Наперегонки с ветром. Буря (СИ)

Глава 8

Сесиль Мерц оказалась изумительно красива.

Полное отсутствие косметики и тяжёлый отпечаток огромной непоправимой утраты на лице выдавали её возраст, и, сидя напротив неё за чайным столиком, я с некоторым удивлением обнаружила, что ей нет и тридцати лет.

В моём представлении, эта женщина должна была оказаться старше, дурнее, более робкой.

Сесиль же смотрела на меня круглыми и очень красивыми карими оленьими глазами, и в этих глазах теплится огонь, который нельзя убить никакими бедами.

Не огонь. Сама Жизнь.

— Это щедрое предложение, леди Нильсон. Я бы даже сказала, вопиюще щедрое.

Вместо классического чёрного, она отдала предпочтение темно-серому цвету в одежде, а её каштановые волосы были собраны на затылке в гладкой пучок.

Никакого показного траура, лишь минимально соблюденные, чтобы не распускаться, приличия, но в её доме пахло горем.

Этот запах был едва уловим, но пропитал воздух, заставил его застыть, а гостей — говорить тише и держать спины прямо.

Я очень давно не встречала ничего подобного, не видела подлинной скорби, вызывающей уважения одной только своей полнотой.

— Это всего лишь бумага.

Сесиль подняла взгляд, перевела его с лежащей на её коленях папки на моё лицо, и, кажется, только теперь увидела меня по-настоящему.

— Но ваш супруг?..

— Леди Элисон едва ли смогла бы составить этот документ без участия своего супруга. Не будь дурой, Сеси. Подписывай, — Женни даже не прошептала это, а скорее прошипела, а потом поднесла к губам сигару.

Её поведение в доме вдовы Мерц стало для меня ещё одним открытием.

Даже после нашего странного разговора на приёме я пребывала в уверенности, что, напросившись к Сесиль, она станет держаться тихо и незаметно, подавать едва слышные реплики и всего лишь переждать наш разговор в дальнем углу.

На деле же Женевьева курила у окна с хозяйским видом, и делала это явно не в первый раз.

Немыслимо для доброй женщины в приличном обществе.

Вдова обожгла её взглядом, но ничего не сказала, только снова посмотрела на меня.

— Признаться, мне неловко. Я понимаю, как глупо отказываться, но…

Людвиг оказался приятным и хорошо воспитанным ребёнком. Когда мы вошли он, выглянул в холл, вежливо поздоровался и поднялся на второй этаж, чтобы побыть с сестрой.

Не удосужившись спросить Женни заранее, я пребывала в уверенности, что внебрачный сын не намного старше её законнорожденной дочери, но на вид мальчику было не меньше двенадцати лет.

Девочке, судя по забытым в гостиной вещам, не было и трёх, и об этом стоило узнать поподробнее.

Сейчас она очевидно думала о них обоих. О том, насколько их будущее может пострадать из-за рамок приличия, мешавших ей просто взяться за перо.

— Перестаньте. После смерти мужа вы лишились источника дохода. Так вышло, что он попал в наши руки, и это будет справедливо, — чтобы смазать прежде всего её неловкость я потянулась к чашке с чаем.

Для Кайла подобные разговоры были сродни пытке.

Для меня, впрочем, тоже, но из моих уст даже самая неловкая формулировка должна была вызвать больше доверия, и так оно и произошло.

Сесиль сделала неловкую попытку улыбнуться. Уголки её губ дрогнули и тут же снова опустились вниз, но это была уже вполне живая реакция.

— Смешно. Йозеф хотел, чтобы дело стало семейным. Он говорил, что ещё год, может быть, два, и Людвига пора будет приобщать к нему. Я попрощалась с этой мыслью, когда его похоронили, а теперь вы приходите… с этим.

Она сама давала мне повод, и не воспользоваться им было глупо.

— Вы полагаете, его планы кто-то нарушил?

Это было подло и настолько грубо, что даже Женни опустила руку с сигарой, но, отметив это движение краем глаза, я не стала на неё смотреть.

Злоупотреблять тем фактом, что вдова чем-то мне обязана, было низостью, и все мы это понимали, но, учитывая количество покойников, мне было не до её терзаний.

