Наперегонки с ветром. Буря (СИ)

Глава 16

Утром в спальне было тепло, но воздух оказался свежим.

На этот раз вместо тычка мне досталось мягкое поглаживание, и, садясь на чистой постели, я улыбнулась прежде, чем открыла глаза.

— Да, я тебя даже не поблагодарила, это очень плохо. Спасибо.

Дом снова не отозвался отчетливо, но поглаживание повторилось.

Кайла уже не было, а в беспокойстве о том, как пройдет его встреча с мэром не было смысла.

Разбираться с людьми, пересекшими границы дозволенного, он умел блестяще.

Приведя себя в порядок, я написала записку и вышла на порог, приготовившись ждать, но стоять там долго не пришлось. Подходящий мальчишка появился на улице буквально через несколько минут.

Отдав ему записку и монетку, превышающую своей ценностью самые смелые его надежды, я собралась заварить чай, чтобы к приходу гостьи он был свежим, но в дверь постучали, едва вода успела закипеть.

— Ваш гонец перехватил меня по дороге, — опустив все прочие возможные приветствия, Женевьева лишь сдержанно улыбнулась и продемонстрировала мне уже хорошо знакомый сверток из трактира вдовы Мод. — Я и сама собиралась к вам.

Я отступила в холл, пропуская ее, и только теперь почувствовала.

По воздуху прошла легкая, но теплая рябь — дом приветствовал ее, как старую подругу, по которой успел соскучиться.

Поднимать взгляд к потолку в надежде получить больше, было бессмысленно, — ощущение пропало так же внезапно, как появилось, но это было уже что-то.

Как будто он понял, что я больше не обвиняю его в своих неприятностях и согласен был постепенно предложить больше.

— Спасибо, что пришла.

— Ты тоже думаешь, что мы уже можем перейти на “ты”? — Женни снова улыбнулась и пошла в кухню вслед за мной.

— Думаю, теперь уж точно.

Травяной чай в банке, по всей видимости, тоже был результатом ее заботы, и я занялась им, не спеша начинать разговор.

Это “ты” неожиданно сбило с толку, и если она тоже имела, что мне сказать…

Выложив пирожные, Женни прислонилась к столу бедром, наблюдая за тем, как я достаю чашки.

— Я уговаривала Сэма не ходить к вам. Не знала, как все может повернуться. Если бы с подобным явились ко мне, я бы указала безумцу на дверь. Но он сказал, что все равно пойдет.

Скрывать от нее правду, которую она и так знала, смысла не было, и я пожала плечами, одновременно беря со стола поднос:

— Он имел полное право сюда ворваться.

Женевьева усмехнулась, и, кажется, впервые сделала это по-настоящему — кривовато, цинично, но бесконечно красиво.

— Поверь мне, он не сильно горюет о братце. Я рада, что история про лестницу оказалась неправдой.

Стало неожиданно легко.

Ей тоже было до определенной степени неловко, — как и ее муж, Женевьева не привыкла говорить с кем бы то ни было в подобном тоне.

Точно так же, как я не привыкла соблюдать некоторые правила приличия, живя в замке Совета.

Камин в гостиной оказался идеально вычищен — Кайл потратил пару минут на то, чтобы от моих ночных приключений не осталось следа.

Расставляя посуду на чайном столике, я запоздало вспомнила о том, что не поблагодарила не только дом, но и его, приняв эту помощь как должное.

— Кайл не хотел, чтобы я попадалась на глаза твоему свекру и беспокоила покойного.

— Сэм заверил меня, что беспокоиться ему больше не придется, — Женни села и посмотрела на меня задумчиво. — Увидев графа Нильсона, он сказал, что появление этого человека во Фьельдене может принести большую беду. Или большое благо. Вчера я поняла, что он имел в виду.

— Боюсь, только то, что ни тебя, ни меня к работе на этом кладбище больше не подпустят, — я налила чай ей, потом себе, и только потом села.

— Надеюсь, в скором времени она уже не понадобится.

Мы переглянулись, потому что теперь, наконец, обе были готовы.

Женни оставляла за мной право, задать свои вопросы, и я начала не с главного, но с интересного.

— Я ведь не была первой, на кого набросился Альфред?

Слишком уж подозрительно она не спрашивала, но смотрела с выразительной тревогой.

Женевьева скривилась. Отвращение на её лице было таким таким глубоким и искренним, что я сама подалась вперёд.

