Небесные ключи

Глава XI. Дьявол

Столица стала вместилищем скверны и бедности. Его Святейшество, прелат Тито, морщил нос, осматривая кишащий беженцами Нижний город с высоты своего балкона. ведал бы его отец, что Канноне, их родовое гнездо, прежде бывшее суверенным и святым государством, обратится в это смердящее дерьмо, его бы хватил удар повторно. К счастью, это были дела давно минувших дней. И, вступив под своды монастыря Стреппы, он отрекся от своей мирской жизни, от статуса герцога, от земель, перешедших Церкви Бринмора, от фамилии Де Сантис. Тито стал просто Тито, послушником. Он отдал все, дабы вернуть порядок в свой город, и вот к чему это привело: красные от жаждущих крови порождений небеса, полоумные чернокнижники на дорогах, разрушенные деревни и крепости. Вестей из дальних краев прибывало меньше с каждым днем, и оставалось лишь гадать: как именно погибли жители, в клыках и когтях, или же от безумия?

Будь его воля, он бы выжег всю ересь огнем, как это делали Инквизиторы прошлого. Он смотрел вниз, со своего балкона, и не мог отвернуться из-за чувства, сжигающего его изнутри. Только вопли дьявольских отродий, корежащихся в аутодафе, могли заглушить голос, говорящий ему: Тито, это ты виноват, твои выборы привели сюда всех этих несчастных, и всех этих порочных.

В отсутствие криков и огня помогало красное церковное вино.

— Доложите, — наконец обратился он к мужчине, стоящему за его спиной уже какое-то время. Коленопреклоненный, тот ниже склонил лицо, затененное «сахарной головой» шлема.

— Брат Вильф уже давно ждет их. Думаю, кара уже свершилась. Мы ждем от него письма.

— А что с югом?

— Брат Седрик занимается этим. Он нашел, где скрылся отступник и лжепринц.

— Чудесно, — без эмоций ответил Тито, — пусть не тянет. К приему всё готово?

— Да, Ваше Святейшество.

Тито еле шевельнул сухой кистью, дозволяя слуге подняться, звякнули увесистые кольца-печати на его пальцах. Их было три: одна напоминала о принадлежности к высокому роду Де Сантис, правителям герцогства Басконт, другая — о текущем статусе Святейшего прелата. Третье кольцо узким ободом сжимало мизинец и досталось ему от погибшей младшей сестры. Её имя было Лидия. Её нашел Вильф на руинах Йорфа с перерезанным горлом. У Тито даже не имелось времени её оплакать, всё, на что хватило его скорби — это вздрогнувшая от вести рука, перевернувшая вино на белоснежные церковные одеяния.

Прелат Бринмора, важнейший из представителей духовенства и ближайший советник Калахана, умел держать лицо настолько мастерски, что начинал себе казаться скрягой. Впрочем, на самокопания также времени не было. Он знал: его вина в произошедшем есть, но не большая, чем на том, кто веровал в чудо, а обрел ад на земле. И за это в ответе был другой человек.

— Готовы ли Вестники исполнить приказы? — прелат обернулся к мужчине.

Лица Вестников Доброй Вести, Ордена, что организовал Тито для изничтожения ереси, прятали шлемы, и каждый из них был одинаков на вид: одного среднего сложения, одной одежды, даже одного роста. Но Тито лично знал каждого и мог их различить, ведь он сам отбирал Вестников еще несмышлеными отроками, сам пестовал, был им и матерью, и отцом, и кнутом, и пряником. Перед ним стоял уроженец Канноне, Джованни. Вернее родного сына! Детей у Тито не было, ибо суетное и физическое никогда его не привлекало и скорее даже отталкивало, но у него были они: Четыре Вестника, двое из которых сейчас были слишком далеко, и пара юных пажей, что однажды займут места павших. Сегодня им тоже предстояло выполнить свою роль и доказать преданность Тито, и другого прелат от них не ждал.

— Готовы, Ваше Святейшество, — склонился в поклоне Джованни, придерживая за рукоять длинный меч при поясе.

