Наваждение

Глава 20

Наше столкновение с вампиром заставило меня задуматься о mamita. Прежде я думал, что мои сыновьи чувства к ней угасли, и даже мысленно с этим смирился, поэтому не видел причин испытывать боль при мысли о ее избавлении от такого рабского существования. И вообще я едва знал mamita, поэтому с чего бы стал переживать за нее, кроме разве что из обычного человеческого участия, которого у меня с каждым днем становилось все меньше. И все же я переживал. Кроме того, у меня в голове то и дело всплывали кое-какие вопросы. Тупые, горькие вопросы, почему и как она превратилась в вампира. Мне уже приходилось читать об ацтекских ритуалах рождения, тех самых, при которых вызывают богов. Это и натолкнуло меня на мысль о том, что mamita, находясь в бреду, могла случайно призвать на помощь Д. 3., чтобы он спас ее. Или это могло произойти при попытке крестить новорожденного по христианскому обычаю, чтобы я не умер в грехе и не попал в лимб — тогда ее кровь и попала в воду. Последнее казалось мне более правдоподобным. Я даже представить себе не мог, как можно, находясь в полубессознательном состоянии, произнести заклинание: «Приди, о боже, взгляни на моего ребенка, приди в мир, где так много жары, холода и ветра. Я даю солнцу выпить его кровь и позволяю воде смыть с него все пятна, дабы сделать этого ребенка достойным».

Нет, скорее всего, он пришел на запах ее крови. Он любил женщин, которые умирали при родах. Этот запах послужил приманкой для акулы, находящейся неподалеку. Наверное, просто ей не повезло.

Все дело было в том, что mamita тоже не знала, что именно произошло, или не хотела говорить, а поскольку у Д. 3. я спрашивать не собирался, то, похоже, так и не найду ответы на свои вопросы. Оставалось только смириться и думать, что, возможно, трагедия произошла без каких-либо на то причин, поэтому никого не стоит в ней винить.

Мы нашли город, в котором был банк и, на первый взгляд, не было зомби, и организовали перевод средств и снятие крупной суммы наличных с моих банковских счетов. Я не стал снимать весь остаток со счета или вообще его закрывать — это выглядело бы как преднамеренная попытка скрыться, а мне было совершенно ни к чему, чтобы мое бывшее начальство в параноидальном порыве ринулось организовывать мои поиски. По крайней мере, не сейчас. Нам нужно успеть проделать хотя бы пару миль пути, прежде чем кто-то начнет на нас охоту.

Я сидел в маленьком кабинете в своем прокуренном наряде — я переоделся, но абсолютно вся наша одежда пропахла дымом — и изо всех сил старался быть как можно более незапоминающимся, пытаясь внушить себе, что индивидуальности во мне меньше, чем в овоще. Но, боюсь, мне это не удалось — возможно, из-за того, что мы с Нинон так и не удосужились снять солнечные очки. Думаю, менеджер банка принял меня за тупого гринго, который хочет заняться торговлей наркотиками, а Нинон — за «злую фею», которая сбивает меня с пути истинного. Думаю, он не удивится, когда найдут разгромленный внедорожник и не обнаружат в нем моего тела. Теоретически меня это устраивало. Но на практике мне не очень нравилось, когда на меня смотрят, как на отбросы, как на очередного ничтожного американишку.

Нинон имела богатый опыт в подобного рода делах и была чертовски обаятельна, но несмотря на то, как это показывают в фильмах, и на искреннее желание менеджера ей угодить, перемещение денег через границу происходило не так быстро, как хотелось бы. Кто знает, может, на Кайманах или в Швейцарии, где такие операции производятся ежедневно, все протекало бы быстрее. И хотя мне назначили прийти забрать деньги только на следующий день — доллары, а не песо, — я все же чувствовал удовлетворение оттого, что наконец-то стал предпринимать какие-то шаги, перешел к активным действиям. Я никогда не был силен в позиции выжидания и «ничегонеделания». На поддержание равновесия требуется куда больше сил, чем уходит на настоящую драку.

Я не вдавался в подробности, рассказывая о своей работе, и делать этого не собираюсь, скажу лишь одно: то, за что меня так ценит государство, не так-то просто найти. Я уникален, и мое начальство вряд ли обрадуется, потеряв меня. Я обладаю так называемой гиперсосредоточенностью, что-то вроде способности системного мышления, граничащей с аномалией. Проще говоря, я просто знаю — даже те вещи, с которыми раньше сталкиваться не приходилось. Мне показывают данные, часто необработанные сведения или довольно неожиданную подборку фактов из газет и Интернета, и иногда мне удается по крупицам собрать массу информации буквально из ничего. Тот факт, что зачастую я даже не знаю, над чем работаю, мое начальство не волнует. Достаточно того, что я видел сверхсекретную информацию, которую теперь могу передать кому-то еще. И теперь единственный способ меня нейтрализовать — по крайней мере, более параноидальные правительства поступили бы именно так — это устранить в физическом плане. Мое исчезновение — это радикальный шаг, но вполне обоснованный. Я прекрасно это понимал, и все же мне было немного не по себе оттого, что приходится убивать Мигеля Стюарта.

