Куда же все-таки подевался ее багаж? Совершенно ошеломленная и сбитая с толку, юная леди какое-то время стояла у регистрационной стойки, неподвижно, словно ледяная статуя, не зная, куда идти и к кому обратиться. В холле Крэгхолд-Хаус стояла такая странная и абсолютная, вязкая тишина, что ее, казалось, можно было бы резать ножом, как масло. Свет старинных латунных канделябров, сиявших в нишах по обеим сторонам низкой стойки красного дерева, придавал всей обстановке леденящую кровь торжественность, свойственную похоронным залам. Она попыталась осмотреться в этом неверном свете, но так и не поняла, что произошло с двумя ее чемоданами. Только что они стояли рядом с ней, а теперь несомненно и совершенно определенно исчезли!
И это притом, что она пока еще не встретила ни души — с того самого момента, как старое, подпрыгивавшее на ухабах такси, на котором она добиралась сюда от станции Крэгмур, остановилось на длинной извилистой, вымощенной гравием дороге, которая вела к огромному зданию в готическом стиле; его силуэт, словно пятно Роршаха[2], возвышался на фоне мрачного, неприветливого октябрьского неба. Путь от холодной и пустынной станции был довольно коротким и, к счастью, обошелся без приключений и разговоров, потому что после разрыва с Джорджем — позже бессонными ночами и во время долгих прогулок в одиночестве она еще много будет думать о нем — у нее не было никакого желания с кем-либо общаться. Да, она приехала в Крэгхолд именно для того, чтобы обдумать то, что произошло между ней и Джорджем, — разве не так? — по все же ее сердечные муки и душевные страдания не могли вытеснить забот о багаже: надо было отнести его по каменным ступеням отеля в холл. Водитель такси, худой, костлявый и бледный, как мертвец, выхватил из ее рук плату за проезд и с грохотом умчался прочь от этого окутанного мраком дома. Она заметила тень страха в его влажно блестевших глазах. Теперь она припомнила, что за всю поездку бедняга не произнес ни единого слова, но тогда она была слишком поглощена собственными мучительными мыслями о Джордже, чтобы обратить внимание на странное поведение водителя.
Однако теперь в голову приходили лишь бессвязные мысли об этом замке и собственной малости перед его подчеркнуто древним великолепием. Ни в одном из многочисленных окон не было заметно ни света, ни вообще каких бы то ни было признаков жизни: везде было совершенно темно. Пространство вокруг Крэгхолд-Хаус окружала стена высоких деревьев, из-за которых мало что было видно, хотя в брошюре, полученной по почте, говорилось, что в нескольких сотнях метров позади замка должны были находиться большое озеро и Шанокинские горы…
Немного ошеломленная этой поразительной тишиной — не было слышно даже птиц на деревьях, — она хоть и настороженно, но все же храбро взяла в руки свою поклажу и нетвердой походкой вошла в гостиницу прямо через огромную двойную парадную дверь, на удивление легко и мягко отворившуюся при первом прикосновении к ней. Чемодан с самыми необходимыми мелочами был довольно легким, а вот большой вертикальный, в который была упакована основная часть одежды, казалось, весил целую тонну. Впервые за двадцать один год своей жизни на этой земле Энн Фэннер из Бостона поняла, какими тяжелыми могут быть шелковое нижнее белье, простые платья, юбки, блузки и туфли, — казалось, что от напряжения на руках и на бедрах появились новые мышцы.
И вот теперь весь ее багаж куда-то исчез! Ведь прошло не больше двух секунд с того момента, как она поставила его на пол, устланный разноцветными и не очень подходившими друг к другу шерстяными коврами и ковриками, прикрывавшими разнокалиберные, неопределенного цвета половицы. Переводя дыхание, она прислонилась к стойке и увидела полку с крючками для ключей, ячейками для писем и ряды непонятных кнопок и зуммеров, торчавших из стенки цвета светлого янтаря. Особенно поразил сверкающий серебряный колокол у ее левого локтя — вероятно, настольный звонок для вызова. Мертвая тишина, царившая в этом странном холле, мерцание свечей, света которых было недостаточно даже для того, чтобы осветить место за стойкой и ближние предметы, — все это наводило страх. Нервно сглотнув, леди робко и неуверенно потянулась рукой к звонку.
