Негасимое пламя

LI. Пропасть

Он долго не мог заставить себя уйти.

У Витьки не было никого, кроме престарелого дядюшки, поселившегося на краю обитаемой вселенной. Несметное множество приятелей, сослуживцев, случайных знакомых, растворённое среди миллионов столичных жителей, оказалось бесполезным: никому из этих людей не позвонить в неурочный час с дурными новостями. Попытки принять хоть какое-нибудь решение, даже самое незначительное, отдавались тупой болью в висках и не вызывали ничего, кроме колоссального отвращения к любому действию. Стало бы проще, если бы можно было просто сесть рядом с погибшим другом и долго-долго не двигаться с места. Пока не придёт кто-нибудь мудрый и не развеет все беды.

По какому-то недоразумению этим мудрецом полагали его.

Собрав волю в кулак, Верховский набрал номер дежурной опергруппы безопасников. Здесь явный криминал; это их работа, у них есть всё нужное, они сумеют восстановить картину произошедшего… Незнакомый голос диспетчера показался встревоженным. Должно быть, новенький; бывалые любой звонок в любое время суток воспринимают одинаково равнодушно.

Затем пришло в голову забрать амулет. Достойного объяснения этому порыву не нашлось; должно быть, подсказало чутьё бывшего оперативника. До прибытия группы минут двадцать, и всё ещё непонятно, что тут вообще, леший побери, произошло… Да, это сейчас самое важное: выяснить, что случилось. Витька… Витька на его месте поступил бы так же.

– Прости, дружище, – тихо сказал Верховский. Эту малость он мог себе позволить.

Кабинет, знакомый до последнего пятнышка на линолеуме, Верховский вызвал в памяти особенно тщательно, чтобы не промахнуться от недостатка сосредоточенности. Зарецкий, вопреки ожиданиям, не сбежал; он неподвижно сидел у стола, болезненно сгорбившись и прижав ладони к лицу. Искреннее ли это отчаяние – или часть какой-то сложной игры? Очень не хочется прямо сейчас искать подвох в каждом жесте, в каждом слове, но куда денешься, это работа…

– Начни, пожалуйста, с самого начала, – нарочито сухо велел Верховский, усаживаясь в кресло напротив встрепенувшегося стажёра. – И по существу. Времени мало.

Зарецкий выпрямился, избегая, впрочем, откидываться на спинку стула. Бесстрастная мина на его лице была слишком фальшива, чтобы в неё поверить.

– Сейчас, – стажёр нервно взмахнул ладонью, вызывая к жизни заклятие тишины. Верховский отчего-то об этом не подумал. Кабинет и без того всегда был надёжной крепостью… Или нет. – Липатов. Всё дело в нём. Он не тот, за кого себя выдаёт.

«А ты?..»

Вопрос остался невысказанным. Ответ на него не в словах; он в случайных жестах, невольных оговорках, мимолётных сокращениях лицевых мышц. Скудный лунный свет струился сквозь оконное стекло из-за спины Верховского, услужливо вычерчивая облик стажёра на фоне зыбких теней. Парень не выглядел ни измученным, ни напуганным – скорее, сосредоточенным и… разозлённым. Как ни старается скрыть, а нет-нет да выдаст себя: то сердито дёрнет уголком рта, то едва заметно горько поморщится. Или хвалёное хладнокровие трещит по швам, или – нельзя не предположить – всё это очень талантливый спектакль.

– Я слушаю, – поторопил Верховский, переплетая пальцы перед лицом. Его тоже одолевала тревога.

– Вечером он угрожал Громову, – проговорил Зарецкий, рассеянно глядя куда-то за спину начальнику. – Здесь, в переговорке. Сказал, чтобы Валерий Васильевич что-то для него сделал к завтрашнему дню. Потом намекнул, что у него есть дела через пару часов. Я думал, возьму с поличным.

– Не вышло, – безжалостно подсказал Верховский.

– Да, не вышло, – ожесточённо повторил Ярослав. – Я нашёл Липатова там, на этом складе…

– Как именно?

– По личной вещи.

– Впечатляющие умения, – Верховский позволил себе недоверчиво нахмуриться, – для только что сдавшего на четвёрку.

Зарецкий криво усмехнулся.

– Я математик, Александр Михайлович. Кое-что смыслю в преобразованиях.

