На звук пушек

Глава 2. Человек за занавеской

Франция, Париж, 25 мая 1867 г.

Альфонс Джеймс барон де Ротшильд, которого многие считали богатейшим человеком Франции, сегодня исполнял роль обыкновенного чичероне. Его гостем был некий Джакомо Бертони, богатый судовладелец с Мальты, долго проживший в Ливорно, а последние десять лет обосновавшийся в Риме. То, что судовладелец был человеком без титула и значительного состояния, барона Ротшильда не смущало ни в малейшей степени.

Бертони, давно не посещавший столицу мира, выказал желание посетить Всемирную выставку, проходящую в эти дни в Париже, и посмотреть на бульвары Османа[8]. И банкир поспешил исполнить просьбы никому не известного в Париже иностранца и сам вызвался в сопровождающие.

Ротшильд лично приехал за гостем в собственном экипаже, запряженном породистыми жеребцами из собственной конюшни.

– Месье барон, – приветствовал иностранец банкира.

– Сеньор Бертони! – приподнял цилиндр в ответ Ротшильд.

– О, нет, теперь мистер Джеймс Бёртон. Увы, Рим мне пришлось сменить на туманный Лондон.

– И в чем причина? Если это не секрет.

– Никакого секрета. Сын моего брата оказался самым настоящим карбонарием. Фамилия Бертони оказалась на слуху, и я, на время пока утихнет скандал, покинул Рим. Зато у меня появилась возможность посетить Всемирную выставку.

– Я с удовольствием вам ее покажу. Там есть на что посмотреть.

– Вы окажите мне любезность.

Выставка действительно производила впечатление еще до подхода к ней. Все Марсовое поле, которое в то время было шире, чем в 21-веке, было занято различными объектами и строениями на территории между проспектами Бурдоне и Сюфран от самой Сены и до комплекса зданий Военного министерства. Чего только здесь не было и китайская пагода, и египетский храм, русская изба и вполне себе работающие маяк и нефтяная вышка, великое множество удивительных вещей со всех краев света. А посреди всего этого находился гигантский овал центрального павильона.

В русском отделе Ротшильд и Бёртон отведали блины, расстегаи, окрошку и ботвинью, которые разносили настоящие московские polovye и барышни в sarafan и kokoshnik. Гостям как деликатес предлагалась паюсная икра, но большинству посетителей икра не понравилась. Потом подержали в руках диковинку, большой кусок урановой руды. Желающие могли договориться со служащими русского отдела о покупке маленьких камушков урана. На глазах Ротшильда и Бёртона, один франт купил такой камушек. После чего с видом знатока заявил своей молоденькой спутнице, что уран обладает лечебными свойствами, и он установит его в оголовье кровати. И начал нашептывать красавице что-то, что вызвало у той румянец на прелестных щечках.

Во французском отделе у стенда какого-то толи гравера, толи художника из Меца внимание Бёртона привлек спор двух молодых людей, француза и немца. Худощавый француз, с бледным и нервным лицом, типичный парижский поэт или писатель, яро отстаивал превосходство всего французского. Немец опровергал его с нордическим спокойствием, сыпля цитатами из признанных авторов прошлого, легко переходя с немецкого на французский или английский, а с итальянского на латынь. Но половина его словесных выпадов пропадала втуне. Ибо француз признавал только родной язык, с горем пополам понимал латынь и полностью игнорировал англо-саксонские языки.

– Internationale, – произнес, улыбнувшись, Бёртон, повторив самое популярное в этом парижском сезоне слово.

В прусском павильоне англо-итальянец осмотрел пушки Круппа. У одной из них, монструозного вида осадной пушки, Бёртон спросил банкира:

– Как вы думаете, что будет, если снаряд из такого чудовища попадет, скажем, в гостиницу, в которой я остановился?

– Будем надеяться, что этим пушкам никогда не придется стрелять, – ответил Ротшильд. – Тем более по Парижу.

– И, тем не менее, буду благодарен, если вы, опишете действие такого снаряда.

– Если увижу. В чем искренне сомневаюсь.

– Не если, когда увидите, – заявил Бёртон, и тутже выразил желание прогуляться по Парижу.

– Что сказать, – говорил итальянский гость по пути к Дому Инвалидов. – Все эти работы, проделанные бароном Османом в преддверии Всемирной выставки, весьма впечатляют. Это совсем другой Париж, чем был в дни моей юности. Жалко только, что барон варварски поступил с застройкой своих предшественников. Больше нет Парижа рыцарей и мушкетеров. Увы.

