Наследие чародея

Глава 17

Когда слуги препроводили Микеля в его покои, они обнаружили там Ананду. Она стояла возле очага, ее роскошное церемониальное платье и императорская корона сияли в нежных лепестках пламени.

— Благодарю вас, — произнесла Ананда, когда обескураженные люди упали на колени. Все, кроме Микеля. Его, как всегда, рассеянный и отсутствующий взгляд беспокойно метался по комнате туда-сюда в вечных бесплодных поисках. — Все свободны. Я сама уложу мужа в постель.

Но старший слуга, на чье особое положение указывали золотой воротничок и пояс, нарушив правила придворного этикета, встал в присутствии императрицы. Он не был похож на тех нахалов, которые мучили Микеля в Портретном зале, это был настоящий слуга — верный и преданный своему императору.

«И следовательно, склонный думать обо мне самое худшее, поскольку во мне он видит причину всех бед — и своих, и своего господина».

— Простите, Ваше Императорское Величество, — возразил слуга, — но это невозможно.

— Ты станешь спорить со своей императрицей? — Ананда грозно сдвинула брови и гордо выпрямилась.

— Никогда в жизни. — Слуга потупил взгляд. — Но я принес клятву верности Ее Величеству вдовствующей императрице, и покуда не пройдет болезнь императора, не могу ее ослушаться.

В Ананде еще теплилась надежда на удачу. Если этот человек действительно таков, каким кажется, — верный своему императору, но обманутый лживыми сказками императрицы, — все еще может удаться: ибо разве может он не желать скорейшего освобождения Микеля?

— Так возрадуйся, добрый человек. Боги услышали наши молитвы в этот святой день. Они сказали мне, как можно исцелить императора.

Челюсти слуги некоторое время задумчиво шевелились. Затем он произнес:

— Как бы ни хотелось мне в это поверить, Ваше Императорское Величество, я ничего не могу сделать без приказа Ее Величества вдовствующей императрицы.

Ну разумеется. Взгляд Ананды упал на распростертых слуг: все они как один думают, будто «болезнь» императора — ее рук дело.

И если не сработает то, что она сейчас скажет, — она погибла. Когда Ананда сидела здесь, в темноте, и ждала, к ней пришло понимание того, что ей мешает. То, что прежде сохраняло ей жизнь, стало теперь ловушкой. Щиты превратились в тюремные стены. Это ложь отделяла ее сейчас от Микеля. И только правда позволит ей быть рядом с ним.

— Ты веришь, что это я околдовала своего мужа и твоего императора? — сказала Ананда, чувствуя огромное облегчение. Этой ночью падут все иллюзии… — Но говорю тебе: я не могла этого сделать, потому что я не колдунья.

Старший слуга удивленно вскинул голову:

— Ваше Императорское Величество изволит шутить?

Ананда покачала головой:

— Слухи о моей колдовских талантах — ложь. Эту ложь придумали те, кто не хочет союза Изавальты с Хастинапурой, и, каюсь, я сама поддерживала эти слухи, чтобы со мной не сделали того же, что с императором.

Лицо слуги запылало гневом. Он поднял бы Ананду на смех, если бы посмел.

— Какого же врага вы боитесь, Ваше Императорское Величество?

Ананда молчала: пусть сам догадается. Лицо слуги налилось краской.

— Ваше Императорское Величество, пожалуйста, уходите. Не вынуждайте меня звать стражу — к вашему и моему позору.

— Говорю тебе, вокруг талии императора был завязан пояс, — продолжала Ананда как можно спокойнее, — который лишил его воли и разума. Я этого не делала. У меня для этого просто нет способностей. Моя душа, так же как и твоя, разделена между мирами.

Ананда рискнула приблизиться к слуге еще на шаг, чтобы преодолеть разделяющую их отчужденность:

— Однако благодаря узам брака я могу снять этот пояс. Можешь звать стражу, если хочешь. Но знай: если ты сделаешь это, то обречешь императора на мучения до конца его дней.

Слуга развел руками:

— Ваше Величество, как я могу вам поверить? Вы требуете, чтобы я нарушил клятву верности, а взамен не предлагаете ни единого доказательства своих слов. И вы хотите, чтобы на их основании я подпустил вас к императору?

Ананда привыкла к тайнам, и в этом была ее ошибка. Все равно в искусстве создания тайн и плетения интриг Медеан не было равных. Только честность может сейчас спасти и ее, и Микеля.

— Так позови стражу, — сказала Ананда слуге, — пусть стоят здесь же, с оружием наготове. Отправь посыльного к вдовствующей императрице — пусть сообщит ей о том, что происходит. Сними с меня плащ и забери все украшения и талисманы, которые найдешь на мне. Раздень меня хоть донага, только позволь мне освободить моего мужа, твоего императора!

Никто из слуг не поднялся на ноги, но чувствовалось, что им едва удается сохранять спокойствие. Ананда слышала их громкое пыхтенье, которым они пытались безмолвно выразить свое негодование, а может, шок от ее слов.

— Ваше Величество, я не могу вам этого позволить.

— Ты все еще веришь, что я могу навредить императору? — спросила Ананда.

Слуга ничего не ответил, но по его лицу и так было ясно: верит, и эта вера порождает ненависть.

— Что ж, зови стражу, — настойчиво повторила Ананда. — Если я нанесу какой-либо вред императору, пусть зарубят меня тут же не сходя с места. Я готова умереть. А что еще мне остается делать?

Ананда придвинулась еще ближе к старшему слуге, чтобы он не мог отвести взгляд. Пусть видит ее лицо, честное и открытое. Если он все же склонится на ее сторону, на сторону Микеля, это произойдет не потому, что она оставила что-то недосказанным.

— Неужели ты настолько запуган? — Ананда облизнула губы. Остался последний довод. — Итак, ты веришь, что это я околдовала императора. Но ты ведь знаешь, что со смертью чародея чары, наложенные им, исчезают. Тогда подумай: если я говорю правду, твой император будет свободен. Если я тебя обманываю, я погибну, но император-то все равно будет свободен. Выходит, не за императора ты боишься, а лишь за собственную шкуру? Но кто же тебя станет наказывать, если ты так или иначе помог освободить императора?

Глаза слуги загорелись недобрым светом. Он и вправду ненавидел Ананду. Быть может даже, он ненавидел всю Хастинапуру. Быть может, он — потомственный слуга в этом дворце, и его отец еще помнил Каачу и его коварство. Но Ананда предложила ему свою кровь. У него появилась возможность убить ее. И возможность увидеть исцеление императора…

Что окажется сильнее — повиновение вдовствующей императрице или мечта увидеть смерть хастинапурской ведьмы?

Старший слуга сделал едва заметный знак одному из коленопреклоненных слуг:

— Шипил, позови стражу, а потом беги к Ее Величеству и расскажи ей обо всем, что здесь происходит.

— Слушаюсь, сударь.

Шипил вскочил на ноги и выбежал вон. Мгновение спустя все шестеро охранников Микеля строем вошли в комнату. Слуги попривествовали их и шепотом объяснили, что сейчас должно пройти. Лейтенант что-то возразил низким гортанным голосом — Ананда не расслышала, что именно. Тогда старший слуга наклонился и стал что-то шептать лейтенанту на ухо. Лейтенант оскалился в ухмылке — такой же холодной, как лезвие его секиры, и по его знаку маленький отряд сомкнулся в кольцо.

