Наше величество Змей Горыныч

Глава 4
МНОГОЯЙЦЕВЫЕ БЛИЗНЕЦЫ

Змей Горыныч во дворец хрустальный влетел, корову опустил и сам приземлился.

– Ну и зачем же ты, маленький, животину в дом приволок? – спросил его Дворцовый, только что начистивший в зале полы. – Чего скотина мучиться будет?

Корова только твердь под копытами почувствовала – сразу попыталась сделать шаг. Копыта заскользили и разъехались в разные стороны. Несчастная животина выпучила глаза, разинула в удивлении пасть и попыталась собрать ноги в кучу. Эффект получился обратный – теперь она ехала по скользкому хрустальному полу на брюхе и отчаянно мычала. А глаза у животины были выпученные и такие удивленные да несчастные, что Умник от сочувствия всхлипнул.

– Ладно, батя, погорячились чуток, – сказал Старшой и с укоризной взглянул на Озорника.

Средний брат глаза поднял, сделал вид, что потолок рассматривает.

– И то верно, – одобрительно кивнул Дворцовый, – поставьте где взяли, чтобы шуму не было, да и обвинений в том, что сын у меня на руку нечист, тоже.

Дворцовый говорил справедливые слова, оттого головы змеиные сникли. Братья смотрели в пол и виновато молчали.

– И потом, я так понял, что вы свататься полетели к царским дочкам, – Дворцовый посмотрел на распластавшуюся по полу корову и хмыкнул, – а это, как я подозреваю правильно, совсем не царевна. Даже очень не царевна! Я царских дочек с малолетства наблюдал. – Он погладил бороденку, снова хмыкнул и продолжил: – Так вот, они совсем по-другому выглядят, ибо безрогие.

Упрек был справедливым, и возразить Горынычу было нечего. Но Старшой вдруг рассмеялся, да и говорит:

– Ничего, тятенька, мы второй заход сделаем! В первый-то никого в тереме не застали, а к пруду лесному, где семейство царево в тот момент отиралось, приземлиться не додумались!

Повернулся Змей и, с боку на бок переваливаясь, пошел было к балкону, чтобы задуманное в жизнь претворить. Но Дворцовый остановил его:

– Ну куда ж ты без подарков-то? Не положено с пустыми руками к невестам лететь!

Для Дворцового его сыночка самым лучшим был, и потому у него даже и мысли не возникло, что такой красавец, как Горыныч, может получить от ворот поворот. Скорее он считал, что это царевны не слишком хороши для его воспитанника. А потому, не сомневаясь ни капельки, приготовил он сундук добра – подарки девицам туда сложил. И чего там только не было! И платья заморские, золотом и серебром расшитые да разукрашенные самоцветами. И венцы на голову заграничные, какие диадемами зовутся. А уж бус, и монист, да перстеньков с серьгами – и вовсе без счету.

– Вот, – похвалился Дворцовый, – таких подарков в царском тереме отродясь не видели. Для тебя берег, сыночка!

– Спасибо, батюшка! – рявкнул Горыныч.

Подхватил он в лапы кованый сундук, на балкон вышел да ринулся с него в небесную синь. Полетел он сначала к лесному пруду, справедливо рассудив, что в царских хоромах пройдет сватовство или на берегу пруда – нет разницы.

У пруда уже никого не было, поэтому Змей направился к Городищу.

Сокол, заметив Змея, решил держаться подальше, чтобы снова не попасть под удар, но тут он углядел мышу. Дело в том, что Змей Горыныч решил приземлиться в огороде, как раз там, где наглая альбиносиха самозабвенно грызла морковь. Представив, что сейчас от врагини не останется даже мокрого пятнышка, сокол похолодел. Если мыша погибнет, то он, сокол, всегда будет считать себя неудачником и лишится шанса отмстить за издевательства. Такого гордая птица допустить не могла.

Сокол сорвался с крыши. Быстро взмахивая крыльями, поднырнул под брюхо Змея и в последний момент успел спасти обжоре жизнь. А увлекшаяся мышь даже не выпустила морковку. Недруги приземлились на плетеный забор, но не успели даже перевести дух, как под мощным ударом Змеева хвоста забор рухнул.

Поднялся переполох. Заголосили женщины, заплакали дети. Даже куры разбежались с подворья. Змей Горыныч обогнул царский терем, подошел к высокому резному крыльцу и наткнулся на ощетинившихся пиками дружинников. Воевода Потап вышел вперед, обнажил богатырский меч и приготовился хоть смерть принять, но не пропустить врага к царевнам.

