Навья кровь (СИ)

Глава 14

Летом на этой заасфальтированной площадке не только судили и наказывали провинившихся, но и сушили зерно. По правую сторону располагались сарай с мельничными жерновами, продуктовый склад и силосная яма, по левую — длинное одноэтажное строение, приспособленное под гостевой дом, и церковь, судя по архитектуре, католическая. Служб в ней, естественно, не проводилось, но и использовать под какой-нибудь склад или столовую Олег Дмитриевич не позволял. Зданий в поселении с избытком, говорил он, так что заброшенный и заколоченный храм потихоньку ветшал, грозя когда-нибудь развалиться.

С остальных сторон бежала в разные стороны самая широкая улица поселения.

В центре площадки когда-то давно сняли асфальт и установили три столба с перекладинами. По сути, виселицы. Но на памяти Лизы на ферме не то, что таким способом, но и в принципе, казнили только двоих. И девушка, как бы ни относилась к отчиму, была с теми приговорами согласна. Оба преступника — пришлые. Оба — члены банды мародёров, напавшей на поселение несколько лет назад.

«Своих» Олег Дмитриевич предпочитал «воспитывать», «корректировать», «учить» и «наказывать». В крайнем случае — изгонять. Этакий строгий, жёсткий, но справедливый и любящий отец для всех. Затрещины и тумаки он вообще за насилие не считал.

Но иногда кто-нибудь особо отличившийся исчезал. По официальной версии — сбегал из сельского рая по собственной глупости. Лиза в это не верила.

Сейчас на кровавой зерносушилке собралась вся ферма. Антон, абсолютно голый, но в валенках, стоит у одного из столбов. Руки задраны вверх, привязаны верёвкой к специальному крюку. Глаза его закрыты. Давно не стриженные волосы взлохмачены, лицо в синяках, костяшки пальцев сбиты в кровь. Одно из колен отёкшее, опухшее, почти фиолетового цвета. Вокруг столба — пустое пространство метров двадцати в диаметре, а дальше плотным кольцом — люди.

Пятьдесят четыре взрослых, семьдесят шесть детей и подростков. Не хватает четырнадцати тех, что ещё не умеют ходить и говорить, одной беременной, которую с утра терзают схватки, и двух десятилетних девочек, оставленных присматривать за младшими. Зато «плюс» одиннадцать чужаков-охранников. Они, держа наготове резиновые дубинки, лениво прохаживаются мимо зрителей. Огнестрельного оружия напоказ нет, зато короткие утеплённые куртки топорщатся от бронежилетов. Знакомое лицо лишь одно — тот самый Кондрат, дравшийся с налётчиками в лесу перед Новым годом, плечом к плечу с Антоном и свинопасом Егором Павловичем.

Впереди всей толпы, на почётных зрительских местах, жена Антона, трое их детей и мать. Самая старшая, можно сказать, старая супруга Олега Дмитриевича. Сверстница мужа, седовласая, ссутулившаяся под тяжестью прожитых лет и многочисленных бед. Когда Юля с Лизой переехали на ферму, Ксения Сергеевна уже была здесь, как и Антон, на тот момент взрослый юноша. Кажется, отчим пришёл сюда уже с ними. Может даже, он был женат на Ксении ещё до Конца Света, Лиза точно не знала — подобные вещи в поселении обсуждать не принято.

Лиза ввинчиваться в толпу не стала, остановилась позади. Зрелище расправы над беззащитным человеком её не привлекало. А женщины, с которыми она шла, полезли вперёд, но не любопытства ради, а по делу — они принесли бинты, спирт и банку коричневой, дурно пахнущей, но отлично заживляющей раны мази, изготовленной неведомой, но очень грамотной травницей.

— Вот, Антоша, — услышала Лиза из-за чужих спин дрожащий голос тёти Айгуль. — Принесли. Что же ты натворил, ой, ёй…

— Поставь и отойди, — велел кто-то из охраны.

— Да, да.

Лизу схватили за плечо. Она обернулась и почувствовала, как земля уходит из-под ног, а из головы выветриваются все мысли.

— Нечего здесь стоять. Иди вперёд, тебе полезно посмотреть, — властно заявил отчим.