Сесиль поморщилась, — видимо, вспомнила что-то, что причинило ей боль.

— Смерть нарушила. Такого никогда… не ждёшь.

В её глазах не выступили слезы, а выражение лица не изменилось, но от того, что прозвучало в голосе, у меня на секунду передало горло.

Она не оплакивала своего Йозефа, как оплакивают мужей порядочные вдовы. С большой долей вероятности, ей здорово досталось от местных сплетниц во главе с Матильдой за то, что не пыталась вслед за гробом броситься в его могилу и не рыдала до ночи, катаясь по кладбищенской земле. Дом не был уставлен его портретами, в с зеркал уже сняли чёрные занавеси.

Её горе было просто осязаемо. Тяжёлое, уродливое, как и всякая настоящая беда, оно не требовало сомнительных и зрелищных подтверждений.

И тем не менее в её доме мне почему-то дышалось легче, чем в собственном.

Проснувшись слишком поздно и с чудовищно тяжёлой головой, я не только не позаботилась о защите, которую собиралась поставить, а едва успела собраться к тому моменту, когда Женевьева позвонила в дверь.

Теперь, сидя в пропитанной чужой стылой скоростью гостиной, я только начинала приходить в себя, и вежливость оказалась последним, на что мне хотелось обращать внимания.

— Поймите меня правильно, Сесиль. Я не собираюсь совать нос в ваши дела или бередить раны, но если Йозефу кто-то угрожал, это может быть опасно и для вас, и для ваших детей тоже. Мы найдём способ защитить вас.

На этот раз улыбка вдовы обозначилась отчётливее.

— Вы говорите прямо как…

Она осеклась, посмотрев в лежащие на её коленях бумаги, зачем-то погладила их ладонь.

Они явно занимали её больше, чем что бы то ни было, но в руках она себя держала превосходно.

— Как кто? — я спросила чуть слышно, чтобы не вырывать её из этой задумчивости слишком резко.

Ей явно было, что рассказать. Вопрос заключался лишь в том, чего она на самом деле боялась — той опасности, о которой не решалась говорить, или…

— Как здравый смысл, при всей видимости, — Женни подошла и опустилась в до сих пор пустовавщее кресло.

Она казалась не взволнованной, а откровенно раздраженной, и я подметила очередной тревожный взгляд, брошенный ею на дверь.

Кроме нас, детей, кухарки и горничной, в доме никого не было, и всё же Женевьева как будто кого-то ждала.

Уж не властавденго ли из гроба главу семейства?

Вдова снова посмотрела на неё, — быстро, как будто предупреждая, — а потом качнула головой.

— Я не знаю, что вам сказать. Если Йозефа и пытались напугать, он со мной этим не делился. Да и кому было заниматься подобным? Он был… хорошим человеком.

Это «был» встало у нее в горле комом, и совсем ненадолго, но я сумела почувствовать.

Отчаяние, беспомощность, леденящий душу и мешающий вдохнуть страх. Не за себя, не за будущее детей, а перед тем, что она никогда больше его не увидит.

Этот отголосок чужих чувств оказался настолько ярким, что мне пришлось спешно поставить чашку.

Когда на второй день нашего знакомства Гаспар предположил, что я могла овдоветь, я посмеялась над этим просто потому, что сама мысль показалась мне абсурдной.

Злой, раненый, чудовищно уставший, Кайл всегда оставался… Кайлом.

Даже в те редкие периоды, когда у нас не было ни гроша, а ночевать приходилось не на постоялых дворах, а украдкой в чужих амбарах.

Даже когда мы ссорились так, что случайные двери в случайных домах едва не слетали с петель от хлопков.

Смывая с него кровь и присыпая порошком опасно глубокие раны.

Я никогда всерьёз не думала, что могу остаться без него.

Ввязываясь в самые опасные и кровавые авантюры, я не предполагала, что он может погибнуть. Что его может просто… не быть.

Сама мысль об этом была нестерпима — тогда, сейчас…

Время в этом плане ничего не изменило.

Скорее, прямо наоборот.

Это было хуже, чем умереть самой.

На моём лице, по всей видимости, что-то отразилось, потому что взгляд Сесиль стал темнее и пристальнее.