— Далеко не. Он делал это постоянно, с каждой, до кого мог добраться. Он не был ни дурен собой, ни беден, ты видела. Но ему доставляла удовольствие сама возможность взять силой. Унизить, заставить почувствовать себя беспомощной, грязной. Упиваться этим и знать, что за это ему ничего не будет. Никто не посмеет обратиться в полицию или распускать слухи о любимом сыне мэра, которому отец всё прощает. При этом он всегда выбирал только самых красивых.

Она говорила так, словно плохо слышала саму себя, и я почувствовала непреодолимое желание прикончить Альфреда ещё раз.

— Ты?..

Женни вскинула взгляд, как будто очнулась, а потом покачала головой:

— Нет. К счастью, я — нет, но он пытался. Собственно, так мы с Сэмом и познакомились. Он вмешался. Потом пришел ко мне, чтобы ещё раз принести свои извинения. Потом снова, под каким-то таким же надуманным предлогом. Потом остался. Так что с определённой натяжкой можно сказать, что жизнь Альфреда оказалась не совсем бесполезной.

Она не просто не сожалела о младшем Готиингсе, она радовалась его смерти едва ли не сильнее, чем её муж, и я могла это понять.

— Думаешь, теперь ему станет немного легче?

Глаза Женевьевы потемнели, а потом вдруг стали ясными-ясными.

— Не знаю, но надеюсь на это. Раньше было не так. Сейчас он сильно устаёт, и я рада, если могу хоть чем-то помочь ему. Тебе это, должно быть, кажется, глупым, у тебя есть собственная сила.

— Есть, но мне никогда не сравнится с ним, — я посмотрела в сторону и произнесла это слишком быстро и тихо.

Женни осеклась.

Вот теперь она в самом деле начинала понимать, что между нами общего, и по мере этого понимания начинала даже ощущаться по-другому.

Удивление, неверие.

Успокоение.

Ни Кайла, ни Самуэля нельзя было назвать людьми в полной мере, а я, сидя во Фьельдене, не приходилось видеть никого, чья жизнь имела бы сходство с её собственной. Хоть в чём-то.

— Я так жалею, что отказалась от своего дара, — когда она заговорила снова, голос звучал совсем иначе. — Мне не было лет семь, может, чуть больше, и это было очень страшно. Если бы я знала тогда, то сейчас была бы ему полезнее.

— Ты делишься с ним силой, когда его на исходе. Поверь, ему этого достаточно, — я не пыталась её утешить, потому что в этом не было нужды.

Сейчас и я, наконец, увидела. Размытая картина с кладбища приобрела чёткость.

Сэм Готтингс с ножом и Женни за его спиной.

Он отдавал свою кровь, а она в буквальном смысле держала его за плечи. Вернее любого колдовства заявляла о том, что он должен жить, потому что он ей нужен.

— Он тоже так говорит, — откинувшись в кресле, она медленно вздохнула. — Вчера он вернулся и сразу уснул, но у него было такое лицо… Я давно не видела его таким довольным. Ему стало спокойнее.

— Мы разберёмся, чем бы оно ни было, — сказав это, я запоздало осеклась, потому что ни в словах, ни в моём тоне не было ничего от графини Нильсон.

А вот Советом это отдавало знатно.

Женни улыбнулась как будто сквозь слезы:

— Я знаю. Это и без того тянется слишком долго. Просто… Знаешь, мне показалось, что вчера у него появилась надежда. Когда не стало этого выблядка и он так хорошо договорился с вами.

Я впервые слышала, как она ругается, и с некоторым удивлением отметила, что ей это шло. А может, так казалось, потому что сказано это было от души.

— До того он как будто тянул лямку. А я всякий раз боялась, что он отдаст больше, чем сможет.

Ответить на это мне было нечего.

Самуэль был Фьельденом, а Фьельден был им, и, сражаясь за свой город, он действительно мог увлечься. Даже зная, как сильно нужен своей Женевьеве.

Теперь, после того как увидел Кайла, не сможет. Тот умел вправлять людям мозги, даже сам того не желая и не намереваясь.

И всё-таки что-то сказать было нужно.

— Он справится, Женни. Он достаточно силён для этого. Ты лучше меня знаешь, что он может.

Она не кивнула, но медленно облизнула губы, а когда заговорила, её голос звучат тихо и восхитительно страстно.