По кивку он покинул Тито, и вскорости его место заняли слуги. Грядет великое собрание. Было бы недостойно показаться на нем без лоска. И сам прелат, и челядь для события выбрали наилучшее из духовного гардероба. Бело-золотая митра и сутана с накидкой-моццетой, закрывающей плечи и грудь, карминовая сорочка под низ до самых пят в красных туфлях. Выбрали" парадную" трость, украшенную костью и поталью. Тито затянул свою талию белым муаровым поясом и добавил последний штрих: смазал запястья вербеновым маслом, должным отгонять нечисть.

— Пойдем, сын мой.

Совпадение или нет, но дожидавшийся его на пороге Джованни, учуяв аромат, начал чихать. Тяжело волок ноги старый Тито. Прежде, чем они миновали бесконечный коридор, Джованни тишком предоставил ему локоть, и Его Святейшество воспользовался предложением.

В мраморном зале прелата ожидали слуги, второй Вестник, тенью застывший у кресла Тито, три алых епископа, пришедших в столицу вместе с чумными волнами беженцев из Стреппе, Эльзы и Мунки, да новопровозглашенный викарий взамен сбежавшего Феликса из Дормсмута. Тот чувствовал себя безусловно преисполненным важности, толстый хряк, зардевшийся аки девица, когда Тито ему кивнул.

Прелат с трудом победил ступени, ведущие к его месту, и уселся, оглянув подготовленный зал. Два длинных стола, у коих стояли жаровни, ломились от дорогих сыров, спелых фруктов и всевозможных вин. Пустое! Будто они собираются пировать, а не спорить, как свора одичавших псов. Послушные безликие слуги наполнили его кубок. Оставалось лишь ждать. Тито смиренно глотнул хмельной напиток и откинулся на спинку. В конце концов, это он принимал у себя гостей, был хозяином этого дома, этого зала, как поколения и поколения Де Сантисов до него.

О прибытии первым возвестили не герольды и слуги, а синхронно обернувшиеся к дверям Вестники.

— Её Величество, Королева Агата и принцесса со свитой!

Королева была прекрасна. Тонкая, темноволосая женщина со строгим бледным лицом, правильные черты которого подчеркивало платье простого кроя, из украшений на Агате была только диадема тончайшей работы и колье с костяной камеей на шее. Тито мог позавидовать прямоте её спины: у герцога еще в юности обнаружили наисильнейшее искривление, сместившее позвонки, и оттого к старости он редко покидал свои покои. С каждым днем ходить становилось всё мучительнее, однако это был его секрет, о котором знали лишь Вестники. За спиной королевы мялась маленькая девочка со хитро уложенными светлыми косами, дальше — личные слуги и придворные девушки-служанки. Тито встал навстречу коронованной особе и подал руку. Агата, пускай и сцепив зубы, коснулась сановьего кольца на его мизинце сухими губами цвета зрелой смоковницы.

— Ваше Святейшество.

— Ваше Величество, — кивнул он, — присаживайтесь.

Слуга указал на место во главе второго стола, за которым королеве было должно сидеть. Личный лакей Агаты, обряженный в ливрею монарших цветов дома Мэлрудов, отодвинул стул, придворные дамы разгладили подол её платья. Тито дернул ртом, скрывая мимику краем кубка. Зачем она приволокла с собой малявку? Вначале она прятала её, отправляла в дальние графства к друзьям-сподвижникам и фаворитам, а теперь всюда таскает с собой, отчего? Как гарант безопасности? Неужто она в самом деле думает, что его замыслы сможет остановить умилительная мордашка девчушки?

Тито ел таких на завтрак. Топил в колодцах под малефикорумом своими руками, пока бестии бились и шипели, теряя человеческий облик. Дети… Тито любил только покорных существ, кротких, умных. Принцесса Дебора таковой не была, ежели верить слухам.

Впрочем, поразмыслил он, и это можно повернуть в свою сторону.

Королева больше не говорила, сложила пред собой руки и смотрела в них, пока зал заполняли гости. Грешно, но взор всех и каждого притягивался к ней сам собой. Королеве не нужны были украшения, помимо её лица и стати. Тито также непроизвольно поднимал на неё бесцветные глаза, пока не понял, что не так: Агата выглядела слишком молодо. Она вышла за Калахана, когда ей только исполнилось семнадцать, и с тех пор её тело презрело поток времени. Лишь строгий залом рта мог бы намекнуть на её настоящий возраст, но всё равно — ведьма, ведьма, ведьма!

