Глава десятая, в которой гном и эльф поют, а орки терпят позор и делят власть

Лес спокойно шелестел над головами листвой и по-птичьи перечирикивался на разные голоса высоко в кронах, хрустел сушняком под ногами и шуршал мелкими лапками невдалеке от тропинки, по которой цепочкой выстроились путники. Это был самый обыкновенный, живой и наполненный жизнью лес. Ничего волшебного или противоестественного здесь их не ждало. Это ощущал даже толстокожий по отношению к наземным растениям гном. После вечернего «перекуса», заключавшегося в большей степени в принятии кислого винного напитка, он решил завершать шествие и пошел сзади, бормоча сам с собой нечто философическое, периодами прерывая собственнй монолог песнопениями. Вот и сейчас он хрипловато выводил какафонические рулады за спинами путешественников. Светка оглянувшись пару раз, подумала было прекратить праздничнее песнопения, а потом махнула рукой — пусть перебесится! Аппетит нагуляет по свежему воздуху, поест перед ночевкой — наутро протрезвеет. Опасность им явно не грозила.

Кровь посыпалась наземь. Эй!

Все орут: «Ты врага добей!»

Алой крови летят куски,

Душу рвут до смертной тоски…

Основания жизни до…

Все, враги! Рога крайний гудок!

Вздох последний врагов для всех!

Битва — лучшая из потех!

То-то будут умерших звать

После битвы жена и мать!..

Страхи! Прочь, всех вас растудыть!

Смерть уж знала, кого убить.

Мы же пить будем до утра

У Прощального у костра…

Кровь посыпалась наземь. Эй!

Все орут: «Ты врага добей!..»

Он погудел для поддержания мотива, снова пропел ту же печальную битвенную песнь, пару раз, но значительно тише, хмыкнул печально и долго шел молча, перебираясь с одного края тропки к другому. Потом приостановился и зашуршал заплечной сумкой, спускаемой с плеча наземь. Снова забулькал опустошаемый бурдюк, и Светлана огорченно подумала, что совершенно опрометчиво они напрасно оставили Бороману две трети походных винных запасов, — такими темпами он мог опустошить их полностью за один вечер. Причем, казалось, на гнома алкоголь почти не действует: он продолжал все так же двигаться вперед, и успевал оглядываться по сторонам, периодически оборачиваясь и издавая воинственный клич, обращенный кому-то позади. И еще — вполне явственно впал в лирическое настроение. Почти мелодичное гудение (неужели они там все совершенно без слуха? Или он один такой?!) слышалось непрестанно, песни менялись, одна другой душещипательнее. И, если б певцу хоть немного слуха — спутники впали бы в ту же меланхолию. И вдруг Бороман поспешно обогнал девушку, приблизился к Эрэндилу и, обняв того за плечи, для чего гному пришлось слегка привстать на цыпочки, прогундел, проникновенно и весьма в нос, словно сквозь плохо скрываемые слезы:

Клин слова забивая меж собой,

Мы друг на друга дулись, словно мыши.

Полуда злость из нас совсем не вышла,

Все продолжался наш незримый бой!

Давай же, друг, навек сейчас с тобой

Мы побратаемся, презренью дав отбой!

При последних словах Бороман крепко обхватил эльфа за шею, пригнув его голову к себе, и так же крепко и смачно поцеловал в обе щеки, приведя в изумление обоих спутников. Однако, Эрэндил, несмотря на некоторое замешательство, последовал его примеру, церемонно приложив правую руку к сердцу в легком поклоне.

— Ээ, — досадливо махнул Бороман. — Какие ритуалы меж побратимами?! Брось, брат! И прости меня за нечаянную резкость слов, вырвавшихся когда-либо! Не со зла… Право, не хотел обидеть… Ну, честно говоря, не всегда, конечно… Словом, прости!

— Да и ты прости, если что-то не так сделал, — отозвался светлейший, слегка склонив набок удивленное лицо. — Не обидел ты меня. Я ко многому привык…

— Ну так и выпьем за это! — оживился гном, мгновенно стягивая с плеча пастушью сумку с почти опустевшим бурдюком и протягивая живительную влагу эльфу. Тот обратил беспомощный взор к Светлане, словно оправдывался: мол, ну как тут откажешь? — и потянулся было к остаткам животворной жидкости.

