Негасимое пламя

LII. Вопрос доверия

Мишка едва не свернул по привычке к Управе. Полчаса тому назад звонок Верховского настиг его в переполненной электричке; начальник велел сразу же, не заходя в отдел, топать в главный больничный корпус и там ждать дальнейших указаний. Младший офицер понятия не имел, насколько обыденны в контроле такие вещи, и решил, что заранее переживать всё равно бесполезно. Не обязательно ведь это связано со вчерашним подслушанным разговором. Может, шефу взбрело в голову учинить медикам внеплановую ревизию.

На улице было зябко. Из прохудившихся туч на город сыпался мелкий колючий снег. Ладони слегка саднили; перед сном Старов снял бинты и обнаружил под ними здоровую кожу, совершенно точно не тронутую никакими страшными болячками. Сердитое покалывание слегка сбивало с мысли – а впрочем, Мишка и так не знал, что ему теперь делать. Он в нерешительности потоптался у одного из служебных входов, не углядел поблизости никого из контролёров и, смирившись с неизбежным, самостоятельно протиснулся в пахнущее хлоркой тепло. Что дальше? Показать охране корочку и надеяться, что его сразу проведут куда надо?

– Для посетителей вход за углом, – заученно протянул больничный страж, глядя на незваного гостя из-под лохматых седых бровей.

– Э-э-э, нет, я не посетитель, – Мишка неловко улыбнулся и, запоздало сообразив, чего от него ждут, полез в карман за удостоверением. – Вот… Отдел контроля, младший офицер Старов. Я… э-э-э… по поручению руководителя.

– А, – проронил вахтёр и лениво поёрзал на стуле, ища на полу педаль. Допотопная вертушка, выпущенная из железного плена, по инерции стронулась с места. – Проходите.

Мишка поблагодарил. Похоже, контролёры здесь частые гости. Наверное, неудивительно: нужно ведь по горячим следам опрашивать свидетелей, если их состояние позволяет поговорить. Но как-то это неправильно. Лучше бы в больницу попадали только от неизбежных естественных причин, а не из-за несчастных случаев или чьего-то злого умысла.

– Александр Михайлович, я на месте, – негромко сообщил Мишка в трубку, отойдя подальше по тесному коридору. – Мне к главврачу подняться?

– Не надо, он уже в курсе дела, – отозвался Верховский как-то устало. На часах едва-едва девять, когда только успел… – На твоё имя выписан пропуск в психиатрию. Мне нужно, чтобы ты поговорил с пациентом. Его нашли без сознания, пару часов назад пришёл в себя. Спроси его, где он был этой ночью, что делал и зачем. Обращай внимание на реакции, особенно эмоциональные. Постарайся сделать запись, если разрешат санитары.

– А… а ещё вводные?

– Если я дам тебе ещё вводные, ты не сможешь вести допрос, – отрезал начальник и, коротко попрощавшись, сбросил вызов.

Теперь задание нравилось Мишке ещё меньше.

На входе в психиатрическое отделение его встретил ещё один вахтёр, на сей раз – медик в форменном халате с отличительной ярко-красной нашивкой на нагрудном кармане. Пока он сверял Мишкино удостоверение с учётными бумагами, сам Старов лихорадочно думал, как ему быть с этим загадочным пациентом. Почему это вообще доверили ему, а не кому-то из опытных офицеров? Виктор Сергеевич наверняка нашёл бы подход к свидетелю, даже с поправкой на диагноз. Да даже Костик справился бы лучше! Ещё и не сказали ничего…

– Идёмте.

Мишка послушно потрусил следом за медбратом по стерильно-белому коридору. Здесь и безо всякой вредоносной магии можно сойти с ума – от неестественной чистоты, от обволакивающе-приглушённого света, от умиротворяющей тишины, лишённой простых жизненных звуков… Торец коридора был перегорожен полупрозрачным щитом, перекрывающим подход к окну; казалось, ровные ряды одинаковых дверей плавно перетекают в собственное бесцветное отражение в его полированной поверхности. Медбрат остановился напротив одной из палат и жестом попросил Старова подойти.

– Вам потребуется помощь? – очень тихо и очень спокойно спросил он, многозначительно касаясь своей нашивки.

Мишка хотел было ответить «нет», но вовремя сообразил, что это было бы сущей глупостью.