— Добрый вечер, — произнес глубокий мужской голос почти рядом с ней. — Добро пожаловать в Крэгхолд, мисс Фэннер.
Энн Фэннер словно пронзили шляпной булавкой. Она буквально отпрыгнула назад и замерла с раскрытым от изумления ртом. Совершенно чудесным образом — мгновенно и бесшумно, словно привидение, не знающее границ ни времени, ни пространства, — перед ней, склонившись в легком поклоне и со словно бы нарисованной улыбкой, стоял высокий стройный мужчина. Их разделяла только стойка. Вероятно, он материализовался из темной ниши, справа от регистрационной стойки. Энн Фэннер не смогла сдержаться и нервно хихикнула:
— Ой! Вы меня напугали… здесь так тихо…
— Картрет. К вашим услугам. — Мужчина с важным видом стоял за стойкой, расправив руки, словно крылья, и опираясь о поверхность стойки всеми пальцами так, словно только благодаря этому ему удавалось сохранять вертикальное положение. — Мы приготовили для вас семнадцатый номер. Вам он понравится — прекрасный вид на озеро. Утром вы увидите его в лучах солнца, если, конечно, оно будет.
— Мой багаж…
— Он уже в вашем номере. Вентворт, может быть, и стар, но он по-прежнему чуть ли не самый умелый и расторопный служащий, так что об этом не беспокойтесь. Уверяю, здесь вы прекрасно проведете время.
Все происходило как-то слишком быстро: ее уже ждали и были готовы устроить. Этот странный человек уже точно знал откуда-то, кто она такая. Она поймала себя на том, что отчаянно кивает, с трудом понимая, что происходит. Ей это совершенно не нравилось. Спасибо Джорджу Туэмблу.
— Вентворт? — как попугай повторила она. — Но я никого не видела и не слышала. Он не мог взять багаж — я хотя бы мельком его заметила.
Улыбка исчезла с лица Картрета. Нет, оно не стало хмурым, скорее, перестало быть любезным и мягким. Теперь стала заметной его суровая красота: широкие загорелые скулы, высокий лоб, увенчанный шапкой блестящих и ухоженных черных волос, ровно, словно по линейке, разделенных на прямой пробор. Взгляд глубоко посаженных глаз был поразительно умным, а о таких, как у него, губах мечтала бы любая женщина: рубиново-красные и бесподобно очерченные, они излучали здоровье и тепло. Очень соблазнительные губы. И даже ужасный длинный, несколько сглаженный, кривой шрам на левой щеке не лишал это лицо романтического ореола, очарования и привлекательности. В любом случае внешность его была очень волнующей. Энн Фэннер, глядя на Картрета как зачарованная, едва улавливала смысл произносимых им слов в ответ на ее вопрос — кажется, что-то о том, что этот загадочный Вентворт был бесценным сокровищем.
— Да, конечно, он довольно стар и на лице его много морщин, но, несмотря на это, он вдвое сильнее любого из его молодых сослуживцев, которых мы время от времени нанимаем. Вентворт всегда на своем месте, и вы сможете в этом убедиться. Когда придете в свой номер, там уже все будет в полном порядке.
— Не сомневаюсь, мистер Картрет.
Тысяча возражений и вопросов так и застыли на ее губах, и все из-за голоса Картрета, отражавшего другую сторону его натуры: скромность и почтительность. Это был ровный и низкий, звучный голос, по которому было видно, что перед вами очень культурный и образованный человек. Энн поразило и показалось странным, что подобный человек может заниматься такой работой, как управление гостиницей в таком захолустье. Думаю, и вы не смогли бы объяснить это, не правда ли? Как и многое другое в людях. К примеру, то, как Джордж Туэмбл обманул Энн, заставив поверить, что действительно любит ее, а на деле все оказалось отвратительной мелкой интрижкой, подобной тем, о которых она так много читала! На самом деле он вовсе не хотел стать ее спутником жизни. Так сложилось, что в юности у нее не было никаких тайных романов — и в этом не было ее вины. Боже мой, какой же скотиной оказался Джордж! Самым настоящим болваном!
