Начало Игры

Глава 25

«Облако медленно сдвинулось с места и поплыло над горой, слегка приоткрыв бледно-матовую бирюзу неба. Потоки сырой белёсой дымки набросили на глухую тёмно-синюю массу камня текучую полупрозрачную вуаль, стекающую с вязкой кремовой шапки, накрывшей вершину горы. Гора вдохнула облако, и застывшая плоть камня размягчилась и сделалась вязкой и подвижной. Облако вдохнуло гору, и потоки сырого воздуха стали густеть и тяжелеть. На самой вершине, где встретились стихии камня, воды и воздуха, закипел водоворот форм и образов. Пробудившись, демоны стихий завели хоровод обманчивых личин, на лету меняя свой облик. Души, затаившиеся в камнях, начали безмолвный разговор со своими собратьями, растворёнными в воздушной субстанции. Облако плывёт… Бледно-золотистые светящиеся капли, кружась, невесомо парят, спускаясь от вершины вниз. Их подхватывают потоки молочного ветра. А на вершине продолжается танец форм, и мерцают полупроявленные лики. Облако плывёт. А угол неба уже подсветился снизу мягким сине-зелёным светом, и лилово-терракотовые блики поползли вниз от вершины вслед за золотыми каплями, а те, будто натыкаясь в воздухе на что-то твёрдое беззвучно лопаются, будто высвобождая заключённую внутри сущность из предустановленной природой оболочки. Облако плывёт… Я моргнул, и нет больше ни облака, ни горы, ни неба. Я просто случайно разлил краски на пергаменте. Разлил краски и получил чьё-то послание…»

Расшитая узорами сафьяновая закладка легла между страниц. Рука с книгой медленно опустилась на траву. Глазам, оторвавшимся от книжного листа, было больно в первый миг смотреть на небо.

Сфагам и Олкрин лежали на траве, отдыхая после продолжительного занятия.

— Они прячутся в ветвях, — тихо сказал Сфагам.

— Кто прячется? Духи?

— Не только. Вглядись в узор, который образуют промежутки между ветвей, и увидишь лики, а может быть, и тела. Они особенно заметны на фоне серого неба в сумерки.

— Между ветвей?

— Да. Между. Всё сокровенное находится между. Между — это связующее дыхание Единого. Подлинный смысл речи — между словами, а разговор — это то, что рождается между говорящими. Суть вещей — между вещами. Оттуда смотрят на нас прозрачные лики — посыльные тонкого мира.

— А Истина?

— А Истина обретается между жизнью и смертью. Мы ведь недавно говорили с тобой о середине.

— А быть в дороге значит постоянно находиться между? Верно?

— Верно. Помнишь историю про праведного путешественника Ланбринка?

— Помню, помню. Это, который у всех встречных спрашивал, на что похожа дорога. У охотника, у крестьянина, у купца, у солдата и у ещё у других…

— Да-да.

— Охотник сказал, что дорога похожа на верёвку, которая ведёт, изгибаясь, от одного знакомого узелка до другого. Крестьянин сказал, что дорога — это множество ровных отрезков, лежащих посреди широкого и обозримого поля, соединённых друг с другом. А вместе они складываются в круг вечного возвращения.

— А купец?

— А купец сказал, что дорога — это цепь людей, ведущая к деньгам. И цепь эта то скрывается в неизвестности, то выходит на свет.

— А дальше?

— А дальше был солдат, монах, куртизанка, чиновник и другие. И все, что интересно, говорили разное.

— Ещё бы. Но самое интересное то, что он встретил их всех на одной и той же дороге.

Ученик задумался.

— Значит, Истину можно постичь, только уйдя из жизни.

— Не то чтобы обязательно уйти, а пройдя между. Только открыв дверь, чтобы уйти, вспоминаешь, зачем пришёл.

— Так что же… О, гляди, люди какие-то. — Олкрин приподнялся на локте.

— Я их давно заметил. — Сфагам не меняя расслабленной позы, закрыл глаза — солнечный свет, лившийся сквозь неслышно колеблемое ветерком кружево ветвей, был нестерпимо ярок.

Послышался шорох приближающихся шагов. Открыв глаза, Сфагам увидел, как половина неба скрылась тёмным силуэтом склонённой над ним фигуры.

— Эй, добрые люди! Всё ли с вами в порядке?

— Откуда ты знаешь, что мы добрые? — ответил вопросом на вопрос Олкрин.

— Я вас узнал. Вы стали в Амтасе известными людьми.

— Потому и уехали. — Олкрин поднялся с травы, разминая плечи.

