На суше и на море - 1965

В. Разин Имя, выжженное огнем

Это бывает у всех по-разному. У Ивана Борисовского самостоятельная жизнь началась с его первой телеграммы. С короткой, в несколько слов, телеграммки, посланной матери в памятный день, — Ивану вручили новенькие, чистенькие шоферские права. О машине он возмечтал еще в ту пору, когда мальчишкой возил у себя в степном колхозе жом на быках. После, добравшись на попутке до Волгограда, Иван устроился, как того и желал, учеником в большой гараж, где прошел, что называется, всю автомобильную науку, от «а» до «я».

Второй телеграммой, отправленной уже гораздо позднее, известил мать и сестер о том, что вместе с комсомольским эшелоном едет в Сибирь поднимать целину.

Никогда еще не случалось Ивану услышать и спеть столько песен, как в те яркие, до краев наполненные буйной радостью дни. Особенно полюбилась ему тогда одна:

Пел Иван, а про себя думал: «У кого, может, еще и нету, а у меня вот он, уже наметился первый пунктирчик — целина сибирская…»

Все пришлось Ивану по душе на новом месте. Счастливый характер! И первые среди поля палатки, и пельмени, замороженные в снегу, и кроваво-красные неистовые зимние закаты, и горячая, с сумасшедшинкой уборочная страда… Все понравилось. Да пунктир тот целинный нежданно-негаданно пересекся совсем иным.

Иван узнал, что где-то за Новосибирском тянут через тайгу нефтепровод, что, хотя там лютые холода, работа — интереснее некуда. Словом, романтика.

А романтика была такая. Поручили Ивану возить трубы, впервые он сел тогда на трубовоз. И в самую лихую пору, в январе, вышел у него из строя двигатель. Ни гаража, ни даже сарая крытого поблизости не оказалось, пришлось ремонтироваться прямо под открытым небом, в дороге. Три дня работал Иван один, без помощников, при сорокаградусном морозе. Спасался бензином: плеснет в ведро, спичку бросит — греется. Потом снова к железу.

Через год стал возить плети — сваренные в нитку трубы. А зимой заносы, с прицепом мýка: застревает. Бульдозеры не успевают дорогу прочищать.

— Да к черту эти прицепы! — сказал Иван ребятам. — Неужто по снегу волоком плети не провезем? Должны пойти.

И пошли. Еще как!

В ту пору сдружился Иван с Михаилом Лабузовым. Михаил, правда, был чуть постарше, зато Иван поопытнее: Михаил еще только начинал, на бензовозе ездил, а Иван лучшим плетевозом считался, премии шли ему в придачу к зарплате.

Михаил полюбопытствовал:

— Как это вы плети возите такие длинные?

Иван задорно подмигнул:

— Поступай в мою школу, научу.

Два дня ездил с Михаилом по пересеченной местности, по бездорожью, учил. Сам же потом попросил технорука посадить Лабузова на трубовоз. А с рекомендацией его считались.

Может, это жизнь в нем воспитала — в долгу себя перед людьми чувствовал, может, еще с детства привилось, но только была в Иване постоянно готовность протянуть руку всякому, кто в том нуждался, в любой момент прийти на помощь.

Ненастной осенней ночью в хату, где спали шоферы, прибрел незнакомый водитель. Он вез какой-то груз и в двенадцати-тринадцати километрах от деревни свалился в кювет. Разбудил одного — не захотел вставать, другого — тоже. В самом деле: после целого-то дня работы! Разбудил Ивана. Тот встал, оделся. Подумал: «Пожалуй, одной машиной не вытянуть». И поднял Михаила.

Только вышли — начальник автобазы.

— Куда собрались?

Так, мол, и так: выручить надо человека.

— Кто такой? Не наш? Нечего ночью машины рвать. Пойдут днем попутные, помогут.

И укатил.

Скатертью дорожка!

Завели хлопцы свои трубовозы, тоже покатили, только в другую сторону — туда, где грузовик засел.

