Наваждение

Глава 7

Островки лилий спокойно плыли по глади озерца, в котором обитали только небольшие лягушки да мелкие крылатые насекомые, близкие родственники разнокрылых стрекоз. Они не обращали ни малейшего внимания на человека, вторгшегося в их сонное царство и бродящего среди них.

Нинон, сидя на плоском камне, наблюдала, как Мигель работает. Создавалось впечатление, что он действительно собирает камни, складывая отколотые черепки вместе, и все же ей не верилось, что какие-то древние булыжники действительно представляют для НАСА интерес. Он явно что-то замышляет.

Спрятаться или принять вызов?

Черт! Нужно срочно что-то делать. Она отвернулась, ругая себя за нерешительность. Может, это и было отговоркой, но еще до встречи с Мигелем она хотела увидеть lago — озеро, в котором нашли каменные скрижали из музея. Этот камень… он мог бы о многом ей рассказать. Если есть способ достичь цели, не втягивая в это его, она будет только рада.

«Ты просто пытаешься как-то оправдать свою задержку в пути. Твой план и яйца выеденного не стоит. Нам нужно ехать в следующую деревню, встретиться там с шаманом и попросить у него снадобье».

«Мы уже пытались. Такого снадобья не существует».

Она всегда и во всем была и оставалась сторонником рационального мышления. С той лишь разницей, что больше не пыталась прийти к консенсусу с остальным миром в вопросах, касающихся реальности происходящего. Она полагалась исключительно на интуицию и следовала инстинктам. А они сейчас подсказывали ей, что Мигель, кем бы он ни был, видел то же, что и она, знал то же, что и она, а поэтому не посчитает ее рассказ бредом сумасшедшего.

Но он мог быть опасен. А то, что она собиралась ему рассказать, могло сделать его крайне опасным. Это была палка о двух концах.

«Cherie, он опасен. Остается только понять, опасен ли он для тебя. Зачем искушать судьбу?»

Нинон встала и пошла прочь.

Она думала о своей жизни, своих жизнях, мысленно разбивая их на отрезки: детство, юность, первый любовник, последний любовник. Время шло, каждый ее избранник рано или поздно оставался в прошлом — отношения рвались, и они расходились, как в море корабли, поэтому ее не тянула ко дну тяжесть сожалений, печали или угрызений совести. Но порой казалось, что далеко не все прошлое унесло течение времени и оно все еще держит ее. Может, Анны, Коко, Анжелики и не стало, но воспоминания о Нинон были всегда с ней. От Нинон остался не только внутренний голос, звучащий у нее в голове, но и ее сны. Она боялась повторить прошлые ошибки.

«Прошлое никогда нас не отпускает».

Один из соседей по острову называл ее «гостьей из иного мира» и был, в сущности, не так далек от истины. Ее самая первая жизнь была настолько иной, насколько это вообще возможно. В мире оставалась пара-тройка мест, которые уцелели бы с тех самых времен. В основном здания и статуи — некоторые из них. Но философия? Восприятие? Взгляды? Нет. Ее мир уже давно канул в Лету, и современный ум никогда не смог бы постичь ту часть ее, которая все еще жила прошлым — думала устаревшими категориями, верила в устаревшие учения.

«Как ты думаешь, Паганини тоже стал добычей Черного человека? — неожиданно спросил голос. — Как же мне нравилась его музыка!»

«Возможно. Ходили слухи, что он продал душу Дьяволу. Сколько еще в мире может быть дьяволов?»

«Понятия не имею, но даже один — это уже слишком».

Она кивнула и постаралась отогнать от себя эту мысль. Призрак Паганини был одним из немногих, кого не нужно было опасаться. Она нашла некоторые творения Черного человека, только немногих из них он успел убить.

«Какое жуткое место, — пробормотала она про себя. — Тяжело смириться с мыслью, что, возможно, придется здесь умереть».

Была какая-то дикая, первозданная красота в этих опаленных солнцем землях, где время не шло, жизнь застыла. Путешествуя по Мексике, она успела побывать во многих маленьких городишках, которые были уже мертвы, но похороны откладывались на неопределенный срок, потому что местные жители упрямо цеплялись за обломки прежней жизни. Вопреки бытующему мнению, дорога в ад не была вымощена исключительно благими намерениями — сюда добавлялись еще потерянные мечты и разбитые сердца людей, которые не могли просто так отпустить. Она уже давно научилась обходить стороной эту ловушку: одно из двух — научиться жить дальше или умереть. И все же она сочувствовала тем, кто превратился в живых призраков, не найдя в себе сил двигаться дальше.

От местного пейзажа у нее быстро уставали глаза. Панорама была до боли однообразной. Весь мир был окрашен в какие-то призрачные цвета, которых не найдешь ни в одной коробке с цветными мелками. К тому же здесь напрочь отсутствовали тени — у земли не было секретов от солнца.

Несколько недель назад прошел такой сильный ливень, что реки вышли из берегов. Крупные растения были вырваны с корнем, но на их месте уже появились более мелкие и более приспособленные. Пройдет еще несколько недель, и от буйства стихии не останется и следа. Это место не любило перемен.

