Наследие звёзд

Глава 22

Мэг не хотела делать этого, но сказала себе, что должна попробовать, хотя бы для того, чтобы убедиться, что все это — пустая затея. Она немного боялась, поскольку могло выясниться, что ее способности не так уж велики. Если они у нее вообще были. Хотя, успокаивала она себя, она все-таки кое-что умела.

— Надеюсь, ты доволен, — сказала она Кашингу.

Яркое утреннее солнце играло на огромной металлической двери, покрытой чеканными символическими фигурами, которые ничего не значили для Мэг. Каменные башни, поднимавшиеся по обе стороны, подавляли своей неприступностью. Ей показалось, что они хмуро разглядывают их.

Исследователи сказали, что там, за дверями, есть что-то, но они не знают, что именно, и вот теперь ей предстояло это узнать. Задача была невыполнимая, она знала и не стала бы даже пробовать, но этот парень верил ей, и она не могла обмануть его. Остальные, она знала, не верили, потому что она не давала им повода убедиться в обратном. Она взглянула на Илейн, и на мгновение ей показалось, что в глазах второй женщины мелькнула искра спокойного удивления. Впрочем, Бог знает, подумала она, что могло померещиться в отсутствующем взгляде Илейн.

Она опустилась на колени, устроилась поудобнее, пытаясь сосредоточиться, и представила себе, что от ее сознания тянутся тонкие осторожные усики, ощупывающие пространство, словно усики виноградной лозы, ищущие щелочки в стене, чтобы вскарабкаться наверх. Мэг почувствовала твердость камня и гладкую поверхность металла, потом проникла сквозь них — в пустоту. Там действительно что-то было.

Усики отдернулись, коснувшись чего-то странного, чего Мэг никогда прежде не встречала. Это не предмет, сказала она себе, а множество мелких, скользких, неопределенных сущностей. Совершенно непонятных — и усики ее мозга отдернулись. Они не были живыми или казались безжизненными, хотя, несомненно, существовали реально.

Внезапно почти физической болью ее пронзил ужас, и она содрогнулась от отвращения — как будто там были пауки, миллиарды суетящихся пауков с раздувшимися тельцами и ножками, покрытыми дрожащими черными волосками. Из груди ее был готов вырваться вопль, но она подавила его. Они не тронут меня, успокаивала она себя, они не могут достать меня — они там, внутри, а я здесь.

Она снова устремила к ним свое сознание и, оказавшись в самой их гуще, поняла, что это вовсе не пауки; от них не исходила опасность — поскольку они не были живыми. Но несмотря на это, в них был какой-то смысл. «Хотя как может неживое иметь смысл?» — подумала она.

Ее окружили и поглотили многочисленные сознания, маленькие, безжизненные сознания, которые словно шептали ей что-то, роились вокруг, искали ее внимания. Она услышала гудение бесчисленных энергий и увидела возникающие и пропадающие мимолетные образы, целый сонм образов. Это было похоже на рой комаров, толкущихся в лучах света. Колдунья не видела их, но ощущала трепетание маленьких крыльев.

Мэг старалась сосредоточиться, собрать свои ментальные усики, чтобы уловить и удержать хоть один из пляшущих образов и понять, что это такое. Словно издалека она увидела свое тело и почувствовала, как по лбу стекает пот. Она низко нагнулась и сжалась в комок, пытаясь собрать все свои силы. Она крепко зажмурилась, пытаясь создать в мозгу мысленный экран и сфокусировать на нем одно из мелькавших в голове изображений.

Образы стали ярче, но все еще метались и ускользали, туманные и неопределенные. Все напрасно, подумала она. Она старалась как могла, но не справилась. Было что-то неуловимо тонкое, чего она не в силах была удержать.

Она сжалась еще сильнее, качнулась и опрокинулась набок, не разгибаясь… Открыв глаза, она смутно увидела склонившегося над ней Кашинга.

— Все в порядке, парень, — прошептала она. — Там что-то есть, но я не смогла уловить это. Я не смогла разглядеть.

Он присел рядом и приподнял ее.

— Все хорошо, Мэг, — сказал он. — Ты сделала все, что могла.

— Вот если бы со мной был мой хрустальный шар! — прошептала она.

— Твой хрустальный шар?

— Ну да. Я оставила его дома. Правда, я в него никогда особо не верила. Он был мне нужен для пущей важности.

— Думаешь, сейчас он помог бы тебе?

— Может быть. Он помог бы мне сосредоточиться. У меня никак не получается.

Все стояли вокруг, молча глядя на Мэг и Кашинга. Энди протиснулся поближе и, вытянув длинную шею, склонился над Мэг, словно шепча ей на ухо что-то ласковое. Она потрепала его по носу.

— Всегда-то он печется обо мне, — сказала она. — Он думает, что его обязанность — заботиться обо мне.

Она отодвинулась от Кашинга и села.

— Дайте мне немного времени, — сказала она. — Я передохну и попробую снова.

— Может, не стоит? — спросил Кашинг.

— Я должна. Исследователи правы. Там что-то есть.