Больше он ничего не сказал, стиснул плечо и повёл падчерицу сквозь расступившуюся толпу.

Лиза на ватных ногах подчинилась. Олег Дмитриевич подошёл к Антону, тот на мгновение открыл глаза, но почти сразу закрыл и опустил голову.

Отчим обвёл тяжёлым взглядом толпу, достал из кармана дублёнки листок бумаги и зычным голосом, хотя в громкости не было необходимости, потому что над зерносушилкой стояла гробовая тишина, принялся зачитывать, периодически грозно поглядывая на окружающих:

— Сегодняшний мир — жестокий, несправедливый и уродливый. Человеческая жизнь ничего не стоит. Рабство, разбои, убийства, насилие на каждом шагу. Всеобщая деградация. И это только в людском сообществе. Об остальном и говорить страшно. Колдуны любой масти. Нечисть. Нежить. Ходячие мертвецы. Потусторонний мир, монстры, которые оставляют в покое только зимой, а кое-где не дают продохнуть и круглогодично. Израненная и осквернённая планета, перемешанные без всякой логики огрызки городов, сёл и дорог. И только наше мирное, спокойное и трудолюбивое поселение — островок стабильности, последнее пристанище цивилизации, дом для тех, кто хочет в безопасности растить детей или доживать собственную старость. Но есть те, кто готов расшатывать обстановку из-за собственных эгоистичных желаний или по глупости. Вы знаете, вы для меня все — родные дети. Все. И каждую вашу ошибку я воспринимаю с болью в сердце.

Олег Дмитриевич скомкал бумажку, засунул обратно в карман, и продолжил своими словами:

— Я, значит, жопу рву для всех вас. А вы иногда, как скоты. Хорошо хоть, по тупости, а не специально. Так что просто выбью дурь, без членовредительства. Синяки заживут, а наука в голове — останется. Где кнут?

Кондрат подскочил, подал. Олег примерился, покрутил запястьем, проверил, удобно ли. Кивнул Лизе:

— Возьми спирт, протри ему спину. Не хватало ещё, чтобы раны потом загноились.

«Почему я⁈»

Но спорить девушка не стала. Подошла к столбу, трясущимися руками взяла бутылочку со спиртом, чистую тряпочку, смочила и принялась протирать спину Антона. Жена его всхлипнула, мать закрыла лицо руками, горестно покачала головой.

— Уйди, — обронил отчим и, едва Петрович сделала два шага назад, размахнулся.

Кнут со свистом рассёк воздух. Антон вскрикнул, на покрасневшей от мороза и обработки спиртом спине появилась алая узкая полоса. Маленькие дети расплакались.

Лицо Олега Дмитриевича было непроницаемо. Он не улыбался, не старался сделать как можно больнее, но при этом рука его была твёрдой, а удары — мощные, так что было непонятно — нравится ему причинять страдания, или он считает их неизбежным и полезным злом.

Лиза расфокусировала взгляд так, чтобы окружающий мир поплыл, утратил чёткость и раздвоился. Отвернуться она не посмела, но и наблюдать за мучениями в подробностях Антона было выше её сил. Большинство взрослых на переднем крае тоже старались не смотреть. Кто-то прикрыл глаза, кто-то опустил голову, некоторые, как Лиза, глядели прямо перед собой, но сквозь происходящее прямо у них под носом. Дети плакали. Едва Олег закончил речь и приступил к наказанию, непонятно как все малыши оказались за спинами взрослых. Да, они слышали крики и стоны Антона, но хоть не видели, что происходит.

И только несколько охранников хмыкали при каждом ударе и разве что не улыбались. Кондрат в число таких не входил, но он внимательно разглядывал выражения лиц жителей фермы. Судя по всему, всеобщая покорность его устраивала полностью.

После двадцати ударов Олег остановился, бросил кнут на утоптанный, забрызганный кровью снег:

Обработайте. Наложите стерильные повязки и мазь. Лиза… хотя нет, у тебя руки из жопы. Айгуль, займись.

— Отец, можно я сама? — слёзно попросила Антонова жена. — Я и швы могу наложить…

Олег Дмитриевич подошёл, ласково потрепал женщину по щеке и сказал, обращаясь к пасынку, который, обессиленный и окровавленный, но в сознании, всё ещё висел на столбе.