Смыслит он… Лидия, похоже, учила его впрок. Помнится, она всегда с пренебрежением относилась к законам, которые считала несправедливыми. Привлечь парня по третьей статье – пустячное дело, он наверняка это понимает, но всё равно позволяет себе огрызаться. Либо уверен в своей неприкосновенности, либо… доверяет?

– Допустим. Дальше?

– Липатов возился с металлической стружкой, вроде той, что у нас на свалке лежит леший знает с каких времён, – послушно продолжил стажёр. – Сказал, что кто-то поделился с ним образцом. Может быть, тот же Громов, я не знаю… Не думал всерьёз об этом…

– Понятно. Дальше?

– Мы слегка повздорили, – понизив тон, процедил Зарецкий. – Моя взяла. Но допросить я его не мог, поэтому… Поэтому вызвал Виктора Сергеевича.

Его голос бессильно угас. Неужели и впрямь сожалеет?

– И что ты успел узнать? – поспешно спросил Верховский, уводя разговор от опасной темы. Ненадолго. Им всё равно придётся к ней вернуться.

– Имя. Этого человека зовут Юрий, а не Денис, – уверенно сказал Зарецкий. – Не думаю, что Липатов – настоящая его фамилия. И… на нём наверняка нет присяги, – прибавил он задумчиво. – Или с ней что-то не так. Чёрт, и у этого… Котика… тоже с ней нелады…

– У Котика, – с нажимом повторил Верховский.

– Да, – стажёр с силой сдавил пальцами виски, словно заставлял себя думать. – Эти идиотские клички… Я не знаю, кто он. Примерно моих лет. Физически сильный. Неплохой маг, спектр красный… Леший! Может… Хотя – неважно…

– Откуда он взялся?

– Приехал. Там, похоже, было какое-то постоянное место встречи. Липатов… или как его по-настоящему… сначала принял меня за этого Котика. Иначе чёрта с два я застал бы его врасплох…

Верховский тайком перевёл дух, словно перед прыжком в прорубь.

– Потом появился Виктор Сергеевич?

– Через некоторое время, – Зарецкий поморщился, словно от резкой боли. – Я к тому моменту… ничего уже не мог сделать. Липатов снял с него амулет.

– Ты уверен?

– Да, – без колебаний отозвался стажёр. – Котик стерёг меня. Виктор Сергеевич, очевидно, не стал бы себя убивать. Больше там никого не было.

– И в этом ты тоже уверен?

– Да.

Тихо и твёрдо. С чего такая убеждённость? Он, в конце концов, не отряд безопасников, чтобы взять под наблюдение целое здание, и не нежить, чтобы чуять живых…

– Допустим. Что было потом?

– Я отключился на какое-то время, – досадливо признался Зарецкий. – Очнулся уже посреди пожара. Не должен был. У меня не забрали телефон, хотя обыскивали… Не ожидали, что он мне ещё пригодится.

– Как же ты умудрился… обмануть ожидания?

Стажёр натянуто улыбнулся.

– Если помните, парализующие чары были моим вступительным заданием.

Врёт ли? Липатов мог не ожидать от двадцатилетнего паренька виртуозного владения сложной многоступенчатой магией, но этот-то пару дней как сдал один из самых сложных экзаменов, и весь отдел об этом знал Витькиными стараниями. Витька… Витька был железно уверен в порядочности своего протеже. Мог он настолько жестоко ошибаться?

– Чёрт, – Зарецкий помотал головой, словно возражая каким-то своим мыслям. – Всё это звучит как неумелое враньё. У меня нет доказательств. Липатов завтра скажет, что я сам натворил дел и теперь заметаю следы. Я уже однажды проявил… безрассудство…

Проявил. То-то и оно. Разумному человеку свойственно впредь обходить однажды опробованные грабли. Но Зарецкий прав: доказательств нет. По собственному почину привести его к следственной присяге Верховский не имеет права, а значит, это действительно будет слово против слова. Опальный стажёр против матёрого старшего офицера. И если хоть на миг допустить, что правда на стороне стажёра…

Подумать страшно, что тогда.