Ныне, присно и вовеки веков…

Аминь.

Нинон нашла lago, отмеченное на скрижалях, и пошла на север. Она остановилась у пещеры, где, если верить письменам, на исходе года ожидалось появление Дымящегося Зеркала. Она осторожно принюхалась, но явственного запаха серы в воздухе не учуяла. Она огляделась по сторонам в поисках особых украшений, которыми подобало отмечать приход божества, но по крайней мере снаружи не было ничего, что характеризовало бы эту пещеру как место поклонения и выделяло ее из числа остальных, — просто огромные каменные глыбы, когда-то обтесанные рукой человека, но со временем вновь ставшие гладкими. Она переключила ощущения на другой уровень, но не почувствовала ни призраков, ни следа застарелого насилия и жестокости. Вместе с тем легенда гласила, что это было именно то место, где Дымящееся Зеркало жил и где ему поклонялись.

Нинон вздохнула полной грудью и отпустила свои ощущения. Ничего. В этом месте не было ничего необычного. Ни щекочущей нервы силы, ни сверхъестественного ужаса. Оно было, если такое вообще возможно, даже более мертвым, чем пустыня, его окружающая. Она в раздражении уставилась на разросшееся «ведьмино кольцо», которое заканчивалось только на краю ручья, исчезающего в глубине пещеры. Она присела на корточки, не совсем понимая, что же привлекло ее внимание и заставило присмотреться к грибам более внимательно, но все же положилась на интуицию.

Грибы. В них не было ничего особенного. Маленькие, коричневые, сильно смахивающие на сенные навозники, образовавшие «ведьмин круг», которые в США встречаются на каждом шагу. Этот вид интересен лишь тем, что сенные навозники были не самостоятельными растениями, которые объединились в магические, увеличивающиеся в диаметре, кольца, а только плодовой частью большого подземного грибка-паразита, который разрастался под землей, заражая почву. Их корневая система состояла из переплетающихся между собой волокон, которые отдаленно напоминали синапс гигантского человеческого мозга.

Нинон закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на этой мысли.

Они были отростком гораздо большего организма. Прямо как осиновая роща, все деревья в которой связаны между собой общим корневищем, — одно растение, которое только казалось стоящими вместе разрозненными деревьями. Как она помнила, многие растения так поступали. И были ученые, утверждавшие, что симбиоз — один из признаков некоторой «разумности» растений. Повреждение или воздействие извне, коснувшееся одного из них, ощущалось и всеми остальными. Некоторые растения «чувствовали» атаку насекомых и выделяли ядовитые вещества, чтобы их отпугнуть, зато не реагировали на огонь или вытаптывание. Потому ли, что были частью коллективного разума?

Она подошла ближе к воде, вглядываясь в ее кофейного цвета поверхность, которая поблескивала, как измельченный обсидиан. Внизу лениво шевелились длинные водоросли. Правда ли, что загадочные черные водоросли, растущие по всей длине подземных рек в этом районе, — своего рода подводный телеграф? Может, это с его помощью Дымящееся Зеркало узнавал о том, где были люди и когда ему приносились жертвы.

К великому сожалению, поблизости не было ботаника, который смог бы ответить на ее вопросы. Другой способ проверить свои догадки был куда более опасным.

«Не вздумай лезть в воду! — Внутренний голос был не на шутку встревожен. — Возвращайся к Мигелю, если ничего другого не остается».

«Но это может помочь, и тогда не придется впутывать еще и Мигеля. Если божество возникнет передо мной собственной персоной…»

Она внимательно прислушалась. На грязном берегу ручья лягушки орали свои песни. Если бы она разбиралась в этом чуть похуже, то могла бы поклясться, что здесь никогда не происходило ничего из ряда вон выходящего и что она все это просто выдумала. Разве что… казалось, солнечный свет не проникает в пещеру, словно его гонит прочь застывшая внутри тьма.

— Эй! Есть кто дома? — осторожно позвала она, опуская палец в воду.

«Cherie! Не надо!»

Что-то колыхнулось в воздухе, и появился небольшой вихрь. Длинное щупальце водорослей обвилось вокруг указательного пальца. К ней прикоснулся чужой разум.

Да, что-то определенно там было, даже если это только грибы и водоросли-прислужники, оповещающие о ее приходе. Она отдернула руку, вытерла ее о джинсы. Было ощущение какой-то брезгливости.

— Я пришла спросить дорогу к богу Дымящееся Зеркало.

Обращаясь к источнику скрытой силы, она старалась, чтобы голос звучал спокойно и разумно. Хотя ее мысли и слова вряд ли показались бы разумными любому нормальному человеку, который привык получать информацию из традиционных источников: стандартный набор органов чувств, школьный класс или новости CNN.

