Не будите Гаурдака

Часть четвертая ПОСОХ АГАФОНА

Невеселое предсказание Адалета о том, что отставшие от основной группы ренегаты постараются расправиться с Наследниками не мешкая, чтобы как можно скорее присоединиться к покинутым товарищам, оправдалось сразу, как только зеленая долина славного Багинота скрылась из глаз занявшей круговую оборону троицы.

Крупная точка, похожая на страдающего последней степенью ожирения стервятника, не так уж неожиданно отделилась от склона ближайшей горы и споро направилась им наперерез.

— Хель и преисподняя… — процедил сквозь стиснутые зубы отряг, поднимаясь во весь рост с самым огромным топором наперевес.

Иван занял позицию рядом, черный меч наготове, на челе — сумрачная решительность драться до последнего (Желательно — до последнего ренегата).

Сенька с ровно сияющим темно-голубым светом посохом на коленях осталась сидеть позади.

— Ты помнишь, что надо делать? — более чем слегка нервно полюбопытствовал через плечо ее супруг.

— Помню, — сосредоточенно отозвалась царевна. — Ничего. Просто держать его крепче, и всё.

— И никаких заклинаний?..

— Ты меня за кого принимаешь? — усмехнулась она и тут же проворчала: — И не маячьте вы перед глазами со своим арсеналом — все равно от него тут не будет никакой пользы, только картину загораживаете.

— Не картину, а тебя, — хмуро буркнул Олаф.

— С-спасибо… — растерялась Серафима, но не надолго. — Только без толку это всё, ребята. Заклинание Адалета или подействует, или нет. И если оно подействует, тогда магическими способами они нам причинить вред не смогут…

Обтянутый домотканым половиком деревянный щит шагов пять на семь приблизился к Масдаю десятка на три метров и замедлился, пропуская летящий во весь опор ковер мимо.

— Как тигр в засаде… — пробормотал напряженно Иван.

— Смотрят, с нами ли Адалет… — впился ледяными от бессильной ярости глазами в самодовольно ухмыляющиеся физиономии ренегатов рыжий конунг. — Увидели, что нет… Зубы скалят… варговы дети…

— Был бы с нами Адалет — они бы так нахально не глазели, — сурово сдвинул брови Иванушка.

— Вот, заладили: «Адалет, Адалет»… Вытащил с родного шкафа, облил, натравил половину колдунов Белого Света и бросил на произвол судьбы, ваш Адалет… Безответственный, выживший из ума старикан, вот он кто… — тихо, но истово забубнил Масдай, но его не расслышали.

— Они еще и руками машут!.. — в эту минуту возмущенно ахнул отряг. — Издеваются, реньи гады!

— А ты им в ответ помаши, — сумрачно хмыкнула Серафима.

Олаф послушался совета, но наполовину.

Сенька фыркнула.

Иванушка хоть и порозовел слегка, но дипломатично сделал вид, что комбинации из двух рук, записанных в регистре международных жестов и сигналов под номером один, не опознал.

Масдай одобрительно качнул краями и попытался на лету сотворить нечто похожее из всех трех сотен задних кистей.

С вражеского летающего объекта донеслись разъяренные, неподвластные цензуре вопли, перемежаемые обещаниями скорой болезненной кончины всей четверки.

— Сейчас начнется… — оптимистично предрек ковер и ускорил ход.

Сообразив, что пока они самозабвенно, но непродуктивно предаются сквернословию и хуле, их добыча успешно улепетывает, ренегаты спохватились. Высокий маг с длинными черными распущенными волосами вскинул ладони по направлению к уносящему что есть мочи кисти, ворс, основу, а, заодно, и пассажиров, Масдаю, и губы его зашевелились, беззвучно и мстительно выговаривая что-то, что должно было положить быстрый конец едва начавшейся охоте.

Вокруг его поднятых рук стремительно начало формироваться небольшое фиолетовое облако.

— …А если заклинание Адалета не подействует… — продолжила не оконченную ранее речь Серафима бесцветным потусторонним голосом.

Облако оттолкнулось от ладоней чародея, сжалось в плотный, почти черный комок и резво понеслось вслед их воздушному судну.

— Масдай, сзади!.. — отчаянно выкрикнула царевна, и ковер ласточкой нырнул к зияющему под ними ущелью.

Олаф повалился на Сеньку, Иванушка — на мешки с припасами, а налитый лиловой тьмой шар просвистел над самыми их головами и с глухим звоном чугунного мяча врезался в скалу.

— П-пронесло… — с дрожью в голосе выдавил Масдай и выровнял полет.

В месте встречи комка мрака с камнем торопливо расплывалось тошнотворно поблескивающее черное пятно.

— Интересно, что это было?.. — проговорила растрепанная Сенькина голова из-под торопливо поднимающегося на четвереньки сконфуженного конунга.

— Вернуться, поглядеть? — ядовито полюбопытствовал ковер.

Точка, замершая было неподвижно там, где встретилась с Масдаем, снова пришла в движение.

— Нет, не надо… Сейчас сами повторят… на бис… — кисло поморщилась царевна.

— Интересно, это заклинание Адалета сейчас помогло, или?.. — неуверенно проговорил Иван, неохотно вкладывая бесполезный меч в ножны и с болезненной неуверенностью вглядываясь в равнодушно-голубой посох Агграндара, почти заваленный теперь их вещами и ничем не отличающийся от любой другой хорошо обструганной и отшлифованной палки на всем Белом Свете, кроме эффектной подсветки.

— Тот, кто еще раз упомянет в моем присутствии имя этого старого оболтуса, до Шантони пойдет пешком!!! — рявкнул ковер, ускоряясь до предела и, Иванушка мог бы поклясться, оглядываясь через несуществующее плечо.

Сенька быстро коснулась посоха…

Ничего.

— Он должен потеплеть? Замигать? Стрелять молниями? — с надеждой устремил отчаянный взгляд на супругу лукоморец.

— Не знаю… — неохотно выдавила та. — Но пока не замечен ни в том, ни в другом, ни в третьем…

— Защитничек… — прорычал ковер. — Что тот был… кудесник… что эта… клюка…

Щит со сторонниками Гаурдака увеличивался в размерах медленно, но непреклонно.

— Почему они быстрее нас летят?.. — незаметно от юношей сравнивая предыдущий замер с новым (Раньше был один ноготь мизинчика, потом — полтора, сейчас — две фаланги), отчаянно пробормотала Серафима.

— Потому что их двое, — сквозь нити основы процедил хриплым шершавым голосом ковер.

— Всего на одного меньше, чем нас, — недоуменно заметил Олаф.

— Если не учитывать, что ты вместе со всем своим снаряжением весишь больше, чем пять нормальных человек! — сипя от натуги, рыкнул Масдай.

Если бы он был хоть одним нормальным человеком, с болью подумал Иванушка, то сейчас бы дышал, хрипел и спотыкался, как загнанная лошадь в пене.

— Так что ж мне, худеть прямо сейчас начинать?! — обиженно насупился конунг, положил руку на рукоять топора номер семь, и демонстративно сосредоточил всё внимание на преследователях.

— Приближаются… — с бурей эмоций в груди озвучил царевич и без того очевидный факт. — Высокий опять руку поднял… Подлетят поближе, чтоб наверняка, и…

— К-кабуча… — процедила Серафима и вдруг хлопнула себя по лбу.

Посохом.

И мгновенно сунула его мужу в руки.

— Вань, держи!!!

— Ты чего? — опешил Иванушка.

— У меня же лук со стрелами в багаже! Щас мы им поприближаемся… Давненько не брала я в руки шашек… и сабель… а мечей тем более…

Не имея в запасе лучшего варианта, царевич стоически стиснул в побелевших пальцах единственную их магическую защиту и стал ждать, во что же выльется Сенькина авантюра.

Насторожившийся как боевой конь при зове полкового рога отряг был срочно призван позагораживать всё, что у него получится, еще немного, и под защитой его мощного торса царевна быстро натянула на лук тетиву, выглянула боком из-за плеча Олафа, прицелилась и пустила стрелу.

Литое лиловое облако и легкая стрелка встретились и разминулись на полпути.

— Сзади!.. — успел объявить воздушную тревогу Олаф и впечатался лицом в теплый пыльный ворс.

Лукоморцы рухнули рядом, улучшая по мере возможностей аэродинамику и маневренность, и Масдай моментально нырнул вниз и скользнул вправо, как бы невзначай стряхивая на извивающуюся под ними дорогу топор номер шесть.

Ренегаты на адекватный, но неэквивалентный ответ преследуемых так ловко среагировать не успели, и в то мгновение, когда второй потерявший цель шар сделал попытку пробить нагретую солнцем скалу, со щита донесся короткий вскрик.

— Есть!!! — радостно подпрыгнула Сенька, ткнув кулаком в подбрюшье весело синеющего майского неба.

— Убит?.. — астматически прохрипел ковер.

— Надеюсь… — пытаясь разглядеть, что там происходит, пробормотала царевна из-под козырька ладони.

Преследующий их щит качнулся, словно невзначай, рыскнул, сбавил ход и остановился.

— Похоже, готов душегуб… — шумно выдохнул с облегчением и тоном знатока изрек Масдай.

— Почему ты так решил? — удивился Иванушка и прищурился с новой силой, бесплодно пытаясь разглядеть, что происходит в стане противника.

— Потому что на этих… дровах недопиленных… прости Господи… просто так не полетаешь. И надо или творить заклятья, или управлять ими. В лучшем случае, они могут висеть не падая, когда маг делает свои волшебные дела. А раз этот растопочный материал остановился, значит, оставшийся ренегат переключил внимание на подстреленного. И ему теперь не до нас и не до полетов. Пока.

— А ты откуда всё это знаешь? — уважительно округлил глаза отряг.

— Покопти-ка небо с моё, — самодовольно усмехнулся Масдай и слегка замедлился. — Не всё то роза, что пахнет, и не всё то ковер-самолет, что летает… Вот отдышусь маленько, и дальше — на крейсерской скорости, бодрым шагом… Так, глядишь, из этих проклятых гор и выберемся…

Но отдышаться ему не пришлось.

Медленно-медленно поначалу, но с каждой минутой все быстрее и быстрее зависшая было неподвижно точка снова принялась увеличиваться в размерах, пока не стало отчетливо видно выпрямившегося во весь рост высокого человека в сером плаще, и рядом — другого, опустившегося на одно колено, ссутулившегося и держащегося за правое плечо, но живого и готового к бою.

— К-кабуча… — простонал Масдай, и снова рванул вперед, что было сил, будто не было давешнего спринта, закладывая вираж вокруг вставшего на их пути крутого бока скалы.

И, естественно, только зловредный порыв попутного ветра был виноват в потере двух топоров поменьше, для ювелирной работы, как рекламировал их сам выковавший их отряжский оружейник.

Но Олаф этого не заметил.

Не отрывая взгляда, он, как и двое его друзей, смотрел на то, как высокий патлатый маг переменил позу, растопырил пальцы, будто готовился к игре в ручной мяч, и стал на глазах окутываться мерцающей золотыми звездочками вуалью.

— А если еще раз попробовать?.. — вопросительно глянул отряг на Сеньку. — Давай, загорожу.

Ту упрашивать долго не пришлось.

Нырнув за широкую спину живой ширмы она споро проделала операции заряжания и прицеливания и торопливо пустила стрелу.

Коснувшись золотой вуали, стрела вспыхнула красным светом, словно раскаленная, и рассыпалась в прах.

Показалось им, или нет, но высокий колдун неприятно улыбнулся.

— А вот это — кабуча, габата, апача и полный дрендец на холодец… — тихо произнесла Серафима, и имела в виду каждое слово, что бы оно ни значило.

Новая вспышка заставила друзей вздрогнуть и пригнуться: из скрюченных пальцев их преследователя вырвались две лиловые молнии, и с треском раздираемого сукна метнулись к неистово рванувшему вперед и вверх Масдаю.

Мимо, мимо…

Еще две…

Мимо, снова мимо…

Щит приблизился настолько, что отталкивающая торжествующая ухмылка длинного ренегата из воображаемой превратилась в ясно различимую, и больше уже не нужно было гадать, показалось им, или нет, и по губам вполне ясно читалось холодно-летальное «не уйдете, не уйдете, не уйдете…».

Двойные молнии следовали одна за другой, и интервал между ними сокращался с каждой парой пусть на долю секунды, но постепенно и непреклонно, как и дистанция между безумно финтящим и крутящимся Масдаем и идущим ровно летательным аппаратом ренегатов.

Беззащитный перед оскаленной пастью магии отряд уже пытался не противостоять, а просто удержаться на ковре, сохранив при этом свои нехитрые пожитки и самое главное сокровище, с каждым мгновением теряющее в их глазах ценность все больше и больше.

Посох Агграндара.

Удар молний.

Финт.

Еще удар.

Уход влево.

Удар.

Вираж.

Удар.

Нырок.

Удар…

Масдай хотел метнуться вправо, но перед самым носом его, откуда ни возьмись, возник скальный карниз.

В последний миг сумел он вывернуть, едва не стряхнув пассажиров, и тут случилось то, что должно было случиться этим утром рано или поздно.

Очередной удар парных молний накрыл его сверху и снизу.

Грохот ослепительной лиловой вспышки, окрасившейся на краткий миг золотом, заглушили торжествующие выкрики двух волшебников со стремительно несущегося за жертвами щита.

— Ага, достали!!! — радостно проревел высокий, пьяный адреналином боя, и в порыве ликования бросился обнимать раненого товарища. — Кабуча, кабуча, кабуча!!!..

И поэтому они не успели ни увидеть, ни понять, что произошло, когда сдвоенные фиолетовые молнии ударили сверху и снизу в их воздушный корабль.

— Не видать…

Иван снова и снова обозревал безмятежно-чистый горизонт на востоке, прикрыв глаза от распалившегося-раскочегарившегося полуденного солнца, и упрямо не веря в случившееся.

— Что это было?.. — слабо простонал утомленный Масдай, плетущийся уже даже не на крейсерской скорости, а на скорости прогулочной одновесельной лодчонки.

— Не знаю, — честно ответил Олаф, с тихим изумлением и страданием разглядывая оплавленные кончики рогов любимого головного убора. — Ты отвернул от скалы, молния грохнула над головой — как молотом по кумполу… Я будто оглох и ослеп… думал, всё, отлетался, понеслась душа в Хеймдалл… А как в голове чуток звенеть перестало, гляжу — вроде и не отлетался… Только шлем жалко… А три топора так и вовсе расплавились без остатка… кто бы мог подумать… хеловы волхвы…

— Кель кошмар… — неопределенно промычал ковер.

— Сень, может, ты чего видела?.. — бросил исследовать пустое небо и обратил мутный взор на супругу Иванушка.

— Да ты что, Вань, молнией по голове получил? — просипела Серафима. — У меня до сих пор искры из глаз сыплются, а в голове — соревнования звонарей в полном разгаре… Откуда мне знать, куда они провалились… чтоб они провалились…

— А, может, это посох Ада… Агграндара?.. — взгляд Олафа упал на мирно лежащий под их пожитками знак магического отличия покойного волшебника.

Масдай презрительно фыркнул пылью, давая понять, что он думает о такой нелепой идее, но вербально возразить не сумел: других объяснений их чудесному выживанию и не менее загадочному исчезновению преследовавших их колдунов не было даже у него.

Пропали их враги окончательно, или сделали перерыв на обед, искушать судьбу четверка переживших магическую атаку не стала, и ковер снизил высоту полета до предела, чтобы заметить его издалека между вершин было невозможно.

Теперь они летели всего в паре метров над дорогой, почти касаясь брезентовых крыш редких пока возов и бодро колышущихся перьев странствующих рыцарей, растянувшись плашмя, головами в разные стороны, настороже.

Иногда любопытные до новостей из Багинота и Лотрании путники выкликали приветствия и вопросы.

Иногда Масдай им отвечал.

В ста процентах случаев повторных попыток заговорить больше не следовало.

— Это не отношение… Это сегрегация, дискриминация и обструкция по шерстяному признаку в одном лице… и лицо это — моё… если бы оно еще у меня и было… Но его у меня нет… а сегрегация, дискриминация и обструкция всё равно есть… и это — еще одна вселенская несправедливость… — довольный в глубине своей мохеровой души производимым на невинных путешественников эффектом, воодушевленно брюзжал ковер. — Почему когда какая-нибудь глупая птица несет вызубренную чушь, все умиляются и ахают? Почему когда поет аляповато раскрашенная деревянная коробочка, все улыбаются? И почему, когда то же самое слышат от уважаемого и рассудительного ковра, старше и мудрее их всех вместе взятых…

— Так ты еще и петь умеешь? — искренне удивилась Серафима, тактично пропустив момент с «вызубренной чушью».

— Вот видите!!!.. — мученически простонал Масдай, заставляя шарахнуться проходившую под его животом артель каменщиков.

— Если хочешь, можешь нам что-нибудь исполнить, — вежливо предложил Иванушка. — Мы с удовольствием послушаем.

— Ненавижу пение, — буркнул Масдай.

— Так чего же ты?.. — удивился Олаф, тем не менее, не стараясь скрыть облегчение.

— Но ведь мог бы и любить!.. И тогда кто мог бы представить себе мои всепоглощающие моральные терзания, мучения душевных страданий, можно даже выразиться, если бы…

Что было условием страданий терзаний старого ковра, узнать людям так и не удалось, потому что лопоухий мальчишка, с комфортом расположившийся на тащившейся в Багинот телеге, груженной горшками и тарелками, тщательно переложенными прошлогодней соломой, вдруг задрал голову, ткнул вверх пальцем и во всеуслышание произнес:

— Бать, гляди-ка!.. А вон еще один летит!..

— Где?!

Недоверчивый голос гончара был полностью продублирован и заглушен дружным квартетом с неба.

— Вон там, из-за той горы только что показывался! — довольный привлеченным вниманием, сообщил мальчик, усердно указывая в район предполагаемого появления вражеской авиации.

— К-кабуча…

Яркий день мгновенно потерял свои краски и свет.

В ушах засвистел холодный ветер.

— Масдай, давай от дороги уйдем, — просительно положил на густой теплый ворс вспотевшую ладонь Иванушка. — Не собьемся ведь с пути?..

— Как собьемся, так обратно набьемся, — хмуро буркнул ковер, уже сворачивая и теряясь среди серых крутых каменных боков скал. — Если живы будем…

Пассажиры, даже не доставая из ножен и чехлов бесполезного оружия, просто присели на корточки, спина к спине, и молча уставились в изрезанное рваными вершинами чистое небо.

Единственной их надеждой на спасение на этот раз был шанс вовремя заметить преследователей и попытаться затеряться на фоне бескрайнего горного ландшафта.

До боли, до рези в слезящихся глазах вглядывались беглецы в каждую подозрительную точку, попадавшуюся то и дело в поле их зрения, вздрагивая каждый раз, когда она слишком быстро росла или направлялась в их сторону.

Птица…

Птица…

Снова птица…

Опять…

Устав от их нервных выкликов, Масдай, тихо радуясь, что специфика анатомии не позволяла ему слечь с сердечным приступом, уже не обращал на них внимание, а угрюмо сосредоточился на скрупулезном следовании рельефу Багинотской горной гряды. Он уже не летел, а крался вдоль шершавых круч цвета старого шифера, касаясь их то одним краем, то другим. Он то спускался почти до самого дна глубоких расселин, то следовал до мельчайшего капризного изгиба руслу горной реки, то поднимался и опускался вдоль неведомых людям недоступных перевалов, скребя животом по камням и прильнув боком к отвесным стенам…

— Скоро вечер… — облизав пересохшие от волнения и давно забытой жажды губы, хрипло прошептала Серафима, автоматически поглаживая пальцами упругий изгиб дуги любимого лука. — До темноты продержаться, а там где-нибудь на ночь приткнемся…

— Я и ночью могу лететь, — еле слышно прошелестел ковер. — Если звезды будут. Вы привал сделаете минут на несколько, и вперед. Повезет — за ночь оторвемся и потеряемся. Ренегаты тоже люди, и кушать и спать хотят не меньше вашего. А отдохну я днем. Найдем где-нибудь славную теплую печку или каминную полку…

— Хорошо, — почти беззвучно прошептал Олаф. — Согласен со всем… кроме того, что они тоже люди… Если бы не Серафима… я бы сказал, кто они есть на самом деле…

— А ты скажи, — посоветовала Сенька. — Я глаза закрою.

Отряг ухмыльнулся, но на провокацию не поддался.

— А сколько еще до этого вашего… Мильпардона?.. — вместо этого спросил он.

— Еще дня полтора лету, — не без труда отыскав на огромной карте маленький городок, приютивший всемирно известные ВыШиМыШи, сообщил Иванушка.