— Эй! Эй! Мальчики! — вмешалась в процесс братания Светка, пугаясь печальных для путешествия последствий. — Вы, значит, сейчас наклюкаетесь здесь, прямо на дороге, а я, значит, буду сидеть вместе с собаками всю ночь напролет, и мух от вас отгонять?! Не согласная я! Давайте хоть местечко поспокойнее найдем, а там уж и братайтесь, сколько влезет.

Гном засопел недовольно, но возражать не стал, а угрюмо поплелся, все так же держась за эльфово плечо. Тот, слегка приобняв Боромана за мощный торс, поддерживал новоявленного брата, не давая ему упасть. Впрочем, особой поддержки, кроме моральной, разумеется, тому, похоже, и не требовалось.

Надо ли удивляться тому, что приятное местечко для завершения процедуры нашлось в нескольких десятках метров от значительной Боромановой песни, на уютной ровной полянке с парой подходящих для сидения нагретых солнцем кочек, куда и уселись новоявленные побратимы, предоставив Светлане с собаками ужинать, чем душа пожелает. Она развязала свою котомку, накормив ластившихся собак вяленой рыбой. Доела остывшие тушеные овощи и тут только вспомнила о собственной раненной кротумом руке, наскоро подлеченной эльфовыми зельями. Некогда рваная рана затянулась. И на ее месте красовался затянувшийся свежей розовой кожицей шрам. Светка жестоко потерла руку в месте ранения — не болело! На ней и прежде все заживало довольно быстро, бабушка говорила: как на собаке. Однако, если обычно на затягивание продранной до мяса кожи уходило два-три дня, то сейчас потребовалось всего-то несколько часов! Класс! Вот они, настоящие целители-то — эльфы! Эх, если б их мастерство — да в нужные руки…

Опустошение винных запасов между тем шло авральными темпами. И Бороман и Эрэндил, поочередно припадая к горлышку кожистого мешка, философствовали на отвлеченные темы. Причем, Светке показалось, будто оба проникновенно рассказывают о совершенно разных вещах. Но мелодичные песнопения эльфа ей пришлись более по душе, нежели, гномовы. Она даже повторила про себя куплет одной из песен, что эльф пропел, обратившись к небу:

Соприкасанье губ — пожар,

Соприкасанье плеч — усталость.

Любимая, какая жалость,

Тебя я так и не узнал…

«Вот же какая тонкость души, — подумала она, запечалившись под впечатлением любовного напева. — Совсем не то, что Боромановы кровожадные стишки без изящного слога и глубокого чувства». Впрочем, она кривила душой: чувства везде было предостаточно, только у одного оно располагалось на поверхности, прямо-таки на лице написано, а другой хранил все переживания в тайниках души, лишь изредка позволяя им вырваться на всеобщее (да и то весьма избранное) обозрение.

Пирушка затянулась далеко заполночь, кислый напиток лился в широкие глотки. Светлана, сидевшая поодаль, прекрасно слышала жалобные истории охмелевших спутников. И, как ни пыталась она отвлечься, никак не получалось.

— Братьев у меня никогда не было, понимаешь?.. Мать говорила, есть где-то сестра… Неродная, двоюродная. Никто ее никогда не видел вживе. Старики говорили, будто родная сестра моей матери бежала с маленькой дочкой, спасаясь от маговой ярости — она, вишь, связалась, вроде, с кем-то то ли из самих Наследников, то ли еще с кем… Одно слово — спасалась. Рассказывали, в сторону Двери убегала. Больше ее никто и не видал.

Эльф молчал, почти распластавшись на пригорке, слушал, не перебивая, внимал.

— Да и матушка моя, признаться, не гномьего племени. А вот, поди ты, полюбила простого гнома, осталась верна ему, прожили вместе целую жизнь… Подай Святая Плоть, чтоб подольше… Вот интересно, — продолжал он, едва ворочая языком, — матушка моя, красавица, обликом походит на… — Он покосился на Светку, сделавшую вид, что занята приготовлениями ко сну. — На нашу даму Света. Чудно! — Он опрокинул давно опустевшую флягу с давешней кислятиной, потряс ей над собой в тщетной попытке вытрясти хотя несколько капель живительной влаги, крякнул досадливо и отбросил ненужную посуду в сторону, где ее охотно подобрала и стала вылизывать собака. — Прямо смотрю на нее и вижу черты собственной матушки! Даже слушаться ее стал, как старшую, хотя, — он понизил голос и снова оглянулся в Светкину сторону. — Хотя я наверное старше её! Ты на нее посмотри — ребенок совсем…