Мы потратили часть дорожных денег на сигнализацию для джипа. И снова на нас смотрели искоса из-за того, что мы ставим приборы на такую развалюху. Но при этом я считал идею Нинон превосходной. Это было все равно, что вешать колокольчик кошке на шею. Мы не могли помешать гулям или вампирам разгромить джип, но так мы хотя бы узнаем, когда они начнут это делать. Если бы городок шел в ногу с прогрессом и был знаком с последними новинками техники, я бы установил сенсоры движения на нашей гостиничной двери, да и на всем нашем пути, чтобы быть оповещенным о приближении врага заранее. Нам необходимо было создать себе как можно больше преимуществ.

Я по-прежнему с нежностью вспоминал штурмовые вертолеты, но все же поборол в себе желание поинтересоваться у местных жителей, где можно купить взрывчатку или хотя бы настоящее армейское оружие. Этот городок был слишком мал даже для оружейного магазина. К тому же я не хотел засветиться слишком сильно, оставив в памяти горожан очень яркие воспоминания о себе, которыми они могли бы поделиться с моим начальством, когда оно доберется наконец сюда, пытаясь выяснить причины моего исчезновения. Сорвавшаяся наркосделка вполне может «прокатить». Американец, приехавший отдыхать и натворивший глупостей, — этим никого не удивишь. Но торговля оружием — совсем другое дело.

Оружейный магазин — не единственное, чего недоставало в этом уездном центре. Городские оплоты торговли были ограничены в выборе одежды. Здесь продавались шорты и футболки с рекламой пива и сигарет и всего лишь одна пара джинсов моего размера, которые стоили втридорога. А парадную белую рубашку и вовсе ни за какие деньги нельзя было купить. Я с тоской смотрел на стопки футболок со стариной Джо и на шляпы, вонявшие жженой резиной, и с грустью вспоминал о своих рубашках с воротничками на пуговицах и о костюмах. Я знал, что Нинон сейчас еще тяжелее — с выражением отчаяния она выбрала себе пару вещей. Было большой наглостью с моей стороны строить планы, испытывая тем самым судьбу, но я не мог удержаться, чтобы не пообещать себе устроить поход по дорогим магазинам в ближайшем крупном городе. Я чувствую себя куда более уверенным и исполненным желанием жить, когда на мне чистая одежда, которая вдобавок еще и хорошо сидит.

Вечер оказался не в пример лучше. Мы вполне мирно провели ночь в отеле, в котором было даже обслуживание номеров. Никто из живых членов мертвой семьи нас не потревожил, хотя поначалу это место напомнило мне дом отдыха, куда люди приезжают в ожидании горького или, наоборот, долгожданного конца. Признаться, я слегка помедлил, прежде чем заходить в фойе. Согласитесь, толпа людей преклонного возраста в канотье и соответствующих рубашках, собравшихся в одном месте, — не такое уж частое зрелище. Если не считать предвыборные кампании в Айове или туристические группы пенсионеров, едущих обычно в Рено или Атлантик-Сити пускать на ветер наследство своих детей.

Пока я стоял перед дверью отеля, не решаясь войти, Нинон смотрела на меня, приподняв бровь в немом вопросе, что же не так. Быстро осмотревшись, я увидел неподалеку туристический автобус. И хотя общая атмосфера дряхлости и уныния по-прежнему не давала мне покоя, мы все же решили снять здесь номер.

Как двое приговоренных, мы сполна насладились нашей «последней трапезой», настоящим чувственным праздником по меркам других, и уснули. Это был сон в полглаза в ожидании вторжения, но впервые я просто наслаждался процессом сна в обнимку с женщиной.

На следующее утро мы выехали рано и отправились на север. За рулем была Нинон, поэтому восходящее солнце вовсю припекало мне щеку. Оно было прекрасно — в красных и розовых сполохах, но я понемногу начинал его ненавидеть. После многодневного пребывания под солнцем я напоминал себе дубленую кожу. Однако это было лучше, чем дождь и все те неприятности, которые он мог нам принести.

Нинон сказала, что мы уже рядом с Чихуахуан, практически на самой границе с США. Я не чувствовал запаха Рио-Гранде, но поверил ей на слово, особенно когда она снова съехала с проторенного пути на старую проселочную дорогу, по которой, наверное, ездили еще караваны фургонов.

— Приехали.