— Я тоже тебя узнал, — сказал Сфагам, — ты пытался помешать казни в первый день праздника.

Молодой человек откинул грубый капюшон с растрёпанной черноволосой головы и поднял бледное лицо к небу.

— Мне жаль. Я думал, вы нуждаетесь в помощи, а выходит, мы нарушили ваш отдых.

— Не беда. Мы уже отдохнули. — Сфагам тоже поднялся на ноги. Сочетание плавности и быстроты в его движениях не ускользнуло от собеседника. Его взгляд из печально-рассеянного стал внимательным.

Олкрин с интересом разглядывал группу из человек двадцати, сошедших с дороги и располагавшихся на привал на соседней полянке неподалёку от них. Три лошади и четыре осла отправились щипать траву. Большинство путников двигалось пешком. Все они — и мужчины, и женщины — были одеты в почти одинаковые тусклой расцветки плащи из грубой ткани с капюшонами. Развязывая узлы и раскладывая на расстеленных на траве полотнищах свою нехитрую снедь, они переговаривались тихими смиренными голосами.

— Не хотите ли к нам присоединиться? — спросил молодой человек.

— Что ты имеешь в виду? — цепкий взгляд глубоких серых глаз Сфагама, в сочетании с его бесстрастно-мягким голосом, привёл спрашивающего в лёгкое смущение.

— Я хотел предложить вам разделить нашу трапезу. Она не богата, но ведь и вы, сдаётся мне, не те, кто ищет утешения в чревоугодии.

— Да, в еде не следует искать утешения. Ею надо просто наслаждаться, — тихонько хмыкнул Сфагам.

— Тогда скажи своё имя, — обратился Олкрин к новому знакомому. — Мы ведь должны знать, с кем…

— Да-да, — торопливо заговорил тот, — простите, я должен был с этого начать. Родители дали мне имя Анвигар, но когда я стал на путь истинной веры, сам Пророк дал мне новое имя — Станвирм.

— Станвирм — это значит «идущий прямо», — проговорил Олкрин, — неплохо!

— Теперь смысл моей жизни — оправдать имя, данное Пророком. А ваши имена нам известны. В Амтасе их теперь каждый знает.

Собеседники расселись кружком на земле. Перед ними на куске холста в окружении больших фляг с водой лежали круглые хлебы, вяленая рыба, куски сыра, и овощи.

— А зачем ты стал спорить с правителем? Разве ты не видел, что это бесполезно? — спросил Олкрин, выкладывая на импровизированный стол печёные пирожки из своей сумки. — Тебе ведь могло и влететь.

— Борьба со злом никогда не бывает бесполезной. Люди всё видели и всё слышали. И сомнение в правоте власти с её грубой силой рано или поздно перерастёт в силу, которая остановит кровавые расправы. И правители тоже это поймут. Обязательно…

Олкрин недоверчиво улыбнулся. — А палачи? А воины? Их ты тоже надеешься обратить в свою веру?

— Палач — тоже человек. Все мы люди и потому все открыты Добру — вот в чём дело. Только Добро делает нас людьми. Даже для палача путь к Добру не закрыт.

— И даже для Фриккела из Амтасы? Уж он-то…!

Станвирм напряжённо сжал губы. — Да, палачей в нашей общине ещё не было, — помолчав, сказал он. А воины есть. Вот прямо перед тобой сидит брат Ирсинк. Он всю жизнь был воином и даже имел чин сотника в коннице. А теперь он с нами.

Лысоватый старик с лицом, изборождённым многочисленными шрамами, на миг поднял на говорящих свои немного печальные глаза.

— С грубой силой всё понятно. А вот когда за этой силой стоит закон… Ты ведь тогда ничего не смог возразить правителю на этот счёт, — продолжал Олкрин.

— Их закон — земной, а истинный закон — небесный, — вступила в разговор одна из женщин, поправляя сброшенный с головы капюшон.

— Их закон служит царящей на земле грубой силе — правителям и их слугам. Закон земных царств падёт, когда сольются два источника истинного закона — в небе и в душе каждого человека, — пояснил Станвирм.

— Да. Ты правильно сделал, что не сказал ему этого, — заметил Сфагам, аккуратно разрезая яблоко маленьким ножиком.

— Я хотел сказать, но он не стал меня слушать.

— Это, выходит, вся ваша община? — снова спросил Олкрин

— Кое-кто решил выйти из общины и остаться в городе. Остальные здесь.

— И куда же вы теперь?

