Наследие чародея

Глава 14

Бриджит снился сон.

Она стояла возле золотой клетки, а в ней всеми оттенками огня пылала Жар-птица. Ее глаза молили о свободе, а распластанные над головой крылья бились о прутья, обдавая Бриджит нестерпимым жаром. Птица хотела летать, хотела петь от радости при виде солнца. Она томилась здесь, в темноте, уже почти тридцать лет! Все это Бриджит увидела в глазах Жар-птицы, и сердце ее растаяло.

Она принялась ощупывать драгоценные витые прутья, пытаясь отыскать дверцу. Ее не было. Клетка была абсолютно цельной.

— Прости, — сказала Бриджит птице. — Я не знаю, что нужно делать.

Птица поникла и закрыла голову пылающими крыльями. Теперь вместе с жаром Бриджит чувствовала исходящее от птицы страдание. Не в силах видеть эту муку, Бриджит изо всех сил сжала прутья, пытаясь согнуть изящную золотую вещь… И тут же, во сне, ее посетило видение. Охваченный пламенем дворец. А над ним, высоко в ночном небе, летела Жар-птица. Бриджит видела горящие поля, над которыми клубами вздымался черный дым, а Жар-птица пела в небесах, но радовалась она не свободе и солнцу, а тому, что натворила. Потом Бриджит увидела, как горит лес и люди спасаются бегством от разъяренного пламени. И еще она увидела, что Жар-птица нырнула в самое сердце пожара, вобрала в себя весь огонь и снова взмыла в небо, а люди застыли на пепелище, охваченные благоговейным страхом.

Видение исчезло. Бриджит отшатнулась от клетки и воскликнула:

— Что же из этого правда? Какая ты на самом деле?

«Такая, какой я призвана быть», — ответила Жар-птица.

— Проснитесь, — сказал чей-то голос.

«Нет! — Птица бросилась грудью на прутья клетки, и Бриджит почувствовала, как в нее перетекает тоска Феникса. — Не оставляй меня здесь!»

— Проснитесь, Бриджит.

Бриджит словно подкинуло. Она резко села на кровати, дрожа всем телом. Вдруг в темноте послышался чей-то сдавленный крик и грохот. Бриджит сползла с кровати и снова вздрогнула — на этот раз от холода, когда коснулась холодного пола босыми ногами.

— Кто здесь? — крикнула она.

В комнате было темно, хоть глаз выколи. Бриджит в страхе попятилась, наткнулась на ширму, что стояла возле кровати, споткнулась и ухватилась за деревянную конструкцию, чтобы удержать равновесие, но вместо этого с грохотом уронила ее на пол и упала сама. Цепляясь за поваленную ширму, она с трудом поднялась на ноги и в свете еле тлеющих углей увидела Сакру, стоящего с противоположной стороны от кровати.

Как ни странно, никто не проснулся. Все дамы лежали в своих кроватях и, судя по дружному посапыванию, крепко спали.

Сакра… Его силуэт смутно виднелся в бледном лунном свете и еще более бледном мерцании углей в очаге. Сакра, которого она сама просила прийти. Которого она умоляла прийти, потому что обнаружила заклятье Калами. Бриджит позволила служанкам уложить себя в постель, но собиралась не смыкать глаз до его прихода.

Щеки Бриджит вспыхнули от смущения. Чтобы хоть как-то прикрыть наготу под сорочкой, она скрестила руки на груди.

— Вы уж простите меня, сударь, — заявила она, — но у меня на родине если мужчина ночью врывается в спальню порядочной женщины, ей полагается завизжать. Раза два, как минимум.

Сакра заморгал, с недоумением глядя на Бриджит, а затем учтиво поклонился:

— Даже в том случае, когда женщина сама пригласила мужчину?

— Сама, не сама, а приличия-то надо соблюдать, — буркнула Бриджит, нервно одергивая рукава. — Однако будем считать, что с этим мы разобрались, так что можно продолжать.

Они взглянули друг на друга, и Сакра неожиданно расхохотался. Он отдавался этому процессу целиком: голова запрокинута, плечи трясутся. Это был такой искренний и открытый смех, что Бриджит не удержалась и улыбнулась в ответ. Впервые она видела Сакру таким — непринужденным, ничем не обеспокоенным. Сердце Бриджит на мгновение согрелось теплом симпатии.

— Ах, госпожа, — произнес Сакра, когда смог говорить. — Чего угодно я ожидал от вас, только не остроумия. — Он вытер слезы. — Простите меня, но я так давно не смеялся.

Несмотря на весь этот шум, никто из девушек, спящих на низеньких койках для прислуги, которые днем задвигались под огромную кровать Бриджит, не проснулся. Только леди Гали перевернулась на другой бок, вздохнула и захрапела снова.

— Ваша работа? — Бриджит кивнула в сторону сопящих холмиков под одеялами.

— Моя, — ответил Сакра. — Прежде чем чары ослабнут, пройдет не меньше часа. — Он оглядел залитую лунным светом комнату. — Так что, если хотите, можно зажечь свет.

— Да, конечно.

Бриджит подошла к одной из жаровен, разворошила угасающие угли и добавила свежих. Свет в комнате из тускло-серебристого стал бледно-золотым.

— Бедная Ричика, — промолвила она, кивнув на девушку под стеганым одеялом, спящую сном праведника. — Вечно она спит, когда не следует.

Сакра подошел к кровати Ричики и вытянул руку над ее головой, словно для того, чтобы своей ладонью ощутить ее дыхание.

— Думаю, это не ее вина.

Бриджит нахмурилась. Черты лица Сакры по-прежнему расплывались, хотя в комнате стало намного светлее.

— Так это вы прошлой ночью…

— Нет, — прервал ее Сакра, но в голосе его появились какие-то новые, напряженные нотки. — Не я. Но помимо меня здесь орудуют куда более могущественные силы.

Вдруг лицо чародея передернулось, и он схватился рукой за бок.

— Что с вами, сударь? Вам плохо? — Бриджит непроизвольно подалась к нему.

Сакра предостерегающе выставил руку и покачал головой:

— Нет, все в порядке. — Однако сказано это было сквозь стиснутые от боли зубы. Лишь через несколько секунд он смог выпрямиться, но даже и тогда по-прежнему тяжело дышал.

В сердце Бриджит закралось подозрение. Он прикрыла правый глаз. Сакра исчез.

— Что такое? — воскликнула Бриджит, отступая назад. — Вас здесь нет!

Сакра удивленно уставился на нее:

— Но я здесь.

— Это всего лишь иллюзия, видимость. — Она обошла очаг, так чтобы он оказался между ней и призраком Сакры. — Вас здесь нет!

Сакра протянул к ней руки:

— Уверяю вас, госпожа, я здесь, и я никто иной, как агнидх Сакра. Если хотите, проверяйте.

— Хочу, — упрямо кивнула Бриджит, мысленно оценивая расстояние до двери.

Сакра развел руками в знак согласия. Бриджит еще раз внимательно оглядела его.

— Почему вы считаете, что меня здесь нет? — спросил Сакра.

— Потому что не вижу вас левым глазом! — выпалила Бриджит и прикусила язык. Заклятье правды по-прежнему действует. Значит это действительно Сакра.

— Простите, — пробормотала она. — Теперь я вижу, что это вы… Но какой-то неправильный.

Сакра отмахнулся от извинения:

— Вы становитесь осторожней, госпожа, и это хорошо. — Он улыбнулся. — Хотелось бы мне узнать побольше об этом вашем зрении Что касается моей «неправильности»… Я предпринял кое-какие меры предосторожности. Однако время не ждет. Ваша служанка сказала, что вы послали за мной из-за какого-то заклятья.

Бриджит кивнула:

— Оно там, в маленькой коробочке у кровати. — Она махнула рукой в сторону туалетного столика. — Я не… то есть я думала, мне не стоит к нему прикасаться.

Бриджит мысленно ругнула себя за то, что говорит так неуверенно.