В лучах утреннего солнца руины Lara Vieja были прекрасны и печальны. Большинство мелких построек разрушил поток воды, который затопил город, и они возвращали свою глину земле — туда, откуда она и была добыта. Пережить наводнение удалось только фундаментам из песчаника, глядя на которые оставалось лишь догадываться, что здесь могло быть — банк, кафе, магазин, школа, дом.

Наводнение было ужасным. Достаточно ужасным и достаточно быстрым, чтобы иметь сверхъестественное происхождение, хотя произошло оно задолго до того, как Нинон или я приехали в Мексику, поэтому, пожалуй, с нами это никак не связано. Я искренне надеялся, что людям удалось спастись, однако подозревал, что в действительности это было не так. Вокруг не видно было костей или трупов, однако, как показывал недавний опыт, это еще ни о чем не говорило — ни в пользу одного, ни в пользу другого. Всевозможные падальщики могли просто растащить останки.

Город превратился в сплошные развалины, однако церковь и отель уцелели — изрядно потрепанные, но все же переполненные гордостью оттого, что продолжают служить по назначению, давая приют застрявшим здесь привидениям. Всю мебель вынесло потоком на улицу, а на стенах остались потеки, достигавшие высоты семи футов. Но сквозь распахнутые двери и выбитые окна я видел, что фрески и канделябры под потолком остались нетронутыми.

Наверняка церковный подвал и винный погреб гостиницы не пострадали — идеальное место, где зомби могли бы насладиться полуденной сиестой.

Я подумал, что будет чертовски стыдно, если придется и здесь все сжечь. Признаться, мы были готовы к такому исходу. В багажнике джипа было много горючего. Я не хотел снова быть застигнут врасплох.

Мы остановились прямо посреди главной площади. От брусчатки, которой была вымощена площадь, остались лишь жалкие остатки, расколотые, потрескавшиеся булыжники, которые стремились как можно скорее покончить с этим неестественным для них «рукотворным» состоянием и вернуться назад, в естественную среду «обитания». Мы выбрались из джипа, внимательно прислушиваясь, приглядываясь и ментально прощупывая местность.

Как бы прекрасно здесь ни было, но с точки зрения безопасности было чему не понравиться. По периметру город был окружен расколотыми валунами, плотной стеной кактусов, выжженной полынью и кустарниковыми зарослями, в которых застряли церковные скамьи, разломанные диваны, покореженные кровати и даже старая «косолапая» ванна. Все это служило отличным прикрытием для любого, кто хотел бы подобраться к нам незамеченным. Кроме того, стрелять в эту свалку означало рисковать быть раненным срикошетившей пулей.

Однако пули оставались нашей последней надеждой. А пока предпочтение отдавалось разведке.

— Они здесь? — спросил я, имею в виду отнюдь не горожан.

— Да. Сам послушай.

Я прислушался, но по-прежнему не замечал никаких признаков жизни или движения. Думаю, именно полнейшее отсутствие звуков выдавало присутствие плохих ребят.

И как во всех заброшенных городах, где мы побывали, не было видно койотов или каких-то еще животных. Птицы, змеи, жители нор — все они были не робкого десятка и тут же ринулись бы в эти готовые жилища, стоило только воде сойти. Но здесь не было ничего, даже скорпиона, прилипшего к разрушенным стенам. Тут также не было «граффити» на стенах, битых бутылок, следов от пуль — ничего, что свидетельствовало бы о том, что вандалы пришли обглодать кости Lara Vieja. Что-то заставляло их держаться отсюда подальше. Вопрос лишь в том, чья это работа — Д. 3. или Сен-Жермена.

Я посмотрел в сторону пустыни. Там тоже ничего не дышало, не лаяло, не чирикало. Однако ветер вернулся. Его дурацкое бессвязное бормотание просачивалось сквозь раскрытые двери и зияющие провалы окон — он рассказывал нам свои безумные истории. Он пригнал тучи. В воздухе собирался озон.

Я медленно повернулся, глядя на покрытую красными пятнами церковь, на верхушке которой на огромной почерневшей балке по-прежнему висел колокол, на отель, стены которого были двух оттенков розового — там, куда добралась вода, цвет штукатурки был насыщеннее. Его чугунные кованые балконы были по-прежнему на месте. Французские двери из синего стекла, которого давно не осталось, были плотно закрыты, словно старались уберечь комнаты от солнечных лучей. Над аркой главного входа все еще различима выгравированная там надпись: «Отель Лойола, 1864».

Нинон поморщилась, когда новый порыв раскаленного ветра окатил наши уставшие тела своим зловонным дыханием.

— Д. 3. постарался? Но зачем ему это нужно? — спросила Нинон. — Должна же быть какая-то причина. Наверняка ему пришлось поднапрячься, чтобы устроить такой большой потоп.