Женевьева молчала, а она поднялась, прижала бумаги к груди и прошла к секретеру из тёмного дерева.

— Простите меня, я не хотела пугать вас. Это вечная проблема и трудность при общении с вдовами.

Ирония в ее голосе была сдержанной, но вполне здоровой, и от нее я почувствовала себя еще глупее.

— Вы меня не напугали.

— Перестаньте. Это нормально — бояться. Даже если вы не зависимы финансово… кА впрочем, это еще хуже, — Сесиль пожала плечами, а после опустила перо в чернильницу и поставила подписи на обоих экземплярах. — Передайте мою благодарность графу Нильсону. Едва ли он в ней нуждается, но вы все равно передайте.

Вообразив себе лицо означенного графа в момент, когда он эту благодарность получит, я едва не засмеялась, но вовремя успела обойтись лишь сдержанной улыбкой.

— Вы правы, но я передам.

Она не ошиблась, и это тоже было интересно.

Если покойный Мерц в аналогичной ситуации поступил бы так же…

Я мало знала тех, кто в принципе так бы поступил.

Сесиль тем временем вернулась на своё место, вернула мне закрытую папку с бумагами, оставив свой экземпляр лежать рядом с чернильницей.

Внезапно возникшим между нами пониманием следовало воспользоваться, и, позволив ей сделать выдавший её с головой большой глоток, я спросила прямо:

— Вы уверены, что Йозеф умер своей смертью?

Вдова медленно подняла на меня всё такие же чистые глаза.

При большом желании мой настойчивый интерес вполне мог быть оправдан. В конце концов то, что пусть пока и в теории, но могло погубить её мужа, теперь принадлежало моему.

Подобного объяснения должно было бы хватить, если бы Сесиль разозлилась и указала мне на дверь.

Однако она не только не сделала ничего подобного, но и не стала выкручиваться с помощью ничего не значащей светской формулировки.

Вместо всего этого она посмотрела на Женни — пристально, советуясь с ней этим взглядом.

Нечто в этом роде следовало предположить, когда Женевьева без спроса закурила сигару её мужа в её доме, и всё же получилось впечатляюще.

На всякий случай не двигаясь, я ждала, до чего они таким образом договорятся, но предпринять что-либо ни одна, ни другая не успели.

Тяжёлая входная дверь хлопнула, и почти сразу же в гостиной появилась пожилая дама.

Она была старше Матильды, или её составило горе, но чёрное траурное платье на ней и аккуратная высокая причёска не давали усомниться в том, кто здесь чувствует себя хозяйкой.

— Что здесь происходит? — взгляд вошедшей задержался на мне.

На мою удачу, убивать им она не умела, поэтому оставалось только подняться ей навстречу и подождать, пока меня представят.

— Это леди Нильсон, матушка, — на долю секунды опешившая Сесиль вскочила, а вслед за ней встала и Женевьева.

На неё старшая леди Мерц, — а это была, по всей вероятности, именно она, — не обратила вовсе никакого внимания, но глаза её опасно сузились.

— И вы посмели явиться в этот дом?

Она не просто не кричала, вовсе не повысила голоса, но ярость и возмущение в нём были настоящими.

— Что ещё вам от неё нужно?

— Леди Маргарет, прошу вас, — Женни заступила ей дорогу, и леди медленно, как будто сдерживалась с огромным трудом, развернулась к ней.

— Это ты её привела. Мне следовало догадаться, что ты что-нибудь такое сделаешь.

— Маргарет, пожалуйста, — Сесиль так и не подняла головы, но в её голосе прозвучала сталь, которой я бы не заподозрила.

Она заметно побледнела, а на щеках от стыда за эту сцену вспыхнул лихорадочный румянец, но это не мешало ей настаивать на своём.

— Ты не так поняла.

— Нет, милая. Боюсь, не поняла ты, — леди Маргарет развернулась обратно ко мне.

Если бы они вдвоём не стояли у неё на пути, с большой долей вероятности, она вцепилась бы мне в волосы, и это было бы точно не забавно.

Подраться с пожилой матерью почившего владельца банка… Даже Кайл с его красноречием едва ли подберет достаточно изящную форму ровку для отчета.

— Вон. Убирайтесь! — Маргарет почти зашипела.