— Сэм больше года был моим любовником. Моим первым и единственным мужчиной, но, все боги мне свидетели, я ни минуты не претендовала на большее. Однажды он сказал, что так больше нельзя. Что устал пробираться ко мне ночью через лес тайком. Что правильнее будет жить вместе, засыпать и просыпаться в одной постели. Для всего этого существовало только одно «но», — нам нужно было пожениться. Как ты понимаешь, Готтингсы пришли в ужас. Райан кричал, что ноги моей не будет в его доме. Сэм тогда сказал ему, что случится одно из двух: или я войду в его дом, или он войдёт в мой. Господину мэру пришлось согласиться, — его сын не мог переехать в дом ведьмовского отродя ещё больше, чем на этом отродье жениться.

Я слушала её, затаив дыхание, но всё равно не смогла не улыбнуться, представив себе этот разговор.

— От этого они не стали бояться тебя меньше.

— О, да! — Женни улыбнулась вместе со мной.

Ей было приятно, что я определила это настолько точно.

— Строго говоря, я вошла только в его дом. Сэм живет в этом флигеле с тех пор, как в принципе смог жить самостоятельно. Но тот день как будто что-то сломал в нём. Это был первый раз, когда он открыто пошёл против отца. Мне кажется, именно тогда он по-настоящему понял, кто в этом городе настоящая власть.

— Но он не братоубийца, — я закончила за неё, но больше и не улыбалась.

Женни посмотрела мне в глаза и медленно выдохнула.

Ей нужна была пауза, и она сделала глоток чая, собираясь закончить.

Может быть, сказать самое главное.

— Мы с Сэмом хотим детей. Пока с одной стороны был неуправляемый Альфред, а с другой мэр, об этом не могло идти и речи, — она опустила голову и начала поворачивать обручальное кольцо. — Ты права, Матильда меня боится, потому что из-за меня он вышел из повиновения. Если бы я забеременнела, она бы упорствовала в своём стремлении меня от этой беременности избавить. Как бы Сэм ни был силен, он не может сражаться со всеми миром. А если бы он и попробовал, Фьельден уничтожил бы сам себя. Теперь Альфреда нет, и это делает нашу ситуацию проще. Так что я тоже твоя должница.

На этот раз к чашке потянулась я, потому что это было уже слишком.

Будучи Хозяином не просто целого города, а обширных и могучих земель, Самуэль должен был соблюдать правила и заботиться о том, чтобы всё это уцелело.

Для той твари, которой я свернула шею в лесу, правил не существовало.

— Это вышло случайно, — нужно было сказать ей об этом хотя бы потому, что от её искренней благодарности мне было неуютно.

— Я знаю, — Женни снова посмотрела на меня. — Нам всем просто повезло. Но просто на случай, если тебя вдруг мучают сомнения: его похороны многие отпраздновали. Тихо, тайком, заперевшись в своих домах, но люди радовались его смерти.

В это я тоже верила безоговорочно.

Людям, особенно простым, не нужно было видеть или знать больше обычного, но таких, как Альфред Готтингс они нередко чувствовали, как собаки кровь.

Чувствовали, трепетали, старались обойти стороной.

Или обсирали от ужаса, позволяя делать с собой что угодно в надежде сохранить хотя бы жизнь.

Повод для того, чтобы перевести тему, был идеален, и я задала главный из волнующих меня вопросов:

— Людвиг Мерц сын Альфреда?

Мне показалось, что Женни вздрогнула.

Поднявшись, она принялась мерить комнату шагами.

— Сесиль никогда не говорила мне об этом прямо, так что я не смею утверждать. Но Сэм уверен, что да. Это одна из причин, по которым он ссорится с отцом: он настаивал на том, что Людвиг такой же Готтингс, и должен получить если не фамилию, которая ему только навредит, то деньги. Они никогда не лишние. Райан не хотел об этом слышать.

В свете таких новостей история, рассказанная Матильдой, начинала играть новыми красками.

Я последовала примеру Женни и тоже посмотрела на свои руки, — не потому что мне было трудно собраться с мыслями, а для того, чтобы не смущать её взглядом и позволить прийти в равновесие.

— Самуэль проверял?..

— Да, — она ответила слишком резко, остановившись у окна, но продолжила уже спокойнее. — Конечно же, он проверил. Людвиг просто мальчик. Сель очень его любит, хотя ты знаешь, что зачастую делают с такими детьми. И Йозеф любил. То, что с ними сделали, несправедливо.

В этом я снова оказалась с ней согласно.

Мне редко было дело до других людей, из горестей и радостей, но что-то в истории вдовы Мерц задевало меня за живое.

