Бернаром в ожидании стоящих у двери.

— Банкомат — это всегда камеры. Свяжись с Элис, пусть займется.

Агнешка кивнула и вышла на улицу, на ходу вытаскивая из кармана телефон.

Марк взглядом показал, что можно продолжать. На этот раз слово взял Каспар. Он тоскливо потер расцарапанную щеку, поморщился и продолжил:

— Мы пошли к банкомату — он в небольшом переулке напротив книжного. Он — этот тип — зашел следом. Я стоял спиной — он меня толкнул, я налетел на Мака. А вот Макс…

Он замолчал, глядя на Макса. Тот неопределенно качнул головой:

— Со мной… мне нормально. Уже лучше. В основном — рука, — он поднял руку, показывая, что та перемотана тканевой салфеткой. — Никогда не думал, что оборотню в руку может вцепиться вампир. Как будто это дикая собака, а не разумное существо.

— Разумное существо, — фыркнул Каспар и показал на свое лицо. — Ничего страшного, просто поцеловался с мостовой. Не знаю только, что с носом — болит.

— Мелкие болячки вам Матс поцелует, — отмахнулся Марк.

Он повернул голову к двери. Агнешка снова вошла под звон колокольчика и махнула телефоном, мол, выполнено. В другой руке она держала пакет с аптечкой.

— Сможете описать его, если видеозаписи не помогут?

Каспар и Мак покачали головами. Макс неопределенно пожал плечами.

— Агнешка, посмотри руку. Бернар — перекидывайся.

— Вампиры же не пахнут, — негромко заметила Агнешка, подходя к их столу и недружелюбно вздергивая руку Макса под его недовольный вскрик.

— Зато кровь оборотня пахнет, — ответил Марк, поторапливая Бернара жестом.

Тот уже начал раздеваться, приковав к себе внимание почти всех присутствующих в зале кофейни. Петр похлопал ладонью по барной стойке, привлекая к себе внимание бармена. Агнешка распутывала наскоро замотанную салфетку вокруг руки Макса. Марк скрестил руки на груди.

— А теперь вот что скажите, — начал он. — Как так вышло, что трое оборотней не справились с вампиром? У меня есть вопросы к вашему инструктору.

Мальчишки виновато сжались на стульях. Понимали, наверное, что скажет им об этом Матс. И думали, наверное, что это все их вина.

Агнешка бросила неодобрительный взгляд на Марка. Субординация субординацией, но она считала, что с новичками нельзя так: оба они прекрасно понимали, что даже троим взрослым и хорошо обученным оборотням, возможно, было бы не справиться с ликантропоманом. Что уж говорить о двадцатилетних мальчишках, будь они хоть десять раз урожденными.

— Страшных повреждений нет, — заключила она, всем своим видом демонстрируя, что она думает об обслуживающем персонале, у которого в аптечке отсутствует бинт.

— Перелома нет, повреждения нерва нет. Крови много, но ее вовремя перекрыли. В полевых условиях я бы предложила прижечь рану, но до медиков в лагере парень доедет.

Судя по лицам Макса и его коллег, все были бы категорически против прижигания раны в «полевых» условиях. Даже официантка и бариста наверняка бы высказались против.

— Значит, план такой: сейчас я везу вас в лагерь, сдаю в медпункт и вставляю пистон Матсу, — Марк поднялся из-за стола, шваркнув ножками по полу. — Агнешка, дождись Бернара, езжайте в децернат, отсмотри видео, и что там по запаху. Отзвонитесь по результатам.

Агнешка кивнула. Петр отлип от барной стойки.

— Марк, можно мне с вами?

Марк быстро подсчитал количество потенциальных пассажиров и кивнул.

В конце концов, их лагерь не был закрытым объектом. Матс бы и экскурсии по нему водил с удовольствием. А уж как он рад был двум съемочным сменам, приезжавшим сначала на открытие лагеря, а затем на первый выпуск — просто не описать.

Матс почти всему был рад — но вот тому, что Марк до сих пор не позвонил ему, он вряд ли обрадуется. Злить Матса Марку не нравилось: тот был не опасен, но ужасно доставуч.

— Уходим, — Марк махнул рукой и уже на улице снова набрал Матса. Тот вновь ответил сразу же.

— Все нормально с твоими мальчиками, — отчитался Марк. — Едем, минут через сорок будем у тебя, готовь что-нибудь пожрать на всех.

— Все живы? — зачем-то уточнил Матс, хотя отлично знал ответ.

— Дуракам везет.

— Это тебе, что ли? — съехидничал Матс и отключился, видимо, отправился докладывать благую весть остальным своим подчиненным.

За то время, что оборотни обучались в лагере, из них складывался настоящий коллектив. И Марк бы очень удивился, если бы вдруг оказалось, что обращенные оборотни, которых первые полгода не выпускали на выходные в город, не переживают за урожденных. И не рвутся надрать задницу этому клыкастому сучонку.

Пацаны расположились на заднем сидении джипа и подавленно молчали. Макс, за которым Марк поглядывал пристальнее других, выглядел уже не так плохо, как до того. Его лицо, во всяком случае, стало однородно бледным, в чем, как раз, не было ничего неожиданного.

Петр сел на пассажирское сидение, Марк еще раз всех зачем-то пересчитал и завел машину. Поправил зеркало, критично осмотрев всех своих пассажиров, и заключил:

— А вот кофе у них нужно было купить.

Никто ему не ответил. Марк пожал плечами, включил музыку, мгновенно наполнившую все пространство джипа басами, и повернул ключ зажигания.