Однако Сакра, похоже, ничего не заметил.

— Вы поступили весьма разумно, — заметил он и, прихрамывая, прошел через комнату к столику. Когда он со шкатулкой в руках вернулся к жаровне, Бриджит заметила бусинки пота на его лбу.

— Вам нехорошо, — настойчиво повторила она. — Что с вами?

— Все в порядке. Это следствие все тех же мер, о которых я говорил вам. — Сакра поставил шкатулку на инкрустированный золотом столик. — Я должен попросить вас проявить терпение, даже если что-то покажется вам странным.

Бриджит приподняла брови, но язык прикусила. Сакра открыл крышку шкатулки, и Бриджит попятилась назад, как будто на нее могло подействовать уже само созерцание приготовленного Калами приворотного заклятья.

— Грубая работа, — пробормотал Сакра, вынимая шнурок из шкатулки. — И так ненадежно… Странно. Обычно лорд-чародей гораздо более искусен в своих изделиях.

Он пропустил шнурок между пальцами, словно проверяя толщину нитей и сложность плетения:

— По-моему, вы мне не говорили, где нашли это.

Сначала эта фраза показалась Бриджит странной, но потом она сообразила, что Сакра просто старается не задавать ей вопросов. Когда он ничего не спрашивал, она могла не отвечать, если не хотела.

— Я увидела эту штуку в шве платья, которое мне предстоит надеть завтра вечером.

Сакра недоверчиво глянул на нее.

— Простите меня, госпожа, но вы ведь не хотите сказать, что видели это, — сказал он, осторожно подбирая слова. — Вы, наверное, имеете в виду, что шнурок был привязан к платью или что он был каким-то образом пришит к нему. Или вы увидели, как он проступает сквозь тонкую ткань…

— Да нет же, — Бриджит покачала головой. — Я увидела, как он блестит.

Сакра уставился на нее, часто и тяжело дыша. Его дыхание, особенно в обступавшей тишине, было слишком шумным для здорового человека. В лице Сакры читалось одновременно и изумление, и боль. Губы его шевелились, как будто он пытался что-то сказать, но из горла вырывался только кашель, сотрясавший сгорбленные плечи.

Терпение Бриджит лопнуло.

— Да сядете вы наконец, сударь? Да, он блестел. Я видела это левым глазом, точно так же как теперь не вижу вас, так же как разглядела вас в обличье лебедя. Я видела, как колдовство блестит сквозь ткань рубашки. — Она решительно подошла к Сакре, положила руки ему на плечи и заставила сесть на скамеечку.

Сакра судорожно сглотнул. Все его тело дрожало от напряжения. Он сжал шнурок в кулаке и произнес:

— Бриджит… — Он опять закашлялся, скрючившись от нового приступа боли. — Вы можете спасти нас всех.

— Все твердят мне это, только никто не говорит, как. — Бриджит опустилась на корточки так, чтобы видеть его глаза. — С тех пор, как я оказалась здесь, вы единственный были со мной откровенны. Скажите, что я должна сделать.

Сакра открыл было рот, но Бриджит его перебила:

— Не бойтесь задавать вопросы. Я расскажу вам все, что спросите. Думаю, вы не будете совать нос не в свое дело. — Сказав это, Бриджит почувствовала, что у нее словно камень с души свалился. В этом холодном, сложном мире этот человек оказал ей доверие и оказался достойным доверия.

— Спасибо, госпожа. — Сакра помолчал пару секунд, пережидая новую волну боли. — Вы знаете о том, что император околдован?

— Да.

— Заклятье заключено в каком-то предмете, который он носит на теле. — Сакра коснулся шнурка. — Завтра вечером вы увидите императора. Если бы вы смогли разглядеть источник колдовства…

— Боже мой! — воскликнула Бриджит.

Сакра нахмурился:

— Что такое?

— Я ведь видела его прошлой ночью. Как же я не догадалась! Если бы я присмотрелась повнимательнее… — Бриджит покачала головой, отгоняя эти мысли. — Ладно, что уж теперь говорить. Завтра вечером я буду предельно внимательна. И что мы тогда сделаем?

Перспектива активных действий как будто бы несколько ослабила болезненную борьбу, происходившую в Сакре.

— Мы как-нибудь устроим, чтобы я мог с вами встретиться. Я…

Раздался грохот распахиваемых дверей, Сакра и Бриджит одновременно вскочили на ноги. Золотой луч фонаря выхватил их лица из темноты, и Бриджит, зажмурившись, прикрыла глаза рукой. Послышался звук шагов по каменному полу — шорох мягких подошв и топот солдатских каблуков.

— Бриджит, ты не ранена?

Бриджит открыла глаза и прямо перед собой увидела Калами. Двое стражников из команды капитана Чадека замерли возле двери с фонарями и дубинками. Еще двое окружили Сакру: один стоял позади, второй — между чародеем и балконной дверью. Оба солдата держали свои дубинки наготове и готовы были пустить их в ход, если Сакра вздумает бежать. Сам он застыл, словно изваяние, безвольно опустив руки. Лицо его блестело от пота, и Бриджит показалось, что контуры его тела дрожат в свете фонаря.

«Что с тобой сейчас происходит? Что ты с собой сделал?» — гадала Бриджит, но перед ней стоял Калами, хмурясь и ожидая ее ответа. Она заставила себя перевести взгляд на него. Бриджит понимала, что ее глаза могут выдать тревогу за Сакру. Этого Калами замечать вовсе ни к чему.

Она скрестила руки на животе:

— Со мной все хорошо, спасибо.

— Он давал тебе что-нибудь? — Калами окинул ее взглядом — от распущенных волос до босых ступней, пытаясь обнаружить какую-нибудь перемену.

Бриджит молча покачала головой. Она подумала, что Калами не постесняется ее обыскать, но в этот момент взгляд его упал на шкатулку и лежащий в ней шнурок. Лицо Калами озарилось холодной яростью. Бриджит спокойно встретила его взгляд. Теперь он все знает… Ну да ладно, будь что будет.

Однако Калами не произнес ни слова. Вместо этого он резко повернулся и подошел к Сакре. Несмотря на тяжелые тени, рожденные светом фонарей, Бриджит ясно видела, что Калами вне себя от ярости.

— Не смог помешать ей попасть во дворец, так решил убить в собственной постели? — Он вырвал кинжал Сакры из ножен. — Это твоя госпожа приказала? Или ты сам решил таким образом загладить свой предыдущий промах?

Бриджит видела, как в золотом свете поблескивает лезвие темного клинка.

— Ты угрожал жизни человека, который находится под личной защитой императрицы! И ничто не помешает мне перерезать тебе горло прямо здесь.

Бриджит не видела лица Сакры, зато слышала его болезненно учащенное дыхание.

— Если ты убьешь меня без суда и следствия, ну или хотя бы их видимости, между Изавальтой и Хастинапурой может начаться война. А это ведь не входит в твои планы, верно? — пробормотал Сакра и согнулся, прижимая руку к ребрам. — Ты ведь уже обещал войну Старцам Хун-Це.

Калами ничего не ответил. Видимо, его руку остановило внезапное недомогание Сакры. Он только перехватил нож так, чтобы его острие было направлено строго вниз, и приставил к затылку чародея. Бриджит затаила дыхание. Калами этого не заметил — все его внимание было поглощено беззащитным Сакрой.

— Все против тебя, южанин. Ты выбыл из игры.

Как только Калами произнес эти слова, Сакра упал на колени. Он поднял лицо к занесенному кинжалу, к нависшему над ним человеку, и Бриджит увидела, как сверкнули в темноте его глаза.

— Еще нет, — сказал Сакра.

И исчез.

Бриджит зажала рот рукой, чтобы из него не вырвалось ни звука: будь это испуганный крик или возглас нежданной радости. Сжимая в руке нож, занесенный для смертельного удара, Калами все еще смотрел туда, где только что был Сакра. Даже хорошо обученные и ко всему привыкшие солдаты застыли, ошеломленные.

