Наше величество Змей Горыныч

Глава 9
МЕЗОНИНА ДА ФОНТАНАРИЯ – ВЕЩИ В ХОЗЯЙСТВЕ НУЖНЫЕ

Старшая царевна теперь в избе Иванушки-дурачка жила. Конечно, простой та избенка была да на хоромы царские вовсе не похожей, но Василиса этого и не замечала. А где ж ей заметить, если у нее целый книжный шкаф непрочитанной литературы? Тот, что от Горыныча в приданое получила. И то удивительно, как поесть вспоминала. Впрочем, из Иванушки-дурачка муж хороший получился, заботливый. И поесть сварит, и супругу заумную едва ли не с ложечки накормит. А сам счастлив – Василиса ему книжки интересные вслух читает. А чего еще для мира да согласия супругам надобно?

Марья Искусница тоже жизнью довольна была. Чего бы она ни задумала, все Садко одобрял и поддерживал. Марья стала супругу первой помощницей в делах, от того коммерческий доход купца намного вырос. Жили они в царском тереме – это когда в Лукоморье ненадолго наведывались. А пребывая в разъездах, семейство купеческое больше шатрами да постоялыми дворами пользовалось. Понятно, что Василисе с ее книгами такой образ жизни не подошел бы, да и Елене, у которой нарядов целая комната, тоже, но Марья Искусница довольна была. А чего ей беспокоиться, если все ее имущество – ящик с инструментами?

Елена Прекрасная в замужестве и того краше стала, но красоту свою не акцентировала. Она вдруг в себе другое качество обнаружила, в котором ранее, на фоне смышленых сестриц, ей было отказано. Воевода Потап с таким удовольствием, с таким вниманием слушал ее речи, что Елена вдруг себя не только прекрасной почувствовала, но еще и умной. И носилась она с вновь обретенным качеством, как кошка с салом носится. А еще младшая царевна, к своему удовольствию, обнаружила, что в воеводином доме она является полновластной хозяйкой, и взялась порядки в нем наводить. Правда, порядки эти и модернизации производились согласно политесу, на иностранный манер, но Потап на все соглашался, лишь бы жена счастьем да довольством светилась. Баловал он Еленушку и не стеснялся этого.

А вот царь Вавила заскучал. Дочки замуж как повыскакивали, так видеть их реже стал. Привык, что в тереме всегда шумно и весело, а без детушек-то дом словно вымер весь. И хоть навещали его дочки частенько, а все не то что вместе жить. Власий с семьей погостить приезжал, внука привозил – так царь Вавила ненадолго развеялся. Но потом сына проводил – и снова печали предался. Одолевало временами Вавилу одиночество. Но государственные дела долго хандрить не давали, да и других занятий у царя было предостаточно. Только теперь Вавила осознал и прочувствовал, каково было бы ему, если б отдал дочек в заграницы замуж. И радовался, что все так хорошо получилось, а зятьев привечал да любил. Частенько случалось собраться вчетвером то на охоту, то на рыбалку, а то и в поход к дальним границам.

Вот и сегодня выдался свободный день, который решили посветить рыбной ловле. Сидел царь на берегу лесного пруда, смотрел на неподвижный поплавок да с зятьями разговаривал.

– Ну и как вам жизнь семейная? – вопрошал он.

– Хорошо, – первым ответил на царский вопрос воевода Потап. – Елена нежна, добра, красива.

– Глупа… – добавил Иван-дурак, одновременно вытаскивая из пруда зеркального карпа.

У остальных рыбаков поплавки не двигались, будто уснули. Это было непонятно, потому что на одном месте сидели – у Ваньки клюет, а остальных рыба почему-то игнорирует.

– На себя посмотри, – огрызнулся было Потап, но потом махнул рукой и рассмеялся. – И пусть! Я на думском совете больше молчу, супротив бояр не оратор, и то бывает, пока все государственные дела обсудим, голова разболится. А домой приду, посмотрю на Елену – бегает, что-то щебечет. И так же мне приятно любоваться ею! И думать рядом с ней не надо. Смотрю и умиляюсь – до чего же она у меня глупенькая!

