На последней странице

Юрий Кириллов Феномен

Испытание опытного образца диагностической машины ДМ-7 затянулось. Раз за разом она выходила из строя по непонятной причине. И разработчики и эксплуатационники просиживали ночами, но дело с мертвой точки не двигалось. На карту был поставлен престиж не только главного разработчика Харитона Николаевича Леонова, но и доброе имя института. Время шло, и даже специально приглашенный эксперт, доктор физико-математических наук Соловьев, терялся в догадках.

Вот почему, сидя на скамейке в ожидании троллейбуса и просматривая статью в научном журнале о загадке древней надписи на сосуде, Леонов почувствовал облегчение — вот, бьются десятилетиями, и тоже не получается. Последние слова он произнес, очевидно, вслух, потому что сразу услышал ответ:

— Нет ничего проще!

Харитон Николаевич взглянул на своего соседа. Светловолосый парень с внимательными серыми глазами, но весь какой-то взъерошенный.

Ироническая улыбка все явственней проступала на губах Леонова по мере того, как он разглядывал человека, читавшего статью через его плечо.

— Вы так думаете? — равнодушно бросил он, чтобы как-то отреагировать на легкомысленное замечание.

— Ага… Здесь, судя по рисункам, — негромко произнес парень, — все очевидно! Видите — эти знаки не буквы, а каблограммы, целые понятия… Что-то вроде современной стенографии…

— Как все просто у вас! — улыбнулся Леонов. — Вы, простите, кто будете по специальности?

— Монтажник электронного оборудования… А что?

Рисунок И. Айдарова

— Ну-ну! — покачал головой Харитон Николаевич. — Я думал, вы лингвоматематик… или, по крайней мере, человек с высшим образованием… Теперь понятна ваша безапелляционность.

— Вы не правы, — возразил парень и еще больше взъерошился. — Мне показалось, что тратить шесть лет на учебу в институте не резон. Это можно сделать и самостоятельно. Все, что необходимо, я могу в научно-технической библиотеке найти… В крайнем случае из Москвы выписать.

Леонов снова не сдержал улыбки.

— Вы, я вижу, всесторонне одаренная личность, — с непередаваемой интонацией произнес он. — В журнале, если вы заметили, речь шла и об энергетическом кризисе… У вас на этот счет наверняка тоже есть свое «особое» мнение?

— А как же, — парень доверительно наклонился к Леонову, — термоядерная реакция, даже управляемая, поможет, но не спасет… Но есть вечный источник энергии — Солнце!

— Да ну! — подзадорил Харитон Николаевич. — А вы… сможете подсчитать, во что обойдется людям эта энергия?

— Пожалуйста. — Парень шмыгнул носом, вытащил шариковую авторучку стоимостью сорок копеек, расправил на колене обрывок оберточной бумаги.

Он быстро набросал схему установки, ручка на минуту замерла, и тут же пошли формулы, в которых Леонов с ходу не смог разобраться.

— Видите, — объяснял парень, — все чрезвычайно просто и, главное, дешево…

— А вы не пытались предложить свою «идею» ученым? — ядовито спросил Харитон Николаевич.

— Вы шутите, — покачал головой парень. — Что они, и без меня этого не знают? Я ведь понимаю, что избыток солнечной энергии может нарушить экологию нашей планеты… Потому этот проект пока и не внедрен.

— Вот как! — Леонов пристально взглянул в глаза собеседника. Нет, тот не пытался его разыгрывать.

И тогда Харитон Николаевич вдруг обозлился на это дремуче-непроходимое невежество. Он раскрыл папку, достал схему злополучной машины и грубовато бросил:

— Может, скажете, почему опытный образец вот этой машины постоянно выходит из строя? Хватит вам пяти минут, чтобы вынести свое «компетентное» мнение?

Леонов вложил папку в руки взъерошенного и стал листать журнал, изредка бросая на парня косые взгляды.

— Извините… Мой троллейбус подошел.

Несколько мгновений Харитон Николаевич наблюдал, как парень неловко втискивается в переполненный салон. Затем взял папку и скользнул взглядом по ряду фиолетовых строчек, набросанных шариковой ручкой.

— Не может быть! — Он хотел броситься за троллейбусом, но тот уже скрылся в боковой улице. — Феноменально!

Теперь он был готов поверить самому невероятному прожекту взъерошенного парня! За несколько минут, какое там — несколько секунд, он смог найти ошибку в расчетах и предложить уникальное по своей простоте решение!

Генри Слезар, ^{американский писатель} День казни

Когда старшина присяжных поднялся и зачитал вердикт, прокурор Уоррен Селвей, выступавший в качестве обвинителя, выслушал слова «Да, виновен» так, словно в них перечислялись его личные заслуги. В мрачном голосе старшины ему слышался не обвинительный приговор заключенному, который извивался, словно горящая спичка, на скамье подсудимых, а дань его прокурорскому красноречию.

«Виновен, как сказано в обвинительном заключении…» «Нет! Виновен, как я доказал», — торжествующе думал Уоррен Селвей.

На какое-то мгновение меланхоличный взгляд судьи встретился с глазами прокурора, и старик в судейской мантии был потрясен при виде радости, которая светилась в глазах Селвея. А тот никак не мог подавить прилива счастья от своей первой крупной победы на суде.

Он торопливо собрал со стола бумаги и, стараясь удержать свой рот сурово сжатым, хотя ему страсть как хотелось улыбнуться, сунул портфель под мышку. Он повернулся, чтобы уйти, но натолкнулся на толпу взволнованных зрителей.

— Позвольте… Позвольте… — строго повторял он, проталкиваясь к выходу и думая теперь только об одной Дорин.

Он старался представить себе ее лицо, старался мысленно увидеть ее розовые губы, которые могли мгновенно превратиться в суровую складку или стать чувственно полураскрытыми в зависимости от того, какое из многих настроений посетило ее в эту минуту. Он старался вообразить себе, как теперь она взглянет на него.

Но мечты об этом были тут же прерваны. Сотни глаз высматривали его, люди тянулись к нему, чтобы пожать руку и поздравить. Герсон, окружной прокурор, широко улыбался и кивал головой, как бы одобряя мальчишескую радость Селвея. Вэнс, его заместитель, стоя чуть в стороне, криво улыбался, видимо, ничуть не испытывая восторга от того, что стоящий ниже его по службе оказался в центре внимания. Репортеры, фотокорреспонденты просили позировать перед аппаратами или сказать несколько слов для своей газеты.

Раньше все это вполне удовлетворило бы Уоррена Селвея: и это мгновение, и эти восхищенные лица. Но сейчас была еще Дорин, и мысль о ней подгоняла его быстрей покинуть поле «боя».

Однако это ему не удалось. Окружной прокурор подхватил его под руку и потащил к серому автомобилю, стоящему у обочины дороги.

— Ну как настроение? — громыхнул он, хлопнув Селвея по коленке, когда машина тронулась.

— Отличное, — ответил Селвей, стараясь проявить сдержанность. — Но, черт возьми, я не могу взять на себя всю славу. Ваши ребята — вот кто добился обвинительного приговора.

— Не может быть, чтобы вы это говорили всерьез! — Глаза Герсона сверкнули. — Я все время следил за вами в суде, Уоррен. Вы были карающим мечом. Не я, а вы внесли его в список ожидающих электрического стула.

— Не скажите, — резко возразил Селвей. — Он был виновен, как первородный грех, и вы это прекрасно знаете. Ведь доказательства были добыты предельно ясные и четкие. Присяжные сделали только то, что их обязывал сделать долг.

— Все это так. Однако при вашем методе трактовки фактов им только это и оставалось сделать. Взгляните правде в глаза, Уоррен. Окажись на вашем месте другой обвинитель, они наверняка вынесли бы иной вердикт.

Селвей не мог больше сдержать улыбки. Он откинулся на мягкую спинку сиденья.

— Возможно, и так, — вымолвил он. — Но я считал, что он виновен, и старался каждого из присяжных убедить в этом. Это не просто азбучные доказательства, которые надо толково перечислить. Тут еще нужно, как вы знаете, и ораторское умение…

— Безусловно. — Окружной прокурор взглянул в окно. — Как поживает миссис Селвей?

— О-о, Дорин?.. Прекрасно.

— Рад слышать это. Изумительно красивая женщина!

Она лежала на кушетке, когда Уоррен вошел в квартиру.

Он присел рядом, обнял ее и спросил:

— Дорин, ты слышала? Ты слышала, чем дело кончилось?

— Да, я слышала по радио.

— Хорошо, правда? Ты понимаешь, что это значит? Я добился обвинительного приговора. Это мое первое серьезное дело. Итак, я уже больше не новичок, Дорин…

— Что с ним теперь будет?

