Необходимые монстры

Сундук с книгами

Час спустя, пока Радужник спал, Мох вытащил из-за дивана свою потрёпанную сумку на лямке. Оцелусы лишали его спокойного сна. Лёжа на боку, он следил за их движением по комнате из-под неплотно закрытых век. Неустанные в своей любознательности, они то стремглав разлетались, то сходились вместе, а потом вновь разлетались. Это дьявольски действовало на нервы. Оцелусы, оставленные без присмотра, просканировали бы всю комнату до мельчайших подробностей. И все эти сведения были бы переданы Радужнику, а тот извлекал из них выводы, до каких, возможно, никогда бы не додумался Мох. Перекинув лямку сумки через плечо, Мох решил поискать на крыше покоя от глазастых проницательных стекляшек.

Он прошёл в библиотеку, закрыв за собой дверь, не дав оцелусам возможности последовать за ним. Крючком стянул лесенку с потолка. Хитроумное устройство скрипело неимоверно, приходилось взбираться медленно, чтобы не вызывать шума. С верхней ступеньки он шагнул в длинный чердак, заваленный связками судебных документов и ненужных предметов мебели. Дверь находилась в дальнем конце.

Мох вышел на плоскую крышу. В рубероид болтами было втиснуто основание телескопа. Вид у него был массивный и военный. Моха всегда интересовало, не находил ли инструмент какого-то применения во время войны. Осторожно обошёл, придерживаясь за чугун для равновесия, пока не добрался до кресла. Смахнул с сиденья лужицу, вытер его досуха рукавом, прежде чем усесться. Кресло предоставляло великолепную, пусть и шаткую, возможность обозреть соседние окрестности.

Зажав сумку меж колен, он вынул из неё «Певчих птиц острова Козодоя». Рад был, что сдержал свое опрометчивое обещание Боксу. Годы миновали с того дня, как сидели они во дворе тюрьмы, скармливая крошки хлеба ласточкам, а Бокс горевал из-за того, как ловко Сифорт забрал его книгу. Отобрана она была в качестве «вещественного доказательства», но Сифорт придержал её для себя. Бокс узнал об этом, потому как судья похвастал этим перед начальником тюрьмы, а сведения протекли вниз. Бокс, казалось, был просто раздавлен. Когда Мох дал обещание выкрасть её обратно, Бокс потрепал ладонью его руку возле локтя и снисходительно улыбнулся. Мох едва не сгорел от стыда. И ещё долгие часы ощущал хватку руки убийцы.

Мох вспоминал, как позже, наблюдая за Боксом, сидящим на сыром полу со своими лоточками лопнувших яиц, собранных по канавам и расщелинам Брикскольда, осознавал, что этот человек существовал в иной реальности. Тем не менее настроился Мох решительно. Он найдёт книгу, и однажды Сифорт поймёт, что натворил. В руке его книга ощущалась тяжёлой.

Обратившись лицом к морю, он читал отрывки из неё, пока не задул ветер и первые капли пятнами не расплылись по бумаге. Возвращаясь к действительности, Мох закрыл обложку книги, вернул её в сумку и поспешил в обратный путь вокруг основания телескопа. Стоя под защитой дверного проема и смотря, как барабанит дождь по соседним крышам, он вернулся в мыслях к Мемории. Неужели она прячется где-то совсем рядом, рукой подать? Глядит на него из какого-нибудь окна в отдалении? Он улыбнулся своей фантазии. Найди он её, только ей отдал бы эту книгу. Разве не были птицы её вечной любовью? Он был уверен: Франклин Бокс одобрил бы.

День склонялся к вечеру. Всё труднее становилось различать черты Радужника, сидевшего за шахматной доской напротив. Мох включил лампу. Волосок её налился светом и ярко засиял. По улице проехал трамвай, отчего весь дом сотрясся. Стекло задребезжало в дверце книжного шкафа, и что-то в нём глухо грохнулось.

– По звуку судя, что-то дорогое, – сухо заметил Радужник.

Помывшийся, одетый в чистую, пусть и мятую одежду, Мох склонился над доской, пытаясь сообразить, как это Радужнику опять удалось поиздеваться над ним. В пальцах он крутил чёрного ферзя. Как и всё, чем владел Сифорт, фигурка была выточена с тончайшим мастерством. Доска ручной работы и шахматные фигуры сделаны из белого, как снег, вулканического стекла и слоновой кости. К основанию каждой крепился зелёный бархат, так что передвигать шахматы можно было бесшумно.