Зимой друзья «семисотку» возили со станции Дупленской. Движение там было большое, одних трубовозов работало десятка три. И вот как-то раз… Дорога. Переезд. Впереди Михаил Лабузов, за ним Иван. Оба нагружены. А трубы в изморози, обледенели. Въехал Михаил на переезд, тряхнуло его малость, и верхняя в кузове труба, как налим, скользь прямо на рельсы. Глянул: невдалеке поезд, да, видно, проходной, летит. По переезду путевой сторож мечется, не знает, что делать. Кинулся зачем-то шлагбаум закрывать. Тут Иван как газанет! Влетел на переезд, притормозил, уперся буфером в торец трубы, столкнул ее с линии. Там насыпь, и труба — с насыпи. Сам — задний ход.

А поезд — вот он уже! Машинист по пояс высунулся, фуражку с головы содрал, все зубы наружу: рад до смерти! И орет что-то, разобрать нельзя.

Кто был на переезде, бросились к Ивану:

— Молодец!.. Герой!

— Как фамилия?.. Откуда?

Тащат из кабины, трясут за руки. Тут уж Иван растерялся, красный стал, как помидор, что говорить, что делать — не знает.

Сторож выручил: открыл шлагбаум. Иван — жать на газ.

На той же трассе встретил он по весне девчонку. Вместе с подружками дорогу строила.

Раз пять проезжал мимо них Иван. Остановится побалагурить и дальше. Приметил: все смеются, отвечают на его шутки, одна молчит… «Чего она молчит? О чем думает?»

После, куда бы ни ехал Иван, все старался свернуть на ту дорогу, где работали строители. Видно, запала в сердце девчонка.

Случилось как-то подвезти эту самую тихоню. Спросил:

— Ты всегда такая тихая?

Та глаза свои васильковые ресницами поприкрыла. И еле слышно:

— А что?

— А то, что если всегда, так выходи за меня замуж: мне тихая как раз нужна.

Дрогнули ресницы, снова замерли.

— Ну, чего молчишь? Согласна? Если согласна, так, может, прямо в загс?..

Васильковые глаза взглянули с упреком. Иван смутился.

— Ну ладно, ладно. Не сердись. Только учти: это я не просто так, не шутки ради.

Когда трассу достроили и Ивану как одному из лучших производственников дали в Новосибирске квартиру, он поселился в ней уже с женой и сыном.

Только отпраздновали новоселье — дружок женился, Михаил. Женился, а жить негде.

— Вот что, — сказал ему Иван. — Забирай жену — и ко мне. Места хватит, живи, пока не надоест.

Но тихое житье, оно ведь не про всякого. Вскоре новый, далекий пунктир увлек друзей — трасса «голубого огня» Бухара — Урал. Проводили их жены, всплакнули. Потом соскучились: что это за жизнь? Заперли квартиру, двинулись следом.

Адским зноем, миражами и песчаными бурями, безводьем и огненными песками встретила новая трасса. Трасса без конца и без края. Солоно тут досталось. Особенно им, водителям, кто все время в дороге, все время в пути. И вот уже пройдены Кызылкумы, Каракумы, начался штурм Устюрта.

Удивительное творение природы этот Устюрт! Будто ножом кто разрезал землю и одну половину приподнял: внизу пески Каракумов, вверху, на двухсотметровой высоте, гладкое, хоть шаром покати, плато. Угрюм Устюрт и грозен — царство камня и ветра, песчаных бурь и тишины. Край гибельных солончаков, легенд и безвестных могил. Край, где пока еще нет дорог, пресной воды, человеческого жилья, но где будут со временем зеленые города.

Устюрт поразил Ивана своей дикой, мрачноватой красотой, величавой суровостью. Старики узбеки не зря говорят: «Где кончается свет, начинается Устюрт». В его южной части огромное соленое болото, зловеще прозванное «Барса-Кельмес» — «пойдешь — не вернешься»…

За эти годы Иван всякого повидал, удивить его было трудно. Однако ничего похожего до сих пор не встречал. Чутье опытного водителя подсказывало: будет битва. Устюрт не замедлил это подтвердить.