– Побудьте тут у входа, если вам не трудно, – попросил Старов и виновато пояснил: – Понимаете… Если пациент начнёт буянить, я-то справлюсь, но ему же потребуется что-нибудь… Лекарства, терапия…

– Это верно, – медбрат поощрительно улыбнулся. Мишка отчего-то на миг засомневался, не относят ли его самого к возможным обитателям отделения. – Только не переоценивайте себя. Люди в таком состоянии могут оказаться сильнее, чем вы себе представляете.

Вот уж спасибо… Мишка пообещал в случае проблем немедленно звать на помощь, и медбрат отпер наконец недоверчиво поблёскивающий замок. Палата оказалась небольшой; мебель в светлых тонах и успокаивающее освещение делали бы её уютной, если бы не решётка на единственном окне и не защитные чары, потрескивающие, как статическое электричество, на самой грани слышимости. Пациент, парень примерно Мишкиных лет, полулежал на постели и бодрствовал. Его запястья были перехвачены крепкими на вид ремнями, а на кисти рук предусмотрительные санитары надели мягкие матерчатые перчатки. Медики не могут себе позволить брать с пациентов клятвы, безоглядно применять артефакты или держать у каждой палаты по боевому магу; ткань и дублёная кожа – не ахти какой суррогат защиты, но, наверное, это лучше, чем совсем ничего.

– Здравствуйте, – брякнул Мишка и запоздало задумался, насколько тут уместно именно это слово. Пациент проследил цепким взглядом, как он пересёк палату и устроился в кресле, таком же обманчиво-уютном, как и вся прочая здешняя обстановка. – Меня зовут Михаил Старов, я офицер отдела контроля. Мне нужно…

Он осёкся. Лицо пациента медленно сложилось в странную гримасу, не то презрительную, не то злорадную. Мишка спохватился, что ничего не спросил у медбрата про запись разговора. Верховский велел обращать внимание на реакции… Наверное, теперь уже нехорошо включать камеру, но хотя бы речь можно записать скрытно. Старов нашарил в кармане телефон.

– Вас что-то обеспокоило? – осторожно спросил он. – В том, что я сказал?

– Это ты беспокойся, – хрипло выплюнул пациент. Его светло-голубые глаза казались абсолютно разумными. Приглядевшись, Мишка заметил в коротких волосах проседь – прямо над выпуклым лбом, словно небрежный мазок белой краской. – Я до вас до всех доберусь.

– Вы до нас доберётесь? – растерянно переспросил Мишка. Голос его отразился на экране телефона россыпью разновеликих вертикальных чёрточек.

– Я доберусь, – повторил парень с нажимом на первое слово. – Ты чё такой важный, а, Михаил Старов? Типа вежливый? Думаешь, поможет это тебе?

Он импульсивно дёрнул левой рукой и тут же болезненно поморщился. Аника-воин… Мишка живо вообразил на его месте ершистого девятиклассника, проблемного по части учёбы, отвергнутого сверстниками, из неблагополучной семьи или заброшенного вечно занятыми родителями. Школьник пыжился и разыгрывал из себя негодяя. Не стоит пытаться допрашивать его по-взрослому.

– Вежливость – это полезно, – нравоучительно заметил Мишка. Злое торжество на лице его собеседника на несколько мгновений сменилось замешательством. – Ну, если тебе так проще, давай на «ты». Скажешь мне, как тебя зовут?

– Котик.

– Котик?..

– Ага. Что, боишься Котика?

– Не боюсь, – Мишка, взяв себя в руки, для пущей убедительности покачал головой. Личность парня наверняка уже установили. Офицера Старова прислали сюда не за этим. – Зачем тебе до кого-то добираться?

Котик презрительно фыркнул.

– А зачем мне с тобой разговаривать, офицер хренов?

– Наверное, затем, что я и приказать могу, – не повышая тона, напомнил Мишка. Ему не хотелось думать о том, что отдать приказ действительно придётся. Полномочия-то есть, да совести не хватит…

– А если мне накласть на твои приказы?

Вот те раз. Он просто храбрится или… или в самом деле каким-то образом выведен из-под присяги? Как же?

– Тогда мне придётся уйти ни с чем, – всё так же спокойно ответил Мишка. – Но я так не хочу. Мне интересно поговорить с тобой.