– Выходи на бой, чудище поганое! – крикнул он, размахивая мечом.

– Какой бой? – удивленно проговорила одна голова Змея Горыныча.

– Поговорить хотим, – добавила другая голова.

– Мы с добром, – заявила третья голова, и Змей Горыныч поставил перед царем огромный сундук.

– О чем с тобой говорить, супостат?! – возмутился воевода, но царь удержал Потапа, готового ринуться на врага.

– Подожди, Потапушка, не ярись! – сказал Вавила. – Змей по-хорошему пришел, с подарками. Негоже сразу головы рубить, хотя бы выслушать надо. Говори, Горыныч, с чем пожаловал?

– Ну начинай, брат, – сказал Умник, обращаясь к старшему брату.

Старшой нахмурился:

– Сейчас. Надо правильно речь сформулировать, чтобы согласно обычаю звучала.

Он задумался, подбирая правильные, по его мнению, слова, но тут Озорник как всегда высунулся с инициативой и смазал все впечатление от сватовства.

– У нас петух, у вас курочка! – радостно прорычал он, улыбаясь во всю свою пасть. – Пришли проверить, как ваша курочка нестись будет!

– Ну… это зависит от того, как ваш петух кур будет топтать… – растерянно ответил царь-батюшка, наблюдая, как Змей стукнул себя по той голове, что интересовалась производительностью царского птичника.

Средняя голова шикнула на правую и левую, призывая к молчанию, и с достоинством произнесла:

– Свататься мы пришли, царь-батюшка. Жениться нам с братьями надо.

– Это что ж, еще змеев надо ожидать? – спросил царь, растерянно озираясь. – Сколько братьев прибудет?

– Зачем, мы все тут, – ответил Змей Горыныч и каждая голова раскланялась, представляясь.

И царь, и воевода, и бояре с дружинниками молчали, все еще не понимая, что же нужно Змею Горынычу. Василиса Премудрая, пользуясь паузой, воскликнула:

– Впервые наблюдаю столь интересных однояйцевых близнецов!

– Почему – однояйцевых?! – возмущенно взревел Озорник. – Мы многояйцевые! Это… в смысле двух… и вообще, нормальный мужской боекомплект… – Тут он понял, что только что сказал, и смутился окончательно.

Молчал и Вавила, не зная, как отреагировать на двусмысленную ситуацию. Напряжение нарастало, и неизвестно, чем бы закончилось это противостояние, но тишину вдруг разрезал радостный голосок Елены Прекрасной:

– Поняла! Та дыра на берегу получилась из-за того, что твой мужской комплект в боевую готовность пришел!

Девушка была рада, что смогла утереть нос сестрам и показаться умнее их, не замечая, что как всегда добилась обратного эффекта. Елена Прекрасная была на удивление наивна, если не сказать – откровенно глупа.

– Час от часу не легче, – изумился Вавила. – Та дыра получилась, когда этот супостат березу лапой зацепил да с корнем выворотил. Но ты-то, скажи на милость, откуда знаешь такие тонкости о мужском… гм… боекомплекте?

– А это Василиса Ваньке-дураку рассказывала. – Услышав в голосе отца сердитые нотки, Елена Прекрасная попятилась и поспешила свалить все на сестру. Совесть ее не мучила, тем более что Василисе обычно все с рук сходило. – А я ничего не сделала, я только подсл… услышала! – И она юркнула за широкую спину воеводы.

– Не по Закону поступаешь, Змей! – вскричал Потап. – За девицами подглядывал, пруд высушил, в лесу потраву учинил, а теперь еще и речи поганые ведешь, невинных девиц смущаешь!

– Эти девицы невинные сами кого хочешь засмущают речами вольными, – проворчал Старшой.

– И корову, корову мою утащил! – добавила Елена, не покидая безопасного места за спиной заступника.

Две Змеевы головы повернулись влево и посмотрели на третью. Озорник, проклиная себя за любовь к молочным продуктам и не вовремя проснувшуюся независимость, попытался оправдаться.

– Я просто за титьки никогда не держался, – промямлил он, – потренироваться хотел.

– Что?!! – Потап ринулся на Змея Горыныча, но благоразумный царь снова удержал его от смертоубийства.