И все же был один вопрос, который буквально засел в ее сознании с того самого момента, как она увидела Крэгхолд-Хаус, мрачной уродливой тенью возвышавшийся на фоне холодного ночного неба. Одно дело желать покоя и одиночества, когда ты хочешь выплакаться, но оказаться на необитаемом острове вовсе не хотелось. Или хотелось? Энн Фэннер не знала. Она ни в чем не была уверена с тех пор, как отхлестала по лицу Джорджа Туэмбла в той грязной меблированной комнате, которую он снимал, и сбежала из Бостона.
— Почему в вашей гостинице так… пусто, мистер Картрет? Только не говорите мне, что я — единственный ваш постоялец. — Темный костюм и галстук управляющего имели похоронный вид.
— Не совсем так, мисс Фэннер. Правда, сейчас — мертвый сезон. Лето закончилось, и большая часть наших служащих вернулась к учебе: в летние месяцы у нас и в самой гостинице, и водителями автобусов работает много студентов Крэгмурского университета. Однако и теперь прислуги у нас достаточно, так что не беспокойтесь. Что же касается гостей на эту неделю, то, по-моему, у вас хорошая компания. Конечно, их не полон дом, как это обычно бывает, но должен сказать, что для молодой женщины они чрезвычайно интересны. Вы ведь молоды, мисс Фэннер, не так ли? — И обжег Энн взглядом. Она не успела опомниться, как он уже развернул к ней на специальном шарнирном устройстве огромный регистрационный журнал. Стараясь скрыть смущение, она взяла ручку. В конце концов, этот Картрет сам выглядел лет на тридцать — не больше, ну, может быть, на тридцать один.
— К вашему сведению, мистер Картрет, — произнесла она ровным голосом и с чувством собственного достоинства, — я совершеннолетняя, и, по-моему, было бы довольно нелепо обращаться к вам по должности. Как я могу называть вас? — Глазами она отыскала в журнале свободную строку и быстрым четким почерком стала записывать свое имя и адрес. У нее не было времени просмотреть имена и адреса, записанные выше, Картрет же отвечал на ее вопрос, и в его, как всегда, безупречном тоне явно слышалось легкое и приятное изумление, при этом выражение лица оставалось непроницаемым.
— Зовите меня Картрет, мисс Фэннер, — мне так нравится, но я не стану звать вас Энн — по крайней мере, сейчас. Вы же понимаете, в Крэгхолд-Хаус мы стараемся придерживаться правил приличия, потому что это, знаете ли, единственное, что нам остается: правила приличия, наша история и наши легенды.
Энн улыбнулась ему, совершенно забыв о багаже, потому что единственное, чего она сейчас хотела, — это расслабиться и отдохнуть после утомительной поездки в поезде и неудобном такси. Все остальное может подождать. Картрет — личность необычная. Нет, он — восхитительный мужчина.
— Легенды?
Картрет кивнул:
— Да, у нас есть этот замок и его история, Лес гоблинов и Ведьмины пещеры. По ночам здесь слышатся голоса, да вы и сами, пожив здесь немного, ощутите эту мистическую ауру. И, наконец, как положено по традиции, у нас есть призрак. Да что я говорю, вы сами все это знаете: ведь вы получали наши брошюры и проспекты? Могу я узнать, почему вы выбрали Крэгхолд? Вы кажетесь очень современной для таких вещей. Быть может, вас увлекает оккультизм?
Энн нервно рассмеялась, покачав головой:
— Никогда в жизни. Я даже никогда не читаю ежедневных гороскопов. Нет, Картрет, просто мне захотелось немного побыть наедине с собой — и ничего больше. Я поступила неверно?
Он сделал короткий жест отрицания, жест едва уловимый, но показавшийся почти зловещим.
— Поживем — увидим. А теперь, если вы голодны, могу вам предложить…
— Нет-нет, уже поздно, но я не отказалась бы от чашки чая.
— Слушаюсь, Вентворт позаботится об этом.
— Когда у вас завтрак?
— В Крэгхолде нет определенного времени завтрака. Как только вы будете готовы, вас обслужат.
Услышав столь загадочный ответ, Энн лишь пожала плечами и стала расстегивать пуговицы куртки с капюшоном, похожей на эскимосскую парку, отороченную мехом. Это был комплект свободного покроя в шотландскую клетку, который чудесно подчеркивал достоинства ее высокой и гибкой фигуры и в котором она так нравилась Джорджу.