– И ты, видно, Потап, поглупел вместе с ней, – рассмеялся купец Садко. – Такую охалину над избой выстроил!

– Ну… почему бы не побаловать жену? – Потап улыбнулся, вспомнив, сколько удивления и недоумения в Городище вызвала перестройка дома, которую затеяла Еленушка. – И не охалина это вовсе, а мезонина, ежели на хранцузский манер. А ежели на аглицкий – то солярия, для чаепития, значится. Мне и самому не нравится, но Елена со слезами просила, говорит, мол, по последней хранцузской моде. Вред один от этих хранцузишек, так руки и чешутся пойти на них войной. Понавыдумывают чего ни попадя, а мы тут страдаем.

– А отказать не мог? – поинтересовался царь Вавила, тоже не одобряя причуды младшей дочки.

– Не мог. Не выношу ее слез. – Потап вздохнул. – Да и права она. Из царского терема да в мой дом – все равно что в казарму. Да мезонина еще ничего, не страшно. Еленушка во дворе фонтанарию устроить вздумала… Что делать – ума не приложу!

– Я тут думал, и чего это Елена Прекрасная целыми днями на сторожевой вышке сидит? Оказывается, она в Лукоморье теперь главный дружинник! – Садко не упустил случая подшутить над родственником, подначил Потапа. – А фонтанарий – вещь в хозяйстве нужная, так что зря ты, воевода, переживаешь!

– Просвети, Садко, – попросил Потап, – а то я всю голову сломал, ум за разум заходит уже, а полезности от того фонтанария так и не нашел!

– Лягушек супружница твоя разводить собирается, – сказал Садко и, глядя на вытянувшееся лицо воеводы, рассмеялся. – А что, будет тебя лягушатиной кормить согласно хранцузскому обычаю! Ежели уж жить на заграничный манер – то полностью!

– А моей Василисе все равно где жить, лишь бы книги были, – похвалился Иван-дурак. – И никаких мезонинов с фонтанариями ей не надобно!

– Жаль мне тебя, Ванюша, – сказал царь-батюшка. – Ведь старшенькая у меня только грамоте и умеет – ни сварить, ни сшить, ни соткать.

– Зато столько сказок знает – не переслушаешь! А все остальное я сам сделаю, чай, руки на месте. И опять-таки, если бы не я, с голоду померла бы, по своей премудрости она поесть забывает… – Тут поплавок снова задергался, по воде заелозил. Иван удилище дернул и вытащил из пруда крупного карася.

– Говорят, кому с женой не везет, тот в охоте да рыбалке удачлив, – снова съехидничал Садко, с завистью поглядывая на рыбину. – Да оно и понятно – Василиса покушать шибко любит!

– А ты, Садко, не дерзи, тебе с женой больше всех повезло, – вступился за Ивана царь Вавила.

– Да, батюшка, Марья, конечно, искусна в делах, но больно уж ревнива, – вздохнул купец. – Ни на минуту от себя не отпускает. Ей, конечно, все равно где жить, но в дороге она из любого подручного материала дом сделает, а как же походная романтика? А когда телегу самоходную смастерила, то совсем туго стало. Телега огнем пышет, а Марья знай себе дрова в топку подбрасывает. Мне эта самоходка страшнее десяти Змеев Горынычей будет, но не покажешь же супруге, что страшно?

– Интересно, а нашел ли Горыныч сродственников? – задумчиво произнес Вавила, вспомнив Змея. Он за поплавком уже и не следил, на спину улегся да облака рассматривал. Одно облако больно змея формой своей напоминало. – Хорошо, если б нашел. Так-то он мужик неплохой, хоть и в трех личностях одновременно пребывает.

– А ну как вернется он, да не один? Приволочет родни трехголовой без счету, что тогда делать будем? – спросил воевода, после царевых предположений озаботившись безопасностью государства.

– Вряд ли, – лениво ответил разомлевший на солнышке царь. – Зачем они с места обжитого сниматься будут? Скорее всего, он там и останется.

– Так я тому только рад буду, – проговорил Потап, – в интересах государственных оно лучше.