– Интересно ему! – Котик вновь бессильно дёрнул кистями рук. – Вы тут все меня за психа считаете. А я не пси-и-их…

Должно быть, они все так говорят. Но этот действительно выглядит пугающе нормальным. Не считать же склонность к хамству серьёзным психическим отклонением…

– Я не считаю тебя за психа, – уверенно сказал Мишка, на ходу изобретая обманный ход. – Я разобраться пришёл. Надо же как-то тебя отсюда вытащить.

Котик смерил его недоверчивым взглядом.

– Тебя батя прислал, что ли? Так передай ему, что никакой леший его уже не спасёт. Ни его, ни всех вас, ясно?

– Да почему же?

– Потому что если не я, то те, – загадочно сообщил Котик и конвульсивно дёрнул головой, будто пытался указать на что-то. – Вы всё, кончились, контролёры грёбаные… Уберут вас к лешему. Нехрен было…

Он вдруг сипло закашлялся, содрогаясь всем могучим телом. Мишка подхватился было бежать за медбратом, но Котик, глубоко вдохнув тёплый больничный воздух, справился с приступом и вновь откинулся на подушки.

– Каюк вам, – подытожил он почти деловито и тут же расплылся в самодовольной улыбке: – Я двоих за ночь замочил. Двоих! За ночь! Да вас к концу недели никого в живых не останется!

Он ведь врёт. Врёт, как пить дать! Не способен он на такое… Верховский непременно сообщил бы, если б и впрямь кто-то погиб. Это всего-навсего очередной выверт помешательства, охватившего беднягу после серьёзного потрясения. Нужно собраться с мыслями и выяснить, какого именно…

– Что, не веришь? – требовательно спросил Котик, щурясь на Мишку. – Зря не веришь. Я ещё в прошлый раз почти… А теперь уж точно. Понял, офицер? Никакой талант не поможет… Никакой наставник… Тут или победил, или проиграл. Я победил. Понял, да? Понял?

– Понял, – солгал Мишка. Это, кажется, слегка успокоило пациента. – Как же ты справился?

Котик снова кашлянул пару раз, словно прочищая горло перед речью. Эти приступы причиняли ему мучения; казалось, неведомая хворь норовит вывернуть его наизнанку. Где его нашли – в ледяной воде? Не астма же это, в конце концов…

– А вот так, – хрипло буркнул Котик. – Кто лучше, тот и победил. Я победил.

– На тебя напали? – предположил Мишка, поощряя собеседника говорить дальше. Котик, как свеча на ветру, то разгорался яростным пылом, то совсем затухал. Нельзя позволить ему уйти в молчание. – Угрожали? Преследовали?

– Хотели, – Котик запрокинул голову, примяв затылком подушки. Мишке стало чуть легче от того, что взгляд светлых глаз переключился с него на безукоризненно ровную потолочную побелку. – Обломались. Я сначала одного скрутил, а потом… потом… потом второго, – скомканно пробормотал он, вновь угасая.

– То есть это самооборона была?

– Вот я б ещё от таких оборонялся, – вяло огрызнулся Котик. – Ничего б они мне не сделали. Я лучше.

Лучше, лучше, лучше… Словно нелюбимый ребёнок, которому без конца ставят кого-то в пример. Мишка знал бы, что тут делать, если бы перед ним и впрямь был мятежный подросток, но не успокаивать же взрослого – хуже того, возможного преступника?

– А до сегодняшней ночи ты их встречал? – Старов попробовал зайти с другой стороны. Он не мог понять, что вызывает у собеседника приступы разговорчивости: не то невесть откуда взявшееся доверие, не то чрезмерная больная гордыня, не то неведомая хворь.

Котик мелко затрясся. Не в припадке – смеялся.

– Спросишь тоже… Конечно, встречал ублюдка! Это он моё место украл… Ну и что, помогло оно ему? Всё равно я лучше!

– А второго?

– Второго?... А, второй… Да…

– Имена можешь назвать?

Котик прикрыл глаза и тяжко вздохнул.

– Нельзя, – едва слышно проговорил он, будто бы самому себе.

– Нельзя?..

– Нельзя называть имена.