— Ну что ж, Картрет, со мной, кажется, все разрешилось. А сколько сейчас других гостей в отеле? — Судя по всему, этот вопрос оказался к месту.
— В двадцать четвертом номере живет мистер Вормсби. Возможно, вы о нем слышали раньше. Это богатый молодой человек, серьезно интересующийся археологией. Девятнадцатый номер занимает мистер Питер Каулз — поэт, считающий себя скорее выдающимся, чем второстепенным, а в двадцатом находится мисс Кэтрин Каулз, его сестра. Кажется, она занимается моделированием одежды. Думаю, все они приехали сюда, чтобы сопоставить собственное понимание современного мира с атмосферой, некогда царившей в Крэгмуре. Вы найдете с ними общий язык. Кроме того, им можно доверять. Всем им меньше тридцати. Наверное, это — проявление нынешнего бескомпромиссного времени?
— Да, вы правы, — усмехнулась Энн. — А еще кто-нибудь есть?
Картрет снова резко покачал головой:
— Еще я, старик Вентворт, Хильда — они будут убирать у вас в номере и находиться в вашем полном распоряжении, — ну и, конечно, несколько человек на кухне, но их вы не будете видеть. Датчане держатся особняком, вы это знаете. Понадобится еще много времени, чтобы как-то преодолеть их природную скрытность и осторожность.
Энн кивнула и засобиралась к себе в номер.
У нее больше не было повода стоять здесь и просто болтать с этим человеком за стойкой. И снова ее поразила невероятная, почти осязаемая тишина в отеле, его интерьер и сама атмосфера. Правда, уже было около одиннадцати вечера, но неужели эти молодые люди так рано ложатся спать? Где все они? Почему нигде не слышно хотя бы радио или же этой непременной принадлежности двадцатого века — звука работающего телевизора? Разве что в Крэгхолд-Хаус вообще нет радиоприемников и телевизоров… Энн даже вздрогнула от такой перспективы. В конце концов, она не собиралась полностью отрешаться от благ цивилизации — с Джорджем или без него. Ей и так пришлось немало пережить за последние пять лет — после того страшного дня, когда ее родители, отдыхая в горах Калифорнии, попали под оползень и она осталась сиротой. Теперь у нее не было ни одного живого родственника — ни тети, ни дяди, ни родных, ни двоюродных братьев или сестер, ни племянников — вот такую страшную шутку сыграла жизнь с Энн Фэннер, когда ей было шестнадцать лет. Слава богу, в то время она уже училась в Бостонском университете, и отец оставил ей необходимые средства, чтобы закончить образование. Но иногда ее охватывало чувство большой обиды на судьбу, которая была к ней так несправедлива, заставив потерять родителей в то время, как она мечтала и изо всех сил стремилась стать профессиональной пианисткой. И наконец, эта история, когда однажды после многих лет учебы и напряженной работы над исполнительским мастерством она почти забросила свои занятия ради великой страсти к такому человеку, как Джордж Туэмбл. А он на поверку оказался обыкновенным пройдохой и авантюристом. Нет, теперь ей было очень нужно — просто необходимо — немного отдохнуть и обдумать все это. Крэгхолд-Хаус, вероятно, был именно тем местом, где она могла бы разобраться со всем своим прошлым, — лучше и быть не могло, несмотря на странные и даже жутковатые ощущения, которые этот отель вызывал. Энн должна решить: может быть, теперь уже не стоит касаться клавиш рояля никогда. Это проклятое чувство стыда! Что ответить профессору Элески, всегда опекавшему ее и говорившему «нет, стоит», доказывавшему ей, что она обязана дебютировать в Бостоне, или в Нью-Йорке, или в любом другом городе, чтобы сделать свою карьеру?.. Профессор был твердо убежден, что его ученица, еще двенадцатилетней девочкой оценившая по достоинству «Апассионату» Бетховена и заставившая ее звучать по-настоящему не так, как обычное школярское упражнение, достойна зарабатывать на жизнь музыкой.
— Ваш номер находится наверху через один пролет слева от лестницы. Вы легко найдете его.
