Сумерки разбудили костры. Пламя бушевало, нападая на хмурое тяжелое небо, на котором совсем не виднелись звезды. И небо не оставалось в стороне, отвечало, ударяя туманной дымкой, которая цепляла верхние части стен замка. Огонь разгорался, кичился пламенными языками, дразнил, нападал игриво. Огонь еще не знал: хмурость небес — это знак. Быть дождю.
Люди собрались вокруг пламени, все ближе придвигаясь друг к другу, чтобы всем хватало огненного тепла. Девушка, носящая дитя под сердцем, принесла чашу в круг. Руки ее и лицо были покрыты черными узорами. И я вспомнила, как женщины наносили кистями жидкую краску, а я приняла это за очередную странную морскую забаву. Она показывала всем такую же черную жидкость, которая плескалась по стенкам чаши, и с придыхание повторяла жутковатое: “А-а-ху”. Дети уже спали на руках нянечек и служанок, их не беспокоили ни шум, ни свет. И женщины показывали непонятные мне жесты, целуя чашу.
— Кореласта корекрена, — сказала стоящая поблизости старушка.
Женщины задышали громче, в унисон. Я не спешила садиться в круг, внимательно слушала, оставаясь поблизости. Они плавно, одна за другой, будоражили пламя тяжелыми вздохами.
Девушка обогнула их и подошла ко мне, освещенная пламенем, будто сама была им. Она зачерпнула чернь ладонью и поднесла к моему лицу. Я отшатнулась, поморщившись. Я это пить точно не буду…
— Да ты и правда чистая. — Насмешливо хихикнула она.
Жидкость стекала по ее рукам, смешиваясь с узорами, размывая их. Звуки стихли, будто им мешала кость, вставшая поперек горла. И кость эта носила мое имя.
Но девушка не церемонилась, просто облила меня. Я закашлялась. Рот наполнился, морским, солоноватым привкусом. Глаза защипало! А она, хихикая, побежала обратно к костру. Бесноватые морские черепушки!
— Дикари! — сквозь зубы прошипела я, вытирая глаза.
А женщины не теряли мгновения. Вдохнули, как одна, и запели. Их голоса сливались в единый звук. Мелодия отбивалась от стен замка, становилась ярче, четче и загадочнее. По рукам побежали мурашки, волоски на теле будто звали меня присоединиться к неведомой мелодии и стать ее частью. Что-то новое звало меня, уносило без оглядки в другие места. Там была только свобода и ничего больше. Будто заколдованная, я могла полететь, могла ощутить крылья и достать до небес.
Руки сами собой поднялись над головой, закружились, как лебединые шеи. И летели, летели навстречу пламени, новым ощущениям и свободе. Обволакивающая мелодия рассеивалась и будто собиралась заново. Оплетала меня звуками и ощущениями. Нить скрепила меня полностью, закончилась, натянулась, и теперь уже я крутилась вокруг нее. С каждым оборотом сердце мое билось все сильнее и сильнее, удары попадали точно в мелодию. Огонь соединился с ритмом моего сердца. Теперь я ясно могла разглядеть, что он не нападал на небо, а манил его, манил к себе, манил с собой. Огонь страстно желал стать небесной частью. Он хотел слиться с солнцем или луной. Стать небесным светом.
Голова кружилась, вот-вот и упаду на колени, потеряю равновесие.
К женским голосам присоединились голоса мужские. Я заметила, что кружусь не в одиночестве: другие девушки тоже кружатся в такт мелодии. Я зацепилась за чужой взгляд. С каждым оборотом он удерживал меня, не давая упасть. Взгляд изучал, рассматривал, в порыве танца мне на мгновение показалось, что я танцую лишь для этих глаз. Я будто могла видеть его сквозь людей, разделяющих нас. Тут были только мы и эта мелодия.