В этом всеобщем замешательстве Бриджит увидела шанс на спасение. Как только Калами придет в себя и обратит на нее внимание — все пропало. Нужно действовать немедля. Затаив дыхание, Бриджит осторожно потянулась к шкатулке с заколдованным шнурком.

— Бегом в его комнату, — хрипло приказал Калами солдатам. — Найдете там зеркало — разбейте. Найдете его самого — арестуйте и закуйте в кандалы. В кандалы, понятно?

Дрожа от ярости, Калами опустил кинжал.

— После этого обыщите весь дворец, каждую щелку. Ничто не должно от вас укрыться, ясно?

Бриджит стащила шкатулку со стола и зажала ее в кулаке на уровне пояса, стараясь, чтобы ее манипуляции не привлекали внимания.

— Я буду у себя. Доложите, как только что-то найдете, — продолжал Калами, приглаживая волосы рукой.

— Есть, сударь. — Капитан Чадек поклонился.

Бриджит опрокинула коробочку над жаровней, и шнурок упал в огонь. Его тут же охватило пламя, и Калами болезненно вздрогнул. Он обернулся и взглянул на Бриджит. Она гордо выпрямилась. Пусть смотрит! Пусть видит, что она не боится. Красные искорки сыпались во все стороны от творения Калами, а само оно чернело и превращалось в пепел. Пусть видит и это.

— Ступайте, капитан, — пробормотал Калами, не спуская глаз с Бриджит.

— Есть, сударь.

— Я пойду с вами, капитан, — быстро сказала Бриджит. — Мне необходимо сказать кое-что госпоже вдовствующей императрице по поводу верности ее лорда-чародея.

— Ей нечего сказать, капитан, — отрезал Калами. — Выполняйте приказ.

Взгляд Чадека метнулся от Бриджит к Калами и обратно. Затем он поклонился, сделал знак своим людям и увел их из комнаты; оставив Бриджит наедине с Калами в окружении крепко спящих служанок.

Калами сунул кинжал Сакры за пояс.

— В чем дело, Бриджит? — ласково спросил он. Бриджит не ответила.

— Чем это вы здесь занимались? — Калами указал на шкатулку и на жаровню, в которой догорали остатки его колдовства. Лишь несколько тонких ниток красного и белого цвета еще виднелись на углях. У валившего из жаровни дыма был отвратительный едкий запах, и Бриджит одолевал кашель.

Калами предусмотрительно преградил Бриджит путь к бегству, встав между ней и дверью. Теперь свет жаровни падал сбоку, озаряя правую половину его лица, а левую оставляя в тени. От этого глаза Калами казались черными дырами на смуглом лице.

— Что он тебе сказал?!

Через плечо Калами Бриджит взглянула на дверь. Может, и получится, но у него нож… Закричать? Еще неизвестно, поможет ли это. Однако дверь не заперта, а рядом стоит жаровня и всякие другие предметы, которые можно использовать в качестве оружия…

Бриджит отступила на шаг, незаметно придвигаясь к жаровне, в надежде, что Калами решит, будто она испугалась.

— Ты пытался наложить на меня приворотное заклятье.

— Кто тебе сказал эту глупость? — Калами стал приближаться, голос его был мягок и ласков. — Это Сакра тебе сказал?

Бриджит замерла. Неужели он до сих пор считает ее такой дурой? Неужели он до сих пор не понял, что здесь произошло?

«Воспользуйся этим, — сказала она себе. — Ты обязана это использовать!»

Калами обошел вокруг жаровни и остановился рядом с Бриджит.

— Что он сказал тебе, Бриджит? Что он тебе сказал?

Бриджит принялась наматывать на пальцы кончик воротничка.

— Да ничего особенного. Не успел. Мы были слишком заняты тем, что роняли мебель. — Она ткнула пальцем в сторону упавшей ширмы.

— Но что-то он все же сказал тебе? — Калами придвинулся еще ближе, взял Бриджит за руку, оторвал ее пальцы от воротничка и опустил вниз. — Не для того же он устроил все это представление, чтобы вы могли порезвиться?

— Нет, — согласилась Бриджит. — Наверное, не для этого.

Они сейчас стояли совсем близко друг к другу, но на этот раз Бриджит не испытала и следа того сладкого томления, которое прикосновения Калами будили в ней раньше. Вместо этого мысли ее обратились к Сакре. Где он? Что с ним?

«Только бы с ним ничего не случилось».

Калами взял другую руку Бриджит, все еще сжимавшую тонкую ткань сорочки, и осторожно разогнул ее пальцы.

— Не ошибись, Бриджит. Твоя судьба теперь неотделима от судьбы Изавальты.

Бриджит хотела сказать ему, что он слишком много себе позволяет. Он стоял слишком близко, а прикосновения его были чересчур нахальны. Но она смолчала. Это нужно вытерпеть. Если он сейчас просто уйдет, можно будет побежать к императрице и рассказать ей обо всем. Может быть, даже найти Сакру…

— Мне не привыкать к внезапным пробуждениям. — Бриджит вздернула подбородок. — Это всего лишь одно из них.

«Скорее уж можно доверять старой несчастной Медеан, чем Калами», — предупреждала ее мама.

— Это Сакра сказал тебе, что я сделал для тебя заклятье? — спросил Калами, убирая прядь волос с ее плеча.

Бриджит закусила губу и отвернулась. Пусть думает что хочет.

Калами вздохнул и, к великому облегчению Бриджит, оставил ее в покое.

— Хорошо, — произнес он, закладывая руки за спину и укоризненно качая головой. — Я действительно сплел заклятье, но оно было защитным. Бриджит, пойми: каждую минуту, каждую секунду ты подвергаешься опасности. — Он махнул рукой в сторону жаровни. — Я создал этот оберег, чтобы тебя защитить. А что наделал Сакра? Он заставил тебя разрушить эту защиту.

«Сколько же лжи может уместиться на твоем языке!» Бриджит скептически скривила рот, но тут же вспомнила, что собиралась изображать невинную жертву.

— Как же я не догадалась! — Она прижала руки к щекам, чтобы скрыть невольную гримасу.

— К счастью, я принес тебе кое-что получше.

Калами раскрыл ладонь: с его пальцев свисала витая тесьма. В свете жаровни Бриджит разглядела узор из переплетенных окружностей — красного и белого цвета, как на шнурке. Левым глазом она увидела, что тесьма ярко светится.

— Это подвязка, — пояснил Калами. — Я собирался сделать пояс, но мне не хватило времени.

У Бриджит перехватило дыхание.

— Ты ведь не боишься меня, Бриджит? — проговорил Калами и подступил ближе, все еще держа подвязку у нее перед глазами.

— Боюсь, — призналась она.

Она была слишком напугана видом нового колдовства, чтобы притворяться и дальше. Он привяжет ее этой штуковиной. Он отнимет у нее разум, волю, сердце…

— Но почему? — печально спросил Калами. — Я не причиню тебе вреда. У меня на тебя бессчетное количество планов. Ты нужна мне. Я ни за что бы не стал подвергать тебя опасности! Не то что Сакра… Позволь мне защитить тебя, возьми это.

Калами протянул ей подвязку.

— Нет.

— Возьми, Бриджит, — настаивал он. — Тебя обманули, ты в опасности. Пожалуйста, не противься. Мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты в безопасности.

Он взял ее за руку.

Бриджит вывернулась, отпрыгнула в сторону, толкнув стол на Калами, и бросилась к двери. Сильные руки вцепились в подол ее юбки, и Бриджит упала на колени.

— Нет, ты примешь мой подарок!

Бриджит пыталась лягаться, но только запуталась в многослойной юбке. Тогда она перекатилась на спину и принялась орудовать кулаками. Калами все же ухитрился поймать ее запястье плетеной петлей. Бриджит вскрикнула и попыталась вырваться, но в этот момент Калами сам отпустил ее и поднялся на ноги. Она удивленно взглянула в его глаза.