Она поднялась и направилась к входу в пещеру, остановившись на границе между светом и тенью. Она не видела здесь никаких признаков места поклонения — ничего великолепного, поразительного или хотя бы зловещего. Приглядевшись, она увидела, что пещера вполне могла быть природной, но все же внутри явно поработали люди: выровняли пол и всякое такое. После раскаленной пустыни она влекла прохладой, приглашая под своды, которые могли на тысячи лет спрятать ее от солнца. Предложение выглядело заманчиво.

В воздухе явственно чувствовалось какое-то дуновение — магический вихрь, который бы только дурак не заметил. Темнота стала осязаемой. Она терлась о ее кожу, оседала во рту. У нее был еле различимый металлический привкус. Хотя на самом деле это был вкус крови. Если она пойдет дальше, ее захлестнет поток потусторонней силы. Была ли она уверена, что хочет именно этого?

Спрятаться или принять вызов? Пойти к Мигелю и попросить его о помощи или остаться здесь, лицом к лицу с неизведанным? Она заглянула в воду, которая текла так медленно и лениво, что напоминала большого черного червя, роющего лаз в пещере. Это и есть местная река Стикс? Она казалась чересчур узкой и темной и совершенно не вдохновляла на героическую гибель с последующим возрождением. Наверное, это Голливуд создал ложное впечатление о преисподней. Зачем умному богу ставить флажки на пути к своему логову?

Особенно если учесть, что он не бог, а так — монстр-долгожитель.

Она продвинулась еще на пару дюймов в глубь пещеры и на секунду потеряла способность ориентироваться в пространстве. Еще совсем недавно были север и юг, восток и запад, верх и низ, как вдруг ничего не осталось, кроме «здесь» и «сейчас». Такое чувство, что она умерла. Ужасное чувство. Дурное. Все ее мужество разом испарилось.

«Беги, cherie!»

«Хорошо. Буду выбираться отсюда».

Внезапно из темных вод реки показалось тело — оно стояло вертикально, но принадлежало не человеку. Даже при всей своей быстроте Нинон не удалось сбежать. Оно затащило ее в темноту, она и не заметила, как очутилась у самой кромки воды. Более того: ее уложили на небольшой алтарь, который она только сейчас заметила. Из головы начисто вышибло все мысли, словно внутри прокатился сгусток ужасной силы.

Он оказался настоящим великаном, вдвое больше ее, с каменным лицом и челюстями такого размера, что мог бы спокойно откусить ей голову. Но это было еще не самым страшным. Все дело было в ощущении силы, которая окружала его. Аура, которая, оставаясь невидимой, ослепляла. Стоило ему захотеть, и он без труда смог бы остановить ее сердце, высушить плоть, испепелить мозг. Она была беспомощна: собственное тело стало тюрьмой, в которой ее обостренные чувства томились в заключении, ожидая приговора.

И пусть это было немного банально, но от бога пахло серой, как она и предполагала.

Его обсидиановые глаза бесстрастно наблюдали, как она пыталась заново научиться дышать. Что-то зашевелилось возле ее ноги, постепенно двигаясь выше. Это что-то остановилось, наткнувшись на пистолет, который она сунула в брюки, и похлопало по нему. Она хотела бы, чтобы движущееся нечто оказалось просто мужским членом, но тем не менее знала, что это не так. В голове прочно засел образ огромной пиявки, толщиной с хобот слона, которая искала участок обнаженной кожи, чтобы припасть к нему и высосать из нее все жизненные соки. Кроме того, сквозь промежутки между его громадными, отточенными зубами было видно, как что-то движется. Что-то блестящее, как серебряная игла, но величиной с нож для колки льда. Оно напоминало ей хвост скорпиона.

Маловероятно, конечно, но все же Нинон молилась, чтобы «почтовые» грибы снаружи как-то предупредили Мигеля о том, где она и что с ней. Желание не втягивать его в свои дела куда-то улетучилось от одного только вида этого монстра.

«Cherie? У тебя еще будет время на панику, а пока, может, подумаешь, что бы такого ему сказать, чтобы он немного отвлекся?»

«Сказать? Этому?»

Но от звука внутреннего голоса снова заработали мозги. Нинон уставилась на того, кто захватил ее в плен, и осторожно попыталась проникнуть в сознание божества.

Взглянув на него своим внутренним зрением, она смогла проникнуть в его мысли, но они были окутаны дымовой завесой, поэтому она многое не смогла разобрать. Но даже то, что удалось разглядеть, было каким-то невразумительным. Тескатлипока, так он мысленно называл себя, божество Дымящегося Зеркала… Она не могла отследить ход его мыслей, потому что они были далеки от привычных человеческих понятий, ни в одном языке не было слов, способных отразить его сущность. Он размышлял о вещах, о которых люди и представления не имели, о вещах, которым не было названия, и бесплодные попытки понять его приносили только боль.

