11

В комнате было душно и тесновато, но весело. Под потолком горела большая, на пять ламп люстра, посреди комнаты стол, уставленный тарелками с закуской. Мы праздновали день рождения Лены Войтович — ей исполнилось семнадцать. Собрались девять человек гостей, плюс сама именинница и ее родители: папа-профессор и мама, тоже научный работник. Приглашены были все свои, одноклассники, только двух девушек, Лениных подруг, я видел впервые. Одна из них, тоже Лена, была какая-то скучная с виду и невзрачная, зато другая, Вика — очень даже ничего. Паша Скворцов сразу положил на нее глаз. За столом он оказался рядом с Викой, и теперь что-то нашептывал ей на ухо. Света Попова тоже присутствовала и выглядела, как всегда, великолепно. За ней ухаживал Эдик Горецкий, самоуверенный и язвительный больше обычного. Пришел и мой старый приятель Сека. Чтобы как-то загладить перед ним вину, — ведь ас, посидели за столом минут сорок и удалились смотреть телевизор. Сразу же исчезла, бывшая вначале, некоторая скованность. Из спиртного «предки» выставили только шампанское, но мы предусмотрительно запасись портвейном, и теперь втихаря попивали любимый напиток. Принесли магнитофон — огромный и тяжелый, словно чемодан, набитый кирпичами. Заиграла музыка, но танцевали вяло — еще не тот градус. Решив внести свою лепту в общее веселье, я предложил спеть чего-нибудь хором и поинтересовался, нет ли у хозяйки гитары.

— Ты умеешь? — удивилась Лена.

— Тренькаю немного.

Гитару я освоил, будучи в студенческом стройотряде — разучил несколько аккордов. Музыкант, из меня был не ахти какой, но под настроение мог, иногда, выдать. Инструмент нашелся. Перебирая струны и настраивая гитару, я спросил:

— Что будем петь?

Застольный репертуар у нас не был отработан, поэтому мне предложили выбрать на свое усмотрение. Я решил спеть «Где твои семнадцать лет?» Высоцкого — песня в какой-то мере отвечала поводу застолья и должна была расшевелить компанию. Ее никто не знал, разумеется, но я объяснил, что им и нужно-то повторять всего лишь одну и ту же фразу. Через минуту в ответ на пропетые мною строки: «Где твой черный пистолет?» и «Где тебя сегодня нет?», все дружно подхватывали: «На Большом каретном!». Песня имела шумный успех. Я опять оказался в центре внимания — девчонки смотрели на меня с явным восхищением, пацаны, с плохо скрываемой завистью. На волне успеха я исполнил еще две-три вещи из популярного репертуара времен моей молодости, а под конец, по просьбе именинницы — «Лирическую». К счастью, на этот раз, обошлось без вопросов относительно происхождения песни.

Пришло время размяться — стол сдвинули в сторону, и пошли плясать под магнитофон. Я несколько утомился и, решив взять тайм-аут, вышел на веранду подышать свежим воздухом. Там уже находился папа Лены. Это был вальяжный мужчина, с настоящей, «профессорской» внешностью и соответствующими манерами. Профессор курил, опершись о перила веранды. Увидев меня, он приветливо кивнул: мол, заходи, не стесняйся.

— Курите? — спросил он, обнаружив демократичность и современность в обращении с молодежью.

— Нет, — ответил я, и не соврал.

— Правда? Или меня стесняетесь? Я в ваши годы уже курил…

Профессор спохватился, что поступает непедагогично и добавил:

— Правильно. И не надо. Дрянная привычка.

— Вы ведь Валера, да? — сменил он тему. — Лена говорила мне о вас.

Я насторожился — что она могла рассказать обо мне отцу? Уж конечно не о том, что было у нас с ней. Может быть, о моих стычках с Елизаветой?

— Лена отзывалась о вас, как об интересном собеседнике, — продолжил профессор. — Вы куда думаете поступать после школы?

— Еще не решил окончательно, — уклончиво ответил я.

Из гостиной доносилась громкая музыка, поэтому я деликатно осведомился:

— Не мешаем вам?

— Нет, — отмахнулся Войтович, — мы с супругой хоккей смотрим.