Его глаза… Какие темные, глубокие глаза! И в этой глубине — столько манящих обещаний… Столько обещаний, о которых она мечтала и которых страшилась. Бриджит вдруг вспомнилось каждое его прикосновение, все сотни тысяч раз, когда он дотрагивался до нее, то касаясь ладони, то поддерживая за локоть — и всегда так галантно, так сдержанно. Каждое из этих бессчетных прикосновений оставило след в ее памяти, на ее коже… Бриджит почувствовала, что не в силах дышать. Не в силах думать, видеть, слышать… Во всем мире не осталось ничего, кроме Вэлина Калами, его темных глаз и всего того, что они обещали.

— Лорд-чародей! У вас все в порядке?

Бриджит обернулась. В дверях стоял стражник из отряда Чадека, глядя поочередно то на Вэлина, то на Бриджит. Она смущенно вскочила на ноги.

— Да, все хорошо, — отозвался Вэлин.

Бриджит не могла произнести ни слова, настолько она была вне себя от этого вторжения. Как он посмел сюда вломиться? Это из-за него Вэлин от нее отвернулся…

— А вы как, госпожа? — спросил стражник.

— Да, — выдавила Бриджит. — Все просто великолепно. Спасибо.

Стражник поклонился и закрыл дверь.

— Все великолепно, Бриджит? — Калами медленно приближался, глаза его были широко раскрыты, словно он хотел выпить ее взглядом. — Это правда?

— Правда.

Он взял ее руку в свои ладони. От этого прикосновения сердце Бриджит забилось так сильно, что он, наверное, услышал этот стук. Ладони у него были теплые и сухие, а руки — такие сильные… Он сжал ее запястье этими руками и перевернул ее ладонь, чтобы поцеловать тыльную сторону — так нежно, как никогда прежде. Потом он вновь перевернул ее руку и коснулся губами запястья, прямо над подвязкой, которой он ее поймал.

— Теперь ты принимаешь мой дар, Бриджит? — прошептал Вэлин, и она почувствовала тепло его дыхания на своей руке.

— Да, — шепнула она в ответ. — О да.

Вэлин улыбнулся, и сердце Бриджит готово было выпрыгнуть из груди от счастья. Он был так близко, что она чувствовала его запах — аромат зимы, дыма и мускуса. Он согревал, успокаивал, возбуждал. Его пальцы сжали ее запястье, когда он затягивал тугой узел на своем подарке. Медленно, боясь спугнуть этот момент и это чувство, Бриджит провела рукой по его волосам. Они оказались на удивление мягкими и тонкими. Ей хотелось зарыться в эти волосы пальцами, гладить их и ласкать.

Калами поднял голову, и их глаза снова встретились. Бриджит не знала, как она очутилась в его объятиях. Все, что она знала, это что он ее целовал и что губы у него были мягкие и теплые, а поцелуи — страстные и глубокие. Бриджит прижалась к нему сильнее, в душе проклиная слои одежды, разделявшие их тела. Она желала, чтобы он видел ее всю, дотрагивался до нее. Она хотела ощутить прикосновение его груди к своей, хотела почувствовать его ладонь на своих бедрах… Она хотела, хотела всего этого!

Вэлин нежно провел пальцами по ее шее, спускаясь к плечам. Бриджит обняла его, и ее колени внезапно ослабели.

— Моя Бриджит, — прошептал он. — Только моя.

— Да. Твоя.

Его рука очутилась у нее на груди. Бриджит вздрогнула от неожиданности, наслаждения и прижалась губами к его шее.

Но тут он взял ее за руки и легонько оттолкнул от себя. Бриджит удивленно посмотрела на него. Что она сделала не так? Что произошло?

Но нет, Вэлин улыбался, и все обещания в мире по-прежнему светились в его глазах.

— Боюсь, нам придется немного подождать, Бриджит.

Ее взгляд скользнул в сторону служанок, лежащих в своих кроватях.

— Но я думала, они проспят еще по меньшей мере час…

— Да, родная. — Он провел пальцами по воротничку ее сорочки. — Но мне еще много чего предстоит сделать этой ночью, и я не могу пренебречь своими обязанностями.

Бриджит готова была сквозь землю провалиться со стыда.

— Конечно. Прости, я думаю только о себе.

Вэлин коснулся ее щеки, заставляя ее кожу трепетать от тепла его руки.

— И тебе это очень идет.

На губах Бриджит заиграла улыбка, когда Вэлин дотронулся до них. Она поймала кончик его пальца поцелуем, и он улыбнулся в ответ.

— Но ты должна сказать мне еще кое-что, родная. — Его пальцы скользили по линии ее подбородка вниз, к шее. — Кто сказал тебе о моем подарке? Кто наплел тебе все это?

— Ричика, — призналась Бриджит, краснея от того, что ее так легко провели. — Прости меня, Вэлин.

— Тс-с. — Он снова прижал ее к груди и поцеловал в лоб. — Не будем больше об этом. Я должен был быть осторожнее. Это мне должно быть стыдно.

Бриджит открыла было рот, чтобы возразить, но Вэлин прижал палец к ее губам.

— Я сказал, тише.

Бриджит улыбнулась и склонила голову в жесте воплощенного послушания.

Вэлин взял Бриджит за подбородок и приподнял ее голову, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Но впредь ты ведь будешь осмотрительнее и не позволишь всяким вертихвосткам хватать мои подарки?

— Конечно, Вэлин.

Его глаза были так прекрасны, в них было столько жизни и силы! Она готова была раствориться в этих глазах…

— И ты будешь носить то, что я тебе подарил? Я хочу, чтобы частичка меня прикасалась к тебе постоянно.

«Прикасалась к тебе постоянно…» Желание, которым пылали эти слова, обожгло ее щеки жаром.

— Да.

— Хорошо, моя Бриджит, хорошо. — Вэлин погладил ее волосы, и Бриджит повернула голову, чтобы поцеловать его ладонь. — Завтра ночью, моя родная. Завтра ночью все будет кончено, и мы будем вместе до конца наших дней.

Никакими словами Бриджит не могла выразить своих чувств, поэтому она снова его поцеловала — долгим, жарким поцелуем, полным собственных обещаний.

Глаза Вэлина сияли.

— Завтра ночью, — вымолвил он свое последнее обещание и выскользнул за дверь.

Счастье переполняло Бриджит. Она кружилась, встав на носочки, смеялась и сжимала себя в объятиях. Любовь! Так давно она не чувствовала любви. И вот теперь она пришла — настоящая, на всю жизнь! Он обещал. Его слова золотыми колокольчиками звенели у нее в ушах, возвращая все надежды, которые когда-то давным-давно украл Аза.

Бриджит хотелось танцевать, хотелось влезть на крышу и кричать оттуда о своей любви, хотелось быть легкомысленной и счастливой. Она в несколько прыжков пересекла комнату и встала перед большим бронзовым зеркалом.

— Бриджит влюблена, — сказала она своему отражению, запрокинув голову и выставив руку в театральной позе. — Вот — Бриджит, которая влюблена!

Она взглянула на себя в зеркале и захихикала, но тут же подавилась смехом. В отражении Бриджит увидела, как что-то вцепилось ей в запястье. Оно было черное и лохматое, словно гигантский паук, и вонзало свои клыки все глубже в кожу — прямо на том месте, которое поцеловал Вэлин.

Бриджит закричала от страха и отвращения. Она стала стягивать с себя это чудовище, пока наконец ей не удалось оторвать его от запястья и сбросить на пол. Она огляделась вокруг в поисках чего-нибудь тяжелого, чтобы раздавить… И тут она увидела, что на полу лежит подвязка — подарок Калами.