— А ему не нужны причины. Достаточно его просто разозлить. Возможно, кто-то отнесся к нему без должного почтения. — Нинон непонимающе взглянула на меня. — Я серьезно. Может, ты и умеешь злиться, но Д. 3. может затаить злобу всерьез и надолго, в этом ему нет равных. Кроме того, он бессмертен. У него было достаточно времени, чтобы превратить месть в искусство и отточить свои навыки.

— А мы точно это знаем? — спросила она, глядя на небо.

— То, что он бессмертен?

Если честно, то она поставила меня своим вопросом в тупик. Я задумался над этим, стараясь посмотреть под другим углом на то, что казалось непреложной истиной. И мне удалось несколько изменить свою точку зрения.

— Вообще-то мы этого точно не знаем. Тем каменным скрижалям уже сотни лет, отсюда можно сделать вывод, что он долгожитель. Но о его бессмертии там не сказано.

— Значит, для нас это может стать хорошей новостью. Его можно убить стандартными средствами.

— Боюсь, что нет, — покачал я головой.

Д. 3. представлял собой гораздо большую проблему. Достаточно вспомнить день, с которого наши беды, собственно, и начались, и последующие события.

— Итак, какие будут соображения по поводу происходящего? Начнем с обители Бога? Или ты бы предпочла мирскую обитель? — поинтересовался я. — Думаю, для начала мы можем немного поковыряться в мусоре. По-моему, это идеальное место, где могли бы укрыться гули.

— Церковь тоже открыта, и там не так много мест, где можно спрятаться, — ответила Нинон.

Она пошла к багажнику джипа, достала карабин, перебросила его через плечо, чтобы руки были свободны, и насыпала в сумочку патронов. За пояс она уже успела засунуть нож и пистолет. Рубашка на ней навыпуск, так что можно быстро выхватить их. Пожалуй, на этот раз понадобится довольно много времени, чтобы нас обезоружить.

— Согласен. Пойдем помолимся и посмотрим, удастся ли уговорить ангелов встать на нашу сторону.

Я держал в руках ружье, а помимо уже имеющегося в сапоге ножа решил добавить в свой арсенал еще и монтажный лом. Было предчувствие, что у нас возникнет желание открыть все, что заперто.

— Так пойдем же и убьем во имя Христа, если это велит нам сделать Господь, — сказала Нинон, захлопывая багажник джипа.

Ее легкое богохульство меня крайне удивило. Оно говорило о злости и отвращении, которые она прятала глубоко внутри — от меня и, возможно, от себя.

Ее слова были вызывающе дерзки, и все же я не удивился, когда Нинон на миг замерла на пороге церкви, выказывая несвойственную ей нерешительность. Я не мог ее в этом винить. Даже я, при всем своем неверии, сомневался, прежде чем зайти внутрь. Это была священная земля, место поклонения, дом Божий. Его стены были насквозь пропитаны верой. Не нужно быть рьяным католиком, чтобы дважды подумать, прежде чем совершить один из самых тяжких грехов прямо в приемной у Господа Бога.

— Как это глупо! Я самый настоящий ходячий атавизм, — сказала она тихо. — Я существо из другой эпохи. Я могу сколько угодно прикрываться щитом из науки и логики двадцать первого века, но в душе все так же верую в черта и Бога и считаю это предзнаменованием свыше.

Саман хрустнул, и маленький кусочек штукатурки упал к нашим ногам. Наверное, так он восставал против жестокости солнца, которое терзало его день ото дня. Или здание предупреждало нас, советуя держаться подальше.

— Мигель, я гораздо старше этой церкви — мне почти четыреста лет, и сегодня я как никогда чувствую тяжесть каждого прожитого года. Я бы все отдала, лишь бы избежать этого столкновения. Но не могу. Меня не покидает мысль о том, что, вероятно, это возможность искупить грех четырехсотлетней давности, который я совершила, приняв дар от Черного человека. А может, как в старой притче: «Кто должен делать всю сложную работу? — Тот, кто может».

Я кивнул.

— Вот мы и можем.

— Да.

— Наверняка Сен-Жермен на это и рассчитывает.

— Я знаю.

— Я никогда не верил в Бога, — признался я. — И никогда раньше не верил в зло — в то, которое с большой буквы «3». Я всегда представлял его как некую общую массу, распределяющуюся ровным слоем, как космическая пыль во время Большого взрыва. Что оно по своей природе произвольно и встречается нечасто.

— А как ты думаешь теперь?