Наконец, он рухнул навзничь, прямо на нагретый солнцем и собственным задом холмик, воинственно держась за рукоять меча, и громогласно захрапел. Светлейший Каллион же, привычно ища спиной ствол дерева, к которому можно было прислониться и устроить ночную медитацию, дающую возможность и силы подкрепить и протрезветь, рухнул навзничь, так и не найдя опоры. Светка хотела оттащить захмелевшего эльфа к спасительному древу, росшему неподалеку, но это недалеко превратилось для нее почти в час бесплодных попыток подцепить эльфа, глубокими как море глазами гипнотизировавшего ее, под мышки. Эрэндил, не делая никаких уверток, загадочным образом выскальзывал у не из рук, оставаясь на том же месте и в той же блаженной позе полузабытья, что девушка прервала свои бессмысленные поползновения помочь. Пусть отсыпаются! Дети что ли, чтоб за ними еще и ухаживать?! Она сделала пару глотков пакостного вина, хранимого в эльфовом бурдюке, притороченном в пути к спине его собаки, а теперь лежащего у Светки под ногами, скривилась, подумав, как можно набраться этакой гадостью, и прилегла отдохнуть. Просто отдохнуть, не думая о длительном сне… Только глаза закрыла, чтобы яркие на темно-синем фоне звезды не слепили так жестоко… Прямо как у нее дома, в конце августа: темный бархат неба с огромными пятнами звезд… Вот одна, кажется, упала… Пора загадывать желание…

Она не заметила наступление момента, когда стала видеть сквозь закрытые веки, странный звездопад, не поняла, что уснула. А звезды между тем падали все ближе и ближе…

Странно, чем ближе подкрадывается ночь, тем теплее становилось в лесу. Так, по крайней мере, Светка подумала перед тем, как ее «укусил» за руку браслет. И тут она запоздало догадалась, что за звезды сыпались вокруг.

Горели десятки факелов, видно, пропитанные каким-то животным жиром, капли которого вместе с отрываемыми огнем лохмотьями сгоравших тряпиц, скапывали на землю, вспыхивая крошечными искрами. Факелы держали в руках невысокие и темные, кривоногие и длиннорукие существа, почти не скрываясь стоящие вкруг поляны с наветренной стороны. Присмотревшись внимательнее, девушка обнаружила, что все они полуголые, на некоторых надеты лишь меховые лохмотья и обрывки потерявшего форму тряпья. Собаки заскулили и стали жаться к эльфу, распластавшемуся на своем холмике, глядя широко распахнутыми глазами в звездное небо. Подул ветерок, и резко запахло немытыми телами, явными нечистотами и давно перекисшим и прогорклым потом.

— Не соврали рабы, — услышала Светка шипящий шепот. — Смотри, Убрдаг — дварф и эльф сразу! Какая добыча!

— И человек, — хрипло прогудел тот, кого называли Убрдагом. — Взять!

Орда вонючих тел ожила и дико завопила на разные голоса, моментально выкатилась из леса, и Светлана поняла, что спутники ее уже никак не успеют отреагировать на нападение. Она вскочила и выставив перед собой дрожащую от страха и напряжения правую руку отчетливо прокричала памятную фразу: «Торн! Дондаа»! Послушный ей огненный хлыст вынырнул из рукава и обрушился на обидчиков, поджигая их гнусные одежды и темную шерстку на теле.

— Мага, мага берите! — орал сиплый предводитель, стоя за спинами набежчиков. — Треть от продажи вам будет!