— Как что?!

Он заморгал, стараясь определить, какое у нее настроение.

— Я требовал смертной казни, — промолвил он. — Подсудимый хладнокровно убил свою жену самым зверским образом. Что же еще он мог получить за это?

— Я только спросила, Уоррен… — Она прислонилась щекой к его плечу.

Вечером, накануне того дня, когда над подсудимым Мурром Родманом должен был свершиться приговор, они остались дома. Селвей, глядя на задремавшую жену, думал, что вряд ли когда он будет счастливей, чем теперь. Посредственно окончив юридическую школу и получив назначение в прокуратуру штата в качестве третьеразрядного чиновника, он сумел добиться важного и уважаемого положения. Что ни говори, теперь он мог гордиться собой.

На следующий день к Селвею подошел какой-то мужчина: седовласый сутулый старик в засаленной шляпе. Он вышел из дверей аптеки: руки глубоко засунуты в карманы грязного пальто из твида, шляпа низко надвинута на глаза, щеки покрыты недельной седеющей щетиной.

— Извините, — сказал он, — можно ли мне поговорить с вами?

Селвей окинул его взглядом и сунул руку в карман в поисках мелочи.

— Нет-нет, — быстро сказал старик. — Я не нуждаюсь в милостыне. Я просто хочу поговорить с вами, мистер Селвей.

— Вы меня знаете?

— А как же, мистер Селвей. Я читал о вас в газетах.

Суровый взгляд Селвея подобрел.

— Хорошо, но я сейчас тороплюсь.

— Мистер Селвей, это очень важно… — настаивал Старик.

— Почему бы вам не послать мне письмо или не прийти ко мне на службу. Наш офис находится на Чамбер-стрит, дом…

— Мистер Селвей, я насчет того человека… Ну, которого сегодня казнят…

Прокурор испытующе взглянул в глаза старику. Он прочел в них настойчивость и непонятную проникновенность.

— Хорошо, я выслушаю вас, — промолвил он. — Тут поблизости есть кафе… Но помните: только пять минут, не больше.

Время было за половину третьего. Обеденная суматоха в кафе уже прошла. Они нашли свободное место в конце зала и молча сидели, пока официант убирал со стола.

Наконец старик наклонился к прокурору и заговорил:

— Меня зовут Арлингтон… Фил Арлингтон. Я уезжал из города во Флориду, а то бы не допустил, чтобы дело зашло так далеко.

— Я не понимаю вас, мистер Арлингтон. Вы говорите о суде над Родманом?

— Да-да, именно так. Когда я вернулся назад и услышал, что произошло, я просто не знал, что делать. Я был ошеломлен, прочтя о том, что случилось с этим беднягой. Но боялся. Понимаете? Боялся!..

Рисунки А. Гусева

— Чего боялись?

Тот проговорил, глядя в чашку:

— Я пережил страшные минуты, стараясь решить, что делать. Но затем я решился… Черт возьми, Родман этот — человек молодой, полный сил и здоровья. Сколько ему: тридцать восемь?.. А мне шестьдесят четыре, мистер Селвей. Так что, по-вашему, лучше?..

— Лучше для чего?

Раздражение охватило Селвея. Он посмотрел на часы.

— Ближе к делу, мистер Арлингтон. Я человек занятой.

— Я хочу спросить у вас совета… — Седой старик облизнул пересохшие губы. — Я испугался пойти сразу в полицию и подумал, что мне вначале надо спросить у вас… Мистер Селвей, надо ли мне рассказать полиции о том, что я натворил? Должен ли я им рассказать, что это я убил ту женщину? Должен или нет?..

Мир словно взорвался в сознании прокурора… Руки Уоррена Селвея, сжимавшие чашку горячего кофе, похолодели.

— Что вы сказали? — глухо выдавил он. — Ее убил Родман. Он убил свою жену, мы доказали это.

— Нет-нет! В этом-то вся штука. Я пробирался попутным транспортом на восток. Так доехал до Вилфорда, бродил по городу в поисках хлеба и работы. Я постучался в тот дом. Дверь открыла красивая леди. Она угостила меня бутербродом с ветчиной.

— Какой дом? Как вы могли узнать, что это была миссис Родман?

— Это я потом узнал. Я видел ее фотографию в газетах. Она была славной женщиной. Все было бы о'кэй, если бы она не вошла невзначай на кухню.

— Что-что?… — поспешно проговорил Селвей.

— Мне не следовало бы так делать. Я хочу сказать, она действительно хорошо отнеслась ко мне, очень доброжелательно и сердечно, но я был сломлен совершенно. Пока ее не было, я начал шарить по всем банкам на полках. Вы знаете женщин: они всегда прячут мелкие деньги в банках, домашние деньги, как они их называют. Она застала меня за этим занятием и взбесилась. Нет, она не раскричалась, но я видел, что она замышляет недоброе. И вот тут-то я и сделал это, мистер Селвей. Я потерял голову…

— Я не верю ни одному вашему слову, — сказал Селвей. — Вас никто из соседей не видел. Родман же постоянно ругался со своей женой, а нередко и бил…

Старик пожал плечами.

— И все же мне нужен ваш совет. — Он потер лоб. — Я хочу знать: если я пойду сейчас и признаюсь, то что со мной будет?

— Сожгут, — ответил Селвей холодно. — Вас сожгут на электрическом стуле вместо Родмана. Вам этого хочется?

Арлингтон побелел как мел.

— Н-н-нет, — сказал он. — Тюрьма — пожалуйста, но не стул.

— Тогда забудьте об этом. Вы меня поняли, мистер Арлингтон? Я полагаю, вам все это пригрезилось, так ведь? Много думали над этим случаем. Дурной сон!.. Ступайте и забудьте об этом.

— Но этот человек, его же сегодня казнят!..

— Казнят, потому что он виновен! — Селвей хлопнул ладонью по столу. — Я доказал его вину. Понятно?..

Губы у старика задрожали.

— Д-д-да, сэр.

Селвей поднялся и бросил пятерку на стол.

— Уплатите по счету, — сказал он кратко. — Сдачу оставьте себе.

Вечерюм Дорин неожиданно спросила его, который час.

— Одиннадцать, — ответил он сердито.

— Остался еще час…

Она устроилась поглубже в кресло.

— Хотела бы я знать, что он сейчас чувствует.

— Замолчи!..

— Мы сегодня раздражены?

— Я сделал свою работу, Дорин. Я говорил тебе это не раз. Теперь пусть штат исполнит свою.

Она прикусила кончик тонкого розового язычка, размышляя.

— Но ведь именно ты, Уоррен, посадил его туда, где он сейчас находится, — в камеру смертников.

— Суд посадил его туда!..

— Ты — прокурор!

— О, Дорин!.. — Селвей наклонился к жене, но в эту минуту зазвонил телефон.

Он сердито поднял трубку.

— Мистер Селвей?.. Это Арлингтон.

Внутри у Уоррена все напряглось.

— Что вам угодно? — спросил он.

— Мистер Селвей, я много думал над этим. Ну, над тем, что вы мне сказали сегодня. Но я не могу, не могу… забыть про это… Я хочу сказать…

— Послушайте, мистер Арлингтон. Я хочу вас видеть у себя на квартире. Прямо сейчас…

— Что-о-о?! — воскликнула Дорин.

— Вы слышите меня, Арлингтон? Мне надо поговорить с вами. Я хочу подсказать вам юридически правильную позицию в этом деле…

— Возможно, что вы правы, мистер Селвей, — наконец проговорил Арлингтон. — Только я сейчас нахожусь очень далеко, на другом конце города, и к тому времени, когда я доберусь до…

— Садитесь в такси и поезжайте на 88-ю стрит. Я оплачу… — Он повесил трубку.

— Дорин, извини меня, но этот человек — важный свидетель по делу, которое я веду. Единственное время, когда я могу с ним встретиться, это сейчас…

— Ну и развлекайся с ним, — сказала она беззаботно и направилась в спальню.

— Дорин!..

Дверь захлопнулась. На миг воцарилась тишина, затем щелкнул замок.

Селвей мысленно выругался и направился к бару.

К тому времени, когда Арлингтон звякнул дверным колокольчиком, Уоррен успел опустошить наполовину бутылку «Бурбона».

В обитой дорогим плюшем квартире засаленная жирными пятнами шляпа и грязное поношенное пальто Арлингтона смотрелись еще более неприглядно, чем раньше. Старик снял их с себя и робко посмотрел вокруг, куда бы повесить.

— У нас осталось только три четверти часа, — сказал он. — Я непременно должен что-то сделать, мистер Селвей.

— Знаю, что вам необходимо сделать, — улыбнулся прокурор. — Нам надо выпить и поговорить по душам обо всем.