Он, в свою очередь, тоже «прозондировал» ее. Его вмешательство было далеко не таким деликатным, но он не стал заглядывать слишком глубоко, удовлетворившись лежащим на поверхности страхом. Она попыталась расслабиться, чтобы ему открылась цель ее визита сюда. Она хотела, чтобы он оставался на верхних слоях ее сознания и не влазил слишком глубоко, потому что там таились мысли, которых она по-настоящему боялась. Уж он-то не станет осторожничать и задумываться, насколько губительным для нее может быть столь беспардонный осмотр потаенных уголков ее сознания, к тому же внутри жили мысли, которыми она ни с кем не хотела делиться.

— Это граница со смертью, — произнесло божество нормальным голосом, который раздался у нее в голове. — Иногда люди приходят в замешательство — живые обнаруживают вокруг себя мертвые души, а мертвые оказываются среди живых. Если тело двигается, это еще не значит, что в нем есть душа. И наоборот, если тело превратилось в прах, это еще не говорит о том, что из него ушла душа. В этом царстве все принадлежит мне.

Нинон кивнула в ответ на его подготовленную речь. Она боялась спросить, не хотел ли он сказать этим, что у нее нет души. Но еще больше она боялась спрашивать, не заберет ли он ее к себе. Когда она строила планы на день, в них не входило немедленное приношение себя в жертву кровожадному божеству. Если он действительно таковым являлся.

— Я вижу человека, преследующего тебя, которого ты боишься.

Вместо того чтобы спрятать эту мысль подальше, Нинон постаралась максимально сосредоточиться на Сен-Жермене. Лучше уж думать о нем, чем просто дать выпить из себя всю кровь через отвратительную «соломинку» у него во рту.

— Человек, который гонится за мной, преследует вполне определенную цель, — произнесла она внятно, раздельно, торжественно. — Он оказался в твоих землях неслучайно. Как и его отец, он взывал к мертвым. И до сих пор этим промышляет, поднимая и твоих мертвецов тоже. Если его не остановить, он и дальше будет этим заниматься, пока не поднимет целую армию.

— Он смеет взывать к духам умерших в землях Итлачиаякуе? — Божество использовало второе свое имя. — Разве у него нет почтения к богам?

Лицо Дымящегося Зеркала вытянулось, и в нем промелькнуло что-то кошачье. Легенда гласила, что он мог оборачиваться ягуаром, и она размышляла, хорошо это или плохо. Кот, наверное, будет поменьше, и на ее и без того измученную грудь опустится меньший груз.

«И все же он достаточно велик, чтобы выпотрошить из тебя печень».

— Он не почитает и моего Бога тоже, — сказала она. — Он не считается ни с кем. Это настоящий подлец.

— Но кто ты такая, моя почти дочь? — спросил Дымящееся Зеркало. В его черных непроницаемых глазах невозможно было прочитать, как он отреагировал на ее слова. «Почти дочь» — это могло быть как очень хорошо, так и очень плохо.

Нинон потрясла головой, но не потому, что отказывалась отвечать, а потому что просто не знала, что ответить. С замиранием сердца она поняла, что это существо выжило из ума. На лицо были все признаки, и оставалось только гадать, все ли долгожители в итоге сходили с ума. Как же от него спастись?

— Кто ты, бледнолицая? — Его черные бездонные глаза вперились в ее, так что лгать было бессмысленно. Он видел ее насквозь. — Зачем ты на самом деле явилась?

— Не знаю, кто я. Я другая — не такая, как мои люди. Больше не такая.

Ей пришлось до такой степени ему открыться, потому что другого выбора у нее не оставалось. По-видимому, это заставило божество задуматься. Она лежала, боясь пошевелиться, стараясь не думать, что ее распяли на обсидиановом алтаре — как раз на таком, где из людей заживо вырывают сердца.

— Я пришла, потому что мне нужна поддержка, сила, чтобы побороть своего врага. А теперь и твоего тоже, — добавила она. — Я пришла искупить давний грех.

Она никак не могла понять, верит он ей или нет. Она даже не знала, понимает ли он ее.

— Почему этот колдун следует за тобой?

Вопрос божества гулом отдался в ее голове. Слова и чувства были инородными, вынужденная трансляция в понятные слова и образы причиняла боль.

— Потому что жаждет, — прошептала она, глядя на него не моргая, до рези в глазах.

— Тебя?

Исследующее ее мозг жало вонзилось глубже. Она должна была его остановить.

— Мою силу. Всю.

Она сказала правду. Солгать означало порвать на части свой мозг. Хотя он и так, возможно, будет порван. Она добавила обреченно:

— Ему недостаточно бессмертия. Он хочет стать божеством. Он уверен, что для этого ему нужно собрать всю силу, которую его отец вложил в других. И еще немного помимо этого. Равно как и мне, чтобы сразиться с ним.

Она все-таки попросила его о помощи, хотя знала, что ничего из этого не выйдет. Этот бог не собирался ей помогать.

— То есть ты жрица. Жрица, которая согрешила.