— Долго…

— Прорвемся, — решительно нахмурилась царевна.

— Если не порвемся… — невесело хмыкнул Масдай. — Вы за воздухом-то глядеть не забывайте, оптимисты…

— Да мы не забыва…

Они не сразу поняли, что вынырнувший из-за ближайшей скалы загадочный черный плоский предмет неправильной формы и непонятного происхождения и две съежившиеся на нем фигуры, покрытые редкими клочьями обгоревшей одежды, и есть те грозные преследователи, от кого они так успешно скрывались почти весь день.

— …не забыва…

— Вот они!!!

На этот раз спастись у застигнутого врасплох, давно оставшегося без защиты волшебника отряда не было ни единого шанса.

Сенька схватилась за лук, Олаф — за топоры, Иван — за меч, Масдай затормозил и включил реверс…

Но слишком поздно.

Отклоненная пренебрежительным взмахом руки одного из чародеев, стрела прошла мимо.

Торжествующе смеясь, высокий чумазый маг с единственным жидким подпаленным клочком шевелюры на вымазанном сажей темечке — территории выжженных волос — упруго выпрямился во весь рост. Он стремительно выбросил руки перед собой, и с почти физически ощутимым в радиусе ста километров удовольствием выплюнул два заключительных слога заготовленного заранее смертоносного заклинания в застывшие от внезапного осознания своей судьбы лица загнанных жертв.

Из скрюченных пальцев колдуна вылетели десять изломанных черных молний и, в миг преодолев разделявшие их два десятка метров, почти одновременно накрыли трескучей сетью ковер и его пассажиров.

Свист отклоненной снова стрелы…

Отчаянные вскрики…

Ослепительная черная вспышка, подернутая золотом…

Ликующий смех…

Оборвавшийся вдруг пронзительным двойным воплем.

Потому что совершенно непонятно и необъяснимо молнии, словно спружинив от на мгновение раньше окутавшего беглецов золотого облака, как выполнившие команду верные псы, радостно устремились к ничего не подозревающему хозяину и его партнеру, набросились, сжали в горячих объятьях…

Обугленные останки щита полетели, кувыркаясь, в оголтело бушующий внизу горный поток.

Остановился ковер только через полчаса, зависнув над неведомым ущельем, и только потому, что пролететь еще хотя бы сантиметр он уже не смог бы и под страхом быть навечно погруженным в кипящую под ними на перекатах речку.

— Х-хель и преисподняя… — простонал сквозь зубы едва пришедший в себя отряг, с усилием отдирая гудящую как набат голову от пахнущего горелой шерстью и почему-то жженым волосом ворса Масдая. — В-второй раз за день…

— Т-тенденция, однако… — слабо усмехнулась в ответ Серафима и осторожно разлепила глаза. — Бог т-троицу… любит…

— Чур тебе на язык… — сердито прошуршал Масдай и снова утомленно умолк.

Иванушка смахнул с покрасневшего от ожога лба подпаленную челку, непроизвольно охнул, и слегка осоловелым взглядом воззрился на чистое майское небо, накрывшее их своим куполом.

Так…

Глаза сверху…

Значит, спина снизу.

Мысли бродят…

Значит, мозг на месте.

По-крайней мере, головной…

Олаф справа.

Значит, Сеня… Сеня…

Как называется это направление, которое сверху, но когда ты лежишь?.. То есть, если бы стоял, оно было бы сверху, но вот ты лег, и оно стало… сбоку?.. с торца?.. с торса?.. с тороса?.. с торшера?.. Нет, это вообще не то…

— Где посох? — просипел справа хриплый голос отряга.

— Подо мной где-то… — туманно сообщил и закашлялся голос супруги с неидентифицированного направления в районе Ивановой макушки.

Послышался шорох мешков с припасами, отделяемых от заваленной ими Сеньки, и в поле зрения Иванушки появилась родная растрепанная голова. Обгорелые закопченные пряди разной длины весело торчали в разные стороны, делая любимую жену похожей на инструмент для чистки труб и дымоходов и его владельца одновременно. Измазанная копотью физиономия заботливо заглянула ему в лицо, тронула кончиками пальцев лоб и сочувственно сморщилась.

— Больно?..

— Нет, ерунда… В Шатт-аль-Шейхе на солнце хуже обгорал… — храбро улыбнулся Иван и сделал почти успешную попытку сесть.

Небо и горы испуганно метнулись в разные стороны, в голове взорвался годовой запас вамаяссьских фейерверков, и он снова обрушился на всевыносящую спину надежного Масдая.

— Ничего, полежи, приди в себя… — успокаивающе проговорила Серафима. — Кстати, ты в курсе, что у тебя не только солнечный ожог, но и солнечный удар?

— Ч-что?..

— Я говорю, что мне всегда было любопытно, как ты будешь выглядеть в старости…

— Ч-то?!..

— Лысый череп тебя нисколько не портит, вот я на что намекаю, — уже почти сердито сообщила супруга. — Почти. По-крайней мере, не настолько, чтобы прямо сегодня подавать на развод.

Иван схватился за голову…

Она была покрыта редкими островками жженых волос и с готовностью отозвалась такой же нудной тупой болью ожога первой степени, как и лоб.

От резкого движения куртка и рубаха на его плечах осыпались на спину Масдая плотным черным пеплом, и тут же были унесены порывом легкомысленного ветерка.

— Ничего себе… — забыв про головную боль и нудящие ожоги, прошептал Иванушка.

— Зато шапка целая, — весело сообщила Сенька, выудила у него из-под спины отряжский летний малахай из шкуры варга — подарок Фригг — и услужливо вложила ему в руки.

— Репка недожаренная… — с жалостью погладила ощетинившуюся обгорелой шевелюрой мужнину голову царевна. — Хотя… могло быть и хуже.

— Это как? — испугался Иван.

— На твоем месте могла быть я.

Олаф фыркнул в кулак.

— А посох… тоже целый?.. — смутился лукоморец и поспешил перевести разговор на что-нибудь более нейтральное и конструктивное.

— Щас поглядим… — пробормотала Серафима и извлекла на всеобщее обозрение из груды погибшего багажа гениальное творение Агграндара.

Посох был цел — ни подпалины, ни выщерблины, ни трещины, только…

Показалось им, или нет, но светиться он стал как будто слабее?..

— А где… эти? — спохватился вдруг Иванушка и снова попытался вскочить.

— Опять пропали, — поспешил рассеять его опасения ковер. — Молнии как ударили, у меня все перед глазами завертелось, полыхнуло, посыпалось… а только рассеялось — я тут же такого ходу дал, как в жизни не летал, даже в детстве, когда мы с братьями в салочки играли… Едва гору не снес с перепугу… А, может, и снес… Но их к тому времени в поле зрения уже и духу не было… вроде. По-крайней мере, не гнались. И после я их не видел.

— Может, с ними что-нибудь случилось? — резонно предположил Иванушка.

— Вот только не надо намекать, что я должен был отправиться на их поиски, чтобы помочь в случае чего, Иван Симеонович! — едва не дымясь теперь еще и от благородного возмущения, горячо фыркнул ковер.

— Да нет, я вовсе это и не имел в виду… — смутился отчего-то лукоморец.

Отряг оторвался от задумчивого изучения обугленных остатков своей рубахи под слегка оплавившейся кольчугой на целом и невредимом правом боку, и снова уставился на посох.

— А Ада… волхв с именем на «А»… — благоразумно-вовремя вспомнил он угрозу ковра, — не говорил, как именно посох Агграндара будет нас защищать?

— Нет, не до этого было… — с сожалением покачала головой царевна. — Просто сунул в руки на бегу, наказал держать покрепче и далеко от него не отходить, и был таков…

— По-моему, это был очень хороший совет, — переглянувшись, в один голос постановили все.

Помывшись в горной речке и избавившись на берегу от всего, что двойное попадание молний не пережило — половины одежды, пары мешков, недельного запаса обугленной до состояния кокса провизии, чашек, кружек и котелка, от которого остались только ободок и донышко, соединенные друг с другом приварившейся ручкой, а также того, что когда-то было Сенькиным луком со стрелами, отряд утомленно присел на бережку и, меланхолично бурча пустыми животами, задумался о месте ночлега.

Шерстяная спина летящего Масдая, конечно, хороша, но после сегодняшних кульбитов и потрясений отдых был нужен даже ей.

А им — хотя бы ужин, не говоря уже о такой декадентской роскоши, как ночевка под крышей, обильный завтрак и горячий травяной чай.

Иванушка, пугая и смеша супругу новой прической одновременно, снова расстелил карту, смахнул с глаз одинокую челку, и принялся изучать заросли Багинотских гор, изображенных неизвестным картографом на желтом пергаменте как плотная череда кротовых куч.

Никаких рек, речушек и даже ручьев к западу от нарисованной Багинотской долины не было и в помине, и посему на пытливый ум троицы автоматически напрашивались два вывода. Либо они, сбивая преследователей с толку, заодно сбили с него и себя и невзначай очутились там, где ближайшая река протекала — непосредственно в пригороде Мильпардона, либо жизнерадостно бегущая мимо вода коварно вырвалась из-под спуда гор уже после начертания адалетовой карты.

Даже не подвергаясь обсуждению, оба варианта получили саркастическое «Ха!» от всех троих, а исследователи этой территории — неведомые труженики линейки и теодолита — еще и персональное «шарлатаны и мошенники хеловы» от отряга.

Прояснению их текущего положения в пространстве это помогло мало, но души мятущиеся облегчило, и на здравую мысль натолкнуло.

На скору руку почистив устало растянувшегося в безопасном удалении от воды Масдая, троица погрузила на слегка подпаленную мохеровую спину оставшиеся скудные пожитки, состоявшие, главным образом, из последнего запасного Олафова топора, «сокровища Багинота» и Агграндарова посоха, и снова поднялась в воздух, выглядывая в шесть глаз на этот раз не столько угрозу с неба, сколько ровное сухое место, где можно было бы хотя бы разложить костерок и разлечься самим, если уж это было всё, что оставила им по части удовольствий и развлечений на сегодняшний вечер и ночь капризная судьбинушка.

Но то ли забыла про них, наконец-то, злодейка-судьба, то ли решила, что наигралась достаточно, но вдруг Масдай радостно ахнул, резко заложил вираж влево, огибая отвесную скальную стену, и нетерпеливо спикировал, как кот на сметану.

— Дом!!! — вырвалось синхронно-восхищенное из всех трех глоток, будто строение, представшее их истомленным взорам, являлось если и не сказочным дворцом с вывеской «Обслуживание путешественников круглосуточно», то пятизвездочным постоялым двором с большой кухней и теплой печкой.

Мягко приземлившись на еле видной тропинке у самой калитки, Масдай с чувством выполненного долга вытянул кисти и обмяк.

— Конечная… — в изнеможении сипло выдохнул он. — Выходим, граждане, согласно купленным билетам… Ковер дальше не идет.

Граждан долго уговаривать не пришлось: подхватив оставшийся багаж и проворно скатав Масдая, заметно повеселевший отряд дружно промаршировал через неприкрытую калитку прямиком к крыльцу.

Называя обнаруженное в добрый час их воздушным кораблем строение «домом», при ближайшем рассмотрении постановили друзья, они явно поторопились.

Ибо чем ближе подходили они, тем быстрее стрелка их встроенного домометра соскальзывала с отметки «дом» до «избушка». Метрах в пяти от цели она съехала до «хижины», в трех, дернувшись, сползла на «лачуга» и, у самого порога, отчаянно дрогнув, свалилась к «халупе», да там и застряла, потому что ниже делений уже не было.

Но на безизбии и халупа — дворец, и Иванушка, как самый дипломатически подкованный и вызывающий доверие (После отчаянного шипа супруги «Шапку надень!!!») из всех троих, постучал учтиво в косяк.

Первым и единственным вызванным эффектом был локальный обвал строительного мусора из-под стрехи на весьма своевременно нахлобученную Сенькой на свежеподжаренную голову варговую шапку.

— Стучи еще, — решительно посоветовал конунг. — Или, может, высадить эту доску гнилую к варговой бабушке? Вместе со стеной?

— Ты что?! — ужаснулся Иван. — Мы же в гости пришли!

— А, может, дома никого нет! И будем мы тут стоять, пока небо не упадет на землю! — хмуро буркнул отряг, но от действий, направленных на повреждение чужой собственности временно воздержался. — А так зайдем, поглядим. Если хозяева дома, мы все снова выйдем на двор и дальше стучать станем. Я же культурный человек, за кого вы меня принимаете!

Пока его друг не прибег к своему плану действий или не заставил всё-таки объяснить, за кого они его принимают, что было бы во много раз хуже, царевич торопливо постучал еще раз.

И еще.

И снова.

— А и кхто энто там? — через полминуты после этого недовольно проскрипел изнутри слабый старушечий голос.

Дверь приоткрылась на три сантиметра, в лучах заходящего солнца блеснул серый, по-стариковски мутный глаз, и тут же снова захлопнулась.

С той стороны послышался шум, имеющий только одно объяснение.

В дверную ручку торопливо засовывалась щетка.

— А вот сейчас я на вас, стукунов, собак-то спущу, спущу!.. — грозно пообещала ушедшая в глухую оборону бабка.

— А у вас есть собаки? — удивился Иван, оглядывая быстро погружающийся в сумерки двор в поисках если не нагло манкирующей своими должностными обязанностями стаи, то хотя бы ее резиденции.

— А вот и есть! — голос хозяйки неуловимо дрогнул. — Они, наверное, с мужиком моим и сыном барана ушли искать. Но вот как вернутся, как вернутся — будете знать, как бедную женщину ночами пугать! Они у меня ох и свирепушшие, сама боюсь!

— Кто? Муж и сын? — дотошно уточнил Олаф, и глаза его озарились надеждой не только на кров и еду, но и на славшую драчку.

— И муж и сын тоже! — воинственно объявила старушка. — И нечего мне тут зуб заговаривать!

— В смысле, зубы? — вежливо уточнил Иванушка.

— Чего есть, того и говорю! — строго отрезала бабуся. — Чужих зубов мне не надо, но и свой никому в обиду не дам!

— Так бабушка, мы ж вас не обижать пришли! — приникла к щели, пробежавшей вдоль косяка, Серафима. — Мы — путешественники, с дороги сбились. Нам нужно поесть бы чего-нибудь, хоть крошечку малую, и поспать…

— А потом снова поесть, — с готовностью договорил за нее отряг.

— Ха! Рассказывайте мне сказки! — презрительно фыркнула из-за двери старушка. — С дороги они сбились! Да от дороги сюда по горам три дня пешком ползти, если шею раньше не сломите! Чтобы так заблудиться, десять лет тренироваться надо!

— А мы способные, — обиженно пробубнил с плеча конунга Масдай.

— Мы вам заплатим, бабушка! Золотой кронер! С каждого! — отчаянно воззвал лукоморец вслед ускользающему ужину, непромокаемой крыше и ставшему уж совсем эфемерным завтраку.

— С каждого! — саркастически повторила за ним хозяйка. — Да что вы мне тут мозги полощете! Если платить нечем — так так и скажите… А то — «по мешку золота за миску похлебки, по сундуку за каравай»!.. Ох, молодежь, молодежь…

— Нет, так мы ведь это… мы ведь не того… — не нашел контраргументов отряг. — То есть, что ж нам тогда?.. Идти, что ли?..

— Да ладно, куда вы на ночь глядя пойдете, балаболы… — послышался вздох из неглубоких недр домишки. — Что с вами уж делать, раз приперлись… Если спать негде, ступайте на сеновал, это за домом, двери граблями беззубыми подперты… Да козу с козушками не беспокойте — а то молоко высохнет.

— А поесть?.. — жалобно протянула царевна.

— Да принесу я вам, принесу… — ворчливо проговорила старушка. — Кашки вот пшенной сварю на молочке, и принесу. Только в дом ко мне не ходите. А то разгуливают тут всякие, а потом ложки пропадают…

— Спасибо! — заулыбалась команда и маленькой, но воодушевленной толпой повалила в поисках ворот обещанного рая на земле, припертых сломанными граблями.

После божественного вкуса каши на концентрированном козьем молоке и котелка обжигающего кипрейного чая на сон потянуло даже Масдая.

Иванушка, с тихой завистью глянув на товарищей, в один миг унесшихся в царство снов и сновидений в обнимку с ковром, боком пристроился у слухового оконца, надвинул на мизинец женино кольцо-кошку, раскрыл на первой странице самую дорогую на Белом Свете книжку и принялся за чтение, не забывая прислушиваться сторожко к шороху плавно подползающей ночи.

На улице меж тем стало совсем темно.

Погасло бабкино окошко.

Зажглись мелкие несортовые звезды и кривоватый осколок луны.

Ночь опустилась на багинотские горы, щедро и надежно укутав до утра перевалы и вершины роскошным черным бархатным покрывалом.

Еще одна ночная вахта пошла своим чередом…

Дочитав до конца третьей главы, лукоморец оторвал взгляд от мутно сереющей в ночи страницы, поискал и не нашел на старом месте тонкий месяц, и потер тыльной стороной ладоней уставшие глаза.

Интересно, сколько времени прошло?..

Вернулись ли уже старушкины муж и сын? Нашелся ли глупый баран? Наверное, если бы вернулись, собаки бы лаяли? Или нет?..

Скоро ли утро?

Пытаясь определить, в какой стороне находится восток, царевич высунул голову в оконце и покрутил ей во все стороны. Но то ли до рассвета еще было далеко, то ли восток этой ночью расположился в направлении прямо противоположном их апартаментам, но никаких признаков восхода Иванушке отыскать не удалось, и он с легким вздохом втянул приятно охлаждаемую ночным ветерком оголенную горячую голову обратно в сарай.

И замер.

Показалось ему, или нет, но под оконцем как будто скользнули две тени…

Дед и сын?

Или…

Осторожно, словно крался по лежбищу спящих крокодилов, Иван снова высунул голову наружу и прислушался.

Трещала наперебой, взяв в окружение бабуськину усадьбу, дивизия цикад.

Ухала где-то удивленно ночная птица.

Рассеянно шелестел листьями старых вишен вокруг сарая сонный ветерок.

Вздыхала и шуршала внизу, в сарайке, неугомонная козья семья.

А шаги…

Шаги…

Шаги…

Иванушка покачал головой.

Никаких шагов слышно не было.

И голосов тоже.

Показалось…

Или и вправду проходили хозяйкины домашние, поглядели, все у них спокойно, обошли и вернулись другим путем.

Но всё равно надо быть настороже.

Решив так, лукоморец снова втянул всё, что могло протиснуться через окошко в сарай, пристроился на старом корыте и взял в руки упавшую в сено книгу.

До утра еще, видать, долго.

Перевернув страницу на начало главы четвертой, он обвел внимательным взглядом их молчаливую мансарду, неровные горы сена, безмятежно спящих спутников…

Всё тихо и спокойно.

Только посох Агграндара мирно освещал ровным, но сильным золотистым светом непроглядную тьму сеновала.

Утро настало исподволь.

Одну минуту Иванушка изучал взгляды Антонио Гааба на экономическое устройство нового королевства, перемежаемые афоризмами и остротами, заставившими себя цитировать уже второй век после его смерти, при помощи Серафиминого кольца. А другую — почти неуловимо — лист фолианта осветила розовая заря.

Почти радостно лукоморец захлопнул книжку и растолкал покойно почивающих бок о бок жену и друга.

— Чеготакого?.. — сонно пробормотал из-под них Масдай.

— Кукареку! — бодро ответствовала Сенька. — Пять утра — в ВыШиМыШи пора!

— А, может, вы как-нибудь без меня?.. А я вас потом догоню?..

— Ага, — с готовностью отозвалась царевна. — Пешком. На кистях. Тыгыдыч-тыгыдыч.

Не углубляясь в уговоры, отряг нахлобучил любимый шлем, закинул за спину топоры, сноровисто скатал ковер и водрузил его на плечо.

— Ну, что? Всё спокойно было? — словно спохватившись, повернул он голову к Ивану. — А то я, кажется, так дрых, что хоть тут гром будь, хоть молния, хоть мировой пожар — не проснулся бы.

— Д-да нет, всё спокойно, — пожал плечами их штатный ночной дозорный.

— Посох! — воскликнула за их спинами Сенька.

— Что?! — подскочили юноши.

— Гораздо мутнее стал… если мне не кажется…

Но ей не казалось.

— Заряд кончается? — предположил Масдай.

— Так быстро?

Лица путников вытянулись.

— Наверное, кончается… — неохотно признал за всех Олаф. — Надо торопиться в Шантонь.

— Надо, — согласились его спутники и охотно заторопились.

К избушке-развалюшке за утренней кашей.