– Новое всегда стоит на фундаменте из руин прошлого. Тем более, что император, давая полномочия барону Осману, думал о более приземленных вещах, чем сохранение памятников архитектуры.

– Это заметно. Бедняки вытеснены на окраины и не оскорбляют своим видом взоры новых хозяев жизни.

– С точки зрения императора, важней что это снизило риск волнений. Центр Парижа избавлен от нелояльных элементов. А широта бульваров преследует двойную цель. Войска легко направить в любую точку столицы. И на широких проспектах невозможно устроить баррикады.

– Все это логично и справедливо, – согласился итальянец. – Но что император будет делать, если войск в Париже не окажется?

Ротшильд задумался над словами Бёртон. Они были сказаны явно не случайно. И банкир помнил услышанное у стенда с пушками Круппа. Но он промолчал.

– До сих пор в истории мы знали одну последовательность, – продолжил Бёртон. – Первоначально совершается революция, а затем вспыхивает война. А если в этом уравнении составляющие поменять местами?

– Война, которая послужит запалом для революции? – удивился барон Ротшильд.

– Вы возразите, что война – это увеличение армии, патрули на улицах, цензура, контроль и прочие ограничения, которые ведут укреплению власти. История не знает революций во время войн. Крестьянские восстания не в счет.

– И что изменилось теперь?

– Многое. Рост населения городов. Прогресс в области транспорта и связи. Многое другое. Но нам важней некоторые частности. Например, что Наполеон III ныне удерживает власть, лишь благодаря равнодушию французов.

– Императорская гвардия, – напомнил банкир.

– Штыками можно добиться всего, что только угодно, нельзя только на них сидеть. Так, кажется, сказал великий император? – итальянец изящным жестом указывал на Дворец Инвалидов, в Храме которого покоится прах Наполеона Бонапарта.

– Красиво сказано, – усмехнулся Ротшильд.

– Действительно красиво. И скорей всего император сказал свой афоризм исключительно ради красного словца. Сам император великолепно себя чувствовал, пока его трон подпирали штыки.

– Наполеон, хоть Первый, хоть Третий, не может оставаться в Париже в случае войны, – задумчиво проговорил банкир.

– Если только сражения идут на границах Франции, а не за тридевять земель, – уточнил Бёртон.

– А гвардия следует за императором, – продолжил мысль Ротшильд. – Не достает лишь подходящей войны.

– Ну за этим дело не станет.

– Но зачем?

– Зачем? Вы спрашиваете зачем? Пруссия желает объединить Германию, а Франция ей мешает. Французы желают реванша за 1815-й год. А австрийцы реванша за 1866-й. Они желают, чтобы Франция ослабила Пруссию, а австрияки воспользовались плодами чужой победы. Того же желают и русские. Парижский договор стоит у них поперек глотки, и они желают поражения Франции.

– А Британия?

– Британия… Система противовесов в Европе, созданная лордом Палмерстоном, увы, устарела. Куда раньше, чем все этого ожидали. Можно сказать, что эта система некоторое время отражает состояние дел в прошлом и не соответствует настоящему.

– И в чем несоответствие этой системы?

– Две сильнейшие державы, Британия и Франция, не могут быть противниками, как это было ранее. Извечную борьбу за первенство надо оставить в прошлом. Но Франция не станет союзником Британии, пока ее флот может бросить вызов британскому. Хорошо бы уничтожить или затормозить развитие флота Франции. И хорошо бы, выполнить это чужими руками. У Франции останется первоклассная армия, у Британии самый мощный в мире флот. Они дополнят друг друга.

– Однако Британия традиционно союзна Пруссии, у которой не лучшие отношения с Францией.

– Все в мире меняется. И у всего своя роль. Пруссия выполнила одну свою роль, и теперь ее ожидает новое предназначение.

– Все равно не совсем понятно, зачем что-то менять? У Пруссии уже есть первоклассная армия, и практически нет флота! Разве она не идеальный союзник для Британии, которые всегда использовали Германию как свою казарму?

– Скажем так. Старые хищники, Франция и Британия, больше подходят друг другу как партнеры. По меньшей мере, в настоящее время. Они заинтересованы удержать свои колонии и завоеванные рынки сбыта. А Пруссия молодой хищник, которому еще предстоит вырвать свой кусок добычи.