Все сорок минут дороги никто не проронил ни слова. Да и это было бы практически невозможно, учитывая, что Марк предпочитал музыку тяжелую и, желательно, как можно более громкую. И если молодежь ее была в состоянии оценить, то вот Петра она, похоже, не очень устраивала.

Поэтому прибытию в лагерь он обрадовался больше других. И потому что появилась возможность выбраться из машины, и из банального интереса. Возможно, Марку и не стоило пускать нерезидента Нижних Земель в лагерь, но сейчас он об этом не думал. Да и зачем ему об этом было думать? Ведь он всего лишь обермейстер Третьего децерната, а не какой-то умный чувак из правительства.

Шлагбаум опустился, стоило джипу проехать пропускной пункт.

Матс уже ждал их — словно стоял на улице с того самого момента, как Марк позвонил ему в последний раз.

Первым из машины вылез Марк, следом за ним — Петр. Парни отчего-то замялись и не спешили выходить.

— Если бы у меня в руках было бы что-нибудь, я бы тебя этим обязательно отпиздил, — дружелюбно сообщил Марк. — Ты рехнулся?

Матсу пришлось немного наклониться, чтобы обнять Марка и от души постучать его по спине. Марк недовольно крякнул.

Инструктор Матс Барт был двух метров роста, носил короткую бороду с усами и огромный жутко модный и дорогой свитер — и сам был в целом похож на оборотня больше, чем практически любой из его подчиненных.

— Чего рехнулся? — переспросил он.

— Борода, — пояснил Марк. — Она отвратительна. И какого хера ты выпустил их в такой ситуации?

Матс что-то неуверенно пробубнил, смотря куда угодно, лишь бы не на Марка. Он успел рассмотреть, что все трое отпускников, живые и относительно здоровые, сидят в машине. Что у него гость, который, во-первых, тоже оборотень, а во-вторых, совершенно незнакомый ему, Матсу, оборотень. Это не могло его не возмутить и даже оскорбить.

— Марк, — с мягкой угрозой протянул он, — кто это и почему я о нем ничего еще не знаю?

Марк ухмыльнулся и повернулся к Петру, явно неловко себя чувствующему под таким пристальным вниманием со стороны инструктора лагеря.

— Петр Новак — наш коллега из Херцланда. Да, как ты можешь догадаться, он…

— Медве-е-едь, — восхищенно перебил его Матс, мгновенно теряя интерес и к Марку, и к своим подопечным. — Иди, отведи ребят к медикам и скажи, что я потом приду давать им люлей.

Матс глыбой надвигался на Петра, Петр смотрел то на Марка, то на джип в надежде на помощь, но помощи ждать было неоткуда.

— Вы не бойтесь, Петр, — сообщил Марк из-за плеча Матса, — он дружелюбный и неопасный. Я после медпункта буду на стадионе, если что.

Марк подошел к джипу, оставив херцландского коллегу на растерзание общительному и дружелюбному Матсу, и постучал в окно костяшками пальцев.

— Вылезайте, пациенты, свежий воздух полезен для здоровья.

Один за другим оборотни потянулись из машины.

В медпункте их уже ждали. Марк потянул носом неприятно знакомый воздух — ему частенько доводилось бывать в этом месте прежде. Когда-то — лечить собственные вывихи и переломы, когда-то — притаскивать других.

В обучении оборотней не было ничего простого или красивого. А вот опасного и отвратительного — с избытком.

Медики тут же уволокли Макса куда-то, мимоходом попросив передать шоколадную медаль тому, кто наложил ему бант — Марк кивнул, пообещав обязательно это сделать. Каспар с опухающим носом остался сидеть в кабинете, ожидая, когда на него обратят внимание. И только Мак, демонстрирующий полную целостность тушки, отвертелся от обследования. Выглядел он в самом деле живее всех живых.

— Ну, я пошел тогда, — Марк покрутил шеей с отчетливым хрустом.

Мак посмотрел на него с интересом.

— Куда?

Марк ответил ему поднятыми бровями.

— Я тоже пойду на стадион к остальным. Я все слышал, — пояснил Мак, показывая на свои слегка оттопыренные уши.

В правом у него блестел небольшой камушек — видимо, Мак развлекался теми же способами, что и Марк в свое время. А что, мол, будет, если оборотню с его бешеной регенерацией проколоть ухо? А то и будет: теперь серьгу можно было оторвать только с половиной уха.

— Подслушивать нехорошо, — занудно протянул Марк — и сам себе удивился.

Занудство — это было по части Бернара, или Агнешки, или Джейка, но причем тут сам Марк, постоянный объект этого самого занудства? Ведь с ним все было не так: и одет не по форме, и связи беспорядочные, и телефон на совещании не ставит на беззвучный режим. А теперь еще и занудствует.

— Ладно, — махнул рукой Марк. — Пойдем.

На стадионе, который мог бы принадлежать небольшому футбольному клубу, были, как и прежде, выставлены тренажеры и полоса препятствий и расчерчена беговая дорожка. Марк с Макрм поднялись на единственную небольшую трибуну, предназначенную для тренеров. Марк сел, с интересом следя за волками, мечущимися по полосе препятствий — он морщился, когда один или другой цеплялся шерстью за проволочные заграждения, и без того сплошь увешанные шерстяными клоками. Марк отлично помнил это ощущение — колючая проволока была самым нелюбимым его препятствием. Но ему, в отличие от обучающихся в лагере, было необязательно проходить их все.

— Обращенные? — полувопросительно заметил Марк, наблюдая за тем, как светлый волк забирается в трубу, а другой — совершенно черный — бежит по этой трубе, напрочь игнорируя необходимость следовать правилам.

Как следствие, он оказался у выхода из туннеля быстрее и встретил товарища радостно оскаленной пастью.

