Научи меня летать

Глава X

Ополчение размазывалось по земле как жирная весенняя грязь, которую уан никогда не видел, хотя слышал о ней не раз. Линия войска сильно растянулась. Промежутки между авангардом, центром и арьергардом становились всё больше, и это было опасно — две сотни храбрых и стойких воинов сейчас могли бы приостановить наступление трёхтысячного ополчения, а под умелым командованием и с милости Дэсмэр — разгромить врага.

Во время привала уан велел собрать совет на вершине плешивого холма, плоской и длинной. Стоя спиной к старейшинам, правитель смотрел вдаль — на деревеньку у самого горизонта, наверняка покинутую, на ровную как ладонь, унылую, прокалённую Солнцем землю. То было впереди, а позади — летни, суеверные и боязливые, с проворством насекомых покрыли склоны, поросшие колючей сухой травой. Уан сравнил их с последним валом окаменевшего моря — он привык к волнообразному рисунку дюн или холмистым краям, где землю будто обхватил и сжал весёлый великан. Саванна, однообразная, мёртвая, вызывала у Марбе предчувствие близкой беды.

Глухая, давно привычная боль хватала правителя за сердце. Он осторожно прижал левую руку к груди и со счастливой улыбкой представил, как однажды именно сюда — куда-то между совершенными пальцами смертного Бога — войдёт гладко отполированное лезвие ножа.

— Мой повелитель, — робко просипел Голос. — Все, кто мог, собрались. Нет семерых, — он перечислил имена. — Их воины очень встревожены.

— Чем на этот раз? — потребовал уан, оборачиваясь.

Голос ответил далеко не сразу.

— Мы идём по безлюдной земле, — наконец, объяснил он, неловко потупившись. — Ни куста, ни травинки, ни птицы в небесах.

Марбе запрокинул голову. Высь, раскалённая добела, ослепила его.

— Опять, — прошептал он. — Повсюду вам чудятся проклятия да знамения несчастий. Стадо дураков…

Старейшины неуверенно переглянулись. Уан опустил голову и крепко зажмурился.

— И вы тоже? — насмешливо вопросил он. — Успокоят они воинов, как же.

Многие старики помрачнели, но стоило правителю открыть глаза, как они тотчас изобразили угодливое внимание.

— Мой повелитель, — забормотал Голос, словно боялся тишины, — мы всего лишь люди, и…

— Войско с востока, — резко перебил Марбе. — Мы будем говорить о нём.

Старейшины переглянулись вновь, но никто из них не возразил. Голос, осторожно ступая, отошёл в сторону. Поднялся высохший древний старец с доверчивыми голубыми глазами.

— Почему оно убегает от нас? — спросил он сухо. — Может, это тайный союзник уана Керефа?

Правитель коротко рассмеялся.

— А деревни он жёг для отвода глаз?

— Чтобы запутать нас, — пояснил старик. — Даже Ченьхе мог понять, что нельзя нападать на людей владения, потому что сражаться с уаном, лишённым поддержки народа, приятно и просто. Так же рассчитывали поступить мы, и подданные уана Керефа наверняка опустили бы для нас мост крепости. Теперь же нам навязан образ беспощадных врагов.

— Противоречишь себе, — с улыбкой ответил Марбе. — Если деревни жгли, чтобы нас запутать, то жгли бы пустыми. По-твоему, уан Кереф опоил людей привораживающим зельем? Если не было настоящей угрозы, то я не вижу иного объяснения тому, как неожиданно они встали на его сторону, забыв о гордости и амбициях. Незачем искать сказочных причин — тайный союзник, которого вы испугались, ведёт себя не как союзник вовсе.

— Ящерица, чтобы спастись, отбрасывает хвост, — сосредоточенно возразил старейшина. — Зверь, попавший в капкан, иной раз отгрызает себе лапу.

— Не голову, нет? — оскалившись, переспросил правитель. — Очень жаль, а ведь этот пример подошёл бы нам.

Старик нахмурился. Марбе медленно поднял брови:

— Неужто ты не шутил, заговаривая о союзнике? — недоверчиво уточнил он.

Старейшины сгорбились, подняв плечи, и стали похожи на хитрых, всклокоченных птиц-падальщиков, скромно ожидающих своего часа. Правитель широко улыбнулся им.