Прежде чем я или Сесиль успели ответить, Женни бросилась ко мне и, схватив за руку, потянула к выходу.

— Идёмте, леди Элисон.

На улице в лицо ударил ледяной колючий ветер, успевший подняться за то время, что мы провели в доме, и, застегивая плащ под горлом, я одновременно неловко прижала папку локтем, не давая бумагам разлететься.

— Я полагала, что у вас суровая свекровь.

Ничего подобного, конечно, говорить не следовало, но Денни посмотрела на меня с таким беспокойством, что эта вольность в ней просто потонула.

— Маргарет не плохая. Она становится грозной, когда думает, что Сесиль нужно защищать.

Мы свернули за угол и Женевьева остановилась, чтобы спокойно застегнуть свой плащ, который лишь запахнула, сбегая по лестнице.

Я оглянулась, хотя дом Мерцев уже скрылся из виду.

— Вы говорили, что она не приветствовала этот брак.

— Разумеется. Женщина с ребенком сомнительного происхождения, — Женни пожала плечами и перехватила папку, чтобы я тоже могла привести себя в порядок. — Но потом Маргарет ее узнала. Йозеф очень любил жену. К тому же, он признал Людвига своим сыном. Ей ничего не оставалось, кроме как попытаться понять, что он в ней нашел. И она поняла. Простите, мне жаль, что получилось так.

Глядя мне в глаза с идеальным и абсолютно искренним сожалением, она лгала, потому что жаль ей ни секунды не было. Более того, она ждала Маргарет и заранее знала, как та отреагирует на мое появление.

Сделав вид, что не заметила, — я и без того позволяла себе с ней опасно много, — я кивнула на противоположную сторону улицы:

— Хотите зайти к мадам Мод?

— Вы точно знаете, где найти хороший ужин, — Женни улыбнулась ярче, как будто почувствовала, что я не верю в ее раскаяние и, затаив дыхание, пережидала опасный момент. — Я бы с радостью, но, боюсь, мне пора идти. Вы найдете дорогу сами?

— Мне уже пора её запоминать, — я, улыбнулась ей приятнее, отпуская.

Акцентировать внимание на всех неровностях в том, что она говорила и делала, было пока не время, но ещё больше мне хотелось дождаться инициативы от неё.

Женни точно было, что мне сказать.

Вопрос лишь, в каком качестве.

Трактирщица встретила меня как родную, но, как ни странно, в этом не было радостной приторности, свойственной профессиональным торгашам.

Мы даже мило поболтали, пока готовился мой заказ.

Как выяснилось, мой уважаемый супруг успел заглянуть и к ней, и произвёл самое приятное впечатление.

Кайл всегда заводил врагов несоизмеримо быстрее, чем союзников.

Ранние северные сумерки уже начали опускаться на Фьельден, и по пути к дому я думала о том, что враги эти, по традиции, должны были быть влиятельными и интересными.

Я же впервые оказалась на задании, не имея возможности носить оружие открыто.

Жене столичного графа ни при каких обстоятельствах не полагался пистолет, тем более такой приметный, как оружие Совета. Он не был решающим фактором и в случае опасности ничего бы не изменил радикально, но все же пуля иногда оказывалась быстрее при том, что требовала меньшей концентрации.

Над этим имело смысл подумать и… Нечистый побери все на свете, обсудить с Кайлом.

Даже придя в Совет, я ни разу не работала под чьим-то руководством — не доверяя мне, Йонас не пытался меня унизить, — и в очередной раз необходимость отчитываться и оговаривать каждый свой возможный шаг порождала глухую злость под горлом.

Окажись на месте Кайла кто угодно другой, было бы и правда плохо.

Еще хуже, если быть точной.

Сесиль Мерц совершенно точно было, что мне сказать, и специалист Совета мог бы потребовать ответов. Даже от Маргарет.

Леди Нильсон не могла.

Возле дома Уортенов царило некоторое оживление — несколько мужчин и женщин стояли у лестницы, а вдова вышла к ним.

Они говорили негромко, но при моем приближении и вовсе замолчали, хотя я и не проявила к ним ни капли сколько-нибудь заметного интереса.

Похороны, конечно.