— Ты знаешь, что именно они сделали? И кто эти «они»?

Прошла почти минута, прежде чем Женни отвернулась от окна, подошла и села обратно в кресло.

— Нет. Даже для Сэма это затянуто туманом. Но то, чего не видит он, может увидеть твой муж.

«Он мне не муж».

Я едва не сказала это вслух.

Что бы и как ни было, я не имела права раскрывать легенду, а для того, чтобы напомнить об этом себе самой можно было найти и другой способ.

Очевидно, Женни истолковала перемены в моём лице по-своему.

— Это не моё дело, леди Элисон. И, наверное, я не имею права. Но забудь. Просто махни рукой. У всех бывают непростые времена, но вы справитесь. Что бы ни стало причиной. Он так тебя любит.

Я моргнула и успела подумать, что ослышались, но Женни продолжала на меня смотреть и едва заметно улыбаться.

— С чего ты это взяла?

— Он ведь с тобой, — она пожала плечами, как будто говорила о чём-то очевидном, и потянулась к чаю. — Сэм проще. Много проще. Быть может, не по характеру, а по привычке. В конце концов, он только и делал всю жизнь, что искал компромиссы. Но я вижу, что даже ему тяжело. Он любит меня, но иногда это как петля на шее. Таким, как он, проще быть в одиночестве. Если Кайл с тобой, значит, это важнее.

Она впервые назвала его по имени, и мне захотелось засмеяться.

— Кстати! Ты говорила, что вы много путешествовали. Это ведь правда? — умница Женни сменила и тон, и тему, и очень быстро разговор, не доставивший радости нам обеим, почти забылся.

Я потеряла счёт времени, рассказывая ей о местах, где мы побывали, и о том, что успели увидеть вместе. Всего этого вдруг оказалось так много — достаточно, чтобы пережить заново.

Женевьева слушала не просто внимательно, а с неподдельным восторгом, — сама, вероятно, не понимала, как сильно ей хочется, увидеть мир. Или хотя бы малую его часть.

Мы обе опомнились только когда за окном начало вечереть.

Её попытка обнять меня на прощание показалась странной, но отказаться было бы неудобно.

Да и не хотелось.

До сих пор Даниэла Лагард была единственной женщиной, с которой я могла говорить настолько свободно, и если её в определённом смысле можно было назвать подругой, то Женни стала неожиданным, но удивительно приятным сближением.

Послеобеденная полутьма ещё не могла считаться полноценным вечером, но Фьельден она укрывала стремительно.

Кайл уже должен был увидеться с мэром, а значит, этого вечера можно было начинать ждать.

Я едва успела убрать следы своих посидели к с Женевьевой, как в дверь постучали снова.

Это точно был не Кайл, который пошёл бы без стука.

И совершенно точно не Альфред, потому что две печати от двух настолько сильных мастеров навсегда лишили его таких возможностей.

Готовая обнаружить на пороге исполненную презрения и праведной ненависти Матильду, я открыла, и в самом деле удивилась, увидев Габриэля.

— Заходи, — улыбнуться ему мне удалось без труда, но улыбка эта быстро растаяла.

Доктор Беккет переступил с ноги на ногу, а потом качнул головой.

— Лучше ты ко мне выйди. У меня… Я короткий разговор.

Он был бледен и выглядел почти изможденным, как будто не спал несколько ночей, и снова не хотел входить в дом.

Или по каким-то причинам не мог?

Я медленно кивнула и на всякий случай не выпуская его из поля зрения, переступила порог.

Дом никак на него не отреагировал, по воздуху не прошла рябь, но что-то с ним определённо было не так.

— Что случилось?

Я не стала ни накидывать плащ, ни запирать за собой дверь, и именно на неё Габриэль почему-то посмотрел как на врага.

— Я хотел… сейчас мне полагается сказать, что я зашёл узнать, как ты себя чувствуешь.

— Но ты пришёл не за этим?

Ветра сегодня почти не было, но я всё равно обхватила себя руками, потому что октябрь уже перевалил за середину, и на Севере он был холодным.

— И за этим тоже, — Габриэль как будто сдался.

Он всё-таки собрался с духом, чтобы посмотреть мне в глаза, и мне пришлось постараться, чтобы скрыть облегчённый вздох.

Это всё ещё был он. Не одержимость, не подселение, не дававшее ему покоя.

Не Альфред Готтингс в новом теле.

Но волновался он так сильно, что едва не комкал собственный рукав пальцами.

— Может, ты всё-таки зайдешь?