Но думал он сейчас не о ней. В лице и сознании божества произошел сдвиг, и Тот, Чье Имя Да Не Упомянуто Будет Всуе умолк, вероятно размышляя о новоявленном сопернике, достаточно самоуверенном, чтобы бросать вызов ему. Такого, очевидно, не происходило уже довольно давно. А может, думал о том, что проще всего перерезать ей горло, чтобы ее сила не досталась Сен-Жермену. Возможно даже, что бог собирался забрать ее силу, чтобы самому распоряжаться ею. Все, что оставалось Нинон, — это ждать его приговора. Она даже не пыталась поправить его, когда он попробовал дать ей определение. Не стоит спорить с выжившим из ума божеством.

В проеме пещеры появилась тень, загородившая солнце, и она почувствовала появление Мигеля. Ее первой реакцией было облегчение, но оно моментально сменилось тревогой. Она чувствовала, что он может встать как на одну сторону, так и на другую, и хотя ей не хотелось умирать, причинить ему вред хотелось еще меньше.

— Серафина, как вижу, ты уже успела познакомиться с моим… отцом, Д. 3. — Источником Раздора, Покровителем Магов, богом Дымящегося Зеркала, — сказал Мигель. Она видела, что он тяжело дышит, хотя и пытается восстановить дыхание. — Точнее, моим дедушкой, так как он произвел на свет мою мать и в то же время подарил новую жизнь мне.

Отец?

Она почувствовала, что божество переключилось с нее на Мигеля, и давление на мозг несколько ослабло. Покровитель Магов? Это еще что за новости? Не хватало Сен-Жермену еще и покровителя. Будет чертовски обидно, если она случайно наведет своего врага на путь объединения сил.

— Родственные связи часто оказываются запутанными, — ответила она и наконец-то почувствовала в Том, Чья Имя Да Не Упомянуто Будет Всуе нечто иное, нежели злость и подозрение. Она даже рискнула предположить, что его позабавил их диалог, вот только чьи именно слова — ее или Мигеля? Божество сделало ногами, если это были ноги, пару шагов назад, отчего бубенчики на его лодыжках мелодично зазвенели. Она наконец осмелилась повернуть голову и взглянуть на Мигеля, до сих пор не зная, как реагировать на его появление в этой пещере, считать ли его своим спасением.

У нее слегка защемило сердце. В полумраке он напоминал Луиса де Морнея, человека, который так давно стал отцом ее сына. Воспоминание об их последней встрече пронеслось в памяти, оставив после себя налет легкой грусти. Божество наверняка это уловило. Она надеялась, что оно отнесет ее чувства на счет Мигеля.

Мигель не спускал глаз с божества. Сын или не сын, но на душе у него явно было неспокойно. Он продолжил, обращаясь к ней:

— Мы — мой народ — отличаемся тем, что питаемся эмоциями. Любыми — как плохими, так и хорошими. Пока еще человек способен что-то чувствовать, он представляет для нас интерес. Наша способность впитывать не знает границ, мы ненасытны.

Смотрел Мигель при этом хмуро, во взгляде его читалось предупреждение. Его шотландский акцент бесследно исчез. Она поняла, что и ее роль «блондинки» исчерпала себя — пусть пока отойдет припудрить носик, успокоительного глотнет, а холодный логический ум в это время решит, как справиться с этим монстром.

Она снова заставила себя кивнуть.

— Я очень стараюсь быть бесчувственной, правда.

Мигель слегка усмехнулся, но при этом она ощутила, что он за нее боится. А может, и ее саму. Да, все справедливо. Она тоже боялась как его, так и за него. Она оказалась в этом жутком месте только потому, что не хотела впутывать его в свои дела.

— Ты хочешь ее, мой единственный сын? — спросило божество. Его челюсти при этом раскрылись, и Нинон сумела наконец рассмотреть длинный скорпионий хвост на конце его языка. — Станешь ли ты тем, кто сделает ее одной из нас? Если я сейчас оставлю ее в живых, сможешь ли ты сам осуществить обряд жертвоприношения?

— Да, — произнес Мигель.

Он окинул ее быстрым взглядом. Судорожно сглотнул и уточнил:

— Да, я сделаю это.

Нутром она чуяла, что это не к добру. Мигель для нее был явно предпочтительнее, по крайней мере на первый взгляд, но между ним и Дымящимся Зеркалом сейчас происходила незримая борьба.

И Нинон совершенно не понравилось слово «жертвоприношение». Она всегда подозревала, что рано или поздно ей придется умереть. Особенно для того, чтобы стать вампиром. Но она не думала, что это может произойти так скоро, практически прямо сейчас. В пещере, на алтаре, от рук сына бога смерти, неохотно берущегося за это дело, под наблюдением его отца-садиста?

— Так сделай же это, — приказало божество. Он выглядел довольным, чересчур довольным. — Пусть она станет для тебя первой, а мага я возьму на себя.