Договариваясь с Габриэлем о встрече, я не подумала о том, что они должны состояться завтра.

Выходит, Женни и правда спешила по делам.

Все до единого поминальные обеды оказывались чудовищно скучным мероприятием, но конкретно этот обещал стать возможностью. Сэмюэль Готтингс однозначно там будет, и лучшего повода познакомиться с ним пока просто не придумать.

Разве что напроситься с Кайлом в банк в качестве секретаря, но я слишком хорошо знала, почему и в какой именно форме он мне откажет.

“Занимайся своим делом”, - станет исчерпывающим ответом.

И, если подумать, правильным.

Пока один заводит нужных врагов, другой может взглянуть на них изнутри. Для того и придумали работу в паре под прикрытием.

Ожидая увидеть временно свой дом темным, я даже сбавила шаг, когда заметила слабый свет в окне.

Кайл уже вернулся, и даже вышел в холл, как только я закрыла за собой дверь.

— Как прошло?

Он не то чтобы намеренно опустил приветствие, хотя утром мы и не увиделись, а просто продолжил начатый прошлым вечером разговор.

— Любопытно, — я протянула ему попку и пахнущий запеченным мясом сверток из трактира. — Вдова все подписала, хотя и не сразу. Просила передать тебе самую сердечную благодарность.

— Передай ей при случае, что я был очень тронут, — он ответил немного невпопад, потому что, не выпуская из рук сверток, попытался заглянуть в документы.

Забрав обратно наш ужин, я пошла в кухню, точно зная, что он последует за мной.

— Ты знал, что Мерц признал внебрачного сына своей жены? Еще пара-тройка лет, и юноша станет вполне способен думать самостоятельно. Женевьева говорит, что он не успел посвятить мальчика в дела, считал, что пока рано. Но все это значит, что у Йозефа были наследники, помимо ничего не понимающей в банковском деле жены. Зачем тогда она продала его?

— Полагаю, ей кто-то помог, — Кайл остановился у стола, с непонятной задумчивостью наблюдая за тем, как я устраивала нашу еду, куда придется. — Кто-то, кто посетил ее незаметно. Возможно, очень поздним вечером. И надавил достаточно умело, чтобы она подписала все, что должна была подписать.

Очевидный вопрос висел в воздухе, и я не усмотрела проблемы в том, чтобы задать его вслух:

— Йонас?

По каким-то причинам Мастеру было важно это дело.

Большие деньги — да.

Принадлежащее Совету прибыльное дело в противоположном от столице конце страны — трижды да.

Кайл был едва ли не единственным, кому он готов был бы довериться в столь щекотливых вопросах, но если для самой работы требовался специалист его уровня…

При мысли об этом я начинала скучать по своему лежащему в ящике пистолет еще сильнее.

— Нет, вряд ли. Слишком дорого и хлопотно. Судя по тому, что я успел увидеть, оно того не стоит.

Налив воды во все ту же простенькую кружку, Кайл сделал несколько мелких глотков, а потом посмотрел в окно.

За окном был ранний вечер, невысокий кованый забор, огораживающий дом с трех сторон, пустырь и лес вдалеке.

— Насколько успела понять я, она склоняется к тому, что Йозефа убили, — Я проследила этот взгляд и от вида этого пейзажа в груди начал рождаться приятный холодок. — Его или запугивали или шантажировали, и Женни Готтингс об этом знает. Они явно решали, стоит ли говорить мне.

— Значит, рано или поздно скажут, — Кайл допил остатки воды и кивнул мне. — Идем.

Папку с бумагами он бросил там же, в кухне на столе, как будто утратил к ней всякий интерес.

Я была почти уверена, что увижу очередную, в которой обнаружится очередной неоднозначный документ, но вместо того, чтобы направиться в кабинет, он переставил в холле канделябр так, чтобы свет было видно с улицы, захватил оба плаща и пошел к черному ходу.

Эту дверь я до сих пор не обнаружила, хотя и осматривала дом, — она оказалась превосходно скрыта за широким выступом в стене между лестницей и кладовой.

Ключ уже был вставлен в замок, и тот даже не скрипнул, хотя им много лет не пользовались.

Стоило ли мысленно поблагодарить Женни и за это тоже?

Или здесь она как раз была ни при чем?