Таким образом Картрет пожелал ей спокойной ночи в свойственной ему изящной манере. Энн стряхнула с себя воспоминания о прошлом и с улыбкой спросила:
— Мне не понадобится свеча, Картрет?
Услышав это, он улыбнулся своей быстрой, очень менявшей его лицо улыбкой:
— Наши клиенты предпочитают, чтобы мы сохраняли этот живописный интерьер, но у нас везде проведено электричество, есть выключатели и тому подобное. Мне проводить вас, мисс Фэннер?
— Нет, благодарю вас. Я справлюсь сама.
— Я в этом не сомневался.
— Спокойной ночи, Картрет. Я увижу вас утром?
— Возможно. Кто может знать наверняка?
И это замечание тоже показалось ей довольно загадочным. Энн отошла от стойки и направилась к лестнице с балюстрадой, неясно вырисовывавшейся на фоне темной массы, которая, вероятно, была большим залом или чем-то в этом роде. Энн Фэннер сняла куртку, нащупала на стене выключатель и нажала на него. Эффект получился магический: лестница, устланная ковром с темно-бордовыми завитками, подобными тем, что встречаются на шалях из Пейсли[3], и окаймленная перилами из того же красного дерева, что и регистрационная стойка, вдруг возникла перед ней, словно дорога в Бесконечность. Это была очень длинная и очень высокая дугообразная лестница. Сдерживая улыбку, она стала подниматься, осторожно ступая ногами по довольно толстому ворсу ковра. Ярко сияющий электрический свет внезапно показался ей совершенно чужеродным в таком замке, в такой гостинице. Она даже не могла объяснить почему, но Картрет был прав: в этом интерьере свечи и канделябры выглядели гораздо живописнее.
В семнадцатом номере была довольно необычная дверь: не прямоугольная, а куполообразно закругленная сверху. Она состояла из восьми хорошо подобранных панелей красного дерева в рамке более темного оттенка. Огромная рельефная ручка была украшена какой-то непонятной филигранью, да и не ночью же рассматривать и изучать такие вещи. Внезапно Энн почувствовала, насколько она устала: ее одолевала зевота, все кости болели, руки и ноги отяжелели, а глаза просто сами закрывались. Немного смущенная, но довольная, что наконец добралась до места и может отдохнуть, она толкнула дверь. Необычная дверь открылась внутрь на удивление легко, словно лист, подхваченный сильным ветром.
Включать свет не было необходимости.
Энн застыла на пороге, обхватив лицо руками, и ей казалось, что сердце ее билось прямо в горле. Перед ней была картина, которую она видела, быть может, единственный раз в жизни.
Очевидно, каким-то таинственным образом лупа все же появилась в темных небесах над землей, освещая место под названием Крэгмур, потому что не могло быть никакого другого объяснения этому фантастическому серебряному свету, разлитому по всей комнате. Даже беглого взгляда было достаточно для того, чтобы увидеть, что буквально все — и кровать с пологом на четырех столбиках, и туалетный столик, и кресла, и стены, и зеркала — все было окружено мертвенно-серым сиянием, словно какой-то сказочный волшебник или призрак с волшебной палочкой прошелся по комнате и, прикоснувшись ею ко всем этим предметам, украсил их блестками. Даже оба ее чемодана, аккуратно сложенные на полу в центре комнаты, казалось, светились, мерцая и подрагивая, словно блуждающий огонек на болотах. Этот вид — такой магический и даже пугающий — заставил Энн резко повернуться, чтобы убежать прочь из этой ужасной комнаты, но, как только она обернулась, раздался щелчок замка двери, захлопнувшейся то ли от случайного порыва ветра, то ли кто-то в коридоре подошел и тихонько потянул за ручку. Преисполненная ужаса, она стояла, прижавшись спиной к двери, загипнотизированная ошеломляющим зрелищем, открывшимся перед ней и ощущая себя то ли на небесах, то ли в преисподней — в зависимости от того, как на это посмотреть.
Отблески и мерцание серебристого света, казалось, делали все вокруг совершенно нереальным; впечатление было гораздо сильнее, чем во время обычных фокусов с оптическими иллюзиями. Словно это была некая лунная комната, и в ее диком великолепии было нечто-то такое, отчего переставало биться сердце, охватывал страх и кровь стыла в жилах. Даже полная луна, хотя и сильная, не могла бы создать подобного эффекта. Какая-то неземная дымка струилась вокруг каждого предмета, как бы омывая его изумительным светом.