Вскоре Тито едва мог подняться, чтобы подать руку каждому из прибывших: глава торговой гильдии, палач, сугерийские церковники, работяга-мельник, что будто привязал к животу мешок муки, наемник, пара медиков и художников, несколько монахов в черных рясах с Костями Мира, словно проросшими сквозь их черепа. Последние несколько стыдливо заняли место на стороне треклятой королевы-еретички. Тито оглянул их всех и едва сдержал спазм в лице. Что за балаган. Не хватало лишь скоморохов. Неудивительно, что духовенство не восприняло намерения семибожников и их лепет всерьез: как можно повестись на слова живописца?

Да из них даже инструмент исполнения задуманного плана получился паршивый. «Культ», как же.

— Давно мы не собирались этой компанией, верно? С тех самых пор, как был оговорен Йорф, — Тито расслабился в своем кресле, забросил ногу на ногу и теперь качал туфлей на самых пальцах, обтянутых в белоснежный чулок. Агата не улыбнулась ему или его вежливости.

— Верно. И зачем вы созвали нас, Ваше Святейшество?

В её словах — ложь и змеиное шипение, и скорпионья отрава. С той же интонацией она могла окрестить золотаря «Святейшеством», сам её язык был недостоин сего слова — «святость». Королева-еретичка, изменница, клятвопреступница, последняя зрелая представительница благороднейшего из родов, была никем иной, как главой культа.

Никем иной, как предательницей. Тито снова подавил — не судорогу боли на этот раз, а гримасу ярости.

А то она не знала, зачем, сугерийская шлюха, ведьма, дьявольское отродье, бес в юбке, мразь! Не скрывайся она, как крыса в стенах королевской ратуши, Тито бы уже вытравил её из этого света и отправил обратно в ад, откуда она выбралась.

Тито положил локти на стол перед собой и терпеливо сплел пальцы в замок.

— С чего начать? — он помолчал и вдруг улыбнулся, — Пожалуй, с тоста. Выпьем за Бринмор! Пусть стены столицы будут крепки, а казна не иссякает! Пусть на крови нечестивцев взойдут сочные плоды и ими насытятся блаженные.

Агата опасливо покосилась на слугу, однако тот разлил вино из одного кувшина ей и Тито, викарию и одному из монахов, после чего взял второй и вскрыл его. Яд — оружие женщин и слабых духом, Тито никогда не прибегал к нему, если требовалось прервать чью-то жизнь. Они подняли кубки, выпили. Принцесса рядом с матушкой тоскливо и абсолютно без энтузиазма пощипывала виноград. После вина немного перекусили, потому что какой добрый человек бранится на пустой желудок? Вот и Тито не стал. Откушав сыру, он утер губы и жестом попросил наполнить его опустевший кубок.

— Ваше Величество, дозвольте узнать — ужели вас все устраивает в текущем состоянии Вашего королевства?

Королева подчеркнуто холодно отложила приборы в сторону от тарелки, промокнула рот от виноградного сока и чуть повернулась к Тито.

— Разумеется, нет. Позвольте узнать, с какой целью вы держите моего благоверного живым? Калахану давно уже следовало отправиться к праотцам.

— И это все, что тревожит королевскую особу? — ошеломленно воскликнул викарий, не сдержавшись.

Вести подобные разговоры при дочери? Хотя, что взять с ребенка? Единственное порождение чресел Агаты родилось увечным — девчонка насилу воспринимала мир вокруг себя и только-только выучилась говорить к своим годам. Королева свою дочь бесконечно любила, это Тито знал. Как и то, что богомерзкие культисты считали несчастное дитя мессией и с неизмеримо большим трепетом расцеловывали края её одежд, ежели руки главы бринморской церкви. Что с них взять? Мельники да писари. Любители девочек помоложе.

— Поговорим о тревогах?

Тито не мог больше держать пальцы сплетенными, не надломив их, а самоистязание не имелось в его приоритете. Он опустил руки на подлокотники, стиснул их, однако ярость бурлила в нем. Удивительно, как его субтильное старческое тело могло порождать подобный сильный бас, но вскоре звук его голоса заполнил каждый уголок мраморной залы.