Один из лучших сотрудников, испытанный долгой службой контролёр – и вдруг убийца? Он здесь восемь с лишним лет – и до сих пор сидел тихо, так, что никто ничего не замечал?.. Но кому замечать, если на задания доблестные сотрудники ездят в одиночестве, а в стенах Управы не так много возможностей проявить дурные наклонности? Если вдуматься, Верховский толком и не знал никого из своих подчинённых – кроме Витьки, само собой. Утром приветствие, вечером прощание, время от времени – планёрка или брезгливое участие в то и дело вспыхивающих ссорах. Не зря Авилов продолжает его попрекать…

– Я всё думаю, – голос Зарецкого звучал сдавленно; удивительно, что стажёр вовсе заговорил после долгого молчания. – Если бы я попробовал снять проклятие… Если бы получилось… Был бы шанс?

– Малая доля вероятности. Слишком большой накопленный эффект, – сухо сказал Верховский. – С чего ты взял, что смог бы снять проклятие?

– Знаю, что мог бы, – тихо проговорил Зарецкий, глядя в сторону. – Хотя бы попробовать.

В этой отчаянной самонадеянности есть что-то искреннее. Если парень не врёт… Если он хотя бы добросовестно заблуждается…

Лучше бы Липатов оказался на поверку добропорядочным гражданином. Но предполагать это изначально – заведомый самообман. Когда нечему верить, правда на стороне сомнения. Нужно дождаться опергруппы, посмотреть, что они найдут…

Но тогда решать будет уже слишком поздно.

– Почему ты так уверен в том, что видел и слышал? – осторожно, словно прикасаясь к оголённому проводу, спросил Верховский. Ответ решит если не всё, то многое.

Если бы стажёр растерялся напрочь или, напротив, принялся бы складно излагать заранее сочинённую легенду, Верховский без колебаний сдал бы его следствию. Однако Ярослав не сделал ни того, ни другого. Он всерьёз задумался над вопросом; даже если изобретал оправдание, всё равно это говорит в его пользу… Марина бы оценила.

– Наверное, потому что Виктор Сергеевич мёртв, – сказал он наконец, тщательно взвешивая каждое слово. – Всему остальному я мог бы придумать другое объяснение. Не этому.

Верховский на пару мгновений прикрыл глаза. Всё ещё слишком много неясностей, но стажёр не врёт. Может быть, ошибается, но не врёт, леший побери! Им ещё предстоит долгий обстоятельный разговор, и это будет именно разговор, а не допрос. Убийцы так себя не ведут. Да и могла ли Лидия Свешникова воспитать убийцу?

– Итак, ты считаешь, что Липатов скрывает свою подлинную личность и что у него есть подручный по кличке Котик, – заставив себя взять спокойный тон, вновь заговорил Верховский. – Что-то ещё?

– Да. Он как-то связан со здешним отделением психиатрии, – Ярослав качнул головой в ту сторону, где располагались больничные корпуса. – Ему очень не понравилось, что я там был. Скрывает что-то.

– Далеко идущие выводы, – заметил Верховский. Времени оставалось всё меньше. – Потрудись объяснить.

– Леший… Попробую… – стажёр на несколько мгновений прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. – По отдельности вроде бы ерунда, но когда всё вместе… Если помните, из хранилища украли ампулу. Я не записал номер дела, к которому она относилась, но почти уверен, что речь как раз о женщине, которую потом здесь у нас обследовали психиатры. Дело о её наследстве сейчас разбирает Чернов, там что-то не в порядке с назначенным ей лечением. И она – одна из двоих пациентов, которые сошли с ума без участия нежити. За последние одиннадцать лет.

– Твой подозреваемый работает в контроле восемь лет, – сообщил Верховский. – Здесь не сходится.

– Не уверен, – Ярослав упрямо покачал головой. – Он же и до устройства в контроль где-то существовал. Зачем было запрещать мне видеться с пациенткой, у которой похожие симптомы?

– Например, чтобы ты её не травмировал своим появлением.

Зарецкий невесело усмехнулся.

– Тогда достаточно было бы отлучить меня от конкретной палаты или хотя бы от отделения. Липатов слышал, как я говорил с медиком про те два случая, как мне посоветовали запросить истории болезни у главврача. И запретил мне вообще появляться в больнице без вашего личного распоряжения.