— Не о чем думать, — зазвучал его весёлый и властный голос. — Уан Каогре не ответил бы на мольбы о помощи, а уан Кереф не столь глуп, чтобы молить о ней. И хотел бы я понять, кто ведёт восточное войско и чего он хочет. Одно точно — сейчас мы не можем двинуться к крепости, оставляя неизвестной силе прекрасную возможность ударить нам в тыл. Напротив, я предлагаю отступить на велед.

— Но что нам даст отступление, мой повелитель? — сипло осведомился Голос.

Марбе смерил его неприятным взглядом и продолжил, не отвечая:

— Да, и кроме того, отправьте к чужому войску ещё одну птицу. Пусть сбросит такое послание: «Я, уан Ирил Марбе, требую: назовите себя. Даю вам срок до рассвета нового дня. Если требование не будет выполнено, я догоню и разобью наголову ваши жалкие четыре сотни, а потом уже без лишних волнений примусь за уана Керефа».

Ветер весь день, не уставая, упрямо толкал в спину; низко летели облака. Ченьхе казалось, их можно ухватить, стоит вытянуть руку.

— Какие странные, — пробормотал он.

Йнаи отозвался тотчас:

— Вестники зловещего края, где не бывал никто живой.

Небеса полнились мятущимися тенями, они слетелись отовсюду, чтобы оплакать погибшее селение. Там, где прежде стояли дома, теперь лежали обгорелые кости и куски обожжённой глины — остатки стен, под ними пряталась зола. Если и было здесь что другое прежде, добычу поделили меж собой ветер и время. Кое-где черепки сложились аккуратными кучками, словно хижины людей обратились в домики духов.

— Нужно ехать дальше, — негромко позвал советник.

Беловолосый силач всё смотрел на пепелище, лицо его кривилось в болезненной гримасе.

— Ты видишь?! — с негодованием воскликнул он. — Посмотри! Посмотри же! Все были убиты в своих домах — они, должно быть, спали, когда их подожгли. Бросались к двери в поисках спасения, и стрелы несли им верную гибель. Где, где следы честного сражения? Что, что это за войско, сотворившее такое?!

Он сбился, окинул пепелище диким взглядом, точно сейчас на его глазах повторялась бойня: пылали хижины, озаряя ночь багровым заревом, в воздухе носились искры, сухо треща, рушились соломенные крыши, кричали дети, рычали и хрипели мужчины, захлёбывались слезами ужаса и бессилия женщины да с тугим звоном пели тетивы.

Йнаи соскочил с динозавра и осторожно подошёл к сыну Каогре, остановился рядом, вздохнул.

— Я не понимаю, что за озорство: крадучись, нападать на безоружных? — хрипло пробормотал силач. — Неужто предатель, ведущий это войско, думает так добыть себе честь и славу? Да он просто грабитель и трус!

— Если б так, — с сомнением ответил советник, — разве пошли бы за ним четыре сотни летней? Не горячитесь, прошу вас — предатель изворотлив и хитёр, а сердцем копья у недруга не переломишь. Нужно понять, что увлекло людей…

— Я вызову его на поединок, и дело с концом! — запальчиво перебил Ченьхе.

Йнаи снова вздохнул и терпеливо объяснил:

— Он не примет вызов.

— Ха! Его войско тотчас от него отвернётся. Все увидят, что он лишь малодушный слизняк.

Советник застонал.

— Ченьхе! Не станет он говорить с вами при всём войске — какой трус поступит так смело, когда на его стороне сила?

— Но правда-то на моей стороне! — возмутился беловолосый.

Некоторое время Йнаи молча смотрел на него.

— Пожалуйста, — взмолился он, — поймите: правда — правдой, да только если бы она могла сама за себя постоять, не стало бы предателей. Побоится он один на один говорить с вами и от войска вас постарается скрыть или оклеветать перед ним. Вы встретитесь в шатре, окружённые его приспешниками, или в другом укромном месте. И стоит ему понять, каковы ваши истинные намерения, тотчас в спину вам вонзятся стрелы. Если не хотите погибнуть напрасно или, оказавшись заложником, связать руки уану, вам надлежит притвориться. Понимаете?

Ченьхе насупился.