Бриджит попятилась назад, зажав рот руками, и воспоминания начали просачиваться в очнувшееся сознание. Он к ней прикасался, и ей это нравилось. Он повалил ее наземь и обвязал ее запястье, а потом прикасался к ней, и она позволяла. Она жадно его целовала, а он лгал ей. Он мог сделать с ней все что угодно, и она бы ему позволила, она даже хотела этого. Она готова была умолять его об этом, и он это знал, потому что эта штука была на ее запястье…

Бриджит уперлась спиной в стойку балдахина, забралась на кровать и натянула одеяло по самую шею, словно боясь, что эта штука может подползти к ней. Но подвязка просто лежала на полу, дожидаясь ее прикосновения. Точно так же, как поджидал ее Калами, как он подталкивал ее… Бриджит почувствовала, что ее выворачивает наизнанку от отвращения и страха. И правда, едва она успела подползти к умывальнику, как ее вырвало.

Только после этого она ощутила зарождающуюся в ней злость, Она началась жжением в глубине опустошенного желудка и быстро перешла в сердце бешенством и ненавистью к этой лжи, к этому подлому обольщению.

Бриджит возненавидела Калами за то, что он заставил ее вспомнить, что такое любовь, которая вновь оказалась ложью. Еще одной холодной, расчетливой ложью.

Сжечь эту гадость — как она сожгла шнурок, который он хотел спрятать в ее одежде. Взять нож и разрезать ее на куски, а потом зарезать его самого, как свинью! И чтобы он видел, как она это делает. Сжечь его! Сжечь заживо. Наложить на него заклятье — о, она сможет это сделать! — и его охватит пламя, а в ушах у него будет звучать ее голос. Уж как-нибудь она это сделает. Он умрет с ее именем на губах, моля о пощаде.

«Да, — послышался шепот в ее голове. — Пусть сгорит. Дай мне сжечь его для тебя».

Бриджит закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Надо успокоиться. Колдовскую тесьму нужно уничтожить, уничтожить целиком, несмотря на то что она боится к ней притронуться. Несмотря на то что если она освободится, Калами придумает что-нибудь еще — что-нибудь такое, чего она не сможет увидеть. Он ведь не дурак, он изобретет что-нибудь из дыма и воздуха, а может, из крови — что-нибудь, не оставляющее следов.

Бриджит оперлась о стол и стиснула зубы, пытаясь сдержать рыдания, готовые вырваться из измученного горла. Скоро Калами вернется, ожидая найти ее изнывающей от любви, и если он обнаружит, что это не так… Бриджит не знала, как ей сражаться в этой битве. Ведь он может сделать все что угодно…

Бриджит снова отползла на середину кровати, обхватила колени руками и стала дожидаться утра. Утро вечера мудренее, думала Бриджит. Может, заря принесет какое-то решение. Но в глубине души боялась, что никаких решений уже не будет.

Калами покинул комнату Бриджит и вернулся в свои покои, храня на губах вкус ее поцелуя. Это, конечно, не лучший способ убеждения, и, видят предки, он не хотел его использовать. Но, надо признать, это приятный способ. Весьма приятный. Прошло много лет с тех пор, как Бриджит его целовала — к тому же тогда она принимала его за другого мужчину, за своего предполагаемого суженого, которого она ждала на берегу озера. Тогда она была ему нужна для того, чтобы родить ребенка. Теперь она снова нужна ему, но совсем для других целей.

Калами открыл дверь в свою комнату, и сердце у него екнуло: возле очага стоял Чадек, а Финон ставил на стол кружку и кувшин. Неужели южанина уже поймали?

— Какие новости, капитан? — спросил Калами, подходя к очагу Финон поймал его взгляд и покачал головой, ставя еще одну кружку рядом с первой. Калами проглотил упрек.

— Мы обыскали даже темницы, — ответил Чадек, сразу переходя к делу. — Если он еще здесь, понадобятся ваши способности, чтобы найти его. Я бессилен.

От злости вены на шее Калами вздулись. Он сплюнул в огонь. Плевок зашипел и стал испаряться, но раньше, чем от него ничего не осталось, Калами уже улыбался.

— Пусть ваши люди продолжают поиски. Он не мог уйти.

Раз уж Сакра снова оказался рядом с Бриджит, он ее одну не оставит. Он обязательно попытается найти способ встретиться с ней.

— Вы, похоже, ничуть не обеспокоены, лорд-чародей.

Калами разлил пиво по кружкам и протянул одну Чадеку, но тот лишь покачал головой.

— Ваши поиски не дадут ему времени и возможности выстроить новые планы, — объяснил Калами. — Если не поймаем до рассвета, к закату он точно будет наш.

Чадек ничего на это не сказал, но лицо его было тревожно.

— Что вас беспокоит, Чадек? — спросил Калами, глядя на него поверх кружки.

Тот забарабанил пальцами по поясу.

— Не нравится мне все это, Вэлин, — сказал он. — Слишком много ошибок для такого неспокойного времени.

Калами поставил кружку на стол и хлопнул капитана по плечу:

— Ваши инстинкты, как всегда, начеку. Но все под контролем, я вас уверяю.

Чадек недоверчиво взглянул на него. Из дальнего угла комнаты так же настороженно смотрел Финон. Калами едва удержался, чтобы не рассмеяться над ними обоими.

— Просто еще раз поверьте мне на слово, — сказал он.

Чадек снова пристально глянул ему в глаза, и если даже увиденное не вполне его удовлетворило, он не показал этого, сделал шаг назад, прижал руку к груди и поклонился:

— Все будет так, как вы сказали, друг.

Калами ответил на его поклон:

— Благодарю вас, друг.

Чадек ушел. Как только дверь за ним закрылась, Финон, сокрушенно качая головой, выбрался из ниши для слуг.

— Ты слишком рискуешь, оставляя Сакру на свободе.

— Я уважаю твое мнение, досточтимый отец, — смиренно сказал Калами, — но только так я смогу выставить Сакру виновником убийства императора.

Финон поджал губы, обдумывая его слова. Наконец он кивнул:

— Хорошая мысль. Это действительно разумно.

— Спасибо, досточтимый отец. — Калами хотел налить себе еще пива, но передумал. Время было позднее, и он уже начинал это чувствовать. А сделать предстояло еще многое. — Ты и твои люди готовы?

— Готовы, — твердо ответил Финон. — Мы все будем в перчатках, и я не развяжу ленту, пока мы не останемся одни в спальне императора.

В его голосе слышались гордость и решимость. Ему так давно было обещано, что престол Изавальты будет разрушен его руками! Его руками будет убит император, и в каждом слове Финона Калами чувствовал предвкушение.

— Очень хорошо. — Калами расправил плечи. — А теперь позволь мне побыть одному, досточтимый отец. Есть одно маленькое дельце, о котором мне нужно позаботиться.

Финон кивнул и исчез за ширмой.

Калами не требовалось многого. Он снял со стены драгоценное стеклянное зеркало и положил его на пол перед очагом. Из ящика, что стоял возле двери на балкон, были извлечены красная лента, три медные монеты и три серебряные.

Калами встал на колени возле очага. Серебряные монеты он выложил треугольником на зеркальной поверхности, а медные одну за другой бросил в огонь.

— Я беру эту красную нить, — он вдохнул слова в длинную ленту, — и вижу в ней тринадцать узлов. Каждый узел — имя, каждое имя — хворь на Ричику.

Пальцы Калами замелькали над лентой, легко и ловко завязывая узлы, а губы повторяли заклинания, снова и снова, пока слова не потеряли значения. Вскоре Калами уже казалось, что от огня поднимается смрад болезни, смешанный с запахом нагретого металла. Его мысленному взору явился образ спящей женщины…

Калами затянул последний узел:

— Вот слово мое, и слово мое крепко. Да несут ветры миров слово мое, да увидят звезды на небе, как стало оно явью.

Обгоревшее полено в очаге треснуло и развалилось, подняв целый фонтан искр. Калами протянул ленту к огню, чтобы падающие искры прожигали в атласе черные дыры. Горячие искры иголочками кололи руки Калами, но он этого не замечал.

Когда с этим было покончено, он аккуратно сложил ленту в висевший на шее мешочек, где хранились самые ценные талисманы.