Мигель и Нинон внешне никак не отреагировали, но внутренне Нинон похолодела от ужаса, хотя Мигель и был лучшим из двух зол. Что бы у него там ни было во рту или в штанах, это все же лучше, чем жало размером с нож для колки льда и напоминающий пиявку пенис вместо третьей руки. И если удастся выжить, то у нее еще останется время добраться до Сен-Жермена, прежде чем это сделает божество, потому что теперь она должна это сделать. Несмотря на самонадеянность, сквозившую в его словах, ей слабо верилось в то, что Покровитель Магов действительно сможет уничтожить Сен-Жермена. Дымящееся Зеркало будет слишком заинтригован. Вначале он захочет поговорить с Сен-Жерменом, и тот, будучи известной Шахерезадой среди магов, с легкостью заговорит ему зубы. Мир не переживет, если у этого монстра появится еще одна жизнь или новая порция силы от божественного, но свихнувшегося покровителя.

Merde! Порой она отчаянно жалела, что не может променять превосходную смекалку на превосходную силу. Тогда бы она сразу сломала этому божеству шею, даже если бы за этим последовало неизбежное сумасшествие, к которому привело бы очередное обновление.

— С-сейчас? — переспросила она божество. И принялась лихорадочно придумывать, как бы выиграть время. — Но меня даже не умыли, не растерли благовониями. К тому же сейчас нет грозы. А нам нужна молния. У меня без этого не получится перевоплотиться. Такой у меня путь перехода к новой жизни, не я его выбирала. Я хочу стать идеальным жертвоприношением, ни больше ни меньше.

Поверит ли он в эту чушь? Он принимал ее за жрицу, поэтому все может быть…

Мигель смотрел на нее как на ненормальную. Она прекрасно знала, о чем он сейчас думает, — о том, что тех, кого боги хотят уничтожить, они сначала лишают рассудка. Но его отец прислушался к ее словам.

Нинон изобразила на лице всю покорность и смирение, на которые только была способна, и попыталась мысленно от него отгородиться. Дымящееся Зеркало был пережитком прошлого, который безнадежно отстал от жизни. В его мире женщина нужна была только для того, чтобы ублажать мужчину в постели, рожать ему детей и, на крайний случай, быть приносимой в жертву. При этом жертва из нее была второсортная, ненамного отличающаяся от цыпленка или овцы, даже если эта женщина была жрицей. Он и вообразить не мог, что она стоит большего.

Он был не первым, который делал подобную ошибку.

— Ты хочешь перевоплотиться в небесном огне? — уточнил он. — Ты так приносишь себя в жертву?

— Да.

— И ты действительно веришь, что после этого родишься заново?

Она не была уверена, но ей показалась, что он настроен с изрядной долей скептицизма.

— Да, — ответила она искренне.

— Очень хорошо. Тогда иди и готовься. Сегодня вечером будет гроза. У тебя появится возможность перевоплотиться в небесном огне.

У нее внезапно возникло чувство, что он лжет. Вот коварный ублюдок! Ему совершенно не было нужно ее возрождение — он планировал, что она умрет от рук Мигеля, но для пущей уверенности решил организовать еще бурю с грозой. Это ее донимало и злило, но она держала свои дерзкие мысли под замком. Она пользовалась украденным у богов огнем, черпала жизненные силы прямиком с небес — и его силу она тоже украдет при малейшей возможности.

Мигель не проронил ни слова.

Бог отступил назад, и Нинон села на алтаре. В голове царил переполох — мысли, исполненные отвращения при виде того, как он превращается в кота, метались, как птицы в клетке, но она всячески их подавляла, чтобы он ничего не почувствовал. В его представлении она была идолопоклонницей, застывшей в благоговейном трепете.

— У тебя есть время до захода луны, — сказал он Мигелю. — Я и так уже заждался.

Нинон с Мигелем наблюдали за тем, как он вошел в реку и, слившись с темной водой, исчез в ее мутных глубинах. Вместе с ним ушло и напряжение мозга. Нинон облегченно вздохнула, словно камень с души упал, но оставалась еще переполнявшая душу ярость и легкая затуманенность сознания, как после наркотиков. В последнее время единственным ее наркотиком стала медитация; сосредоточенное жужжание было не совсем подходящей подготовкой для того, чтобы в мозг ворвался бог смерти.

— Какой еще небесный огонь? Или ты несла эту чушь, чтобы тебя не прикончили в ту же секунду? Даже если и так, я не стану тебя в этом винить.

Он помог ей подняться с алтаря. Они пошли к выходу из пещеры, по-прежнему не спуская глаз с подземной реки. По всей видимости, у Мигеля отношения с отцом были отнюдь не доверительные.

— Это долгая история.

— Думаю, лучше все же рассказать ее мне. То, что я уже успел услышать о человеке, преследующем тебя, мне не понравилось. Похоже, Д. 3. проявляет к нему нездоровый интерес. И можешь мне поверить, если уж он чем-то загорелся, ничего хорошего и этом нет — ни для тебя, ни для меня. Кстати, положение, в котором мы с тобой сейчас находимся, в народе называется глубокой задницей.

Если раньше Мигель был просто энергичным, то сейчас его буквально трясло. Из некоторых стресс от пережитого ужаса выходит таким вот способом.