— Это хорошо, — заметил Марк в воздух, хоть и понимал, что Мак внимательно его слушает. — Если главное — прийти раньше, то зачем лезть в туннель?

Некоторое время волки мутузили друг друга, валяясь в песке, отчего оба стали примерно одного цвета.

Третий волк, заметно крупнее остальных, раз за разом преодолевал одно и то же препятствие: отходил, разбегался и прыгал. Затем — с другой стороны. Иногда у него это получалось, иногда — нет. Тогда он цеплял лапами верхнюю перекладину и кубарем летел вниз.

Каждую неудачу Марк встречал недовольным сопением. Каждую новую попытку — довольным вздохом.

Всего их было в лагере шестеро, это Марк точно знал: трое урожденных и трое обращенных. Все местные — стало быть, все волки. Именно поэтому для него стало неожиданностью появление еще одного оборотня. Огромный кот, мохнатый, как паллас, и длинный, как рысь, в три прыжка взбежал на одно из препятствий и прыгнул вперед, в направлении трибун.

— Это что еще за покемон? — поинтересовался Марк, наблюдая за тем, как кот неспешно отряхивается от пыли и рысит в их сторону.

— Это? — уточнил Мак.

Судя по улыбке, ему понравилось слово «покемон» в отношении этого оборотня.

— Это друг Матса с юга. У него такое длинное имя, что мы называем его просто Кот.

— Ах вот оно что, — протянул Марк. — Тогда ясно.

О Друге-Матса-С-Юга он слышал еще во времена их первой «смены» в лагере. Кот в самом деле был хорошим другом Матса и большим любителем встревать в неприятности. Впрочем, Матс и сам не был пай-мальчиком.

Но лично Кот и Марк никогда не встречались. Марк вообще никогда не встречал южных оборотней-котов. Он спустился ниже и остановился о самой изгороди, отгораживающей трибуну от стадиона. Кот оперся лапами на изгородь с другой стороны.

Спустя несколько долгих мгновений перед Марком стоял уже человек. Немногим его старше, с растрепанной модной прической — он пальцами зачесал пыльные слипшиеся волосы назад, и стало ясно, что в этой небрежности есть своя задумка. И ему, в отличие от Матса, небольшая бородка все-таки шла.

— Так вот кто источник этого зла, — Марк покрутил пальцем у своего подбородка, имея в виду бороду. — Значит, Кот?

Кот согласно моргнул.

— Ну, вообще-то, мое имя — Альваро Кабрера Торо, — спокойно заметил он. — Но можно и Кот.

— Одно имя я в состоянии запомнить, — хмыкнул Марк. — Альваро?

— Альваро, — согласился южанин и протянул руку. — Марк?..

— Марк Леджервуд, — Марк пожал протянутую через изгородь руку.

Рукопожатие у Альваро было сильнее, чем могло показаться.

— Наслышан.

— Взаимно, — ответил Марк.

— Ну, я тогда пойду, — вклинился Мак и быстро исчез в направлении раздевалки.

— Я тоже, пожалуй, продолжу, — сказал Альваро. — Я только поздороваться и спросить, как там наша мелочь.

— Мелочь в порядке, — ответил Марк. — Мы останемся на ужин, если что.

Альваро кивнул и скрылся за изгородью. Урожденные оборотни обращались несколько быстрее, да и со стороны наблюдать за этим было немного эстетичнее. Но совсем немного. Альваро был обращенным — и плевать ему было на то, приятно кому-то за ним наблюдать или нет. Но и это не мешало ему рисоваться перед Марком, который с чисто исследовательским интересом наблюдал, как человеческое тело перестраивается в кошачье.

— Херня какая-то, да? — вдруг раздался голос рядом. — Никогда бы не пожелал уметь лизать свои яйца.

Марк вздрогнул. Хотя бы потому что он не услышал — и не почувствовал — ничьего приближения. Это было и неприятно, и стремно. Но хуже было то, что его собеседник был уже полтора года как мертв.

— Мать твою, Лукас! — выдохнул Марк и протянул руку, чтобы ухватить того за плечо.

— Ну, ну, полегче, инструктор! — Лукас отошел от него на несколько шагов. — Или как вас теперь звать? Оберме-е-ейстер?

Говорил он, как и до смерти, с небольшим северным акцентом — как говорят на границе между островами Нижних Земель и Херцланда.

Вообще-то Лукас был четвертым участником первого потока оборотней, которых обучали Марк и Матс. И так уж вышло, что он был мертв.

Тот момент был переломным: на самых высших инстанциях решался вопрос, может ли существовать их лагерь, хотя к инструкторам не было никаких претензий. Они были совершенно ни при чем. И Лукас, похоже, это тоже знал, что никак не помешало ему поселиться в качестве призрака в лагере.

Это было отчасти даже полезно. Он не мог уйти далеко, так что был вынужден заделаться кем-то вроде помощника тренеров — и правой рукой Матса.

Но Марк не видел Лукаса с самого момента его смерти.

— Ты что, живой? — уточнил Марк.

— Вряд ли, — Лукас задумчиво похлопал себя по бокам. — Есть не хочу, ссать не хочу, спать не хочу, бабу не хочу. Думаешь, это жизнь?

— Так себе жизнь, — согласился Марк. — Но ты, как бы, ну…

— Телесный, ага, — Лукас широко улыбнулся, демонстрируя выступающие верхние зубы. — Херня какая-то происходит, да?

«Херня» и до смерти было любимым словом Лукаса. И если раньше Марка это немного раздражало, то сейчас он был совершенно согласен.

— Херня, ага.

Лукас выглядел — и ощущался — практически как живое существо. Его можно было потрогать и даже подергать. Исключение было только одно: от него совсем не пахло.