– Кстати о государстве… – Садко вдруг заметил, что поплавок задергался. Он потянул удилище, но на крючке только комок тины болтался. Купец в сердцах удочку в сторону кинул да снова с завистью посмотрел, как Иванушка-дурачок рыбу из пруда вытащил. На этот раз дурню попалась знатная щука. – Везет тебе, Ваня, – сказал Садко, – то ли с Водяным в дружбе пребываешь?

– Ты о делах государственных говорить начал, – напомнил Потап.

– И точно. – Садко достал из кармана письмо и подал царю Вавиле. – Урюк Тельпек передал, лично в руки тебе доставить наказывал.

– И-ех, дела, дела… – Вавила нехотя поднялся, траву да сор с рубахи стряхнул. – Пойдемте в Городище. С хызрырского только Василиса Премудрая прочесть может.

Садко и Потап тоже на ноги поднялись, а Иван-дурак пожелание проигнорировал.

– Ты что это, Иван? – спросил Вавила.

– Да я, царь-батюшка, в делах государственных не помощник. Я лучше рыбки еще половлю.

Василису Премудрую долго искать не пришлось. Царевна на краю колодца сидела – Водяного английскому языку обучала.

– Герла – девица, вуман – баба, вайфа – супружница законная, – повторял вслед за ней Водяной, заучивая сложные слова.

– Понятно, почему Ивашке на рыбалке такая удача валит, – только и присвистнул Садко. – Слышь, Водяной, а механике научиться не желаешь? Марья тебя быстро к делу инженерному приспособит!

– Зачем мне это? – пожал плечами Водяной. – Я же не в институту полутехническую поступать собираюсь, а к Ундине Аглицкой свататься!

На том урок Василиса закончила да в терем царский пошла – письмо от хана Хызрырского читать. И другие царевы дочки тоже присоединились. Марье все равно было, что хан Хызрырский пишет, она рядом с мужем побыть хотела… А Елена Прекрасная просто не могла что-то пропустить, а потом сгорать от любопытства.

– «Государь белый царь! – начала читать Василиса, предварительно прочистив горло кашлем. – Младший брат твой Урюк Тельпек привет тебе шлет! Прослышали мы от верных людей, что вдовствуешь ты давно и большой телесный ущерб от этого имеешь. Однако ж видели, что весь досуг свой и всю жизнь свою посвятил ты воспитаниям прекрасных чад своих – царевича мощного Власия… Якши джульбарс!…»

– Батюшка! – воскликнула Елена Прекрасная, перебивая чтение. – Да что ж это он братца нашего собакой обозначил?!

– Это почему ж собакой, доченька? – полюбопытствовал царь, не уловив никакой связи с прочитанным в вопросе дочери.

– Ну как же… – Елена лобик с трудом наморщила, будто что вспомнить пыталась. – У нас же собак таким именем называют!

– Вот дура, – прыснула со смеху Василиса, – джульбарс по-ихнему, по-хызрырски, означает хорошего охотника на зверя лютого – тигру полосатую!

– Ладно, Василисушка, не отвлекайся, дальше читай, – попросил Вавила. Ему очень интересно было, чем письмо то закончится. Давно уж царь повадки степных соседей выучил и знал, что чем больше похвал да лести, тем серьезнее будут запросы. А уж это послание прямо-таки из одних похвал и состояло!

Василиса Премудрая тут же выполнила отцовскую просьбу и продолжила чтение:

– «И премудрой царевны Василисы, которая умностию своей превзошла царицу Бадшебу»… По-лукоморски Бадшеба та царицей Савской. зовется…

– Каков невежа этот Урюк Тельпек! – снова вмешалась в чтение младшая царевна. – Опять он оскорблениями разбрасывается!

– Да где ж ты оскорбления усмотрела, Еленушка? – спросила старшая сестра, удивленная Елениным негодованием.

– Ну как же, – Елена взмахнула руками, сильно жестикулируя, – всем известно, что у царицы той Бадшебы Савской ноги были кривые да волосом поросшие! Это ли не оскорбление, сестрица?!

– Клевета это, – успокоил младшую царевну царь Вавила. – Бадшебка Савская шибко государственной деятелькой была, придраться тут не к чему! Вот и придумали враги недостаток, какой проверить по причине длинных юбок возможности не было. Читай дальше, Василисушка!