Нинон сделала осторожный выдох, стараясь не закашляться. Ей стоило определенных усилий сохранять некоторую ясность мыслей, одновременно разговаривая о посторонних вещах. Ощущение того, что двое — Сен-Жермен и божество — копаются у нее в голове, было не из приятных. Она была почти уверена, что божество может подслушать часть ее разговора с Мигелем, потому стоит посвятить его в свои дальнейшие планы. Теперь сила божества нужна ей больше, чем когда-либо. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы Сен-Жермен с Дымящимся Зеркалом объединили усилия.

— Ты прав. И мне очень жаль, что все так вышло. Я надеялась, что удастся не втягивать тебя в это… дело.

— Очень сомнительно, чтобы у тебя это получилось.

— Теперь и я начинаю сомневаться. Наверное, это только к лучшему. — Она тряхнула головой. — В первую очередь ты должен знать, что никакая я не Серафина Сандовал из Калифорнии, а была и являюсь до сих пор Нинон де Ланкло из Парижа.

От неожиданности Мигель чуть не споткнулся. Может, для божества это и ничего не значило, зато на Мигеля произвело впечатление.

— Та самая Нинон де Ланкло? Женщина, которая в семнадцатом веке научила французов искусству любви? Которая правила пьесы Мольера, давала советы кардиналу Ришелье, обучала Вольтера, боролась за права женщин и была любовью всей жизни философа Сен-Эвремона?

— Да. C'est moi.

— Мать честная!

Он от души расхохотался, снова взял ее за руку и повел из пещеры. По телу пробегали небольшие электрические разряды, когда он вот так дотрагивался до нее, но теплее от этого не становилось.

— Хочешь услышать самую смешную часть рассказа? — спросила она, не разделяя его веселья.

— Да, черт возьми! Никогда не упускаю возможности хорошо посмеяться. Особенно если собираешься умереть.

Она никак на это не отреагировала.

— Человек, который меня преследует и с которым так хочет встретиться твой отец, — граф де Сен-Жермен. А его отцом был человек, которого все знают как доктора Франкенштейна.

Она выдержала паузу. Видя, что Мигель настолько потрясен, что потерял дар речи, она добавила:

— Его настоящее имя Иоганн Диппель. Он создал меня. Я — одно из его… творений. Он напичкал меня какими-то препаратами, а потом пропустил через меня заряд электрического тока во время грозы. И после этого я прожила уже не одно столетие.

Наконец они вышли под очищающие солнечные лучи. Мигелю уже было не до смеха.

— Да уж, резкий переход, ничего не скажешь, — заметил он. — Смею предположить, что правда тебе уже известна. Собственно, поэтому ты сейчас здесь.

— Да, но расскажи все сам. Думаю, будет лучше, если мы выложим карты на стол.

Они стояли лицом друг к другу, подставив лица живительным солнечным лучам. Оба были очень бледны.

Мигель медленно рассказывал:

— Я сын бога смерти, который превратил мою мать в вампира вместе с останками других женщин, умерших при родах. Я до сих пор не перевоплотился только потому, что он не довел обряд до конца. Наверное, побоялся, что из меня получится слишком сильный вампир. Поэтому если мы не найдем выхода из сложившейся ситуации — например, реактивный самолет на северный полюс или акт коллективного самоубийства, — то ты станешь моей первой жертвой. Д. З. не шутил, когда говорил, что все свершится этой ночью. Поверь, лучше умереть, чем подпустить меня к себе.

Первое убийство? Первая жертва? Первая пища? Нинон не стала уточнять.

— Моя инициация, — мягко пояснил он, словно в ответ на ее мысли. — Но хотелось бы уточнить. Если ты думаешь, что это будет картинное соблазнение по всем правилам киношного жанра, то ошибаешься. У нас нет стильных маленьких клыков для прокусывания шеи. Это не наши методы… питья. Ты мудрая женщина и наверняка в большой беде, раз пришла сюда, но поверь — тебе не захочется становиться одной из жертв, принесенных Дымящемуся Зеркалу. Или мне.

Она уставилась на одинаковые порезы у него на щеках и наконец-то догадалась, откуда они взялись. Она с трудом сдержалась, чтобы не вздрогнуть при мысли о том, как язык божества пронзает плоть, оставляя в ней прорези. Мигель был прав. Она совершенно не хотела становиться жертвой Дымящегося Зеркала. Однако других вариантов не оставалось. Все остальные направления, по которым она искала, завели в тупик. Он был единственным, кто мог ей помочь.

— Не его, но твоей, — ответила она.

«Если только ты не начнешь высасывать мой мозг, — добавила она про себя. — Сможешь ли ты настолько себя контролировать?»

Его глаза округлились, и он облизал внезапно пересохшие губы. На его лице отразилось смешанное чувство страха и вожделения. Возможно, он и научился сдерживать монстра, гложущего его изнутри, но тот по-прежнему был жив и жаждал пищи.

— Я-то смогу, но секс того не стоит, — сказал он.