— Чем тогда я лучше этого обманщика?

Советник безвольно опустил руки.

— Небеса, — пробормотал он. — Мораль хороша для женщины или девицы, для средней руки торговца или престарелого переписчика. Даже сборщику податей она может придтись к лицу. Для тех, кто их слабей, она — оковы. Для тех же, кто сильней — нет никакой морали. Разве не предательство принесло уану Каогре первый надел? Разве же не обманом он расширил землю, стравив соседей, купив проклятие для уана Каяру, о доблести и чистоте помыслов которого до сих пор поют песни и слагают легенды? Таков выбор, Ченьхе: жить в народных сказаниях об идеальном правителе или же вправду жить.

Силач лишь упрямо мотнул гривой нечёсаных и грязных волос. Йнаи скорбно улыбнулся, точно мудрец, и не ожидавший иного ответа; потёр воспалённые, слезящиеся глаза.

— Нужно сделать привал, — сказал он. — Мы давно не спали. Но не здесь, не здесь.

На границе с зоной Олли дела шли скверно. Командир приграничного гарнизона рассказал, что за прошедшие три дня группы воинов числом до кварты дважды наносили удары, как по крепости, так и в обход.

— Все атаки были отбиты, — доложил он, и в его голосе ясно сквозило довольство собою. — Вряд ли они к нам ещё сунутся — бежали, поджав хвосты.

— Не тебе об этом судить, — строго заметил первый советник, глубоко возмущённый нахальством.

Каогре поморщился, слушая перебранку.

— Атаки? — громко сказал он прежде, чем молодой летень успел придумать ответ. — Как же, стал бы уан Кабаба атаковать нас силой одной кварты! Нет, это только разведка боем, и объяснить её позже легко: дескать, мятежники. Всегда найдётся дурак, который видит себя во сне уаном.

— Нам сообщили о мятеже как раз накануне вашего приезда, — согласился командир. — Да, это объясняет…

— Легко вы отбросили их «атаки»? — перебил Каогре.

— Не без потерь, конечно, — завёл уклончивую речь летень.

Уан махнул рукой, прерывая его.

— Ступай, — велел он, а когда тот вышел, сложил ладони, точно собрался вознести молитву.

Советник долго смотрел на хмурое лицо правителя, преображённое усталостью: морщины оплели его густой сетью, перебитый нос уже не казался клювом хищной птицы. Вдохновенная ярость исчезла из глаз; выцветшие, с красными прожилками, они, будто сами себя устыдившись, спрятались за дряблыми веками.

— Стар я стал, — тихо пробормотал Каогре.

Советник усмехнулся.

— Что тело? — спросил он.

— А что — дух? — правитель растянул губы в улыбке. — Всё, что горит — догорает. Как там весены говорят: сколько цвету ни цвесть, а всё опадать, — он помолчал, затем продолжил. — Мне нет покоя, и никогда не будет: повсюду уже, куда ни взгляни на карту — ни одного знакомого лица. Помнишь, кто были наши соседи, когда я только стал уаном? И где они теперь? Никто из них не дожил до моих лет, никто из них не умер своей смертью. Им на смену пришли молодые, дерзкие, чтобы, утратив юность и поумнев, самим сгинуть от рук новых любимцев своенравной судьбы. Вот здесь, — он ткнул в карту сухим пальцем, — уже сменилось двенадцать властителей, здесь — десять, и здесь, и здесь, и…

Он умолк и накрыл карту рукой. Советник внимательно пригляделся к его лицу.

— Что бы я ни делал, покоя никогда не будет, — повторил Каогре, столь же ровно, сколь и прежде. — Так горяча молодая кровь, что земля моя будет гореть то у западной границы, то у восточной, а изнутри её пожрут восстания. Сколько ещё раз я угадаю верное решение? Владение — желанный кусок, большой кусок. Он рассыплется на крохи и утонет в крови междоусобиц. Мой род прервётся, и после меня не останется ничего. Неприятно это понимать.

Советник молча сглотнул подступивший к горлу комок.

Войско расположилось на отдых. Люди, встревоженные, собирались вокруг знамён уана Марбе, и всякий раз среди толпы находился тот, кому было что сказать.