«Теперь, Бриджит, у тебя никого нет, кроме меня, — подумал Калами. — Теперь ты моя».

Прикосновение к камню — это прикосновение к вечности, холоду и терпению. Это постоянное давление, которому сопротивляется древняя сила, сила земли и сила лет. Через камень трудно двигаться, ведь камень может ждать вечно.

Дерево — это смерть и память о жизни. Дерево — это воплощенное тепло и напряжение. Дерево тянулось, росло, формировалось. Дерево знает смену времен года и изменения живых существ, через дерево идти легко, потому что дерево жаждет перемен, а движение — это перемена.

Железо — холодное и невообразимо твердое. Железо послушно только приказам огня и мастерства, его нельзя тронуть, нельзя разжалобить. Железо держит, дергает, дерзит. Железо можно пройти через воздух.

Воздух — это скорость, жизнь и свобода. Рассеянный, нетерпеливый, податливый — воздух охотно расступается, готовый помочь, помучить, помешать, сделать все, что вздумается. Воздух — это пространство, чтобы вспомнить свое тело. Воздух отступает под давлением этой памяти и позволяет вновь стать самим собой.

Вновь обретя телесную сущность, Сакра рухнул на пол.

Долго, очень долго не было ничего, кроме боли. Кровь царапала вены, кости плющили суставы, сердце разбивалось о ребра. Но с каждым вздохом тело понемногу припоминало свою форму и назначение, а боль убывала, и в конце концов Сакра смог подняться на ноги и стоять, не падая от слабости.

Убедившись, что он стоит перед дверью императорского святилища, а сквозь окна льется серый свет снежного утра, Сакра на секунду ощутил гордость. Рассеявшись в пространстве, очень сложно удерживать направление. Еще сложнее, растворившись в камне, осознавать время, ибо камню нет дела до времени. В этом опасность подобных превращений. Сакра мог запросто затеряться в камнях и вернуться в свое обличье лишь через века, когда от дворца Выштавос не останется и воспоминания.

Однако его триумф был недолог. Он испарился, стоило Сакре осознать, сколько всего могло произойти за эти несколько часов.

«Бриджит! — мысленно воззвал он. — Что они с тобой сделали, пока я прятался в камне?» Тот факт, что Калами пытался наложить на нее приворотное заклятье, говорил о многом. Калами хочет взять ее под контроль. Для каких целей — можно было лишь догадываться. Такую силу можно использовать по-разному. Ясно одно: Калами хочет, чтобы Бриджит была подвластна ему, а не императрице. Это означает, что он собирается использовать ее для свержения Вечной империи Изавальты, а этого не случится, пока Ананда и Микель живы.

Сакра тихонько приоткрыл дверь и вошел в храм. Он надеялся, что дворцовая стража уже обыскала это место. Ему нужно время, чтобы поговорить с Хранителем до того, как начать игру в кошки-мышки — причем все кошки будут искать одну-единственную мышь, и этой мышью будет агнидх Сакра собственной персоной.

В храме было сумрачно. Сакра отступил в ближайшую нишу и, скрытый ее тенью, наблюдал, как Хранитель Бакхар суетится возле своих раскрашенных и позолоченных подопечных. За все годы, проведенные в Изавальте, Сакре довелось видеть не много людей, которые так серьезно относились бы к своему скромному титулу «Хранитель». Никогда никому другому Бакхар не позволял убирать, подметать и украшать это помещение, делая все только собственными руками.

В центре зала, на возвышении из черного и красного мрамора, Вышко и Вышемира охраняли своего служителя. Сакре пришло в голову, что, должно быть, создавший их художник хотел, чтобы боги казались милостивыми. Однако то, как торжествующе Вышко поднимал над головой копье, а Вышемира приветствовала входящих кубком и кинжалом, наводило на определенные сомнения в их намерениях.

Даже в священные дни новолуния всю работу Бакхар делал сам. Это он каждый день собственноручно мыл и одевал богов. Сегодня эта процедура ему еще предстояла. Сейчас же Хранитель был занят тем, что украшал зал свежими ветвями остролиста для вечерней церемонии.

Сакра улыбнулся про себя и вышел из своего укрытия на свет.

Бакхар словно окаменел — с поднятой рукой, сжимающей ветку падуба. Потом он медленно повернулся и когда увидел, кто перед ним стоит, опустил ветвь.

— Агнидх Сакра дра Дхирен Фанидрэла! — приветствовал он гостя, обращаясь к нему по полному имени, как было принято в Изавальте.

— Добрый Хранитель Бакхар, сын Якшима, внук Ростависка.

Сакра направился к центру зала и, прежде чем Бакхар успел напомнить ему об этом, поклонился богам. Когда Сакра выпрямился, Бакхар взглянул на него прищурившись, и в его взгляде были одновременно осторожность, одобрение и любопытство.

Однако Хранитель поспешно отвел глаза и стал перебирать оставшиеся побеги остролиста в поисках самой маленькой веточки, которую можно было бы положить к ногам бога Ньяватка — вырезанного из слоновой кости крохотного человечка, который сидел на корточках возле северного оленя.

— Я думал, ты нарушишь приказ об изгнании гораздо раньше.

— Сам удивляюсь, что так долго выдержал. — Бакхар двинулся к другой нише, и Сакра пошел рядом с ним.

В этом углублении богов не было, зато обнаружилась фреска с изображением священной рощи Вышемиры.

— Ты пришел сюда, чтобы обрести покровительство Вышко и Вышемиры? — Бакхар наклонился вперед, так что длинный нос почти коснулся раскрашенной стены, и осторожно смахнул с фрески невидимую пылинку. — Поскольку ты больше не входишь в число домочадцев, я не могу предоставить тебе убежище от имени богов.

— Я пришел, чтобы попросить об услуге, добрый Хранитель.

Эти слова наконец заставили Бакхара отвлечься от своих обязанностей. Он обернулся, и Сакра увидел его умные, проницательные глаза. Бакхар и правда был ревностным хранителем своих богов и богинь, но под личиной простодушного священника скрывалась другая правда, которая заключалась в том, что Бакхар был опытным и мудрым политиком.

— Что это за услуга?

— Моя госпожа в опасности.

Бакхар иронически усмехнулся и замахал на Сакру оставшимися ветками:

— Твоя госпожа в опасности с того самого дня, как появилась здесь.

— Нынешней ночью эта опасность увеличится до предела. Лорд…

Хранитель предостерегающе поднял руку:

— Не называй имен. Я не хочу их слышать.

— Это наивно, Хранитель.

— Но это все же лучше, чем угодить под арест, как Пешек.

— Пожалуй.

Последние несколько часов Сакра тешил себя надеждой, что Пешек все же сбежит после этого бесполезного разговора с императрицей. У него были друзья среди дворцовой стражи. Он мог это сделать. Но нет, такой благородный человек, как Пешек, никогда не воспользуется подобным способом.

Бакхар помрачнел:

— Его обвиняют в заговоре, и сама вдовствующая императрица будет свидетельствовать против него на основании слов лорд-мастера Уло.

— Знаю.

Бакхар подошел к мраморному пьедесталу и положил последние ветви остролиста к ногами главных богов. Затем поднял голову и взглянул на них. Неизвестно, что он надеялся там увидеть.

— Суд будет после праздников.

— Я так и думал, — кивнул Сакра.

— Ну что ж, — вздохнул Бакхар. — Это, пожалуй, не самое подходящее место для подобных разговоров. — Он огляделся, но вокруг никого не было, кроме них самих и изваяний. — Кто-нибудь может зайти сюда посоветоваться с богами.

Бакхар поцеловал краешек одежды Вышко, потом Вышемиры, а потом сделал Сакре знак следовать за ним. Не оглядываясь, Бакхар прошел в ризницу и закрыл за собой дверь. Это была не та комната, где хранились одеяния богов — она всегда была заперта на замок, и Бакхар никогда не впустил бы туда такое святотатственное существо, как Сакра. В комнате, куда Бакхар привел своего гостя, переодевались для различных церемоний священнослужители. Все стены в ней были увешаны зелеными и белыми одеяниями, приготовленными для вечернего праздника.