— Всё-таки ты недоразвитый. Такая баба досталась, любит тебя. Молодая, красивая, плодовитая. Сам бы женился, — на этих словах женщина побледнела, даже посерела, но головы не отдёрнула, а Олег ничего такого не заметил. — А ты не ценишь, всё по краю ходишь. Запомни, Антон. Ещё один косяк, выгоню, не посмотрю, что ты мой первенец. Не кровный. Естественно, без матери, детей и Дарьи выгоню. Хорошо, Даша, бери спину мужика в свои руки.

Он кивнул охранникам:

— Заведите его домой. Медицину тоже занесите. Жена позаботится. Больничный на… на три дня даю. Через три дня чтобы, как огурец был. Все свободны, — отчим уставился на Лизу. — Хорошая куртка, что-то я такой не припомню. И рюкзак. Набитый, я смотрю. Хороший улов от курьерской службы? Жду у себя. Немедленно.

Он круто развернулся на пятках и ушёл. Лиза растерянно поискала глазами мать. Та нашлась с другой стороны толпы — улыбалась и махала рукой.

— Привет, Лизонька. Всё хорошо было в дороге?

Словно и не наблюдали только что безобразную, унижающую и жертву, и зрителей, порку. Едва отчим скрылся из поля зрения, Лиза вспомнила, что маму нужно расспросить, и жёстко.

— Нормально. Было кое-что, надо поговорить…

— Нет-нет, потом. Поторопись. Не надо Олега злить, — беспокойно сказала мама и развернулась, но Лиза схватила её за руку.

— Жди меня дома, хорошо? Никуда не уходи.

— Конечно, доченька.

— Мам… А что Антон натворил?

— Давай потом? Тебе спешить надо.

— Ты в двух словах.

Мать нервно посмотрела на дорогу, ведущую к дому отчима, но всё же ответила:

— Точно не знаю. Он, вроде, кого-то из зимней нечисти встретил, когда на охоте был. Говорят, элитного кого-то. И то ли помог, то ли спас… в общем, храбро и благородно себя повёл.

— Ого. Уже на наказание заработал.

— Вот именно, с нечистью никаких дел иметь нельзя! А чудовище ещё и наградило, подарило маленький переносной холодильник, который на крови работает. Или термос. Палец прокалываешь, капельку по крышке размазываешь, и этого хватает на двое суток холода. Или горячести? В общем, Антон, вместо того, чтобы Олегу отдать, схоронил у себя в подполе. Для личного пользования оставил. А может, планировал в Гомеле продать на толкучке, я не знаю. Дурачок какой, представляешь?

Мелькнувшая мысль отдать арбалет матери, чтобы она его спрятала на печке или чердаке, сразу же была отброшена, как идиотская. С доброй, но недалёкой женщины станется сдать собственную дочь хозяину поселения, исключительно из благих побуждений. Лиза, чувствуя, как оружие распирает рюкзак, придавая тому подозрительные очертания, на подгибающихся ногах поспешила к отчиму.

Арбалет она сунула в сугроб рядом с крыльцом, понадеявшись, что за то время, что она проведёт в кабинете «папочки», на вещицу никто не наткнётся.

— …Забрала шкатулку и принесла Тимуру Каримовичу, — закончила свой рассказ Лиза и вперилась взглядом в собственные сапоги.

Девушка прямо физически чувствовала, что если отчим пристально посмотрит ей в глаза, то причёсанная версия похода в Советы растает, как лёд в кипятке, а язык разболтает обо всём: о вендиго, о встрече с чёртом, о путешествии в МИИС и об арбалете. Если же получится сдержать собственный страх в узде, Олег Дмитриевич удовлетворится простым «пришла, забрала, вернулась».

— И Тимур просил мне ничего об этом не рассказывать?

Всё так же не поднимая голову, Лиза кивнула.

— Вот говнюк, — довольно сказал отчим. — А ты молодец. Приятно удивила, — И он протянул руку к её голове. Лиза вздрогнула и съёжилась, ожидая подзатыльника, но отчим просто разок погладил её по взъерошенным волосам. Получив эту скупую ласку, Петрович испытала неконтролируемую радость и гордость. И тут же на себя разозлилась.