Расплатившись с ошеломленной хозяйкой четырьмя золотыми багинотскими кронерами — по одному за постояльца, как обещали — путешественники водрузились на ковер и первым утренним рейсом выбыли в сторону Эльгарда.

Следуя старушкиным указаниям, ковер быстро нашел дорогу, сориентировался, и бодро помчался к цели, показательно игнорируя восторженные и изумленные восклицания пеших и конных странников с серой каменной ленты внизу.

— А муж с сыном ее так где-то в горах и заночевали, видать… — рассеянно проговорил Олаф несколько часов спустя, когда впереди горы стали расти уже не вверх, а вниз, что было верным признаком приближающейся равнины.

— Если они у нее вообще есть, — не отрывая напряженного взгляда от небосклона у них в арьергарде, сказала царевна.

— Почему ты так решила? — оторвался от созерцания своего сектора ответственности и удивился Иван.

— А ты при свете дня ее хозяйство видел? — оглянулась на него жена. — Сарай косой, дровяник кривой, дом раненый на все углы, крыша поехала…

Юноши задумались над ее словами.

Но первым молчание нарушил Иван.

— А кто же тогда, пока вы спали?.. — обращаясь, скорее, сам к себе, нежели к спутникам, недоуменно сдвинул он брови и тут же болезненно поморщился от потревоженного ожога.

— Что?! — подскочили все трое, включая Масдая.

— Да нет, ничего, ничего, всё ведь мирно было!.. — отпрянул от них лукоморец и успокаивающе вскинул ладони. — Просто среди ночи мне показалось, будто два человека тихонечко прошли мимо нашего сарая… и я подумал, может, это хозяин и сын… но если их вообще в природе не существует — значит, просто померещилось… ведь если бы это были ренегаты, мы бы до утра… до утра…

— Что? — снова подалась вперед вся троица.

— Посох, — плоским голосом выдавил лукоморец. — Он же голубой. А ночью светился золотом. А утром стал тусклее…

— И что это значит? — тупо уточнил Масдай.

— Это значит, — Серафима одарила мужа взглядом, приберегаемым до сего момента, вообще-то, специально для про-Гаурдаковской коалиции, — что у таких часовых… такими часовыми… таким часовым… растаким… и разэтаким… часовым…

Иванушка покраснел и пристыженно втянул повинную голову в плечи.

— … таких часовых книжек надо пожизненно лишать!!! — безжалостно договорила она. — Без права переписки!

Приговоренный к высшей мере наказания и сознавая всю ее справедливость до последней буквы, царевич развел руками, пробормотал сбивчивые слова раскаяния и прощения и, готовый искупить вину чем получится, с удвоенном рвением уставился в пустое синее небо на юге.

А с запада на них надвигалась гроза.

Первые капли дождя застигли их ближе к вечеру на подлете к большому и веселому городу на самой границе Эльгарда и Шантони.

— «Добро пожаловать на весеннюю моринельскую ярмарку», — прочел Иванушка красные буквы на желтой растяжке над дорогой, ведущей в город.

— Ярмарку? — оживился Олаф.

— Ярмарку?.. — скис Масдай.

— Ты что-то имеешь против весенних моринельских ярмарок? — удивилась довольно воодушевившаяся при этом праздничном слове Сенька.

— Против ярмарок — нет, — недовольно пробурчал ковер, брезгливо подергивая кистями, смахивая первые крошечные теплые капельки. — Чего я не люблю, так это переполненных постоялых дворов, гостиниц и прочих таверн, где приличной печки и целой крыши не найти и с городской стражей. И вообще — не знаю, как вы, а я приземляюсь. Погода нелетная.

В таких вопросах спорить со старым ковром было бесполезно, и уже через три минуты в город, не без удовольствия разминая затекшие за день ноги, вступили трое пеших путников и одно средство передвижения, прикидывающееся обыкновенным предметом роскоши.

Первым горожанином, попавшимся им навстречу, оказался подвыпивший сухощавый усатый мужчина в соломенной шляпе и со связкой кур подмышкой, не слишком успешно пытавшийся открыть калитку собственного домика.

— Скажите, пожалуйста, где находится ближайший постоялый двор? — обратился к нему Иван.

— И весенняя моринельская ярмарка, — нетерпеливо присоединился к опросу свидетеля отряг.

Мужичок при виде увешанной сталью и закованной в сталь рыжей рогатой громады значительно протрезвел, нервно сглотнул, прижал кур к себе и быстро ткнул дрожащим пальцем в ту сторону, откуда пришел.

— Там.

— Что из вышеперечисленного? — учтиво уточнила царевна.

— Всё, — коротко сообщил куровладелец и юркнул во двор, хлопнув неуступчивой калиткой так, что отвалилась и упала в пыль медная ручка.

— А вам с какой целью? С набегом? — высунулась из-за соседнего забора грузная чернявая тетка в синем с белыми лилиями чепце и таком же платье, одним взглядом оценила род занятий одного гостя Моринеля и заподозрила темное прошлое, мутное настоящее и туманное будущее второго за спиной любопытного мальчишки. — Так вы опоздали. Там еще вчера всё раскупили-разобрали, одни карусели да выставки остались. Кто ж на ярмарку в воскресенье вечером ходит?

Главного специалиста по набегам, к удивлению пухлой эльгардки, новость сия отчего-то не огорчила.

— Карусели — это… — на мгновение вспыхнули его глаза как у мальчишки, но тут же кодекс поведения бывалых отрягов — скитальцев морей взял свое, и он степенно, как бы нехотя, продолжил. — Это мы, наверное, поглядим… если время останется… и желание будет.

— А как насчет постоялого двора? — напомнила Серафима.

— А как вы на Южный поселок, где ярмарка на окраине, пойдете по этой вот улице, налево, никуда не сворачивая, так у вас по дороге их штук пять будет, не меньше. Хоть в одном-то местечко, поди, отыщется, — посоветовала женщина, махнула то ли им, то ли на них рукой, и поспешила к натянутой поперек маленького дворика веревке — спасать от надвигающегося дождя высохшее за день белье.

— Большое спасибо, — выкрикнул ей вслед Иван, и маленький отряд торопливым шагом направился в указанную сторону.

Постоялых дворов в действительности по пути было десять — больших и маленьких, в стороне от улицы, по которой они шли и совсем близко, приличных и не очень, но всех их роднило одно: комнат внаем даже на одну ночь не было ни на одном из них.

Вернее, именно на эту ночь их и не было: приглашений приходить завтра утром, когда гости, покупатели и продавцы разъедутся по домам, и арендовать едва ли не все комнаты, вместе взятые даже на год вперед, было хоть отбавляй.

— Благодарим, мы обязательно так и сделаем, — любезно раскланялся Иванушка в последней гостинице и задом-задом, потому что места, чтобы полноценно развернуться в набитом веселыми гуляками общем зале не было, вышел на улицу. Там под фонарем и мелкими, редкими, лениво падающими на мостовую каплями его ждали голодные и усталые спутники.

По грустной физиономии царевича они всё поняли и без слов.

— Может, попроситься к кому-нибудь из местных на постой на ночь? — предложил отряг.

Масдай хмыкнул.

— Если бы ты был на месте этих местных, ты бы на ночь под одну крышу с собой самого себя пустил?

— А почему нет? — обиделся конунг, склонил упрямо голову, набычившись и выставив вперед рога. — Что я, такой страшный?

— Их мебель на тебя не рассчитана, — кинув быстрый укоряющий взгляд на слегка сконфузившийся ковер, подсказал Иван.

— Я бы заплатил за новую! — с готовностью щелкнул по висящему у пояса пузатому кошельку Олаф.

— Ну, если бы заплатил бы…

Супруги переглянулись и пожали плечами.

В конце концов, хуже, чем ночевка на камнях мостовой под открытым протекающим небом, придумать что-то было сложно. Даже реакция робких горожан на ломящегося в их дом огромного рогатого воина, увешанного топорами и, несомненно, отобранным у купцов ковром, не шла с этим ни в какое сравнение.

Приют на ночь, к немалому, хоть и тихому изумлению трех четвертей их маленького отряда найти удалось.

На самой окраине города, временно превратившейся в форпост, отделяющий его от гуляющей во все тяжкие и куралесящей каруселями и циркачами ярмарки, в самом крайнем домике их пустили, даже не дослушав до половины их слезную мольбу.

— Конечно, конечно заходите, мальчики!..

Улыбаясь почти беззубым ртом, отчаянно-близоруко щурясь поверх тяжелых, как лупы телескопа очков в роговой оправе, высокий худой человек лет шестидесяти в длинном черном потертом до состояния марли сюртуке гостеприимно распахнул перед ними дверь своего домика.

— Вы, наверное, издалека? На нашу ярмарку пришли? — дружелюбно кивая при каждом слове, заговорил хозяин. — А родители ваши знают, что вы здесь? Вы их предупредили? Они не станут беспокоиться из-за вашего отсутствия дома такой темной ночью?

На «мальчиков» истребители гаурдаков среагировали почти достойно.

Но неожиданное, как яблоко на голову, «беспокойство родителей» пробило зияющую брешь в их не успевшей оформиться обороне.

— Мои родители умерли, — хмуро буркнул Олаф.

— Ах, ах… — сочувственно заохал хозяин. — Прости меня, малыш… прости… Но, надеюсь, у тебя остались родственники, которые позаботились бы о тебе?

Все четверо вспомнили Хлодвига Сутулого, тот факт, что единственное, что лукавого жреца заботило — благоденствие его племянника, и трое из них твердо кивнули.

— Остались.

— Вот и славно, вот и хорошо… — снова и совершенно искренне заулыбался домовладелец и учтиво протянул руку, приглашая гостей войти. — Располагайтесь, милые. Хоть жилище мое и невелико, но места на полу у камина вам хватит. Извините, что не предлагаю вам свою кровать…

— Что вы, что вы!!! — замахал руками Иванушка. — Нам у камина будет очень хорошо!!!

— Нам, ты хотел сказать, — тихо прошупшал ковер.

— …Ну, вот и славно, — не расслышав или не поняв ремарку отряга, ободряюще похлопал по плечу не расстающуюся с посохом Сеньку хозяин. — Давайте тогда познакомимся, ребята-пастушата. Меня зовут мастер Мэрхенвальд. Я преподаю естественные науки в моринельской благотворительной школе имени Юлиауса Агграндара. Это был самый выдающийся исследователь, естествоиспытатель и ученый всех времен, ребятки! К сожалению моему, увы и ах, это замечательное имя в последнее время стало забываться — время идет, появляются новые герои, или старые просто выпадают из памяти легкомысленных потомков — но это имя забытым быть не должно никогда.

— Не будет, — со стапятидесятисемипроцентной уверенностью подтвердили путники.

— Вот и славно, ребятишки, вот и хорошо, — довольно кивнул мастер Мэрхенвальд и тут же махнул рукой себе по лбу.

— Да чего же я стою, детей на дожде держу, старый лопух! Проходите, малыши, проходите… Сейчас поставлю на огонь чайник, похлебка капустная с ужина еще осталась — троим мальчикам вашего возраста должно хватить, чтобы спокойно проспать ночь, хоть я и представляю, сколько в вашем возрасте обыкновенно требуется еды…

Путешественники переступили через порог маленького жилища старого учителя, и первое, что бросилось им в глаза, было отсутствие стен.

— Книги!!!.. — восхищенно выдохнул Иванушка. — Сколько книг!!!..

Если бы мастер Мэрхенвальд придумал способ пристроить книжные полки на потолок, или разместить их на поверхности пола так, чтобы не наступать на них, он бы это сделал, не откладывая ни на минуту. А пока середину единственной комнатки занимал пестрый в далекой молодости домотканый половик, а под потолком висели, раскачиваемые прогуливающимся по дому ночным ветерком, три чучела невиданных зверюшек размером с небольшую собаку, повышенной лохматости, когтистости и зубастости, хоть и с забавными рылами.

— Ты любишь читать, постреленок? — заулыбался хозяин Ивану, почуяв родственную душу.

— Больше всего на Белом Свете, — гордо сообщила за него Сенька.

— Молодец, малыш! Молодец! Это значит, из тебя выйдет толк! — убежденно похлопал по плечу лукоморца старик.

— Я надеюсь, — скромно хмыкнула его супруга.

— Мастер… Мэрхенвальд, — первое и единственное внимание конунга привлекли отнюдь не книжки. — А этих… зверей… вы сами убили?

— Зверей?.. — учитель поднял голову и заулыбался. — Нет, что ты, милый, что ты! Это — школьные наглядные пособия. Накосень, выкусень и покусень. Редкие виды, эндемики. Встречаются только в Шоколадных горах. Эх, чего бы я только не отдал, чтобы подобно непревзойденному Агграндару увидеть хоть одним глазком их или хоть каких-нибудь других так называемых монстров живьем, в их родной среде обитания!.. Да только отдать-то у меня и сейчас нечего, а раньше, пока был еще молодой, и подавно не было… Но вы только поглядите, ребята, какая грация, какой напор, какая сила дышала в этих красавцах!.. Убить таких животных!.. У меня бы рука на такую прелесть не поднялась никогда. Но если уж кто-то решился на подобное кощунство до меня…

Губы хозяина осуждающе поджались, и Серафима подумала, что если бы этот «кто-то» в недобрый час попался на пути старого учителя с хладными тушками этих зверюшек, то вполне мог бы к ним присоединиться.

— …Они куплены на деньги меценатов — покровителей школы, и там и находятся, в моем кабинете, — охотно продолжал тем временем повествование старик. — Я просто перенес их домой на время праздничных каникул. Это очень редкие экземпляры, боюсь, как бы с ними чего не вышло — нравятся они не одному тебе, мальчуган, хотя, откровенно говоря, не представляю, чтобы какая-нибудь мать согласилась жить с такими… нетрадиционными украшениями под одной крышей. Но самые восхитительные экземпляры — и самые разнообразные — выставлены на ярмарке, в шатре с горгульями, его отсюда можно видеть… Пятьдесят единиц экспонатов! Шестиногий семирук, дракон и камнеежка, правда, маленькие, каменный скорпион, восьмихват, жаборонок, щупальцерот, рукоеды большой и малый, гиперпотам…

— Гиперпотам?! — вспыхнули глаза отряга. — Где?!

— Так вы обошли всю ярмарку и проскочили мимо самого большого павильона?! — не поверил своим ушам старик. — Идите скорее! Может, они еще не закрылись! Деньги на вход у вас есть? Они довольно дорого просят!..

— Есть!!! — радостно выкрикнул отряг уже с порога.

— Мы только поглядим, и сразу вернемся, — вежливо сообщил не только хозяину, но и уже вольготно расположившемуся у пылающего камина Масдаю Иванушка.

— И чего-нибудь купим по дороге к вашей похлебке, — практично добавила царевна.

Оказывается, капустная похлебка для трех буйно растущих организмов и одного давно уже выросшего — пища вполне питательная и полезная, если ее ненавязчиво, но вовремя усилить и сопроводить двумя десятками пирожков, жареным бараньим боком, фаршированным сомом и гусем с яблоками.

Мастер Мэрхенвальд, впервые после благотворительного новогоднего пира в школе отведавший таких деликатесов, озадаченно улыбаясь забавным поворотам судьбы, улегся спать на единственную незанятую книгами поверхность на четырех ножках. Олаф и Сенька, помыв на скору руку на кухне посуду, последовали его примеру, стараясь не разбудить давно досматривающего десятый сон Масдая.

Иванушка, горестно вздохнув в направлении готовящихся ко сну, сел за стол, положил на видное место поверх устилавших его манускриптов еле-голубой посох и раскрыл перед собой «Чудный животный мир северо-западного Бхайпура» в поисках заинтересовавшего на выставке монстров горилловидного слона.

— Надо же… гиперпотам… — сонно дивясь своим мыслям, улыбнулся и хмыкнул рыжий отряг. — Я его таким и представлял… Где, ты там прочитала, он водится?

— В южном Узамбаре, — зевнула царевна.

— А это нам не по дороге?

— Не-а…

— Жаль… У Аос на стене в спальне его четыре башки неплохо бы смотрелись… Она бы на рога платье вешала… чтоб не мялось… а на клыки… на клыки…

Олаф задумался.

Опыта с тем, чтО богини любви и красоты вешают в спальне обычно хоть на что-нибудь, не говоря уже о восьми саблевидных клыках гиперпотамов, у него имелось отчаянно мало, чтобы не сказать, что не имелось вовсе.

— Тапочки… — сонно предположила Серафима, переворачиваясь лицом к огню. — С помпонами… И пакет с зефиром…

— Зачем? — вытаращил едва не растерявшие весь сон очи юный конунг. — Злых духов отгонять?

— Угу… их самых… — нечленораздельно подтвердила она, на ночь глядя не решившись начинать лекцию на тему «на что женщине можно глядеть по утрам без того, чтобы не свалиться со страха с кровати». — Спокойной ночи…

А ночью Олафу приснился сон, будто попал он волшебным образом в южный Узамбар, чтобы поохотиться на гиперпотамов. Солнышко сверху припекает, снизу от прогретой до самого донышка земли жаром несет, сбоку горячий ветер обдувает — ни убежать, ни спрятаться бедному отрягу. Но делать нечего, назвался истребителем гиперпотамов — полезай в саванну. Взял он тут поудобнее два самых больших топора, и пошел на охоту. Идет, идет — не видать не то, что гиперпотама, а и выкусня малого. Даже птички, уж на что вне сферы его трофейных интересов, а и те попрятались куда-то меж ветвей, и свиристят на разные заполошные голоса оттуда ему на голову. И только подумал разочарованный конунг, что не худо было бы спросить у кого-нибудь, а водятся ли тут вообще гиперпотамы как класс, как земля под его ногами задрожала, как будто он не на камнях с глиной, а на барабане стоял. Но не успел он и это обдумать как следует, как вдруг большое разлапистое растопыристое дерево на него кааааак рухнет, кааааак огреет по плечам, потом другое, третье, а четвертое кааааак заорет дурным, но знакомым отчего-то человеческим голосом, хоть и знакомых говорящих деревьев у него отродясь не было не только в южном Узамбаре, но и дома: «Вставай скорее!!!». «Да как же я тебе встану, если ты на меня завалилось?!» — хотел было ответить возмущенный охотник, как пятое дерево осыпало его кучей большущих жестких угластых плодов, один из которых пребольно угодил ему в глаз…

— Вставай, быстрей!!!

И тут он понял, что голос это — Ивана.

— Чевототакое?!..

В следующую секунду он был уже на ногах, топоры наготове — не в видении, а наяву, замутненные сном очи дико обшаривают комнатушку приютившего их старика в поисках страдающего бессонницей и бессовестницей противника.

— Что, посох?.. — рядом с ним с мечом в руке ту же самую операцию проделывала Сенька.

— Нет, посох голубой… — беспомощно пожал плечами Иван, не опуская своего меча. — Но все книжные стеллажи отчего-то вдруг попадали… и мне показалось, будто снаружи кто-то…

— Что это?.. Землетрясение?.. — донесся слабый голос мастера Мэрхенвальда с погребенной под сошедшей лавиной фолиантов кровати у дальней стены. — Ребятки, бегите на улицу!..

— …или что-то…

Смачный треск сворачиваемого забора ворвался в открытое окно вместе с утробным ревом нескольких луженых глоток.

— Гиперпотам?!..

Дальше на очереди была стена с запертой на засов дверью.

Дрогнув, как картонная, она осыпалась градом камней, словно складывавшие ее каменщики слова «раствор» не знали и знать не могли даже теоретически.

И сквозь образовавшуюся пустоту — слова «дыра», «отверстие» и даже «пролом» не подходили сюда по габаритам — просунулись четыре ощеренные пасти.

Промеж клыков, как зубочистки, торчали щепки безвинно и безвременно павшего забора.

Сенька истерично прыснула и едва не выронила меч.

На шее крайней башки слева болталась широкая медная табличка «Руками не трогать».

Медленно обозрев место предстоящего сражения, чудище сделало шаг вперед, снося плечом правый угол и часть смежной стены.

Лишившиеся опоры балки испуганно затрещали.

— Хель и преисподняя!!! — радостно взревел отряг и, вращая топорами как диковинная гиперпотамокосилка, накинулся на незваного гостя. — Мьёлнир, Мьёлнир, Мьёлнир!!!..

Лезвия топоров врезались в оскаленные пасти, рубя и кромсая, монстр отпрянул, едва не снося устоявшую ранее стену… но в изумлении отскочил и Олаф.

Вместо зубов, рогов и прочей гиперанатомии на него полетела какая-то труха и опилки.

— Что за?!..

Крыша над их головами опасно заскрипела.

— Сеня, Масдая выноси!!! Олаф, дедушку!!!