Первыми с грузом плетей двинулись тракторы: гусеницы надежнее колес. Но тихоходные тракторы не в состоянии были полностью обеспечить трассу, плетей не хватало. На подмогу им пошли автомашины. Пошли и застряли в пухляке — мелкой, как пудра, перевеянной пыли, толстым слоем покрывающей плато. Пухляк — вещь коварная: в пору дождей, хотя и скудных, он схватывается поверху коркой. Ступи после — провалишься.

Срочно сняли несколько тракторов с перевозки, поручили им тащить автомашины по пухляку.

— В два мотора — это, братцы, не работа, — сказал Иван, к тому времени произведенный в бригадиры. — Поищу-ка я другой маршрут.

Поехал. Было свежо, солнечно, тихо. Вдали, причиняя боль глазам, ослепительно белел солончак. Неожиданно — откуда он только взялся? — налетел ветер, свирепо стеганул по машине. С каждой минутой он крепчал, вздувая тучи вековечной устюртской пыли, заволакивая ею небо, закрывая солнце. Через четверть часа Иван буквально не взвидел света белого: мгла окутала все вокруг.

«Хм!.. Товарищ Устюрт показывает характер. Ну нет, шалишь, не на такого напал! Стоять меня не заставишь…»

Какое-то время Иван двигался в проливном песчаном дожде. Пыль потоками скатывалась по ветровому стеклу. Потом небо слегка прояснилось.

Больше полутора суток о нем не было ни слуху, ни духу. Наконец заявился: весь в пыли, только глаза и зубы видать, голодный и веселый. Сразу к техноруку:

— Есть маршрут! Вокруг соленого озера. Вдвое длиннее, зато машины пройдут. Снаряжайте колонну, поведу.

Потом помчался к себе в вагончик. Подбросил к потолку сына Сережку, перепачкал в пыли. Чмокнул жену:

— Лиза, корми скорее, есть хочу как волк. Через час уезжаю.

— Как «уезжаю»? А отдыхать?

— Некогда, старушка, отдыхать, некогда! Монтажники без трубы сидят…

По следу первой колонны пошла вторая, третья… Лиха беда начало, а там трасса пролегла по Устюрту, двинулись водители, прокладывая новые и новые дороги.

На этом самом Устюрте попал раз Иван в историю. Ох и история, будь она трижды неладна!..

Вез, как обычно, плети монтажникам. Недалеко уже оставалось… В утренней дымке неяркое светило солнце. Кружил одиноко орел. В стороне гигантским удавом чернела труба — там была трасса.

В одном месте, где горбились оседлавшие «удава» изолировочная и очистная машины, а рядом один за другим построились трубоукладчики, Иван увидел бригаду строителей. Только, похоже, не работали они, что-то у них там вроде бы стряслось: сгрудились, руками размахивают, да зло, резко. Трое или четверо, едва плетевоз приблизился, двинулись к дороге наперерез.

«Чего-то хлопцам распонадобилось… Ладно, сделаю остановку, ноги разомну. Заодно куревом разживусь: второпях выехал без запаса…»

Только вылез — строители к нему, хмурые, свирепые.

«Какой их бес так взбаламутил?»

— Сколько машин с тобой идет?

— Две.

— КРАЗы впереди есть?

— Есть один. А что?

— А то, что вор на том КРАЗе, бандюга, сволочь! Понятно?..

Иван опешил: «Ну и ну!» Сказал, сердясь:

— Вы что, белены объелись?

Да лучше бы молчал! Подошли еще парни — и ну орать, костить во все лопатки проехавшего тут «кразиста», крыть его на чем свет стоит.

— Ну что случилось-то? Объясните толком.

Хотя парни, давая выход чувствам, орали наперебой, Иван понял, что произошло. Произошло такое, дьявол побери!..

