Проснулся я уже на закате дня.
Долгий сон восстановил мои силы. Я встал и пошел на кухню. Там, в самом дурном расположении духа, хлопотала мадемуазель Дюбоннэ, сообщившая мне, что этой ночью кто-то, загадочным образом проникший в дом, все перерыл в нем и она не может теперь найти массу нужных ей вещей. Кроме того, по телефону, который успели починить, она услышала плохие вести о докторе Петри.
Я пустил воду в ванной, а сам пошел звонить.
К телефону подошел доктор Брассон. На мои тревожные расспросы он отвечал вялым, усталым голосом, что никакого улучшения в состоянии больного нет. Наоборот, болезнь неуклонно прогрессирует.
Что-то подсказывало мне, что часы доктора Петри сочтены.
— Я верю, что мистер Найланд Смит поможет нам, — невольно отвечая на мои невысказанные сомнения, уныло сказал француз.
— Я буду у вас через полчаса!
— Дорогой мистер Стерлинг, не надо! Вы нам все равно не поможете, только будете путаться под ногами и мешать. Если хотите еще раз последовать доброму совету, то съездите куда-нибудь, поужинайте, отвлекитесь ненадолго от мрачных мыслей… Только не забудьте сообщить экономке, куда вы поедете, чтобы мы смогли вас найти в случае необходимости.
— Это невозможно, — возразил я. — Мой долг — быть рядом с…
Но усталый голос на том конце телефонного провода продолжал настаивать:
— Расслабьтесь немного. Несколько часов ничего не решают. Доктор Петри сказал бы вам то же самое, и вы бы его наверняка послушались!
Лежа в ванне, я обдумал сложившуюся ситуацию и пришел к выводу, что Брассон прав. Действительно, доктор Петри настаивал, чтобы я не переутомлялся — ни умственно, ни физически. Поеду-ка я в Монте-Карло — самую веселую столицу в мире!
Мне надо быть в форме, чтобы вести долгую войну с коварными и жестокими врагами. Я обещал доктору Петри следить за собой и обязан выполнить данное обещание. Речь идет о слишком серьезных вещах.
Несмотря на всю свою решимость, уехал я не сразу. В сумерках прибыл на дежурство санитар из клиники. Ничего нового он не сообщил. Сказал только, что, по мнению мистера Смита, на меня возможно еще одно покушение, и показал свой револьвер.
Казалось, новые обязанности развлекают его, уставшего от серых будней. Я сказал, что хочу поехать в Монте-Карло, в ресторан Квинто, где меня хорошо знают, и он может в любой момент вызвать меня к телефону.
Потом, с тяжелым сердцем, и все же непроизвольно радуясь предстоящему отдыху от постоянного нервного напряжения и мрачных мыслей о докторе Петри, от мировой скорби по поводу предстоящей гибели человечества, я поехал в Монако.
Новые обстоятельства ворвались в мою жизнь, нарушив ее и так не очень плавное течение. Неплохо было сменить обстановку и попытаться все хорошенько обдумать, посмотреть со стороны, спокойно, взвешенно и неторопливо.
Знакомая дорога навевала приятные воспоминания, действовала благоприятно на мои немного уже расшатавшиеся нервы.
Я вспомнил Петри, любившего два-три раза в неделю посещать Монте-Карло — поужинать, посидеть вечерок в казино. Он не был азартным игроком, как и я, но имел какую-то систему. С помощью острого ума и железной воли он боролся с бездушной механической рулеткой, надеясь вырвать у нее самые сокровенные тайны. Так же он вел себя в научной работе, добывая секреты, которые прячет от человека Природа. Доктор Петри надеялся открыть особые законы, управляющие рулеткой. Все его достижения в этой области ограничивались отсутствием крупных проигрышей, но со временем он надеялся достичь и большего.
Замедлившиеся от усталости рефлексы сослужили мне в дороге добрую службу, ускорив время и сократив путь. Не успел я оглянуться, как уже подъезжал к расцвеченному огнями Монте-Карло.
Буйная иллюминация заставила меня зажмуриться и в который раз удивиться этой яркой, несколько театральной красоте.
Резкие вспышки неоновых трубок окрашивали траву, деревья, людей, машины и дома во все цвета радуги.
Да, такой уж это город — кричащий, аляповатый, но с незабываемым очарованием.
Я проехал мимо роскошных казино и остановился около непритязательного на вид заведения. Скромно оформленные столы стояли прямо на лужайке, прикрытой сверху плотным тентом. Ресторан, как обычно, не пустовал, поскольку славился среди местных гурманов своей великолепной кухней и особенно изысканным набором французских вин.
Сам хозяин, месье Квинто, вместе с метрдотелем, встретил меня у самого порога, как дорогого гостя, с выражениями радости по поводу моего приезда. Хорошее настроение способствует пищеварению. Это правило чтут здесь даже выше, наверное, уголовного кодекса.
Меня усадили на свободное место за угловым столиком и выразили легкое удивление и беспокойство по поводу отсутствия доктора Петри.
— Он, к сожалению, болен, — грустно объяснил я.
— Ай-ай-ай! — всплеснул руками мистер Квинто. — Надеюсь, ничего серьезного?
Я верил в искренность его причитаний — доктора Петри все любили, это такой человек! Но правду об эпидемии я обязан был скрывать. Два-три неосторожных слова могли вызвать панику. Все старания властей местных курортов были направлены на сохранение спокойствия и могли пойти насмарку из-за одного болтуна.
— Он сильно простыл. Ночью, — через силу соврал я. — Есть подозрение на пневмонию.
Квинто воздел руки к небу.
— Ох уж эти холодные ночи! Они разорят нас дотла! Туристы забывают одеться потеплее, а потом сваливают вину за свою забывчивость на якобы плохой климат!
Он еще немного повздыхал и посетовал на судьбу, но потом, как обычно, стал хвастаться знаменитостями, посетившими его в этот вечер.
В тот раз это были автомобильный принц Фриц Крайслер и всемирно известный английский писатель, остановившийся в отеле «Кот д'Ажур».
Диалог между хозяином и метрдотелем по поводу моего ужина был достоин пера Шекспира. Как тонко метрдотель льстил месье Квинто, признавая его равным себе по части знания всяких блюд, закусок и вин!
Когда наконец меню было составлено, я с первым бокалом вина в руке откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать посетителей.
Но осмотр длился недолго. Вскоре мой взгляд приковал к себе один из столиков на противоположной стороне лужайки.
Там, спиной ко мне, сидел странный человек, который, вне всякого сомнения, твердо знал, что ночи в Монте-Карло холодные, потому что оделся в каракулевую шубу и, что еще более странно в приличном обществе, напялил на голову высокую меховую шапку! Впоследствии я видел головные уборы подобного рода на картинах, изображающих древнерусских бояр! Но, что еще более удивительно, за этим столиком напротив боярина, то есть лицом ко мне, сидела Флоретта!
Наши взгляды встретились. При неверном освещении мне показалось, что она побледнела, а ее глаза на мгновение широко раскрылись.
Я сделал движение встать, но в этот момент легким движением головы Флоретта дала мне знак, чтобы я остался на месте и сделал вид, что мы не знакомы.