Как бы извиняясь за несколько легкомысленное, для преподавателя вуза, занятие, он добавил:

— Я, знаете, так не интересуюсь… когда союзные соревнования, но чемпионат мира — другое дело! Болеем за наших. Вот, только в перерыве, покурить вышел.

Магнитофон в это время играл битловскую «Желтую подводную лодку».

— А, как вам современная музыка, нравится? — поинтересовался я, кивая в сторону комнаты.

— Эта? Ну… — профессор, очевидно, не хотел выглядеть ретроградом, давая нелестную оценку чуждой и не понятной ему музыке, поэтому уклонился от ответа, спросив в свою очередь:

— Это чье?

— Биттлз, — ответил я. — Через двадцать лет это будет считаться классикой.

— Вы так думаете? — удивился Войтович.

— Я знаю.

Профессор глядел на меня и не мог, очевидно, решить, кто перед ним: просто шутник, с не очень умной хохмой или самоуверенный нахал, строящий из себя провидца.

— Понимаете, — продолжил я спокойно, — я обнаружил, что могу довольно точно предсказывать будущие события.

— Хм, — буркнул Войтович, — и как далеко вы можете заглянуть в будущее?

Профессор сказал это тоном, в котором чувствовались одновременно ирония и досада — он явно разочаровался во мне, решив, что имеет дело с заурядным трепачом. Я же продолжал гнуть свое.

— Могу предсказать, что будет в ближайшие тридцать пять лет.

— Почему именно тридцать пять? Почему не сорок, например?

— Вы, конечно, не верите. Я бы тоже не поверил. Но, я могу доказать. Сейчас в матче первый период закончился?

— Да.

— А, счет?

— Ноль — ноль.

— Отлично, — сказал я.

Матч этот, наших со шведами, я хорошо помнил, поскольку в свое время был заядлым болельщиком.

— Хотите, я попробую угадать, как закончится игра?

— Интересно, — с сильным сомнением в голосе ответил профессор, — как же?

— Наши проиграют, три — один.

— Не может быть! — воскликнул Войтович. — Они у чехов выиграли! Со шведами уж как-нибудь справятся.

— Вот и проверим.

В это время на веранду заглянула Лена.

— Валера, ты куда пропал? Пошли.

Оказалось, что все опять подсели к столу, разлив по бокалам шампанское и портвейн.

— Тост! Валера, за тобой тост! — потребовала Света Попова.

Я взял бокал и нехотя поднялся — тосты никогда мне не удавались.

— Давайте выпьем за Лену, за ее семнадцать. Хотя женщинам не принято напоминать об их возрасте, сейчас, думаю, не тот случай. Лет через тридцать мы будем говорить: «Где мои семнадцать лет!». За тебя Лена, за твою молодость, красоту, за твое будущее! Как сказал один грузин: «Пусть будет здоровье, остальное мы купим».

Тост не очень понравился молодой компании. Вероятно, он показался им занудным, с неизвестно откуда взявшимися у меня стариковскими нотками. Я действительно вдруг почувствовал себя пришельцем, стариком, вторгшимся в этот мир, бесшабашной юности.

Выпив, все опять загалдели, не обращая на меня особого внимания. Я видел, что Паша Скворцов по-прежнему обхаживает Вику, Эдик — Свету, и даже Сека, молодец, непринужденно болтает с соседкой по столу. Лена подсела ко мне.

— О чем вы с папой говорили? — поинтересовалась она.

— Да, так. Ничего серьезного. О хоккее и музыке.

— О музыке? Вот никогда бы не подумала, что он ей интересуется. Хоккей еще, куда ни шло.

— Я попытался предсказать, как закончится сегодня матч со шведами.

— Ты и предсказывать умеешь? На картах гадаешь или по звездам?

Мне почему-то не хотелось шутить.

— Нет, я не гадаю. Я действительно знаю будущее.

— Откуда?

Не дождавшись ответа, Лена спросила:

— И мое будущее можешь предсказать?

— Могу.

— Лучше не надо, — передумала Лена, испугавшись моего серьезного тона.

— Да, тебе нечего бояться. У тебя все будет хорошо.

— Все равно. Лучше не знать заранее.

«Она права, — подумал я, — не стоит заглядывать в будущее. Оно может оказаться страшным, а изменить ничего нельзя».

— Давайте танцевать — предложила хозяйка и включила магнитофон.