— Не знаю, верю ли я непосредственно в Дьявола, но уверен, что зло таки существует, — я имею в виду зло, наделенное разумом. Возможно, когда-то в мире было не так много порока и разврата, но сейчас и невооруженным взглядом видно, что зло из случайного явления превратилось в закономерность и широко распространилось. Я вижу в этом систему. Не хочу показаться нескромным, но я никогда не ошибаюсь по части систем и закономерностей. — Я тут же постарался пояснить все вышесказанное: — Я вижу, что есть на свете люди и места, которые работают как пылесосы со специальным фильтром. И в итоге скапливают достаточное количество мелких крупиц зла, которое впоследствии перерабатывают во что-то еще. Называй это как хочешь — хоть карма, хоть гнев Божий. Может, это просто невезение, или аномалия, или скопление слишком большого числа неправильных внутриатомных частиц. Все, что угодно. Все недолгое время пребывания в этом прекрасном, новом для меня мире я задаюсь одним и тем же вопросом: какое место мы занимаем в пищевой цепи?

— И что ты решил по этому поводу? — спросила она. Она спросила с меньшим любопытством, чем обычно испытывают в ожидании вердикта. Она не интересовалась моим мнением или взглядом на природу вещей, не настаивала на том, что это Бог и Сатана ведут борьбу при помощи избранных воинов.

— Нам, помнится, еще в школе говорили, что даже когда с планеты исчезнет все живое, тараканы уцелеют. Теперь я знаю, что есть существа более стойкие и выносливые, чем тараканы. Последними на этой земле будут зомби и вампиры Д. 3.

— И мы. Возможно.

— Возможно.

— В общем, кем бы мы ни были — божественными избранниками или жертвами плохих ионов, нам нужно двигаться вперед.

Я хотел было с ней не согласиться. Если все дело в плохих ионах и промыслом божьим здесь не пахнет, то мы морально не обязаны вступать в это гибельное противостояние. Но Нинон с гордо поднятой головой уже входила в церковь. Я не собирался оставлять ее там одну. Не знаю, о чем она думала, когда заходила, но я в этот момент отчетливо слышал голос нашего учителя средней школы, произносящий его любимое изречение: «Трус переживает тысячу смертей, смелый — только одну».

— Давай! Вперед! Сделаем это! — выпалила она на одном дыхании. — Мне до смерти надоела Мексика. Мигель, если мы сегодня не погибнем, то я хочу в любое место, которое не кишит зомби и где более мягкое солнце.

— Аминь, аминь, аминь… — пробормотал я. Конечно, я мог сказать и кое-что другое. Например: «Да, черт побери!» Но потом решил, что не повредит быть более благочестивым, — на случай, если Нинон права и мы действительно посланники Божьи.

В церкви пахло тленом, причем запах был довольно насыщенным. Я был не в восторге от перспективы вдохнуть в легкие всевозможные виды плесени и милдью, разросшиеся как на дрожжах в сырой штукатурке. Однако посмотрим правде в глаза: содержащиеся в воздухе примеси были не самой большой нашей бедой. Кота запах тоже не вдохновил. Он презрительно фыркнул и предпочел остаться снаружи. Умный зверюга! Он наверняка еще нас с Нинон переживет. Из него могла бы получиться хорошая сигнализация, сообщающая о том, что враг на подходе, он стал бы нашей «канарейкой в шахте», но Нинон лишь почесала кота за ухом и вошла, не упрекнув его ни словом.

Я подумал, что если мне когда-нибудь доведется пережить реинкарнацию, то в новой жизни я хотел бы стать ее котом.

Мы быстро осмотрели церковь. Из нее все было выметено подчистую — алтарь, религиозная живопись, скамьи. Единственным, что указывало на то, что кто-то успел побывать здесь до нас, были следы, отпечатавшиеся в тонком слое красноватой пыли, которая покрывала пол. От центра помещения цепочка следов вела к железным воротам, охраняющим каменные ступени вниз, предположительно в склеп. Кое-где виднелись отпечатки босых ног, а некоторые, похоже, были обуты в один ботинок — для туристов это не совсем нормально, а вот для зомби в самый раз. Церковь стояла здесь еще до того, как был построен город, и монахи, основавшие ее, практиковали захоронения в криптах. Зомби наверняка будут чувствовать себя здесь как дома, а останки праведных братьев-монахов послужат отличной закуской, если зомби или гули вдруг проголодаются.

Было слышно, как где-то в темноте капает вода, и это сильно действовало на нервы. Вода означала возможность присутствия вампиров — если не Д. 3. собственной персоной. Я искренне завидовал людям, которым приходилось выбирать исключительно между Сциллой и Харибдой. Наш ассортимент зол был гораздо богаче и разнообразнее.

К тому же в воздухе стоял туман, состоящий из частиц слишком мелких, чтобы нос мог их отфильтровать, таких мелких, что они проникали даже сквозь опущенные веки, попадали внутрь тела, раздражали сознание. Думаю, это было физическое воплощение тех самых частиц зла, о которых я рассказывал Нинон.