Осознание находило на Марка очень постепенно, волнами.

— Лукас, какой же я тупой, — выдохнул он.

Лукас согласно закивал.

— Ну да. А что случилось?

— Как ты думаешь, Лукас, — не отвечая, продолжил Марк, — если ты… уплотнился, могли ли другие призраки тоже… стать… ну, почти живыми?

— Думаю, да. Чем они хуже меня? Эй, Марк! Марк!

— Что? — Марк уже почти спустился с трибун, когда его нагнал голос Лукаса.

— Ты не останешься на ужин?

— Нет, скажи всем, что я дебил и уехал на работу. Я еще заеду! Хорошей жизни, Лукас!

Петр, увидев, как Марк мчится к джипу, смог отделаться от Матса, и оказался на переднем сидении даже раньше, чем Марк захлопнул за собой дверцу.

— Что случилось?

Марк ошалело посмотрел в ответ.

— Призраки. Это же просто какой-то пиздец! — ответил он, заводясь дрожащей рукой.

Петр непонимающе уставился на него.

— Так, — Марк глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться и на ходу набирая кому-то сообщение. — Я тут столкнулся с Джейком на днях. Понимаешь? Столкнулся. Плечами. Он не прошел сквозь меня, а обматерил. И живущий здесь Лукас — он тоже призрак — его тоже можно потрогать теперь. Ты считаешь, что это нормально?

— Нет, ненормально, — ответил Петр. — Совсем ненормально.

Джейк два года не был дома и не обнимал свою жену. Для него эти две вещи были практически равнозначны.

В их квартире почти ничего не изменилось, только какие-то мелочи: новая салфетница на столе в гостиной, новая прозрачная ваза с единственным цветущим амариллисом на длинном стебле. Нора убрала со стены картину — слегка сюрреалистичный закат над морем — и вместо этого повесила их общее фото. Помнится, Джейк сопротивлялся всю дорогу, когда Нора везла его на эту семейную фотосессию. Но результатом оказался доволен — хоть и не признался в этом жене.

Первое, что сделал Джейк, зайдя в квартиру — пошел в душ. Разделся (он два года не менял рубашку! Ну, как-то возможности не было), закинул всю одежду в корзину, минут двадцать отмокал под горячей водой, а затем наконец-то (да-да, спустя два года!) побрился. Самое большое удовольствие ему доставило, конечно, бритье. Хотя Джейк все равно ничего не чувствовал — совсем. Не чувствовал себя живым или мертвым — точно так же, как и последние два года.

За исключением возможности побриться и уйти с работы, ничего решительно не изменилось.

— Тебе не холодно?

Джейк перестал рассматривать себя в зеркале и повернулся.

Нора стояла, прислонившись плечом к двери и скрестив руки на груди. Из-под локтя у нее торчала лопатка, делая из обычной женщины кухонную фею. Джейк потянул носом воздух — и ничего не почувствовал. Об этом и сказал:

— Ничего не чувствую, — имея в виду и холод, и запах ужина.

Нора грустно улыбнулась. Наверное, ей казалось, что случилось чудо. Что ее муж, ее любимый муж вернулся к жизни.

Наверное, Нора успела забыть за эти два года, что ее любимый муж, что живой, что мертвый, одинаково редко бывает дома, предпочитает перекусить на работе бургером, а в родной кровати разве что отсыпается перед новой трудовой неделей.

Если бы она знала его чуть хуже — наверное, решила бы, что дело в любовнице. А если бы знала его чуть лучше — давно бы сама обзавелась другим мужчиной.

Но все как-то не складывалось. И муж на работе — муж-на-расстоянии — был ей куда дороже и любимей. Он вроде бы и был, а вроде бы и не был. Не мешал работе, не говорил под руку, не командовал. Не сомневался в ее способностях и не занудствовал, если фасоль оказывалась пережарена.

Нора всей душой ненавидела эту чертову фасоль. А потом — даже полюбила, особенно льежский салат с картошкой, фасолью и беконом. Наверное, потому что Джейк не любил бекон.

Нора привыкла жить для себя ровно так же, как Джейк привык жить для своей работы.

Она полночи не могла уснуть. Джейк лежал рядом, обнимая ее — впервые за два года. Ему сон все еще не был нужен, а у Норы просто никак не получалось уснуть в его присутствии. Она ерзала, поправляла то волосы, то лежащую на ней руку, хотя хотелось раскинуться на кровати, как она привыкла за это время. Джейк терпел некоторое время, потом не выдержал и поинтересовался, какого черта она елозит. Наверное, немного более резко, чем стоило бы, и куда мягче, чем он привык общаться с младшими магами.

Нора замерла, как испуганная мышь, попавшая в свет фонаря.

— Не спится, — ответила она.

Джейк помолчал, задумчиво покрутил между пальцев пряди волос Норы.

— Я должен что-то сказать? — неуверенно уточнил он.

— Нет, не думаю.

— Отлично, — Джейк как будто обрадовался и поцеловал ее в макушку. — Тогда я пойду за комп. Время такое сейчас, неспокойное. Работы много.

Бубня что-то в этом духе, он удалился. Спустя полминуты зашумел компьютер, загрохотали клавиши. Джейк принес с кухни большую кружку чая и поставил ее рядом с клавиатурой. Не потому что собирался его пить, а как символ того, что он дома и даже почти жив.

Нора некоторое время прислушивалась к этим звукам, повернулась на другой бок, легла на спину и почти сразу же уснула, развалившись по диагонали.

Когда она проснулась, в квартире было привычно тихо. Она полежала некоторое время, лениво перекатываясь с боку на бок, затем поднялась и поплелась в душ. Из душа вышла, не одеваясь, на ходу промакивая волосы полотенцем.