— Вы все, отойдите подальше, — приказал старший слуга своим подчиненным, которые и сами были рады спрятаться за спины солдат. — Ваше Величество, я вынужден попросить вас снять верхнюю одежду.

«Это единственный способ», — напомнила себе Ананда и медленно, неуклюже принялась расстегивать пряжку плаща.

— Мне нужна ваша помощь.

Старший слуга подошел к ней. Переступив через гордость и страх, Ананда позволила ему развязать тесемки и снять длинные рукава. Все остальные стояли вокруг и глазели — низкие слуги, грубые солдаты… И у всех этих плебеев глаза полны ненависти. И все они злорадно наблюдают за тем, как с нее слоями снимают ее гордость.

Единственным мужчиной, которому дозволялось видеть, как она раздевается, был Микель. И он один не смотрел сейчас на Ананду. Только падение на пол ее одежды на секунду привлекло его взгляд.

Когда на Ананде не осталось ничего, кроме сорочки, старший слуга, видимо, удовлетворившись таким положением вещей, отступил назад.

«Святые Матери, помогите мне! Дайте мне сил!» Под пристальными взглядами злобных, осуждающих, жаждущих крови глаз Ананда приблизилась к мужу.

И все исчезло. Остался только Микель, который не смотрит на нее. Микель, который когда-то смеялся ее шуткам, который писал ей милые неуклюжие стихи, который показал ей, что и в снеге есть красота…

Праздничных одежд на нем уже не было. После купания Микеля переодели в простой белый кафтан с золотым кушаком и пуговицами. А под кафтаном еще должны быть жилет и рубашка.

— Микель. — Ананда взяла мужа за руку. Он так исхудал за время своего недуга, что под кожей легко прощупывались кости.

Краем глаза Ананда заметила резкое движение и услышала звук, издаваемый сталью при трении о кожу. Наверное, это кто-то из стражников вытащил оружие из ножен, готовясь воспользоваться правом казнить ее без суда и следствия. Ведь с той секунды, как Ананда взяла императора за руку, его жизни угрожает опасность.

Это ничего. Это неважно. Главное — Микель.

Его ладонь, холодная и безжизненная, лежала в руке Ананды. И вдруг Микель взглянул на их соприкоснувшиеся пальцы с легким удивлением.

— Микель, я хочу тебе помочь. Сними кафтан, любимый.

— Н-нет, — запинаясь, выдавил он, словно разучился произносить это слово.

Ананда от неожиданности едва не выронила руку мужа:

— Нет? Микель, прошу тебя, сделай это для меня.

— Нет. — Он покачнулся и замигал. — Я не должен. Не для… Не для…

— Император не желает, — громко провозгласил старший слуга. В голосе его слышалось торжество и вместе с тем тревога. — Отойдите, Ваше Величество.

Ананда не двинулась с места.

— Не для чего? — спросила она Микеля. — Или не для кого? Не для меня?

— Я не должен. — Он выдернул руку из ее ладоней и потянулся к высокому воротничку кафтана. — Не должен.

— Почему не должен? — Ананда изо всех сил старалась сосредоточить внимание на Микеле, но взгляд ее так и норовил метнуться к двери. Быть может, это блеск оружия его смущает? А может, он чувствует приближение императрицы? Она может явиться сюда в любую минуту. В этом заключался наибольший и в то же время неизбежный риск.

— Микель, пожалуйста, ты должен сделать это для меня. Ты помнишь меня? Я твоя жена, Ананда. — «Матери Святые, поморите мне! Вышко и Вышемира, пожалуйста, помогите мне спасти дитя этого дома». Ананда развязала на Микеле пояс из золотой парчи и отбросила его в сторону.

— Ананда? — Брови Микеля сдвинулись. — Я помнил… была… — Он робко протянул руки и провел кончиками пальцев по ее волосам. — Была Ананда. Я… скучал без нее.

По комнате пронесся вздох изумления. Все зашевелились. Ананда слышала шорох одежды, звяканье доспехов. Но отвлекаться нельзя! Она нащупала пряжку на талии Микеля, расстегнула ее, и портупея вместе с пустыми ножнами для меча и маленьким кинжалом упала на пол. Она их не боится. Есть только Микель. Один лишь Микель.

— Я здесь, любовь моя. — Ананда обняла его. — Я Ананда, я здесь, перед тобой.

— Я не вижу ее, — прошептал Микель, беспокойно оглядывая комнату. — Я не вижу Ананду.

— Она здесь! — Ананда наклонила его голову и крепко поцеловала в губы. Послышались новые вздохи. То, что она сделала, для этих варварских глаз было невиданно, но Ананда зашла чересчур далеко, чтобы чего-то стесняться. Чьи-то пальцы вцепились в ее плечо, но кто-то сказал: «Не надо», — и пальцы исчезли. — Я здесь!

Микель заморгал, и его взгляд медленно, нерешительно обратился к ней. У Ананды сердце подпрыгнуло от радости, но взгляд Микеля не остановился на ее лице, а двинулся дальше, к ширме возле кровати.

— Ананда мне поможет.

— Ты видишь Ананду? — с отчаянием в голосе спросила она. — Сними свой кафтан.

— Кафтан…

Пальцы Ананды начали бороться с золотыми пуговицами.

— Помоги мне, Микель. Ты должен снять с себя кафтан.

Микель ничего не ответил, но все-таки принялся так же неумело и безрезультатно теребить пуговицы, как Ананда. Она отчаянно нуждалась в помощи, но ждать ее было неоткуда. Кто знает, может, прикосновение чужого человека способно разрушить хрупкую сосредоточенность Микеля.

Наконец белый кафтан соскользнул с его плеч. Под кафтаном действительно обнаружился жилет из голубой с золотом ткани и — о, ужас! — со множеством золотых пуговичек.

— Жилет, Микель. Надо снять жилет, чтобы увидеть Ананду.

Что-то вроде надежды мелькнуло в его глазах. Или показалось? Может быть, Микель, настоящий Микель, пытается дотянуться до нее сквозь туман, которым мать окутала его? Руки Микеля потянулись к груди, прикоснувшись к пуговицам.

— Я должен…

— Да, ты должен. Если хочешь увидеть Ананду, ты должен. — Ананда видела, как двое стражников обнажили мечи, а все остальные — секиры, чтобы в случае чего покончить с ней в мгновение ока.

А ведь императрица уже в пути… В любую секунду она может войти в комнату, и тогда Медеан забудет об угрозе войны и отдаст приказ этим мечам. Ананда будет лежать мертвой на каменном полу, а Микель останется в плену заклятья.

«В любом случае все будет кончено. Я сделала все, что смогла, и мы погибнем не из-за моей трусости».

Одна за другой, все пуговицы были расстегнуты, но тут силы оставили Микеля, и руки его безвольно повисли. Ананда подошла к нему сзади, стащила жилет и бросила на пол, где уже валялся кафтан.

На Микеле оставалась только полотняная рубашка, сиявшая белизной в свете очага.

— Нужно снять рубашку, Микель.

— Нет.

— Иначе ты никогда не увидишь Ананду.