Огромные серые стены вздымались в безоблачное небо. Высоко в синеве парил орел.

— Это похоже на букашек, — сказала Мэг. — Миллионы маленьких букашек. Суетятся. Жужжат. Я никогда еще так не терялась.

— Я могу помочь, — твердым холодным голосом произнесла Илейн.

— Милая, не лезь в это дело, — ответила Мэг. — Мне и без тебя трудно.

Она снова встала на колени.

— Попробую в последний раз, — сказала она. — Если и сейчас не получится, значит, все.

На сей раз ей было легче. Не нужно было ломиться сквозь камень и металл. Она сразу оказалась среди этих пауков и мошек. Но теперь мошки летали упорядоченно, образуя символы, которые она смогла уловить, однако все еще не понимая их смысла. Ей казалось, что еще чуть-чуть — и она все поймет. Если бы мне только удалось немного приблизить или замедлить пляску мошкары и суету пауков, думала она, я бы смогла уловить и удержать что-нибудь. Они суетились с какой-то целью, их движения не могли быть случайными. Во всем этом должен быть какой-то смысл.

Она попыталась приблизиться, и ненадолго безумное движение замедлилось. В это мгновение она почувствовала счастье, такое глубокое и ясное, что оно почти физически ударило ее и поглотило своей свободной сладостью. Но, едва ощутив его, она почувствовала что-то неладное, словно это было безнравственно и несправедливо — познавать такое глубокое счастье. Это было, она поняла инстинктивно, искусственное счастье, синтетическое счастье, и ее смущенное, ищущее сознание уловило мимолетный образ, комбинацию символов, которая объясняла это ощущение и, возможно, была его причиной. Все это длилось очень недолго, потом чувство счастья исчезло и все вокруг показалось пустым и холодным. Остались только рои насекомых, которые, она знала, на самом деле не насекомые, а нечто воспринимаемое ее человеческим сознанием как насекомые.

Застонав, она начала искать счастье — пусть поддельное, но такое необходимое, — с истерическим отчаянием пытаясь коснуться его вновь, удержать хоть на мгновение, ощутить его розовое сияние. Ей казалось, что она уже не сможет жить в бесцветном и жестоком без него мире. С жалобным стоном она тянулась и тянулась за ним, но, когда щупальца ее сознания касались его, розовое сияние ускользало и исчезало…

Издалека, из другого мира послышался голос, который она когда-то слышала, но теперь не смогла узнать.

— Вот, Мэг, — сказал он. — Вот твой хрустальный шар.

Она почувствовала, как ей в ладони опустилось что-то твердое и круглое, и, приоткрыв глаза, уловила его полированный блеск в лучах утреннего солнца.

Чье-то чужое сознание взорвалось и забилось в ее мозгу — холодное, колючее, темное сознание. Словно наконец вырвавшись на волю, но испугавшись простора, открывшегося перед ним после многих столетий безнадежного ожидания, оно издало торжествующий крик.

Нежданное сознание уцепилось за мозг Мэг, как утопающий за соломинку, уцепилось отчаянно, словно боялось вновь остаться в одиночестве, в темноте и холоде. По ее ментальным усикам оно проникло туда, где роились букашки и копошились пауки. Поначалу оно отпрянуло от них, но потом нырнуло вглубь, в гущу мелькающих крылышек и неугомонных волосатых лапок, потащив ее за собой. И вдруг пропали и крылышки, и лапки, и мошки с пауками. И их исчезновение было таким же удивительным, как и появление. Беспорядок, создаваемый ими, кончился.

Потом пришло понимание — неполное и смутное, но вполне реальное. Оно проникло в ее мозг и заполнило его. Но она улавливала только часть смысла, как бывает, когда слушаешь чью-то быструю речь и разбираешь лишь одно слово из десяти. Однако она все-таки понимала, что это — кипящая масса знаний, ответы на все когда-либо заданные вопросы.

Ее сознание отпрянуло, защищаясь от непосильной массы информации, глаза открылись. Хрустальный шар выпал из рук и покатился с колен на каменные плиты. Мэг увидела, что это вовсе не хрустальный шар, а мозговой кожух робота, который Ролло носил в своей торбе. Она протянула руку и погладила его, бормоча ласковые слова, ошеломленная тем, что произошло. Разбудить его, дать ему понять, что он не одинок, внушить несбыточную надежду было бы непростительной жестокостью. Разбудить его на одну минуту и вновь погрузить в одиночество и мрак, коснуться ненадолго и оттолкнуть… Мэг подняла его и прижала к груди, как мать ребенка.

— Ты не одинок, — сказала она ему. — Я останусь с тобой.

И, произнеся это, она ощутила это сознание снова — уже не холодное и темное, но теплое и переполненное дружеским чувством и какой-то заискивающей признательностью.

Над ней открылась огромная металлическая дверь. На пороге стоял робот, более массивный, чем Ролло, но очень похожий на него.

— Меня называют Высокочтимым Старцем, — сказал робот. — Не желаете ли войти? Я хотел бы поговорить с вами.