Что за ерунда?.. В психиатрическом отделении, конечно, такое сойдёт за милую причуду, но как неудачно для расспросов! Верховский скажет, что Мишка совершенно не справился с заданием, и будет прав…

– Ну хорошо, без имён, – нарочито доброжелательно согласился Старов. – Что же ты сделал?

– Восстановил справедливость, – торжествующе произнёс Котик и коротко рассмеялся холодным, безжизненным смехом, будто посредственный актёр, которого заставили играть маньяка. – Тебе не понять, офицер… Ты только не плачь, когда я за тобой приду. Так надо.

– Кому надо?

Котик глубже вжал затылок в подушки, задрав подбородок к равнодушному белому потолку.

– Всем, – скупо проронил он.

– Всем – значит, никому, – мягко возразил Мишка. Ему нужна была какая-нибудь зацепка, хоть прозвище, хоть намёк на приметы…

Но Котик молчал. Так, будто ему нечего было сказать. Будто и впрямь свою волю диктовало ему нечто универсальное, много большее, чем человеческий разум. Впервые за время разговора Мишку пробрал подлинный страх. Санитар ведь предупреждал… Хорошо, что он ждёт за дверью…

Нужно продолжать расспросы.

Медленно, чтобы не привлечь внимания случайным шумом, Мишка вытянул носом пахнущий хлоркой воздух. Спокойно. Верховский поручил ему это дело – значит, доверяет. Значит, с этим можно справиться.

Заново собрав распылённые страхом мысли, офицер Старов взялся за следующий вопрос.

***

«…Я думаю иногда о том, в чём измеряется людское признание. Не в деньгах, само собой, и не в вещах, от которых некуда деться в наш изобильный век. Когда мне пожимают руку и поздравляют с удачной публикацией или с успешно защитившимся аспирантом, я очень хорошо понимаю, что это пустая формальность, в лучшем случае прикрывающая равнодушие, а в худшем – неприязнь. Но вот когда Гена Вяземский сообщил десять лет тому назад, что назвал сына в мою честь, мне подумалось, что трудно изобрести награду значимее. Значит, для доброго моего друга я – по-настоящему хороший человек…»

Полувыцветшие чернильные строки бессильно отпустили внимание, и Яр отложил тетрадь на стол – раскрытой, чтобы, когда вновь станет совсем невмоготу, на пару мгновений вновь успокоиться чтением. Встал, прошёлся взад-вперёд, скользя взглядом по хаотичным ложно-мраморным прожилкам на напольной плитке. За закрытыми окнами кухни догорало бледное солнце. Телефон молчал. За весь день он оживился лишь однажды: журналистка Светлана то ли что-то прознала и жаждала получить подробности из первых рук, то ли попросту желала договориться об очередной ни к чему не обязывающей встрече. Яр, соблюдая легенду, не притронулся к трубке. Для всех, кроме Верховского, он при смерти в центральной больнице. Ни с кем, кроме Верховского, разговаривать нельзя.

Не то чтобы начальнику можно доверять…

Яр остановился у окна, не смея раздёрнуть полупрозрачные занавески. Нет ни одного неопровержимого доказательства, что Верховский сам не замешан в происходящем. Эта простая мысль пришла в немного посвежевшую голову где-то после полудня, когда, измотанный бездействием, Яр принялся записывать соображения, укладывая их в единую схему. Ему катастрофически не хватало понимания, как работают потайные механизмы здешнего уклада; он понятия не имел, что могло двигать злоумышленниками и кто вовсе входил в их круг. Тут-то и подумалось, что по-настоящему доверять совсем некому.

– Хозяин бы отужинал чего-нибудь, – укоризненно забормотал Прохор где-то за спиной. – Да поспал бы. Уж больше суток не спамши-то…

Яр только хмыкнул. Он не уснул бы сейчас, даже если бы захотел. При Прохоре отчего-то совестно было без дела пялиться в окно, и Яр вернулся за стол, к вороху исписанных бумаг. За несколько часов строки и схемы словно бы отпечатались на внутренней стороне век, но смысла в них так и не прибавилось. Нужны новые вводные, такие, которые непротиворечиво соединили бы разрозненные фрагменты…

Телефон коротко вздрогнул, потревоженный сообщением. На сей раз писал Верховский: «Жди гостя в пределах получаса. Можете говорить свободно». Вот уж спасибо за разрешение… В этом мире нет человека, с которым можно беседовать без оглядки на чёртову уйму тайн и умолчаний. В лучшем случае позволительна дозированная честность – и то если посланец не заявится со смертельно проклятым амулетом в кармане.