— Он ненастоящий!!! — обиженно взвыл рыжий воин, и крепящийся пока крепеж крыши ломко хрустнул над его головой.

— Мастер Мэрхенвальд?! — на мгновение отвлекся от изрубания чудовища на куски и вытаращил глаза Иванушка.

— Гиперпотам!!!

— Он из балагана!!! У него табличка!!! — звонко выкрикнула, заглушая грохот и шум царевна, и бросилась спасать посох из-под раздавленного камнем стола.

— Что происходит, ребятки?!..

Не беря на себя роль комментатора, конунг молча схватил кровать вместе с хозяином и засыпавшей его библиотекой и с размаху грохнул на Масдая.

— Летите отсюда!!! — громовым голосом рявкнул он.

— Садись тоже! — ухватила его за рукав Серафима.

Но это было всё равно, что пытаться остановить бегущего гиперпотама, потянув его за один из четырех хвостов.

— Ну, уж нет!!! — азартно прорычал отряг, и весело бросился на обезглавленное Иваном, но всё еще размахивающее когтистыми лапищами, больше похожими на двухсотлитровые бочонки, чудовище.

Глаза его разгорались давно и долго подавляемой жаждой битвы, как костер, который пытались тушить керосином.

— Не дождутся, гады реньи!!! Мьёлнир, Мьёлнир!!!..

— Детский сад… — сквозь стиснутые зубы прошипела Серафима, шлепнула Масдая по спине, и тот, не нуждаясь в дальнейших уговорах, ласточкой выскользнул наружу между нависшим краем оставшейся без опоры крыши и добиваемым монстром.

При наборе высоты под потоками встречного ветра книги с кровати осыпались на его мохеровую спину вместе с мастером Мэрхенвальдом.

Привстав на четвереньки, старик надвинул дрожащими руками на переносицу очки вверх тормашками, подполз к краю воздушного судна и замер, не зная, бежать ли ему дальше, прятаться или сдаваться на милость хоть кого-нибудь.

— Что проис… — повернул он было голову в сторону Сеньки, но странный шум внизу оборвал его на полуслове, заставил упасть на живот, свесить голову и лихорадочно отыскать его источник.

Разглядев по мере сил и возможностей то, что находилось под масдаевым брюхом, старик онемел.

И всю озвучку за них двоих пришлось делать царевне.

— К-кабуча!!!!!!!!.. Кабуча габата апача дрендец!!!!!!!! — исступленно воззвала она к почти беззвездным небесам.

Потому что с высоты даже в семь метров и даже в почти непроглядную тьму, лениво подсвечиваемую худосочным месяцем было видно, как от балагана к бывшему домику учителя, низко рыча и подвывая, несется темный живой поток, отблескивающий под кривобоким осколком луны шерстью, чешуей и слизистыми шкурами, снося все на своем пути, шлепая, стуча и скрежеща по мостовой щупальцами, когтями и копытами.

— Какая прелесть!!!.. — умильно всплеснул сухонькими ручками старичок. — Какой восторг!!!.. Оказывается, они все там были живые!!!.. А по ночам их выпускают гулять!.. Дети, дети, поглядите! Мальчик, не отвлекайся! Это же медвежья сороконожка! А там — бхайпурская кровососущая корова! О-о-о, броненосный клюворыл! Дракон обыкновенный огнеопасный!!! Какая грация, какой напор, какая стать!!!.. О, боги справедливые!!! Я увидел их, увидел, увидел!!!..

— Еще один псих!.. — успела жалобно провыть царевна перед тем, как сбить с ног восторженно хлопающего себя по тощим бокам Мэрхенвальда.

Воздух над их головами взорвался со свистом и обдал распластавшихся людей обжигающим духом ненависти и формалина: это дракон обыкновенный огнеопасно пикирующий промахнулся и стал заходить на второй круг.

С посохом в одной руке и мечом в другой, Серафима отважно выступила навстречу быстро набирающему скорость дракончику, намереваясь сначала звездануть ему по морде первым и после ткнуть куда-нибудь в мягкое место вторым, а там будь что будет…

— Он понял, что я его с первого раза толком не разглядел!.. — нежно умилился учитель и торопливо поднялся на ноги, держась одной рукой за кровать, а другой — лихорадочно устанавливая на переносице треснувшую под его неуклюжим локтем седелку очков.

— Глазами надо было разглядывать, а не толком… — ядовито прошипело у него под ногами.

Естественно, это был Масдай.

И, еще более естественно, старик этого не знал.

От резкого вопля уже зашедший на цель дракон икнул, прикусил язык, сбился с такта, закувыркался, и заполошно замолотил крыльями как выпавший из гнезда цыпленок, яростно клацая зубами, будто стараясь зацепиться за воздух если не крыльями, то клыками.

Не дожидаясь окончания аэродинамических экспериментов застигнутого психической атакой врасплох звереныша, ковер вильнул влево, сделал горку, шарахнулся в сторону и свалился в правый вираж.

Сенька оглянулась по сторонам, не поднимаясь с карачек.

— Не видно… — пробормотала она.

Чего ей не было видно — разбушевавшегося дракошки, земли, луны или конца и края, она не уточнила, но Масдай этой ночью предпочел быть оптимистом.

— Еще бы… Врезался, поди, в свой вонючий балаган, и теперь там догорает. Кто к нам с драконом придет…

— Балаган!!! — осенило вдруг царевну. — Срочно ищи балаган!!!

— Зачем это? — хмуро поинтересовался ковер, но приказ выполнил, бубнить недовольно, тем не менее, не переставая. — Что там, еще одного дракона забыли? Что может быть хорошего в этом рассаднике гадов и уродов? Унесли кисти — и радоваться должны, так нет, еще куда-то несет темной ноченькой, глаз выколи, кисти оторви — верх от низа со второй попытки только отличишь, так нет, никого кроме меня это интересовать и не думает… Вон ваш вертеп, забирайте…

— Где?.. — растерянно закрутила головой Сенька в бесплодных поисках самого большого и высокого купола ярмарки.

— Да вон же, белое пятно на камнях! — раздраженно буркнул ковер.

И верно.

Чуть впереди и метрах в пяти ниже на ста квадратных метрах мощеной зеленоватым булыжником площади колыхался и метался как живой поверженный шатер выставки монстров. Время от времени, обнаружив выход, из-под его краев выползали, выскакивали, выбегали или вылетали жуткие исковерканные фигуры и устремлялись в одном, слишком хорошо известном Серафиме направлении.

Персонал выставки носился вокруг бесславно павшего рабочего места, кишевшего взбесившимися экспонатами, заламывая руки (Набежавшим поживиться уцелевшим среди разгрома имуществом местным маргиналам, мальчишкам и натуралистам), но приближаясь к рычащему, свистящему и клекочущему полотнищу исключительно на расстояние, обратно пропорциональное сумме в зарплатной ведомости.

А притаившись за будкой кассира, присели на корточки, соприкоснувшись лбами, две темные фигуры — одна с перевязанным плечом, другая — лысая, с малолукоморским чубом на маковке скальпа. Один маг что-то увлеченно чертил мелом на дощечке с веселой разноцветной надписью «Дети до одного месяца — бесплатно, если идут без сопровождения взрослых». Другой энергично водил над колдовским народным творчеством руками, словно лепил из воздуха ком.

Сенька прищурилась, мгновенно просчитывая варианты.

Прыгнуть на них сверху, порубить, что под руку попадет, а там разберемся?

Посадить на них Масдая?

Уронить будку?

Натравить работников культуры и просвещения?

Новое чудовище вырвалось из-под ходящего волнами белого блина балагана и, прихрамывая на все шесть ног и плотоядно потирая семь длинных жилистых и кривых когтистых ручек, торопливо заковыляло к руинам домика Мэрхенвальда.

Наверное, это ужасно — быть растерзанным чучелом шестиногого семирука…

А-а-а-а, провались земля и небо!..

Сенька сгруппировалась, сжимая меч и посох, прицелилась…

От отчаянного прыжка на головы увлеченно колдующим ренегатам ее отделяло одно лишь коротенькое мгновение, когда старый учитель, наконец-то, поднялся на трясущиеся ноги, оперся дрожащими руками на кровать…

И та поддалась.

Старик охнул, растягиваясь во всю длину на усеянном книжками Масдае, а почтенное ложе его, коротко скрипнув колесиками, отправилось сначала в первую в своей скучной деревянной жизни самостоятельную поездку, плавно перешедшую в самостоятельный полет, быстро закончившийся не менее самостоятельным приземлением.

Рядом с подскочившими и моментально забывшими все слова, кроме нецензурных, колдунами.

Реакция чубастого оказалась быстрее всех.

С изощренным проклятием он вскинул голову, в долю секунды увидел и понял ситуацию, и тут же остервенело вскинул готовые к сотворению нового заклинания руки.

Темно-лиловое облако вспыхнуло, заставив померкнуть мрак ночи, и в мгновение ока объяло застывших в неподвижной нерешительности ковер и его пассажиров.

Но в ту же секунду золотое сияние безмолвно высверкнуло во тьме подобно молнии, ослепляя всех неосторожно направивших свои взоры в ту сторону. Под брюхом Масдая раздались и вдруг пропали разъяренные вопли двух хриплых голосов…

Когда светомузыка в Серафиминых очах немного улеглась, и нормальное зрение стало ей доступно вновь, она, стискивая в побелевших от напряжения пальцах угасающий на глазах посох, свесила голову и интенсивно уставилась вниз.

Если они до сих пор целы и живы, это значит, что из игры выбыла противная сторона (Чрезвычайно противная, добавил бы Масдай, если бы кто-нибудь сейчас поинтересовался его мнением).

А если она выбыла, то, по идее, на булыжниках около кассы должно было остаться что-то, недвусмысленно на это указывающее — кучка пепла, дымящиеся ботинки, прощальная надпись кровью или мелом…

Слева восторженно ахнул мастер Мэрхенвальд.

— Какое чудо!.. Какой восторг!..

— Что?..

— Смотри, мальчик, смотри! Там, у ограды за кассой!.. — и он нетерпеливо ткнул тонким сухим пальцем в указываемом направлении.

Царевна выгнула шею и недоуменно наморщила лоб.

— Выхухоль и по… то есть, на…

— Выкусень и покусень!!! Выкусень и покусень, мальчик мой!!! Настоящие, живые, невероятно!!! Откуда они только тут взялись?! Многоуважаемый ковер! Будьте так любезны, не соблаговолите ли вы, пожалуйста, спуститься, чтобы я смог забрать этих милых зверушек, пока с ними не приключилось чего-нибудь ужасного?..

И учитель бросил сторожкий взгляд в сторону шатра выставки, затихшего вместе с анимировавшей экспонаты магией.

— Но это не вы… то есть, не на… и не по… в смысле, никакие это не звери!.. — недоуменно шевельнул кистями Масдай. — Это, если я вообще чего-нибудь понимаю в магии… а с некоторых пор понимаю я в этом немало… это…

— Пусть забирает, Масдайчик, — шепнула в теплый пыльный ворс Серафима. — Что нам с ними делать?

— Например, чучела, — мстительно припомнил полет над багинотскими горами ковер.

Сенька задумалась.

Попадись они ей под горячую руку или в бою — не осталось бы от них ничего даже на талисман вроде кроличьей лапки. Но подойти к беззащитным симпатичным зверюшкам… хорошо, пусть даже к небеззащитным и весьма антипатичным… и в твердом уме и ясной памяти отправить их к скорняку или чучельнику?..

— Забирайте их, мастер Мэрхенвальд, — махнула рукой царевна. — Кроме школьной выставки откроете вдобавок живой уголок. Хоть кому-то от них будет польза.

— Но для начала я заберу их домой и накормлю маринованными червями!..

Но, как очень часто бывает в таких случаях, вышло, что сказать было гораздо проще, чем сделать, ибо дома у почтенного преподавателя естественных наук-то и не было.

Уже минут пять.

Заваленный горами разрубленных и не успевших еще попасть под меч и топор осажденных истребителей Гаурдака чудищ заморских, стариковский коттедж вздымал к черному звездному небу обломки стен, наспех прикрытые провалившейся крышей.

Сжимая подмышками несопротивляющихся выкусеня и покусеня, мастер Мэрхенвальд окидывал недоверчивым взглядом открывшуюся с высоты картину домашнего побоища.

В районе поверженной трубы стояли с видом провинившихся учеников и беспомощно разводили руками Иванушка и Олаф.

— Мы не хотели…

— Это всё они…

— А мы наоборот…

— Не виноватые мы…

— Э-э-э-э… дедушка?.. — деликатно тронула за локоть учителя царевна. — Вы только не расстраивайтесь, хорошо?

— Что?.. — спохватился старик. — Не расстраиваться?.. Не расстраиваться?! Да ты с ума спятил, мальчик!!! Тут не расстраиваться!!! Тут радоваться надо!!! Ты погляди только, сколько замечательных экземпляров с доставкой на дом!!! Я знаю, почти никто из моих учеников на ту выставку не сходил — денег не было на входной билет, они дерут столько, как будто и впрямь кормят свои чучела три раза в день!.. А тут утром я накажу моему соседу малышу Робу оббежать всех детей — пусть поглядят! Это ж сколько радости-то будет!!! Да я и сам не против еще раз взглянуть на них при свете дня!

— Серафима… ты его с ковра, часом, головой вниз не роняла? — подозрительно покосился на царевну и прошипел из уголка рта отряг.

— По-моему, надо было… пару раз… — безнадежно качнула взлохмаченной шевелюрой Сенька.

— Вы только не переживайте, мастер Мэрхенвальд, — успокаивающе протянул к нему ладони Иван, метнув снайперски между делом укоризненный взор на обоих. — Всё будет хорошо. Мы вам купим новый дом, или заплатим за ремонт этого…

Сенька болезненно поморщилась, представляя, во сколько такое удовольствие им обойдется…

— Эй, они все здесь!!! — раздался незнакомый голос снизу и сзади. — Скорей сюда!!!

Царевна перебежала на задний край Масдая и глянула под ноги.

От растерзанного балагана вдоль цепочки из недвижимых фигур не добежавших до домика монстров вприпрыжку несся толстяк в красной шелковой ночной рубашке.

За ним, следуя зову, словно отряд светляков, чрезвычайно медленно тянулась на почтительном расстоянии от следа бригада служителей выставки с факелами, лампами, веревками, палками и носилками.

— Давайте, забирайте наших деточек, — растянул рыхлые щеки в улыбке хозяин. — Вот они, хорошие…

— А они… это… не того?.. опять?.. — нерешительно остановились в паре метров от главного завала работники.

Хозяин хотел выдать что-нибудь уничижительное, но вспомнил события пятиминутной давности и поперхнулся.

— Ничего не того… — хмуро буркнул он в ответ, на всякий случай отодвинувшись от ближайшего чудища с утыканной рогами лягушачьей мордой и крыльями размахом в полтора метра — жаборонка. — Забирайте и уносите. Да не мешкайте, раззявы… Работы много, сами видите.

— А если они опять… того?.. — не унимался персонал. — Это они сейчас не того, а вдруг ни с того, ни сего — и этого… значит… того?..

— Не нравится работа — проваливайте! — сурово рыкнул хозяин. — А остальные могут начинать возиться! И заодно приступаем к упаковке — завтра уезжаем!

— Постойте-постойте, — донесся с небес отнюдь не ангельский голосок, и перед носом испуганно отпрянувшей команды переносчиков монстров и побледневшего толстяка опустился ковер. — А кто будет платить за порчу частного домовладения в виде жилища доброму жителю славного Моринеля?

— А ты кто такой?! — при слове «платить» с вектором в его направлении хозяин встрепенулся скорее, чем от ведра нашатыря, воткнул руки в боки и пошел в контрнаступление. — А ну дуй отсюда, сопляк!!!

— Чего-чего ты ей сказал? — вышагнула из темноты и нависла над хозяином выставки двухметровая фигура.

Рядом с ней — вторая, поменьше, но настроенная также решительно против оскорблений пассажира летающего ковра.

— А-а-а-а… т-ты… к-кто… т-т-такой?.. — пискнул и отступил на несколько шагов хозяин.

— Адвокат, — любезно сообщил Олаф, поигрывая топором номер двенадцать. — Так сколько ты хотел отдать нашему деду за членовредительство собственности и аморальный ущерб личности?

— И нам за наши посреднические усилия? — вкрадчиво вступила как партнер давно и профессионально отрепетированного дуэта царевна.

— Сеня, Олаф, можно вас на минутку, пожалуйста? — прервал выступление вежливый, но непреклонный голос.

— Ваааааааньша… опять ты со своими принципами… — сморщившись, будто надкусила персик со вкусом лайма, сквозь зубы простонала Серафима.

Масдай сдал назад и завис в районе Ивановой головы.

— А при чем тут Ивановы принципы? Их звери раздолбали дом бедного старика. И теперь они должны ему заплатить. Вот и все принципы, — нехотя присоединился к совету и недовольно повел крутым бронированным плечом конунг.

— Олаф, но ведь это же из-за нас!..

— Мы в ответе за тех, кого приручили, — важно сообщил отряг. — Лучше надо за скотиной глядеть.

— Так что, Вань, изыди, — завершила дуэт на торжествующе-победной ноте царевна, и вполголоса добавила: — И, прежде чем сорить нашими общими деньгами, не забывай, что второй раз нам столько честным путем не заработать.

— Ну, уж нет.

Светлые брови съехали к переносице, руки сложились на груди, а сам Иванушка загородил подступы к онемевшему от вихря чувств странствующему демонстратору живых когда-то (Время от времени) диковин Белого Света.

— Мы не можем так поступить!

— Можем.

— Это неправильно!

— Правильно.

— Это — несправедливо!

— По отношению к нам или старику?

— К хозяину выставки!

— Какое тебе до него дело! Он — жмот, который не пускает бедных маленьких детей расширять кругозор и вырезать свои имена на боках каких-то уродов! У него куча денег!

— У нас тоже.

— Но если мы купим дом, то у нас этой кучи уже не будет!

— И не надо. Того, что останется — хватит.

— А если бы у нас денег не было?!

— Но ведь они у нас есть.

— Мы не можем так поступить!

— Можем.

— Это неправильно!

— Правильно.

— Это — несправедливо (Чувство справедливости отряжского конунга в финансовых вопросах было сродни Серафиминому)!

— Несправедливо — это заставлять других платить за свои поступки, — твердо заявил лукоморец.

Олаф картинно набрал полную грудь воздуха и испустил тихий рык умирающего гиперпотама.

— Серафима… я не понимаю, как после почти года брака с тобой этот человек еще жив?

То не ветер ветку клонит, не гиперпотам шумит — то Серафима Евстигнеевна, почувствовавшая жуликоватой своей, но безошибочной интуицией поражение еще на старте, вздыхает и выражается с иллюстрациями.

— Да я и сама этого иногда не понимаю…

Иванушка ласково глянул на супругу.

— Сеня, ты ведь вовсе не такая, какой зачем-то хочешь казаться. Ты — добрая, щедрая, отзывчивая, чуткая…

— И незачем раззванивать о своих измышлениях всему Белому Свету, — ворчливо пробурчала царевна, скроила сердитую физиономию и недовольно сложила руки на груди.

— Ну, так что? — сочувственно заглянул в насупленный лик боевой подруге рыжий воин. — За чей счет банкет?

— И ты туда же… — вполголоса прорычала на ни в чем не повинного парня Сенька, мотнула головой, отгоняя пасмурные мысли о текущем состоянии рынка недвижимости Моринеля и предполагаемой цены на квадратный метр, и отважно выступила вперед.

— Сенюшка, прости. Я не хотел тебя обидеть, я понимаю, что ты отвечаешь за наши общие деньги, и очень ценю твои усилия, но… — извиняясь, смущенно начал было Иван, но супруга его приложила палец к губам мужа, подмигнула шкодно, и с видом возвращающейся в родную стихию летучей рыбы с головой бросилась в переговоры.

Первый же раунд завершился к обоюдному удовлетворению сторон.

Оплату разрушенного жилья взяла на себя страховая компания «Масдай и пассажиры», и даже забрать монстров целых и восстановлению подлежащих разрешили успокоенным монстровладельцам абсолютно бесплатно, но при двух обязательных условиях. Первое — оставить невосстановимые части беглых экспонатов школьному кабинету естествознания. А второе…

— Но ведь это немыслимо!.. — простонал синьор Скаринелли, как звали хозяина балагана и всех его обитателей — живых и неживых. — Так… не делается!!! Я же бизнесмен!!!.. Надо мной… люди смеяться станут!!!..