– «Да преискусную царевну Мариам, которая искусством своим превзошла Адонирама, архитектора храма Соломонова»… – Тут Василиса паузу сама сделала, ожидая от младшей сестрицы возмущения. Но Елена промолчала, не знала она ни Соломона, ни Адонирама, а потому сказать ей было нечего. – «Да прекрасную царевну Елену, которая красотой и умом своими далеко позади ту Елену Грецкую оставила, по причине которой война Троянская произошла и благодаря коей поэт грецкий Гомер свои знаменитые поэмы написал».

– Совсем совести у хана того нет, даром что данник твой! – При этих словах Елена уже на визг сорвалась.

– А тут что не нравится?! – возмутилась Василиса, нахмурясь.

– Он же распутницей меня обозвал!

– В каком же месте, Еленушка? – поинтересовался Вавила, снова не усмотрев связи между письмом и дочкиным возмущением.

Елена вопрос отцовский буквально поняла, а потому так же прямолинейно и ответила:

– А ты, батюшка, сам не знаешь, в каком месте распутство заводится?

Царь только крякнул, сетуя на скудоумие младшенькой, а та от обиды остановиться не могла, выплескивала возмущение:

– Ну как же! Всем известно, что та Еленка Грецкая мужа законного бросила, из-за чего Трою под фундаменту самую срыли, со всеми мезонинами и фонтанариями! – Негодованию младшей царевны не было предела.

Тут Василиса Премудрая язык прикусила – вспомнила, как сама же сестрице о той войне рассказывала, чтобы погасить зависть к древней сопернице. А то Еленушка сильно мучилась, когда услышала, что та Елена красивее ее самой была.

– Нет, батюшка, – решительно сказала Елена Прекрасная, – ты этого невежу наказать должон! Уж пусть я лучше дурой слыть буду, чем сравнивать меня с бабой аморальной, которая законов нравственных соблюсти не может!

– Это он иносказательно выразился, – попытался успокоить Елену Потап, впрочем, возмущением супруги очень довольный.

А Василиса снова читать стала:

– «Теперь же дошли до нас сообщения, дорогой брат наш, белый царь Вавила, от младшего брата моего Цыряна Глодана, коий на свадьбах детей твоих был. Помнишь ли ты, царь Вавила, как упился он да на жеребца своего Йылдырыма вскочить пытался, но сколько раз ни вскакивал, столько раз, увы, и падал? Чем премного тебя и дружину твою развеселил. Мы же по случаю бракосочетания детей твоих шлем подарки. Царевичу Власию – скакуна ахалтекинского белой масти, по нашему обычаю именуется этот жеребец Йылдыйрьый».

– Да уж, развеселил-то тогда Цырян Глодан нас преизрядно, – с удовольствием вспомнил тот случай царь Вавила. – И не столько тем, что с коня падал, сколько тем, что кличку конскую выговорить не мог – язык шибко у Цыряна Глодана после медов хмельных заплетался. Все-таки хмель на нас по-разному действует – я вон после меду с одного разу выговорил.

– Ох и намучаемся мы с подарком таким, – высказал мнение воевода Потап.

– Это почему ж? – удивился Вавила.

– Так у степняков кони только на свое имя откликаются, – напомнил Потап. – Ведь на свадьбе почему каган Тмутараканский падал? Потому что спьяну забыл, как коня обозвать надо. Вот тот и показал характер. А этого ахалтекинского так зовут, что и не выговоришь. – Воевода нахмурился и попытался произнести конское имя: – Ир… Быр… Гыр…

– Не так, Потапушка, – рассмеялся Вавила, – надо сказать Ыр… – тут царь запнулся, – рыйб… дыйр… Н-да… Ну-ка, Садко, ты попробуй!

– И даже пробовать не буду, – замотал головой Садко, – у меня язык гибкий да пластичный от деятельности рекламной. И что ж я его грубостным словом таким ломать стану?