— … небеса не обрушатся на землю, ушедшие не сойдутся с живыми в великой последней битве, — глухим, таинственным голосом рассказывал крепкий сухощавый мужчина преклонных лет. — Мир, каким мы знаем его, не был сотворён в единый миг. Так же в единый миг он не погибнет. Люди будут жить, как жили, не подозревая о скором закате народа, и лишь последние поколения не смогут отмахнуться от давней тревоги. Нет, они не вспомнят предание, о котором я рассказываю вам, и тогда свершится изречённое. Станут замечать, что всё больше земель встречают человека мёртвой тишиной или наливаются чужой, прежде невиданной жизнью, пришедшей нам на смену — как и мы живём, быть может, после неведомых существ. Их образы встали бы из древних рисунков и надписей, которые высекали на камнях наши далёкие предки, вручая память свою Лирии, а грядущее — Дэсмэр. Если б только мы ведали, что искать; если бы могли представить хоть одну черту ушедших — в наших руках оказался бы ключ от ящика знаний.

Торжественен великий порядок. Зловещи древние Боги с тонкими руками и улыбающимися лицами-масками. Глаза их всегда провалы, а в них — вековечная ночь. Наши предки зажигали костры, освещая путь сквозь сотни лет, и всё же поклонялись тьме. Они творили не идолов, а доспехи — защиту для неё, чтобы никакой свет: ни солнечный, ни лунный — и никакой огонь не могли изгнать её. И доспехи эти столь прочны, что по сей день проклятые статуи невозможно ни расплавить, ни разбить. Они врастают в землю, но по-прежнему глядят на нас провалами глазниц; всё так же улыбаются маски. И власть их над нами не кончилась, нет: Бог умирает, когда в него перестают верить, но разве наши предки, отвернувшись от коварных чудовищ, перестали верить в них? Отчего мы боимся, если свободны? Почему наделяем их мстительной злобой и могуществом? Люди распознали обман и отпрянули в ужасе, заглянув в души тех, кого называли Богами. Но они победили нас — сбудутся все замыслы, которым когда-то очень давно с благоговейным трепетом внимали жрецы в огромных храмах.

Мы призвали чудовищ к жизни, а теперь не в силах отпустить.

Они — ищут покоя, и однажды, когда последний из нас ступит на дорогу ветра, наконец, обретут его.

…

— Земля, полная людей, изменится, чтобы спасти мир! — запальчиво восклицал молодой воин у другого знамени. — Конец близок, он грядёт! Люди стали слишком шумны и тревожат небеса. Пламя уничтожит прежде сотворённое, реки выйдут из берегов, вздымаясь и кипя. Лучшим из нас будет отдан во владение новый мир. Бессильные, лживые, безумные, уродливые, ревнивые и злые не спасутся, ибо, едва придя в себя от ужаса, вновь погрязнут в раздорах и сгинут в судорогах земли!

Далеко от него на другом конце холма бывалый рубака напевно выводил с детства знакомое поверье, стараясь по памяти подражать задушевному голосу деда:

— Едва забрезжит рассвет, из-за горизонта придёт чёрная туча, огромная, точно четыре горы в центре мира. Отчаяние объемлет всё живое, солнечный свет обратится во тьму — настанет время древних Богов. Как чашку они разобьют землю. Девять дней и ночей станут властвовать над миром ветры, ливень и наводнение. На десятый день небеса перестанут оплакивать нас, и древние Боги под сенью тучи посмотрят на лицо мира — везде тишина. Род людской обратился в глину.

Лишь немногие из воинов подолгу слушали новоявленных пророков. К другим знамёнам стеклись и стар и млад, как волны: там летни то кричали, то перешёптывались о чудовище, и казалось, что на холме поселился улей.

— Пожрал своих людей, теперь затаился — вестимо нас поджидает!

— Победил сильнейшего из воинов. Нет, он не человек!

— И то правда, говорят, в самом деле…

— …чёрный, а лицо белое. И тонкие руки…

— …тонкие кисти…

— Бог!

— …не явится перед смертными…

— Забыли?!

— …как мир погиб в прошлый раз?

— …кто спит в весеннем Городе?…

Огромное тёмно-оранжевое Солнце садилось во мглу. Динозавр Йнаи, до того мчавшийся на полкорпуса впереди, неожиданно перешёл на шаг. Силач развернул своего ящера и, поравнявшись с советником, быстро спросил:

— В чём дело?