– Лети-ка ты, Змей, восвояси подобру-поздорову, – сказал он примирительно, но голосом твердым, что сталь булатная. – Не отдам я тебе дочерей, и баста!

– Так нам не для этого, – смутилась та голова, которую звали Умником. – Нам для компании.

– Не отдашь?! – угрожающе переспросил Старшой, перебивая младшего брата.

– Нет! Это мое последнее слово. – И Вавила в подтверждение крепкой решимости топнул ногой.

– Тогда я сам возьму! – взрычал Старшой, не ожидавший отказа.

– Тогда готовься к войне! – не менее грозно рыкнул воевода Потап.

– К партизанской, – нехорошо ухмыльнулся Умник.

– Ну и партизань сколько тебе влезет! И подарки твои нам без надобности, – рассердился Вавила, – забери-ка ты их!

Змей сгреб сундук, взмахнул крыльями и взмыл в небо. Царь-батюшка проводил его взглядом, потом, повернувшись к дочкам, приказал:

– А ну марш в светелку, и чтобы носа оттуда не высовывали!

– Батюшка, – попыталась подлизаться Василиса Премудрая, но разгневанный родитель был непреклонен:

– Я не только ваш батюшка, я вам еще и царь! Потап, проводи их до светлицы, да и охрану на дверях поставь надежную!

И тяжко Вавиле было смотреть, как дочки его дуются, но тут он тверд был. Понял вдруг царь, что безопасность и здоровье детей ему гораздо важнее, чем их мимолетные обиды да капризы. Он был непреклонен, и потому все три царевны под охраной дружинников отправились в девичью светлицу.

Светелка эта была уютной да прибранной. Напротив двери – широкое окно, из него вид на главную улицу. У окна стояла широкая лавка, накрытая лоскутным одеялом. Справа в ряд три кровати поставлены – все с пуховыми перинами, атласными одеялами и горами пышно взбитых подушек.

Вдоль другой стены – сундуки с платьями и маленькие столики для рукоделия. На одном столике книги стопками высились, ниток да ткани там никогда и не было. Другой стол, что Марье Искуснице принадлежал, напротив, шитьем да вышиванием перегружен был. Там еще и законченное кружево лежало, на которое Елена Прекрасная облизывалась, да никак не могла выпросить у сестрицы. А столик Еленушки был уставлен бутыльками и баночками, шкатулочками и ларцами. Еще к ее столику персональное зеркальце прикреплено было. И за уши Елену было от того зеркальца не оттянуть. Все она перед ним сидела, личико свое прекрасное составами разными мазала, белилась-румянилась да брови собольи жженой палочкой подводила.

Вот и сейчас, только в комнату вошла, сразу к столику своему кинулась и ну давай изъяны на лице выискивать. Не нашла, вздохнула с великим облегчением, пучок перьев схватила и начала лицо французской мукой посыпать. Мука та пудрой называлась и больших денег царю Вавиле стоила.

Марья Искусница сильных эмоций по поводу домашнего ареста тоже не испытывала. Раз такое случилось, так хоть шитье без помех закончит. Присела она на табуреточку, нитку взяла и в иглу вдевать ее стала.

А вот Василиса ножкой топнула, на кровать плюхнулась и в раздражении давай кулаками подушку мять.

– Вот так всегда! – возмущалась старшая сестра, пребывая в праведном гневе. – Как только начинается самое интересное – отправляют в светелку, словно маленьких. А случится что – бегут: Василисушка, научи… подскажи…

– Ну или: Марьюшка, сделай, – поддержала старшую сестру Марья Искусница, не поднимая глаз от шитья.

– Или: Еленушка, замолчи, – добавила младшенькая и тут же возмутилась: – Ну что вы смеетесь?!

Старшие сестры громко хохотали и не могли остановиться, хоть и знали, что младшенькая надолго обидится.

– Ничего, Еленушка, – наконец смогла выговорить Марья Искусница, – не бери в голову, все равно не поймешь.

Елена задумалась и неуверенно произнесла:

– Сестрица милая, кажется мне, что ты меня только что дурой обозначила?

Сестры притихли, почувствовав себя виноватыми. Василиса подошла к окну, раскрыла его и, окинув взглядом окрестности, сказала:

– Есть у меня план, как змея поймать.