Вскочил на ноги шальной, совсем еще пьяный Бороман, мутными глазами оглядел сборище и с криком: «Аааа, уруки гнилые! Как я вас искал!» — бросился хекать, не совсем твердо стоя на ногах, но метко нанося удары. Эльф продолжал лежать, и вокруг него собралось уже достаточно врагов, чтобы связать, они тыкали пальцами и хохотали, несмотря на то, что вокруг шел настоящий бой, летели головы их товарищей, снесенные бравым пьяным гномом и горели заживо подпаленные девушкой. «Пьяный эльф! Пьяный квенти! Эльф-любитель выпить!» Никто не заметил, как лежащий неуловимым движением выбросил в толпу нечто крошечное, успев прошептать этому существу что-то вслед. Комочек плоти, упав в центр оркской толпы, тут же вырос до размеров мышки, став пока еще не замеченным ими большим пауком, пару раз вздохнул и превратился в паука-гиганта с кошку, а затем и в монстра, плюнувшего на врагов клейкой слюной. Большую часть орков он пленил, другие стали беспорядочно тыкать в него дубьем, не имея настоящего боевого оружия: лишь некоторые являлись обладателями длинных ножей, а Убрдаг с коротким мечом наголо скрипел зубами и переминался с ноги на ногу позади своих вояк.

Они не успели нанести существенного вреда пауку, обошлись парой царапин — Эрэндил молниеносно вскочил на ноги и начал колоть и рубить плашмя врагов короткой и острой шпагой, невесть откуда появившейся в его руке.

Гном мычал, рычал и ругался, наседая на «подлых уруков», кроша их грозным мечом, эльф молча и безупречно обездвиживал темный народец. Огненный хлыст свистел в Светкиных руках, поджигая и бросая наземь (они бесновались и сбивали на себе огонь, вертясь и катаясь по земле) все новых нападавших. Но их оказалось слишком много. В какой-то момент, когда силы разбойного племени подходили к концу, в сражение ввязался сам вождь, доселе наблюдавший и посылавший проклятия издали. Он врубился в Бороманову сечу, бросив сеть. Когда Бороман запутался и начал рубить веревки, подсек дварфу колени длинной дубиной, вырванной из рук упавшего товарища, и навалился на гнома, прямо в сети заламывая ему руки. Бороман ревел и бился под ним, но выпростать рук никак не мог. Еще несколько темных навалились на него — и пленение гнома стало делом решенным.

— Кислятина!.. проклятущая, — в последнем порыве вскричал гном. Причем, не совсем понятно было, к кому он обращался — не то к вонючим пленителям, не то клял хмельной напиток, которого перебрал ночью.

Светку изловили так же, сетью. Правда, она прожгла в ней приличную дыру, но вырваться наружу не успела — двое вонючих кривоножек дернули ее за руки так, что в глазах потемнело от боли, и она застонала.

А Эрэндил и не думал сдаваться. Он резал и пронзал насквозь с резвостью электронного героя, сражающегося с «зависшими» врагами. Ловля сетью с ним не удалась — уж слишком ловко двигался эльф, защищая себя и монстреныша-паука, все еще плевавшегося клейкой слюной, склеивая в тугие комки мохнатых орков. Неповоротливый главарь, покрутивши своим мечом, ни разу не достал Эрэндила и крикнул с досадой: «Хобов!»

На поляну выскочили гигантские уроды с мордами-пародиями на человеческие лица. Они скакали на четвереньках, как обезьяны, периодически вставая на короткие ноги и размахивая длинными руками с зажатыми в них толстыми палками. Существа проломились сквозь жалкое кольцо, окружавшее эльфа, походя прибив паука, и принялись дубасить светлейшего, не обращая внимания на ощутимые удары и кровь, то и дело брызгавшую из их ран, наносимых его оружием. Похоже, они вовсе не ощущали боли.

В несколько минут все было кончено.

У Светки ломило все тело — орки не преминули поучить пойманного «мага» кулаками уже после пленения. Стянутый по рукам и ногам Бороман стенал, проклиная себя и того, кто придумал столь хмельные напитки. Эльф тихо лежал, на земле, искусно спеленатый врезавшимися в тело вонючими веревками и, казалось, внимательно рассматривал нечто недосягаемое взорам иных народов где-то в лесной чаще.

Орки, утихомирив разъяренных недавним сражением зверей, спорили, налетая друг на друга, делили еще не проданную добычу. Лишь Убрдаг хрипел довольно, размахивая длинными руками рядом с Эрэндилом, отбросив тяжелый короткий меч: «Я искал тебя, эльф! Как я тебя искал! Ведь это ты, отродье рабыни! Это твой отец, проклятый Лесной Эльф выкрал у меня рабыню, чтобы жениться на ней! Он безмозглый, как пустая бочка!»