Летень указал рукой направо, туда, где пыль вилась над холмом, озарённая косыми лучами светила.

— Догнали, — нетерпеливо выдохнул беловолосый. — Сейчас не будем торопиться. Поедем шагом, наверху ты останешься позади — там, где их дозорные тебя не увидят, а я спешусь и поползу к вершине.

— Не теряйте головы, — мрачно попросил его советник.

Ченьхе сделал вид, что не заметил тревоги во взгляде летня, и широко раздул ноздри, возмущённый.

— Лучше им волноваться за свои головы. Вперёд!

Ящер Йнаи тронулся с места, тяжело и неохотно переставляя лапы, будто настроение хозяина передалось и ему. Беловолосый, хмурясь, слушал, как мерно дрожит земля от могучих шагов и как громко в душной тишине заката бьётся сердце. Он удивлялся собственному волнению.

Спрыгнув наземь, силач перебросил советнику перчатку с поводьями, лёг на землю и пополз, но вскоре сел и скорчился, чихая от пыли. Йнаи порылся в седельной сумке, подъехал ближе, наклонился и протянул Ченьхе узкую полосу лёгкой белой ткани. Воин, ни слова не говоря, обвязал ею нижнюю часть лица и продолжил путь к вершине.

Первым, что он увидел, были телеги, грубо сколоченные из деревянного камня. Их тащили исхудавшие ящеры с изуродованными рубцами шкурами. «Зачем нужно столько еды?» — озадаченно подумал сын Каогре, глядя на груз: множество мешков и свёртков. Он не сразу различил среди тюков чёрные лакированные бока кувшинов, закопчённые металлические края котлов, связки копий и дротиков. «Добыча», — понял он тогда и, больше не обращая на телеги внимания, поискал глазами дозорных.

Воины шли шумной толпой, словно возвращались с развесёлой гулянки. Беспечные, опьянённые лёгкой наживой и уверенные в собственной непобедимости, они вольно разбрелись по склону и не глядели по сторонам. Чёткий строй держали лишь три десятка летней, окружавшие единственного всадника. Ченьхе изо всех сил напряг зрение, пытаясь рассмотреть лицо предателя — в его посадке силачу чудилось что-то знакомое.

Солнце уже зашло. Небо подёрнулось звёздной рябью. Так ничего и не разобрав в синих сумерках, беловолосый осторожно отполз назад.

— Какие у них знамёна? — спросил Йнаи, пока Ченьхе разматывал ткань.

Силач нахмурился и ответил растерянно:

— Идут без знамён.

— Кто он?

— Не рассмотрел.

— Командир гарнизона крепости? — спокойно предположил летень.

Ченьхе оглянулся на него. Йнаи ожидал ответа, прищурив глаза и опустив углы губ.

— Да, — осознал беловолосый, помолчал и добавил. — Ты с самого начала так думал?

— Либо он, либо старейшина любой из трёх деревень, — поведал советник. — Но старейшине трудно было бы подчинить себе двух других, равных ему, и того сложнее переманить на свою сторону гарнизон крепости. Впрочем, это всё досужие размышления. На деле я не представляю и того, как командиру удалось поднять своих людей против уана.

— Ты очень умный, — восхитился Ченьхе. Из длинной речи он понял лишь то, что Йнаи мог бы без затей ответить «да».

Летень скорбно улыбнулся.

— Недостаточно, — сказал он. — Я не сумел отговорить вас.

— Почему ты так предан отцу? — вдруг спросил беловолосый, без обиняков, с серьёзностью, ему обычно не свойственной.

Йнаи открыл рот, чтобы напомнить о времени, предателе и чужом войске. Силач угадал его намерение.

— Это может быть наш последний разговор, — голос наследника Каогре звучал настойчиво. — Мне важен ответ. Только, прошу тебя, говори проще.

Советник опустил глаза и провёл рукой по шее динозавра.

— Дело не в уане Каогре, — признался он. — Дело в вас. Правитель без выдающихся способностей, который умеет ценить чужой ум, ничуть не уступает тому, кто сам умён, но и полагается на себя одного. Я хотел бы служить вам.