– Веди себя потише. К нам едут гости, – приказал Яр домовому. Прохор, взявшийся от нечего делать расставлять чашки ручками в одну сторону, тут же бросил своё занятие и настороженно расправил уши. – Не выходи, пока не позову или… Ну, пока не позову.

Если хозяина убьют, домовой и так будет волен делать, что хочет. Яр протянул руку и потрепал Прохора между ушей, как кота. Пусть у мохнатого будет запас сил.

– Хозяин неладное задумал, – констатировал умный домовой.

– Неладное и без меня задумали, – возразил Яр. – Прохор, ты в людях разбираешься?

Домовой нахмурился. Кончики длинных ушей растерянно описали дугу.

– Люди всякие бывают, – осторожно заметил Прохор. – Хороших немало, так и плохих в достатке. Хозяйка плохих оченно не любила, на порог не пускала…

– А я из каких?

– Пожалуй, что и из хороших, – подумав, оценил Прохор и тут же прибавил: – Хозяин молодой ещё.

И понимай, как хочешь. Яр напомнил домовому о своём повелении; только прямым приказом и можно отделаться от настырной нежити. Оставшись в одиночестве, он вновь схватился за карандаш, провернул его между пальцами, словно это могло пришпорить вязнущие в тревоге мысли. Крутившийся в голове вопрос – что дальше? – не давал ни сосредоточиться, ни расслабиться. За окном темнело. Яр не решался зажечь свет, и предвечерний сумрак беспрепятственно затапливал кухню.

Сигнальные чары всполошились спустя семнадцать минут после соощения Верховского. Бесшумно ступая по холодному полу, Яр подошёл к двери и осторожно взглянул в глазок. На лестничной клетке переминался с ноги на ногу Мишка Старов – по крайней мере, больше никого не было видно. Сейчас пригодилась бы способность чуять живых, как у высшей нежити… Воспоминание мгновенно опалило память и обратило в пепел неуместные мысли. Нет уж. Человеком быть лучше. Спрятав одну руку за спину, Яр отпер замки.

– Заходи, – тихо велел он, пропуская коллегу в прихожую. Тут же затворил тяжёлую дверь и встал к ней спиной, отрезав посланцу Верховского путь к отступлению. – Ты с новостями или чего?

– Наверное, «или чего», – проговорил Мишка слегка заторможенно. На Яра он смотрел, как на кладбищенское привидение, явившееся ни с того ни с сего посреди многолюдного города. – Мне… мне всё рассказали.

Яр скептически хмыкнул. Не всё. Как минимум, осторожный шеф вряд ли поделился с младшим офицером сведениями про лже-Липатова. А вот про Щукина… Про Щукина Мишке сообщили. На лице у Старова написана была удручённая растерянность, слишком искренняя для подозрений. Стало быть, и Верховский никакой двойной игры не ведёт: человек в таком состоянии не может быть ни соглядатаем, ни убийцей. Яр разжал пальцы, украдкой распуская нити почти оформленного заклятия.

– Проходи. Нечего на пороге разговаривать.

Мишка благодарно кивнул и неловко освободился от ботинок, расписанных белёсыми солевыми разводами. На улице слякотно. От этой мысли почему-то страстно захотелось очутиться на усыпанном белыми гранулами тротуаре, прогуляться хоть до парка, хоть до метро, хоть куда-нибудь. Апатия сменилась острой жаждой действия.

– Вы что-нибудь выяснили за сегодня? – спросил Яр, помогая Мишке начать разговор.

Старов покорно потащился за ним на кухню. Он растерянно молчал, будто очевидный вопрос застал его врасплох; попытался было зажечь свет, но под строгим взглядом коллеги отдёрнул руку. Яр сдержал сердитый вздох и потянулся к кофеварке. Он и сам не то чтобы в здравом уме – а теперь ещё успокаивать товарища по несчастью…

– Верховский мне удостоверение обещал, – вслух припомнил Яр в надежде хоть так разговорить гостя.