И вздрогнула, увидев Джейка в коридоре.

Господи, она и в самом деле забыла, что всю эту ночь муж был рядом.

С другой стороны, с него сталось бы встать посреди ночи и уехать на работу. Винить Норе себя было не в чем. Она вздохнула, обмоталась мокрым холодным полотенцем и поинтересовалась:

— На работу?

— Да.

Джейк обувался. Посреди коридора вповалку лежали коробки из-под обуви, в которых, видимо, Джейк рылся, чтобы найти что-нибудь новое. Он даже любимую (уже нет) рубашку сменил на тонкий свитер любимого Норой персикового цвета.

Нора отметила этот факт только мимоходом, но тут же сама себе напомнила, что Джейк и мода — понятия не сочетаемые, а значит, свитер просто был самым немятым из всего того, что удалось обнаружить в шкафу, в котором Нора каждые две недели наводила порядок.

Джейк взялся за ручку двери.

— Я зайду сегодня на обед.

— О, — он замер, не доведя дверную ручку до щелчка. — Давай не сегодня, ладно? Работы много. Времени для шоколадок нет вообще. Ладно?

Джейк подошел и поцеловал Нору в лоб. Она кивнула. Ей было даже не обидно. Где-то в глубине души она не только понимала, что так правильно, но и была рада этому. В жизни вдовы есть свои преимущества — и Норе не хотелось от них отказываться. Уж точно не из-за Джейка.

— Ладно, — Нора махнула рукой. — Я зайду как-нибудь позже. И ты заходи, если что.

Это было так странно — приглашать собственного мужа зайти домой как-нибудь потом, как будто в гости.

Джейк кивнул и в несколько шагов преодолел лестницу вниз.

Нора закрыла за ним дверь, прошла на кухню, включила чайник и взяла телефон. Набрала номер Ружи и минут двадцать рыдала ей в трубку. Ружа что-то невнятно бормотала в ответ, откровенно чувствуя себя неловко. Нора это отлично понимала, но ничего не могла с собой поделать.

— Знаешь, я так всему этому рада, — наконец-то сказала Нора. На нее напала икота.

Ружа ответила что-то вроде того что да, все они рады, хотя ситуация эта немного вышла из-под их контроля…

— И еще больше я рада, — закончила Нора, — что он ушел. И я думаю, что он не вернется больше.

Ружа согласно угукнула и, извинившись, быстро попрощалась.

Вечером перед Днем Икс Густаф нервничал больше, чем когда-либо в своей жизни, хотя, казалось бы, причин для беспокойства уже не было: все выпускные экзамены он успешно преодолел, его дипломную работу рецензировал сам Тео, а на выпускной, подумать только, придут самые настоящие полицейские, с которыми он теперь будет официально работать плечом к плечу.

О чем тут волноваться? Но его нервозность распространялась по децернату быстрее, чем злокачественный карбункул, ухудшая и без того беспокойную обстановку. Густаф понимал, до чего все это не вовремя, но изменить ничего не мог — да и не хотел. Вряд ли в его жизни еще случится торжественное мероприятие, на которое можно будет пригласить коллег.

Элис была занята и очень попросила Густафа хотя бы пару часов пойти где-нибудь погулять. Его беспокойство сильно мешало ей сосредотачиваться на работе.

— Иди выпей чаю с ромашкой, — предложила Элис. — Может, там Нора пришла с шоколадками.

— Сомневаюсь я, что она теперь придет, — проворчал в ответ Густаф и поцеловал ее в макушку. — Я понял, я ухожу.

Он ошибался: Элеонора пришла. Как только Джейк перестал приходить на ночь домой, а часть его любимых (то есть тех, которые ему не приходилось носить два года подряд) рубашек переехала в децернат, в их совместной жизни все сразу же наладилось. Элеонора снова начала приходить, озарять всех своим успокаивающим теплом, дарить сладости и умиротворение, и уходить.

Они столкнулись в коридоре, по которому Густаф слонялся без дела. Выпускная церемония была назначена только на завтра, а у него уже тряслись руки.

— Ну, ты чего? — ласково спросила Элеонора, подхватывая его под руку.

Густаф рефлекторно согнул руку в локте, как настоящий джентльмен.

— Волнуюсь, — неохотно признался он, хотя мог и промолчать.

Элеонора понимающе улыбнулась.

— А как… вы? — неожиданно спросил Густаф.

Он вдруг понял, что ему — да, наверное, и не только ему — никогда не приходило в голову поинтересоваться, как Элеонора. Не спросить, как дела, чтобы получить безликое «все хорошо», а узнать, что она на самом деле чувствует. Эта волшебная женщина, для любого способная найти теплое слово и вкусный десерт, которая потеряла мужа, а затем снова обрела, а затем…

Густаф, если честно, не понимал, что там у них случилось. Видел только, что несколько ночей Джейк провел вне децерната, а затем поселился в нем снова. Это никак не укладывалось у Густафа в голове — как, как это вообще было возможно? При такой жене, которая ждала все эти два года…

Элеонора помолчала. Они почти дошли до столовой, минуя лабораторию Джейка и не доходя до волчьего логова. Остановились у дверей. Элеонора, может, и не собиралась говорить ни с кем на эту тему, но в этот раз что-то буквально подтолкнуло ее к тому, чтобы ответить — Густаф видел это по напряженной морщинке между бровей.

— Понимаешь, Густаф, — осторожно, тщательно подбирая слова, начала Элеонора, — я потеряла мужа уже достаточно давно, чтобы с этим смириться.