Я посмотрел на часы — хоккейный матч должен уже закончиться.

Профессор ждал меня на веранде. Он был слегка возбужден и, увидев меня, воскликнул:

— Вы оказались правы! Поразительно, но даже счет вы угадали правильно!

— Вот видите.

— Как вам это удалось? Признайтесь честно — вы назвали счет наобум и угадали чисто случайно!

— Нет, — возразил я.

— Тогда как? Прикидывали шансы обеих команд, делали какие-то свои расчеты?

— Нет, конечно! Понимаете… как бы это объяснить. Я не делал прогноза, а действительно знал результат.

— Знали? Я тоже так подумал сначала… но игру показывали не в записи! Это была прямая трансляция, следовательно, результат заранее вы знать не могли.

Я понял, что зашел слишком далеко, но рассказать всю правду… Нет, он ни за что не поверит! Да и кто бы поверил!

— Извините меня… Владимир Александрович. — Я с трудом вспомнил, как зовут Войтовича. — Я не могу вам объяснить, откуда мне стал известен результат игры… Будущий результат. Вы мне не поверите… Сочтете меня шарлатаном, которому просто повезло угадать. Давайте, лучше я назову вам результаты будущих матчей.

— Неужели шведы возьмут золото? — спросил он, как истинный болельщик.

— Нет, — успокоил я его, — во втором круге наши победят: четыре — два.

— Вот как? Что ж, посмотрим. А кроме хоккея, можете что-нибудь предсказать? Какое-нибудь открытие в науке, или что-то из политики?

Что мог я ему ответить? О крупных научных открытиях мне не припоминалось, а политика… Расскажи я, что через двадцать с небольшим лет ни будет не только сборной СССР по хоккею, но и самого Союза, что бы он обо мне подумал? Рассказать о Горбачеве и Ельцине, об Афганистане и Чечне, о «Норд-Осте» и Беслане? После этого, в его глазах я мог выглядеть только злобным антисоветчиком, психом, место которому в «желтом доме».

Я покачал головой.

— Лучше не трогать эту политику…

— Наверное, вы правы. Бог с ней, с политикой. А в спортлото не пробовали играть?

— Попробую.

— Ну, желаю удачи. — Профессор направился в свою комнату, сказав на прощание:

— А, насчет будущего матча — проверим.

На веранду вдруг выпорхнула Света.

— Ты здесь, — немного насмешливо сказала она, когда Войтович вышел. — О чем болтаете с папашей? Знакомишься с будущем тестем?

Глаза у Светы блестели от вина, она явно слегка захмелела, хотя и выпила всего-то два-три фужера шампанского.

— Перестань, — оборвал я ее, и, чтобы сменить тему, спросил:

— А ты кого здесь ищешь?

— Никого. Просто сбежала от Горецкого — прилип, как банный лист. А Ленка твоя опять с ним танцует.

— Почему моя? Ну и что, что танцует! — ответил я раздраженно.

Мною опять овладели чувства неуверенности и досады. Зачем я здесь? Чужой, почти инопланетянин, что реально я могу? Дразнить историчку, показывать фокусы, угадывая результаты футбольных и хоккейных матчей, дурить голову девчонке, для которой это, может быть, настоящее глубокое чувство. Невозможно оставаться одновременно человеком двадцать первого века и быть шестнадцатилетним подростком здесь…

Мы стояли некоторое время на веранде и молчали, думая каждый свое, затем направились в комнату, но у двери Света резко обернулась. В ее глазах я прочел желание, почти приказ: «Возьми меня!». Уступая ее напору, я на мгновение потерял голову, обнял и стал целовать во влажные трепетные губы. Дверь за ее спиной скрипнула и, подняв глаза, я увидел бледное, искаженное болью лицо Лены…

«В этот мир ты явился незваным…».

Я знал — все будет так, как должно быть: Лена, после школы, уедет учиться в Москву и выйдет там замуж, мы с ней больше никогда не увидимся; Эдик Горецкий в начале 90-тых уедет в Израиль; Паша Скворцов со временем станет ворочать крупными делами и большими деньгами; Света закончит здесь университет и тоже уедет, куда — не знаю; Сека, удивительно, но тоже будет не последним человеком и сделает хорошую карьеру… Жизнь раскидает нас, как ветер прошлогодние листья.

Загрузка...