— Вряд ли я должен сейчас пить…

Однако взгляд старика уже вцепился в бутылку в руках Уоррена. Прокурор улыбнулся еще шире.

К половине двенадцатого голос Арлингтона стал глух и неразборчив, взгляд уже не казался столь напряженным, а его беспокойство о судьбе Родмана не отличалось настойчивостью.

Селвей все подливал и подливал в стакан старику.

Тот бормотал о чем-то. Вспоминал свое детство, прошлую респектабельность, поносил вереницу лиц, которые чем-то насолили ему когда-то. В конце концов его трясущаяся голова начала клониться вниз, а тяжелые, свинцовые глаза закрываться.

Под бой часов он очнулся от дремоты.

— Что, что это такое? — воскликнул он.

— Всего лишь часы, — усмехнулся Селвей.

— Часы? Сколько времени?.. Который час?..

— Двенадцать мистер Арлингтон. Ваши страхи окончились. Родман уже расплатился за свое преступление.

— Нет!!!

Старик поднялся и дико заметался по комнате.

— Нет, неправда!.. Я убил эту женщину!.. Не он!.. Они не имеют права его казнить за то, чего он…

— Мистер Арлингтон, успокойтесь. Поздно. Теперь уже ничего нельзя поделать.

— Да, да!.. Мне надо заявить полиции, судье…

— Зачем? Родман казнен, его уже нет. Он умер, как только часы пробили двенадцать. Что сейчас вы можете сделать для него? — повысил голос Селвей.

— Я должен. — Старик всхлипнул. — Я должен, неужели вам непонятно? Я не смогу жить, мистер Селвей…

Он заковылял к телефону. Прокурор тяжело накрыл трубку рукой.

— Не сметь! — грозно бросил он.

Их руки встретились на трубке, но более молодой взял верх.

— Вы не остановите меня, мистер Селвей. Я пойду туда сам. Я скажу им все… И расскажу им о вас…

Он повернулся к дверям. Рука Селвея вытянулась и схватила его.

— Стойте. Вы сумасшедший старый дурак! Родман мертв!!!

— Мне это неважно!

Селвей дернул резко плечом, и его рука ударила по трясущемуся, бледному от вина лицу. Старик глухо вскрикнул от удара, но продолжал рваться к выходу. Селвей снова ударил Арлингтону, а после удара его руки опустились на сухую морщинистую шею старика. Мысль эта пришла вполне естественно. Много ли жизни пульсировало в этих старческих жилах у него под рукой? Чуть сжать посильней, и навсегда прекратится это учащенное дыхание, этот хриплый с надрывом голос, эти страшные для Селвея слова…

Мышцы напряглись, пальцы с натугой сжались. Старик качнулся вперед и выскользнул из рук Селвея на пол.

В дверях спальни стояла суровая, с холодными как лед глазами Дорин.

— Ты убил его!

— Самооборона!.. Это была самооборона, — закричал Селвей. — Он хотел нас ограбить…

Она быстро захлопнула дверь и дважды повернула внутри ключ. Селвей отчаянно забарабанил в дверь, дергал ручку, окликал Дорин по имени, но тщетно. Потом он услышал звук набираемого номера телефона.

Дело было хуже некуда и без этого Вэнса, Который оказался в толпе заполнивших квартиру. Того самого Вэнса, заместителя прокурора округа, который достаточно умен, чтобы без особого труда разбить его версию о попытке ограбления. Вэнс сразу выяснит, что требовалось старику от Селвея, и будет несказанно рад его беде.

Однако Вэнс не казался обрадованным. Скорее он казался озадаченным. Он с удивлением взирал на распростертое на полу тело.

— Не понимаю, Уоррен. Совершенно не понимаю… Зачем вам понадобилось убивать такого безвредного малого, как этот старик?

— Безвредного?! Вы говорите безвредного?!

— Ну, конечно! Ведь это старый Арлингтон! Его знают все как облупленного.

— Все знают?! — Селвей был потрясен.

— Безусловно. Я лично встречался с ним, когда работал в Беллаэрском округе. Он помешан на признании в совершении убийства. Но зачем было убивать его, Уоррен?.. Зачем?!

Перевел с английского Николай Колпаков

Михаил Ларин Возвращение

Ему оставалось жить восемь минут. Ровно восемь и ни секундой больше. Кислород в баллонах заканчивался — об этом оповестила аварийная система.

Сначала он бежал, потом быстро шел навстречу огромному голубому светилу, что поднималось над размытым горизонтом. Наконец присел на сероватую прямоугольную плиту и задумался. Куда идти? Корабль-разведчик погиб, а он чудом остался жив.

Он сидел, тяжело переводя дыхание, пытался сосредоточиться и понять, почему так случилось — корабль погиб, а он жив…

«Атмосферы на планете практически нет, — привычно анализировал его мозг, — кислорода почти нет, а количество углекислого газа непрерывно увеличивается… О чем это я? — мелькнуло в голове. — Все информацию собираю? А зачем?..»

Рация на скафандре работала на полную мощность, посылая куда-то в пустоту сигнал SOS. Он давно бы ее выключил, но при угрозе кислородного голодания она работала автономно.

Диэню вспомнилась Дея. Чудесная Дея, которая снилась все эти долгие годы полета. Дея, с ее темно-зелеными лесами и голубовато-серыми, а подчас фиолетовыми морями. Вспомнилась старенькая мать, которая провожала сына в этот далекий путь. Он вспомнил и свою невесту Сету, золотоволосую, стройную, с лукавой улыбкой на губах.

«Сета! Через семь лет я должен был вернуться домой… Я попрощался тогда наспех — не знал, что это наша последняя встреча. Только хотел сказать: «Помни!», но не смог… Неизвестно почему, но не смог…»

Неожиданно Диэнь почувствовал словно бы легкое дыхание ветерка.

«Что это? Я же в скафандре… Наверное, умираю…»

Диэнь не боялся смерти. Ему было просто обидно, что материалы, собранные во время экспедиции, пропадут.

Диэню показалось, что он летит в неизвестность. Хотелось раскрыть глаза и бросить последний взгляд на планету, на ее огромное светило, но сил не было. Вдруг он почувствовал необыкновенную легкость. Попробовал подняться, встал, вскоре быстро шел снова на восход, где в дымке вырисовывались какие-то строения.

Дышалось свободно, легко. Показатель кислорода в баллонах… поднимался! Все еще не веря тому, что случилось, Диэнь ускорил шаг.

Вот уже перестала мигать красная лампочка, загорелась желтая, потом зеленая… Теперь кислорода хватит надолго. Строения на горизонте стали четче и уже не казались серыми, а приобрели приятный светло-зеленый оттенок.

«И все же почему я жив? Почему?»

…Планета доживала последнее тысячелетие. Когда-то давным-давно она приняла первых переселенцев с Земли, которые ринулись обживать космос. Здесь, на этой планете, люди прожили долгие сотни лет, пока неожиданная вспышка голубого светила не стала причиной ее медленной гибели. И тогда они решили лететь дальше. Диэнь не знал, что планета приняла сигналы бедствия, посылаемые рацией, ретранслировала их в открытый космос, а ему отдает остаток кислорода. Он был ее гостем, как те, память о которых она сохранила навсегда.

Скоро сюда прилетят земляки Диэня. Они не спасут обреченную планету, но каждый из них будет всю жизнь помнить о ней, как о матери, которая ценой своей жизни спасает жизнь сына.

Перевел с украинского А. АФАНАСЬЕВ

Д. Давков ^{(Кривой Рог)} Обида

Они сидели на берегу океана. Была ночь, огромная луна задумчиво глядела на них сверху, а по лениво перекатывающимся волнам тянулась золотистая мерцающая дорожка. Они встречались уже несколько месяцев, но впервые — ночью. Она была очень занята в последние дни: рассчитывала маршрут межгалактической экспедиции к альфе Центавра, но все равно пришла. Ей казалось, что сегодня Он обязательно скажет ей что-то очень важное.

Сначала Он долго молчал, изредка поглядывая в ее сторону. Молчала и Она, боясь нарушить тот неуловимый контакт, который устанавливался между ними. Наконец Он заговорил. Она никогда не понимала его странную тягу к философии, а уж сейчас это было бы совсем некстати. Но Она знала, что ему нужен какой-то подход к основному разговору, и вежливо слушала его пылкую, взволнованную речь. Ее сердце замерло, когда Он от далеких светил перешел к Солнцу, а затем к Земле.

— Кто мы? — спрашивал Он. — Мы — разум Вселенной, но кто создал нас?.. Может быть, не тот, кто создал эти миры… Мы, например, создаем механизмы, чтобы они работали на нас. Наша цель — создать аппараты такие же совершенные и универсальные, как мы… Чтобы они были разумны, подобно нам… А они, само собой разумеется, должны создавать другие машины, гак сказать, свое потомство…

Она вздрогнула и почувствовала, как где-то внутри поднимается большое и теплое чувство.