— Мне было бы гораздо спокойнее, если бы мы «отметились» в отеле, прежде чем туда спускаться, — сказал я мягко. — Здесь только один вход и выход, поэтому я хочу убедиться, что никто не нападет на нас сзади.

Нинон кивнула и пошла назад к двери.

Какое же это облегчение — снова оказаться на улице! И хотя свистеть здесь было так же неуместно, как на кладбище, пока мы шли через площадь я мурлыкал под нос «Hotel California». Это казалось мне более чем актуальным в месте, откуда ты сможешь выписаться, но которое, скорее всего, никогда не покинешь.

Нинон неодобрительно покачала головой, не оценив мой «черный» юмор.

— Тебе действительно не помешало бы стать менее серьезной, — заметил я.

— Не искушай судьбу, — осадила она меня. — Я с ней уже давно знакома, и могу с уверенностью сказать, что она ужасна.

Можно подумать, я и сам этого не знаю.

Внутри отель оказался таким же непривлекательным, как и снаружи. Как и следовало ожидать, на нижних этажах почти ничего не осталось, за исключением разве что стойки «ресепшена», приколоченной к полу гвоздями. Это была довольно массивная штуковина из дерева и камня, которая вполне могла сойти за ацтекский алтарь для жертвоприношений. Между прочим, вполне возможно, так оно и было, и я подумал, что это стало одной из причин, почему Д. 3. выбрал именно это место.

Прямо при входе в фойе находился бассейн глубиной в девять дюймов, в котором скопилась вода. У него было илистое дно, плавали склизкая тина и личинки москитов. Когда мы зашли в воду, чтобы перейти его вброд, он встретил нас какими-то утробными, чавкающими звуками. Я старался не думать о том, что здесь могут водиться еще и пиявки, но мысли как нарочно сами лезли в голову. Конечно, в сложившейся ситуации мы должны были приветствовать любой признак жизни, но я просто не мог заставить себя радоваться существам, которые извивались в воде.

На первом этаже кроме фойе было помещение, предположительно, служившее столовой, и последней мы обнаружили маленькую кухню — длинное и узкое помещение с огромной стальной духовкой и ручным насосом в каменной раковине. Кроме того, здесь стояли микроволновые печи. У меня с некоторых пор появилась фобия относительно всякого рода «студенческих приколов», поэтому я открыл духовку и заглянул внутрь. Никаких отрезанных голов. Никаких гулей вместе с зомби. С микроволновками тоже шутить не стали. На первом этаже мы обнаружили три лестницы. Главная лестница, парадная, была широкой, с чугунными коваными светильниками на стенах и низкими широкими ступенями, по которым легко было подниматься пожилым людям и дамам на высоких каблуках. Остальные две лестницы были служебными — персоналу по ним нужно было передвигаться бочком, а светильников, чтобы освещать путь, не было и подавно. Возможно, я недооценил строителей, но создавалось впечатление, что даже если кто-то из слуг и сломает себе шею на «черной» лестнице, то что из этого? Невелика потеря. Рабочая сила здесь была дешевой и в избытке.

Мы решили подняться на второй этаж именно по парадной лестнице не потому, что снобы, а по той лишь причине, что нам хотелось передвигаться рядом, плечом к плечу, и стрелять в неприятеля, не рискуя зацепить друг друга. Пятна солнечного света на полу через одинаковые промежутки тоже были отнюдь не лишними.

Окна в холле наверху были расположены над дверями номеров и пропускали небольшие порции света, чего нельзя сказать о воздухе. Жара все нарастала, превращая отель в сушилку для хмеля. Мудрый зомби определенно выбрал бы прохладу и сумрак подвала, но поскольку умом они не отличались, я все время, пока продолжались поиски, был начеку.

Мы с трудом открыли дверь первого номера, в который решили зайти, — по каким-то непонятным причинам это был номер 301, несмотря на то что находился он на втором этаже. Набухшая от влаги древесина провисла на петлях, и дверь царапала по полу, производя больше шума, чем мне хотелось бы. Мы очутились в комнате, которая когда-то наверняка была роскошной. Но теперь из мебели осталась лишь кровать, застеленная сильно полинявшим гобеленом, и кофр из красного дерева. Целясь из ружья, я открыл его — и мне было абсолютно все равно, что Нинон может обо мне подумать. Внутри не было ничего, кроме сморщенных детских перчаток, которые изрядно напоминали руки мумии. Изгрызенные стены номера некогда были раем для пауков и грызунов. Сейчас здесь не осталось ничего, кроме пыли.

Мы заглянули еще в пару комнат, но везде было одно и то же. Спустя некоторое время мы прекратили поиски. Если бы здесь кто-то прятался, мы бы уже давно услышали скрежет открывающейся двери.