В Брикскольде заключённые делали себе шахматы из пробки и кости. Партии разыгрывались в коридоре, наполненном шумом и гамом. Ещё раньше Мох заявлял, что его вполне радует роскошь шахматной доски Сифорта и уют помещения. На что Радужник, всегда склонный спорить, тогда же заметил, что предпочитает играть в слепые шахматы и тем самым обходиться вообще без доски, чем донельзя растравил Моху душу. Мох собрался было взяться за короля, как раздался стук в дверь. Игравшие обменялись взглядами.

– Пойду посмотрю, что ему нужно, – сказал Мох, поднимаясь со стула.

Радужник расставил фигуры в их первоначальное положение и прошёл в смежную с комнатой библиотеку. Оцелусы попрятались на незажжённой люстре. Мох оправил одежду, подоткнув рубашку и выправив клапаны карманов пиджака. В последний момент он взял револьвер со столика у стены. Огладил чёрный ствол. Очередной стук в дверь разом вывел его из забытья. Он нацелил оружие на дверь.

– Бах, – выдохнул шёпотом. Заткнул револьвер сзади за брючный ремень, где его не было заметно под пиджаком. Повозившись с запором, открыл дверь. Господин Сморчок, раскланиваясь, переступил порог. У этого человека была привычка, постучав в дверь, отступать на несколько шагов и стоять в ожидании, заложив руки за спину. Когда дверь открывали, он проходил вперёд с решительным деловым видом. Маленький и нескладный, он напоминал Моху какой-то овощной клубень, весь в странных комках и неприятных выростах. Одет он был, как обычно, в брюки из чёртовой кожи, узкий пиджак с засаленными рукавами и чёрные башмаки на толстой подошве. К лацкану у него была пришпилена самодельная пластинка с надписью: «Управляющий домом». Его собака, мускулистая кикимора, прозванная Припадочной за частые эпилептические конвульсии, сидела у ноги хозяина.

– Ах, вы дома! Вы, должно быть, спать легли поздно. – Взглядом он обшаривал комнату за спиной Моха, будто за полётом мухи следил.

– Сейчас четыре часа дня, – сказал Мох. Ещё один трамвай прогрохотал мимо. Весь дом сотрясло так, будто он того и гляди рухнет.

– Да, действительно так, тут не стану с вами спорить. Допоздна рылись в этих тяжеленных книгах, не правда ли? Мой отец всегда говорил, что от чтения портится зрение. Он всегда побуждал детей оторваться от книг и пойти погулять на свежем воздухе. Хотя, спешу добавить, где его найти в городе-то, свежий воздух? Пожелание моего отца имело философский смысл.

– Мне плохо спится.

– Ничуть, смею заметить, этому не удивлюсь. Все эти грандиозные мысли кувыркаются у вас в голове, как множество камней в полировальной машине, – сказал Сморчок.

«Он что, издевается? – подумал про себя Мох. – Вот сальный прохвост».

– Прошу прощения за беспокойство, сэр, – произнёс Сморчок с таким видом, будто переходит к делу, – но там, внизу, кое-кто пришёл. Не вовсе неприглядная леди, даже импозантная, по сути, и держится соответственно… – Своё ехидное замечание Сморчок сопроводил жестом, словно бы хотел сообщить Моху кое-что на ушко. Глянув через плечо и прикрыв рот ладошкой, он заговорил вполголоса: – У неё, кажется, в головке не все дома, если вы меня понимаете. – Уголки рта у него опустились, лицо стало похожим на рыбью морду.

– Извините, – проговорил Мох и, подавляя желание захлопнуть дверь, продолжил: – Я понять не могу, о чём это вы.

– Ну, скажем, эксцентрична. И никоим образом не склонна к общению с такими, как я. Такое неуважение к моему положению. Дьявольщина, какое-то редкостное проявление нахальства со стороны той, кто безо всякого предупреждения оказался на пороге.

– Господин Сморчок, – перебил Мох. – Чем я могу вам помочь?

– Да, ладно, сейчас, я думал, не соблаговолите ли вы сами повидать эту леди… называю её этим титулом с оговоркой. Она вышла из такси, без сопровождения, и прошла в двери парадной, словно бы по делу. Когда я увидел её во время обхода, она изучала фамилии возле домофона. Но когда я спросил, что ей угодно, она секунд пять молча рассматривала меня, как ручку швабры, прежде чем наконец попросила вас.

– Меня? – Мох, который уже успел войти в транс, встряхнулся и вновь глянул Сморчку в лицо.