— Ну да, — смущенно пробормотал Густаф, — два года — это такой срок…

— Да нет, — Элеонора грустно улыбнулась. — Не два. Может быть, я потеряла его еще до нашей свадьбы.

И первой вошла в столовую, оставив Густафа озадаченно переваривать полученную информацию.

В столовой стояла оцепенелая тишина, которую не разрушило даже появление Элеоноры. Она и не стремилась: молча вошла, пошла за чаем. В этот раз столовую оккупировали оборотни и несколько младших техников.

Марк спал, сложив голову на руки, рядом с ним стремительно остывал огромный стаканчик с кофе. Оборотни почти не ели в столовой, зато хлебали кофе огромными дозами — единственное, что могло хоть как-то подействовать на их нервную систему. Марку, судя по всему, кофе не помогало. Агнешка, откинувшись на спинку стула, читала электронную книгу и иногда отпивала из стаканчика чай. Сержанты лениво ковырялись в ежевечерних кусках сыроватого мяса — видимо, чтобы не жрать дома. Чуть поодаль сидели херцландские гости и — о чудо! — мазали на хлеб густой мед, видимо, привезенный с собой. Во всяком случае Густаф был уверен, что в столовой не продается мед, которым пахнет на весь зал.

Агнешка, поймав его заинтересованный взгляд, улыбнулась и тихо заметила:

— Все бы хорошо, но я ненавижу запах меда.

Густаф пожал плечами.

— А я бы сейчас слопал крепы с медом. А почему вы еще здесь? Времени девять.

— Мы теперь раньше одиннадцати рано уходим, если уходим вообще, — вклинился в их разговор Ларс. — Знал бы ты, сколько в децернате чудесных мест, чтобы переночевать.

Он выразительно пошевелил рыжими бровями.

— Я тебе потом расскажу, поведешь туда Элис. Ауч!

Ларс качнулся вперед, едва не ткнувшись носом в тарелку. Бернар отвесил ему смачный подзатыльник.

— Ладно-ладно, — рассмеялся Густаф, пытаясь пресечь дальнейшее рукоприкладство. — Я обращусь к тебе при случае.

Ларс подмигнул ему, одновременно потирая затылок.

— Офигел, да? — обратился он к Бернару, теряя к Густафу всякий интерес.

— А можно мне… — осторожно поинтересовался Густаф у Агнешки, которая подняла на него взгляд от книги. — Можно мне побеспокоить Марка?

— Побеспокой, чего бы его не побеспокоить, — Агнешка улыбнулась и быстрым движением потянула обера за ухо.

Марк подскочил на месте, перевернув стаканчик с кофе. Стаканчик опрокинулся, кофе мгновенно залил почти весь стол. Агнешка виновато отряхнула забрызганные руки и ушла за салфетками. Марк запустил пальцы в растрепанные волосы и хрипло поинтересовался, какого непечатного хера происходит и зачем его отвлекли от анализа сложившейся ситуации.

Густаф присел на освободившееся место. Марк ошалело моргал и машинально рисовал узоры на разлитом кофе. Густой кофе капал ему на колени, оставляя на черных джинсах глубокие темные следы.

— Марк, — позвал его Густаф.

— Ммм, — многозначительно протянул обер.

— Два вопроса, после чего можешь лечь лицом в кофе и продолжить анализировать ситуацию.

Марк кивнул.

— Первый вопрос: ты не знаешь, Тео собирался прийти ко мне на выпускной?

Марк мрачно на него покосился.

— Нет. Он написал мне, что будет через неделю, — Густаф стремительно погрустнел, поэтому Марк зевнул, клацнув зубами, и поспешно добавил: — Наверняка он бы очень хотел присутствовать, но его нет в городе, да и ты понимаешь, в какой ситуации он оказался…

— Марк, — максимально строго нахмурившись, перебил его Густаф, — мне ведь не десять лет, я все отлично понимаю. Не придет — и не придет, ничего страшного. Просто я на днях видел его в городе, вот и подумал, что он приехал пораньше специально, чтобы прийти на мой выпускной…

Марк повернулся к нему всем телом, отмахнулся от Агнешки, пытающейся затереть салфетками кофейные следы у него на коленях и уточнил:

— Кто?

— Тео, — пояснил Густаф, решив, что Марк еще не до конца проснулся. — Я видел Тео в городе, вот и подумал, что он…

— Ты уверен? — перебил его Марк.

— Конечно! Что я, Тео не узнаю? Кажется, это было вчера…

Марк нахмурился. Агнешка, стоящая над ним с ворохом салфеток, выглядела скорее недоумевающей.

— Так, — Марк засобирался, схватил со спинки стула рюкзак и закинул на плечо — видимо, после посещения столовой он намеревался уйти домой.

— А второй вопрос какой?

— Второй вопрос, — Густаф тоже заспешил, понимая, что Марк сейчас сорвется с места и убежит — он уже хлопал по плечам сержантов, призывая следовать за собой. — Второй вопрос! Вы придете завтра ко мне на выпускной?

— Господи, Густаф… — выдохнул Марк. — Ничего не обещаю. Вообще ничего. Видишь, какая херня происходит…

Херцландские оборотни тоже поднялись со своих мест. Они еще не понимали, что происходит, но суетливость Марка не оставили без внимания.

— Ну да, херня какая-то… — согласился Густаф, немного ошарашенно наблюдая за тем, как оборотни уходят прочь из столовой.

Элеонора ткнула его краем подноса в плечо.

— Пойдем, пересядем, этот стол нужно протереть.

Густаф кивнул, поднимаясь со стула. Подошвы ботинок уже начинали прилипать к полу.

Элис не испытывала никакой ностальгии при виде учебных заведений. Ей была непонятна тоска по прошлому в принципе, а уж по тому прошлому, когда она зависела не только от себя — тем более.