– Да? Не сказал ничего, – проронил Мишка. Он уселся у стола и с вымученным интересом заглянул в разложенные бумаги. – Может, хоть лампу сюда принесём? Ничего не видно…

– Можно и лампу, – подумав, согласился Яр. Задёрнул шторы, погрузив комнату во мрак, и негромко окликнул: – Прохор! Слышал? Выполняй.

Домовой проворно приволок из хозяйской спальни настольную лампу, со знанием дела устроил её поближе к розетке и сам воткнул вилку в сеть. Ореол прохладно-жёлтого света озарил и Мишкино лицо, и умную Прохорову мордашку.

– Пущай уж гость дальше сам подвинет, как ему надо, – слегка ворчливо посоветовал домовой и по своему почину скрылся в тенях.

– Сколько ему лет? – озадаченно спросил Старов. В его голосе впервые прорезалось что-то похожее на любопытство.

– Не знаю. Где-то триста, – Яр пожал плечами и поставил перед Мишкиным носом исходящую ароматным паром кружку с кофе. – Во всяком случае, он помнит две мировые войны и ещё одну отечественную.

– Ничего себе… – Старов отхлебнул крепкой горечи, поморщился, но от кружки отказываться не стал. – Умный какой!

– Тётка глупых возле себя не терпела, – хмыкнул Яр. Велико было искушение прибавить: «кроме меня». – Так что, выяснили за сегодня чего-нибудь? Верховский на месте был?

– Ага, был, – Мишка тяжело вздохнул. – Там плохо дело… Возле дороги нашли сына Бориса Андреевича. Я с ним разговаривал… Не с Борисом Андреевичем – с сыном… Нелады у него с головой, короче.

– Вот как, – задумчиво протянул Яр. Стало быть, паренёк по имени Лев, которого он дважды встречал в управских коридорах, вдобавок отпрыск зануды Субботина. Тогда понятно, как он оказался в поле зрения волхва-отступника. – Можно подробности разговора?

– Вот, слушай, – Мишка выложил на стол телефон. – Александр Михайлович разрешил.

Яр кивнул, благодаря за дозволение, и тут же им воспользовался. Старов взамен потянулся к разложенным на столе записям. Воцарилось молчание, нарушаемое шелестом бумаг и голосами, пойманными мембраной микрофона. Противоречия… Мысль о них назойливо зудела где-то на задворках сознания, заставляя вслушиваться в нарочито небрежные интонации. Слишком многое не стыкуется. Брошенный союзник – с убийством Щукина. Взлом сейфа – с угрозами Громову. Клятвы волхва – с мёртвой совестью.

– Допустим, Котика… то есть Льва оперативникам подсунули, чтоб те получили готового подозреваемого и дальше не копали, – вслух сказал Яр. Он вновь подхватился с места и принялся мерить кухню шагами; тень его, ломкая и беспокойная, металась следом за хозяином. – Если я мёртв, то есть свидетелей нет, то расчёт почти безупречный. Надёжнее было бы только убить и Льва тоже.

Мишка оторвался от бумаг и укоризненно покачал головой. Это безобидное движение отозвалось в душе обжигающей волной гнева. Старов либо суеверен, либо наивен, и неизвестно ещё, что хуже… Но злиться ни в коем случае нельзя. Запрещено. Как ещё одна, десятая, клятва, не произнесённая вслух, но намертво впечатанная в разум. Они оба – всего лишь люди, а человеку, говаривала наставница, свойственно ошибаться…

– По крайней мере, его не посадят, – буркнул Мишка, глядя в сторону. – И хорошо. Он же не убийца.

– Не посадят, – задумчиво повторил Яр. – Не убийца. Если всё вскроется, ему светит максимум вторая статья – но его действительно не посадят, он же на лечении в психиатричке…

Он рывком развернулся, потревоженный забрезжившим озарением. Если ментальные чары, наведённые, вне всякого сомнения, на беднягу Котика, не просто для заметания следов… Если волхв был достаточно аккуратен, чтобы сделать внушение временным… Если, леший побери, Лев в курсе, что он зачарован…

– Напиши Верховскому, чтобы за этим типом приглядывали круглосуточно, – сумрачно посоветовал Яр. – И из палаты одного не выпускали. Пусть жрёт и гадит в присутствии медбрата с боевой специализацией.

– Это ещё зачем?