Танец внутри меня был пламенем, был музыкой, буйством невысказанных чувств. А он, человек, который держал меня, был ледяной родниковой водой, хмурым небом. А возможно глаза его производили на меня такое ощущение, будто это он держал опоясывающую меня нить. Сдерживал, направлял. Я потянулась вслед за нитью, она вела меня. "Я тоже хочу слиться с небом, я тоже тянусь к нему", думала я, кружась рядом с девушками. Ноги не привыкшие к таким танцам, смело сделали шаг, затем еще один. “Кайруан умер из-за тебя” — ударила меня хлесткая мысль, и я упала. Взгляд исчез. Небо рассеялось. Я больше не была огнем. Голова моя кружилась, или танцующие ноги вокруг, я не понимала. Я не могла подняться. Зажмурилась, прогоняя тревогу, приводя мысли и дыхание в привычное русло. Что это со мной такое было?
Освещенные пламенем лица стоящих рядом людей некрасиво искажались от теней, но я смогла узнать человека, который стоял в нескольких шагах от меня. Это был принц Ригир. В безжизненных глазах я сумела рассмотреть чистейшее, ничем не прикрытое безразличие. Такой взгляд не встретишь у ребенка или юноши. Молодость определяет новизну жизни и интерес к ней, а этим глазам будто все пресытилось, надоело. Он посмотрел на меня равнодушно, словно в пустоту.
— Разнимите их! Кто-нибудь! Он же убьет его! — завопила женщина.
Ригир отреагировал мгновенно, а я оглянулась с опозданием, несмело вставая на ноги.
У тюков с сеном, лежал слизняк и смеялся. Ухмылка, уже успевшая закрепиться в моей памяти, была направлена в сторону противника. Они сцепились, это было похоже на бой маленьких братьев днем, в нем тоже была эта борьба за первенство, только он был намного жестче и расчетливей. Противник-воин ловко уворачивался от атак и сам при всей своей подготовке не хотел ранить слизняка. Он водил его за нос и бил рукояткой деревянного меча, а не его лезвием. Подсечка, и он уже держит слизняка за волосы, подставляя игрушечный меч к горлу. Было до простоты очевидно, слизняк ему вовсе не соперник, но тот почему-то велся и был излишне раздражен.
— Ну! — прокричал слизняк. — Давай! — распаляя.
Слизняк изловчился, достал кинжал и мазнул по бедру война. Я видела, как Ригир выхватил кинжал из его рук и отбросил подальше к стенам замка. А тот лишь рассмеялся. Противник молчал, в его глазах стояла беспросветная ярость. Он готов убить его прямо сейчас, на месте. Нечеловеческий, выражающий одну эмоцию — жажду убийства. Воспоминания заставили меня поморщиться. Страж, несмотря на Ригира, пытавшегося его остановить, бросился на слизняка и начал колотить того по лицу без разбора. Сильные и резкие удары оставляли темные пятна на костяшках стража, зато слизняк уже не улыбался.
— Остынь, Ин. — Холодно проговорил Ригир, пытаясь за руки остановить его.
Он поднялся, ударяя кашлявшего слизняка ногой по ребрам, и пошел в замок дорогой, мной еще не изученной.
Первая капля коснулась моей щеки. Небо плакало. Светлая видела людские судьбы и горевала вместе с ними.
— Что ты ему наплел? — холодно спросил Ригир, помогая тому подняться.
— Тебе то что, Ригир, — с хрипом поднялся на ноги слизняк, вытирая кровь костяшками пальцев.
Помощь Ригира он так и не принял.
— Сколько рыбу не учи, все равно молчит, — придерживая ушибленные ребра, ответил слизняк и пошел к столам с едой.
Ригир смерил того недобрым взглядом, и будто уловив мой, покосился, сощурился и пошел вслед за воином.
Дождь усилился, с визгами молодые девушки и дети подскочили, чтобы скорее спрятаться внутри замка. И вместе с ними и я, ведь теперь это мой дом.
Лишь когда все разбежались, гонимые непогодой, и я сидела в задумчивости в своих покоях, ожидая служанку, мне пришла в голову мысль. Не может так запросто воин нападать на королевского отпрыска. Здесь что-то другое. И Ригир пошел их разнимать… Как Истар бегал за мной, в какую бы передрягу я не попала.