— Мы стремимся воссоздать в них, — продолжал Он, не замечая ее состояния, — как бы самих себя… Но, совершенствуясь, их разум может воспротивиться… Где же выход? Значит, мы должны постоянно их контролировать, вносить поправки в их мышление…

— Я не понимаю… — с досадой перебила Она.

— Сейчас поймешь, — оживился Он. — Представь, что на нашей планете была однажды какая-то цивилизация… Непонятная для нас… духовная, что ли… Может, даже из совершенно другого состояния материи, и в один прекрасный день она исчезла…

— Куда? — вздохнула Она.

— Да никуда… Она, так же как и мы, создавала машины все совершеннее и совершеннее, пока те не превзошли их в мышлении и работоспособности…

— Ну а как же физические законы?

— Мы познаем только то, что позволяет воспринять наша логика… Я давно понял это, понял сам… Из неживого не может возникнуть живое!

— А как же чувство красоты, наконец, любовь?..

— Любовь нужна только для продолжения рода!

— Ну хватит! — Она вскочила. — Ты… просто бесчувственный чурбан!

Она быстро двинулась прочь, еле сдерживая слезы, обиженно покачивая телескопической антенной и тяжело переваливаясь с гусеницы на гусеницу.

Рисунок И. Айдарова

Михаил Кагарлицкий, ^{г. Ташкент} Аттракцион

Рисунок А. Пашкова

Гардин вошел в артистическую уборную вместе с гулом аплодисментов, доносившихся с арены. Посреди комнаты, заставленной раскрытыми ящиками из-под аппаратуры, спиной к двери стоял невысокий лысоватый мужчина и, близоруко щурясь, разглядывал афиши. На звук шагов он повернулся и шагнул навстречу, протягивая Гардину обе руки.

— Здравствуйте… Стекольников… Федор Афанасьевич…

— Гардин… Артур Иванович. — Гардин кивнул на плетеный стул, что стоял возле высокого бутафорского столика. — Слушаю вас.

— Видите ли, Артур Иванович, — нерешительно начал Стекольников, осторожно опускаясь на стул, — у меня к вам… несколько деликатное дело… но очень важное для меня и моих коллег. — Он замолчал и внимательно посмотрел на Гардина. Тот выжидательно молчал. — Я возглавляю лабораторию в научно-исследовательском институте перспективных проблем… Мы занимаемся чрезвычайно важными вопросами, решение которых перевернет современный взгляд на физику и биологию. И только мы хотели перейти к более широкой программе исследований, как тут появляетесь вы с вашими… фокусами.

— Не очень понятно, — улыбнулся артист. — Номер у меня первоклассный — гвоздь программы.

— Вот именно, — огорченно вздохнул Стекольников. — Наш лучший аспирант Алферов за полчаса взглядом еле-еле спичку на считанные миллиметры передвигает, а у вас стулья под куполом летают, чемоданы к зрителям на колени прыгают… Я понимаю, конечно, что все у вас напичкано электроникой, действуют сильнейшие электромагнитные поля и прочие технические штучки… словом, фокусы. Но нам-то от этого не легче! Нам смету на эксперименты не утверждают да еще смеются над нами… Вы, говорят, лучше Гардина пригласите, чем чепухой заниматься! Ужас… — Стекольников суетливо расстегнул старенький портфель и, достав толстую папку, перевязанную бечевкой, положил на стол и прихлопнул ладонью. — Здесь расчеты и результаты экспериментов. Пусть у нас миллиметры, но зато это научно обоснованный результат. Научный факт, если хотите…

— Ну а от меня что требуется? — нетерпеливо спросил Гардин, порядком уставший от этого поклонника телекинеза.

— Уберите из программы трюки с передвижением предметов! — с мольбой произнес Стекольников, комкая в руке платок. — Ну… хотя бы на время, пока смету нам не утвердят…

— Вы с ума сошли! — перебил Гардин. — Убрать из программы самый лучший номер?

— Уберите эти ваши трюки, — нудно тянул Стекольников. — Вы талантливый человек, еще что-нибудь придумаете… Другое.

— Нет. — Гардин встал, давая понять, что разговор окончен.

— Но все же знают, что это только фокусы… Дайте возможность институту работать.

— Я никому не мешаю. И потом, мне кажется, что ваши эксперименты недостаточно продуманны…

— Пусть мы оперируем миллиметрами, но зато честно. У наших аспирантов нет ни компьютеров, ни электромагнитов под полом, ни технического образования! — Стекольников вскочил со стула, безмолвно шевеля белыми губами, потом махнул рукой и выбежал из комнаты.

— Товарищ Стекольников! Федор Афанасьевич! — Гардин выглянул в коридор. — Постойте.

Ответом был громкий удар двери, ведущей в большое фойе.

— Рассеянный, как все ученые! — усмехнулся артист и посмотрел на забытую Стекольниковым папку. Под его взглядом большая толстая папка медленно поползла по столу, потом поднялась в воздух и, хлопнув хвостиками бечевки, вылетела в открытую форточку.

Г. Уилсон, ^{американский писатель} Клякса

Когда Реджинальд Арчер впервые увидел ее, она была совершенна по простоте. И выглядела так:

Просто клякса. Черная, немного неправильная. Как видите, обычная, непритязательная клякса.

Она располагалась на ослепительно белой скатерти, устилавшей обеденный стол, в трех с половиной дюймах от подставки для яйца.

Реджинальд Арчер нахмурился. В свои сорок три года он был холостяком и гордился безукоризненно поставленным хозяйством. Такая вещь, как черная клякса на скатерти, вызывала у него крайнее неудовольствие. Он позвонил дворецкому Фоксу.

Слуга вошел и, увидев хмурое лицо хозяина, с опаской приблизился. Он откашлялся, слегка поклонился и, проследив направление тонкого указующего перста хозяина, осмотрел кляксу.

— Что, — произнес Арчер, — это здесь делает?

Фокс вынужден был признать, что не имеет ни малейшего представления о природе происхождения и целях пребывания кляксы, и гарантировал ее немедленное и бесповоротное уничтожение.

Арчер встал, оставив недоеденное яйцо, и удалился из комнаты.

Каждое утро Реджинальд Арчер уединялся в кабинете, где разбирался с накопившейся корреспонденцией и текущими делами. Его подход к этому занятию, как и ко всему пррчему, был скрупулезен до ритуальности. Он сел за письменный стол, прекрасное творение из красного дерева, и протянул руку за аккуратно сложенной корреспонденцией, когда на зеленом сукне стола увидел:

Он побледнел и снова вызвал дворецкого. Достопочтенный Фокс явился, однако с опозданием, и лицо его выражало явное недоумение.

— Та клякса, сэр… — начал Фокс, но Арчер перебил его.

— Что это? — осведомился он, указывая на оскорбительный феномен.

Фокс растерянно уставился на стол.

— Не знаю, сэр, — признался он. — Никогда не видел ничего подобного.

— Я тоже, — изрек Арчер. — И впредь видеть не желаю.

Фокс осторожно вытащил сукно из кожаных углов, прижимающих его к столу, и стал аккуратно складывать. Тут только Арчер обратил внимание на странное выражение лица престарелого слуги и вспомнил неоконченную фразу Фокса.

— Что вы мне хотели сообщить? — спросил он.

Дворецкий взглянул на него и после минутного колебания произнес:

— Та клякса, сэр… на скатерти… я хотел взглянуть на нее после того, как вы вышли, и я не понимаю, как это может быть, сэр, но… она исчезла!

— Исчезла? — переспросил Арчер.

Дворецкий кинул взгляд на сукно, которое держал в руке, и ошеломленно замер.

— И эта тоже, сэр! — выдохнул он и продемонстрировал девственную чистоту сукна.

Осознав, что происходит нечто из ряда вон выходящее, Арчер задумчиво уставился перед собой. Взгляд его неожиданно застыл.

— Посмотрите, Фокс, — неестественно спокойным голосом произнес Арчер. — Вот сюда, на стену.

Там, на обоях, прямо над картиной с морским пейзажем, находилась:

Арчер поднялся, и они вдвоем пересекли комнату.

— Что это может быть, сэр? — спросил Фокс.

— Понятия не имею, — ответил Арчер.

— Не спускайте с нее глаз! — прошипел он.

Он повернулся, чтобы продолжить речь, но, когда заметил, как поднялись на него глаза дворецкого, немедленно уставился на стену. Слишком поздно — клякса исчезла.

— Она требует постоянного наблюдения… — пробормотал Арчер и громко добавил: — Ищите ее, Фокс, ищите. А когда увидите — ни на секунду не отводите от нее взгляда!