— Нет, — захныкал он, — она меня защищает…

Послышались голоса: «Прекратите этот балаган!», «Что она с ним делает?» Но были и другие: «Пусть попробует», «Может, ей удастся его освободить?», «А что, если ему станет еще хуже? Да вы только посмотрите на нее! Разве ей можно верить?» Голоса спорящих становились все громче, но Ананда их не слышала. Все это ничего не значит. Ровным счетом ничего.

— Что тебя защищает?

Микель не захотел, а может, не смог ответить. Его охватила дрожь, глаза заблестели. Неужто он сейчас расплачется?

— Позволь мне помочь тебе, — прошептала она. — Позволь мне помочь тебе увидеть Ананду.

Дрожь усилилась. Ананда заставила себя успокоиться. Да, человек, что стоит перед ней, холоден, словно труп. Но это все-таки Микель! И что бы с ним ни сотворили, он по-прежнему ее любимый муж. Ананда обвила руками холодное, дрожащее тело и снова поцеловала. Микель не ответил, не мог ответить на ее поцелуй, только задрожал еще сильнее.

— Уберите ее! — крикнул кто-то из слуг. Ананда обняла мужа за талию и тихонько потянула рубашку, пытаясь выправить ее из панталон.

— Нет! — От удара у Ананды перехватило дыхание. Она пошатнулась. Некоторое время она ошеломленно озиралась, пытаясь понять, кто же ее ударил, но рядом был только Микель — рубашка смята, грудь тяжело вздымается. — Ты не должна, я не должен позволять тебе!

— Почему! — закричала Ананда. — Кто я такая, что не должна прикасаться к тебе? Скажи, Микель!

— Ты… Ты… — Последние силы оставили Микеля, колени его подогнулись, и он медленно осел на пол, зарывшись лицом в ладони. — Ты Ананда…

— Ну, где же ваши мечи? — взвизгнул кто-то — Она ведьма, это она его…

Но паникера кто-то веско оборвал:

— Подождем!

— Да, Микель! — не слыша ничего, кроме его слов, Ананда встала перед ним на колени, взяла за руки и мягко отняла их от лица. Слезы текли по впалым щекам императора, лицо его превратилось в гримасу отчаяния. — Да, я Ананда. Скажи это снова!

Но из его губ не доносилось ни звука. Наконец он прошептал:

— Помоги мне…

— Да, Микель. — Ананда с такой силой рванула манжеты рубашки, что пуговицы сами осыпались на пол. Затем она принялась расстегивать воротник, из-за дрожи в руках с трудом справляясь с пуговицами и петлями.

Микель застонал, словно от боли, и вцепился в ее руку.

— Нет. Не надо, мне нельзя!

— Отпусти его, ведьма! — Чьи-то руки схватили Ананду за плечи и оттащили от Микеля. Она закричала и стала отбиваться, но кто-то ударил ее по лицу, заставив замолчать.

— Что вы делаете!

Все обернулись. В дверях стоял капитан Чадек с секирой в руках. Слуги дружно попятились назад при его приближении.

— Отпустите Ее Императорское Величество!

— Но… — начал было один из слуг, которые, как теперь увидела Ананда, держали ее за руки. «Интересно, который из них ударил? — безразлично подумала Ананда. — Вообще-то за это могут и казнить…»

— Я сказал, отпустите Ее Императорское Величество! — повторил капитан Чадек, замахиваясь топором. — Или мне снести головы с ваших плеч?

Слуги отпустили Ананду, и она с трудом поднялась на ноги. Чадек поклонился ей, в то же время быстро оглядывая комнату, собравшихся людей, груду одежды на полу и императора в одной рубашке.

— Ваше Величество, что здесь происходит?

— Доблестный капитан, я понимаю ваше удивление, — сказала Ананда, пытаясь сохранять достоинство. — Я пытаюсь исцелить императора от его душевного недуга. Он околдован, и мне известен источник этого колдовства.

Чадек посмотрел на нее долгим усталым взглядом. Ананда сочувствовала ему всем сердцем.

— Ваше Величество, — сказал он. — Я уже не знаю, что и думать. Лорд-чародей под арестом. Ее Величество вдовствующая императрица исчезла. Вашего слугу Сакру и дочь Аваназия тоже нигде не могут найти.

Сакра-то в ее комнате, но об этом, пожалуй, говорить не стоит. А вот дочь Аваназия… Куда она могла деться?

«Не имеет значения, — напомнила себе Ананда. — За пределами этой комнаты ничто не имеет значения».

— А теперь еще и это… — Чадек обвел рукой комнату, толпу слуг и солдат, разбросанную одежду. — Что прикажете обо всем этом думать?

Ананда покачала головой:

— Не знаю, капитан. Я знаю одно: если вы позволите, я смогу все исправить. Если же мне это не удастся — я расплачусь своей кровью, как уже пообещала этим людям.

Чадек взглянул Ананде в лицо, и она позволила ему это. Теперь всё во власти этого человека. Все до единого в этой комнате будут беспрекословно ему подчиняться. Он может приказать ее убить, и никто не скажет ни слова в ее защиту.

Чадек обернулся к своим подчиненным:

— Вы все, вон отсюда! Это уже переходит всякие границы. Вон!

— Но, капитан… — начал один из солдат.

— Мои приказы не подлежат обсуждению, младший лейтенант, — отчеканил Чадек, прежде чем солдат успел сказать что-либо еще.

Как все просто! Стражники и слуги потянулись прочь из комнаты. На протяжении всей этой сцены Микель по-прежнему стоял на коленях, и Ананде казалось, что сердце у нее разорвется от нечеловеческого усилия казаться спокойной. Она видела секиру Чадека: острое лезвие и поблескивающий наконечник. Видела, как трудно далось ему это решение. Привычный мир разваливался на глазах, и он пытался удержать его своими руками.

Наконец дверь закрылась.

— Приступайте, — не оборачиваясь произнес Чадек.

Не медля ни секунды, Ананда опустилась на колени рядом с Микелем. Он трясся, словно от озноба, крепко обхватив себя руками.

— Нет, нет, любовь моя. — Ананда обняла его дрожащие плечи. — Все будет хорошо, клянусь тебе. Клянусь Семью Матерями, все будет хорошо.

Но Микель по-прежнему дрожал и смотрел прямо перед собой: какие ужасы ему чудились, можно было только догадываться. Ананда погладила его по плечу, но от этого прикосновения стало только хуже. Из груди Микеля вырвался болезненный стон, и Ананда на секунду зажмурила глаза, чтобы не разрыдаться самой. Закусив губу, она обняла мужа за талию.

Теперь ее пальцы чувствовали тугой тяжелый пояс там, где глаза видели только светлую кожу. Вот оно, проклятье Микеля. Все эти долгие, черные годы, когда Ананда не решалась к нему прикоснуться, он носил на себе эту чудовищную отраву.

Не помня себя от ярости, Ананда вцепилась в пояс обеими руками, пытаясь оторвать его от тела Микеля. Он закричал и, размахнувшись, ударил ее. Капитан Чадек не шелохнулся. Ананда заметила блеск стали, мелькнувший в ворохе одежды, и схватила церемониальный кинжал, который выпал из ножен Микеля.

Император скорчился на полу, закрыв руками голову, и Ананда подкралась к нему с ножом в руке. Вдруг что-то холодное коснулась ее затылка, и она замерла. Чадек опустил секиру, теперь ее острие упиралось Ананде в шею. Одно резкое движение — и она умрет.

— Положите нож на пол, Ваше Величество, — приказал Чадек.