— Поговорим о договоренностях? О том, чего стоит слово королевы? Как было уговорено? Какими же дьявольскими заклинаниями вы одурманили нас! Что было обещано? Малой ценой и малой кровью — благоденствие, мир на земле, лишенный богомерзких малефиков! Как же вы могли допустить все произошедшее?

Спина у Агаты была такой прямой, будто она проглотила кол. На грациозно вытянутой шейке отчетливо пульсировала вена, быстро-быстро.

— Позвольте, Ваше Святейшество. Мы обещали возвращение богов.

— Есть только один бог!

— В числе прочих, верно, — она изогнула губы и расправила юбку на коленях, — Но мы выполнили своё обещание. Мы открыли дверь в поднебесье.

— Эти существа… Это демоны! Как можете вы называть их богами? Звери и то разумнее! Это — не боги.

— Нет, конечно, не боги, — в спокойном голосе Агаты сочился яд, — Но их дети.

Зал загудел, разнося информацию из уст в уши, шепоток был похож на сквозняк из приоткрытой в небеса двери. Потусторонний, леденящий кровь, нехороший.

— Ересь!

Агата внезапно сильным низким голосом перекрыла восклицание Тито:

— Да что вы знаете о своем боге?

Церковники на противоположном от идолопоклонников столе резко затихли, ибо как смела она? Греховный сосуд, проклятая ведьма, невежественная в высочайших материях баба с оскверненным лоном, так и не принесшим Бринмору наследника?

От этого вопроса Тито вспрыгнул с места, и не заметил: презрел и былую сдержанность, и сковывающую боль в пояснице. Если бы его верные Всадники не дернулись следом, если бы не блеснули глазами слуги и пажи, прислуживающие в мраморной зале, он бы бросился вперед, и плевать, что она королева. Вырвать ногти! Растянуть на дыбе! Залить свинцом её нечестивый рот!

Тито в кресло опустился медленно, словно в прорубь. Глотнул подогретого вина. Невежество, вот что возмущало его. Семибожники жили своей правдой, где Святейший Малакий, пророк Доброго бога, стоял рука об руку с отвратным собакоголовым Марвидом. В их пантеоне было место уродам, они исказили само представление святости. В их мирке потомки апостолов, малочисленные наследники Великих Домов Бринмора, якобы вели свой род не от святых, а от некоих хтонических порождений первородного хаоса, зверолюдей и монстров. Несчастные рабы иллюзий! Сколь убогой была их вера, если они были готовы считать божественными змееподобных уродов, что падали на их головы, аки клопы в молодом орешнике.

— Вы смеете меня учить? Поучите, что ж. Однако достопочтенные господа собрались здесь не как ваганты в университете, но для нужд страны и решения её проблем. Не ради питания вашей гордыни и гнева.

Агата оглядела собравшихся. В её синих глазах безразличия было — как в море утопиться. Лишь когда взор лег на светлую, как у Калахана, голову дочери, мягкая, нежная тень скользнула с ресниц королевы на её щеки. Она подобрала салфетку и утерла девочке уголок рта — та испачкалась в варенье, поданном с хрустящими сладкими гренками. Принцесса Дебора показалась Тито столь же прожорливым созданием, сколь и Марвид, кой по легенде подавился костью Малакия.

— Решать трудности дозволено лишь тем, кто на это способен, да, милая? — обратилась она будто к своей дочери, но та не ответила, сосредоточенно чистя крупные розовые виноградины — челядь благоразумно отодвинула варенье вглубь стола. — Как мог возомнить себя вершителем судеб тот, кто неспособен убить одноногого ублюдка моего супруга?

Тито невозмутимо перевел глаза на Вестника. Тот кивнул.

— Приказы уже отданы. Он ускользнул от нас в Ан-Шу, но мы разобрались с его пособниками. Мальчишка наверняка уже кормит воронье.

— Я готова продолжить этот разговор, только если вместо этого пастушьего пирога будет его голова.

Публика ахнула, запивая сенсацию — неповиновение главе Церкви Вознесения! — вином. Слуги к тому времени выкатили еще две бочки.