— Не отравляй воздух, порождение мерзейшей прихоти глупца, — звенящим от напряжения голосом произнес Эрэндил. Ему удалось слегка распустить путы, и он выскользнул из них, оказавшись рядом с орком. Он по-петушиному наскочил на обидчика грудью, и тот не уловил того мига, как цепкие пальцы впились в заросшее густой щетиной горло. Эльф впивался в задубевшую кожу все глубже, на лице его, обычно бесстрастном, выступили капли пота, и от напряжения забилась артерия на виске. Он словно не замечал мохнатых рук вождя, отдиравших его. Тому явно не хватало воздуха, он поводил глазами, ища поддержки и спасения среди соплеменников, но те вовсе замерли, ожидая исхода поединка. Старый вожак им уже порядком поднадоел, каждому хотелось стать тем, кого станут слушать беспрекословно и выполнять все его прихоти. Каждый уверен был, что заслужил лучшую долю.

Боевые данные каждого из противников (ярость и увертливость эльфа доминировала над неповоротливой растерянностью орка, однако физическая сила второго начала проявляться) не давали преимущества ни одной из сторон, пока Эрэндил не вцепился в глотку противника зубами, а свободными пальцами вырвал тому глаза. Привычный к боли орк лишь на мгновение потряс головой, пытаясь сориентироваться, ослепленный, и хватил кулаком по тому месту, где предполагал найти голову эльфа. Раздался мокрый хруст, но Эрэндил продолжал висеть на шее врага, уже бессознательно лишая того жизни. Тот, кого называли Убрдагом, последним усилием отбросил от себя убийцу и упал замертво.

И тут начался дележ власти. Даже не удосужившись распихать зверушек-помощников по стальным ошейникам, претенденты на власть, коими считали себя все орки, ринулись в драку. Они рвали друг друга руками и зубами, ревя от боли и ярости, ничего не видя вокруг, только потенциального конкурента. Поляна озарилась призрачным лунным сиянием и взорвалась ревом и безжалостными чмоканьями дубин и редких клинков, впивавшихся в тела. Факелы, запросто брошенные их носителями на землю, чадили и истекали сальными каплями, прожигая подсохшую под напором огненного хлыста траву. Кровавые ошметки летели повсюду. Битва шла пожестче, чем закончилось давешнее пленение. Похоже, будущему вождю неважно стало, сколько подчиненных останется под его руководством, главное — первенство!

Светка отвернулась, глядя в мирный — за пределами поляны — лес, куда так внимательно смотрел покойный Каллион. Что он там увидел? Зверя? Растение, проклюнувшееся из-под земли и едва-едва распустившее нежные листочки?.. Бедный эльф погиб такой печальной смертью… Ее внимание привлек легкий шорох, донесшийся со стороны битвы. Неужели оставшиеся без внимания звери решили поужинать свежей человечинкой? Она скосила глаза туда, где шелестела трава — и увидела ползущего Эрэндила. Тот мгновенно распустил скользкие от заскорузлой грязи веревки на ее руках и ногах и передвинулся к Бороману. «Брат… брат», — послышалось оттуда и заглушилось тихим шиканьем. Через несколько секунд бывшие пленники, призвав своих собак, прятавшихся поблизости, резво удалялись с места кровавой междоусобицы.

— Позор вам, племя тупое и бессмысленное! — провозгласил, удалившись на приличное расстояние, гном, развернув колеблемый слабостью торс (битва его подкосила или вино не совсем выветрилось?) назад и патетически подняв руку к небесам. Но его тут же одернули оба спутника и увлекли в чащу, подальше от тропки, ведшей, скоре всего, в становище.

Эльф шел, как ни странно, довольно бодро, кровавых пятен на проломленном черепе не наблюдалось вовсе, и Светке любопытно стало, как он сумел исцелить себя в самый, как ей показалось, миг смерти. Он посмотрел на нее и улыбнулся весело и широко, обнажив против обыкновения все, белые, как у голливудских актеров, и крепкие зубы: «Он не попал! Слегка задел, — думаю, синяк останется. Может быть, шишка. — Он озабоченно потер макушку, едва заметно поморщился, нащупав место ушиба. — А звук — его создать проще всего». «Но как же вино?» «Вино? А! Это… На меня не действуют людские напитки».

— Ну, ты жук, — только и сказала она, восторженно покрутив головой.

Загрузка...