– На самом деле, хотя и не по имени, она спрашивала наставника на службе у судьи Сифорта. Странная какая-то. Вы поймёте, когда увидите её, сэр. Не из тех, кого судья Сифорт потерпел бы в этом доме, совсем нет. Судья Сифорт очень разборчив в том, кого впускать к себе.

– Прекрасно, господин Сморчок, я вас хорошо понял. – Мох поднял руки вверх, мол, сдаётся.

– Очень хорошо. Я так и думал, что поймёте. Найдите меня, если понадоблюсь. Я буду в подвале – очищать мышеловки. – Сморчок ушёл, прижимая к себе мешок из грубой ткани. Припадочная собака поколебалась немного, а потом последовала за хозяином.

Мох глянул на люстру, потом прошёл в прихожую: Радужник не рискнул бы послать оцелусов за ним. Случись беда какая, ему придётся встретиться с нею один на один. Посетительница – такого ещё не бывало. На ходу Мох потирал татуировку на запястье.

Несмотря на ужас перед этой механизированной клеткой, он отправился на лифте, а не пешком по лестнице. Внутри кабины, автоматизированной и эстетически чудовищной из-за медных завитков и птичек, он застегнул пиджак и одёрнул рукава. Спускаясь, он принял, как надеялся, внушительный вид. Мысленно отрепетировал несколько фраз, отрывистых, но без неприязни, что позволили бы наладить незнакомку в путь своей дорогой с минимумом вопросов. Лифт остановился, Мох открыл дверь клетки.

Сообщница Агнца стояла, поджидая, в вестибюле. Левой рукой она опиралась на украшение в виде креста у основания лестницы. Над нею двигались отражения в стёклах – выходивших на улицу окон. Услышав, как Мох выходит из лифта, она обернулась так, будто её вырвали из мечтательной задумчивости. Одета она была в чёрное пальто с черепаховыми пуговицами поверх серой юбки и кожаные сапоги до колен. При его приближении она сложила руки в лайковых перчатках и вздёрнула подбородок. У ног её стоял обитый медью сундук с ручкой в виде бычьего кольца.

Когда Мох шёл к ней, все заготовленные речи вылетели у него из головы.

– Что вам надо? – спросил он. Каблуки его клацали по паркетному полу. Револьвер впился в поясницу.

– Мне нужно поговорить с вами, – сказала она. – И с Радужником.

– Я Джозеф Лес, наставник у судьи Сифорта, – произнёс Мох, слегка повышая голос. – То есть наставник его детей. – С изумлённой улыбкой женщина стащила перчатку и протянула ему руку. Рука оказалась тонкой и прохладной. Пожатие оказало действие мгновенное и эротичное. В сознании промелькнул образ её обнажённого тела в утреннем свете. Мох подобрался.

– Какого дьявола вы тут делаете? – пробурчал он себе под нос.

– Меня зовут Имоджин. Есть место, где мы могли бы поговорить с глазу на глаз, господин Лес? – В голосе её сквозил лёгкий северный выговор. – Была бы вам очень признательна. – Успокоенный тем, что женщина готова была подыграть, Мох кивнул.

– Оружие вам не понадобится, – шепнула она и вздёрнула брови, когда Мох смешался. – У вас сзади. – И указала, выгнув руку. Мох глянул через плечо и увидел выпиравшие из-под пиджака недвусмысленные очертания, отражённые в большом обрамлённом зеркале. – Так что, мы едем наверх или нам придётся говорить здесь с риском быть услышанными? – На шее Имоджин с цепочки свисал кулон в виде миноги. Точно такой же, какая была выколота у него на запястье.

– Идёмте со мной. Можем на лифте подняться.

– Не откажитесь помочь мне с этим. Он тонну весит. – Мох кивнул и взялся за ручку сундука, немного поздновато осознавая, что гостья поставила его в невыгодное положение, заняв ему руки. Сундук был тяжёлым, но его вполне можно было двигать на двух непослушных металлических колесиках. Кивком Мох указал Имоджин, чтобы та шла первой. В лифте он с облегчением опустил сундук. Закрыл клетку, надеясь, что Сморчок всё ещё вовлечён в деятельность по отлову мышей. Они стояли в неловкой близости, молча, пока лифт со скрипом и стонами поднимался на третий этаж. Когда он остановился, Мох указал на дверь квартиры.

– Туда. Входите. Я с этим за вами. – Тягаясь с сундуком, он раздумывал, не совершает ли ужасную ошибку.