Запретил появляться в больнице? А если бы парню понадобилось от чего-нибудь лечиться? Это не просто превышение полномочий – это задел на изощрённое опосредованное убийство. Тянет на серьёзное наказание. Но всё же…

– Может быть, это просто ошибка в формулировке, – предположил Верховский. – Денис погорячился, безо всяких задних мыслей.

– Я думаю, он очень хотел бы, чтобы мы так думали.

Упрямец. Что ж, если происшествия сегодняшней ночи для него выглядят так, как он описал, нетрудно понять его убеждённость.

– Я отменяю его распоряжение, – веско сказал Верховский. – В следующий раз сразу сообщай, если получишь подобный приказ. Это незаконно.

– Но всё равно слишком мало для аргумента, – Ярослав кивнул, словно наверняка знал, что снял эту фразу с начальничьего языка. – Я же сказал: по отдельности всё выглядит… незначительным. Был ещё взлом кабинета. Думаю, мы тогда виделись как раз с Котиком… Ч-чёрт…

Он помотал головой – надо полагать, прогонял болезненные воспоминания. Всё ещё злится на себя, и так и будет злиться ещё долгие годы. Нет, точно не пытается обмануть. Верховский насмотрелся на допросах, как юлят или неестественно каменеют лгуны разной степени умелости. Не так.

– Да, правильно, – тихо проговорил стажёр, глядя куда-то в сторону. – Липатов за пропуск объяснялся с безопасностью – значит, не врал, что при нём карты не было с вечера. За него в сейфе копался Котик. И удирал от меня Котик. И рассказал про аварию тоже Котик… Непонятно только, что им обоим в сейфе понадобилось. Хотя нет, подождите… Если вчера мы застали тут Громова…

«Мы застали». Стало быть, хотя бы этому происшествию есть ещё один свидетель. Лучше, чем совсем ничего.

– Время, – напомнил Верховский сразу и стажёру, и себе самому. Порассуждать они ещё успеют; сейчас пора действовать. – Слушай и запоминай. Ты сумел в последний момент вызвать меня по личной связке… Кстати говоря, дай руку, надо это устроить… И с тех пор не приходил в сознание. На ближайшие пару недель ты госпитализирован, посещения запрещены. С медиками я договорюсь. Сиди дома, наружу без крайней необходимости не высовывайся и на рожон не лезь, – объятый тревогой, Верховский поднялся на ноги и, заложив руки за спину, прошёлся взад-вперёд по кабинету. То, что он творит прямо сейчас, неимоверно рискованно. Если бы на кону была только должность, он бы так не нервничал. И, между прочим, о должностях… – Завтра задним числом выпишу тебе повышение. Это не поощрение, я пытаюсь развязать тебе руки, – строго прибавил он. Впрочем, Зарецкий никак не отреагировал. Похвально, леший побери! – Постарайся к вечеру прийти в себя и собрать в кучу все свои соображения. Я вряд ли быстро освобожусь, но нам надо будет побеседовать.

– Надо, – серьёзно сказал Ярослав. – Только будьте осторожны. Если станет известно, что мы с вами успели поговорить…

Верховский коротко кивнул. Казалось, он смотрит сейчас в странное зеркало, честное и безжалостное. Сам он не вёл ли себя так же самоуверенно, пуская на самотёк отдельские неурядицы? Сам не оказался на краю пропасти, чудом успев отступить в последний миг? Или, леший знает, не успев – отступить ещё надо суметь… Телефон требовательно задребезжал пронзительным звонком. Пора возвращаться. На край пропасти. К Витьке.

– Выполняй, – мягко велел Верховский, придерживая палец над пульсирующей зелёной кнопкой. – Я дам знать, когда буду готов к разговору.

Он проследил, чтобы стажёр исчез из кабинета, и только потом взял трубку. Звонил Ерёменко собственной персоной; голос его звучал совершенно обескураженно. Похоже, оперативники выдернули его с ночного отдыха, тоже ощутив нужду в ком-то если не знающем, то хотя бы облечённом властью.

– Саня, ты сюда можешь выбраться? – почти умоляюще попросил динамик. – Мы ни лешего не понимаем…

– Вы давайте фиксируйте картину, – сухо посоветовал Верховский. Вспомнилось некстати: ведь Ерёменко когда-то зарубил ему карьеру… Это уже много лет не имело значения. – Я сейчас буду.