«Да я ведь не ребёнок уже! И почти сталкер. И, возможно, немножко нечисть. Почему он на меня до сих пор так действует⁈»

Впрочем, дальше революционных мыслей дело не пошло. Эмоции по-прежнему подчинялись какой-то детской беспомощности.

— Рюкзак можешь оставить себе, — отчим помолчал и с неохотой добавил: — И куртку тоже. Всё остальное — в фермерский общак. В карманах одежды точно пусто?

Радуясь, что силиконовая форма для болтов лежит во внутреннем кармане куртки, и она слишком маленькая, чтобы быть заметной, Лиза вытащила из бокового кармашка носки. Все три пары. Олег подкрутил ус и одну вернул:

— На. И хватит с тебя. Так. Ты мне ничего не рассказывала, про делишки Тимура, договорились? Пусть и дальше доверяет тебе щекотливые дела. А теперь поподробней про то поселение.

И он стал выпытывать, далеко ли от высотки телепортатор, заметны ли признаки хоть какого-нибудь источника питьевой воды вроде родника или колодца, есть ли земля, потенциально пригодная для возделывания; сколько, по мнению самой Лизы, там смогло бы жить человек без помощи извне, сильно ли обветшала высотка, так ли уж подозрительно выглядят скелеты в квартирах и нет ли признаков чёрной магии. Услышав, что мертвецов очень много, Олег явственно обрадовался.

«Кажется, у него на тот клочок земли какие-то планы придумались. Интересно, какие».

— Всё, свободна.

Отчим ни разу не повысил голос, мало того, был щедр и даже мил. Лиза, испытывая невероятное облегчение и радость, подошла к двери, посмотрела на хозяина фермы через плечо и улыбнулась той самой улыбкой.

Она сама не смогла бы объяснить, зачем. Раньше никогда так не поступала — Олег Дмитриевич не был тем, кому стоит улыбаться по поводу и без, всё равно не оценит, да ещё подумает, что над ним смеются, а значит, не уважают. К тому же в этом кабинете девушка испытывала только страх разной степени концентрации. Кто в здравом уме в таком состоянии будет скалиться?

Но сегодня то ли порка Антона привела отчима в настолько благодушное настроение, что он подобрел, то ли успехи Лизы его впечатлили, и девушка подсознательно решила закрепить успех, в общем, непонятно.

Она улыбнулась. Олег прищурился.

А потом в два шага подскочил к ней, схватил за волосы и поволок к столу. На ходу пытаясь стянуть с неё штаны.

— Папа! Олег Дмитриевич, не надо!

Олег ничего не ответил. Он рывком повернул девушку спиной к себе, прижал животом к столу, дёрнул за волосы, наклоняя вперёд, схватился за штаны и потянул их вниз. Лиза, бесплодно вырываясь, зашлась в крике ужаса. От испуга вся её суперсила куда-то подевалась.

Олег Дмитриевич никогда не пытался к ней приставать. И не только к ней — его всегда интересовали женщины постарше, лет двадцати пяти — сорока. Ни одна юная девушка и тем более девочка ни разу не стала жертвой его похоти. Тяжёлых кулаков — да. Оскорблений — да. Но не сексуального насилия.

— Я никто не существую меня здесь нет! — в полный голос завопила Лиза.

Отчим тут же её отпустил, растерянно поморгал, подошёл к окну и уставился на улицу. Петрович не с первой попытки, потому что руки ходили ходуном, подтянула штаны и, еле сдерживая слёзы, выскочила из кабинета.

Дежурная жена чистила на кухне картошку. На Лизу она, естественно, не обратила внимания.

Лиза надела шапку по самые брови. Руки всё ещё тряслись, как, в принципе, и все остальные части тела.

«Вот тебе и особая способность. Я думала, она заставляет мужиков хорошо ко мне относиться».

Она вышла на крыльцо и только сейчас поняла, что лицо залито слезами. Лиза попыталась вытереться рукавом, но выделанная кожа справилась плохо.

«Надо поосторожней этим пользоваться. Видно, улыбочка в мужчинах желание сексуальное вызывает, или типа того. А реакция зависит от конкретного человека».