— Но, согласитесь, милый Марио, всего три дня бесплатного входа для всех желающих — цена за наведенный вашими зверушками кавардак небольшая, — вкрадчиво проговорила царевна и проникновенно заглянула тарабарцу в глаза. — Конечно, если вы предпочитаете купить мастеру Мэрхенвальду новый дом…

И тот сдался.

Впрочем, наблюдать за соблюдением договора, искать сбежавших ночью выкусня и покусня и прицениваться к новым апартаментам мастер Мэрхенвальд остался самостоятельно, с небольшой помощью своей замужней сестры, ее супруга, детей и целого выводка счастливых разнообразием представившихся возможностей внуков.

Потому что с наступлением утра великолепная четверка снова тронулась в путь (Но не раньше, чем синьор Скаринелли отыскал Иванушку и, как главному своему финансовому благодетелю, торжественно вручил на долгую память маленький презент от фирмы — обшарпанный томик в обложке неразличимого цвета — «Всё равно валяется у меня по сундукам где попало, место занимает, а вы, я вижу, любите читать, такой образованный и справедливый молодой человек, не приведи Бог, у меня сын вырастет таким…».).

До славного шантоньского града Мильпардона, древней столицы магии, искусства и просвещения всего Забугорья, маленький отряд добрался ближе к полудню.

Здесь, не как в других населенных пунктах, попадавшихся им на пути, прибытие через воздушные ворота города летающего предмета роскоши с тремя пассажирами на борту не вызвало ажиотажа: лишь прикрыв глаза от солнца козырьками ладоней, двое школяров за трехногим столиком маленькой пивнушки под открытым небом вяло прокомментировали:

— Низко летит…

— К дождю, наверное…

Чтобы найти нужное учебное заведение, им пришлось постараться.

Первый попавшийся комплекс из нескольких трехэтажных зданий в стиле умопомрачительного готического рококо, десятка подсобных строений и грустного лысоватого огорода на задворках конюшни оказался колледжем бардов.

Второй — вторым колледжем бардов.

Третий — третьим.

Четвертый — четвертым.

И когда Иванушка уже было усомнился, что они вообще прибыли по адресу, и нет ли поблизости какого-нибудь другого Мильпардона, ориентированного не на подготовку бардов в промышленных масштабах, что само по себе изумительно и восхитительно, а отведенного хотя бы под нужды художников, музыкантов или летописцев и жизнеописателей — просто, для разнообразия — выбранный Масдаем наугад пятиэтажный дом площадью со среднюю лукоморскую деревню почти на окраине города оказался целью их путешествия.

— Высшая… школа… магии…

Дочитать до конца вычурные переливающиеся буквы на отблескивающей сразу всеми драгоценными металлами Белого Света доске у ворот заведения Сеньке не дали.

— Приехали, похоже, — удовлетворенно изрек ковер, сгоняя кистями с себя толстую розовую муху с шестью крыльями и рачьими глазами на стебельках. — Конечная. Слазьте.

Путники совету последовали.

Олаф привычными движениями проворно скатал Масдая и водрузил себе на плечо. Иван собрал немудрящий багаж. Серафима, нетерпеливо постукивая пальцами по посоху и выглядывая между решетками и ограждавшими школу кустами сирени хоть какое-то движение, принялась исследовать поверхность ворот и калитки на предмет предмета вызова швейцара — кнопки звонка, шнура колокольчика, тумблера сирены…

Единственным подходящим для этой цели средством оказался треснувший деревянный дверной молоток на цепочке, уныло висящий поверх привинченной к каменному столбу побитой оловянной дощечки.

Царевна окинула его скептическим взором, прикидывая, как же это надо будет колотить, чтобы их стук услышал хоть кто-то дальше десятка метров, и не привлечь ли к этому почетному занятию отряга, но, прежде чем так бесславно капитулировать перед первой же трудностью, всё же решила попробовать собственноручно.

Осторожно, чтобы ее потом не обвинили в порче школьного имущества, она сжала в пальцах почти располовиненную длинной трещиной рукоятку молотка, прицелилась и из всех сил шарахнула в центр белесой пластины.

Произведенный эффект заставил пальцы царевны непроизвольно разжаться, а руку — отдернуться и спрятаться за спину.

Едва головка молотка коснулась олова, как олово на пластине вскипело, вспучилось, стянулось в пухлые губы размером с кулебяку, над резной аркой ворот грозно загудел бестелесный голос.

— Кто стучится в дверь моя?!..

— Наша стучится, однако, — отчего-то с таким же акцентом с готовностью отозвалась Сенька, невинными глазками взирая вверх на проплывающие мимо облачка, коршунов и осваивающих левитацию аспирантов.

— …И зачто так колотить? Не глухой моя нигде! — брюзгливо поджались губы, не обращая внимания на исчерпывающее представление гостей.

— А мы и не колотили, — с видом оскорбленной невинности уставилась царевна на молоток, стараясь при этом на экспрессивные оловянные уста не смотреть.

— Если бы мы колотили… — многозначительно усмехнулся и прищурился ничуть не оробевший конунг, помолчал пару секунд, давая всему множеству значений осесть и впитаться, и повелительно мотнул головой: — А теперь закрой свой рот и открой ворота. Не видишь, что ли — люди ждут.

— Сообщи, зачем пришла, — снова нахально проигнорировали адресованные ему слова губы.

Пока Сенька думала, относятся ли сии слова к ней, или к пробелам в грамматике металлического ротового аппарата, отряг положил свободную от Масдая руку на рукоять любимого топора, набычился и прорычал:

— Это что у вас за варварский обычай — гостей у порога держать?! Или ты немедленно открываешь калитку без своих дурацких вопросов, или…

— …Нам придется поискать другой вход, — вежливо, но очень быстро договорил за друга Иван.

— А вам — другие ворота, — настырно подытожила Серафима.

— Да?.. — обиженно надулись губы и исподволь рассосались.

А на их месте также плавно сформировался оловянный глаз.

Он помигал, словно вымаргивая раздражающую соринку, прищурился близоруко и скоро перетек обратно в рот.

— Вы кого хотеть пришли? — задал он вопрос делений на семь повежливее по пятидесятибалльной шкале Этикета Семьдесят Пятого и даже попытался изобразить улыбку.

Улыбка получилась какой-то оловянной, но, как всегда говорил Иванушка, дорог не результат, а намерения.

— Нам срочно нужно видеть ректора, — сообщил лукоморец.

— Так бы сразу и сказать, — чуточку ворчливее, чем одобрил бы старик Этикет, произнесли губы.

Оловянная пластина снова выровнялась, и на ее поверхности из царапин и выщерблин сложилось изображение грузного плечистого старика в остроконечном колпаке, усыпанном полумесяцами и звездами, и с посохом. Он сидел в удобном кресле, откинувшись на спинку, и внимательно изучал толстенный фолиант, раскрытый у него на коленях.

Отряд терпеливо застыл в ожидании продолжения.

— Сейчас он тоже будет говорить, — вполголоса предположила Серафима.

— Дикие люди… — проворчал отряг. — Держат гостей на улице уже десять минут… Обед, поди, тоже на дорогу вынесут?

— Наверное, они просто очень заняты, — Иванушка попробовал найти оправдание такому вопиющему нарушению отряжского, а заодно и лукоморского, лесогорского и еще нескольких сотен протоколов приема гостей. — Представьте, сколько там студентов, все сейчас чему-то учатся, и всех надо проконтролировать, направить, охватить вниманием и заботой…

— На одного нашего Агафона сколько ее уходит — страшно подумать, — не выдержала и фыркнула в кулак царевна.

— Агафона? — с любопытством оторвал выжидательный взгляд от равнодушно-неподвижной картинки конунг. — Это ваш знакомый ученик южных волхвов?

— Ага, — кивнул Иванушка, расплываясь в теплой улыбке при одной мысли о совместно пережитых в прошлом году приключениях. — Самый способный, самый старательный, самый трудолюбивый и самый потрясающий ученик во всей школе!

— Это волхвы так про него говорят? — с уважением склонил голову набок Олаф.

— Это он сам про себя в письмах так пишет, — гордо проинформировала друга Серафима.

— Хм.

— И половина из этого — чистая правда.

— Которая половина?

— Про способного и потрясающего, конечно, — усмехнулась она. — Моя троюродная бабушка Ярославна, баба-яга, рассказывала, какое он тут землетрясение устроил по заказу на празднование Нового Года…

— Странные у этих шантоньцев обычаи, — озадаченно покачал головой отряг.

— Правда, ему поручили организовать фейерверк, а не землетрясение, — хихикая уже едва не в полный голос, продолжила царевна. — Но все говорят, что при этом искры по снегу бегали просто изумительные, залюбуешься!..

— Это хорошо, — апробировал Олаф.

— …И любовались бы в промежутках между толчками — всё равно полгорода на улицы от столов повыскакивало — если бы не начались еще и взрывы…

Иванушка прыснул, припоминая теперь и эту историю.

— Но он же хотел, как лучше! — согнав в лица усилием воли улыбку от уха до уха, принялся оправдывать друга он. — Денег магистрат выделил всего на три десятка бхайпурских огней, а требования выдвинули — как за три мешка золота, и профессора отказались делать праздничный салют сами, а передали заказ студентам. Вернее, тому студенту, который меньше всех запросил…

— Да ладно, ладно… — ухмыльнулся Олаф в непроходимые заросли первой рыжей бороды на физиономии. — Понял я уже все про вашего… Агафона…

— Что это ты про него понял? — насторожился Иван, готовый стоять за честь его премудрия насмерть.

— Что парень он — что надо, — одобрительно хмыкнул конунг. — И что Новый Год лучше праздновать с ним в разных городах. А еще лучше — в разных странах. Для надежности.

Лукоморец расслабился.

— А долго нам еще стоять? — задала резонный вопрос Серафима, которой созерцание величественной фигуры неизвестного чародея стало слегка надоедать.

— А в самом деле? — нахмурился Иванушка. — Кхм… извините… уважаемая… э-э-э… оловянная табличка…

Картинка, стертая металлическими губами, выгнувшимися в недовольную дугу, пропала.

— Твоя тут еще? Чего твоя говорить еще опять надо?

— Моя говорить еще опять надо, когда ректора сможем увидеть? — повторила на «бис» Сенька.

Изгиб из брюзгливого быстро превратился в удивленный.

— Твоя на него уже пять минут глазом смотреть, однако. Не насмотрелась, что ли? Не слепая? Еще показать?

И губы исчезли снова, освобождая место для изображения той же бородатой фигуры, но на этот раз уже в обществе проволочной модели Вселенной и подзорной трубы на треноге.

Олаф в оттенках эмоций оловянных уст разбираться не стал.

— Ты это издеваешься, что ли, варгов сын?!

Топор номер пять прыгнул в его кулак как по волшебству.

— Ах, ты…

Царевна и Иван отшвырнули багаж и дружно повисли у него на руках.

— Не порти чужое имущество!!! Мы в гостях!!!

— Давай лучше найдем того придурка, который эту штукуёвину придумал!!!

— Так это вам придется чуть не до Караканского ханства топать, — раздался сзади сочувственный голос.

Лезвие топора дрогнуло, и вместо того, чтобы разрубить оловянного привратника пополам, откололо от него лишь уголок и со звоном отскочило.

— Чего твоя говорить?.. — уточнил отряг, занося топор для нового удара.

— Это — дипломная работа Мамеда Шаман-оглы, — еще раз любезно пояснил тот же голос. — Значит, вам надо его искать. Если он всё еще жив, конечно.

— А что, у нас была большая конкуренция? — кровожадно ухмыльнулась Серафима.

— Кого-кого нам надо искать?..

Заинтересованный помимо воли, рыжий воин оставил на время свои кровожадные намерения по отношению к оловянному научному проекту неведомого студента и повернулся к говорящему.

Лукоморцы свисали с его предплечий как елочные игрушки.

— Добрый день, — вежливо склонил голову Иванушка и выпустил из рук стальную лапу Олафа.

— Здравствуйте, молодые люди.

Перед ними стоял высокий упитанный бородатый человек средних лет, судя по балахону и колпаку с фрагментом карты звездного неба — волшебник. Подмышкой он зажимал удочку, сачок и телескоп.

— Извините, пожалуйста, если помешал вашему благородному занятию, — галантно проговорил чародей. — Но дело в том, что эта… штукуёвина… как изволила абсолютно точно выразиться юная мадемуазель — диплом некоего Мамеда. И был выполнен лет триста пятьдесят назад, если не ошибаюсь. Тогдашнему ректору она показалась настолько забавной, что он приказал и впрямь повесить ее на воротах школы.

— Вы этого Мамеда знали?

— Нет, что вы. Просто его имя написано на обороте этой дощечки. Когда ее время от времени снимают для ремонта или восстановления…

— Ага, не я один такой! — мстительно обрадовался Олаф.

— …То на обратной стороне это имя еще можно разобрать. На самом деле вход в школу свободный.

— Свободный?.. — недоверчиво переспросила Сенька. — А если к вам сюда будет ходить кто попало с непонятно какой целью чего-нибудь стырить, например, пока никто не видит?

Незнакомый волшебник задумался.

— Нет, не будет. Местные, по крайней мере. Трех-четырех перманентных корпоральных трансформаций от паразитной магии хватило добрым жителям Мильпардона, чтобы навсегда запомнить и детям своим передать, что дело это не стоящее, гораздо безопаснее залезть в военный колледж или в гимназию укротителей хищников. И, кстати, когда в регистр наказаний города была внесена передача преступников в нашу школу для проведения студентами опытов нелетального характера, преступность в Мильпардоне упала практически до нуля самым неожиданным образом…

Голос толстощекого волшебника искренне звучал обижено.

— …А ведь на это ушло столько заседаний ученого совета, столько волшебнико-часов было потрачено на согласования с магистратом, разработку поправок, обсуждение возможных прецедентов, определение размера выплат компенсаций семьям на случай непредвиденных осложнений при эксперименте, стоимость пожизненного содержания в школьном тератобестиарии…

— Не понимаю, чего испугались? — невольно ухмыльнулась царевна.

— И мы тоже никак не поймем! — обрадованный неожиданной поддержкой, воодушевленно взмахнул удилищем чародей.

— А как к вам попасть иногородним и иностранным посетителям? — деликатно подвел итог вводной ознакомительной лекции и задал вопрос Иван.

— А вы хотели к нам попасть? — рассеянно вскинул брови маг. — Тогда просто толкните калитку и проходите, куда вам надо. Кстати, а куда вам надо?..

— …Нет, нет, и еще раз нет!

Плечистый тучный чародей в остроконечном колпаке, вышитом серебряными звездами и магическими символами грозно стукнул посохом в шатт-аль-шейхский ковер у себя под ногами (Масдай, даже свернутый, сочувственно вздрогнул и сжал кисти) и сердито повернулся к тревожно подобравшейся на стульях у окна троице.

— Не знаю, что за идиотскую шутку кто надоумил вас сыграть со мной, но дальше я не стану выслушивать ни единого вашего слова, — сумрачно сдвинув седые в подпалинах брови, ректор Высшей Школы Магии Шантони Уллокрафт заложил руки за спину и принялся гневно мерить свой роскошный кабинет широкими размашистыми шагами.

Почти невесомые чучела неведомых зверушек и ведомых монстров на шпагатах под потолком (Хотя, если приглядеться, на шпагатах сидели не все: некоторые крутили сальто, кувыркались или ходили колесом) заколыхались заполошно, потревоженные его прохождением.

— Но это не шутка, ваше премудрие, мы действительно… — попытался возразить Иванушка, но продолжить ему главный маг школы не дал.

— Не шутка, вьюноша?! — возмущенно остановился он у письменного стола, грузно развернулся лицом к посетителям и обдал их штормовой волной сарказма. — То есть, вы хотите сказать, что все эти ваши россказни про Гаурдака, мифологического мага-хранителя, каких-то выживших-недоживших-переживших наследников, толпы сумасшедших колдунов, якобы охотящихся за вами, чтобы помешать вам… чего они там хотят вам помешать?.. не важно!.. — не детские страшилки на ночь?! И что вы оторвали меня от дел первостепенной важности, злоупотребили почти десятью минутами моего драгоценного времени не только для того, чтобы удовлетворить ваше больное чувство юмора? Да сбрендили вы все на этой почве, что ли?! Три века назад, начитавшись таких вот побасенок, у нас спятил с ума и сбежал среди ночи самый выдающийся ученик! Насколько он был подающим надежды — вы можете судить по тому, что сей факт всё еще передается из уст в уста ректорами нашей школы как величайшая потеря того века, да и пары следующих — тоже!.. Двести лет назад, рассказывают, один наш наиопытнейший и наиталантливейший профессор, знаменитый исследователь, путешественник и натуралист, светлая голова, если поймет, чего хочет, но это неважно… короче, он вбил себе в свою бестолковую башку, что может извлечь этого вашего Гаурдака из-под земли единолично!.. А потом тоже скрылся без следа, и никто о нем ничего больше не слышал! Не иначе, как ваш ужасный богодемон опередил его, и первым утянул бедного безумца к себе. Кхм. Наверное, он это заслужил, но потеря для школы была ошеломительной… Пришлось нанимать вместо одного него пять преподавателей, со всеми вытекающими финансовыми последствиями! И вы после всего этого…

— Но мы правду говорим, волхв ректор!

Хмурого, поигрывающего желваками и бицепсами отряга, украшенного оплавленной семейной кольчугой и шикарным черным синяком на пол-лица было сложно заподозрить не только в больном, но и в очень здоровом чувстве юмора, но волхва ректора это не убедило ничуть.

— Если вы думаете, что говорите правду, значит, вы тоже головой страдаете, и вам не сюда надо обратиться, а в лицей целителей и травников. Это ближе к центру города, улица Клистирная, дом номер ноль один. Всё. До свидания. А лучше — прощайте, и не морочьте мне голову.

— Но откуда у нас тогда этот посох, по-вашему?! — возмущенно подскочила Серафима и еще раз продемонстрировала мученически закатившему глаза ректору прощальный дар Адалета. — Уж в его-то существовании вы не сомневаетесь, надеюсь?!

Уллокрафт терпеливо вздохнул и по-отечески покачал головой.

— Читай на ночь меньше сказок, девочка. Тебя обманули. Это — простая палка. Отдай ее какому-нибудь пастуху.

— Нет, это…

— Во-первых, не перебивай старших! — гневно прикрикнул ректор, и рыхлые щеки его побагровели. — А во-вторых, неужели ты думаешь, что я, маг первого круга, прошедший инициацию во все тайны и таинства Белого Света, и впрямь не отличу волшебный посох от неволшебной дубины?! Хотя, я допускаю, тебе эту разницу не понять… Так вот, гляди же и запоминай!

Насмешливо поклонившись царевне, он выпрямился, выкатил груди и живот колесом, звучно и с выражением продекламировал короткое заклинание, взмахнул несколько раз своим красновато-желтым посохом, словно дирижировал на параде оркестром, и тут же на месте резного деревянного набалдашника расцвела белая роза.

— Ну, как оно?.. — горделиво продемонстрировал результат волшебник. — А теперь — твоя очередь! Давай-ка, сотвори-ка такую же, ну!

И, довольный собственной шуткой, Уллокрафт расхохотался.

— Во-первых, я не маг. А во-вторых, он разряжен, — кисло сообщила Сенька.

— Естественно! Разряжен, поврежден, не настроен, не сфокусирован, не вернулся с ремонта, а это — модель… — кипя и пенясь сарказмом, принялся и тут же бросил загибать сарделькообразные пальцы волшебник. — Всё, молодежь! Хватит молоть чепуху! Время моё истекло, и терпение — тоже. Проща…

Дверь, ведущая в приемную, с грохотом распахнулась, вызвав обрушение с полок с десятка волшебных атрибутов и парочки самых нервных или плохо привязанных чучел под потолком, и в кабинет ректора Уллокрафта влетела разъяренная тень тумана — непроницаемое смоляное облако, из которого выбивались и плотоядно шевелились в поисках жертвы тонкие черные нити.

На то, что она была не просто недовольна или раздражена, но охвачена всепоглощающей яростью, указывали испускаемые ей пронзительные вопли.

Руки юношей автоматически метнулись к стали.

Руки Серафимы — к оконному шпингалету.

И даже уверенно-снисходительный Уллокрафт неуловимо изменился в лице и попятился, выставив посох перед собой.

— Я требую справедливости!!! — громогласно взывала тень ко всем заинтересованным лицам. — Верните мне мои деньги!!! Верните мне мои волосы!!!

— К-кто вы? — тыл мага уперся, наконец, в передний край стола и дальнейшее отступление стало невозможным.

— Мастер Уллокрафт!.. — остановило продвижение и горестно всхлипнуло чудовище. — Это же я!.. я, Жюли!..

— Ч-что?..

Других слов у ректора не нашлось, и Сенька его не винила.