А Агата, улыбнувшись Тито, поднялась с места прежде, чем слуга отодвинул её кресло. Фрейлины повскакивали с мест, как спугнутая с мелководья стайка уток, и если бы не мальчишка-паж, чьи руки легли на спинку стула принцессы и задвинули его вместе с девчонкой, они бы ушли прямо здесь и сейчас.

Невежество, алчность, властолюбие, кровожадность. Грехи королевы Агаты проступили на её холодном лице демонической маской, когда она заорала на всю залу:

— Да что вы себе позволяете!

Тогда Тито встал. Тяжело оперся на посох, сгорбился так, словно её грехи легли грузом на его плечи. Если подумать, так и было. Его легковерие привело их сюда, в эту точку пространства и времени, где не могло быть ни мира, ни обещанного благоденствия.

— По вашей вине, сиятельная королева, Бринмор затопила кровь ваших подданных. Ваше вероломство привело к тому, что мы остались беспомощны перед лицом Врага. Но я смогу вернуть силу в руки нашего святейшего королевства.

— Нашего?

Она то ли не понимала происходящего, то ли до последнего силилась сохранить лицо. Чего она ожидала? Что после убийства короля и единственного, пусть и ублюдочного, наследника короны власть перейдет ей? Главе богомерзкого культа? Иноземке?

Церковь итак была слишком слаба из-за мягкотелости Калахана. Своенравный король — горе для подданных, чего стоила эта его «любовь» к чумазой шорке! Она была недостойна. Не несла в себе ничего, кроме возможности для императора Константина проглотить Бринмор, как умащенный кус мяса. Тито тогда был молод, слишком недальновиден. Надо было в ту ночь велеть Вестнику столкнуть их обоих из окна башни. Кто знал, что после гибели наложницы король станет и вовсе неуправляемым? Кто знал, что приплод этой хитрой куницы останется в живых? Всё это было большим просчетом. Совершить подобную ошибку снова, разумеется, было недопустимо.

Доблестный пьянчуга-король Бринмора был идиотом, не понимающим реальных угроз. Он слишком лояльно относился к проклятущим малефикам, отказал Тито в смертной казни тех, кто был на войнах, хотя какой разумный хозяин оставит жизнь домашнему псу, отведавшему человечины?

Но он, Тито Де Сантис, прелат Церкви Вознесения, всё исправит. Не даром земли Канноне некогда принадлежали его семье. Вся столица — это его город. Его законы. Да будет так.

Тито распростер руки, и с тем, как вспыхнула в свете жаровен ослепительная белизна его одеяний, громогласно зазвучал его торжественный голос.

— Королева Агата Сугерийская, вы обвиняетесь в предательстве короны Святого Мэлруда и заговоре против Церкви Вознесения!

Его голос возвысился, потому что по столу культистов прошла рябь, мельники, ваганты, художники, писари и предатели-монахи повскакивали со своих мест, заорали в возмущении, пока церковники, преданные Тито, сложили руки в жесте молитвы за упокой душ изменников. Агата не боялась, она ведьмински расхохоталась, тряхнула головой, из скромной прически выбились пряди. Её дочь глядела во все глаза, испуганная, вдавленная в стол животом — юный паж всё еще стоял за спинкой кресла, не выпуская принцессу из-за стола. Она закричала, заплакала.

— Попробуйте осудить меня, и весь Бринмор узнает о вашей подлости! О том, кто виноват в конце света! Я лишь отдала вам ключ, Тито! Это вы его провернули.

Королева была глупа. Очевидно, собственное мнимое величие затмило её разум, и так уж случилось, что Тито знал, что делать с безумцами. Каждый церковник в Бринморе знал.

— Не узнает, — сказал он тихо, посмотрел на ревущую «мессию» лет семи от силы и повернулся к Джованни, — убить их. Оставить девочку.

Тито умел брать на себя жёсткие решения и ел таких детишек на завтрак. Но смерть принцессы никак не приблизит его успех. Народу нужна надежда! Нужен символ. Культисты видели в ребенке мессию — он сделает её мессией. Маленькая девочка, что чудом спаслась в заварушке, которую устроили малефики, должные охранять покой короля и последние крупицы его сил. И именно Тито взял её под свое крыло. Защитил. Воспитал. Спас. Вырастил, как воспитал он Джованни. Да, всё так и будет. Это была не первая роковая ночь в жизни Тито.