«О Святые Матери!» Ананда прыгнула на Микеля, повалив его на спину. Они покатились по полу, рука Ананды нащупала под рубашкой пояс и вспорола его лезвием ножа. Микель закричал, Ананда тоже. Она успела откатиться в сторону, прежде чем почувствовала, как над ней со свистом пронесся топор и звонко ударился о камень. Ананда отбросила подальше пояс и съежилась на полу, приготовившись умереть — или жить.

Однако удара не последовало, и Ананда осмелилась открыть глаза. Первым, что она увидела, был пояс, лежащий на каменном полу, он был сплетен из завязанных узелками серебряных нитей, с которых свисали тысячи сверкающих кисточек, и каждая была украшена стеклянной бусинкой. Беспристрастному взгляду эта вещь показалась бы очаровательной.

Над поясом, упершись руками в пол, склонился Микель. Он дышал часто и тяжело, с ужасом глядя на эту прекрасную, эту омерзительную штуку, так долго сковывавшую его жизнь. Но его лицо… Оно порозовело от обуревавших его чувств, а глаза были ясны и видели. ОНИ ВИДЕЛИ!

У Ананды перехватило дыхание.

— Микель, — позвала она почти шепотом. — О Микель, муж мой, взгляни на меня.

Медленно, морщась от боли, Микель оторвал руки от пола, поднял голову, и впервые со дня свадьбы их взгляды встретились.

— Ананда? — прошептал он и, хотя руки у него по-прежнему дрожали, потянулся к ней.

Несказанная радость охватила все ее существо. Ананда опять бросилась к нему — на этот раз, чтобы обнять Микеля и спрятать лицо у него на груди.

— Это ты… — произнес Микель голосом, дрожащим от удивления и радости. — Где же ты была? Я так долго тебя искал…

Ананда подняла голову:

— Ты был околдован, любимый. Вот, видишь? — Она показала ему пояс.

Микель отшатнулся, словно увидел змею:

— Убери, убери это от меня!

Ананда тотчас отбросила пояс в сторону:

— Прости меня. Прости. Все, его больше нет.

Но Микель все никак не мог успокоиться.

— Она завяжет его снова! — закричал он. — Обязательно. Я все время чувствовал его, каждый день. Словно пресс, сжимающий душу. Я не мог дышать, не мог ничего видеть под тяжестью этой мерзости…

Микель в отчаянии закрыл лицо руками.

— Тише, Микель, тише, — принялась успокаивать его Ананда, отнимая его руки от лица. К немалому ее облегчению, Микель не сопротивлялся. — Пояс уничтожен. Я отрезала его от тебя. Заклятье разрушено, и его уже не восстановить.

— Она… Она так поступила со мной… Она сказала… сказала…

— Она солгала, Микель, — твердо сказала Ананда. — Она солгала, но теперь все кончено.

— Хотел бы я тебе поверить, — хрипло ответил он и изо всех сил сжал ее ладони. — Хотел бы.

«Но сможешь ли?» Ананда прикусила губу. Слезы готовы были хлынуть у нее из глаз. Это был совсем не тот Микель, которого она так ждала — сильный и уверенный в себе, который, освободившись от заклятья, принял бы на себя все заботы и отмел все преграды. Она мечтала, что он заключит ее в объятья, заговорит прежним глубоким голосом и скажет ей, что нужно делать. Что наконец-то кто-то еще, кроме нее, будет принимать решения…

Ананда отбросила все эти эгоистичные, легкомысленные желания.

— Ты хотя бы можешь доверять мне, Микель?

Некоторое время он молча вглядывался в нее, и у Ананды замерло сердце, когда она заметила в его глазах страх. «Но он хотя бы видит, — успокаивала она себя. — Он снова видит».

— Да, — наконец произнес Микель. — Могу. И буду.

— Я также надеюсь снискать доверие Вашего Императорского Величества.

Ананда обернулась. Капитан Чадек! Она совсем про него забыла. Он стоял на коленях, положив секиру перед собой и прижав руку к сердцу.

— Доблестный капитан Чадек, — сказала Ананда. — Встаньте. Ваша верная служба, как всегда, необходима императору.

Микель, прищурившись, всмотрелся в коленопреклоненного человека.

— Чадек? Кажется, что-то припоминаю… Вы… — Он тряхнул головой. — Рад вас видеть.

— Смиренно благодарю Ваше Императорское Величество. — Чадек взял секиру и поднялся на ноги, но ладонь его по-прежнему была прижата к груди. — Ваши Императорские Величества, необходимо как можно скорее оповестить всех об этом чудесном исцелении.

Сердце Ананды радостно забилось, но она поспешила его утихомирить. Не все препятствия преодолены. Есть еще императрица. Пусть неизвестно, где она находится, но все же она есть. Ананда с силой сжала руки Микеля:

— Ты должен быть сильным, Микель. Мы должны спуститься в Большой зал, чтобы весь двор увидел, что ты поправился. — Она прижала его руки к своей груди. — Императрица, — у Ананды язык не повернулся произнести «твоя матушка», — тоже может быть там.

Микель содрогнулся всем телом:

— Ты ведь не позволишь ей дотрагиваться до меня? Ты не оставишь меня одного, правда?

— Нет, Микель. Клянусь.

— Никто не притронется к вашей особе, Ваше Императорское Величество, — внушительно заверил Чадек.

Микель кивнул, но страх не исчез из его глаз. Не говоря ни слова, Ананда подняла мужа с колен и оправила его рубашку. Чадек деликатно отвернулся, пока Ананда одевалась сама и помогала одеться Микелю. Наконец они обрели, быть может, и не вполне презентабельный, но все-таки более или менее приличный вид.

Ананда подавила отвращение и наклонилась, чтобы поднять разрезанный пояс.

— Нет! — вскрикнул Микель, отпрыгивая назад.

— Но, Микель, это необходимо! Только так мы сможем доказать, что ты свободен.

Теперь настала его очередь преодолеть в себе страх. Наконец Микель кивнул. Ананда заткнула заколдованный пояс за свой кушак и с выражением непоколебимой уверенности отступила на положенные два шага от мужа, протянув ему руку.

Микель недоуменно посмотрел на ее ладонь. Потом перевел взгляд на капитана Чадека, застывшего с рукой, прижатой к сердцу, а затем вновь взглянул в глаза Ананды.

— Я многое забыл, — словно оправдываясь, сказал он. — Но ничто не могло заставить меня забыть, что я тебя люблю. Я все время знал, что стоит мне тебя найти, и все будет хорошо. Прошу тебя, знай, каким бы я тебе ни казался, я все время искал одну тебя.

С каждым словом дрожь уходила из тела Микеля, и в его глазах — прекрасных, ясных глазах — Ананда начинала различать любовь, которой ей так не хватало. Микель расправил плечи, взял ее за руку и улыбнулся.

— Пойдем, жена моя, — сказал он. — И пусть весь мир увидит, что я свободен.

Новый мир раскрылся перед Бриджит. Свет и тьма, жар и холод отделились друг от друга и приняли свои обычные формы. Бриджит увидела каменные стены, верстак с инструментами и кусками руды, закопченный тигель и груду дров для растопки.

Но главным в этой холодной, похожей на пещеру комнате была золотая клетка, подвешенная на стальной цепи. В ней металась маленькая птичка, чуть побольше зяблика, сиявшая, как раскаленные угли.