Ченьхе недоверчиво наморщил лоб.

— Но я же не послушал тебя, — пробормотал он.

Летень встретился с ним взглядом и спокойно объяснил:

— Вы напоминаете мне уана Каяру — у вас есть сердце.

Обоих советников уана Каогре разбудили телохранители, и каждый сказал своему господину:

— Приказ правителя: предстать перед ним немедленно. С собой принести большие карты внешних границ.

Оба старика торопливо сморгнули сон, надели мантии и, нагрузив себя лакированными футлярами для свитков, выбрались из комнат в коридор. Факелы уже потушили, но советники не стали возвращаться или медлить — оба бывали в крепости не один десяток раз и могли по памяти исчислить шагами длину любого перехода в ней, не говоря уж о том, чтобы на ощупь добраться до двери, ведущей в личные покои уана.

Тяжёлая каменная плита заскрежетала — её вручную отодвигал мрачный воин из личной стражи Каогре. Советники переступили через порог и низко поклонились. В покоях уана было жарко и душно: пылал небольшой камин, десяток свечей, без подсвечников стоявших на полу, озарял ворох карт. Правитель сидел перед ним, скрестив ноги, и что-то быстро писал тонкой чёрной палкой на пергаментном листе. Не отрываясь от своего занятия, он коротко кивнул, и мрачные стражники покинули комнату.

Старики молчали, пока плита не встала на место. Едва скрежет стих, огонь в камине оживился, зашептал бесплотным голосом. Каогре осторожно выпустил палку для письма из рук, та с тихим стуком упала на разрисованную мягкую кожу и закатилась под длинный чёрный футляр.

— Все карты здесь, — заговорил младший из пришедших.

— Хорошо, — ровно ответил уан, протянул исписанный лист. — Я считал по памяти. Проверь. А ты, — он взглянул на первого советника, — отдай ему всё, что принёс, и садись рядом со мной. Подумаем, вдруг я что-то пропустил или не учёл.

Летни повиновались, не задавая вопросов. Первый советник вдруг нахмурился, заметив среди разбросанных листов пергамента тонкую резную трубочку из настоящего дерева — футляр для птичьей почты, каким пользовался только один из соседей.

— Марбе спросил меня, кто ведёт западное войско и какие цели преследует, — без выражения молвил Каогре.

Третий советник поднял голову от карт. Правителю больше ничего не потребовалось добавлять: юго-западная граница стала только чертой на карте. «Когда уан Марбе поймёт, что происходит, искушение может оказаться велико. Нужно перебросить туда хотя бы две полнокровные кварты, — проносилось у каждого из летней в голове. — Они займут покинутую крепость и смогут продержаться два дня до подхода подкрепления из лагеря…

Какого подкрепления? Даже если направить на юго-запад всех новобранцев, этого не хватит. А ведь ещё нужно собрать войско — чтобы не провоцировать соседей, придётся жестоко покарать мятежников. Где взять силы? Ослабить границу с зоной Олли не посмеет никто в здравом уме — число её защитников и без того нужно удвоить».

Людей отчаянно не хватало, и в то же время их нужно было найти каким угодно способом — хоть сотворить из воздуха вместе с оружием. Каогре знал, что есть только один выход.

Уже три часа — с тех пор как получил письмо — он впивался уставшими, больными глазами в толстые чёрные контуры владения на пергаменте. Вспоминал и сопоставлял события, случившиеся на каждом отрезке, вызывал перед глазами образы далёких краёв и построенных там укреплений, вновь и вновь пересчитывал цифры. Где-то ему удалось забрать из малочисленного гарнизона сотню, где-то — всего десяток или пару человек. Участки, которые казались правителю наиболее опасными, он не ослаблял. Когда перечень был составлен, уан послал за стариками, нисколько не надеясь на чудо.

Оно и не случилось.

— Больше трёх кварт не выжать всё равно, — заключил первый советник после тяжёлых размышлений. — На войско останутся только две с половиной сотни. Слишком мало.

— Есть ещё новобранцы, — вмешался третий.

— Ты понимаешь, что тогда у нас не останется резервов?!

— Тихо, — хрипло прервал их Каогре. — Сколько с новобранцами? Пятьсот?