После недолгих поисков Фокс воскликнул:

— Вот она, сэр! На подоконнике!

Арчер поспешил к нему и увидел:

Арчер лихорадочно размышлял. Чем бы ни была эта клякса, с ней необходимо покончить, и как можно скорее. Нельзя допустить, чтобы в его доме царил беспорядок!

Но как избавиться от кляксы? Приходилось признавать, что в ней было что-то… сверхъестественное. Кто возьмется за такую проблему?

Арчер до того разволновался, что сунул руки в карманы.

И вдруг его осенило — сэр Гарри Мандифер! Конечно! Он знал сэра Гарри со школы, да и теперь они зачастую встречались в одних клубах. Гарри пробовал писать, добился популярности, затем занялся спиритизмом и стал крупнейшим авторитетом в этой области. Да, сэр Гарри — вот кто нужен!

Арчер решительно подошел к телефону и набрал номер. После обычных приветствий Арчер подробно рассказал про утренние события. Не мог бы сэр Гарри приехать? Причем срочно… Добившись согласия, Арчер поблагодарил со всей теплотой, на которую был способен, и с облегченным вздохом повесил трубку.

Едва он это сделал, как раздался отчаянный вопль Фокса. Старый слуга жалобно воздел руки.

— Я всего лишь мигнул, сэр! — дрожащим голосом произнес он. — Всего лишь мигнул!

Этого было достаточно. За какую-то долю секунды клякса исчезла с подоконника.

Лимузин мягко остановился перед домом Арчера, и Мандифер, выйдя из машины, с удовольствием осмотрел великолепный особняк времен короля Георга. Сэр Гарри не спеша поднялся по ступеням и протянул руку к молотку, когда дверь неожиданно распахнулась и на улицу выскочил Фокс с совершенно дикими глазами.

— О, сэр, — жалобно произнес дворецкий. — Я так рад, что вы пришли! Мы просто не знаем, что делать, сэр. Уследить за ней нет никакой возможности!

— Спокойней, Фокс, спокойней, — изрек сэр Гарри, прошествовав в вестибюль с солидностью клипера под всеми парусами. — Неужели все так плохо?

— О да, сэр, да, — запричитал Фокс, семеня за Мандифером — Ее просто невозможно удержать, сэр. И каждый раз, появившись снова, она увеличивается, сэр!

— В кабинете? — спросил Гарри, открывая дверь комнаты.

Он застыл на месте, и лишь слегка расширившиеся глаза выдавали его смятение, ибо открывшаяся картина была поразительна даже для столь опытного и привыкшего к необычайным зрелищам человека.

Вообразите высокого худощавого джентльмена, со вкусом одетого, заползшего на коленях в один из углов комнаты и выпученными глазами уставившегося на стену с какой-то кляксой.

— Замечательно!.. — воскликнул сэр Гарри Мандифер.

— Крайне рад вашему приезду, сэр Гарри, — сдавленно проговорил Арчер, не меняя своей странной позы. — Простите, что не встречаю вас. Понимаете, стоит хоть на секунду отвести глаза или даже мигнуть, как… О, черт побери!

Клякса мгновенно исчезла со стены. Арчер закрыл лицо руками и тяжело осел на пол.

— Не говорите мне, где она сейчас, Фокс, — простонал он. — Не желаю знать, не желаю больше слышать о ней.

Фокс ничего не ответил, а лишь коснулся дрожащей рукой плеча сэра Гарри и указал на ковер. Там, прямо в центре, находилась:

— Смотрите за ней хорошенько, старина. Постарайтесь не упустить, — прошептал сэр Гарри в ухо Фоксу и затем, обращаясь к Арчеру, сказал: — Да, хорошенькое дельце, а?

Арчер раздвинул пальцы и мрачно посмотрел сквозь них на говорящего. Затем медленно опустил руки и встал. Смахнув пыль с брюк и поправив галстук, он произнес:

— Простите, сэр Гарри. Боюсь, это несколько расстроило меня.

— Какая ерунда! — пробасил сэр Гарри, успокаивающе похлопывая Арчера по спине. — Подобное зрелище любого может ошеломить. Даже мне стало не по себе, а уж я всякого насмотрелся.

И в замках, кишевших призраками, и на поросших вереском низинах, оглашаемых нечеловеческими стенаниями, сэру Гарри приходилось иметь дело с испуганными людьми, и он выработал целую систему ободрения, которая не подвела его и сейчас.

— Так, говорите, сперва она была совсем маленькой? — деловито спросил сэр Гарри.

— Размером с пенни.

— А как она увеличивалась?

— Из нее выходили отростки, росли, появлялись новые, и вообще вся эта проклятая штука разбухала, как надуваемый воздушный шар.

Все трое с некоторым недоверием погрузились в созерцание, клякса теперь достигала в размахе четырех футов.

— Обратите внимание, — заметил сэр Гарри. — Текстура ковра не видна под чернотой, следовательно, это не чернила или какое-нибудь другое красящее вещество Она имеет независимую поверхность.

Он нагнулся, проявив неожиданную для своего сложения грациозность, и, вытащив из кармана карандаш, ткнул им в кляксу. Карандаш на четверть вошел в черноту. Мандифер попробовал в другом месте — там толщина достигала полного дюйма.

— Видите, — сказал сэр Гарри, вставая. — Ее кажущаяся плоскость обманчива. Я подозреваю, что это растение, занесенное к нам из другого измерения. А ваша первоначальная клякса представляется мне его семенем.

Арчер изобразил понимание.

— А почему она здесь появилась?

У сэра Гарри был ответ и на этот вопрос, но мы никогда не узнаем его, потому что тут их прервал Фокс.

— О, сэр! — вскричал он. — Она опять исчезла!

И действительно. Под ногами джентльменов лежал девственно чистый ковер.

— Возможно, она вернулась в столовую, — предположил сэр Гарри. Но поиски там ничего не дали.

— Нет причины полагать, что она ограничится этими двумя комнатами, — задумчиво произнес сэр Гарри. — Или этим домом.

Фокс, стоявший к двери в холл ближе остальных, пошатнулся и издал сдавленный стон. Джентльмены обернулись. Там, покрывая пол и забираясь на стены, находилась:

— Ну, это уже слишком, — дрожащим голосом промолвил Арчер. — Надо немедленно что-то делать, иначе эта проклятая штуковина просто выживет меня из дома!

— Не сводите с нее глаз, Фокс, — приказал сэр Гарри. — Ни в коем случае! — Он обратился к Арчеру. — Она вполне материальна, я доказал это, и ее можно уничтожить. Нет ли у вас большого режущего инструмента?

— У меня есть малайский крис, — сказал Арчер.

— Давайте его.

Арчер выбежал из комнаты, в волнении сжимая и разжимая кулаки. После затянувшейся паузы донесся его голос:

— Не могу его снять!

— Я помогу вам, — отозвался сэр Гарри и повернулся к Фоксу, весьма напоминавшему, сделавшую стойку собаку. — Держитесь любой ценой!

Крис, старый военный трофей, привезенный дедушкой Арчера, был прикреплен к стене сложной системой обхватывающих проволочек, и пришлось повозиться добрых две минуты. Запыхавшиеся, они прибежали в холл и замерли, как громом пораженные…

Кляксы нигде не было видно, но, что самое ужасное, пропал дворецкий! Арчер и сэр Гарри обменялись затравленными взглядами и принялись безуспешно выкрикивать имя слуги.

— Что это значит, сэр Гарри? — прошептал Арчер, — Боже милосердный, что здесь случилось?!

Сэр Гарри Мандифер не ответил. Он судорожно сжимал крис, глаза его бегали. К своему ужасу, Арчер заметил, что его друга трясет. Затем видимым усилием воли сэр Гарри взял себя в руки.

— Мы должны найти ее, Арчер, — заявил он, выпятив подбородок. — Мы должны найти ее и уничтожить. Если упустим ее снова, такая возможность нам больше не представится.

Ступая друг за другом, сэр Гарри впереди, они обследовали весь первый этаж, комнату за комнатой, но ничего не обнаружили. Поиски на втором этаже также ни к чему не привели.

— А что, если она вернулась к себе, откуда пришла? — срывающимся от ужаса голосом спросил Арчер:

— Вряд ли, — последовал мрачный ответ. — Боюсь, что пришельцу наш мир понравился…

— Но что это?! — закричал Арчер.

— Я говорил — растение, — произнес сэр Гарри, открывая дверь в комнату на третьем этаже. — Особое растение.

Они прошли третий этаж и стали медленно подниматься по узкой лестнице, ведущей на чердак. Арчер едва переставлял ноги, хватаясь ослабевшими руками за полированные перила.