Птица захлопала изящными крылышками, и они затрепетали — точь-в-точь языки пламени.

— Помоги мне, — сказала птица. — Открой клетку. Она никогда этого не сделает.

Бриджит подошла ближе. Блаженное тепло окутывало тело. Как и во сне, дверцы в клетке не было. Только теперь Бриджит заметила, что золото витых прутьев почернело и обуглилось, когда-то гладкая металлическая поверхность покрылась щербинками и пятнами. Бриджит протянула руку к искореженной клетке и увидела…

…Она увидела восемь человек в одеждах из вышитого шелка, стоящих вкруг плоского камня. Их лица и руки были так густо испещрены татуировками, что мало походили на человеческие. Девятый стоял на камне. С его плеч ниспадали складки алого шелка, расшитого золотыми и янтарными перьями, а лицо скрывала маска в виде птичьей головы. Человек в маске вздрогнул, словно от резкой боли, остальные обступили его плотным кольцом — и он исчез в огненной вспышке.

Затем Бриджит увидела дворец с разноцветной черепицей — красной, зеленой, желтой, — над которым высилась золотая башня. А над башней кружилась Жар-птица, Феникс, та самая птица, что сидела сейчас в клетке, только немыслимых размеров. Она носилась над дворцом, словно живая комета, оставляя за собой след из горящих зданий.

Потом видение растаяло и реальность прояснилась. Бриджит обнаружила, что стоит, прислонившись к грубой каменной кладке, и дышит так часто, будто только что пробежала целую милю.

— Правду говорят, — раздался мужской голос, — лучше один раз увидеть…

Бриджит отпрянула от стены и приготовилась к бегству. Калами все же нашел ее…

Но нет. Это был Сакра. Он вышел из тени в круг света, излучаемого Жар-птицей. Бриджит вздохнула с облегчением, которое тут же сменилось тревогой. Лоб Сакры покрылся капельками пота, сам он был мертвенно бледен и осторожно поддерживал свою правую руку. Тонкая черная полоска обвивала его запястье, оставляя на коже браслет из белых волдырей.

— Что случилось? — испуганно спросила Бриджит.

— Я последовал за вами. Это было непросто, — ответил Сакра, не глядя на нее. Взгляд его был прикован к крошечной птице в золотой клетке. — Теперь понятно, почему.

— Освободите меня, — взмолилась птица.

Только теперь Бриджит заметила одну несуразность: золотая клетка была предназначена для куда большего по размерам существа. Этот огненный зяблик мог бы легко проскользнуть между прутьев и улететь. Значит, не витое золото держит его здесь.

Сакра поклонился птице, закрыв лицо ладонями, а затем заговорил на незнакомом языке. В ответ на его слова птица расправила крылья, и ее фигура начала размываться и изменяться, пока не выросла до размеров клетки. От былой хрупкости не осталось и следа, на смену ей пришла величественность.

Бриджит доводилось видеть изображение райской птицы с сияющим белоснежным оперением и длинным-предлинным хвостом. Жар-птица сейчас походила на эту картинку, только оперение ее горело, сверкало и переливалось не угасая.

— Я принимаю твои почтительные слова, агнидх, — сказала птица. Голос уже не был шелестящим шепотом, он звучно рокотал под сводами комнаты. — А теперь докажи свое почтение делом и освободи меня.

— Не надо! — невольно вскрикнула Бриджит. — Она может сжечь весь мир.

— Вы говорите о своем видении, — Сакра скорее утверждал, нежели спрашивал. — Если хотите, — мягко предложил он, — расскажите его мне.

— Я… — Бриджит запнулась. Она взглянула на клетку с Жар-птицей — такой царственной и величавой за витыми прутьями, и снова ее настигло видение. Она увидела охваченные огнем поля пшеницы и потухшие, холодные очаги. Она увидела Аваназия — золотоволосого человека в черном плаще. Он лежал на земле возле пустой, раскрытой клетки. И в то же время она видела, как Жар-птица с ликованием взмывает в ночное небо, как она пролетает над закованной в холод деревней, даруя спасительное тепло; как она опускается на золоченый купол храма под праздничный перезвон колоколов, а люди вокруг танцуют от радости.

Слишком много видений и образов, чтобы понять их смысл… Что это — прошлое или будущее? А может, и то и другое? Обязательно ли все это произойдет или только может случиться?

Бриджит зажмурила глаза, пытаясь отогнать видения. На ее плечо легла рука, но Бриджит с раздражением ее сбросила. Ей нужны ответы! Пора положить конец этим туманным видениям. Кто-то ведь должен знать, что все это значит? Кто-нибудь наверняка знает…

— Бриджит, успокойтесь, — услышала она голос Сакры. — Вам нечего бояться. Откройте глаза.

«Хорошо». Бриджит набрала в грудь побольше воздуха. Какая же она глупая! От видений не может быть никакого вреда — какими странными и страшными они ни были… Бриджит открыла глаза и увидела Сакру и Жар-птицу в клетке.

А еще она увидела Аваназия.

Он стоял, положив руку на клетку. Он серьезно посмотрел на Бриджит и протянул к ней другую руку. Что это означает? Он зовет ее за собой? Или приветствует?

— Ты… — начала она.

— Что, Бриджит? — нахмурился Сакра.

— Аваназий, — волей-неволей ответила она. — Он здесь.

Ну разумеется! Он положил жизнь на то, чтобы создать эту клетку, — как он может ее покинуть? Клетка, должно быть, притягивает его, как магнит.

— Ваш отец здесь, — с благоговением повторил Сакра.

— Не называйте его так! — отрезала Бриджит. У нее не было ни малейшего желания видеть этого человека, но не видеть его она тоже не могла. Что ж, замечательно, наконец-то он ей показался. Послушаем, что он скажет… — Это любовник моей матери. Мой отец — Эверет Ледерли!

Призрак серьезно кивнул.

— Он хочет говорить с тобой, Бриджит, — сказала Жар-птица. — Ты не слышишь его, зато я слышу. Он говорит, что ты должна меня освободить.

Бриджит взглянула на призрака: он вновь наклонил голову.

— Он говорит, что мое заключение не должно длиться вечно. Что было совершено большое зло.

Аваназий смотрел на Бриджит, и теперь она увидела, какое у него волевое лицо. Ей вспомнились те картинки-воспоминания, которые показывала ей мама. Бриджит хотелось обвинить его во всех бедах, отравлявших ей жизнь, но внезапно она почувствовала, что смертельно устала. Как давно она не спала… Бриджит откинула назад волосы. И сколько еще придется ей не спать?..

Она стояла лицом к лицу с призраком человека, который ее породил, возле клетки, которую он создал, чтобы поймать это сверкающее, опаснейшее создание, и не знала, чему верить, не понимала, чего хочет, кроме сна. А спать хотелось очень сильно.

— Бриджит, — позвал Сакра, — чем я могу помочь?

Этот золотоволосый человек был маминым возлюбленным. Это он повинен в ее незаконном рождении, в разбитом сердце папы. И у него еще хватает наглости являться сюда и указывать ей, что делать!

Бриджит видела разрушения, видела ликование, видела призрак своего отца, который ждал ее решения. Сакра молчал. Бриджит чувствовала, что он ждет, когда она заговорит. Он поверит всему, что она скажет, и сделает все, что нужно. На него можно рассчитывать даже теперь, когда весь мир уходит из-под ног. Теперь все зависит от нее самой. Вот он, шанс отомстить Аваназию — можно прямо сейчас бросить ему в лицо свое презрение.