– Но это в будущем приведет Британию к столкновению с Пруссией.

– Зато у Франции появится надежный стратегический союзник. Для этого ей придется всего лишь отказаться от имперских амбиций Наполеона. Мне кажется, что для Франции республика наилучшая форма правления.

– Вы сказали, что русские желают поражения Франции, но мы наблюдаем сближение этих стран. Как раз сейчас император России и император Франции принимают парад французский войск.

– Давайте поговорим об этом позже.

– Значит «старые семьи» приняли решение о развязывании войны между Францией и Пруссией?

Слово было произнесено.

Бёртон поморщился. Он ожидал большей изощренности и дипломатичности в формулировках от короля французских банкиров.

Ни гость Парижа, ни парижский барон-банкир не принадлежали ни к масонам, ни членам какого-то тайного общества или ордена, объединению наследников тайных знаний и тому подобного. Они вообще не состояли ни в каких тайных организациях.

Но люди привыкли навешивать на все ярлыки, в том числе и для опредения роли каждого в обществе. Альфонс де Ротшильд был человек, и не лишен человеческих слабостей. И тоже выдумал для себя якорь-ярлык. «Старые семьи». Так он определил для себя некую общность людей, которые обладали могуществом, превышающим могущество королей и императоров. «Старые семьи» столетиями оставались невидимыми для окружающего мира, но при этом являвшимися частью этого мира. Представителей Семей можно было встретить на светских приемах, заседаниях акционерных обществ, совещаниях министров и конференциях ученных. Они были везде и нигде.

«Старые семьи» это было нечто большее, чем владение землями, влиянием, знаниями или капиталами. Сами же «старые семьи» являлись не конкретными аристократическими или финансовыми родами, а неким понятием. Аморфным и неуловимым. Нельзя бороться с тем, чего нет. Сколько династий прервалось за человеческую историю? Сколько могущественных организаций исчезли под ударами конкурентов или обстоятельств? Монфор с благословения французского короля и папы римского уничтожил социальную систему, сложившуюся в Окситании. Филипп Красивый разгромил орден Тамплиеров. Наполеон III, как и его британские собратья по монаршей профессии, поставил под контроль даже масонов. По меньшей мере, он так думал. Но старые семьи остались и для Луи-Наполеона, и для Вильгельма I, и для всех остальных невидимками. Может быть Папы Римские что-то знали или поджозревали на этот счет. Но они предпочитали не делиться этим знанием с Городом и Миром.

Сами Ротшильды пока не входили в число «старых семей». Но стояли на самом пороге того, чтобы вскоре войти в их число. А пока евреи Ротшильды, англичане Хоупы, немцы Сименсы и многие другие были верными слугами, приказчиками, управляющими, советникам или доверенными лицами (назовите, как хотите) «старых семей». Богачи и промышленники, ученые и политики. Нация и происхождение не имели в этом вопросе никакого значения. Собственно, по зрелому размышлению, и сам Ротшильд, и Джеймс Бёртон, в определенном смысле, сами и олицетворяли «старые семьи», являясь активными проводниками их интересов.

– «Старые семьи», как вы изволили их назвать, не принимали решения о развязывании упомянутой войны. Иногда приходится страны подталкивать к конфликту, иногда остужать их пыл. Но не в этом случае. Эта война предопределена и неминуема. Она может начаться позже или раньше, и завершиться с тем или иным результатом, но она случится, хотим мы этого или нет.

– Вы намекаете, на эти мифические свитки Предтеч?

– Покайтесь ибо приблизилось Царство Небесное, приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези ему[9].

– Вы пропустили о «гласе вопиющего в пустыне». И, кстати, раз уж заговорили о Святом писании, как отразятся перемены в Париже, о которых вы намекали, на Риме? – поинтересовался Ротшильд.

– Папе следует избавиться от светской власти, сосредоточившись на духовном. И некоторый урок смирения пойдет Святому престолу на пользу.

– Несчастью предшествует гордыня, а падению – высокомерие, – процитировал Ротшильд.

– Лучше жить в смирении с бедняками, чем с гордецами делить награбленное, – подхватил Бёртон.

– Богатство грешника, сберегается для праведника!

Оба знатока Писания улыбнулись друг другу, признавая ничью.