— И питается мясом? — прошептал он. — Да, сэр Гарри?

Сэр Гарри Мандифер остановился перед маленькой дверью и повернулся к товарищу.

— Совершенно верно, Арчер, — произнес он. Дверь за его спиной приоткрылась. — Оно плотояд…

Перевел с английского В. Баканов

Армен Сагателян ^{г. Ереван} Звезда

Рисунок И. Айдарова

Освоение Солнечной системы шло полным ходом. Люди получали руду с Плутона, вели раскопки на Марсе и Сатурне. Уходили корабли к соседним галактикам. Космос стал знакомым и близким, но таилась в нем старая, как мир, загадка.

Влюбленные, гуляя по ночным улицам земных городов, разыскивали на небе яркую блестящую звездочку из созвездия Феи; рабочие на Плутоне перед спуском в шахту махали ей рукой, ею любовались с Марса.

Статистика показала, что времени, затраченного на разглядывание этой звезды, хватило бы для полного освоения двух планет средней величины.

«Почему? — ломали головы ученые. — Почему именно эта самая далекая от Земли звезда притягивает людей? Почему ей посвящают стихи поэты? Почему про нее написано столько романов и песен? Почему она отвлекает человечество от насущных проблем? Что за неуловимое, таинственное излучение действует на людей, кто его посылает?»

Экспедиция готовилась долго и тщательно — так далеко земляне еще не забирались. Экипаж корабля прошел специальный курс контакта с неземной цивилизацией, а Капитан перед полетом получил запечатанную кассету, в которой находилась инструкция о возвращении на Землю.

«Вскрыть на месте», — гласил приказ.

Цели достигло только четвертое поколение астронавтов. Оно было молодо, самым старым был Капитан — ему стукнуло двадцать девять лет. Выйдя на внешнюю орбиту, корабль выпустил аппараты-разведчики. Данные поступали непрерывно… и не радовали экипаж. Следов жизни ни на одной из трех планет не обнаружено, две крупные планеты мертвы, на третьей, самой маленькой, условия сходные с земными, но и она безжизненна. На нее было решено совершить посадку.

Отворились люки, и отряд под командой Капитана ступил на неизведанную планету. Корабль стоял среди огромной равнины, вдали чернели горы, из-за острых вершин которых посылало заходящие лучи багровое светило. Наступила ночь. Земляне наломали сучьев желтовато-синих кустов и разожгли первый в своей жизни настоящий костер. Мягкая трава под ногами так и приглашала прилечь. Расположившись у костра и вдыхая какой-то знакомый и в то же время незнакомый запах, люди смотрели вверх. На синем бархате неба мерцали мириады звезд. Капитан еле нашел родное Солнце, подумал о Земле, которую никогда не видел, и бросил взгляд на экипаж. Взгляды всех были обращены совсем в другую сторону. Всмотревшись, Капитан заметил маленькую, очень далекую, но призывно блестевшую звездочку неизвестного созвездия. Он еще раз посмотрел на членов экипажа, усмехнулся, вытащил из планшета кассету с инструкцией о возвращении, подбросил в руке… и далеко зашвырнул в желтовато-синие кусты.

Сергей Туаев ^{г. Минск} Альтернатива

Чрезвычайное совещание в кабинете директора автоматизированного производственного комплекса закончилось. Вокруг овального стола сидели сам директор, главный программист и машинный психолог. Лица их были мрачны. Через несколько минут им предстояло войти в помещение головного компьютера и сообщить ему, что диспетчер — Мария Петровна — с завтрашнего дня уходит на пенсию. «А вдруг Федя взбунтуется и, страшно подумать, в знак протеста что-нибудь сотворит?» Эта мысль мучила всех и каждого.

Перед дверью в диспетчерскую они выдавили из себя радостные улыбки и нерешительно переступили порог. Но самое страшное оказалось позади… Мария Петровна уже сообщила Федору новость и теперь, сидя перед пультом, горько плакала. Федя оказался на высоте. Он утешал своего многолетнего бессменного диспетчера самыми ласковыми словами, одновременно рисуя на экране дисплея всевозможные цветы самых немыслимых форм, которые сам же выдумывал.

Увидев вошедших, Мария Петровна выбежала из комнаты.

— Так-то вот, Федор… — начал внушительно директор. — Сам понимаешь… Завтра к тебе придет человек, который, надеюсь, станет твоим другом.

Федор молчал.

— Понимаешь, Федя, — мягко вступил машинный психолог, — Мария Петровна — женщина, а на смену ей придет мужчина. Так что нам придется несколько видоизменить тебя.

— Не понял. Прошу объяснить, — сухо заметил Федор.

Психолог потер вспотевшие ладони-:

— Видишь ли, Федор, максимальная психологическая совместимость возможна лишь при условии… как бы тебе сказать… разнополости партнеров. Следовательно, раз диспетчером будет мужчина, то тебе… придется стать женщиной.

— Я не хочу быть женщиной. Я хочу остаться мужчиной, джентльменом. Я протестую…

— Федор! — Директор схватился за галстук. — Федор! Послушай, Федор…

Компьютер не отвечал. Телеглаз замерцал яростным синим огнем.

— Сколько у нас времени до остановки главного конвейера? — прошипел директор, не сводя глаз с посеревшего лица машинного психолога.

— Примерно девять минут.

— Если через девять минут эта… ситуация не будет устранена, я… я… не знаю, что сделаю! — Директор с силой хлопнул дверью.

Машинный психолог уныло уселся в кресло диспетчера и задумался. На дисплее угасал немыслимый Федин цветок.

Неожиданно психолог пулей сорвался с места и кинулся в приемную директора. Там он выхватил из вазы букет чайных роз. Влетев обратно, он положил цветы на пульт управления.

Телеглаз Федора уставился на букет, потом послышался легкий свист — заработал анализатор запахов.

— Да-а… Прекрасно, — тихо вымолвил Федор. — А что, это принято — дарить живые цветы женщинам?

— А как же! — Машинный психолог вздохнул.

— Я… согласен.

Как только в приемник «Программа личности» была вставлена новая плата, раздался шорох, словно кто-то переводил дыхание, и капризный женский голос произнес:

— Что ты сидишь? Поставь цветы в воду…

На координационном совете было решено срочно заложить во дворе комплекса оранжерею.

Р. Долгов ^{Московская область} Перевоплощение

— Ну что, готов? — спросил Овидий Бериллович.

— Готов, — обреченно вздохнул Петя.

— Сосредоточился?

— Сосредоточился…

— Трансформируйся!

Петя напрягся, слегка оплыл по краям и стал медленно видоизменяться.

— С чем тебя и поздравляю! Посмотри-ка на свои ноги. Нет, ты посмотри, посмотри! Что ты там видишь? Ах ничего такого? Тогда я тебе скажу, что там такое — это туфли на трифрениловой подошве — ваша последняя дурацкая мода. Что же, по-твоему, тогда их тоже носили? Сначала! Немедленно все сначала!

Петя принял первоначальный облик, собрался и начал видоизменяться снова.

— Готово? — спросил Овидий Бериллович.

— Готово…

— Ну, молодец! Ну, талант! Ну, гений! Так ты и собираешься застегиваться рубиниловыми пуговицами?

Петя снова стал прежним, с той только разницей, что теперь он был красным, как его большие застежки.

— Ну ладно, — сказал, подумав, Овидий Бериллович. — Попробуем через полное разложение. Растворяйся!

Петя сжал зубы и стал медленно таять. Вскоре от него осталось лишь слабое сияние, сквозь которое отчетливо просматривалось сердце и все такое прочее.

— Час от часу не легче, — всплеснул руками Овидий Бериллович. — Разложиться как следует не могут! Ладно уж, помогу на этот раз.

От Пети не осталось совсем ничего.

— Вот это другое дело. А теперь конденсируйся. Учти, каркас держу я, а ты заполняйся. Только потихонечку, не спеши.

Через некоторое время в месте, где раньше стоял Петя, образовался — словно сгустился из воздуха — совсем другой человек.

— Ну это еще куда ни шло, — ворчливо пробормотал Овидий Бериллович, придирчиво осматривая его со всех сторон. — Это хоть на что-то похоже. Ну-ка пройдись… Неплохо, неплохо… А теперь шпагу… Шпагу из ножен рывком — и к бою! Молодец, совсем хорошо! А теперь текст — прямо со слов: «Быть или не быть — вот в чем вопрос».

— Быть или не быть… — начал Петя.

— Сто-о-о-оп! Не верю! Ни единому слову не верю!

Овидий Бериллович, главный режиссер театра «Новоселы Марса», обхватив голову руками, забегал по краю сцены.