Час назад бригада прибыла на трассу. Приехали, разошлись по машинам, стали готовиться к работе. Вдруг машинист с очистной — будто его орел в темя клюнул — как завопит чуть не на весь Устюрт:

— О-о! Проклятье!.. Все форсунки повывертывали!..

Хлопцы всполошились, бросились к нему:

— Как так?! Кто вывернул?!

— А я почем знаю!.. Все до единой!

Подумали: может, подшутил кто-нибудь? Обшарили все кругом, оглядели — какое там!

Приуныли хлопцы: форсунки — штука дефицитная, в городке на складе ни одной лишней. А без очистной всей колонне стоять. Она первой по трубе движется, драит ее стальными щетками. За очистной остальные: обливают трубу расплавленным битумом, обматывают специальной бумагой.

Чудно! Вроде бы чужих на Устюрте нет, только свои, строители, да еще буровики кое-где, разведчики. А вот поди ж ты, увели форсунки!.. Чудно и обидно.

Разгадалась загадка, когда кто-то из парней обратил внимание на крупный, свежеотпечатанный в песке след автомашины. Ни у кого сомнений не было: сюда подходил КРАЗ. И совсем недавно.

Все стало ясно: моторы-то у очистной и у КРАЗа однотипные, те же детали… Эх, догнать бы того вора-беглеца! Да машина жаль в городок ушла, а городок не близко…

Тут Иван подъехал, парни зло на нем и сорвали, все, что на душе было, все выплеснули, все высказали… И что, мол, бандюга тот ему дружок небось, и что рвачей, кто о себе только думает, надо с трассы в шею гнать, и что подонки такие стройку позорят… А один из парней заключил:

— Счастье твое, что на ЗИЛе ездишь — не на КРАЗе. Раскурочили б мотор в два счета! Пусть бы потом на автобазе у вас в затылках поскребли…

В жизни Ивану так стыдно не было, хоть и не за себя, за другого. Тьфу, до чего скверное состояние!..

Парни Ивана глазами, как угольями, жгут. А он стоит, смотреть на них не может. Хотел было что-то возразить, дескать, вовсе он мне и не друг, недавно к нам явился. И нельзя так про всех шоферов думать. А паршивая овца, она в любое стадо затесаться может… Хотел сказать, да слова будто застряли в глотке. Повернулся, пошел к машине, вслед ему неслись обидные, бранные слова.

Поехал. А внутри все колотится.

«Ладно, шкура, я с тобой поговорю! По-нашему, по-шоферски. Займусь твоим воспитанием. Втолкую кое-какие истины, к примеру, что такое честь рабочая и как ее, эту штуку, держать надо… Я тебе растолкую!»

Несколькими часами позже, на разгрузке, Иван встретил того «героя». Бросил, едва себя сдерживая:

— Не торопись, ловкач! Вместе поедем; разговор есть.

Был у них разговор, на дороге, без свидетелей. Мужской разговор. А перед вечером, уже в сумерках, они подъехали к тому месту, где работали строители, стояли их машины. Впереди — КРАЗ, поодаль от него — Иванов ЗИЛ. Людей у машин не было. КРАЗ свернул к трубе, встал. Водитель вытащил завернутые в мешок форсунки, отнес к очистной и трусцой назад…

— Ты что какой невеселый? — спросила Лиза, когда Иван вернулся. — Устал?

— Угу, — только и ответил Иван, скинул спецовку, пошел мыться.

Никому ничего не стал рассказывать: «Начнутся разговоры, до начальства дойдет… Ни к чему». Только дружку сердечному, Мишке Лабузову, как-то, к слову пришлось, попечалился: такая, брат, приключилась вещь. И долго не мог успокоиться:

— Своим же трудягам ножку подставить — какой мразью быть надо!.. Нет, не строить он сюда ехал — рвать.