— Да не что, а кто! — обиженно швыркнула невидимым носом, если он у нее был, Жюли. — Старшая прачка нашей школы!..

— Ж-ж-ж-ж-ж?.. Ж-ж-жюли?..

— Да, это я! И я требую немедленного восстановления моей красоты и получения компенсации вреда морального ущерба! И наказания этого монстра!

— Какого… монстра? — ректор опасливо поискал глазами, но, кроме существа, именующего себя старшей прачкой, других монстров в кабинете своем не нашел.

— Вот этого!!! — визгливо выкрикнула прячущаяся под жуткой личиной женщина, дернулась, словно вытаскивала из воды большущую рыбину, и из приемной вылетел и предстал перед ошарашенным ректором светловолосый молодой человек с почти воздушной нечесаной бороденкой — близняшкой Олафовой, буйной шевелюрой до плеч и в мешковатом поношенном балахоне школяра.

Оказавшись в центре нежеланного внимания, он сразу принял позу оскорбленной невинности в изгнании — руки скрещены на груди, голова склонена на бок, борода вздернута к потолку, нижняя губа выпячена как щит.

— Я все сделал, как она сама хотела!!! — не дожидаясь формального обвинения и прочих ласковых слов, начавших формироваться на уме и языке Уллокрафта сразу, как только он узнал обвиняемого, выпалил припертый к животу ректора студент.

— Ах ты, обалдуй!!!.. — возопила Жюли.

— Профанка! Невежа!.. — не остался в долгу школяр.

— Двоечник!!!

— Темнота некультурная!!! Сама не знаешь, чего хочешь!

— Балбес бестолковый!!!

— Нет, вы только поглядите на нее, господин ректор: сначала она требует с меня, чтобы у нее волосы были живые, густые и объемные, а потом, когда всё получила, как заказывала, сама же еще и недовольна! Ну, вот что они, по-твоему, не густые? Не объемные? Не живые?!

— Живые!!! — взвыла прачка. — И шевелятся!!!

— Так и должно быть!

— Неумеха безрукая!!!..

— Да если хочешь знать, я десять дней возился с этим зельем как проклятый, все штаны в библиотеке просидел, охрип, пока заклинание как надо вытвердил, а от крапивы сам крапивницей покрылся, вот!..

И, то ли в качестве свидетельства своей умелости рукастой, или для выдавливания слезы у кого-нибудь случайно оказавшегося здесь сердобольного (На сердобольность прачки и ректора не рассчитывал даже он), студент закатал левый рукав и предъявил на всеобщее обозрение крошечное красное пятнышко в районе локтя.

— И вообще!.. Я — боевой маг!!! Явление… сущность… то есть, существо… уникальное… как личность… в профессиональном аспекте!.. А она… — драматический жест в сторону пострадавшей, — захотела всего за десять медных кронингов…

— Так ты с нее за это еще и деньги взял? — голос Уллокрафта в наступившей внезапно тишине прозвучал как щелчок отпускаемого предохранителя арбалета.

— Я… я…

Выдавший сам себя с головой школяр прикусил язык, быстро втянул голову в плечи, опустил очи долу, будто стремясь разглядеть что-то чрезвычайно интересное и важное двумя этажами ниже в подвале, но было поздно.

Если на случайные жертвы неуклюжих школярских заклинаний и зелий педсостав школы еще смотрел сквозь пальцы, то на попытки учеников заработать на этих жертвах хотя бы медную монетку закрывать глаза никто не собирался (Чтобы не поощрять студентов заниматься умножением пациентов лекарского факультета школы и несанкционированным пополнением тератобестиария, а так же не составлять конкуренцию магам, обучение уже закончившим и открывшим практику в Мильпардоне и его окрестностях. Впрочем, невиданная дешевизна всегда и во все времена провоцировала любителей халявы еще и не на такое).

— Ты с нее взял деньги?! — арбалет выстрелил.

Разъяренный ректор, казалось, вырос на полметра и с видом гиперпотама перед кроликом навис над съежившимся в нафаршированный дурными предчувствиями комочек школяром.

— Взял, ваше премудрие, взял!!! — фурией подскочила к своему мучителю Жюли.

— Ну, всё, друг любезный… — выпустил сквозь стиснутые зубы пар Уллокрафт. — Терпение мое истекло. С сегодняшнего дня. Ты. Отправляешься. В подсобное хозяйство. В Малые Кошаки. На сельхозработы. На полтора месяца!!!

— Но учеба?.. Сессия?.. — слабо и безнадежно пискнул любезный друг.

— Вместо летних каникул!!!

— Но…

— Или ты предпочитаешь, чтобы тебя сразу отчислили? — вкрадчиво поинтересовался маг.

Школяр странно вздрогнул и поспешил спрятать изменившееся выражение лица за спутанной занавесью волос.

Уллокрафт фыркнул, рыкнул, грохнул посохом об ковер, и разъяренно отвернулся.

— Палочку волшебную сдать!

Без дальнейших дискуссий и возражений провинившийся извлек из-за пояса заткнутое на манер кинжала оружие студента и молча протянул ректору.

— Свободен! Выбываешь через полчаса!

— А обед?!..

— Сухим пайком!

— А компо…

— Что-о-о?!

— Понял… Компот вреден для здоровья зубов… — кисло пробормотал школяр, развернулся и, бросив на прощанье из-под приопущенных ресниц оскорбленный взгляд на рыдающую на мягкой ректоровой груди почти не видимую из-под шевелюры своей мечты старшую прачку, уныло потащился в приемную.

— И вы тоже до свиданья! — раздраженно махнул рукой Уллокрафт. — Аудиенция окончена!

Поняли, наконец, ликвидаторы Гаурдака после третьего предложения тонкий намек главного школьного чародея и устыдились своей несообразительности, или по какой-либо иной причине, но Сенька вскочила на ноги, подхватила в одну руку непризнанный светилом магической науки посох Агграндара, в другую — локоть Олафа, и стрелой рванула из кабинета. Иванушка — следом.

Сказать, что настроение убито влачившего ноги студиозуса улучшилось, когда из-за угла на него налетели двое оголтело орущих незнакомцев, впечатали его физиономией в стену и принялись колошматить по чему попало, значит было покривить душой.

— Пстить… пстите… — не пытаясь убежать и лишь закрывая макушку, тихо пыхтел школяр. — Я вас первый раз вижу… я вам, правда, ничего не сделал!.. Только не ногами!.. Только не по голове!..

— Агафон!!!

— Агафонюшка!!!

— Какая встреча!!!

— Мельников ты сын!!!

— Как я рад!!!

— Мы твои письма всем знакомым по два раза читали, а Масдаю — целых четыре!!!..

— ИВАН?! СЕРАФИМА?!

— Ага, узнал, наконец-то, балда криворукая!!! Или как она там тебя припечатала?!

— Она сама виновата!.. — встал было автоматически в оборонительную позицию юный маг, но тут же расслабился и расхохотался. — Я не знал, что так получится! Как она меня напугала, когда с претензиями пришла!.. Я в спальне сидел, никого не трогал, готовил доклад из «Монстрологии седьмого уровня» про тварей тумана, картинки разглядывал, а тут двери открываются… Представляете?! Да я чуть с кровати не грохнулся!!! Хотя, откуда вам, простым смертным, знать, что такое настоящая туманная тварь!..

— А вот это ты зря, волхв, — набатом прогудело над их головами, и Агафон вздрогнул и поднял глаза на то, что вдруг нависло над ним подобно скальному карнизу.

— А это еще тут кто?! — выпрямился и воинственно подбоченился его премудрие, отважно устремив дерзкий взгляд почти под потолок. — Кто посмел помешать встрече боевых товарищей и самого выдающегося мага всех времен и народов Агафоника Великого?!

— Это Олаф, конунг Отрягии, знакомьтесь! — расцвел Иванушка. — Олаф, это — тот самый Агафон!

За «того самого» заалевший от блаженства как утренняя заря внук деда Зимаря был готов простить всё.

— Приятная встреча, — благожелательно улыбаясь, протянул он руку отрягу.

— Мой каррак — твой каррак, — согласно этикету родной земли проговорил рыжий воин, и предложенную руку с удовольствием стиснул своими обеими, а потом облапил юного мага за плечи, как равного.

Через полминуты, когда Агафон уже начинал думать, что глаза его выскочат из орбит, раздавленную руку придется ампутировать, а остатки жизни провести в гипсовом корсете, Олаф нового знакомого из объятий выпустил.

— С-с-спасибо… — с шипением вышли из стиснутой груди остатки воздуха.

— Да чего там, — смущенно хмыкнул отряг.

— Уж-же н-ничего… — жадно хватанул ртом новую порцию кислорода студент.

— Откровенно говоря, мы не думали, что встретим тебя так скоро и при таких обстоятельствах, — покачал головой царевич.

— А вы-то тут чем занимаетесь? — спохватился вдруг чародей, слегка отдышавшись. — В гости ко мне специально приехали, наверное? Так не вовремя вы ребята, извините, конечно. Меня как самого достойного и способного наш ректор Уллокрафт отправляет в строго секретное магическое путешествие на полтора месяца по казенной надобности. Отбыть надо было через полчаса. Теперь уже минут через двадцать. Промедление — смерти подобно, не мне вам объяснять. У нас, профессиональных магов, время — фактор первостепенной важности.

— Да ладно тебе, строго казенное… — отмахнулась от напыщенной речи старого знакомца Сенька как от надоевшей мухи. — Мы в кабинете у вашего ректора только что были и все видели и слышали.

— Д-да?.. — вытянулась физиономия школяра.

— Да, да, — радостно подтвердил Иван. — Поэтому нам надо срочно поговорить. Где мы сможем побеседовать без помех?

— По дороге в Малые Кошаки?.. — уныло предположил Агафон.

Новые и старые знакомые сидели тесным кружком, поджав по-тамамски ноги, а под ними быстро проплывали дороги и поля западной Шантони.

— …и его премудрие ректор Уллокрафт наотрез отказался не только присоединиться к нам, но и отправить с нами хоть кого-нибудь из преподавателей вашей школы, — закончил на минорном аккорде Иванушка, и грустно подпер щеку кулаком.

— А посох… — загорелись глаза Агафона (А, если быть точным, то и не потухали ни на мгновение с той секунды, когда злосчастный студиозус впервые услышал о нем). — Посох Агграндара… это вот это?..

— Угу, — подтвердила Сенька. — Он самый. Только пользы от него нет теперь никакой.

— Волхв Адалет так и предупреждал, что до Шантони заряда хватит, а потом…

— Потом кто-нибудь из опытных магов должен был присоединиться к нам и зарядить его своей силой… А, еще лучше, защищать нас от вражеского колдовства самостоятельно, — проговорил Иван.

Его премудрие расцвел в самодовольной улыбке.

— Ну, так вам повезло, — с доверительным видом склонился он к Иванушке, окинул быстрым взглядом остальных и, понизив голос по-заговорщицки, уверенно продолжил. — Эти напыщенные собиратели чужих знаний, наша профессура, знает немало, спорить не стану, но по части опыта — настоящего, боевого, я имею в виду! — во всей школе адекватен эталону разыскиваемого вами идеала лишь один человек.

— И где нам его искать? — живо заинтересовался Олаф.

И заработал высокомерный холодный взгляд юного служителя оккульта.

— В ближайшие полтора месяца он абсолютно свободен, и может лететь куда угодно и с кем угодно, — словно не расслышав вопроса отряга, заносчиво продолжил школяр.

— Но, Агафон, ты не можешь этого сделать! — обеспокоенно вытаращил глаза царевич, которому не пришлось объяснять, какого великого практика боевой магии имеет в виду его старый друг. — Если ты не объявишься в вашей подшефной деревне, тебя точно исключат, и Ярославна не поможет!

— Иван, — с чувством превосходства взрослого над малышом вздохнул и покачал головой адепт магических наук. — Твоя узость мышления меня иногда поражает в самый крупный ганглий нервной системы! Если Гаурдак действительно прорвется в наш мир, то исключение из ВыШиМыШи станет моей самой мелкой проблемой, недостойной даже этого гордого звания! А если я еще и буду знать, что ваша преждевременная мученическая кончина на моей совести, то вообще похудею и потеряю сон!

— Он прав, — внимательно глянула на зардевшегося супруга и пожала плечами Серафима. — Особенно по второму пункту. Если он похудеет еще хоть на килограмм, его придется привязывать к Олафу, чтобы не унесло ветром.

Олаф тоже подумал над сказанным и кивнул.

— Он прав. По всем… пунктам. По-моему, Серафима, ты и вправду должна отдать посох Агграндара ему.

Солидный, снисходительный взрослый вспыхнул и испарился легким дымком прямо на глазах у друзей, а на его месте остался растрепанный двадцатидвухлетний мальчишка, радостно кусающий губы и подскакивающий от нетерпения.

— Давай же его скорее сюда, Серафима, давай!..

— Н-ну, Адалет, вообще-то, говорил, что нужно сначала с ним познакомиться?.. — неуверенно проговорил Иванушка.

— Вот засунем Гаурдака куда следует, тогда и познакомимся, — отмахнулся Агафон и дрожащими от возбуждения пальцами потянулся коснуться желанного трофея.

«Да не с Адалетом познакомиться!» и «АЙЙЙЙЙУУУУУАААУАУУААУА!!!!..» прозвучали над мохеровой спиной Масдая практически одновременно.

— Кабуча, кабуча, кабуча, кабуча!!!!!!!.. — стонал и взвывал чародей, размахивая в воздухе обожженной кистью руки так, словно искренне рассчитывал, что когда-нибудь она наконец-то оторвется и улетит куда подальше от всего остального Агафона.

— Кабуча габата апача дрендец, — Сенька услужливо подсказала слова то ли забытые, то ли невыученные дальше раненым в самое больное место (В самолюбие) магом.

— Че-го?.. — застыли на половине траектории на глазах краснеющие и покрывающиеся волдырями пальцы.

Царевна любезно повторила.

Агафон покраснел.

— Э… это вам… это вы… откуда знаешь?..

— От Адалета слышали, — как само собой разумеющемуся факту повела плечом Серафима.

— К-какой… — школяр недоверчиво повел головой. — К-какой класс!.. Надо запомнить. А что это значит, он не сказал?

— Н-нет, — пришла пора краснеть и заикаться Сеньке. — А что?..

— Не знаю, — с сожалением скривил физиономию маг.

— Увидишь — спросишь, — резонно предложил отряг, невозмутимо наблюдавший за экспресс-наказанием греха гордыни и нетерпения.

— Пожалуй, — легко согласился Агафон, мужественно сунул обожженную руку подмышку и исподволь скосил глаза на предмет своего вожделения. — А… насчет посоха… познакомиться там сначала и всё такое… Адалет что, вы говорите, говорил?..

Трое друзей неуверенно переглянулись.

— Никаких подробностей, — ответила за всех Серафима.

— Может, с ним просто побеседовать надо? Представиться? Спросить у него, как дела? — не слишком уверенно предположил Иванушка.

— А дальше о чем? — начинающий волшебник жалобно заглянул ему в глаза как единственному в радиусе нескольких сотен километров эксперту по вопросам знакомства с чужими посохами.

— О погоде? — выдвинул еще одну смелую догадку лукоморец.

— Расскажи ему про свою школу волхвов. Про волосы. Про землетрясение под Новый Год, — посоветовал конунг, которого вся ситуация, похоже, премного забавляла.

— Так вы ему про это рассказали?! — на мгновение позабыл про посох и обиженно воззрился на лукоморцев Агафон.

— А что тут такого? — в защиту себя и мужа оскорблено захлопала ресницами царевна. — Очень смешная история.

— Смешная, — исподлобья зыркнул на нее маг. — Если еще учесть, что после этого мне в Малых Кошаках пришлось все новогодние каникулы провести…

— Из-за денег? — сочувственно полюбопытствовал Иванушка.

— Да нет… в тот раз всё было официально, через деканат… — поморщился волшебник. — Просто в доме бургомистра, когда толчки начались, елка перевернулась…

— И из-за какой-то елки?!..

— Да нет… Она еще и на стол упала…

— И из-за скатерти?..

— Да нет же… На столе бумажные украшения были… и символы новогоднего преуспеяния из сена, соломы, ваты, венки там опять же хвойные… а от свечек на скатерти пожар начался… а поскольку вся прислуга разбежалась… от землетрясения… то тушить его пришлось гостям… А они шнапсом его стали заливать, висками и водкой… оставшейся… потому что воду какой же идиот на новогодний стол ставит… Тогда бургомистр попросил ректора Уллокрафта… он почетным гостем у него был, как всегда… потушить огонь посредством магии… А всё тряслось кругом и подпрыгивало… и он с перепугу… или с перепою… перепутал заклинания… и весь дом через пять минут залило водой… под самую крышу… все три этажа… и она из окон открытых не выливалась, и не замерзала… так что, пока ее через трубу вычерпали… вместе с рыбами… водорослями… песком… галькой… илом… корягами… ну, и водяным, конечно… Оказалось, он ее из нашей реки телепортировал… сам не понял, как… Водяной с ним до сих пор не разговаривает… И бургомистр тоже. К-кабуча… Классное заклинание, мне бы такое выучить!..

— Опасный ты человек, волхв Агафон, — с самым серьезным выражением лица сообщил конунг, и тут его знаменитая отряжская выдержка кончилась.

Всхлипнув, он спешно закрыл лицо руками, и Масдай содрогнулся от его богатырского хохота.

— По третий этаж!.. с рыбами!.. через трубу!.. водяной!.. не разговаривает!.. Ох, чудеса!.. Ну, ты, парень, кудесник! Рядом с тобой Гаурдак отдыхает!..

Приняв последнее высказывание за изысканнейшей формы комплемент, Агафон порозовел от удовольствия и окончательно согласился с правом огромного отряга присутствовать в их тесном коллективе.

— Так… чего бы ему еще рассказать?.. — устремил специалист по волшебным наукам горящий жаждой обладания взор на посох.

— Биографию?

— Анекдот?

— Доклад по монстрологии?

— Я его так и не доучил…

— А, может, он тебя уже и так… запомнил? — с сомнением предположил Олаф.

Агафон ухватился за эту возможность как утопающий за винт проходящего корабля, с готовностью протянул руку, сжал пальцы…

Крестьянин внизу выронил ведро с картошкой себе на ноги, привязанная коза вырвала из земли воротный столб и юркнула в воронье гнездо на ближайшем тополе, коровы подоились кефиром, а собаки попрятались по будкам и завыли в тон и лад доносящимся с небес руладам, перемежаемым разнообразными и кучерявыми, как облака над их головами, магическими проклятьями.

— Не запомнил, — сочувственно вздохнул Иванушка.

Высказав всем заинтересованным, заинтересованным не очень и не заинтересованным вовсе лицам всё, что наболело и прожгло, студиозус уныло опустился на шершавую спину Масдая и с видом ребенка, которому пообещали и не дали любимую игрушку, уныло уставился в глубину своего внутреннего мира.

Поскольку идеи на предмет как примирить посох с его новым хозяином у остального отряда кончились тоже, над пригородами Мильпардона воцарилась кислая тишина с привкусом горького поражения и соленой обиды.

— Агафон?.. — тактично покашляв, позвал мага минут десять спустя Масдай.

— М-м-м?.. — ответствовал тот.

— А вот насчет золотого сияния я не очень понял, — задумчиво проговорил ковер. — Что оно означало?

— М-м-м?.. — недоуменно свел над переносицей брови юный чародей, но тут же сообразил, о чем речь, и авторитетно приосанился. — А-а-а-а… Так это поле защитное было. И, кроме того, из вашего свидетельства я уразумел, что это было не простое заклинание обороны, а зеркальное. Высший пилотаж.

— То есть, все их молнии к ним же и возвращались? — удивленно моргнул Иванушка.

— Да, абсолютно точно, — с видом профессора магических наук, читающего лекцию коллегам на кафедре ВыШиМыШи, изрек студент, как бы невзначай искоса глянув на посох. — А ночью, как становится очевидно по всем параметрам и гипотезам, они использовали против вас сонное заклятье.

— Которое их же и усыпило? — ухмыльнулся Олаф.

— Да, именно, — важно кивнул волшебник и скосился на вожделенный предмет еще сильнее.

— А ночью на ярмарке?.. — припомнила царевна.

— Заклинание трансформации третьего уровня, подгруппа «Ж», судя по всему. То есть, если бы этот замечательный посох, творение искусства, практически шедевр магии, вершина мастерства, плод гения многоуважаемого и досточтимого Юлиауса Агграндара, имя которого не может быть забыто благодарными и благоговеющими потомками и преклоняющимися перед истинным талантом подающими недюжинные надежды адептами волшебной науки, про которых однажды даже сам ректор Уллокрафт сказал… сказал… что…

Степень косоглазия Агафоника Великого увеличивалась и увеличивалась прямо на глазах, пока данный конкретный подающий благоговейные надежды адепт волшебной науки не стал больше похож на медитирующего над труднодоступным тазиком сметаны кота.