Владимир Лигуша ^{Донецкая область} Этого не может быть…

Звонок междугородки раздался в тот самый миг, когда Виктор Евгеньевич уже взялся за ручку двери. Виктор Евгеньевич взглянул на часы и поморщился — он не любил опаздывать на работу.

— Вас вызывает Чарушино, — сообщила телефонистка.

«Чарушино… Чарушино… — покопался в памяти Виктор Евгеньевич и вспомнил. — Наверное, звонит тот «изобретатель», который вообразил, что придумал антигравитационный двигатель…» Чертежи с объяснительной запиской уже лет пять пылились в шкафу Виктора Евгеньевича, еще с тех пор, когда он не был ни заведующим отделом, ни кандидатом наук (без пяти минут доктором, между прочим). В свое время он от души потешался над этим «прожектом».

Изобретателя было слышно плохо, но Виктор Евгеньевич поспешил высказать все, что он думает по поводу его «эпохального открытия». К чести этого жителя Хабаровского края, он даже особенно не протестовал, пролепетал только, что уже два года занят практическим воплощением своих идей.

— Послушайте. — Виктор Евгеньевич начал терять терпение. — Если у вас так много времени, приезжайте к нам в НИИ, и я… или кто-нибудь из моих сотрудников разъяснит несостоятельность ваших эээ… разработок.

На работе Виктор Евгеньевич первым делом достал конверт с обратным адресом «Чарушино…» и, обведя строгим взглядом притихших сотрудников, поведал им об утреннем звонке.

— Так вот, — продолжал Виктор Евгеньевич, — этот чарушинский Кулибин вполне может явиться к нам в институт. Если это произойдет — меня здесь нет. А раскроет ему глаза на его дремучее невежество… — он помедлил и вдруг повернулся к аспирантке Ниночке, которая всегда и всех жалела. И, не давая возможности для возражения, сунул ей в руки конверт.

— Вот, подробно ознакомьтесь. Там на полях мои заметки. Они помогут вам без труда в пух и прах разбить этого… заблудшего.

В отделе заметно оживились, когда настало время традиционного чаепития. Но не успел Виктор Евгеньевич отхлебнуть глоток цейлонского, как зазвонил телефон. Ниночка, торопливо поднявшая трубку, почему-то вдруг испуганно оглянулась и прошептала побелевшими губами:

— Появился… Изобретатель появился…

— Ну вот… — Виктор Евгеньевич с сожалением отставил чашку и поспешно встал. — Значит, так: я на симпозиуме, в… другом городе. В общем, ваш выход, Ниночка.

— Я… — аспирантка вдруг покраснела, потом побледнела. Дальше она не могла выговорить ни звука.

— Не можете? — Виктор Евгеньевич раздраженно потер переносицу. Эта… Ниночка! И как только она по-попала в его отдел? — Хорошо, я сам…

Всего двадцать минут понадобилось Виктору Евгеньевичу, чтобы доказать горе-изобретателю абсурдность его труда. Тот удрученно и покорно кивал головой, пока Виктор Евгеньевич произносил страстный монолог в защиту истинной науки. Затем сгреб свои бумаги и, уничтоженный, выскользнул за дверь.

Виктор Евгеньевич окинул отдел победным взором. Сотрудники с немым восхищением смотрели на шефа, и только Ниночка…

— Вам снова что-то непонятно?

— Мне все понятно. — Ниночка почти рыдала. — Вот только одно… — Она кивнула на конверт, оставшийся лежать у Виктора Евгеньевича на столе. — Как он смог… существующими видами транспорта… за час… добраться из Хабаровского края… в Москву?..

Сергей Другаль ^{г. Свердловск} Сила статистики

Разведывательный корабль был удачно замаскирован под вышедший из строя спутник Земли. Для этого размеры его пришлось сильно уменьшить, поэтому в рубке негде было даже шевельнуть щупальцем. К сожалению, сепанисы еще не могли изменять собственные размеры.

— Итак, мы узнали практически все… Теперь главное… — Виткелянц Етыуз, сепанис второго возврата, тихо опустил ресницы всех девяти глаз. — Придется кому-то перевоплощаться…

— Можно я? — быстро свистнул корабельный удобник Сат Пухл, который больше всех страдал от тесноты. — Только… зачем?

— Странный вопрос… Поясню примером: удобник Сат Пухл не имеет наград, а почему? Потому, что знает — еще не за что давать. А когда заслужит, тогда и украсит свой бюшкор наградой, соответствующей заслугам.

— Но ведь земляне все рассказали о себе в так называемой художественной литературе, — не унимался настырный Сат Пухл. — Среднестатистический землянин довольно привлекателен.

— Вот, вот… в художественной литературе. Но есть, как удалось узнать, еще и научно-фантастическая, которую достать очень сложно… Кроме того, известно, что публикуется лишь доля процента от того, что поступает в редакции, — Виткелянц Етыуз торжествующе закрыл второй и пятый глаз. — А основная информация скрывается в научно-фантастических произведениях… которые не увидели свет! Короче свистя, наша цель — архивы отвергнутых рукописей, ибо, не зная, каков же подлинный землянин, мы не можем пойти на контакт.

Прошел земной месяц. Грустный, как последний день кнамсера, Етыуз снова собрал весь экипаж и засвистел:

— Возвращаемся. Единственное утешение — скоро наш звездолет примет нормальные размеры… Конечно, планета отличная, с такой приятно было бы пообщаться. Но ничего не сделаешь! Удобник Сат Пухл перерыл все архивы и дополнил статистику: восемьдесят процентов авторов отвергнутых НФ-рассказов утверждают, что земляне не созрели для контакта.

Р. Сиразетдинов, ^{дер. Кандры-Куль, Башкирская АССР} Урок истории

Учитель истории Владимир Светов готовился к этому уроку особенно тщательно. Накануне в учительской директор школы отозвал его в сторонку и предупредил, что на следующем уроке у него будет проверяющая из министерства.

— Ты уж, пожалуйста, постарайся, — извиняющимся голосом произнес директор. — Она женщина требовательная…

Темой урока была Парижская коммуна. Тема знакомая, больше того — любимая. Владимир увлекся ею еще в пединституте.

В ту ночь Светов почти не спал. Он еще и еще раз просматривал план урока, свои выписки и старые конспекты. Под утро, чтобы немного рассеяться, он достал с полки купленную недавно в букинистическом магазине книгу о Парижской коммуне. Владимир медленно листал пожелтевшие страницы, вглядываясь в старинные гравюры…

Светов вошел в класс и сразу заметил на последней парте пожилую седеющую женщину в старомодных очках, которая старательно раскладывала перед собой толстую общую тетрадь и авторучку.

Класс, обычно встречавший его шумом, сегодня молчал. Только изредка ребята искоса поглядывали на заднюю парту.

Владимир раскрыл журнал, затем подошел к окну и, не поворачиваясь к классу, начал говорить.

И неожиданно услышал свой голос словно со стороны и удивился его странному звучанию. Он отошел от окна…

Перед глазами высилась баррикада. Кругом сновали вооруженные люди, гремели ружейные выстрелы. Запахи гари и пороха, дым стлались волной по узкой улочке. Кругом валялись пустые гильзы, обрывки каких-то бумаг, тряпок, окровавленные бинты. Вдруг Владимир увидел себя, а вокруг — притихших ребят своего класса. Из-за угла показалась колонна версальцев, и Владимир потащил ребят в ближайшую подворотню, откуда поле битвы было видно как на ладони.

Над баррикадой взвилось красное знамя. Странно, но Светов сразу узнал среди ее защитников булочника из соседнего квартала — Жана. Вот женщина с красной повязкой на голове — это цветочница Мари… Этот долговязый парень с пистолетом в руке и саблей в другой — Антуан-башмачник… Владимир вдруг стал ясно различать крики обороняющихся:

— Да здравствует свобода!.. Да здравствует коммуна!..

Ребята, взволнованные не меньше его, рвались на баррикаду. Кто-то ловко брошенным камнем сбил каску с головы версальца. Владимира захватил азарт сражения. Еще бы минута, и он сам бросился на баррикаду.

Но… не размахивает больше саблей Антуан, сраженный вражеской пулей… Истекает кровью Жан… Знамя коммунаров в руках у красавицы Мари, вставшей во весь рост на баррикаде…

— Назад, отступайте, — вдруг вскрикнул кто-то из девчонок. — Там пушка!

— Эх, гранату бы сюда! — прошептал Светов.

Грянул выстрел. Снаряд разорвался прямо на баррикаде. Когда дым рассеялся, знамени не было. И вдруг зазвучала «Марсельеза». Это пел Светов, пели ребята. Песня звучала все громче и громче, заполняя всю улицу, весь Париж… Офицер что-то приказал солдатам, и те подняли ружья…

— Вы не смеете! — крикнул Светов и, сжав кулаки, бросился вперед. — Это же дети!