Элис назвала свою фамилию на входе — Густаф не мог ее встретить, но пообещал внести имя в списки. Элис не обиделась: она видела, с какими глазами Густаф носился по квартире, собираясь. Он то надевал разные носки, то бросался по четвертому разу намывать и натирать ботинки, то экспериментировал с узлами галстука. Элис, сидящая с планшетом на разобранной кровати, его хоть и не понимала, но не винила и не вмешивалась. Она еще даже не покидала кровати: ей дали законный выходной.

На часах было около восьми утра — в это время Элис или еще не ложилась спать, или уже была на работе.

— Я уже опаздываю! — Густаф поцеловал Элис в лоб — точнее, попытался, а вышло, куда придется, — влез в ботинки и умчался.

Так что ничего странного в том, что он ее не встретил, не было. Если Густафу нужно было так долго готовиться к этому ответственному мероприятию, то Элис считала его полностью в своем праве. В конце концов, зато ей не пришлось мчаться вместе с ним в университет к девяти утра, и можно было спокойно прийти к двум.

Элис даже — она не была готова ни с кем делиться этой информацией — зашла в салон, где юркая девушка с легким налетом нечеловеческих черт быстро вымыла ей голову и уложила волосы в простую, но аккуратную прическу, подняв и закрепив на затылке невидимками. Девушка много разговаривала, особенно сильно заинтересовалась, когда увидела на шее под волосами татуировку. Элис ничего не ответила на расспросы, быстро расплатилась и ушла.

День и так был полон стрессов, чтобы объяснять очевидно не очень умной девице, что это не «ой, какой узорчик», а микросхема. А в дни получше Элис шутила, что это — путь к золотому запасу Чикаго.

Густаф заранее объяснил ей, как пройти в зал — в обычные дни там занималась театральная студия, а в праздничные — выступал глава факультета. Да и без инструкций Элис наверняка бы справилась: по университету сновали бледные и счастливые существа с фейерверками в глазах, облаченные в мешковатые мантии. Направления их движения были разными, но основная масса выпускников скапливалась в стайки и текла в одну сторону.

Элис вошла в зал, стараясь ступать максимально тихо: ей не нравилось, что на каждого пришедшего оборачиваются все присутствующие. Ей вообще много что не нравилось: невидимки кололись, шелковый топ топорщился на груди, балетки немного натирали, выпускники и их родственники заинтересованно пялились на незнакомое лицо без сопровождения.

Густафа нигде не было видно, поэтому Элис выбрала себе место и села у самого окна, которое было приоткрыто. В зале было душно и сквозь смесь духов чувствовался неприятный аромат, происхождение которого Элис никак не могла установить.

Элис задумчиво вертела в руках телефон, не зная, стоит ли звонить Густафу и пытаться узнать, где он. От внутренних переживаний ее спасло сообщение от ван Телгена. Быстро втянувшись в рабочую переписку, Элис совсем потеряла счет времени, прислушиваясь одновременно к шуму летней улицы и к торжественной речи декана, выделяющегося своим бледным лицом на фоне густо-бордового занавеса сцены. Если бы кто-нибудь вдруг попросил ее повторить только что сказанное, она бы ответила дословно, не задумываясь. Но пересказать своими словами уже бы не смогла.

Декан заканчивал свою речь практически одновременно с перепиской Элис и компьютерного духа двоек. Элис убрала телефон в карман брюк и подняла голову как раз в тот момент, как декан спускался со сцены, а восторженные родители благосклонно ему аплодировали.

Плотный бордовый занавес конвульсивно дернулся и поехал в разные стороны…

В одно мгновение раздались истеричные крики, неприятный запах волной накрыл весь зал, декан споткнулся и растянулся на ступенях, а Элис вскочила на ноги. Телефон, которым она промахнулась мимо кармана, упал на пол, но ей было все равно — в первый раз ее не волновала пострадавшая техника.

Куда больше ее волновало — и до ужаса пугало — то, что происходит на сцене.

Точнее, то, что там произошло.

Родители и выпускники с криками и паникой рванули на выход. Стулья с грохотом падали, увеличивая и без того истеричное столпотворение. А Элис, не обращая внимание на создавшуюся суматоху, стояла и смотрела на сцену, забывая дышать.

На сцене неспешно покачивались четверо висельников. Трое из них были выпотрошены: внутренности болтались до самой сцены, залитой густой, сильно пахнущей кровью. Именно этот запах почувствовала Элис, но занавес будто бы сдерживал его до самого последнего момента. Чтобы это представление — честное слово, сказать иначе было невозможно — возымело больший успех.

Четвертый висельник — в аккуратной рубашке, пиджаке с подвернутыми рукавами, в носках разных цветов, без ботинок — был обескровлен. Из длинных порезов вдоль запястий капали последние капли крови.

Элис вырвало.

Это она не уследила за носками нервничающего Густафа — один из них точно был ее, черный с зелеными математическими формулами, подаренный ей на один из праздников коллегами. Второй носок был просто черным.

Густаф чуть покачивался на отсутствующем ветру, грустно опустив обескровленное лицо.

Элис с трудом наклонилась, подняла телефон, поводила пальцем по треснувшему экрану. В ушах гудела кровь, во рту было кисло. Медленно, с трудом переставляя ноги и не замечая никого, она добрела до выхода из зала. В коридоре кто-то глухо рыдал, кто-то звонил врачам, кто-то блевал в заботливо подставленный пакет.

Элис сползла по стене коридора, обняла колени и уткнулась в них носом. Некоторое время — полминуты или полчаса — в голове не было никаких мыслей. В горле стоял ком, болела грудь. Очень хотелось заплакать, но никак не получалось. Трясущимися пальцами Элис нашла контакт в телефоне и набрала его.