— Наши братья немалого добились в южных провинциях. Сам Пророк сейчас там. Поэтому мы идём на север. Может быть, в Валфану, а может быть, в Ултрикс. Там до людей ещё не донесён свет истинного учения. Наших братьев там немного и притеснения велики… А куда едете вы?

— Тоже на север. Точнее, на северо-запад. В Гвернесс. Есть там одно интересное место…

— Не слишком ли интересное? — тихо проговорил Ирсинк. Там однажды целый полк исчез. Просто взял и исчез. Хотели дорогу сократить… Вот и сократили.

— Да, Регерт знал, как охранить свой покой, — пояснила одна из женщин.

— Не знал, а знает, — уточнил старый воин.

— Нам пока там делать нечего, но придёт время, и никакая сила перед нами не устоит. Мы пройдём сквозь любые стены и преграды, и любое оружие будет против нас бессильно. Глубины вод не скроют нас, и огонь не испепелит нас. И силы древней магии отступят перед нами. — Станвирм говорил воодушевлёно, будто по наитию извне и слова его несли настоящую силу — и Сфагам почувствовал это.

— А кто он такой, ваш Пророк? — спросил Олкрин после небольшой паузы.

— Подлинную историю жизни Пророка никто не знает. Имя, данное ему при рождении, — Айерен. Но ставшие на истинный путь называют его Фервурдом, что означает «дарующий свет», или просто Пророком, — ответил Станвирм.

— Говорят, он сын сапожника из маленькой горной провинции, — вступил в разговор седой старик с усталыми слезящимися глазами.

— Да нет, — негромко возразила женщина, — он был в молодости чиновником и имел даже шестой ранг на императорской службе. А потом стал управляющим большим имением. Так бы и занимался подсчётами коров и мешков с зерном, если бы не пришло откровение.

— Не управляющим он был, а смотрителем архива в Тандекаре. И сам он родом оттуда — все это знают. И ранг имел не шестой, а только четвёртый… А отец его торговал медной посудой и, говорят, жив ещё, — вступил в разговор ещё один последователь Пророка.

— Ничего подобного! Отец его был офицером на таможне. А сам он ещё в молодости убежал из дома и скитался с бродячими магами. И на востоке был два раза…

— Не спорьте, братья, — мягко призвал Станвирм. — Какое значение имеет земная жизнь для избранника Бога? Единственного Бога, который говорит с нами его устами.

— Так ты говоришь, он сейчас в южных провинциях? — спросил Сфагам.

— Да, теперь он там. Но он может в любой момент находиться везде, где пожелает. И это ещё не самые удивительные чудеса, которые ему под силу. Хоть он сам сейчас и далеко, но дух его всегда с нами. Мы бросили свои семьи и своих близких, и теперь мы связаны с Пророком, как дети связаны с отцом.

Сфагам облокотился на ствол дерева и поднял голову вверх. Серовато-белёсый кисель почти полностью затянул небо. Лишь кое-где проглядывали бледно-голубые лоскутки. «Дарующий свет… Не больше, не меньше. Кто бы объяснил мне, что такое свет. Да и помогут ли здесь слова? Что скажут слова о свете слепому от рождения? Свет зримый неизъясним, но свет истины, свет тонкого мира обретается не без помощи слов, хотя и сторонится их. Если слова ложны и излишни в постижении первооснов вселенной, то зачем дан нам язык? И зачем тогда свет пишет не только золотым лучом на зелени листьев, но и лучом взгляда, буквами на пергаменте?» — размышлял Сфагам, почти отключившись от разговора.

— А однажды Пророк излечил от проказы целую семью, — донёсся голос одного из беседующих. — И всё потому, что они в него верили!

— Пророк может исцелять и неверующих, ибо милость его безгранична, а сила неодолима.

— Всё равно верить надо. Без веры нельзя.

— А в другой раз один скряга пригласил Пророка с учениками в свой дом и сказал, что ему нечем их угостить, поскольку финики в его саду никак не созреют. И тогда Пророк вышел в сад и только глянул на деревья, как все финики мигом созрели, да так и попадали все на землю!

— Ну, это уж сказки…

— А как ваш пророк относится к слову? — спросил Сфагам негромко, но его вопрос услышали все.

— Он сам и есть Слово, — со значительностью в голосе ответил Станвирм после недолгого молчания.

Стал накрапывать мелкий дождик.

— Переждём в лесу или поедем? — спросил Олкрин учителя.

— Поедем, пожалуй.

— Да и мы тоже, — сказал Станвирм, помогая товарищам собрать еду с полотнища. Я бы тоже хотел кое о чём спросить тебя по дороге.