Бакхар с блаженным вздохом уселся на деревянную скамью:

— Ну а теперь, агнидх Сакра, в этой величественной обстановке расскажи, что тебе от меня нужно.

Сакра поклонился:

— Мне нужно воспользоваться вашей внешностью и вашей ролью сегодня вечером, чтобы быть рядом со своей госпожой.

— Нет, — покачал головой Бакхар, глядя на Сакру своими совиными глазами.

— Но, добрый Хранитель…

— Нет. — В этом коротком слове звучал решительный и окончательный ответ. — Даже если бы это не был священный праздник Даже если бы то, что ты предлагаешь, не было чудовищным оскорблением этого святого места и тех, кому я служу. Ты ведь и сам знаешь, что мне запрещено якшаться с магией.

Сакра нетерпеливо выслушал этот праведный отказ.

— Хранитель Бакхар, говорю вам, этой ночью может наступить конец всему, — сказал он. — Ваш лорд-чародей привез в Изавальту новую силу. И собирается использовать ее, чтобы избавиться от моей госпожи и, по-видимому, от вашего законного императора.

Бакхар сделал кислую мину:

— Нехорошо запугивать старика.

— Да, — согласился Сакра. — Но для того, чтобы испугаться, есть все основания. Войска Хун-Це ждут на границе, готовые воспользоваться тем хаосом, что наступит в случае смерти императора. Ваша императрица, из-за своей преждевременной дряхлости, станет пешкой в игре Калами. — Сакра склонился над ним так, чтобы Хранитель не мог отвернуться. Он заставит старика увидеть, заставит его понять. Сейчас не время камня и даже не время железа. Наступило время воздуха, когда все меняется, все в движении и не на что опереться.

— Ваш дом, дом ваших богов, завис над краем пропасти и готов в нее рухнуть, если в ближайшее время ваш законный правитель не исцелится. Если Ананда умрет сегодня ночью, этого не произойдет никогда.

Бакхар огладил длинную белую бороду:

— Вышко и Вышемира защитят свой дом, если потребуется.

— Неужели они позволили бы мне лгать в своем храме? — парировал Сакра.

Губы Бакхара сложились в тонкую усмешку. Он помахал пальцем перед лицом Сакры:

— Семь Матерей научили тебя хитрости!

— Это жизнь при дворах двух государств научила меня хитрости. — Сакра тяжело опустился на скамью рядом с Хранителем. — Я не могу встретиться ни с императрицей Анандой, ни с ее фрейлинами. Я не могу подкупить стражу. Я не могу освободить лорд-мастера Пешека. Вы — моя единственная надежда, Хранитель Бакхар. Ананда ведь не только моя госпожа, но и ваша законная императрица.

— Она была еще такой юной, когда это произошло, — пробормотал Бакхар в бороду.

Сначала Сакра подумал, что Хранитель говорит об Ананде, но, увидев ласковую грусть на его челе, понял, что речь идет о Медеан.

— Когда с войной было покончено и мирный договор подписан, она пришла сюда и встала на колени перед Вышко и Вышемирой. Она умоляла их освободить ее от этого бремени, сделать кого-нибудь другого ответственным за Изавальту, потому что она слишком слаба. — Бакхар покачал головой и задумчиво провел рукой по висевшему на стене облачению. — Но этого не произошло, и она вообще перестала сюда приходить.

— Мы все выполняем свой долг, и никто не может освободить нас от этого.

Бакхар покачал головой:

— Да, я думал, она поймет это, после того как Каача… — Он взмахнул рукой, не окончив фразы. — Но в глубине души она все еще надеялась и, думаю, надеется до сих пор.

Теперь настало время использовать главный козырь. Сакра приберегал его напоследок. Если он не сработает, если Хранитель не поверит даже этому — все пропало.

— Но если она на самом деле хочет сложить с себя бремя власти, почему бы ей не освободить от чар своего сына?

Бакхар окаменел:

— Вы же не думаете…

Сакра промолчал.

— Речь идет о наследовании престола, — отчеканил Хранитель. — Вышко и Вышемира не позволили бы своей дочери так поступить.

— Хранитель Бакхар, я восхищен твердостью вашей веры. — Сакра расправил плечи. Не железо, не камень — воздух. Только воздух, и в нем нельзя укрыться от очевидного, как бы ни хотелось. — Но она же вас и ослепляет. Мы с вами прекрасно знаем, что боги дозволяют своим чадам творить любые преступления, особенно когда эти чада забывают о вере.

— Нет, — повторил Бакхар. — Я не могу поверить тому, что ты говоришь о Ее Величестве.

— Хранитель Бакхар, вы знаете, в каком состоянии рассудок императрицы. Вы всегда были Ананде добрым другом, почему же вы не хотите меня послушать?

Сакра увидел на лице Бакхара выражение беспомощности, и внезапная догадка заставила его вскочить на ноги.

— Нет!

Хранитель лишь пожал плечами и отвернулся:

— Мне очень жаль.

— Вы не хотите мне помочь лишь потому, что я и моя госпожа — хастинапурцы! — произнес Сакра то, что не решался сказать Хранитель. Внутри него все клокотало от гнева. Пришлось отвернуться, чтобы Бакхар не увидел его перекошенного от ярости лица.

— Я был здесь, когда Каача творил свои злодеяния, — услышал он голос Бакхара. — Когда он в конце концов был свергнут, я принес клятву верности императрице Медеан и до сих пор верю в силу этой клятвы.

Хранитель помолчал, а затем продолжал чуть спокойнее:

— Интересы твоего народа не совпадают с интересами моего. Как я могу ради тебя предать свою императрицу?

— Ваша императрица — Ананда! — Сакра ударил кулаком по стене. Не чувствуя боли, он обернулся и взглянул в упор на изумленного Хранителя. — Вот вы все говорите: Каача, Каача… Я тоже могу кое-что рассказать про Каачу.

Сакра потер ушибленную руку.

— Каача был просто пешкой. Даже меньше чем пешкой — марионеткой. Его гордыня и высокомерие были теми ниточками, за которые дергал колдун по имени Ямуна. Ямуна позабыл о службе отчизне и вместо этого сам устремился к власти.

— Мы знаем о Ямуне, — невозмутимо заметил Хранитель.

— Не думаю. — Сакра пытался сдерживаться, но тщетно. — Если бы вы действительно знали, вы бы знали и то, как жестоко я проклинаю его имя. Он возомнил, что ему удалось поймать то безграничное, что всегда стоит выше нас, смертных, независимо от того, как глубоко волшебство укоренилось в наших душах. Это ваши предки могут становиться богами, — он махнул рукой на дверь, ведущую храм, — мои же — нет. Подобные устремления запрещены законом данным нам Семью Матерями, но Ямуна презрел этот закон. — Сакра медленно опустил руку, пока она не начала дрожать. — Он забыл о том, кто он такой, забыл свою природу, а в результате Ананда ходит рука об руку со смертью с того самого часа, как переступила порог этого дома.

Лицо Бакхара осталось каменным:

— Обожествление — дар свыше. Это чудо, а не цель, к которой можно стремиться.

— Неважно. — Сакра нетерпеливо взмахнул рукой, но потом опомнился и заставил себя успокоиться. Это тяжело — быть камнем и железом во времена воздуха. Это слишком тяжело, но он должен заставить этого человека понять. Сакра сделал глубокий вдох. И потом, пора бы уже перестать думать о камне, железе и воздухе. Нужно очистить мысли от колдовского следа и сосредоточиться, не то завтра утром Ананда останется одна.