Она, постепенно успокаиваясь, спустилась с крыльца, зашарила в сугробе. Нащупала арбалет, запихнула его в пустой рюкзак и пошла домой.

«Воспитанные, сдержанные, естественно, бросаться на меня не будут. А такие, как отчим, то есть те, кто привык получать всё и сразу… Да уж. Надо поосторожней».

Мать нашлась в дальней комнате. Она сидела за письменным, прикрытым кружевной скатеркой столом, и раскладывала потрёпанную колоду карт Таро. Правой ногой Юлия покачивала кроватку, в которой сопела младшая сестрёнка.

— Разложить тебе? — вполголоса спросила женщина, не оборачиваясь на стук двери.

Лиза поморщилась:

— Не надо.

— Зря, дочка. Сегодня день хороший, карты говорят с большим удовольствием. Мне даже кажется, я их слышу.

— Скажи, почему ты не проверялась на магические способности? — Девушка почесала зудящий лоб, подошла к столу и требовательно заглянула матери в глаза.

— Тише. Глашеньку разбудишь, — прошептала Юля.

— Так почему? — послушно понизила голос Лиза.

Мать пожала плечами:

— В молодости я даже не знала, что так можно сделать. А потом твой отец…

— Отчим.

— Отчим, — вздохнула Юля. — В общем, ты же знаешь, как он относится к колдунам.

— Нормально относится. Потребительски.

— Так-то оно так, но на ферме ни одного мага не живёт. Да и смысл проверять? Откуда могут быть способности у меня?

— Ну, не знаю, — зло шепнула Лиза. — Оттуда же, откуда и у всех.

— Я невезучая, — жалко улыбнулась Юля. — Неинициированные колдуны могут и до того, как, ну… в общем, они сразу могут всякое делать. У меня даже зачатков таких способностей нет.

— Но карты-то с тобой «разговаривают»! — громко сказала Лиза.

— Тише! Пойдём. Глаша только-только заснула.

Мать перестала качать кроватку и пристально посмотрела на младенца. Девочка чмокнула губами, но не проснулась.

— Это просто такое выражение, — виновато сказала Юля уже за дверью. — Естественно, они не говорят. Это просто картинки… А то, что они выпадают в ответ на вопрос так, что жуть берёт от их точности… Не знаю, как это объяснить, дочка. Сама не понимаю. И до Конца Света люди гадали, ничего мистического в этом нет. Просто развлечение. Костыли для интуиции.

В зале никого не было: баба Софья повела старших детей в общий дом, в котором женщины поселения срочно устроили представление кукольного театра, чтобы малышня забыла о том, как перед ними избивали человека.

— Ну да, конечно, — язвительно сказала Лиза, бросила на диван рюкзак и плюхнулась рядом с ним. — Просто развлечение, за которым к Дмитричу идут десятки человек в неделю, и платят не только продуктами, но и гораздо более ценными вещами. Да он пользуется тобой вовсю! И при этом не даёт проверить магический потенциал! Это чтобы ты чувствовала себя ничтожеством и не свалила в закат. Комплексы твои взращивает, впрочем, как и у всех. Чтобы беспрекословно слушались и в ножки кланялись. Урод старый.

Как всегда, ненависть к отчиму после встречи с ним раздулась до немыслимых пределов. Сейчас, после того, как Лиза выплюнула все эти злые слова матери в лицо, должно стать чуть легче. Не сразу, конечно, а постепенно, но ненависть всё же сдуется до приемлемых величин.

— Лиза, ты что! Нельзя так об Олеге, он наш благодетель, в конце концов! — ужаснулась Юля. — И нет у меня никаких комплексов, я всего лишь реально себя оцениваю. И тебе стоило бы так поступать! — повысила голос она. — Тем, кто адекватно к себе относится, жить гораздо легче!

Лиза закатила глаза и вздохнула:

— Ладно. Извини. Я устала просто.

— Тяжёлая дорога? — с готовностью пошла на примирение мать. — Дочка, я же сразу говорила — глупая затея. И опасная. Женщине лучше дома быть, заниматься спокойным, мирным и полезным делом. Я уверена, Олег совсем скоро жениха хорошего тебе подыщет…

Лиза едва удержалась, чтобы снова не сказать какую-нибудь гадость. Мать вообще была единственным человеком, с которым девушка не отмалчивалась. Зачем, если это — мама?