У меня есть свежий чай.

— Нет. То, что я хочу сказать, не стоит говорить в этом доме, — он снова качнул головой, но глаза больше не прятал.

Сейчас они были синими-синими, как будто на ласковое море налетел шторм.

В надежде, что Габриэлю станет от этого легче, я спустилась на ступеньку ниже, и он сделал шаг назад, и теперь мы могли смотреть друг на друга прямо, стоя вровень.

Он быстро и нервно сглотнул, но заговорил уже почти спокойно:

— Элисон, я понимаю, что это сейчас не совсем уместно и, наверное, очень преждевременно. Быть может, даже не прилично. Но я прошу тебя стать моей женой.

Я моргнула от удивления и уже готова была рассмеяться над этой шуткой, но что-то в его лице меня остановило.

Габриэль был предельно серьёзен, и на розыгрыш его слова в сочетании с нежеланием произносить их в доме походили мало.

Истолковав моё молчание совершенно верно, — как растерянность, — он кивнул самому себе и продолжил:

— Я понимаю, что это, должно быть, неожиданно. И что ты привыкла жить иначе. Всё, что положено предлагать потенциальной невесте, тебя мало волнует. Но я обещаю, что тебе будет хорошо со мной. Ты знаешь, что я люблю тебя. И я никогда не возьму на себя смелость чего-то от тебя требовать, указывать или ревновать. Но если мы попробуем, клянусь Нечистым, однажды ты тоже меня полюбишь. Быть может, не так быстро и не так сильно, но…

— Габриэль, — его нужно было немедленно остановить.

Я потянулась к его плечу, но он качнул головой и не позволил себя коснуться.

— Я не прошу ответить сейчас. Хотя бы потому, что сейчас это невозможно. Но обещай, что подумаешь. Время до вашего отъезда из Фьельдена ещё есть.

Штормовое море стало почти чернильного оттенка.

Он готовился к этому разговору. Взвешивал все «за» и «против» того, чтобы затеять его сейчас.

И всё это было для него так серьёзно.

Не зная, что сказать ему и как снять это напряжение, от которого даже прозрачный осенний воздух становился плотнее, я бросила взгляд по сторонам, и с трудом сдержала вздох облегчения.

Кайл уже ступил на ведущую к дому дорожку, и от нас его отделяло всего несколько шагов.

Габриэль обернулся, и на долю секунды его лицо исказила судорога.

Доктор Беккет и правда был настолько хорошим человеком, что чувствовал себя почти предателем, да ещё и поц анным с поличным.

Кайл не учил его, но позволил учиться, оставаясь рядом. Такое прошлое привязывало людей надёжнее, чем подкреплённая самыми пылкими клятвами дружба.

Габриэлю дорогого стоило прийти сюда и сказать то, что он сказал.

Даже зная, что мы больше не вместе, и это всего лишь работа.

Он ступал на тонкий лёд, но готов был рискнуть.

— Добрый вечер, доктор, — Кайл первым протянул ему руку.

Как будто понял и намеренно издевался.

Габриэль пожал её со спокойным видом человека, которому неловко ща свою усталость.

— И вам. Я заходил проведать леди Элисон.

— Но настолько утомили её своей заботой, что она решила не впускать вас в дом?

Во взгляде, который он бросил на меня, было весёлое недоумение и вопрос.

— Напротив, настойчиво приглашала. Но у меня есть ещё дела, и я вынужден откланяться, — Габриэль и правда кивнул ему, а после повернулся ко мне. — Будьте осторожнее.

Не дожидаясь даже дежурного ответа, он развернулся и сбежал по ступенькам, чтобы уйти быстро и не оглядываясь.

Снова подул ветер, и я вернулась в дом, пользуясь возможностью ненадолго спрятать лицо.

Закрывая за нами дверь, Кайл молчал, и мне всё-таки пришлось посмотреть на него. Хотя бы для того, чтобы он отвлекся и ни о чем не спрашивал.

— Как прошла встреча?

— Скучно и предсказуемо, — он улыбнулся коротко, но очень выразительно, и принялся развязывать шейный платок. — А твоя?

— Интересно и полезно, — я ответила в тон, чувствуя, что начинаю абсурдно закипать.

После визита Габриэля собраться с мыслями было трудно.

— Хорошо, — Кайл пожал плечами и направился к лестнице, но как будто о чём-то вспомнил и остановился рядом со мной. — Мы едем в одно интересное место. Переоденься. Жду у задней двери.