Помолчал, усмехнулся:

— Ну, потолковали мы правильно! Объяснил я ему, что с чем едят. Слышь, слово дал, клялся, божился. Ладно, погляжу, почем у него слово…

К окнам прильнула предрассветная мгла. Ровно посапывает на своей полке Сережка. Лизу не слышно; она и спит тихонько. Иван встает, одевается, стараясь не шуметь: пусть поспят… У него расчет свой: если выехать пораньше, завтра к ночи можно успеть вернуться.

И вот Кунград остался где-то позади, скоро Устюрт. Серая, густо прибитая пылью дорога забирает все выше и выше.

Иван прислушивается к гудению мотора. Ничего, тянет! Другие уже ремонтируются, а его «зилка» бегает. Умей ухаживать! Правда, здесь это трудновато. Пыль въедается, проникает всюду, сквозь все сальники. Два-три рейса сделал — меняй подшипники. А дышать? Сперва давали маски такие, респираторы. Но респиратора хватает на полтора-два часа; забивается. И хлопцы махнули на это дело рукой: «Обойдемся».

Подъем Даут-Ата. Желтый, с выходом известняка, голый склон. Иван переключает скорость, мотор натужно, глухо воет.

Да, эдакую махинищу втаскивать нелегко! Плети сварены из «тыщовки», в такой трубе может, не сгибаясь, прогуливаться пятилетний ребенок. Иван открывает дверцу, становится на подножку и, придерживая руль одной рукой, оглядывается: прицеп в порядке, все хорошо.

На середине подъема — пологая площадка. Тут короткая остановка: мотору отдых, себе перекур. Минута тишины. Слева, где подъем переходит в плато, старое, пустынное кладбище. Если вглядеться, между высеченными из камня мусульманскими памятниками замечаешь темный железный крест. Один-единственный. Говорят, это могила русского врача. Он прожил всю жизнь среди каракалпаков, и, когда умер, они в нарушение строгих восточных обычаев похоронили его на своем кладбище. «Да, — думает Иван, — видно, много добра сделал людям этот человек».

Ехать нынче хорошо: ветер встречный, относит пыль назад. Попутный ветер — шоферу пропадать: в кабине пыль винтом, дышать нечем, где дорога — не разберешь. Эх-ха!

Пустыня страшна одиночеством. Это Иван особенно ясно ощутил здесь, на Устюрте. Да, наверно, не только он: ребята всегда стараются ехать компанией, хотя бы в две-три машины. Сегодня они вчетвером. Никого, правда, не видно, растянулись. Километров через десять, в привычном месте, соберутся, малость передохнут, закусят, двинутся дальше.

Случается, конечно, и одному в рейсе бывать. Это Ивана не смущает: привычен. Тоскливо станет — думает о Сережке, о Лизе, о матери… Давненько они с маманей не виделись! Каждый раз, как перевод получит, пишет ему: «За денежки спасибо, сынок, дай тебе бог здоровья. Да сам-то когда ж пожалуешь? Соскучилась по тебе. Приезжай, поживи с нами, женушкой похвались, внучонком побалуй…» А Иван ей в ответ: «Вот дойду до Урала, маманя, тогда побываем у вас обязательно. Покамест не могу: здесь нужен. Сделаем дело, отдохнем. Большое, маманя, у нас тут дело, можно сказать, великое. Нигде еще такого газопровода нет, на всем свете. А у нас будет!..»

Будет!.. Иван это знал точно, по опыту. Так уж повелось: коли наметили что — пусть самое трудное, невиданное, небывалое! — да, миром навалясь, за то дело взялись, непременно сладим с ним, вытянем его, одолеем. Всем чертям на зависть!..

Любил Иван так думать, привык так думать и потому, должно быть, страшно однажды переволновался. Случилось ему взять в дорогу попутчика, приезжего товарища. Ну, слово за слово — разговор. Так, про всякое. Потом приезжий и скажи:

— Вот думаю я, думаю: нет ли тут ошибки? Не зря ли мы газопровод этот громадный строим?

Иван насторожился: «Чего-чего?»