— Еще как стоит! — возразила она. — Но мне хотелось бы избежать самой кошмарной части. Послушай, я надеюсь, у тебя не такое… жало, как у отца, и это значительно облегчит мне участь, так ведь?

Такое жало нигде не спрячешь, разве что в штанах.

— Да. У него оно довольно внушительное, прямо на кончике языка. Мое не сравнится. Хотя проникает достаточно глубоко, чтобы добраться до артерии. А по поводу всего остального… Можешь не волноваться, — заверил он. — Я никогда с тобой так не поступлю.

И все же она волновалась. Под «всем остальным» подразумевались ее мозги. Его вера в собственные силы была весьма трогательной, но он никогда не испытывал себя на практике.

— Это больно? — спросила она с напускной тревогой, на случай, если божество сейчас их слушало. Ей в этой ситуации положено было переживать.

— Боюсь, что да. По крайней мере, мне было больно, — ответил Мигель. — Но, думаю, он специально сделал мою инициацию более болезненной. Он хотел отомстить. Я был мертв, когда он обратил мою мать ко тьме. Ему не нужны были мальчики от его женщин. Существует легенда, где говорится о соперничестве между отцом и сыном, которое не может быть улажено мирным путем. Один из нас должен умереть. Я не разобрал всего, что написано на каменных скрижалях, которые я поднял со дна, но суть в следующем: наличие в наших генах несовместимых аминокислот исключает благополучный исход.

— Но ведь ты жив. Наверняка есть объяснение, почему он до сих пор тебя не убил.

Это тоже говорило в пользу силы Мигеля, что не могло не радовать. Но он должен быть очень сильным.

— Жив? Ну да, в некотором роде, — усмехнулся он. — Я никогда не мог понять, почему он оставил меня в живых. Возможно, он думал, что, постепенно теряя человеческий облик, я буду больше страдать. Он просто сдвинут на страданиях — естественно, пока речь идет не о его собственных.

— Ну конечно. Порочность — привилегия богов.

Она задышала медленнее — от учащенного дыхании боль в груди только усиливалась. Теперь после каждого приступа кашля на ее носовом платке расцветали красные маки. Черт… Она надеялась, что божество не обмануло хотя бы насчет грозы. Ей срочно нужно восстановиться. С каждым часом слабость и боль становились все сильнее. А самообладание, напротив, таяло.

Мигель смотрел пристально, видимо, прикидывая, с чего это у нее вдруг началась «ломка». Она поднесла палец к губам, приложила вторую руку к уху и покачала головой. Одними губами она произнесла: «Позже».

— Ты так спокойна… — сказал Мигель, еле заметно кивая в знак того, что понял: она боится, что их подслушивают.

— Если бы я думала, что от истерик может быть польза, то уже давно бы… — заверила она его.

— А я до сих пор им подвержен. И очень жалею, что нам не удалось толком поговорить до всего этого. Возможно, удалось бы обойтись без Дымящегося Зеркала.

«А удалось бы?» — задумалась она. Быть может, но она сильно сомневалась, что, если бы не Дымящееся Зеркало, Мигель встал на ее сторону, — учитывая его очевидное противостояние своей вампирской сущности. В итоге ей все равно пришлось бы столкнуться с божеством.

Бедный Мигель. Она столько всего должна ему рассказать. И она была уверена, что нашлось бы много такого, что смог бы поведать он. В частности, о своей силе, что помогло бы ей побороть Сен-Жермена.

— Нам нужен план, — заявила она. — С этого момента начинаем играть в открытую. И запомни: вся прелесть ситуации заключается в том, что никогда не поздно поддаться панике.

Мигель лишь покачал головой в ответ на ее, как ему казалось, легкомысленные слова.

— Ты просто не понимаешь, — сказал он.

Но Нинон было достаточно взглянуть в его воспаленные глаза, чтобы удостовериться, что все она понимает правильно. У нее болело за него сердце.

— Значит, так, — сказал он. — Ты должна знать, что я… я хочу тебя так сильно, как никого и никогда не хотел. Но я не знаю, имею ли право так с тобой поступить.

Она молча смотрела на него, ожидая, пока он закончит мысль, которую просто обязан был произнести вслух.

— Конечно, если я не сделаю этого, то Д. 3. …

Она кивнула, сопоставляя сказанное с голодом в его глазах, в его сердце. Скоро он сорвется. Бедный, ни в чем не повинный Мигель! Он знал, что это может стоить ему души, и все же готов был так поступить. Хотел это сделать.

— Никому из нас не оставили выбора, Мигель, — сказала она.

Он отвел взгляд. Его мучил стыд, и в то же время он сгорал от предвкушения. Ее слова, такие мягкие и сердечные, служили слабым утешением. Да и с чего бы вдруг? Часть его знала точно, что удовлетворение похоти, пусть даже такой сильной, не стоит загубленной души.

— Лучше уж ты, чем другое… Разве нет?

Она отвернулась, чтобы он не увидел, как на глаза ее навернулись слезы.

«Пожалуйста, bon Dieu, это не его грех, а мой. Не наказывай Мигеля за это».