Мы вышли с противоположной от центрального входа стороны, и Кайл заботливо придержал круглогодичный плющ, чтобы тот не хлестнул меня по лицу.

За ним этой двери и снаружи видно не было, как не было и никаких ступеней или характерно протоптанной дорожки.

Идеальный способ выбраться из дома или попасть в него незамеченным. Пусть для этого и потребуется пересечь пустырь…

Я обернулась и подняла голову, чтобы проверить еще одно свое предположение, и едва не улыбнулась, когда оно подтвердилось.

Практически над этой дверью, лишь чуть правее было окно спальни, которую теперь занимал Кайл.

Плющ и широкий выступ под подоконником, вид на густой и древний лес.

Кто бы и с какими мыслями ни строил этот дом, он многое продумал.

Калитка в заборе тоже обнаружилась быстро и открылась столь же бесшумно, хотя и слышать даже малейший скрип было некому. Людей вокруг не было, а прямо за пустырем начинался пролесок. Тот самый, через который мы с Женевьевой шли к кладбищу — дорога начиналась чуть дальше, и на нее удобнее было бы попасть, выйдя через парадную дверь.

Посмотрев под ноги, чтобы ненароком не споткнуться, я с некоторым удивлением обнаружила, что дорога тут была не одна.

Та, через которую мы направлялись к деревьям, оказалась шире кладбищенской, но заросшей и давно заброшенной.

Значит, не всегда этот дом стоял на окраине.

Или намеренно был построен именно тут, когда в дороге пропала надобность и стало ясно, что Фьельден будет расширяться в другую сторону.

В том, куда именно мы идем, сомнений у меня уже не оставалось, и пробравшись через густой и колючий кустарник, я двинулась к дороге.

Добропорядочным соседям и правда не стоило видеть, как мы прогуливаемся в сторону кладбища, когда дело идет к ночи, да еще и без фонаря, но и разбить лицо в незнакомом лесу, а потом тратить время на приготовление мази мне тоже не хотелось.

— Не туда, — Кайл осторожно, но достаточно настойчиво поймал меня за локоть. — Здесь слишком оживленно.

Он очень своевременно увлек меня обратно в тень деревьев, потому что почти сразу же по дороге проскользнула закутанная в черный плащ фигура.

Это явно была женщина, и она почти бежала на кладбище.

Сама не зная, зачем, я проводила ее взглядом, и очень скоро беззвучно засмеялась, — успевшая удалиться настолько, что почти пропала из виду, фигура замерла, а потом метнулась в лес. Спустя еще пару минут на дороге показался еще один человек, но идущий в противоположную сторону, к городу.

— Твою мать…

— Завтра похороны. За ночь нужно многое успеть, — Кайл ответил совсем тихо, и мне не нужно было его видеть, чтобы представить выражение лица.

Происходящее его забавляло, а меня почти пробрал отвратительный озноб, потому что полушепот над самым ухом вызывал неуместные и ненужные чувства.

Вроде желания сделать совсем маленький шаг назад и упереться в него.

— Нам туда, — он снова коснулся моего локтя, предлагая следовать за собой, и пошел в противоположную сторону, глубже в лес.

Вечер еще не был поздним, но среди деревьев уже стояла почти непроглядная темнота. Стараясь одновременно не споткнуться и не потерять Кайла из виду, я пару раз была вынуждена дернуть его за капюшон плаща, без слов прося сбавить темп.

Этот лес ощущался непривычно. Понадобилось лишь немного углубиться в него, по сути, даже не удалиться от человеческого жилья, и он уже стал тяжелым и холодным, могучим и требующим либо беспрекословного подчинения, либо доказательств тому, что заслуживаешь его отклика.

Мне лишь раз доводилось видеть нечто подобное, и из того, другого леса, я вернулась с пулей в животе и удивлением тому, что вернулась вообще.

Деревья, через которые мы пробирались, строго говоря, еще даже не были лесом, но и сюда, как выяснилось, не следовало сходить без должной подготовки.

Как много всего интересного должно при этом таиться в самом лесу…

Я почти потеряла счет времени и перестала понимать, где именно мы находимся. Помнила лишь, что пустырь, через который мы пришли, остался справа, но и это могло оказаться обманом, потому что тьма сгустилась еще сильнее — настолько что почти начала забивать легкие вместо воздуха.