Здание склада, исполосованное над входом чёрными следами пламени, словно царапинами от гигантских когтей, поспешно обводили красно-белой лентой. Ерёменко нервно смолил сигарету поодаль от входа. Он был одет не по форме, в видавшие виды джинсы и обыкновенную чёрную куртку, и занимал мысли, как пить дать, сочинением максимально невинного отчёта для Терехова. Злость улеглась, не успев толком вспыхнуть. Когда человека сдёргивают средь ночи по подобным поводам, он будет думать о чём угодно, кроме сути дела – если, конечно, не заставит себя прекратить искать спасения в мелкой протокольной возне.

– Ну тут и… – бывший начальник незатейливо выругался, охарактеризовав сразу всё, от погоды до происшествия. – Ты сам-то успел посмотреть? Есть мысли, чего стряслось?

– Ни малейшего понятия, – ровным голосом солгал Верховский. Пора начинать скармливать безопасникам только что состряпанную легенду. – Сотрудника к медикам отвозил. Очнётся – может, расскажет что-нибудь.

– Ох уж мне твои сотрудники, – осторожно проворчал Ерёменко. Были времена, когда они оба без зазрения совести костерили контроль на чём свет стоит; с тех пор мнения внутри безопасности вряд ли изменились, да и, по чести сказать, не с чего им меняться. – По твоей указке тут шастал или что?

– Или что.

– И чего, как жареным запахло, вот так просто тебя сюда вызвал?

– Стараюсь выстраивать доверительную атмосферу в коллективе, – Верховский усмехнулся собственной иронии. – Вы накопали что-нибудь серьёзное?

– Ни лешего. Парни говорят, если чего и было, сгорело всё, – Ерёменко расстроенно выдохнул сизое дымное облако. – Если твой боец ничего не расскажет, гиблое будет дело. Как же это Витёк… Всегда в поле лучший был, и вот, пожалуйста…

Доверял убийце. Другого объяснения и не придумаешь. Он вообще слишком хорошо думал о людях.

– Дело-то наше пока, получается, – с намёком сообщил Ерёменко. – А там как пойдёт: или к следствию, или к тебе.

– Я понаблюдаю, с твоего позволения, – ответил Верховский, тоном давая понять, что ни в каких позволениях не нуждается. – Хочу попробовать разобраться.

Ерёменко, воровато оглядевшись, отправил окурок в рыхлый снег. Он хотел было ещё что-то сказать, но тут у него в кармане заверещал телефон. От услышанного его обрюзглое лицо обеспокоенно вытянулось. Неужто кого-то поймали?

– Там около трассы что-то, – главный оперативник указал телефоном в сторону тянувшейся вдали цепи придорожных фонарей. – Пойду посмотрю… Ты, если хочешь…

– Хочу, конечно.

Кто б его спрашивал. Верховский готов был увидеть у трассы разбитую машину и кровавую кашу на снегу, но ни того, ни другого не было. Сгрудившиеся на обочине оперативники суетились вокруг неподвижно лежащего на земле человека. Судя по характеру возни, найденный был жив: даже самый бестолковый рядовой не станет колоть укрепляющее трупу. Ерёменко озадаченно крякнул. Он уже сообразил, что ему куда выгоднее оставить дело безнадёжным глухарём.

– Что тут у вас? – командным тоном осведомился Верховский, первым приблизившись к честной компании.

Оперативники не посмели ослушаться: то ли узнали, то ли пребывали в растрёпанных чувствах.

– Только что нашли, – загалдели они наперебой – все, кроме одного, который щелчками ногтя сосредоточенно выгонял из шприца лишний воздух. – Без сознания… Пульс вроде есть… Может, вообще не при делах… Леший знает…

– Дайте-ка посмотреть, – велел Верховский, пресекая беспорядок.

Оперативники мигом расступились: смотри, мол, не жалко. Верховский различил сперва короткую тёмную куртку и издевательски блестящие в свете фонарей носки тяжёлых ботинок. Положение тела казалось почти вольготным; можно было подумать, что это просто чудак-мечтатель, которому вздумалось полюбоваться на звёзды холодной зимней ночью. Но дело совершенно точно обстояло не так.

На припорошенном снегом гравии, широко раскинув руки, в беспамятстве лежал сын Бориса Субботина.