– Но вы не ответили на вопрос о Предтечах, – напомнил Ротшильд. – Вы действительно верите в легенду о них? Верите в них?

– А вы помните легенду о возникновении богатства Ротшильдов?

– О миллионах, которые князь Гессенский оставил на хранение Майеру Ротшильду, и которые тот вернул в целости и сохранности, хотя все были уверенны, что эти богатства конфискованы?

– Именно. Вы не задумывались о том, как это получилось, что французы ни с того, ни с сего преисполнились уверенности, что конфисковали состояние беглого курфюрста, а Майер ухитрился спрятать золотых и серебряных талеров на миллионы. Это ведь не бриллиант. Это тонны драгоценных металлов.

– Вы хотите сказать, что им помогли?

– Совершенно верно. Им помогли люди, которые ранее порекомендовали Майера Гессенскому князю. И которые, кстати, всегда поддерживали ваш дом, как и дом Оппенгеймеров. И подарили некоему Ицхаку герб. Вы не напомните, как выглядит ваш герб?

– Пять стрел на красном щите.

– И рука, которые держит эти пять стрел. Она может поддержать в трудный час. Как поддержала в свое время Натана Ротшильда. Или вы думаете, что Натан играл в дни Ватерлоо наобум? Рискнув всем состоянием.

– Вы хотите сказать, что он был знаком со Свитком Предтеч?

– Его ознакомили только с некоторыми деталями, по которым он вел свою игру. Для этого доверенному человеку Натана достаточно было выпустить голубей, с сообщением, что Блюхер оторвался от французов. И Натан узнал о победе Веллингтона до того, как французская гвардия стала пятиться под ударами союзников.

– Кто-то знал детали сражения до того как оно состоялось?

– Натану было сообщено, что если Блюхер сумеет оторваться от французов и придет на помощь Веллингтону, то победа достанется союзникам. Если ввяжется в сражение с Груши и опоздает, то победит Наполеон. Все очень просто.

– Действительно, все очень просто, – задумался Ротшильд. – Но вы не случайно вспомнили о нашем гербе.

– Не случайно. Что вам говорил о гербе ваш отец?

– Что в единстве и согласованности наша сила, а щит защищает нас от нападок врагов.

– Вы недавно вспомнили эти слова отца и пожаловались, что щит, не очень-то вас защищает от нападок.

Ротшильд кивнул, не удивляясь осведомленности гостя.

– А вы не думали, почему щит красный? Ведь красный цвет привлекает к себе внимание. Не самый лучший цвет для герба банкиров? Не находите? Дело в том, что тот, кто даровал вам этот щит, был человеком с юмором. Вы Ротшильды и являетесь щитом, который защищает «старые семьи» и своим красным цветом отвлекает внимание от того, что публике видеть не должно.

– Никогда не думал, что наша фамилия дарована Предтечами, – буркнул банкир.

– Давайте больше не упоминать о них. И, кстати, у вас отличный камень в перстне! – неожиданно переменил тему Бёртон. – удивительно чистый голубой цвет. Не боитесь проклятия?

– Вы очень наблюдательный человек! – улыбнулся Ротшильд. – Но этот камень не имеет отношения к алмазу моего английского коллеги.

– Интересно, сколько Хоуп за него заплатил?

– Думаю немало. Увы, не я ему продал, – говоря так, барон ни сколько не кривил душой.

Продал алмаз британскому банкиру отец нынешнего главы парижского дома Ротшильдов. И не сам, а через целую цепочку посредников. Долгое время небольшой камешек, оставшийся после переогранки, лежал в одном из семейных тайников. Альфонс решил, что прошло достаточно времени и поместил его на перстень. Немного из тщеславия, немного из желания продемонстрировать отношение к суевериям.

– Не обижайтесь, барон на не прошеный совет. Поверьте, я даю его из благих побуждений. Поместите камень на подложку и сходство не будет бросаться в глаза. А знание о камне, останется с вами. И если вы не станете больше искать следы Вечного Жида, то проклятие голубого алмаза так и останется суеверием. Помните? «Уже и секира при корне дерев лежит: всяко древо, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». Что касается, того знатока Торы и секретных знаний, которого вы привлекли к поискам, забудьте о нем.

Это был удар ниже пояса. Доверенные люди Ротшильдов обнаружили, что причиной возвышения, а затем гибели тамплиеров были некие тайные апокрифы, с намеком на наследников Христа, которых спас Агасфер.