— Готов подниматься выше?

Я кивнул. Третий этаж представлял собой чердачное помещение с комнатами, оборудованными для прислуги — той самой, которая обходилась без света на лестнице. Жара здесь была нестерпимой, воздух полон зловонных испарений, однако это не стало поводом для неосмотрительной поспешности. Мы перемещались быстро, но при этом осторожно, однако снова не нашли ничего, кроме мерзкой паутины, отходов грызунов и одинокого кресла-качалки у маленького журнального столика, на котором стоял стеклянный кувшин с засохшими цветами. Спустя десять минут мы снова оказались в фойе. Я знаю это совершенно точно, потому что являюсь обладателем часов, которые можешь окунуть в воду, а они все равно будут тикать.

Оставался подвал, куда мы еще не заглядывали. Как и фойе, он был сделан из камня и выложен саманом. Там, где должна была быть лестница, плескался самый грязный в мире бассейн, в котором плавали бутылки с вином и целые острова полусгнившей еды. Внизу, под водой, могли оказаться зомби — они не нуждались в воздухе, по крайней мере так мне сказала Нинон. От одной этой мысли меня бросило в дрожь, вот и пища для новых кошмаров. Но в воде у нас практически не было шансов с ними справиться, поэтому не стоило даже рисковать. Мы хорошо видели в темноте, однако на мутную, илистую воду наши способности не распространялись. В любом случае мы разделаемся с зомби, которые достаточно тупые, чтобы оставаться внизу. За последние несколько месяцев они должны были превратиться там в куски тушеного мяса.

Оставалась только церковная крипта — мы с самого начала знали, что туда в любом случае придется спускаться. Путь через площадь оказался короток, а в церкви было темно и неприятно, как никогда.

Мы стояли перед железной решеткой, которая охраняла вход в крипту. У меня был монтажный ломик, но я не торопился им воспользоваться.

— У меня родился новый план, — сказал я Нинон.

— Я вся внимание.

— Мы медленно спускаемся вниз. Очень, очень медленно. Ищем лабораторию Сен-Жермена и его самого, но при первых же признаках опасности мчимся назад, захлопываем решетку, разливаем вокруг горючее и устраиваем настоящее Четвертое июля для поджигателя, праздник жизни для пиромана.

Я знал, что поджигать исторические достопримечательности категорически возбранялось, но в тот день мне было абсолютно все равно. Если благодаря этому мы сможем избавиться от стада гулей и взглянуть на настоящего Сен-Жермена, то я хоть на углях Лувра установлю жаровню для венских сосисок.

— Мне план нравится, за исключением одного. Нам нужно сначала убедиться, что это действительно Сен-Жермен, а не его клон. Мигель, нам нужно убить его, понимаешь? Мы обязаны это сделать. Иначе он так и будет нас преследовать, создавая все больше гулей… да просто творя зло. Пока он не умрет, это не прекратится.

Я кивнул. Ясное дело, никакого «отпущения с миром» парню не светит, к тому же он не верил живым и никого живьем не отпускал.

— Я понял. Несмотря на ту якобы подсказку, нет гарантии, что он там. Я бы на его месте поступил как настоящий генерал и управлял своими войсками с о-очень большого расстояния.

Нинон нахмурилась.

— Он крайне самонадеян. Думаю, он захотел бы оказаться здесь, чтобы посмотреть, как я умираю.

— Возможно, но только в случае, если его тупость превышает чрезмерное тщеславие.

Она вздохнула.

— Он не тупой. А просто… сумасшедший.

— А, тогда ладно.

— Ладно, пойдем за бензином и зажигалками. Если внизу нас поджидают гули, я не хочу стоять и теребить в руках ключи от машины.

— Чертовски точно подмечено.

Еще пять минут ушло на то, чтобы принести горючее и зажигалки. Теперь уже откладывать было некуда. Настало время приступать к нашей ужасной миссии.

Подземная крипта оказалась такой, как мы и ожидали, — холодной, темной, безмолвной и сырой. Лестница была узкой, а стены и ступени покрыты черной маслянистой пленкой, которой мы старались не касаться. Наверняка у монахов была «напряженка» с местами для захоронений, потому что первый скелет, стоящий по стойке «смирно» и весь покрытый какой-то липкой гадостью, повстречался нам еще на полпути к цели. Я не стал проверять, как он умудрялся стоять так прямо. Его шерстяная сутана большей частью сгнила, и теперь наружу торчали коричневые кости. Каким-то образом вышло так, что деревянный крест, висящий у него на шее, оказался зажатым в зубах. Меня ничуть не волновал изумленный оскал, с которым он впился зубами в почерневшее дерево, или то, как пустые глазницы смотрели нам вслед.