Раздался залп, и все вдруг окутал дым.

Класс молчал. Было слышно, как билась о стекло проснувшаяся от весенних лучей муха. Светов разжал кулаки и поднял голову. На глазах у ребят застыли слезы, проверяющая не успевала что-то записывать в свою огромную тетрадь, изредка бросая на учителя недовольный взгляд. О домашнем задании он даже не вспомнил.

— В жизни не слышала ничего подобного! — как сквозь сон доносился до него уже в учительской хрипловатый голос проверяющей. — Это не урок, а бог знает что… Ни плана, ни методики, ни закрепления пройденного материала, даже домашнего задания не задали… А этот дикий возглас про какую-то гранату? Может, вы нездоровы?

Светов помотал головой и, не дослушав до конца, вышел в коридор. Там, сгрудившись у окна, его ребята что-то рассматривали.

— Что у вас тут? — устало спросил Владимир у Мальцева, заводилы класса.

Тот протянул ему гильзу от старинного ружья.

— Я нечаянно… — пробормотал Мальцев, — тогда… у баррикады подобрал.

Даниил Клугер Симферополь Компьютер по кличке «Кровавый пёс»

Рисунок И. Айдарова

До начала вахты оставалось еще около получаса. Штурман Кошкин скучающе вздохнул, потянулся и обвел взглядом свою каюту, маленькую и тесную, как все помещения на поисковых кораблях.

— Почитать, что ли? — вслух подумал штурман. Он протянул руку и набрал шифр библиотечного сектора. Вскоре на ладонь ему упала видеокассета.

— «Пираты южных морей», — прочитал Кошкин и удовлетворенно улыбнулся. Морская романтика прошлого была его слабостью, и перед рейсом Кошкин забил весь библиотечный сектор Большого Компьютера записями романов и повестей о мореплавателях, корсарах и прочем. Были здесь и хрестоматийный «Остров сокровищ», и «Одиссея капитана Блада», и «Королевские пираты», и многое, многое другое.

Однако на этот раз ему не пришлось насладиться чтением. Внезапно погас свет и через мгновение вновь включился, но уже вполнакала. Вслед за этим в переговорном устройстве раздался голос капитана Альвареца:

— Кошкин, немедленно в рубку!

— Что стряслось, капитан? — спросил Кошкин, пытаясь разглядеть Альвареца в тусклом полусвете единственного горящего светильника.

— Ничего особенного… — как-то неуверенно ответил Альварец. — Просто, пока ты спал, наш «Поиск» сильно отклонился от курса. Как это случилось, не могу понять. Я ввел в Большой Компьютер новые данные для коррекции курса. Вот смотри, что он ответил. — Капитан передал штурману пластиковую ленту.

Брови Кошкина поползли вверх.

— Что за чушь?.. — пробормотал он.

Коррекция курса выглядела следующим образом:

«01001 крутой бейдевинд— 11011 фока-рей двенадцать (12) акул в глотку. Норд-норд-вест 1010 четыре (4) залпа на сундук мертвеца. Шесть (6) галлонов ямайского рома. БК-216 — Кровавый Пес».

— Вот это да… — протянул Кошкин. — Вот дает БК-216…— и вдруг запнулся.

Альварец с подозрением посмотрел на него:

— Кошкин! Терминология откуда? Галс, бейдевинд? Акулы в глотку?! Я тебя спрашиваю!

— Не знаю я ничего, — глядя в сторону, пробормотал Кошкин.

— Ой ли? Зато я знаю! — взорвался капитан. — Я тут ломаю голову, откуда это, а выходит… Не ты ли забил все блоки библиотечного сектора всякими островами сокровищ и прочими робинзонами крузо? А когда нас тряхнуло при резкой перемене курса, ячейки памяти, наверное, позамыкало черт знает как! И наш БК изъясняется сейчас исключительно языком капитана Флинта!

— Ну кто же знал? — развел руками Кошкин, виновато поднимая глаза.

— Надо было знать! — отрезал Альварец и нервно заходил по рубке. — Н-да, положение — нечего сказать… Сколько до базы?

— Двенадцать парсеков.

— Очень хорошо. Оч-чень хорошо! Отлично! — капитан подошел к боковому экрану и уставился в него, словно пытаясь среди тысяч разноцветных огоньков найти тот, к которому должен был выйти «Поиск». Кошкин торопливо защелкал клавишами.

— Что ты делаешь? — не оборачиваясь, спросил Альварец.

— Пытаюсь привести БК в чувство. Даю пробную задачу… Вот хулиган! — выругался штурман.

Альварец обернулся. На световом табло горел ответ компьютера:

«Подай рому!»

— Н-да… Можно было бы, конечно, попробовать, — саркастически заметил капитан. — Жаль только, что на борту «Поиска» нет ничего крепче тритиевой воды. А тритиевую воду пираты, насколько я знаю, не потребляли. А?

Кошкин, не отвечая, снова пробежал пальцами по клавишам.

На этот раз ответ БК был пространнее, но зато безапелляционнее: «10001110 сто чертей в печень. Поворот оверштаг. 1101 повешу на рее. БК-216 — Кровавый Пес».

— Очень хорошо, — резюмировал Альварец и замолчал. Кошкин сделал то же самое и не пытался больше общаться с мятежным компьютером.

Неожиданно капитан сказал:

— Ну-ка… — он побарабанил пальцами по спинке штурманского кресла. — Ну-ка, пусти…

— Зачем? — недоуменно спросил Кошкин, но встал.

— Значит, надо! — глаза капитана загорелись лихорадочным огнем. — Пират, говоришь? Ладно… — Усевшись перед пультом компьютера, он решительно нажал на клавиши.

БК-216 отозвался немедленно: «На абордаж. Курс…» Далее на табло возникли два ряда чисел.

— Ага! Чего же ты ждешь? — в восторге крикнул Альварец своему штурману. — Считывай! Это же коррекция курса!

— Н-ну… — Кошкин повернулся к Альварецу. — Как тебе это удалось? Н-не понимаю…

Капитан устало закрыл глаза.

— Я ему передал: «Торговая шхуна с грузом золота», — меланхоличным голосом ответил он. — И координаты базы… Да, еще подпись: «Билли Бонс».

Л. Лукина, Е. Лукин, ^{Волгоград} Маскарад

А теперь — вручение призов за лучший маскарадный костюм!

Мушкетеры подкрутили усы, Чебурашки поправили ушки, громко затрещали пластмассовыми веерами какие-то придворные дамы.

Один лишь Петр Иванович, главбух НИИ, был в своем будничном костюме, сером в полоску, — даже не удосужился приодеться ради праздника.

— Первый приз завоевала маска «Марсианин»! — Снегурочка зааплодировала.

К сцене сквозь толпу протиснулось какое-то двуногое — шипастое, рогатое, когтистое, с выхлопной трубой меж лопаток. Раскланиваясь, двуногое грациозно взялось когтями за свое зеленое рыло, стянуло его — и оказалось розовощеким институтским электриком Сазоновым.

— Мо-ло-дец!

— А мне? — глухо, как из бочки, спросил Петр Иванович, но его не расслышали.

— Второй приз — «Цыганочка Аза»!

Инженер-конструктор Пернатова, отстреливая черными очами мужчин, звеня браслетами и монистами, взвилась на сцену и в блеске смоляных кудрей и шелесте пестрых юбок порхнула к Деду Морозу: «Позолоти ручку, красноносенький, всю правду скажу!»

— Мо-ло-дец!

— А мне? — обиженно повторил главбух и двинулся к сцене.

Его опять не расслышали.

— Третий приз присуждается за костюм «Старик Хоттабыч»!

Директор НИИ, оглаживая длинную бороду из мочалки и снисходительно улыбаясь, прошествовал к сцене.

— Мо-лод-цы! — почему-то во множественном числе скандировал зал.

— А мне? — громко и возмущенно выкрикнул Петр Иванович, хватая Снегурочку за полу шубки.

— Но у вас же костюма нет, — ослепительно улыбаясь, прошипела Снегурочка.

— А это? — Главбух отпустил шубку и ткнул себя в грудь.

— Но это же не маскарадный костюм! — не выдержал Дед Мороз.

— Так не дадите приз?

— А теперь викторина — «Чудеса в решете»! — звонко объявила Снегурочка, отворачиваясь от Петра Ивановича.

— Ну и ладно! — Оскорбленный главбух взялся рукой за лысину, стянул ее вместе с лицом, костюмом, ботинками — и шипастый, когтистый, зеленорылый взлетел в воздух, с трудом протиснулся в форточку и, обиженно завывая выхлопной трубой меж лопаток, канул в метель.

Рисунок М. Федоровской