– Затем, что никакой он не сумасшедший, – Яр нервно сцепил руки за спиной и вновь принялся расхаживать вдоль кухонных шкафов. – Не в себе, да, но это пройдёт… А потом в регистратуре недосчитаются пары-тройки карточек. Или кто-то из персонала погибнет при невыясненных обстоятельствах. Или, – он насмешливо хмыкнул, – всякие аппараты жизнеобеспечения вдруг начут сбоить без видимых причин. И заодно выяснится, что я вовсе не при смерти в реанимации. Лучше бы нам отсрочить этот момент.

– По-моему, там всё по-настоящему, – упрямо возразил Мишка. – Сам же слышал… Он уверен, что всё помнит, но это ведь неправда…

– Вот-вот. Ему же не нежить память вытерла, – осторожно подбирая слова, проговорил Яр. Немедленно вспомнилось, будто наяву, девичье лицо и потускневшие глаза, полностью лишённые проблеска разума. Глаза, которые когда-то смотрели на него с искренним обожанием. Ну и идиотом же он был три года тому назад… – Пусть следят. И имеют в виду, что пациент может учудить. Хуже не будет.

Что ещё можно выжать из этой догадки? Допустим, медиков, занимавшихся со злополучными двумя безумцами, уберут куда подальше вместе с документами… Не понять, зачем именно всё это нужно. Если лже-Липатов беспокоится за сохранность своих тайн, почему Чернов до сих пор не докладывает Верховскому с бессмысленной улыбкой на лице, что с делом старухи всё в полном порядке? А если тайны не так уж дороги, то какого лешего было прогонять Яра из больницы?

Противоречие…

– А вы друг друга знали с этим Львом? – спросил вдруг Мишка. Опасливо так спросил, будто боялся задеть коллегу. – Ну… просто он так про тебя говорил… как про врага.

– Мы всего пару раз виделись. Насчёт врага – даже не знаю, – Яр покачал головой. Скорее всего, это попросту следы внушения. Леший, ну почему нельзя поговорить откровенно! – Он говорил про место. Может, хотел в контроль на стажировку попасть, а тут Щукин меня притащил. Для якобы психа сойдёт за повод к убийству.

– Наверное, – не слишком убеждённо протянул Мишка и вздохнул. – Бориса Андреевича жалко. Я думал, с ним плохо будет.

– В смысле, он ничего не знал? – Яр тут же ухватился за эту мысль. – Или трясётся из-за того, что сын попался? Сам замешан?

– Не знаю, – Старов, окончательно сбитый столку, горестно помотал головой и запустил пятерню в короткие русые волосы. – Но он точно… ну… не ожидал.

– Понаблюдай за ним, – велел Яр и, спохватившись, тут же смягчил тон: – Он в контроле уже лет двадцать. Если он заодно с Липатовым… Чёрт, может, они и ругались всё время только так, для виду…

– Тебя послушать, так все замешаны.

– Как минимум, Громов – точно нет, – возразил Яр. – И мы с тобой. И Щукин…

– И Верховский.

– Да, скорее всего.

Вновь повисло наэлектризованное молчание. Мишке не нравится, что коллега не доверяет шефу. Как бы ему объяснить, что доверие бывает разным?

– Остальные что делают? – резковато спросил Яр. – Липатов на работе был?

– Я его не видел, – признался Старов. – Но, судя по всему, в Управу он приходил. Может, Александр Михайлович его куда-то сплавил. Мне кажется, он хочет держать Дениса подальше от Валерия Васильевича.

– Правильно делает. А сам Громов чего?

– Ну, расстроен. Все расстроены.

– Даже Чернов?

– Конечно.

Что ж, в честности Костика сомневаться трудно. Он напыщенный болван, настолько бесполезный, что нечистый на руку волхв предпочёл завербовать сына коллеги, а не крутившегося поблизости младшего офицера. Как бы не прибили под шумок старательного придурка… Впрочем, он и тут в безопасности: такое родовитое юное дарование только тронь – вони будет на всё сообщество. Нет, максимум, что грозит Чернову – частичная амнезия и выговор за пропажу материалов дела.

– А вот это у тебя тут что? – спросил Мишка, нарушая молчание. Подвинул под лампу один из листов – тот, что Яр отвёл под ограбленное хранилище. – Что значит – «мёртвая вода»?