Призрак, Аваназий, склонил голову и ждал. Весь мир ждал решения Бриджит.

Но птица в клетке была так прекрасна, а рядом стоял ее отец, человек, давший ей жизнь, мужчина, которого любила ее мать, который прошел сквозь Земли Смерти и Духов из любви к ней… Впервые Бриджит ощутила в себе отголосок этой любви. Глаза защипало от слез. Примирение… Примирение с собой, с отцом, с матерью, со своим прошлым… Нет, это чересчур! Нет, только не реветь…

И все же как хочется! О, как хочется!

Сакра опять коснулся ее плеча, и на сей раз Бриджит была этому рада.

— Даже я чувствую его силу, — нарушил он молчание. — Освободитесь от своих оков, и вместе мы освободим Феникса. Сделайте это как любящая дочь Аваназия.

— А как же папа? — прошептала Бриджит, всем сердцем желая, чтобы призрак ее понял. Как она может это сделать, не предав папу?

— Любовь безгранична, ее хватит на всех. Любовь — это море, это звезды и ветер, — сказал Сакра. — Любовь — субстанция всеобъемлющая, и такими же становятся те, кто любит.

От этих слов сердце Бриджит разорвалось на части. Тоска, ярость и страх, которые она так долго сдерживала, прорвались мощным потоком. Бриджит всхлипнула, и все прошло.

— Отец, — прошептала она.

Аваназий отошел от клетки и приблизился к Бриджит. Она ощущала тепло его любви на своих щеках, на волосах и даже в слезинке, скатившейся из уголка глаза. Она почувствовала любовь и силу, понимание и прощение. Они наполнили ее пустое, разбитое сердце, и на Бриджит снизошел покой.

«Расскажи маме, — хотелось ей попросить, — расскажи маме обо всем, что здесь произошло. Скажи ей, что я ее люблю и прошу у нее прощения». Но взглянув в глаза Аваназиевой души, Бриджит поняла, что мама уже знает. От избытка чувств у Бриджит закружилась голова, и она ухватилась за руку Сакры. Сакра ничего не сказал, ни о чем не спросил, понимая, что ей нужно сначала разобраться в собственных чувствах.

Аваназий снова отдалился и встал на свое место возле клетки положив руки на прутья. Теперь Бриджит знала, чего он хочет. Она выпрямилась.

— Я вижу, — сказала Бриджит, — и разрушение, и благословение. — Она обернулась к Сакре. — И я не знаю, что из этого — подлинное будущее.

Сакра кивнул:

— Во всяком случае, освободив Феникса, мы лишим императрицу основы ее власти.

— Но она может обжечь, а может заморозить. Столько жизней может быть отнято, столько людей может погибнуть, если Жар-птица решит отомстить… Можно ли сделать это как-нибудь безопасно?

— Да, — в голосе Сакры не было ни тени сомнения.

— Ну что ж, — ответила Бриджит оживившись и поправила юбку. — И как мы будем это делать?

Сакра улыбнулся и одобрительно кивнул ей. А затем объяснил:

— Нет ничего проще. В обмен на свободу мы потребуем от нее обещание.

Он встал перед заточенной в клетку пленницей. Жар-птица задумчиво посмотрела на него, но ничего не сказала.

Рядом с ним стоял призрак, которого он не мог видеть, но его хорошо видела Бриджит. И она обнаружила, что улыбается и Аваназий.

— Обещай, что не причинишь вреда государствам, подвластным моей госпоже и ее семье, что не тронешь ни человека, ни пяди земли, что находятся под ее защитой или под защитой ее наследников. — Сакра подошел еще ближе к клетке, не обращая внимания ни на жар, ни на длинный, острый клюв. — Поклянись породившим тебя огнем — и будешь свободна.

Но стоило Сакре произнести эти слова, как Аваназий предостерегающе поднял руку. Бриджит хотела сказать об этом Сакре, но не успела и рта раскрыть, как послышался мучительный скрип железа, и в комнату ворвался холодный ветер.

— Не бывать здесь никаким обещаниям!

Медеан! Она схватила Бриджит в охапку и оттащила подальше от Сакры, Аваназия и клетки с Жар-птицей.

— Ты в порядке, Бриджит? Что он с тобой сделал?!

— Никто ничего со мной не делал. — Бриджит попыталась вырваться из объятий императрицы, но у Медеан оказалась железная хватка.

— Злодеи! Они похитили тебя и затащили сюда, в это подземелье! — воскликнула Медеан. — Они хотели заманить тебя в ловушку своей ложью, но ты видишь их насквозь, верно?

И она торжествующе улыбнулась. Сердце Бриджит замерло от страха. Императрица видела совсем не то, что происходило в этой комнате. Она видела свой собственный мир, построенный ее воображением, и, похоже, он ее вполне устраивал. Что же будет, когда она поймет, что это всего лишь иллюзия?..

Бриджит взглянула на призрак Аваназия. Он протягивал к Медеан руки, беззвучно шевеля губами, и Бриджит показалось, что он сейчас зарыдает. Ей так хотелось услышать его голос или хотя бы голос Жар-птицы, но птица съежилась в дальнем углу клетки и только злобно шипела на императрицу.

— Ваше Величество, — осторожно начал Сакра. — Мне кажется, это не самое подходящее место для обсуждения подобных вопросов. Совет лордов давно уже ждет вас, чтобы решить судьбу лорда-чародея.

— Лорд-чародей — пустышка, — сплюнула Медеан. — Предатель. Вздумал сделать игрушку из трона Вечной Изавальты!

Она горделиво выпрямилась:

— Он проиграл точно так же, как твоя госпожа, южанин. Вы проиграли. Изавальта стоит и будет стоять, несмотря на все ваши происки.

Аваназий в отчаянии закрыл лицо руками.

— Освободите меня, — завопила Жар-птица. — У меня есть законное право отомстить этой женщине!

Но Медеан, казалось, не слышала.

— Теперь ты знаешь, что такое Жар-птица, — обратилась он к Бриджит. — Своими всевидящими глазами ты, наверное, уже увидела, какую опасность она из себя представляет?

Бриджит не могла ответить. В горле у нее пересохло, и слова не спешили наружу.

— Я же знаю, что это так, — проворковала Медеан, ласково касаясь щеки Бриджит. — Я вижу на твоем лице ужас. Ты понимаешь, что ее нельзя освобождать — никогда и нигде, ни в Изавальте, ни в любой другой обитаемой стране. Дни мои сочтены, и постоянное обновление клетки мне не по силам. Кому же мне еще доверять, как не дочери Аваназия?

Императрица подняла руку Бриджит, подставив ее под мерцающий свет Жар-птицы. Аваназий шагнул вперед и сжал в своих руках их ладони. Бриджит почувствовала теплую настойчивость его прикосновения, но заметила ли его Медеан сквозь толщу стен своего иллюзорного мира?

— Все, что было в нем, перешло к тебе. В тебе течет его кровь, его сущность. И понимание, его понимание, заложено в глубине твоей души. Ты должна понять, как понял бы он: все, что я делаю, я делаю ради Изавальты, ради спокойствия империи. Ты обязана это понять!