— Пятьсот, — отозвались оба летня.

Правителю на миг показалось, что вместо них ему ответил огонь. Третий советник разбил иллюзию:

— Без толку! — воскликнул он с горькой досадой. — У Марбе четыре тысячи. Это конец.

— Три, — рассеянно поправил его уан, встряхнул головой и велел. — Решено. Разошлите гонцов и птиц с указаниями. С рассветом мы уезжаем. Командира крепости ко мне!

Динозавр с беловолосым всадником на спине промчался по склону быстрее ветра, его преследовала ещё одна столь же безумная громада. Люди бросились врассыпную, чтобы не угодить под бешено молотившие по земле лапы. Воины, окружавшие предводителя, успели лишь развернуться навстречу опасности, собираясь упереть копья в землю и направить острия в могучую грудь ящера, но не успели. Огромная серая туша разорвала строй, точно гнилую ткань, и с силой врезалась в бок перепуганному динозавру предателя, так и не решившемуся на попытку выпрыгнуть из кольца людей.

Мятежник не удержался в седле, свалился на землю и тотчас откатился в сторону, опасаясь быть раздавленным. Силач тоже спешился и бросился за ним. Крапчатый ящер Йнаи пронзительно закричал, и тотчас оба его сородича встали между воинами и двумя людьми, боровшимися на земле. Летни отступили на шаг и опустили копья, кто — опасаясь удара мускулистых хвостов, а кто —, наконец, рассмотрев Ченьхе.

— Это же сын правителя, — забормотали они.

Йнаи подвесил к седлу небольшую лампу, разбудил единственный жёлтый шарик света внутри, а потом, хмурясь, огляделся. Люди, оправившись от потрясения, больше не тревожились; переговаривались, но без страха, скорее с любопытством, как будто давно ждали прибытия наследника уана. Никто из них больше не пытался вступиться за предводителя.

— Ченьхе, — негромко окликнул советник, так чтобы воины не разобрали его слов.

Борьба давно закончилась. Противник силача уже почти не пытался освободиться от удушающего захвата за шею сзади; его лицо, прежде серое от пыли, теперь наливалось сине-багровой кровью.

— Отпустите его, — всё так же тихо попросил Йнаи. — Мне нужно задать несколько вопросов — я не понимаю, что здесь творится.

— Как же, — пыхтя, отозвался беловолосый и лишь сильнее заломил предателю руку, — второй раз я могу к нему не подобраться.

Тем не менее, недовольно скривившись, он с резким выдохом оттолкнул бывшего командира крепости от себя.

Силач внимательно прислушивался к сиплым, затруднённым вдохам летня, наблюдал, как тот втягивает воздух пересохшими окровавленными губами, а едва выражение чужого лица сделалось осмысленным, вздёрнул предателя на ноги и вновь заломил ему руку.

— Сейчас же поверни войско назад! — велел он.

Брови Йнаи поползли вверх. Мятежник издал непонятный, хриплый звук.

— Боюсь, ваше требование невыполнимо, — мягко объяснил советник. — Во всяком случае, прежде необходимо прояснить положение.

Силач нахмурился.

— Ваши люди ожидали увидеть нас. Почему? — твёрдо спросил у предателя Йнаи.

Тот ответил лишь недобрым взглядом и вдруг зарычал от боли.

— Мне вот нравится этот вопрос, — спокойно заметил беловолосый.

Советник улыбнулся. Мятежник громко выдохнул и, будто смирившись, хрипло произнёс:

— Они думают, мы здесь по приказу уана Каогре.

Ченьхе с удивлением заметил, как на лице Йнаи мелькнуло и исчезло выражение полной растерянности.

— То есть… — только и сказал советник, после чего умолк.

— И что же приказал им мой отец? — мрачно осведомился силач. — Заживо сжигать безоружных и спящих?

— Каждый ведёт войну, как умеет, — огрызнулся предатель. — Зато мы потеряли всего пять человек. Или я должен заботиться о жизни противников?

— А я? — без улыбки поинтересовался Ченьхе.

На лбу и висках у мятежника выступил пот.

— Вы меня не убьёте, — уверенно прохрипел он.

Силач оглянулся на советника, тот выставил перед собою ладонь:

— Пусть доскажет до конца, прошу вас.