Requiescat In Расе, hermano. И будь так добр, оставайся мертв.

Меня беспокоило то, что нигде не было видно трансформатора или силовых кабелей. Вряд ли Сен-Жермен стал бы работать в темноте. Если это его база, то должны присутствовать хоть какие-то следы человеческой, или чьей-то еще, деятельности.

У подножья ступеней обстановка выглядела более обнадеживающей. Мы зажгли фонари и осмотрелись. В подвальном помещении было, по крайней мере, две комнаты. В первой груду скелетов просто отодвинули в сторону, освобождая место для трех раскладных столов, какими обычно пользуются выезжающие на дом массажисты. И сумасшедшие некроманты. Были здесь и силовые кабели, которые подсоединялись к какому-то электроприбору.

Нинон глубоко вздохнула и пошла вдоль проводов. Я направился в другую сторону.

На одном из столов я увидел целый ряд стеклянных пробирок с разнообразными жидкостями, внутри которых плавали какие-то отвратительные сгустки. За столом стояла ванна, полная красноватой жидкости, достаточно большая, чтобы в нее поместилось тело. Я осторожно продвигался вперед, постоянно принюхиваясь. Химикаты обжигали ноздри так, словно я вдыхал аммиак, однако в помещении не было новых для меня запахов. Я несилен в клонировании, но все это очень напоминало лабораторию Франкенштейна, где когда-то разгуливал Борис Карлофф.

— Это может быть одной из лабораторий Черного человека? — спросил я.

— Мигель… — произнесла Нинон спокойно, но настойчиво. Я проследил взглядом за лучом ее фонаря, направленным на груду черепов, и увидел тело — точнее, скелет, который выглядел очень хрупким, чуть ли не рассыпался на глазах. В скелете не было ничего особенного, вот только он не был покрыт слизью, а значит, попал сюда недавно. Была в нем еще пара странностей. Голова была отрублена, а в грудь вонзен деревянный кол.

— Ты можешь определить, было ли это вампиром? — спросила Нинон, наклоняясь и медленно, глубоко дыша. Она закашлялась и отшатнулась назад. Я порой начинаю ненавидеть наше восприятие за остроту. Это полезная штука, но почему-то все, с чем мы сталкиваемся в последнее время, обладает отвратительным запахом.

— Сложно сказать, но убит он как вампир.

Mamita была ниже ростом, или это мне хотелось так думать.

— Значит, Д. 3. уже успел побывать здесь и встретиться с Сен-Жерменом.

— И получил очень резкий отказ в ответ на предложение пополнить его свиту. Наверное, именно тогда Д. 3. и послал вампира, чтобы тот нашел нас и сообщил о Lara Vieja.

— Сообщил тебе. Это существо хотело меня убить, — возразила Нинон. — И я очень сомневаюсь, то это был Д. 3. Скорее, твоя мать.

Mamita. Да, это было более правдоподобно. Д. 3. хотел моей смерти больше, чем чего-либо на свете. Я снова взглянул на скелет. Вряд ли это была она. Я не допускал и мысли о том, что она может быть мертва. Это определенно вызвало бы у меня душевное потрясение, а мне необходимо было оставаться собранным.

— Значит, здесь нам стоит опасаться только гулей и зомби, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно оптимистичнее. Но в таком месте это было решительно невозможно. В застоявшемся воздухе слова падали мертвым грузом.

— И может быть, Сен-Жермена.

Не сговариваясь, мы посмотрели на тяжелую дверь, вмурованную в стену, — настоящую, из камня. Она была обита медными пластинами с изображениями святых мучеников. На ней не было надписи, которая гласила бы: «Отринь надежду, всяк сюда входящий», но в этом не было необходимости.

— Ты что-нибудь слышишь? — спросил я, изо всех сил напрягая слух.

— Нет.

— А запах?

— Тоже нет. — Она секунду помолчала, а потом сказала то, что я меньше всего хотел услышать: — Но они здесь. Я это чувствую. Нам нужно открыть эту дверь. Иначе огонь не сможет туда проникнуть.

— Тогда давай принесем одну из канистр, — предложил я.

— Сходи один. Думаю, неразумно оставлять эту дверь без присмотра. Может, они чувствуют меня, как я чувствую их. — Нинон сняла с плеча карабин и сунула его подмышку. — Сейчас они хотя бы собрались в кучу. Можем разделаться со всеми сразу.

— Знаешь, как обычно показывают в фильмах ужасов? Герои начинают действовать поодиночке, и кого-то из них обязательно убивают. Я настаиваю, чтобы ты пошла со мной.

— Это не кино, — сказала она нетерпеливо. — Иди. Только быстро. Я начинаю ненавидеть это место.

Я тоже, поэтому перестал пререкаться и пошел к лестнице.