— О чем это… я… а… э… кхм… — потерял чародей нить мысли, но тут же исправил положение. — Ах, да. Я хотел сказать… что… э-э-э-э…это…

— Про ярмарку, — срочно опустив лукавые очи, чтобы не выдать рвущийся наружу смех, подсказала Сенька.

— Да. Так вот. На ярмарке, если бы не почтеннейший и высокочтимый посох, то в выхухоль и похухоль…

— Выкусня и покусня, — методично, но неосмотрительно исправил его Иван, чем заработал от мага полный жгучего упрека взгляд.

— Да. Именно это я и хотел сказать, — сухо сообщил студент. — Что в этих милых зверьков были превращены бы Серафима с учителем.

— Приятная перспектива, — усмехнулась царевна. — И на сколько?..

При таком вопросе Агафон бросил полный мольбы и паники взор сначала на Сеньку, потом на посох, потом срочно сунул руку в рукав и проворно вытянул знаменитую шпаргалку.

Что-то торопливо прошептав ей в лицевую сторону, он быстро пробежал глазами по появившимся в ответ за запрос строчкам, сглотнул сухим горлом и торжественно отчеканил:

— Продолжительность эффекта трансформации в результате наложения заклинания подгруппы «Ж» третьего уровня зависит скобка открывается от личного коэффициента магической силы накладывающего заклинание волшебника плюс количество брюнетов в радиусе семнадцати метров сорока трех сантиметров скобка закрывается, помноженного на время подпитки энергией заклинания и деленное на постоянную Подкорытина-Цысса, возведенную в степень, равную градусам Скорпиона в секторе Луны!

Глубокое сосредоточенное созерцательное молчание окутало едва не сбившийся с курса ковер.

Первым не выдержал отряг.

— А сколько это будет в часах и минутах?

— А лучше — в месяцах и годах, — подкорректировала царевна.

— Ну, если ты, конечно, не можешь это сосчитать, то и не надо… — успокаивающе поспешил промолвить Иван.

Глаза чародея метнулись испуганно и жалобно на посох, потом на шпаргалку, физиономия вытянулась… но тут же расплылась в хитрой улыбке.

— Скажите мне градусы Скорпиона в Луне на момент наложения заклинания, количество брюнетов, их личный коэффициент, время подпитки, и я все с легкостью вычислю. И да устыдятся маловерные!

— И вправду… — покачал головой Иванушка, словно удивляясь, что сам раньше не мог до такого простого объяснения полной невозможности данной калькуляции додуматься.

— Ха!

Пальцы Агафона возбуждено побарабанили по Агафоновой же коленке, как бы невзначай подбираясь к наследию Агграндара, потанцевали чечетку на голенище сапога, но дотронуться всё же не решились и нервно спрятались в кулак.

— Сколько нам осталось до Гвента, Масдай? — привлекая внимание, постучал по мохеровой спине ковра конунг.

— В часах и минутах?

— В днях сойдет, — прищурил в подозрении непонятного подвоха не заплывший синяком глаз Олаф.

— Дня три. Если очень поспешить — два с половиной. Но в случае непогоды…

— Не будем о непогоде, — быстро отсек неприятную возможность при одной только мысли о верховой езде отряг.

— …или неприятельского вмешательства…

— И о ренегатах не будем, — нахмурилась царевна. — Надеюсь, синьор Скаринелли их вовремя поймает и присовокупит к своей пожидевшей по их же вине коллекции.

— Если бы мы могли с ними поговорить… — с сожалением вздохнул Иванушка, — то наверняка убедили бы их в том, что они поступают неправильно. В глубине души они ведь неплохие люди, я уверен, просто не понимают в полном объеме того, что творят и всех последствий, но если бы они только задумались…

— Вань… — Серафима нежно положила на ладонь мужа пальцы и слегка их сжала, — ты конечно, у меня оптимист и гуманоид… в смысле, гуманитарий… но, по-моему, нам скорее бы удалось убедить туманную тварь стать вегетарианкой. Так что, давай просто надеяться, что наши с ними дорожки разошлись. Навсегда.

Несмотря на дурные предчувствия, самые безрадужные ожидания и слезящиеся от напряженного и постоянного вглядывания в покрытое редкими облачками небо, глаза первый день полета без защиты посоха, но зато с почти настоящим магом прошел нормально.

На ночь друзья, коротко посовещавшись, останавливаться не стали. Вместо этого перед закатом был сделан привал на маленьком хуторке, случившемся вопреки мнению карты на их пути. После ужина на деньги, оставшиеся от покупки дома, обстановки и оплаты раскопок на руинах старого коттеджика мастера Мэрхенвальда с последующей транспортировкой артефактов по новому адресу, они купили у довольной донельзя крестьянской семьи недельный запас провизии, новую посуду, сумки и кое-какую одежду с одеялами, и снова поспешно тронулись в путь.

Спать на мчащемся ковре, рискуя свалиться с крейсерской высоты в двадцать пять метров, чувствовали они, было гораздо безопаснее, нежели долгое время оставаться на одном месте, рискуя остаться на этом самом месте чрезмерно долго (До Страшного Суда). И даже его премудрие Агафоник Великий не слишком упорно и продолжительно отговаривал их от сего решения (Если дословно, разговор звучал так: «Значит, вы точно решили не останавливаться на ночевку?» «Да». «Угу»).

Ночной отдых прошел для тех, кто мог им воспользоваться, незаметно: недобрые сны не давали им спокойно заснуть, а добрый Иванушка — спокойно свалиться, и поэтому, если бы коварные и вездесущие ренегаты выбрали бы для нападения именно это время, их приближение осталось бы незамеченным до самого критического момента.

Первые лучи солнца были восприняты измученными кошмарами путниками как долгожданное благо, и после короткого утреннего привала наблюдение за воздухом в четыре пары глаз было возобновлено с учетверенной бдительностью.

Но две почти бессонных ночи даром не проходят и для самых выносливых и терпеливых героев, и поэтому к наступлению следующего вечера половина отряда уже находилась в почти невменяемом измотанно-сонном состоянии.

Еще одна четверть молча страдала от новых ожогов на руках и безжалостно втоптанной в мохеровый ворс Масдая профессиональной гордости мага.

Переглянувшись устало в оранжевом свете подернутого пухлыми облачками заката, путешественники единогласно постановили, что эту ночь они проведут на земле.

Высмотрев подходящую для вечернего пикника полянку в лесу неподалеку от прозрачного говорливого ручья, ковер пошел на снижение, и через полчаса в новом котелке уже варилась овощная похлебка с вяленым мясом, нарезался подсохший за сутки каравай и разливался по кружкам обжигающий травяной чай.

Еще через полчаса последние остатки ужина были уничтожены с особой тщательностью, посуда помыта (жребий выпал Олафу), а одеяла разложены вокруг утомленно притихшего костра.

— Спокойной ночи? — рассеянно полу-пожелал, полу-вопросил Агафон и тяжело опустился на свое смягченное лапником ложе.

— Да? — вежливо удивились все, включая Масдая.

— Д-да… — недоуменно приподнял голову и нахмурился студиозус. — А что? Вы что-то забыли?

Теперь пришла пора удивляться остальным.

— Мы забыли?.. — опешил рыжий отряг.

— Мы забыли?! — поддержала его Серафима.

— Нет, мил человек Агафон, — недовольно прошуршал Масдай. — Это не мы забыли. Это вы забыли.

— Я забыл?!..

— Ты, — согласно кивнула царевна.

Волшебник сел, обхватив руками коленки, и закрутил головою по сторонам, испытующе заглядывая под каждый кустик, мешок и кучу хвороста.

— Да, вроде, ничего не забыл… — непонимающе уставился он в конце концов на друзей. — Или это шутка такая?

— Шутка?! — вытаращил глаза Иванушка.

Физиономия чародея просветлела озарением.

— А-а-а-а, я понял!!! — весело воскликнул он. — Это меня так в детстве матушка приемная учила «спасибо» говорить!!!.. Ребята, спасибо! Всё было очень вкусно, кроме похлебки, каравая и чая, и посуда была помыта замечательно, та, которая не раздавлена и не покорежена, потому что не отмывалась! А теперь — спокой…

По выражению лиц окруживших его спутников студент быстро понял, что сказал что-то не то и не так.

И, самое главное, не про то.

— Агафон, — строго уперла руки в бока Сенька. — Ты что, вправду ничего не понимаешь, или прикидываешься?

— Прики… то, есть, не понимаю, — в кои-то веки честно признался волшебник.

— Непонимание не освобождает от наложения защитных чар вокруг лагеря на ночь! — строго выговорил конунг, требовательно сверля его не подбитым книжкой глазом.

— А посох?

— Заряд его сел еще ночью на ярмарке, — напомнила царевна.

— А ты откуда знаешь? — ревниво прищурился маг.

— Раньше он голубым светился, а сейчас — нет.

— Не хочет — вот и не светится… Из вредности встроенной. Заряд у него сел… ага, как же… двадцать раз… — неожиданно как для себя, так и для всех остальных от всей души выпалил студент, вытряхивая перед равнодушно-серым наследием Агграндара весь ворох недавних, но уже успевших порядком подмариноваться, забродить и прокиснуть обид. — Так я и поверил ему… Держи карман шире… Ищи дурака за четыре сольдо… Как меня по рукам шарахнуть четырнадцать раз на дню так, что искры из глаз — на это у него заряд есть, эт вы не извольте беспокоиться, а как на что полезное — так нет! Что перед ним такие люди на нитки шелковые выкручиваются — ему наплевать! Что другие люди из-за него могут не проснуться завтра — ему тоже по барабану! Изгаляешься перед ним, как на экзамене, всё уже показал ему и рассказал, даже чего не знал, а ему — хоть бы пень по деревне!!! На руках уже места живого нет!!! Лицемер! Недотрога! Ханжа! Пусть он нас и защищает сам тогда, если такой самостоятельный и никто ему не нужен!..

— То есть, волшебника мы в ВыШиМыШи так и не получили, я поняла, — скорбно поджала губы Сенька.

— Что?..

— Вообще-то, я много волхвов не знаю… — оценивающе склонил голову и медленно проговорил конунг, — но глядя на Адалета я понял, что настоящий волхв — это тот, кто сначала бросается решать проблемы при помощи своей магии, и только потом думает, по силам ли это ему, и не проще ли было заставить это сделать кого-нибудь просто помоложе, посильнее или половчее, чем он. А еще я запомнил, что настоящий волхв никогда не станет валить свое неумение или нежелание колдовать на какую-то палку (Олаф не успел договорить, что настоящий волхв в состоянии мгновенно изобрести с полсотни причин получше и поубедительнее)…

— Что?!

Агафон подскочил, как ужаленный.

— Что ты сказал?!.. Это не какая-то палка!!! Это — посох самого Агграндара!!! Вершина, шедевр, артефакт, апогей, кульминация, зенит и венец!!!.. А еще, если вам всем угодно знать, то наложить защитное заклинание хоть на полянку, хоть на деревню, хоть на сам Мильпардон… да хоть на всю Шантонь мне раз плюнуть! С закрытыми глазами! Левой рукой! Даже зеркальное!!! Даже с усилением!!! Даже с углублением!!! И с коэффициентом!!! Такому магу как я, это — десять минут вокруг лагеря прогуляться! Пять! Три! Две с половиною!!!.. И да устыдятся маловерные!!! И не нужна мне для этого никакая ваша дурацкая палка!!!..

Кипя, бурля и брызжа благородным негодованием, его премудрие выхватило на ходу из рукава шпаргалку и едва не вприскочку рвануло в кусты.

Две темных фигуры — высокая, почти лысая, с длинным, свисающим до плеч одиноким клоком волос, и приземистая, придерживающая болезненно правую руку левой, притаились в овраге, сливаясь с предзакатным лесом, и как голодные волки на овечье стадо, в безмолвном ожидании уставились в направлении зарослей шиповника метрах в пятнадцати от них.

Говорить больше было не о чем — всё было обсуждено еще полдня назад. Те, кого они преследовали с самого Багинота, были на этот раз обречены, и никакие зеркальные защитные чары им не помогут.

От падающих на голову столетних деревьев, обращенных в камни, их не защит не то что жалкая палка, будь она хоть стократ подлинным посохом древнего мага, а и целый навес из ей подобных.

Оставалось дождаться, пока все уснут, чтобы действовать быстро и наверняка.

Хотелось есть.

Из-за кустов, за которыми сделали привал их жертвы, головокружительно тянуло хлебом и подгоревшим супом. Конечно, можно было развязать свои мешки и тоже перекусить, но осторожность советовала им этого лучше не делать…

До тех пор, пока вопрос с ненужными наследниками Выживших не будет решен окончательно и бесповоротно.

Вдруг высокий вздрогнул: к ароматам ужина внезапно присоединились звуки ссоры, и не успел он выразить удивление хотя бы жестом или взглядом, как сквозь кусты, ломясь как ошпаренный лось, выскочил длинный худой юнец в поношенном балахоне студента школы магии.

Причем значительная часть этого балахона, и без того давно уже печально наблюдавшего закат своей тряпичной жизни, осталась на ветках и шипах живой изгороди.

Пробежав по инерции несколько метров, студент остановился, уставился в бумажку, зажатую в пальцах левой руки, и принялся быстро и неразборчиво что-то бормотать.

Коротышка презрительно хмыкнул.

— Это они что, вместо Адалета себе в ВыШиМыШи приобрели? — свистящим шепотом прошептал он напарнику в ухо. — Кудесника малолетнего?

— Похоже, — снисходительно усмехнулся высокий. — Только не приобрели, похоже, а им всучили того, кого выгнать не успели. Чтобы отвязались и не рассказывали сказки.

— Почему ты так решил?

— Если бы им поверили, с ними был бы преподаватель. Или прошедший инициацию маг. И, может, не один.

— А, может, он отличник-вундеркинд, который дюжину ректоров за пояс заткнет и не заметит?

— Со шпаргалкой? Не смеши меня.

Собеседник недолго подумал над словами приятеля, и смешить его больше не стал.

— Как ты думаешь, что мальчик собирается делать? — вместо этого полюбопытствовал он.

— Какая разница… Если мы вдвоем не сможем отмахнуться от любого его заклинания как от назойливой мухи, грош нам самим цена.

— Это ты верно заметил… Утопающий хватается за двоечника… — почти умиротворенно пробормотал коротышка и с блуждающей снисходительной ухмылкой присел на корточки, привалившись спиной к склону их убежища.

— Поглядим-поглядим, на что способен наш великолепный вундеркиндер… — обращаясь больше к себе самому, чем к присевшему передохнуть раненому приятелю, прошептал высокий, пристроился поудобнее под прикрытием уже почти утонувшей в наползающих вечерних сумерках густой травы, прищурился иронично, и принялся наблюдать.

Присоединился он к дремлющему вполглаза соратнику спустя десять минут.

— Ну, что там? — не поворачивая головы, полюбопытствовал тот.

— Что и следовало доказать… — криво усмехнулся высокий. — Полное убожество и ничтожество. Таких не выгонять — таких надо заточать в тератобестиарий и показывать за деньги. Хотел сначала наложить защитные зеркальные чары…

Коротышка страдальчески поморщился.

— …но наговорил такого, что самому смешно стало, — не заметив, продолжил высокий. — Махнул рукой и перешел к защитным с коэффициентом усиления. Не вышло тоже. Всё ушло в землю метрах в двух от него. Потом попытался сделать предупредительный круг Мерриуэзера. Не получилось. После — купол непрозрачности Саффля…

— Зачем? — удивился второй.

— Спроси у него. Ты знаешь… — не удержался и хихикнул высокий, — я за всю свою жизнь не видел ни разу, чтобы купол непрозрачности Саффля сползал и растекался, как блинное тесто с мячика!..

— Блины — это хорошо… — одобрительно пробормотал коротышка.

— Рагу из баранины лучше… — мечтательно вздохнул высокий, облизнулся смачно, и продолжил.

— Вслед за куполом это позорище рода волшебного попробовало поставить непреодолимую ледяную стену Айсса.

— В мае-то месяце?! — фыркнул в кулак коротыш.

— Уг-гу… — гыгыкнул высокий. — Естественно, таять она начала сразу, едва появилась, потому что толщина ее была, не дай соврать… миллиметров несколько. Непреодолимости чрезвычайной стена была бы… если б не утекла.

— А дальше? — уже почти нетерпеливо, в предвкушении искусно придерживаемой другом кульминации, вопросил раненый.

— Огненная стена Пиромани, — широко, хоть и незаметно в темноте, улыбнулся рассказчик. — Это на сырой-то от растаявшего льда земле.

— Ну, и?..

— Даже пшикнуть не успела, бедная.

Коротышка презрительно фыркнул.

— Сдается мне, что окончив сегодня ночью его карьеру, мы сделаем всему роду человеческому огромное одолжение.

— И в этом я с тобой соглашусь. А теперь — тс-с-с-с-с-с… Подождем до полуночи…

Две неподвижные безмолвные фигуры, прильнувшие к склону оврага, внезапно ожили и зашевелились: незримые биологические часы ренегатов пробили полночь.

— Ты знаешь… это пОшло — совершать деяния подобного рода в двенадцать часов ночи… — еле различимо, одними губами на ухо товарищу прошептал коротышка. — Остается еще начать хохотать зловеще и наложить на себя заклинание красного глаза…

Высокий хмыкнул.

— Что ж… давай подождем еще минут десять. Если мы совершим запланированное в двенадцать десять, а не в полночь, даже ты не сможешь нас обвинить в низменных пристрастиях к дешевым эффектам.

Коротышка кивнул.

— Десять минут… двадцать… какая теперь разница.

— Какая теперь нам всем разница, — усмехнулся в поднятый воротник рубахи высокий.

Они снова заняли покинутые было пригретые места и сторожко прислушались к прохладным звукам опутавшей землю тьмы.

Обычные напевы ночного леса ажурным покрывалом случайных шорохов, шелеста, плеска и пересвиста окружали притаившихся людей со всех сторон, скрывая без следа само их существование на этом свете.

В лагере противника было тихо.

— Спят… — странно поеживаясь, проговорил сам себе коротышка.

— Спят, — твердо сказал как отрезал высокий. — Не думай про это. Так надо.

— Да, я знаю… Так надо. Иногда, чтобы достичь большего, надо пожертвовать меньшим…

— Да. Такова жизнь.

— Такова жизнь… — эхом повторил раненый и снова прислушался.

Через десять минут оба ренегата как по звонку неслышимого будильника встрепенулись, зябко передернули плечами, не говоря больше ни слова, оторвались от почти остывшей после дневного тепла земли и двинулись в направлении своих ничего не подозревающих беззащитных жертв.

Проснулась царевна оттого, что ее осторожно тронули за плечо.

— Сеня, тихо…

— Где? — не издав больше ни звука, Серафима одним плавным движением оказалась на ногах, меч наготове.

— Прислушайся… — ткнулись ей в ухо губы супруга. — По-моему, кто-то рядом есть. Может, зверь, конечно… А я пока Агафона разбужу.

— И Олафа тоже.

— Зачем?

— Обидится.

Недолго подумав над сказанным, Иванушка вынужден был признать его справедливость, и на цыпочках отправился будить обоих, но чародея всё же первым.

— Что случилось? — хмуро буркнул в ответ на легкое прикосновение разобиженный еще с вечера на весь Белый Свет студиозус. — Война? Пожар? Посох заговорил?

— Послушай…

Не скрывая кислой мины, оскорбленный маг прислушался.

Метрах в десяти от полянки кто-то ходил взад-вперед, ломко продираясь сквозь кустарник, но, почему-то, не к ним, и не от них, а вокруг. Хруст ломаемых массивным телом — или телами? — веток то затихал, уходя к дальнему концу поляны, то вновь приближался — но уже с другой стороны.

— Кто там может быть? — беззвучно присоединился к не спящим в шиповнике отряг.

— Зверь какой-нибудь? — неуверенно предположил Иван. — Если бы люди были, так уже бы на огонек пришли.

— А если эти… гады?

— Так зачем им кругами ходить, да еще с таким треском? Они не только нас — пол-леса перебудили, наверное.

— А, может, это ежики какие-нибудь? Лисы? Рыси? — предположила Сенька.

— И чего им надо? — уставился на нее конунг.

— Пожрать?

Олаф недоуменно поджал губы, выудил из мешка с провизией сухую горбушку, прицелился на звук, и с силой запустил ей в кусты.