А приезжий глаза сощурил, продолжает:

— Может, выгоднее было бы сделать по-другому? Скажем, построить в районе Газли, возле промыслов, мощную электростанцию, работающую на природном газе. И не газ гнать на Урал по трубам, а электроэнергию по проводам?

У Ивана похолодело внутри. Нехорошо так стало, не по себе… Шутка ли, если и впрямь промашку дали?! Это ж миллиарды! А сколько труда людского, сил, времени!.. Ф-фу, черт! Постой, постой, да, может, он шутит, попутчик мой? Хочет разыграть? Нет, не похоже: серьезный товарищ. Помолчал, начал вслух прикидывать, подсчитывать… В самом деле, по его подсчетам получается невыгодно. Ну-ну!

Ни о чем другом Иван уже думать не мог. Весь обратный путь эта дьявольщина из головы не шла. Приехал, поставил машину, заскочил на минутку к себе, чтоб Лиза не волновалась, — и в соседнее с автобазой СУ. В производственном отделе этого СУ у него знакомый был.

Зашел: как жив, что новенького. А потом: так, мол, и так, сомневается кое-кто. Что, думаешь, может это быть?

Знакомый потер лоб, волосы поерошил:

— Гм!.. Действительно штука…

Разговор услышали инженеры за соседними столами. Один усмехнулся, проговорил:

— Чепуха! Все учтено. Чепуха.

Другой поднял брови, покачал головой:

— Не скажи, старик, не скажи…

И взял в руки карандаш, придвинул лист бумаги.

Товарищ его, поколебавшись, — тоже. И знакомый Ивана.

Стали считать, заглядывать в какие-то справочники, таблицы. Дальше больше: защелкали арифмометры, подключился весь отдел…

— Ну и задачку, брат, ты нам задал!..

Возвращался Иван к себе за полночь, при звездах. И пел песню.

«Зря меня приезжий напугал. Ошибся. Все правильно, все как надо! С электричеством-то дороже…»

Перед утром он проснулся, вроде его кто разбудил. «А может, в СУ не так считали? Трудно им всю стройку охватить, учесть все „за“ и „против“…» Ворочался-ворочался — больше не уснуть. Закурил, потом сел к столу, давай письмо писать в Москву на имя министра. «Министр за это дело головой отвечает, точно должен знать».

Через месяц пришел ему ответ: «Уважаемый товарищ Борисовский! Ваша тревога понятна, но оснований для нее нет. Этот вопрос возник еще при составлении генерального плана газификации страны. Группа авторитетных ученых и специалистов представила убедительные расчеты: передавать газ на многие тысячи километров гораздо выгоднее, чем передавать электроэнергию…»

Иван успокоился: раз уж авторитетные ученые, значит, все, вопросов больше нет…

В каких-нибудь ста метрах впереди вдруг запрыгало, замелькало: крупные морды, точеные шеи, поджарые животы, быстрые сухие ноги… Сайгаки! Пролетели, протопали, только пыль из-под копыт! Широкий полукруг у дороги — и снова скок, скок наперерез. Час целый могут так бежать, забавляться… Край непуганых зверей, непуганых птиц! Только мало их тут. Устюрт неприютен.

Ночь. Лучи фар пляшут по серой, уснувшей равнине. Так плясать им до самого утра. Спать Ивану и его друзьям некогда: трассе нужны плети. «Не беда, — думает Иван, — вернусь, посплю. Работа есть работа».

Утром, разгрузившись, Иван, приятель его Николай Осипенко и еще двое парней заезжают в городок к монтажникам и после целого дня сухомятки с удовольствием едят горячий, дымящийся борщ, жареную рыбу, пьют, как и положено в Средней Азии, зеленый чай. Потом, присев у машин, неторопливо, с толком, с расстановкой курят.

— Ну хлопцы, марш-марш, поехали! Пока до заправочной доберемся, и вечер будет.