То ли ветка, то ли камень все-таки подвернулись под ноги, и я не глядя протянула руку в ту сторону, где должен был быть Кайл.

Ка удачу, он именно там и оказался, и я успела схватиться за его плечо и не упасть.

— Здесь не слишком удобно гулять на каблуках и в платье, — жест, которым он меня подхватил, оказался безукоризненно галантным, а веселье в голосе очевидным.

— Спасибо, что вовремя предупредил, — я одернула запутавшийся в репейнике плащ, и только после развернулась к нему. — С каких пор ты начал видеть в темноте как кошка?

Все дальнейшие вопросы потонули в еще более плотной тьме, скрывшей его взгляд.

Она легла на лоб тенью, скрыло лицо до кончика носа, но уголки губ у него дрожали так, как если бы он готов был прямо сейчас залиться хохотом.

— Это можно квалифицировать как намеренное издевательство над подчиненным.

— Значит, напишешь на меня докладную.

Дыхание перехватило, потому что второй раз за одни сутки я не могла так сразу найти, что ему ответить, а Кайл повернулся, указал мне коротким кивком на что-то впереди.

— Кстати, мы пришли.

Сначала я не увидела совсем ничего, кроме густой поросли чего-то непонятного и широколистного, а потом наконец убрала руку с теплого плеча и сама пошла вперед, потому что мы оказались на кладбище.

В этой его части никого не было, а могилы оказались настолько старыми, что о их наличии могли свидетельствовать только оставшееся пустоми места, на которых они когда-то были, и собственные ощущения.

Пробираясь между ними, я придержала подол и плащ, чтобы ненароком не оскорбить никого из местных обитателей, и, найдя подходящее место, чтобы остановиться, подняла взгляд на церковь.

Отсюда она казалась еще более старой и покосившейся, а постоянно находящаяся в тени стена выглядела почти черной.

Теперь стало понятно, почему воздух в лесу был таким плотным — здесь правили мертвые, и право их было настолько неоспоримо, что люди интуитивно не решались забредать сюда по своим сомнительным делам.

Тем немногим, кто решился попробовать, это явно обошлось слишком дорого.

— Туда, — проход был узким и совсем заросшим, поэтому Кайл снова остановился за моей спиной и указал на церковь.

Мимолетного взгляда через плечо мне хватило, чтобы отметить, насколько преобразилось его лицо.

Это были не радикальные перемены, но черты как будто заострились. Он стал собраннее, живее, подвижнее.

Эта сосредоточенность была для него инстинктивной, но вместе с тем он был спокоен, как может быть спокоен лишь человек, оказавшейся в хорошо знакомой ему среде и знающий, чего может ожидать.

В таких местах он умел договариваться едва ли не быстрее, чем договаривался с людьми, и мне всегда нравилось смотреть на подобное. Это завораживало, о не пугало. Напротив, заставляло тянуться ближе.

Мы в молчании дошли до почерневшей от времени и плесени стены, но, как ни странно, ожидаемый запах гнили не ударил в нос.

Зато в глаза бросилось кое-что другое.

Я снова перехватила раздражающий подол, чтобы опуститься на корточки и рассмотреть следы на земле ближе.

— А это еще какого Нечистого?

Начерченный на земле круг старательно затерли сапогами, но общие очертания еще можно было разглядеть.

После первого же дождя от него ничего не останется, значит, работали на этом месте совсем недавно.

Я задержала ладонь над землей и постаралась выровнять дыхание.

На кладбище должно было хорошо чувствоваться, но выходило наоборот.

Ритуал определенно оказался успешным, но какого толка был этот ритуал…

Сквозь мастерски накинутый на работу непрогляд она проступала лишь редкими мазками.

Пара знакомых символов, которые можно было использовать и трактовать как угодно.

Я подняла глаза на Кайла, ожидая объяснений, а он протянул мне руку, предлагая опереться на нее, поднимаясь.

Как выяснилось, он не отошел и не отвлекся, но наблюдал за мной, не комментируя и не поторапливая.

— Так не видно.

Признаваться в этом было досадно.