Сказала, ни к кому конкретно не обращаясь, будто просто подумала вслух. Марья Искусница улыбнулась – она была неизменной участницей всех проделок, научных опытов и экспериментов сестры. А Елена тяжело вздохнула – она прекрасно знала, что когда сестры экспериментируют, то жди беды. Ей это грозит обязательной порчей вещей.

– Надо устроить ловушку, – продолжила Василиса, не оборачиваясь.

– А приманка? – поинтересовалась Марья Искусница. Она подошла к сестре и тоже посмотрела в окно, раздумывая, где половчее будет установить силки на змея.

– Возьмем у Елены платье, наденем на чучело. Такое невозможно не заметить, учитывая расцветку ее одежды.

– Не дам платье! – воскликнула Прекрасная. Ее задело, что сестры говорят о ней так, будто ее вовсе и нет в комнате. – Сначала мышь юбки прогрызла, а теперь платье на поругание змею отдать?! Приятно, конечно, что он в меня так влюбился – даже жениться на мне возжелал, но платье не дам!

– В тебя влюбился?! – изумились сестры.

– А в кого же еще? – невозмутимо ответила Елена. – Марью от парня не отличишь, плоская что доска. А ты, Василиска, одета как попало, да и толста больно.

Василиса хотела было возмутиться, но, что-то придумав, хитро улыбнулась и подмигнула Марье.

– Вот я и говорю, что платья у тебя и красивые, и змей на тебя глаз положил, нас он воровать не станет. Надергаем соломы, сделаем куклу, нарядим в твое платье.

– А дальше что? – спросила Елена, попавшись на лесть, словно рыба на крючок. Уже и то, что придется лишиться наряда, не пугало ее.

– А дальше, – продолжала ученая сестра, – положим его в низинке да ловушку устроим – сеть на Горыныча накинем и костры с сон-травой зажжем. Пока он из сети выпутываться начнет, сон его и сморит. Тут дел-то останется, что на телегу загрузить да в Городище привезти!

– Сеть-то накинуть не проблема, – заметила Марья. – А если он огнем плеваться начнет?

– А мы с собой богатыря Выпей Море возьмем. Если учесть, что резкий перепад температур вызывает явление конденсата…

– Ты по-каковски говоришь, Василисушка? По-аглицки али по-гишпански? – вскинула бровки младшая сестра, старательно запоминая новые слова.

– Ну Елена, если горячее резко остудить, то огня не будет какое-то время. Ничего, кроме росы. – Премудрая умолкла. Она глянула вниз, во двор. Земля далеко внизу виднелась, так как светелка девичья располагалась под самой крышей царского терема. – Вот только как из светелки выбраться? Через двери никак, Потап охрану поставил.

– Лестницу сплетем, – предложила Марья. – У Елены юбок много, на лоскуты раздергаем, – сказала она и, заметив возмущенный взгляд сестры, поспешила добавить: – И потом, я же не все юбки использую, а только мышей погрызенные! Вырежем спереди подолы – и будет у тебя новый наряд по хранцузской моде, как у тех девок срамных, что танцы с голыми ногами танцевали.

– Да?… И платье отдай, и юбки отдай, – едва не плача, сказала Елена Прекрасная, – а мне-то что за это будет?

– А тебе я мыло дам, от которого твои косы еще пышнее станут, – пообещала младшенькой мастеровитая сестра.

– Ой, Марьюшка, я его у папеньки на денежку выменяю! – Елена даже запрыгала в восторге. – А на денежку куплю серьги заморские!

– Ну и зачем, Еленушка, батюшке мыло для волос? Он же лысый! У меня средство хорошее есть – полы натирать, чтобы сверкали.

– Да? – недоверчиво произнесла Елена, чувствуя подвох.

– Точно-точно, – поддержала розыгрыш Василиса. – Батюшка отполирует лысину и так обрадуется, что две денежки тебе даст.

– Ну ладно, – ответила младшая сестра. В ее глазах плескалась мука: с одной стороны, серьги хотелось новые, а с другой – было жалко расставаться с платьем. Но желание иметь обнову победило, и Елена согласилась.

Старшие сестры принялись за работу. Они растеребили тюфяк, и Василиса Премудрая принялась мастерить куклу, а Марья резала на полосы многострадальные нижние юбки. Елена, не в силах наблюдать за таким обращением с ее вещами, уснула. Она сладко посапывала на мягкой пуховой перинке, укрывшись одеялком из гагачьего пуха, и во сне видела новые серьги.