Предатель слабо улыбнулся. За эту улыбку беловолосый встряхнул его так, что летень до крови прикусил язык. Не обращая внимания на боль, он торопливо продолжил:

— Если вы расскажете людям правду, начнутся беспорядки. Кто захочет возвратиться домой, чтобы его там объявили мятежником и казнили? И кто поверит, что ему всё простится? Впрочем, нет, не спорю — иные поверят, дураков всегда хватает. Тем не менее, я уверен, что уан Каогре очень хотел бы вернуть четыре сотни людей, на самом-то деле до сих пор ему верных.

— А какая тебе с того выгода? — резко бросил Йнаи. — Не для того ты их обманул. Или ждёшь от правителя сердечной благодарности за десяток повозок, полных награбленного?

— Я знаю, что уан Каогре меня не пощадит, — ровно ответил мятежник.

Он хотел продолжить речь, но советник не стал слушать:

— Что ж, не вижу причины, по которой мы не можем тотчас повернуть назад. Уверен, страх за собственную жизнь заставит воинов на время забыть о жадности.

— Станете пугать их местью уана за неподчинение? — усмехнулся предатель.

— Зачем же? — лицо Йнаи зеркально отразило чужую улыбку. — Войском, многократно превосходящим по силе и будто бы преследующим нас.

— Будто бы? — переспросил мятежник.

Советник осёкся на полуслове и принялся рассматривать рисунок шкуры на шее динозавра.

— Он обещал разбить нас наголову, если мы не назовём себя до рассвета, — объяснил предатель. — Но об этом известно только мне и трём десяткам доверенных воинов.

— Кто: он? — удивился Ченьхе.

— Уан Марбе, — откликнулся советник.

— И в чём беда?

— Теперь, когда вы здесь, никакой беды нет, — ответил предатель.

— Заткнись, — велел ему силач. — Йнаи, так в чём дело?

Советник искоса глянул на мятежника, и Ченьхе, вздохнув, вытолкнул того прочь из круга, защищённого динозаврами.

— Вы не можете явиться к уану Марбе, — тихо заговорил летень. — Он не поверит в столь дикую историю, зато у него появится возможность развеять по ветру не просто группу безвестных мятежников, но якобы армию самого уана Каогре.

— А что тогда делать?

— Оставить этих людей.

Силач нахмурился.

— Я должен привести их назад, раз они не предавали отца. Это целых четыре сотни воинов.

— Они обречены. Уан Марбе не из тех, кто разбрасывается пустыми угрозами.

— Нет, если я поговорю с ним!

— Он не поверит, — терпеливо возразил советник.

— Я постараюсь объяснить.

— Как бы вы ни объясняли! Ему выгодно истолковать ситуацию по-своему. Разве вы меня не слушали?

Ченьхе перестал понимать, что происходит; он качнул головой, потом ещё раз, но мысли только запутались окончательно.

— Я не вижу смысла, Йнаи, — наконец, выговорил силач. — Мы гнались за ними, догнали, узнали, что происходит. А теперь ты говоришь — бежать отсюда. Но как же можно? — он ненадолго умолк, а потом с удивлением заключил. — Получается, сюда вовсе не стоило ехать. Неужели ты знал, как всё обернётся, ещё тогда, в деревне по нашу сторону границы?

Советник не успел ответить — впереди раздались тревожные крики. Беловолосый тотчас вскочил в седло.

— Потуши лампу! — крикнул он, тщетно пытаясь что-либо разглядеть в темноте за границей освещённого круга.

К ящерам и повозкам сбивались напуганные люди. Их головы напоминали косматые гребни ночной реки. Силач оказался на одном из немногих спокойных островков среди бурлящего потока. Свет, наконец, погас, и тотчас голоса людей придвинулись, стали громче.

— Опоздали, — тихо выговорил Йнаи.

Среди рёва человеческих волн и панического шума Ченьхе расслышал его так отчётливо, словно их обоих окружало лишь торжественное синее безмолвие небес.

Последним прибыл гонец с правого фланга. Низко поклонившись вначале уану, потом старейшине своей деревни, он чётко доложил:

— Задача выполнена.

Марбе передвинул глиняную фигурку по карте и спокойно улыбнулся.

— Окружены.