Марк ответил почти сразу.

— Элис? — хрипло спросил он. — Мы уже едем.

— Ладно, — Элис уронила телефон и только после этого смогла заплакать.

Кто-то опустился перед ней на колени, обнял, прижал к себе. Элис трясло, и ей было все равно, кто это. Голоса приближались и удалялись. Марк над ее головой что-то бормотал, пытаясь гладить по спине.

Его слова с трудом прорывались сквозь пелену, которой было укрыто сознание Элис.

Один вопрос повторялся уже несколько раз.

— Можешь встать?

Элис неопределенно качнула головой. Марк помог ей подняться.

— Тебе нужно поехать в больницу. Я заберу тебя оттуда. Хорошо? — Марк поцеловал ее в макушку.

Элис не знала, что ответить. Кроме того, что ненавидит его. Что ненавидит этот спокойный голос, теплые ладони и другие две руки, что придерживают ее за плечи и помогают идти по коридору. Марк остался далеко позади, под ногами появлялись ступени («ступеньки, фрау Бердников»), порог («поднимите ногу»), карета скорой помощи («осторожно, наклоните голову»). Больше — ничего.

Марк долго собирался с мыслями, прежде чем войти в зал. Даже в коридоре запах крови забивал все органы чувств, даже те, что чисто физически не могли воспринимать запахи. Марк глубоко вдохнул через нос и, вместо того, чтобы войти, набрал номер Ружи. Она появилась в коридоре через несколько секунд — всклокоченная, бледная, с покрасневшими глазами.

— Пойдем, у нас там ссора.

Марк помялся, не зная, как объяснить. Неопределенно покрутил рукой:

— Кровь.

Ружа похлопала себя по бокам.

— Волки, волки, — проворчала она, стаскивая с пальца кольцо. — А ведете себя, как мышата.

Марк недовольно оскалился, сжимая в ладони обжигающе горячее кольцо Ружи — латунь, два камня разного размера — один похожий на осколок светлого мрамора в оправе, другой — смутно напоминающий опал. Кольцо истаяло в ладони, оставив красный след на коже.

— Так ты еще и духи цветочные используешь, какой ужас, — заметил Марк.

Ружа пожала плечами.

— Хорошо быть магом, да? — неопределенно сказала она. — Поговори с ними, может, у тебя получится.

Они — это комиссары двоек, прибывших практически полным составом. Даже их гениальный криминалист присутствовал. И нюхач, наверняка бесполезный, как и всегда.

Тела сняли, уложили на сцену, внутренности собрали и упаковали — и внутрь тел, и в отдельные пакеты то, что почему-то не поместилось. Ван Бек с лицом неожиданно воодушевленным занимался этим лично.

Комиссары двоек стояли у сцены, тихо переговариваясь. Они повернулись к коллегам одновременно, как будто долго репетировали. Только выражения лиц у них отличались: Кристенсен выглядел растерянным и озадаченным, а ван Тассен был мрачен, впрочем, как и всегда.

— Это наше дело, — сказал ван Тассен, вложив в короткие три слова все, что можно было и что нельзя.

Марк помолчал некоторое время, шаря взглядом по залу. Все отлично понимали, что он тянет время, разведывая обстановку. Пытается отделить знакомые запахи от незнакомых, кровь от рвоты, людей от магов.

— Послушай, Абель, — осторожно начал Марк, прекрасно зная, что Ружа уже перебрала все возможные и невозможные аргументы. — Один из них — наш человек.

— Знаю, — ван Тассен кивнул, хмуря брови.

Вроде бы он все понимал, и все знал, и был таким же человеком, как и другие, но на лице у него было большими буквами написано: ПРАВИЛА. И на хую он вертел все остальное.

Наверное, сначала стоило подступиться к Кристенсену. Но тот стоял за плечом напарника и ничего не говорил, неловко подняв уголок губы — не улыбался, а строил виноватую гримасу, показывая, что помочь здесь ничем не может.

— Если ваш айтишник закроет доступ к документам по этому делу, — как бы между прочим заметил Марк, — Элис сотрет его к херам собачьим.

Ван Тассен кивнул.

— Он не закроет. Но я советую вам держаться подальше.

— Хорошо. Пойдем.

Марк ухватил за локоть Ружу и потянул к выходу. В голове у него было месиво из мыслей и запахов. Слишком много информации — ему нужно было поделиться, но он не мог.

Марк выкурил три сигареты подряд на пороге университета, прежде чем смог собраться с мыслями и сесть за руль. Ружа его не торопила, переминаясь с ноги на ногу. Ситуация, на ее взгляд, была не просто плоха — ужасающа. Она еще после убийства в библиотеке перечитала кучу книг о заклинаниях крови. И ничего хорошего не узнала.

И тут еще мальчишка, стажер… Плевок в лицо Третьему децернату. Лишний повод сцепиться с двойками.

Слишком сложно, чтобы быть чем-то очень простым.

Марк взял в руку стаканчик, оставленный им самим в машине. Отпил холодный кофе, поморщился.

— Заедем за Элис, поедем в децернат, — механически отчитался он комиссару.

Ружа кивнула.

— Что думаешь? — спросила она. — По запахам? Ну, и вообще…

Это было глупо, она знала. Марк выглядел слишком задумчивым, чтобы дать внятный ответ. Он и не дал.

— Тео, — неопределенно сказал он, хмурясь и комкая в руке полупустой стаканчик.

— Да, — вынуждена была согласиться Ружа. — Он нам очень нужен.

— Нужен… — пробормотал Марк, выезжая с университетской парковки.