В свете живого пламени глаза императрицы блестели, и она настойчиво приблизила свое лицо к лицу Бриджит, чтобы та могла увидеть мир таким, каким он представлялся ей самой. Отчаяние, безрассудное и безысходное, окружало Медеан густым туманом. На мгновение Бриджит стало жаль императрицу. Она так хорошо понимала, что значит чувство вины… Но все же императрица требовала от нее слишком многого.

— Вы хотите, чтобы я поняла вас? — Бриджит удалось выдернуть руку. — Тогда помогите мне понять то, что вы сделали со своим сыном.

Аваназий стоял подле Медеан. Он говорил что-то, поглаживая ее руку своими призрачными руками и убеждая ее в чем-то, чего она не слышала и не могла почувствовать.

Императрица отшатнулась от Бриджит:

— Я его защищала! Он начинал влюбляться в эту змею, так же как я когда-то влюбилась в моего мужа, Каачу. Я обязана была уберечь от нее своего сына.

— Но ведь вы согласились на этот брак, — сказала Бриджит.

Она сознательно избегала смотреть на Сакру. Медеан, казалось, вообще забыла о его присутствии. И это хорошо. Может, она и совсем о нем позабудет. Тогда у Сакры будет шанс — хотя что это за шанс, Бриджит могла лишь догадываться. У него нет ни времени, ни места на то, чтобы сотворить заклятье. Возможно, вместе они смогли бы одолеть старую императрицу, но даже сейчас Бриджит трудно было представить, чтобы Сакра сделал что-либо подобное без крайней необходимости.

— Да, согласилась, к стыду своему. — Медеан склонила голову и отошла от Аваназия, а он остался стоять на месте, бессильно уронив руки. — Да, я принесла сына в жертву политической необходимости, Но при этом я хотела его защитить — до той поры, когда Ананда выкажет свою предательскую сущность. Тогда я могла бы использовать брачное соглашение в свою пользу, а Ананду отослать назад, к ее семейству.

Императрица отвернулась и принялась потирать руки, словно ей было холодно — несмотря на жар, исходивший от птицы. Насколько же сильна должна быть стена холода вокруг императрицы, чтобы она не чувствовала присутствия Аваназия!

— Я не думала, что все это будет так долго. Я не подозревала, как она умна. — Императрица снова повернулась к Бриджит. — И когда Калами заставил меня наложить именно это заклятье, я не знала, что у него на это были собственные причины.

— И вы до сих пор считаете, что были правы? — ошарашенно спросила Бриджит.

— Нет, но ты должна понять…

— Ничего я не должна понимать! — отмахнулась Бриджит. Конечно, не стоило так говорить, ведь эта женщина — просто сумасшедшая. Но раз уж начала, теперь никто, ни живой, ни мертвый, ее не остановит. — Я видела, что вы сделали. Вы украли свободную волю у собственного сына, а потом пытались обвинить в своем преступлении невинную напуганную девочку. И теперь вы стоите здесь придумывая себе оправдания, рассказывая, что хотели защитить империю, а сами настолько слепы, что не замечаете, что жители одной из волостей империи так несчастны, что пытаются бунтовать! И вы требуете от меня сочувствия? Ради каких-то родственных уз с человеком, о существовании которого я до недавних пор и не подозревала?

Аваназий спокойно, без обиды смотрел на Бриджит. Столько всего случилось, столько изменилось, столько переосмыслено — прямо сейчас, за последние несколько секунд. Нет, она больше не станет молчать. Она не позволит этой женщине, да и всем этим людям, рассказывать ей, кто она такая.

— Я не знала возлюбленного своей матери. Думаю, он был хорошим человеком, который изо всех сил старался выполнять свой долг перед родиной и погиб за нее. — Эти слова звучали непривычно для ее собственных ушей, но Бриджит знала, что это правда. Аваназий, который стоял так близко и которого отделяла от нее невообразимая бездна, соглашался с ее словами. — Хотите, я расскажу вам о том отце, которого я знала? Он был честным человеком. Он жил один и не делал ничего великого — просто присматривал за маяком и старался спасти человеческие жизни. Все жизни. Жизни глупых миллионеров с роскошных яхт и жизни рыбаков на деревянных шлюпках. Для него между ними не было никакой разницы. Вот и все волшебство, которое в нем было, вот и все благородство. Но он стоил тысячи таких, как вы!

Грудь Бриджит тяжело вздымалась, в душе роились небывалые чувства.

— Вы говорите, что отдали свою жизнь служению государству. Я, честно говоря, этого не заметила. Вы всегда отдавали чужие жизни. Сначала жизнь Аваназия, потом жизнь своего сына, а теперь собираетесь отдать и мою. Да еще хотите, чтобы я этому радовалась! Вы хотите, чтобы я поклонилась вам в ножки и сняла с вас этот груз, да еще спасибо сказала? А что дальше? — Бриджит развела руками. — Что вы сделаете потом, чтобы удалить от трона сына, которому не доверяете? Сколько людей погибнет в этой борьбе? Может, проще сразу с ним разделаться?

Бриджит смолкла. Ее осенила ужасная догадка.

— Да ведь вы уже пытались однажды это сделать, разве не так?! Эти отравленные простыни — это ведь ваших рук дело, а не Ананды, и даже не Калами. Это были вы. Ваш план. — Императрица ничего не сказала, только отвернулась. — Так как я могу понять вас?

— Он бы понял. — Императрица отерла лоб дрожащей рукой. — Микель всегда понимал: нужды трона превыше всего.

— Да разве он смог бы вообще что-либо понять? Вы лишили его разума, так же как хотели лишить жизни! — Бриджит ткнула в императрицу пальцем. — Это его жизнь, а не ваша! Она не вам принадлежит, не вам ее и отбирать!

— Все жизни принадлежат мне! — вскричала Медеан. — Я императрица Изавальты!

— Нет, — Бриджит покачала головой. — Вы просто неудачница, разочарованная женщина, которая слишком долго изводила себя за то, что когда-то влюбилась.

Медеан уставилась на нее с недоумением:

— Как ты смеешь так со мной разговаривать!

Бриджит пожала плечами:

— Не знаю. Может, это из-за того, что отец стоит рядом со мной.

Медеан затрясло крупной дрожью.

— Нет. — Она попятилась. — Нет!

Медеан вытянула вперед руку, словно чтобы не дать Бриджит подойти ближе.

— Это все ложь, ложь этой твари. Аваназия здесь нет. Аваназий ждет меня в Землях Смерти и Духов. Он обо всем знает, это он послал тебя мне во спасение. Вот истина.

— Нет, Медеан. — Бриджит не хотела быть жестокой, но она всем сердцем желала, чтобы Медеан перестала себя обманывать, чтобы она признала правду и тем самым избавилась от боли. — Я его вижу. Он стоит рядом с клеткой. Он протягивает к вам руки и умоляет вас прекратить эту бесполезную борьбу, пока вы еще кого-нибудь не убили.

Не успел отзвук этих слов затихнуть в воздухе, как императрица покачнулась и с нечеловеческим криком упала на верстак. Бриджит оцепенела. Но когда Медеан подняла голову, в ее глазах Бриджит увидела такое горе, такую боль, что причина могла быть только одна.

Сакра тоже все понял.

— Она все-таки смогла, — прошептал он. — Ананда освободила его. Теперь все кончено.