Будь я одна, это заставило бы разве что поморщиться и вернуться домой за сумкой, ожидающей своего часа на дне короба с одеждой.

Более того, я в принципе не стала бы заниматься без нее ничем подобным, потому что помнила и трезво оценивала свои пределы.

Однако в присутствии Кайла это было плохо.

Он должен был бы сказать, что это печально. Что я потеряла нюх. Что мне следует работать над этим больше и лучше.

— И не должно быть. Тот, кто это сделал, хорошо постарался, чтобы замести следы, — вместо всего этого он привлек меня чуть ближе, чем следовало, а потом развернул лицом к кладбищу. — Попробуй еще раз.

Церковь была построена на небольшом пригорке, и с места, на котором мы сейчас стояли, стало по-настоящему видно, насколько это кладбище было большим.

Большим и старым.

Если постараться, тут наверняка можно найти захоронения, оставшиеся с тех времен, когда о Безликом Боге и Плачущей Богине еще и не слыхивали, и всем здесь заправляла суровая Фэрэй.

У меня ненадолго захватило дух от того, что я видела, но любоваться и проявлять интерес было не время.

Закрыв глаза, я постаралась дышать глубже и медленнее, отстраняясь ото всего суетного.

Зная, что за спиной стоит тот, кто не пропустит опасность и не подставит, делать это было много легче.

И все равно — тяжело.

Даже когда восприятие обострилось, а гомон мертвых голосов, — от криков до злобного шипения, — зазвучал отчетливее, я все равно не могла разглядеть детали.

Местные обитатели были слишком растревожены.

К ним резко заглядывали чужаки, в особенности, живые.

Кто-то был возмущен вторжением, другие наблюдали с интересом, третьи обращались с просьбами, ни одну из которых было невозможно разобрать, да и едва ли удалось бы выполнить за давностью лет. Были и те, кто примолк, и молчание это было совершенно особого порядка.

Кайл тоже молчал, но придвинулся ближе. Сначала его руки легли мне на талию, а после медленно опустились на живот.

Он привлек меня ближе, вынудил прижаться спиной к своей груди — такой привычный, блестяще отработанный жест.

Тот, что неизменно срабатывал, когда нужно было меня подбодрить и дать опору.

Я почти задохнулась ставшим ледяным воздухом, потому что даже через несколько слоев одежды почувствовала прохладу его кожи.

Характерную прохладу.

Руки, плечи…

А вот размеренное дыхание, которое я ощущала затылком, осталось горячим.

Смерть во всех его проявлениях была полностью его стихией.

Они слушали его, они готовы были говорить с ним.

Они согласны были не тронуть меня потому, что я пришла с ним.

Я открыла глаза, потому что картинка в одночасье сложилась.

Некто, стоявший в нескольких шагах, — в начерченном на земле круге, — резал себя.

Этот человек проливал свою кровь на абсолютно верно выведенные символы не раз и не два, но просил неизменно только об одном — защиты для Фьельдена.

Он или она, я не видела точно, но этот человек платил очень щедро и готов был платить еще и еще, — почти бесконечно, лишь бы кошмар, охвативший эти места прекратился.

Не понимая, чьими глазами смотрю на кладбище, я с поразительной и непривычной легкостью считывала память мертвых.

Как они смотрели на него, — или нее, — с пренебрежением.

Как начали слушать.

Как сделали все, о чем и просили, все, что было им велено.

Что смогли.

Но…

“Тогда оно остановилось”

Я развернулась к Кайлу слишком медленно, потому что все мышцы в теле дрожали, а он не стал убирать руки, придержал меня под спину так, словно не было ничего естественнее.

— Если тебя это немного утешит, даже я не вижу, кто.

Зато я, наконец, видела его глаза отчетливо, прямо перед собой, и в них плескалось какое-то парадоксальное удовлетворение.

— Кто-то, кто сумел приказать молчать мёртвым. Они даже тебе не скажут.

Мой голос охрип, как от жажды, но пить мне не хотелось.

Зато до зуда хотелось знать, кто в славном городе Фьельдене умеет ставить такие печати.

Кайл кивнул, и на его губах все-таки заиграла пространная улыбка.

— Да. И это значит, что у этого города есть очень серьёзный покровитель.