У Энн больше не было сил смотреть на это.
Словно слепая, умирая от страха, она стала на ощупь искать выключатель, нажала на него и снова прищурилась.
И случилось чудо.
Серебро, мерцание лунного света, игравшего, словно драгоценные камни, мгновенно сменились абсолютно осязаемой, по-домашнему уютной старомодной обстановкой с деревянной мебелью, деревом же отделанными полом, потолком и стенами комнаты. Высокая, невероятно широкая латунная кровать с пологом на четырех столбиках не казалась чем-то необычным, так же как и фаянсовый кувшин и стакан для воды, торжественно стоявшие на ночном столике у левого угла кровати. Энн Фэннер глубоко вздохнула, обошла свой аккуратно поставленный туристический багаж и направилась к двустворчатому окну, на котором висели до смешного тонкие и прозрачные занавески. В волнении она стала всматриваться в небо.
Луны на небе не было.
Только темнота и бегущие облака — хмурая, отвратительная погода. Может быть, даже буря. По правде говоря, сейчас Энн едва ли была способна оценить окружающий ландшафт и панораму Крэгхолда.
За окном — только темнота и толстая стена деревьев. «Кипарисы, — подумала Энн, вспомнив брошюру о Крэгмуре, — древние кипарисы с искривленными стволами; некоторые из них росли еще в прошлом веке, во время Гражданской войны и все такое…» Она встряхнула головой, чтобы прийти в себя. Наверное, она устала, слишком устала, и такая резкая смена освещения подействовала на нее. Такое ведь случается, правда? Наши глаза то и дело обманывают нас, особенно когда голова отказывается работать, как это случилось с ней сейчас. Однако Энн никак не могла отделаться от назойливой мысли, что лупы на небе не было вообще.
Прямо как в первой строке песенки, популярной несколько лет назад: «На небе вовсе нет лупы»…
Как бы глупо это ни было, Энн все же не решилась снова выключить свет, чтобы проверить свои предположения. Она была слишком расстроенной и уставшей, чтобы забавляться подобными играми. А тут еще этот проклятый Картрет с его вкрадчивыми манерами! У него какой-то совершенно нездешний вид. И шарм. Он похож на человека Старого Света. А этот маленький старикашка Вентворт, появляющийся и исчезающий, словно призрак, — как ему, черт побери, удается сновать повсюду, оставаясь невидимым и неслышимым? Ну прямо настоящий маленький помощник Санта-Клауса! Вот тебе и Крэгхолд-Xayc!
При всем при том это вовсе не значит, что все старые замки таковы. Особенность этого была в том, что здесь, безусловно, не было уныло. Далеко не уныло.
Скорее, было ощущение, что ты постоянно движешься куда-то назад, в прошлое. Однако слово «живописно» тоже не подошло бы.
Да, здорово она опростоволосилась с этим лунным светом, серебряным блеском и… Вдруг у нее снова перехватило дыхание от того, что она почувствовала легкий, почти неуловимый запах чего-то. В полном отчаянии, Энн невольно переводила испуганный взгляд по комнате, пытаясь отыскать какой-то темный угол или углубление. Она была почти уверена, что если что-то там увидит — ну хотя бы что-нибудь! — то закричит во всю силу своих легких, не важно, побеспокоит она кого-то своим криком или даже разбудит.
Наконец она это увидела.
Совершенно ошарашенная, она все же не закричала. Да и как можно? Это же все вездесущий Вентворт. Наверное, он появился и тут же исчез — быстро, словно вор в ночи.
О господи, все это было так нелепо — словно в «Алисе в Стране чудес».
На круглом приставном столике, изогнутая резная ножка которого была выточена в виде грифона или какой-то другой фантастической фигуры, стоял чайник цвета какао и рядом с ним — такая же чашка и столовое серебро.
Сквозь истерический смех, который вырвался у нее от страха, Энн все же разглядела струйки горячего пара, спиралями поднимавшиеся из изогнутого носика чайника.
Ее ждал чай.
Чай, обещанный Картретом.