Прокомментировать такое ежелюбие никто не успел, потому что секундой позже из кустов со свистом вылетело нечто небольших размеров и по форме напоминающее перекормленный бумеранг, с приглушенным звоном ударило рыжего парня в защищенный неразлучным шлемом лоб и, отскочив, с чувством выполненного долга нырнуло в траву в метре от него.

— Э-э-э-э-эй!.. — возмущенно прошипел отряг, быстро нагнулся, словно поразивший его предмет собирался улизнуть, и крепко сжал его мощными пальцами.

— Что это? — нетерпеливо вытянули шеи ошеломленные свидетели происшедшего.

Конунг сделал шаг вбок и поднес добычу к красноватому неяркому свету тлеющего головешками костра.

Лицо его изумленно вытянулось.

— Хлеб?..

— Я так и думал, что рыси хлеб не едят… — прошептал Иванушка.

— Ну, а кидаться-то зачем?! — возмущенно воззрился на него словно на главного виновника Олаф.

— Кидаться? Кидаться?

Не стряхнувшее еще сон сознание волшебника наконец-то прояснилось, и он спешно закрыл лицо руками, тихо прихрюкивая и дрожа от смеха всей худосочной фигурой.

— И чего я такого развеселого сказал, волхв? — сдвинулись над переносицей как два разводных моста брови отряга.

— Про «кидаться», конечно! — лукаво и странно гордо выглянул из-за частокола пальцев Агафон. — Никто в тебя ничем не кидал! Это моё поле защитное сработало! Зеркальное, между прочим! С коэффициентом усиления… я… я… я…

— Что такое? — моментально встревожились все.

— А… а… а…

— А еще конкретней? — нетерпеливо намекнула Сенька.

— Оно… Я не знал…

— Чего?

— Я не думал… что оно будет отбрасывать и предметы, направленные на него изнутри… Оно должно… наоборот… по идее…

— То есть, ты хочешь сказать, что снаружи в твое якобы защитное как бы поле может попасть кто угодно? — строго уставилась не него царевна.

— Н-нет… в-вроде… — неуверенно пробормотал озадаченный чародей, и принялся старательно загибать пальцы, перечисляя. — Я же накладывал поле во-первых, защитное… во-вторых, зеркальное… в-третьих, с коэффициентом усиления… я… я… я…

— Что опять?

— К-кабуча… — чародей издал звук продырявленного мячика, из которого ногой извлекают последние миллилитры воздуха. — Модуль… А защитное должно быть с векторной зеркальностью… с отрицательной, если быть точным… а не с модульной… Или я просто опять перепутал вектора?..

— И что ты этим хочешь сказать, волхв? Что нас кроме этого… твоего… вывернутого наизнанку поля… больше ничто не защищает?

— Что?.. — встрепенулся и оторвался от натужного осмысления глобальных проблем теоретической магии студент. — А, нет, конечно, защищает! Я ведь как чувствовал — наложил на всякий пожарный случай еще несколько презабавных заклятий…

Над полянкой весенним ветерком пронесся всеобщий вздох облегчения.

— …которые придумал сам, прямо там, на месте!

Ветерок замер.

— Да вы не бойтесь, они все сработают! — с радостной улыбкой освистанного на детском утреннике фокусника сообщил чародей.

Ответить или даже невербально усомниться не успел никто.

Лес вокруг них зашумел гулко и страшно, застучал жутким стаккато над головой, раскатился треском разрываемого пополам камня…

Испуганно сгрудившиеся вокруг сонного костра люди вскинули головы и оружие в поисках призрачной угрозы, и вдруг склонившиеся в нездоровом любопытстве над ними деревья, подсвеченные робким сиянием вынырнувшего из-за облаков месяца, рассыпались у них на глазах на бесформенные куски, и на головы им устремился ревущий камнепад.

Сенька попыталась нырнуть в кусты, Иван — прикрыть собой Сеньку, Олаф — отбить нежданный обвал топорами, Агафон…

Пока его премудрие раздумывало, какой из трех маневров лучше предпринять, с каменной напастью произошло что-то необъяснимое: будто коснувшись невидимой резиновой крыши у них над головами, обломки леса отскочили и упругим каменным фонтаном брызнули в разные стороны, сталкиваясь на пути и сбивая с траектории запоздавших собратьев, зазевавшихся комаров и вампиров.

Не прошло и нескольких секунд, как все снова стихло, словно и не бывало.

— Модульное… — было первым словом, прозвучавшим из дрожащих уст чародея. — Корень квадратный константа Делара плюс частота колебания магического континуума в третьей степени, умноженный…

— Тебя сильно зашибло? — водворил топоры на место и заботливо обернулся к нему отряг.

— Что это было? — вытащила из-под куста запутавшегося слегка супруга Серафима и настороженно уставилась на мага.

— Град? — высказал единственное рациональное предположение Масдай.

— Каменный?! — фыркнула царевна.

— Агафон, ты не мог бы нам объяснить?.. — обратился за разъяснениями к самому авторитетному среди них источнику информации по волшебным вопросам Иванушка.

— Вы хотите, чтобы я вам представил теорию защитных полей, — с видом единоличного победителя всех Гаурдаков вместе взятых снисходительно вопросил чародей, складывая солидно руки на груди и выставляя вперед ногу в прожженном алхимией и магией сапоге, — или спонтанной и индуцированной флористической петродендротрансформации?

— А, по-моему, это снова… гады… реньи… выползли… — осенило вдруг отряга и, повинуясь безотчетному импульсу, он тут же яростно схватился за топоры.

— Скорее всего… — скроила кислую мину Сенька, усиленно, но безуспешно прощупывая взглядом непроницаемый мрак за окружившими их полянку кустами.

— Ренегаты?.. Значит, они сбросили звериный облик и догнали нас?.. — со смешанными в пропорции пятьдесят на пятьдесят облегчением и сожалением проговорил Иван.

— Ч…что?.. — раздался справа слабый писк.

Лукоморцы и отряг изумленно оглянулись, и не сразу поняли, что единственным источником этого загадочного звука мог быть только один человек в их компании.

— Агафон?..

Белая как березовая кора физиономия начинающего мага выделялась на темном фоне пугающе-бледным пятном.

— Агафон?..

— Что с тобой?

— Что случилось?..

— Р-рррррр…

— Что?..

— Р-ррренегаты?..

— Да, а что?..

— Н-настоящие?..

— Ну, да!

— Мы ж тебе все рассказали?..

— Т-так вы не п-пошутили?.. Н-не придумали?..

— Пошутили? Пошутили?! Да ты в своем уме, волхв?! Ничего себе в Хел горячий шуточки!!!

Но потрясенный до глубины души своей юный волшебник его возмущенного призыва не слышал.

— Ренегаты… двое… сторонники Гаурдака… и я один… ничего себе оборотик… Ну, спасибо, друзья… затащили… втянули… невинного…

— Ну, да, да! — нетерпеливо подтвердила царевна. — Втащили и затянули! А чего ты так удивляешься-то? Мы ж тебе всё рассказали с самого начала! Если они тебе так не нравятся, зачем ты с нами полетел? Сидел бы сейчас спокойно в своих Кошаках, полол морковку…

— Дурак был… — позабыв про имидж, подавленно и чистосердечно признался студент. — И посох увидел… захотел… ректору Уллокрафту нос утереть… чтоб не думал, что я — недоразумение без палочки, и что… что…

Лесная тьма слева от них озарилась стеной ревущего пламени и огласилась воплями ярости и страха практически одновременно.

— Ага, сработало, сработало!!! — воспрянул как феникс и засиял Агафон, и даже сделал неплохую попытку подпрыгнуть и ткнуть ошарашенную ночь в брюхо кулаком, словно не было ранее трех минут раскаяния и малодушия. — Непреодолимая ледяная стена Айсса и огненная стена Пиромани! Только я их переплел и разлил! По-своему! А кто-то их активировал!..

— И этот «кто-то» сейчас об этом очень жалеет, — ухмыльнулась Серафима и подхватила с земли посох. — А мы тут, кажется, слишком задержались. Не люблю шумные компании.

Остальных долго уговаривать было не надо.

Побросав багаж на сыплющего мохеровыми проклятьями в адрес назойливых колдунов Масдая, друзья прыгнули за ним вслед, и ковер тут же пошел на взлет строго вертикально, с опаской косясь на бушующую и сыплющую крупными искрами в десятке метров от него огненную стену жидкого пламени.

От ревущего как зверь огня защитный купол переливался и мерцал, как мыльный пузырь, но жара от нее не чувствовалось абсолютно.

— Хорошая защита, чародей… — с немалым облегчением признал, наконец, Масдай.

— Молодец, Агафон! — бодро поддержала его Серафима.

— Ловко ты с ними разделался, волхв! — удовлетворенно кивнул отряг.

— Не хуже настоящего мага-хранителя! — улыбнулся Иванушка.

— Ну, еще бы! Я же — настоящий боевой маг! — торжествующе усмехнулся специалист по волшебным наукам и горделиво закинул голову. — Таких на весь Белый Свет — я да Адалет остались!

— Надеюсь, это был послед…

В следующую секунду неведомая страшная сила сбила пассажиров с ног на высоте пяти метров, швырнула подобно соломенным куклам на шершавую спину ковра и распластала, словно бабочек под предметным стеклом микроскопа.

Ковер вздрогнул, беспомощно дернулся вправо, влево, назад, вперед…

И медленно, будто лишившись последних сил, опустился обратно на землю.

— Приехали, — сквозь стиснутые нити прорычал он. — Кто тут трезвонил про защитное поле во все стороны? А ну, снимай его быстро!!!

— Так это было твое поле, Агафон?! — простонал Иван, потирая взбухающую на глазах шишку на самой макушке.

— Убирай его к бабаю якорному!!!

— К-кабуча… з-забыл… с-сейчас с-сниму… — страдальчески ощупывая шишак на лбу — брата-близнеца Иванового — слабо простонал студиозус и потянулся руками к загороженному невидимым щитом темнеющему ночью небу.

И тут же, следом — в рукав за шпаргалкой.

— К-кабуча… кабуча габата апача дрендец… Я же его тоже изменил, это заклинание… думал, так надежнее будет… а удаление дано для стандартного…

— Насчет надежности — очень хорошо у тебя получилось, — ободряюще похлопал друга по плечу Иван. — Надежнее не бывает. А теперь всё, что осталось — это только снять твой щит.

— Хорошо, что сказал… — сварливо пробурчал маг и спешно уткнулся длинным носом в шпаргалку.

С каждой прочитанной строчкой лицо его вытягивалось и серело.

— Кабуча, кабуча, кабуча, кабуча… — как новое всемогущее заклинание шептал он, со всё возрастающей паникой торопливо дочитывая неровный корявый текст до конца. — Кабуууууучаааааа…

Наконец, руки его опустились, безвольно повиснув вдоль туловища, но, вдруг, словно спохватившись, вскинулись и ухватились за украшенную шишкой первой категории буйну головушку.

— К-кабуча… — с интонацией умирающего лебедя провыл чародей и со стоном закрыл глаза.

— Ну? — первым не выдержал Масдай.

— Ну… — чахлым заморенным эхом вяло отозвался Агафон и снова умолк.

Путники молча застыли рядом, мрачно переваривая открывшиеся — а вернее, закрывшиеся защитным куполом Агафона перспективы.

Пламя бушевало слева, не прекращая, и теперь было видно, как на его фоне, черные на красном, метались исступленно в поисках выхода две знакомые фигуры.

— Они… — меланхолично проговорил Олаф, даже не пытаясь достать топор.

— Страшно… Если бы могли им хоть как-то помочь… — болезненно поморщился и отвел глаза Иванушка.

— Добить, чтоб не мучались, — мстительно пробормотал Масдай, припоминая воздушные бои над Багинотскими горами.

— Жарковато стало, вам не кажется? — обмахнулась ладошкой царевна, в порыве диалектизма готовая согласиться с обеими сторонами.

— Жарковато?! — очи мага мгновенно распахнулись и вспыхнули сверхновой надеждой. — Жарковато!.. Это ж поле! Поле!!! Оно исчезает там, где стена Пиромани-Айсса касается его!!!

Друзья вперились жадными взглядами в пляшущее узамбарским шаманом на фоне переливающегося купола пламя и увидели, что там, где огонь задевал поле, и впрямь мерцание его уменьшалось или пропадало вовсе.

Злосчастной парочки не было видно уже и следа.

— Масдай, проскочим?.. — азартно повернулась к ковру Сенька.

— Очумели?! — визгливо возмутился тот и непроизвольно-судорожно поджал кисти. — Я вам что — тигр в балагане, через костер прыгать?! Саламандру нашли!!! Щаз!!! Психи!!!

— Масдай, мы должны попытаться!!!

— Мы не можем оставаться здесь до конца жизни!!!

— Масдай, пожалуйста!!!..

Но прежде, чем истерично дрожащий при одном только виде огня ковер дал ответ, защитная стена, прожженная жидким пламенем, неожиданно расступилась, словно раздвинутая могучей рукой невидимого великана, и извергла в относительную безопасность купола двух ренегатов, крепко держащихся за руки и окруженных дрожащим золотистым сиянием.

Свободными руками они неистово колотили по энергично тлеющей одежде.

— А-а-а-а-а!!! — яростно взревел Олаф, и топор номер семь, будто по волшебству оказавшийся в его кулаке, стальной стрекозой метнулся к пришельцам.

И взорвался облаком ослепительной пыли в полуметре от них.

Ответный удар не заставил себя ждать: лиловые стрелы сорвались с пальцев врагов и устремились к их добыче.

— К-кабуча!!!.. — всхлипнул Агафон, взмахнул руками, и стрелы рассыпались, наткнувшись на неровную кирпичную стену.

Фиолетовая молния ударила в непрошенную преграду, и она испарилась, оставив после себя тонкий насыщенный аромат жженой резины.

Студент, задыхаясь от страха и бормоча под нос бешеную скороговорку, выбросил руки вперед, и только своевременное падение ренегатов спасло их от короткого в майскую ночь будущего в виде ледяных скульптур.

Любимый трюк Агафона на сей раз достиг лишь одного полезного эффекта: колдуны расцепили руки.

— Ах, ты так!!!.. — взревел длинный, и трава под ногами прижавшихся к самым кустам беззащитных перед буйством магии людей вспыхнула синим пламенем.

— К-кабуча!!!..

Моментальный порыв вырвавшегося из кустов ветра подхватил огонь и перекинул его на незваных гостей.

Те отклонили его резкими взмахами рук, но потеряли на этом драгоценные секунды, потому что напуганный до полусмерти студиозус перешел в контрнаступление, очертя голову поливая неприятеля градом маленьких молний из раскаленного металла.

Первые три стрелки достигли цели, но ренегаты, сцепив зубы, снова схватились за руки, и вся ярость юного мага с бессильным шипением ушла в землю.

— Ну, ты нам надоел, щенок… — прорычал коротышка.

Длинный презрительным быстрым жестом обратил в пыль на подлете еще один олафов топор и Сенькин нож, стремительно поднял свою и раненую руку товарища, и с омерзительной ухмылкой выкрикнул что-то неразборчивое.

Воздух перед ними моментально сгустился, и словно чугунный шар в гигантском кегельбане покатился к застывшим в растерянности людям, подминая и давя в лепешку всё на своем пути.

— Габата апача дрендец!!!..

В замершем от напряжения воздухе сверкнула золотая молния, и незримый шар раскололся и с истошным звоном на десятки кусков.

Осколки брызнули в разные стороны.

— Ложись!!! — взвыл Агафон, первым показывая пример, будто грудью собирался продавить утоптанную траву полянки до самого донышка полушария, но было поздно.

Отраженные с утроенной силой и скоростью от стен защитного купола фрагменты шара как взбесившиеся молекулы заметались по огороженному полем пространству, снося с ног и оглушая всех на своем пути.

Первой их жертвой пал Олаф. Потом — Иван. За ним — Сенька и низкорослый ренегат…

Когда свист и стук, наконец, умолкли, Агафон, тоже не избежавший пары точечных ударов по спине и макушке, осмелился поднять голову.

И первое, что он увидел — склонившееся над ним в гадкой усмешке лицо длинного.

Между его пальцами жужжали как стая рассерженных шершней готовые сорваться в любую секунду лиловые звезды.

— Ну, что, студент… отпрыгался… — болезненно покривил он разбитые губы в жутковатом оскале. — Ты был неплохим противником… но…

Дослушивать комплимент, который, к тому же, был явно с гнильцой, чародей не собирался.

Стиснув зубы, он молча бросил тело вбок, и ренегат рефлекторно метнул заготовленную смерть ему в голову.

Поставленный в последнее мгновение щит рассыпал звездочки в черный дым перед самым его лицом.

А ноги Агафона, оказавшиеся чудом в нужном месте и в нужное время, лишили не успевшего ничего понять колдуна опоры.

— К-кабуча… — прошипел студент и, повинуясь не кличу магии, но зову сердца, разъяренно навалился на противника всем своим шестидесятикилограммовым весом, попытался схватить за шею…

И внезапно обнаружил, что тот его гораздо сильней.

— Ты хочешь так, щенок? — ощерился в щербатой улыбке непонятно как оказавшийся сверху длинный, сдавливая его горло всё сильнее и сильнее. — Как мужчина с мужчиной?..

Агафон всхрипнул, забился, пытаясь вырваться, но тело его словно попало в тиски.

— …Или как мужчина с мальчишкой? — приблизил суженные в ненависти глаза к белеющему лицу студента ренегат. — С глупым, самонадеянным мальчишкой?..

Перед глазами юного волшебника всё помутилось, он засипел, зашарил вокруг свободной рукой в поисках чего-нибудь ухватистого, тяжелого, массивного, но неожиданно пальцы его сомкнулись на палке.

Не в силах более даже просипеть что-нибудь героическое, или хотя бы обидное, теряющий сознание студент из последних сил опустил тяжелый сук на голову противника. Но сил этих оставалось так немного, так до обидного скудно, так ничтожно мало, что удар его не мог бы убить и муравья.

С обреченной тоской он понял это задыхающимся от гипоксии мозгом и даже почти смирился…

Как вдруг истошный вопль прорезал притихший было ночной воздух и барабанные Агафоновы перепонки.

А в следующую секунду чародей почувствовал, что давящая на него масса злобы и мускулов превратилась в безжизненный вес и мягко сползла на землю.

Опираясь на сук, волшебник вскочил, сипя и держась другой рукой за горящее раздавленное горло, но готовый к продолжению военных действий в случае военной хитрости со стоны врага…

И едва не свалился снова.

Потому что палка, на которую он так самонадеянно навалился, оказалась ни чем иным, как посохом Агграндара.

— Вот теперь заряд у него точно сел… — прохрипел сдавленно Агафон и, не в силах более уделять внимание сразу двум врагам, настороженно склонился над неподвижным ренегатом.

Из губ того вырывалось прерывистое свистящее дыхание, но глаза были закрыты, а тело неподвижно.

— Жив, кабуча… И чего мне теперь с ним делать?.. — беспомощно оглянулся по сторонам маг.

Но совета нигде не нашел: тут и там, куда бы ни падал его мутный измученный взгляд, он натыкался на недвижимые тела.

— Иван?.. Серафима?.. — маг почувствовал, как сердце его болезненно екнуло, сжалось и пропустило удар. — О…

— Быстрее, дурак!!!

— О?.. Масдай?!

— Быстрее!!! Стена огня спадает, а твой купол еще не зарос!!! Успеем проскочить!!! — отчаянно прошелестел отброшенный разгулом магии под изломанный куст малины верный ковер.

— Но они…

— Клади их на меня — потом разберетесь!!!

«Клади» очень скоро вылилось в «перетяни», «перетащи» и «перекати», но задача была выполнена в рекордные сроки. Торопливо покидав пожитки на ковер вперемешку с друзьями, студиозус запрыгнул на его спину сам, и Масдай прямоугольной мохеровой молнией рванулся в закрывающуюся на глазах прореху в защитной стене.

Чиркнув брюхом по быстро оседающим языкам утомленного пламени, ковер взмыл вверх и понесся очертя голову подальше от поля недавнего боя.

Прежде, чем роковая поляна скрылась из глаз, чародей успел бросить на нее последний взгляд.

Огонь почти угас, и в его неверном свете две фигуры, едва различимые сквозь пропадающее мерцание восстановившегося защитного поля, бестолково возились, впустую силясь подняться на ноги.

На шершавой спине Масдая кто-то зашевелился тоже — Олаф… и Сенька… и Иванушка…

Все живы, с захлестнувшей внезапно, как волна цунами, радостью разглядел друзей юный волшебник при ласковом голубоватом свете, слабо запульсировавшем по всей длине всё еще зажатого в руке посоха.

Посоха Агафона.