— Поймите, я не служу Хастинапуре, — спокойно сказал Сакра. — Я служу только Ананде. А она хочет стать законной и справедливой правительницей Изавальты. Вот за что мы боремся уже пять долгих, холодных лет. — Он развел руками. — Но она почти готова сдаться, потому что устала и боится, а тут еще новое оружие, направленное против нее.

Его руки непроизвольно сжались в кулаки, но Сакра через силу разжал ладони. Непозволительно представать в таком виде перед Хранителем. Тот и так, наверное, самого скверного мнения о его нраве. Воздух… Гневные слова ни в чем не убедят Бакхара. Ну почему на ум приходят лишь они!

— Вы придумали столько небылиц, что уже не можете за ними разглядеть очевидной реальности: ваша императрица в молодости приняла неумное и опасное решение, которое стоило людям жизни Она не признается в этом самой себе и цепляется за свою ошибку, как за спасительную соломинку. Когда же вы наконец откроете глаза!

Бакхар покачал головой. Сакра видел, что Хранителю хочется опровергнуть эти обвинения, но этот честный по сути человек не может найти подходящие слова.

В конце концов Хранитель произнес:

— Я и не предполагал, что ты такого о нас мнения.

Сакра глянул исподлобья:

— А какого я должен быть мнения?

— Ну, например, тебе не приходит в голову, что каждый из нас, точно так же как и ты, пытается верно служить своим правителям и своим богам? — поинтересовался Бакхар.

— Что касается вас, добрый Хранитель, я в этом не сомневаюсь. — Сакра грустно улыбнулся. — Но не просите меня думать так же о Калами.

— Лорд-чародей — не изавальтец, — быстро возразил Бакхар. — Он с Туукоса.

Сакра вынужден был отвернуться: он не хотел, чтобы Бакхар заметил мелькнувшее в его глазах отвращение.

— Ну что ж, тогда вам нужно решить, что вам ненавистней — Хастинапура или Туукос. — Сакра протер глаза, пытаясь стереть разъедавший их гнев.

— Возможно, — мягко сказал Бакхар, — мне было бы спокойнее, если бы ты выказывал больше почтения к этому дому.

«Так вот оно что… Дело не в моем народе, и даже не в Ананде. Дело во мне и в тебе».

— Вы не хотите мне помочь, потому что я никогда не целовал подол Вышко?

— В отличие от своей госпожи.

Очевидно, Хранитель не знал об алтаре в одной из комнат Ананды.

— Моя госпожа обязана это делать. Ваши боги — теперь и ее боги. Я же пока что свободен и имею право поклоняться Семи Матерям и больше никому.

Бакхар ничего не ответил. Он вновь принялся теребить складки висевшего на стене одеяния, словно пробуя на ощупь переплетение нитей Сакра подумал, что это, должно быть, церемониальное облачение Хранителя. О чем он сейчас думает? О храме, о своих обязанностях?

— Говорят, у твоей госпожи есть двойник, — наконец вымолвил Бакхар. — Говорят, что этот двойник живет в Хастинапуре, в императорском дворце — как жила бы там принцесса Ананда. Еще говорят, что эта девушка ведет такой же образ жизни, как Ананда, молится и поклоняется своим богам вместо нее.

— Это правда, — подтвердил Сакра. — В этом смысле все почести соблюдаются, и когда придет время, душа Ананды отправится к своим богам.

Но, взглянув на Бакхара, Сакра понял, что тот имел в виду.

— Так вот в чем, оказывается, дело! Раз ни один из нас по-настоящему не поклоняется тем, кому служите вы, значит, нам нельзя доверять. Так?

Бакхар ничего не ответил. Ну как этот человек, такой мудрый, такой честный, такой искушенный в придворных делах, как он может не замечать того, что творится за пределами этой золоченой клетки? Как он может сидеть здесь и твердить, что отказывается спасать свою страну, потому что Сакра падает ниц не перед теми статуями!

Так они стояли друг против друга, и Сакра точно знал, как положить конец этому бреду. Он должен просто войти в храм, упасть на колени перед статуями Вышко и Вышемиры и сделать все, что полагается. Матери позволят. Матери простят. Ведь главный долг Сакры — защита их дочери, Ананды.

И тем не менее он не мог двинуться с места.

«Так кто же из нас упрям и слеп?» Сакра стиснул зубы.

— Вы сказали, что императрица давно перестала бывать здесь?

Ответом ему было молчание.

— Наверное, ей достаточно совершать надлежащие действия в надлежащие дни, — сказал Сакра, прекрасно сознавая, что эти слова — игра с огнем. Если Бакхар выйдет из себя, ему уже ничего не добиться. Однако он продолжал: — Но она не делает даже этого. А раз так, разве Ананда менее набожна?

От этих слов Бакхар пригнулся, словно от удара. И Сакра ударил еще раз:

— Мне кажется, вы просто боитесь.

— Есть чего бояться, — едва слышно прошептал Бакхар. — Не ты один провел всю жизнь при дворе. Я боюсь развала империи. Я боюсь, что перевернутся представления о том, где добро, а где зло.

В его словах не было пафоса, только унылая констатация.

— С малолетства я слышал рассказы деда о кровавых распрях и тиранах. Я не хочу, чтобы эти времена вернулись.

— Но чем дольше вы будете бездействовать, — возразил Сакра, — тем быстрее эти времена настанут.

Бакхар прикрыл глаза.

— Подожди здесь.

Он встал, но сгорбленная спина так и не распрямилась. Только теперь Сакра заметил, как стар Хранитель. Медленно передвигая дрожащие ноги, Бакхар вышел из ризницы и плотно закрыл за собой дверь.

Сакра с минуту отрешенно смотрел на простую деревянную поверхность двери. А потом, сознавая, что грубо нарушает уединение Хранителя, приоткрыл дверь и заглянул в щелку.

Бакхар лежал, простершись ниц, у ног Вышко и Вышемиры. Его губы шевелились, но Сакра не мог разобрать слов: до него доносилась лишь сплошная нескончаемая череда согласных. Затем Бакхар принялся биться лбом об пол и шептать что-то еще настойчивее, очевидно, о чем-то умоляя своих богов.

И тут прямо перед Бакхаром на пол упало что-то красное. Поначалу Сакра подумал, что это ягодка остролиста, но вглядевшись получше, понял, что это капля красной жидкости. Вслед за первой каплей упала вторая. Бакхар тоже заметил это, и глаза его округлились от изумления. Он поднял голову и уставился на кинжал Вышемиры.

По стальному лезвию тянулась тоненькая струйка крови. На пол бесшумно упала еще одна капля. На лице Бакхара застыло выражение священного ужаса. Он протянул руку и кончиками пальцев коснулся обагренного чудесной кровью клинка, а потом прижал их к губам, исступленно закрыв глаза.

Потом кровь исчезла — и с кинжала, и с пола. Но когда Бакхар поднялся на ноги и направился к ризнице, на его губах виднелись алые пятна.

Сакра отступил назад, но даже не попытался прикрыть дверь. Он не мог запятнать эту священную минуту даже мелким обманом.

Бакхар взглянул на Сакру, но мысли его были далеко.

— Я не могу позволить тебе занять мое место во время самой церемонии, — сказал Бакхар тихо, но отчетливо. — Ты не смог бы даже как следует начать обряд. Но сразу после того, как ритуал закончится, ты можешь прийти сюда и делать все, что считаешь нужным.

Сакра поклонился в знак уважения и доверия:

— Спасибо, добрый Хранитель.

Бакхар кивнул, а Сакра поклонился на изавальтский манер и оставил Хранителя одного. Сейчас Бакхар вряд ли нуждался в его обществе.

Проходя мимо изваяний Вышко и Вышемиры, Сакра замедлил шаг.

«Матери простят», — подумал он, и порывисто наклонился, чтобы поцеловать одеяние Вышемиры.

Капля упала ему на ладонь, и он в ужасе отшатнулся. Но вместо крови на ладони сияла капля воды — чистой и прозрачной. Сакра поднес руку к губам, как это делал Бакхар, и почувствовал соленый вкус слезы бога.