– Это так, для удобства, – почти не солгал Яр. Он, в конце концов, не был вполне уверен, что в ампуле содержалась именно эта субстанция. – Чары точно были в холодном спектре, вот и решил… Я одного типа знал, которому страшно интересно было про всякую запрещёнку.

– Сергей Наумов? – прочитал Мишка, хмурясь на бумагу. Должно быть, с трудом разбирал почерк.

– Ага. Всё ходил к тётке за консультациями. Я бы порасспросил, – Яр подошёл к столу и постучал ногтем по обведённой овалом надписи в низу листа. – Может, не он один интересовался такими штуками. Вода как носитель чар. Лёд как носитель чар. Мелкие частицы как носитель чар…

– Контейнер, – смекнул Мишка. – Про который ты Верховскому говорил.

– Точно. Ну, вода – ладно, это… – Яр вовремя прикусил язык: ему не положено ничего знать о способах работы с энергией, практикуемых некромантами. – Это хоть на зелья похоже. А вот металлическая пыль… Если подумать, этой дряни вдохни немного – и всё, готов сглаз. И ни одним детектором потом не найдёшь, потому что заряд ничтожный.

– Ё-моё…

– Ага. Это если допустить, что кто-то научился такое проворачивать.

– Мне найти этого Наумова?

– Для начала заправим эту мысль Верховскому. У него тут побольше возможностей. А там посмотрим… Может, проще будет мне самому к Сергею наведаться.

И, воспользовавшись чарами внушения, вытрясти из энтузиаста науки всё до последней мелочи: кто знал про его интересы, кто читал и рецензировал его статьи, кому он рассказывал в порыве вдохновения про блестящие перспективы исследований. Леший побери… Долгие годы тяготиться запретом на знание – и теперь самому вставать на его защиту! Лидия Николаевна, пожалуй, была бы разочарована.

Впрочем, разве сама она не хранила бережно тайну, общую для всех здешних волхвов?

Позже, выпроводив нагруженного заданиями гостя в не слишком тёмную московскую ночь, Яр подозвал к себе Прохора. Уселся на пол напротив низкорослого домового, так, чтобы смотреть в настороженно поблёскивающие глазки. Нежить врать не умеет, но вот хитрить – это запросто, особенно когда не слишком расположена к собеседнику.

– Ты знаешь волхва по имени Юрий? – прямо спросил Яр. – Может, в гостях бывал или Лидия Николаевна при тебе упоминала?

Домовой удручённо помотал ушами.

– Прохор мало кого знает. Прохорово дело маленькое: гостей привечать да дом держать в порядке.

И ныкать нелегальные артефакты. Артефакт… Нужно внести в записи пропавшую подвеску. Совершенно вылетело из головы.

– А вообще знаешь кого-нибудь из волхвов по именам?

– Не след имена во зло использовать, – щепетильно напомнил домовой.

– Не беспокойся, я же никого из здешних в глаза не видел. Так знаешь или нет?

Прохор засомневался. Должно быть, решал, достоин ли доверия молодой хозяин. Впрочем, оба они знали: стоит приказать – и Прохору придётся всё выложить, правдиво и без утайки.

– Прохор самого главного знает, – благоговейно понизив голос, сообщил домовой. – Кирилл свет Александрович, добрый человек, старому хозяину ученик и хозяйке друг. Частёхонько захаживал в былые годы. А потом дюже занятой стал. Немудрено: он нынче обо всех заботу блюдёт, так хозяйка говорила.

– Важная, должно быть, птица, – задумчиво предположил Яр. Если этот Кирилл Александрович и впрямь заботится обо всех волхвах, значит, и знает если не каждого, то многих. Только как к нему подобраться…

– Оченно важная, – Прохор старательно закивал в подтверждение. – Иным не чета.

«Иным» – значит, Яру. Это нахальство уже даже не задевает: есть заботы поважнее. Опершись спиной об изогнутую ножку стола, Яр устало прикрыл глаза. Надо разузнать побольше про самого главного волхва. Выяснить, кто он и как с ним встретиться. Объясниться как следует, привлечь старого друга наставницы на свою сторону. Доказать правоту. Заручиться искренней поддержкой. Ни в коем случае не шантажировать клятвами.

В конце концов, это вопрос доверия.