– А чего там ломать?! – Вопрос этот Иван-дурак задал. Он с рыбалки только возвратился да в терем царский сразу пожаловал, чтобы уловом похвалиться. И о чем спор идет, краем уха услышал. – Йылдыйрьый, – выговорил он легко и без запинки.

– Вот и хорошо, – одобрил царь Вавила, – пока Власий коня того в Ирий не заберет, ты при подарке конюхом будешь.

Настроение у Ивана сразу погасло, а сам виноват – нечего было дураку в разговор влезать! Василиса на мужа сердито взглянула да продолжила чтение:

– «Царевне Василисе обоз книг и рукописей, которые прадед мой на растопку пустить не успел, а книги те преизрядные, в хороших переплетах, да только при жизни нашей кочевой немножко поистрепались. Ну да главное не оболочка, а сущность их. Царевне Мариам шлем колесницу железную работы китайской, которую прапрадед мой в поход за Великую стену китайскую приобрел, да при перевозке через страшные пустыни Гобийские колеса немного порастерял. Колесница та для полетов по небу предназначенная была, да крушение потерпела. Погиб тогда при крушении первый китайский летчик и еще двадцать кочегаров, что огонь в топке поддерживали. Потому китайский мандарин колесницу и продал за бесценок прапрадеду моему».

– Ну колеса справить – проблемы в том нет, – впервые высказала заинтересованность Марья. – Китайской работы колесница денег больших стоит, даже совсем сломанная.

Прежде чем дальше читать, Василиса на младшую сестру лукаво глянула да улыбнулась, угадывая ее реакцию на следующий подарок хана.

– «А царевне Елене дарим стадо кобылиц дойных, чтоб могла принимать она ванны из молока конского и красота ее вовек не увядала».

– Батюшка! – взвизгнула обрадованно Елена Прекрасная. – Ты на Урюка Тельпека войной не сразу иди, погоди, пока подарки доставят! Сама Клеопатра ванны молочные пользовала, оттого и красавицей слыла!

– Ну слыть-то она слыла, а вот была ли? – поинтересовалась Марья Искусница, но Елена насмешки ироничной не поняла по причине своей дремучей необразованности. Она про ту Клеопатру-то и слышала, что в связи с косметологическими процедурами.

– Ежели тех кобылиц так же нецензурно обозначили, как жеребца подарочного, то мы не то что на ванну не надоим, но и чтоб лицо ополоснуть вряд ли, – сказал воевода Потап, мысленно все еще слово трудное – Йылдыйрьый – выговорить пытаясь.

А старшая царевна уже дальше читала:

– «К самой свадьбе подарки прислать мы не смогли, потому что людишки младшего брата моего Цыряна Глодана по дурости своей посольство наше захватили да людей моих немножко прибили. Паки на первое перейдем. Разлетелись дети твои из гнезда твоего, старший брат мой, царь Вавила, как орлята подросшие. Остался ты один, чаю, горюешь сердечно и в утешении нуждаешься. Подумали мы тут всем курултаем своим и решили предложить тебе в жены сестру мою младшую, княжну Кызыму. Красотой она преизрядная, волосы длинные черные, глаза узкие черные. С малолетства на конях скакать приучена, с одного удара врага от плеча правого да до бедра левого пополам рассекает. Но в хозяйстве она хозяйственная преизрядно и власть мужнину понимает, и мужу женой очень ласковой будет. А подробно тебе нрав ее и красоту да хозяйственность опишет ближний боярин мой Ахмедка. Он же и портрет везет ее, китайскими мастерами пленными писанный. И подарки, кои выше заявлены, тоже с ним прибудут. Засим прими уверения в совершеннейшем моем почтении, братской любви и вечной дружбе. Младший брат твой, Урюк Тельпек».

После прочтения тишина установилась. Что и говорить, предложение серьезное. Жениться – это тебе не шутки шутить, а дело ответственное. Ну царь Вавила демократию шибко уважал, а потому вопрос тот на всеобщее обсуждение решил выдвинуть. Назначил он к вечеру думу боярскую собрать, чтобы предложение всесторонне рассмотреть.

Долго бояре совещались да спорили, но пришли наконец к однозначному выводу – сначала посмотреть портрет предполагаемой невесты, а потом уж и ответ давать.