Снова долгий день, тряска, духота, заунывное гудение мотора. И во все стороны, куда ни глянь — однотонная, без красок пустыня. Только к вечеру, ближе к заправочной, слева вдруг появляется пронзительно синяя полоска Аральского моря. Она все шире, шире — и вот уже море совсем рядом, чувствуется его свежее, могучее дыхание.

Никогда прежде не доводилось Ивану видеть море. Гадал: какое оно? Тут нагляделся. Диво, да и только! Бывалые люди рассказывали: уж больно вода в этом море красива, нигде больше такой нет. Особого цвета, «ультрамарин» называется.

Давно, еще в Сибири, попала в руки книжка про Тараса Шевченко. Как загнали его на край света, как солдатчину отбывал, по Аралу плавал с экспедицией. Думалось: где ж это? Что за места такие? Теперь вот сам сюда добрался… Да, места дикие, невеселые места, что и говорить. Но если люди захотят… Шевченко сто лет назад по Аралу плавал, первую карту помогал морякам составлять, зарисовывал эти пустынные берега. А теперь что тут творится! Какая стройка идет!..

Впереди, в сизой дымке, завиднелась заправочная. Тут, на заправочной, пришлось Ивану однажды провести небольшую, как он после говорил, профилактическую операцию.

Орсовцы приволокли сюда вагончик-магазин, чтоб шофера в пути не голодали. Конечно, ничего особенного — консервы, печенье, сыр… Но все-таки спиртного, понятное дело, как и по всей трассе, никакого. Запрещено. Иначе нельзя: пустыня, жара, пыльные бури… Выпил — и пропасть недолго. Словом, «табу»!

А продавец, мужик не промах, и смекни: кто тут проверит? Кунград далеко, начальству не до того. Шепнул друзьям снабженцам. Те ему, как едут, ящичек веселой втихаря везут. И пошла торговля из-под прилавка: пять рублей — и, пожалуйста, бутылка. Людям приятно, себе прибыльно. До остального ему, само собою, дела нет. Плевать ему на все остальное. У такого своя азбука — абы выгода…

Узнал о том Иван. Подумал: «Ах ты ж змий двуногий! Без жала, а пострашнее кобры».

Нет, ни святым, ни ханжой Иван никогда не был. В хорошую минуту не прочь был и выпить с друзьями, и спеть, и сплясать, как любой и каждый. Но тут совсем другое: Иван понял сразу, чем это грозит водительской братии.

«Как быть? Дать знать по команде? И ждать, пока кто-нибудь раскачается, приедет меры принимать? А ну-ка я сам!»

Круто затормозил у самого вагончика, гулко хлопнул дверцей, спрыгнул на землю. Стремительно шагнул через порожек.

— Водкой торгуешь? — Иван сделал ударение на первом слове.

Продавец растерянно моргал.

Иван продолжал тоном допроса:

— Спрашиваю: кто позволил на трассе водкой торговать?

— Какой водка? — заволновался продавец. — Нету водка.

— Врешь! — повысил голос Иван, но сдержался. — Так вот, я из комсомольского штаба стройки. Понятно? Показывай, что у тебя под прилавком. («Эдакому прохвосту вдобавок для пользы дела соврать не грех».)

Под прилавком водки не оказалось. Но дотошный Иван ее все-таки отыскал в маленькой кладовой, под брезентом. Семь или восемь запылившихся поллитровок.

— Бери ящик! — скомандовал Иван побледневшему продавцу. — Вытаскивай!

Продавец тронул его за рукав:

— Слушай… Не надо вытаскивай. Последний раз. Понимаешь, дома жена, детишка. Тебе тоже детишка. Возьми деньга, возьми водка, возьми халва…

— Что-о?! — заорал Иван не своим голосом. Оттолкнул продавца, подхватил ящик, выскочил из вагончика.

— Колоти!

Видя, что продавец стоит в дверях, не двигаясь, сам стал выхватывать бутылки — и об ось колеса. Одну, другую, третью…

— Если еще узнаю — под суд! Понял? Под суд!