Вскрикнули, взмахнув рукавами, лебедушки-фрейлины. Кто-то вытащил ножи. Не обошлось без восклика и чистой энергии ярости, прокатившейся по зале — один из культистов, разумеется, был малефиком-ренегатом, но Джованни пришил его к столу так, что кровь залила блюда, и чёрное колдовство рассеялось в воздухе, как ливень в жару. Художник, известный малый, привезенный Агатой из Сугерии, рванулся к окну, забыв о высоте мраморных палат, натолкнулся на слуг Тито, и те, почтительно приняв дурака в объятья, иссекли его печень ножами. Агате же Джованни отрубил голову одним мощным ударом меча. Вышло иронично, на взгляд Тито: она жаждала видеть голову бастарда на месте блюда, а в итоге именно её череп украсил пастуший пирог. На лице изменницы навек осталось запечатлено выражение растерянности и гнева.

Всё было кончено так быстро. Тишина, прерываемая шепотом молитв, воцарилась в имении Тито. Принцесса, кажется, ушла так глубоко в себя, что вообще не понимала, где и что происходит. Только глядела на голову матери перед собой и не плакала, а икала до слез в синих, как у Агаты, глазах. Паж, перегнувшись через спинку, запоздало прикрыл её лицо ладонями. Милостивый малый, каким пристало был рыцарю Ордена Доброй Вести. И Джованни хорошо о нем отзывался. Да, определенно, юнец прошел испытание, из него выйдет хороший Вестник.

Наконец, Тито сел в свое кресло и потянулся за кубком. От всех этих воплей заболела голова, а запах крови перебил аромат яств на столе.

— Уберите здесь, — морщась, приказал Тито слугам, глянул на церковников, — а вы можете быть свободны. Стоит ли мне упоминать что будет с трепливыми языками?

Церковники не подняли на прелата глаз, не кивнули, никак не отреагировали на залитый краснотой пол под своими ногами, когда покидали залу. Вместе с ними потихоньку растворялись в тенях слуги, тащили прочь проклятые тела культистов, их не скоро найдут среди умирающих от голода беженцев, или же в грязи каналов. Скоро зазвучит сталь в коридорах, охраняемых королевской гвардией, основная баталия будет там. Джованни и второй Вестник, Франк, уже отправились туда. Тито писал историю кровью, и вот что будет на следующей странице:

Вероломные малефики посягнули на жизнь Калахана. Под влиянием злых сил и безумия королевская гвардия схлестнулась сама с собой, лишила жизни и наследника Мэлруда, и его супругу. Удалось спасти лишь их невинную дочь… Волна чёрного безумия была остановлена доблестными ключниками. Отныне она пребудет под надежной защитой Церкви Вознесения.

Голову Агаты забрали последней. Девочка лишь слабенько-слабенько пискнула, и всё.

— Мальчик, подведи её ко мне.

Паж, сам немногим старше принцессы Деборы, поднял девочку с места и подтащил её к возвышению, на котором стояло кресло прелата. Тито оперся ладонями о подлокотники, подавшись вперед. Уже сейчас он видел, что дитя не вырастет в красавицу: сумма некогда величественных черт Мэлруда и строгих — Агаты вышла не слишком миловидной. Бледная, как моль, прозрачные ресницы, золотистые брови и паутинка волос. Губы алые от вишневого варенья, глаза мокрые и глупые, Тито больше разума встречал у диких животных, чем синеве детского взгляда.

— Не волнуйся, Дебора, — тихо обратился Тито к принцессе, — я позабочусь о тебе. Теперь тебе ничего не угрожает.

— Нет, — вдруг непокорно вскинула голову девочка. Прелат даже растерялся.

— Нет?

— Нет! Не Дебора!

Тито глянул на неё с прохладцей. Это точно была Дебора, прелат не раз видел её на службах и при короле. Неужели Агата и вовсе задурила своему ребенку голову? Кем она сейчас представится — самим Малакием, быть может?

— Кейлин.

Принцесса опустила взгляд на испачканный кровью подол.

— Дядя Феликс и тётя-волчица так сказали. Это значит… Значит «котёнок». Люблю котиков. А вы, дядя Тито?