Впервые Бриджит услышала в голосе Сакры искреннее облегчение и настоящее счастье.

— Она свободна.

— Нет, — пробормотала Медеан. Боль в ее лице сменилась потрясением — как будто ей сказали, что ее ребенок умер. — Нет! Он был в безопасности. Она не могла к нему подобраться.

Потом колени Медеан подогнулись, но Бриджит успела ее подхватить.

— Все хорошо, — успокаивающе пробормотала она и взглянула через плечо императрицы на Сакру, на Аваназия. — Все будет хорошо.

Сакра кивнул:

— Пойдемте, Ваше Величество. Уйдем отсюда. — Но глядел он опять не на Медеан, а на Жар-птицу, которая теперь сидела в клетке, сложив крылья. Она, как и все, понимала, что теперь все изменится, и это ее несколько успокоило. Однако спокойствие это не продлится долго.

— Пойдемте, Ваше Величество, — сказала Бриджит. — Позвольте, я помогу вам.

— Никто мне уже не поможет, — прошептала Медеан, до боли стискивая руку Бриджит, когда та повела ее к двери и дальше, по темной лестнице. — Никто.

Бриджит нечего было на это ответить, и она решила сосредоточиться на подъеме по крутым ступенькам. Сакра предусмотрительно захватил с собой фонарь и теперь шел впереди, освещая им путь. Императрица не видела ничего. Глаза ее были закрыты. От чего она хотела укрыться таким образом — от яркого света, от осознания происшедшего? Или же от грядущего?..

«Несчастная женщина, — подумала Бриджит. — Она всего лишь хотела быть не тем, кем была, и делать не то, что приходилось». Все это Бриджит было знакомо.

Лестница привела их к открытому люку. Медеан, казалось, впала в оцепенение. Не говоря ни слова, Сакра подхватил императрицу под руки и помог Бриджит втащить ее в комнату. Он поддерживал Медеан, пока Бриджит закрывала люк и ставила на место камень, который его прикрывал. Калами все еще где-то поблизости. Что, если он сумеет добраться до Жар-птицы? Бриджит боялась даже думать об этом. Когда она выпрямилась, ей почудилось, что она попала в шкатулку с драгоценностями — так много вокруг было блеска драгоценных камней, золота и серебра. При виде изящной вещицы из филиграни, самоцветов и множества часовых механизмов, что занимала центр комнаты, у Бриджит захватило дух. Однако любоваться всеми этими красотами было некогда. Бриджит взяла императрицу под руку и потихоньку, шаг за шагом, повела в главные комнаты.

Там, конечно, были и фрейлины, и стража, и все они вскочили при их появлении. Стражники вскинули секиры — этот жест в основном относился к Сакре; фрейлины подбежали к императрице и, отняв ее у Бриджит, уложили на ближайшем диване.

— Что вы с ней сделали? — вскричала одна из них, растирая запястья госпожи.

Бриджит открыла было рот, но Сакра опередил ее.

— Слушайте меня, — сказал он.

Бриджит стала внимательно слушать — так же как и слуги, слишком удивленные происходящим, чтобы делать что-либо еще. В наступившей тишине Бриджит различила далекий звон. Колокола… Она невольно улыбнулась этому смутному, мелодичному и такому знакомому звуку. Где-то наверху били колокола — гулко и раскатисто.

— Ваш император исцелен от своего недуга, — сообщил собравшимся Сакра. — Позвольте мне первым поздравить вас с этим.

Он поклонился, закрыв лицо руками. В этой позе он был абсолютно беззащитен, любой из стражников мог срубить ему голов одним ударом.

Но никто из них даже не пошевелился. И тогда Бриджит услышала новый звук. Он катился по дворцу сквозь двери, сквозь каменные стены, нарастая и приближаясь.

Это было ликование. Сотни людей смеялись и кричали от радости.

Фрейлина, стоявшая ближе всех к двери, подбежала к ней и широко распахнула. В тот же миг в комнату ввалилась толпа людей: почти все в праздничных нарядах, большинство с золотыми цепями на шее.

— Император! — воскликнул один из них — тощий человек со связкой золотых ключей на поясе. — Ваше Величество, император исцелился!

Стражники гаркнули дружное «ура», а фрейлины вознесли благодарение богам. Солдаты и служанки, лакеи и дворяне — все обнимались, плясали от радости и поздравляли друг друга со слезами на глазах.

Лишь Медеан не пошевелилась. Она совершенно неподвижно лежала на диване, и только по тому, как вздымалась и опускалась ее грудь, было ясно, что она еще жива.

— Что случилось? — спросил дородный человек, чья кожа потемнела от солнца и ветров. Только теперь он заметил Сакру. — Как ты посмел явиться сюда?! Что ты с ней сделал?!

— Ее Величество неважно себя чувствует, — сказала Бриджит, заслонив собой Сакру. — Эта новость так ее ошеломила…

Пожалуй, не стоит сейчас уточнять, почему. Не теперь, когда вокруг столько веселья. Казалось, весь дворец сошел с ума от счастья. Если сейчас сказать правду — ошалевшая толпа может превратиться в обезумевшую стихию. Медеан, возможно, и заслуживав кары, но не такой.

— Пусть с ней останутся фрейлины, — предложил Сакра. — И позовите врача.

— Всех зовут собраться! — прокричал кто-то из коридора. — Все в Большой зал! Все в Большой зал!

Воздух огласился новыми возгласами — на этот раз под аккомпанемент топота ног, и поток людских тел устремился сквозь двери — слуги, знать, стражники, фрейлины, толкаясь и отпихивая друг друга, чтобы поспеть за толпой. Лорды-советники помедлили секунду и тоже нырнули в людской водоворот.

Бриджит, Сакра и Медеан остались одни, среди затихающих выкриков.

Только одна фрейлина с перекошенным от горя лицом все еще стояла на коленях у ложа своей госпожи.

— Я так и знала, — тихонько сказала она, беря императрицу за руку. — Что она с собой сделала! Знаете, ей было так тяжело.

— Знаю, — ответила Бриджит. — Но теперь все кончилось.

— Да. — Фрейлина взглянула на них. Она была немолода, глубокие морщины избороздили ее лицо, исполненное негодования и горя. Как давно она здесь служит? Как давно хранит молчание?

— Что вы теперь станете делать? — спросила фрейлина.

— Пойдем в Большой зал, — ответил Сакра. — Вы за ней присмотрите?

Женщина молча кивнула.

Сакра закрыл дверь в комнату-шкатулку и на всякий случай еще раз повернул ручку двери, чтобы убедиться, что она захлопнулась. Потом он наклонился над императрицей и развязал узел, которым к ее поясу были привязаны ключи. Очень осторожно, не касаясь самих ключей, Сакра снял кольцо и выпрямился. Фрейлина не стала протестовать.

— Пойдемте, Бриджит, — сказал Сакра, протягивая ей руку. — Императорские Величества наверняка захотят поблагодарить вас.

— Хорошо. — Бриджит с радостью вложила в его руку свою ладонь. Чем они могли сейчас помочь убитой горем женщине — теперь, когда все уже скоро раскроется? Пусть хотя бы побудет одна.

Бриджит и Сакра плотно закрыли за собой дверь, оставив императрицу на попечении последней верной служанки, а сами рука об руку отправились в путь по коридорам, чтобы увидеть, как двор приветствует Микеля и Ананду.