– Что вам удалось выяснить? – спросил Бёртон.

– Что Агасий из Феры, которого потом прозвали Агасфером, Вечным Жидом, был греком, жившим в Иерусалиме. Тамплиеры верили, что он помог тем, кого называли потомками Христа выжить и укрыться в Галлии.

– Очень опасные знание? Не находите? Вы знаете, что христовый поход в Лангедок папы римские организовали, чтобы решить эту проблему? Рим победил. И знаете, чем это обернулось для победителей? Папа Римский умер ровно через год после окончания похода. Внезапно, ни с того, ни с сего. И согласно видению Святая Лутгарды из-за свешенной им ошибки он будет мучатся в чистилище до скончание веков. Симон Монфор по окончанию похода вдруг сам оказался отлучен от Церкви и вскоре погиб. Французский король Людовик Восьмой долгие годы после похода в Лангедок мучился от неизвестной болезни, и лучшие доктора не могли избавить его от страданий. Тамплиеры, папы римские, проклятые короли. Все, кто проявлял излишний интерес к опасным знаниям, плохо кончили. Увы, это поветрие коснулось и некоторых «старых семей». Ругеры, Медичи предупреждают вас не повторять их ошибок. Просто помните о руке, которая держит стрелы Ротшильдов. Только от вас зависит, окажит эта рука в нужный час вам поддержку, или сожмется, ломая древки.

– Я понял, – хрипло произнес Ротшильд.

– Чтобы вас утешить, я хочу сообщить, что никакого Агасфера, живущего вечно, не было. Рутгеры и Медичи доподлинно выяснили, что те, кого принимали за Агасфера, были совершенно разными людьми из разных семей, и разного происхождения. В свое время родившимися, и в свое время умершими, как и все смертные люди. Но все эти люди так или иначе однажды вступали в контакт с владетельными принцами, членами ордена святого Грааля. А иногда и с представительствами «старых семей». Объединяло этих людей одно, любовь к странствиям. Поэтому мы называем их Странниками. И никогда не бывало, чтобы появлялось два или три Странника одновременно. По меньшей мере, нам это не известно.

– А Орден?

– Орден, точней его принцы-магистры, как-то связаны с тайной Предтеч. Но выяснение этой тайны нам ничего не даст. Достаточно, что Орден Грааля выступает союзником старых семей по многим вопросам. И время от времени делятся с нами своими знаниями.

– Выходит, эти Странники обычные люди?

– Самые обычные. Мы можем встретить такого человека и даже не заподозрить, что это очередной Странник. Но мы с вами заболтались. Который уже час?

– Начало пятого.

– О! Скоро время пить чай. Что скажите, если мы прогуляемся в Булонском лесу? Говорят, там есть прелестные ресторанчики на свежем воздухе.

Но в ресторан мистер Бёртон не пошел, а увлек Ротшильда вдоль одной из аллей.

– Вы хотите кого-то здесь встретить? – поинтересовался Ротшильд.

– Нет, просто здесь, в Булонском лесу, находится одна из реперных точек, подобных той, о которой было сообщено Натану Ротшильду в 1815-м году.

Прошло некоторое время, когда где-то сбоку, на дороге от ипподрома Лоншан, послышался какой-то шум, на который тут же устремилась гуляющая публика. Ротшильд и Бёртон не спеша пошагали в ту же сторону.

– Что там произошло? – крикнул Бёртон бегущему от места происшествия мужчине, по виду журналисту или мелкому биржевому игроку.

Журналист отмахнулся, собираясь продолжить бег, но увидел серебряную пятифранковую монету в руке Бёртона и притормозил.

– Там какой-то поляк стрелял в русского царя.

– Убил? – спросил Ротшильд, с ужасом ожидая услышать положительный ответ и представляя, чем это может обернуться для Франции.

– Промазал! Мазила! – с пренебрежением ответил журналист, схватил брошенную Бёртоном монету и побежал дальше.

– Вот и конец сближению Франции и России, – произнес Бёртон.

– Вы думаете?

– Уверен. Пройдена еще одна реперная точка. Как видите, барон, мы далеко не всегда провоцируем войны. Хотя иногда такое и случается. Но мы всегда с выгодой для себя пользуемся знаниями о возможном развитии событий. И готовы делиться этими знаниями с теми, кто верен нам.