И уехал.

С того дня водки в магазинчике — ни синь пороха…

К заправочной хлопцы добрались в сумерки. Покамест долили бензину в баки, воды, перекурили, уже стемнело, над головой засеребрились звезды.

— Теперь — даешь Кунград! А, братцы? Едем, нет?..

— Спать охота, Иван.

— Ладно, спите. Я сам. Наших поторопить надо: монтажники без трубы сидят, прорыв на стройке.

Завел машину, поехал. Очень-то настаивать не хотелось. Знал, и без того поговаривают о нем: больше всех в автобазе труб перевез. Чего, мол, уж так старается?

«Чего стараюсь… Неужто шуметь об этом? Каждый сам должен понять. Да многие и понимают, не меньше работают. Раз уж взялись строить, так надо по-настоящему, на полную выкладку, чтоб побыстрее. Люди нам за это спасибо скажут».

Да, будет за что спасибо сказать. Это ж только подумать, чего они тут, в голой, мертвой пустыне, громоздить взялись! От Бухары до самого Урала, почти что две с половиной тысячи километров длиной. Через сыпучие пески, реки, горы… Стальной меридиан, как писали в газете. И хлынет «голубое топливо» с юга на север — миллиарды кубометров газа в год. Заменит уголь, нефть, мазут. А это какая экономия! Что понастроить можно на те денежки! Преобразится пустыня. Появятся электростанции на дешевом топливе, заводы, фабрики, химические комбинаты. В пески по водопроводам пойдет вода, встанут вдоль них лесные полосы, прикроют от горячих ветров поселки, молодые города. Зацветет, заиграет жизнь… Ух и здорово будет!..

Торопится Иван, поглядывает на спидометр. Скорость пятьдесят — шестьдесят. Хорошо!.. А спать все-таки хочется. Еще бы, вторая ночь! Может, заглушить мотор, вздремнуть минуток двести? Нет! К черту! Стройка стоит, стройке нужны трубы… Дорога тут между трассой и морем. Слева — море, справа — трасса. Где-то впереди, правее трассы, должен быть городок строителей, городок на колесах. Скоро его будет видно.

Прямо впереди засветились огни.

Ба! Никак уж и городок? Быстро! Но туда мне не нужно, мне нужно в Кунград, прямо на юг. А так я, чего доброго, в трассу врежусь. Надо взять малость влево. Вот так.

Огоньки теперь правее. Мигают, мигают. Или подсказать что хотят? Предупредить? Но Иван на них не смотрит. Достает сигарету, прижигает, затягивается дымком — сон прогнать. Так-то получше.

Что это? Дорога внезапно обрывается. Удар, грохот. Машина, кренясь, заваливаясь на бок, летит во тьму… Неужто?.. Иван не хочет, не может этому поверить… Неужто?!.

Весь Кунград провожал героя в последний путь. На малом ходу двигалась колонна могучих трубовозов. Один из них вел лучший друг погибшего — Михаил Лабузов.

Снова и снова думал Михаил о нелепой случайности, стоившей Ивану жизни. Как все это могло произойти? Он поехал по его следу от заправочной до обрыва, был там в тот же час, что и он несколько дней назад. Сомнений не оставалось: Иван торопился и его сбили с толку огни рыболовецкого судна, стоявшего в те дни где-то невдалеке от берега. Он принял их за огни городка строителей, повернул и, не чуя беды, повел машину к морю.

…Друзья Ивана Борисовского решили на месте его гибели, на берегу Арала, поставить памятник — врыть стоймя «тыщовку», стальную десятиметровую трубу, и сделать на ней огнем электросварки надпись, выжечь имя героя, чтобы не стерлось, на века.

А трубовозы двинулись дальше, к Уралу.

Пройдет время, и где-нибудь там, куда ведут они дорогу «голубого огня», люди поставят в честь героев беспримерной стройки гранитный обелиск. В числе других на обелиске будет имя Ивана Борисовского. Рядом с именами живых.