— Всё хорошо с дорогой. И заработала хорошо.

— Ну… я вижу, — нехотя признала Юля. — Красивый рюкзак. Совсем новый, да?

— Там куртка ещё, в сенях, ты оценишь. Мам… Кто мой отец?

Если бы не накопившаяся усталость, порка на зерносушилке и страшная реакция отчима на улыбку, возможно, Лиза не стала бы брякать так, напрямую. Юля поджала губы, отвела взгляд:

— Пойду посмотрю. Курточку.

— Мама!

— Что? — пошла красными пятнами мать. — Зачем? Я ведь уже говорила тебе — он был сволочью! Какая разница? Вспоминать даже не хочу. Не мучай меня, Лиза.

— Мама! — вскочила Лиза с дивана. — Мне уже не десять. Мне надо знать! Со мной такое происходит! — Она машинально потёрла лоб. — Сила… Вендиго, мать его, голову отпилила! Если хочу, не видят, мам! Это ненормально! А присказка с исчезновением? А магия не передаётся к детям, между прочим! И улыбаться, или не улыбаться? Или мне кажется, и это всё случайность, и никаких улыбок странных нет?

Юля села на краешек дивана, прижала руки к щекам и с испугом смотрела на дочь. А та стала мерять шагами комнату, выкрикивать слабо связанные между собой слова и чесать голову.

— Чего-то сто́ю! Или ничего? Что такого ужасного, мам? Почему родила в пятнадцать? Если ты меня любишь, скажи! Или я обуза всегда? Карты твои, ты сознательно голову в песок! А я не хочу в песок, если есть, надо пользоваться, а если опасно, то отказаться полностью!

Юля убрала руки от щёк, но закрыла глаза. Плечи её затряслись, послышались всхлипывания. Лиза сразу утратила воинственность, села рядышком, обняла:

— Мам, ну, не плачь. Не надо. Молоко пропадёт, мам. Прости. Но мне, правда, лучше бы знать. Ты ведь сама понимаешь.

Юля плакала.

Олег Дмитриевич почему-то не помнил, как ушла падчерица.

— Неужели старость подкрадывается? — пробормотал он, отворачиваясь от окна. — Или девка опять какую-то херню устроила? Хотя с чего бы? Она уходила уже, даже за ручку двери взялась. Это помню, а дальше? Почему я у окна стоял?

Хозяин фермы устало сел за стол. Отбил пальцами марш на деревянной столешнице и решительно потянулся к компьютеру. Во-первых, он хотел ещё раз послушать рассказ Лизы, чтобы увериться, что не пропустил никаких важных нюансов, а во-вторых, он надеялся, что видеозапись объяснит выверт памяти.

Поначалу всё шло хорошо. А потом, на моменте, когда он бросился на девушку, у Олега Дмитриевича буквально отвисла челюсть.

— Нихера себе, — сказал он. — Нихера себе у меня крыша потекла.

Лиза как женщина никогда его не интересовала. Мало того, девчонка вызывала в нём какое-то непонятное чувство брезгливости. И вот, пожалуйста, на невинную улыбку отреагировал, как ненормальный. Жёсткую эрекцию в брюках можно было разглядеть даже с такого, не слишком удачного и близкого ракурса.

— Охренеть. Дмитрич, это просто охренеть, — как мантру, снова и снова повторял мужчина, раз за разом пересматривая кусочек записи с нападением. — Надо завязывать с самогоном.

И тут же вспомнил, что сегодня даже не пил. Решил, что уже насмотрелся и дал записи проиграться дальше.

«Я никто не существую меня здесь нет!»

Пронзительный визг падчерицы, собственный стеклянный взгляд, побег девушки из кабинета и характерные помехи видео неожиданно успокоили.

Олег Дмитриевич достал из ящика стола бутылку алкоголя.

«Ну, сучка мелкая. Я тебя раскусил наконец-то. А ты действительно, молодец».

Собственное глупое поведение отодвинулось на второй план. Он плеснул в стакан самогона на два пальца, залпом выпил, довольно хмыкнул.

Хозяин фермы уже знал, как воспользуется уникальными умениями падчерицы.