На последней странице

В. Адаменко Ю. Кириллов Светлая голова

Молодой человек в разноцветном трико подпрыгнул и на какое-то время замер в воздухе. «Десять и три десятых секунды», — с удовлетворением сказал, щелкнув секундомером, Степан Иванович Федорчук. Его собеседник, мужчина средних лет с волевым подбородком и пронзительными черными глазами, подавленно молчал.

«Хотите что-нибудь еще?» — самодовольно спросил Степан Иванович и повернул ручку монитора. На этот раз они увидели другое помещение. Элегантный мужчина во фраке поднял свою партнершу на вытянутых руках и опустил их. Партнерша осталась в воздухе. «Антигравитация!» — воскликнул гость. «Ничего особенного», — скромно заметил директор. Между тем ассистент вынес на арену длинный ящик и влез в него. Мужчина во фраке достал ручную пилу и разрезал ящик на две части. А через несколько секунд, казалось бы, уже мертвый человек раскланивался перед публикой, целый и невредимый, сияя ослепительной улыбкой. Затем элегантный мужчина накрылся широкой скатертью. Ассистент встряхнул скатерть и убрал ее. Мужчина во фраке исчез. «Телепортация», — явственно услышал шепот гостя Степан Иванович.

Выключив монитор, Федорчук сказал: «Видите, нас ничем нельзя удивить». — «Я пришел не за этим, — ответил гость. — Наша цивилизация хочет вступить с вами в контакт и помочь развитию вашей науки. Но, насколько понимаю, вы находитесь на одной ступени развития с нами, и мы не представляем для вас интерес». — «Что вы, нас, конечно, интересуют другие, гм, цивилизации, — патетически воскликнул директор. — И мы даем широкую возможность представителям этих цивилизаций проявить свои способности». — «Прощайте», — сказал гость.

Степан Иванович Федорчук долго и задумчиво смотрел на расплывающуюся синеву, оставшуюся после мгновенно исчезнувшего собеседника.

…Полчаса назад Федорчук, мирно дремавший в кресле после обеда, по шелесту бумаг на своем столе понял, что дверь кабинета открывают. Он поднял голову и увидел посетителя. Ничего необычного в этом не было. Но было что-то непривычное. Преодолев умственную инерцию, Федорчук отрывисто бросил: «В последнюю пятницу месяца». Потом спохватился: «Не понимаю, как вас сюда пропустили. Я занят».

Однако посетитель не думал уходить. Он вошел в кабинет, сел в кресло напротив и сказал: «Через бездну космического пространства и глубины времени я попал в точку вселенной, где существует разум. Мне пришлось синтезировать свое тело, чтобы быть похожим на обитателей Земли. Я выучил ваш язык. Зовите меня Павлом Николаевичем». — «Очень рад с вами познакомиться, Павел Николаевич. Успокойтесь. Я вас понимаю», — вежливо, но с нескрываемым сочувствием прервал посетителя Федорчук. «Я был у вашего заместителя, — продолжал гость, — и рассказал ему о себе. Мне хотелось бы работать вместе с вами и передать знания, которыми владеет наша цивилизация. Но ваш заместитель сказал, что не может решить этого вопроса, и посоветовал обратиться к вам. Не наказывайте, пожалуйста, женщину, охраняющую ваш кабинет. Она не пускала меня, но… сейчас она спит, и ей снятся хорошие сны».

Степан Иванович открыл дверь в приемную и убедился, что его секретарша, всегда такая строгая и находчивая, мирно спит на диване, предназначенном для ждущих приема у него особо почетных гостей. «Неплохо», — мысленно заметил он. Это заставило Степана Ивановича теперь уже внимательно вслушаться в то, что говорил его посетитель. После небольшого раздумья Федорчук неторопливо сказал: «Вы, следовательно, оттуда, — неопределенный кивок головой, — и хотите передать нам свои знания? Очень благородное желание. Но… почему вы думаете, что наша цивилизация более отсталая, чем ваша?» — И он включил монитор.

…Размышления директора института прервал его заместитель. Он ворвался в кабинет и стал осматриваться по сторонам, ища кого-то взглядом.

— Не трудитесь, — усмехнулся Степан Иванович. — Его уже нет.

— Так кто же он? — воскликнул заместитель.

— Тот, кем он себя назвал, — спокойно ответил директор. — Но это ровным счетом ничего не значит. Видите ли, я вовремя вспомнил, что как раз тогда сразу по двум программам телевидения показывали цирк. В общем, он понял, что у нас ему делать нечего.

— Да как вы могли? — задохнулся криком заместитель.

— Так вот и мог, — твердым директорским тоном восстановил порядок Федорчук. — Ведь он хотел у нас работать! Вспомните, с каким трудом нам удалось избавиться от Максимова, заявившего во всеуслышание, что главная проблема, которую мы с вами решаем несколько лет, это найти способ, как ничего не решать. Но Максимов наш, земной. Он только через три года разобрался, что к чему. А инопланетянин разберется быстро. И тогда кому больше поверят — ему или нам?

— Светлая у вас голова, — сказал заместитель директора, восхищенно глядя на своего шефа.

Пирс Энтони Внутри облака

— Поверьте, это не шутка, — сказал турист. — Жена совсем не дает мне покоя, пока… В общем, вам всего-то придется посмотреть коротенький фильм. Двадцать долларов за беспокойство, даже если вы ничего не сможете разобрать.

Мужчина, с которым разговаривал турист, кивнул, провел супругов в пустой класс и достал проектор. Проектор засветился и тут же погас. Мужчина хмыкнул и вынул лампу, показывая, что она перегорела. Он жестом попросил гостей остаться и вышел.

— Как странно, — произнесла женщина. Она выглядела лет на десять моложе мужа; очень хорошенькая, но, пожалуй, слишком экзальтированная. — Кто бы мог подумать, что мы завершим отдых визитом в школу для немых!

— Сама виновата, — отозвался турист. — Ты и твое сверхъестественное воображение.

— Я?! — возмутилась она.

— Не помнишь? Днем на пляже? Могли просто загорать, но ты все болтала об этих облаках…

— Люблю облака, — сказала она тогда. — Они принимают любую форму, плывут; куда хотят… Они свободны! И никто не указывает им, что делать. — Она игриво ущипнула мужа. — Если бы я была конфуцианкой…

— Буддисткой.

— Все равно. Я стала бы облачком и парила бы беззаботно над бренным миром. Свободная, свободная!

— Буддисты и индусы верят в перевоплощение, но я не уверен, что облако соответствует их представлениям о нирване.

— Вот посмотри на облако прямо над нами. Это же почти лицо! Два уха по бокам, два печальных темных глаза, прямой нос…

— И уродливый рот, — с сарказмом подсказал муж. — Широко разинутый.

— Наполовину.

— Ты лучше смотри, а не болтай. Это же совершенное «о».

Она пристально посмотрела на облако.

— Но только что он был раскрыт только наполовину…

— Угу… — Он положил руку на ее загорелое колено и закрыл глаза.

— А теперь снова закрыт. Нет, открывается…

— Вероятно, оно подмигивает. Этакий атмосферный донжуан…

Жена обиженно молчала.

— Ну, прости, не дуйся. Вот что, сейчас мы это облако специально для тебя снимем замедленной съемкой.

Немой вернулся с новой лампой и пустил проектор. Замелькал пляж, волны, какие-то люди. Потом появилось облако. Сеанс оказался коротким. Пятнадцать минут были сжаты в пять секунд. Выразительное лицо облака как будто ожило. Не хватало лишь звука.

— Ты видишь?! — вскричала она. — Оно разговаривает со мной! Может быть, это новая форма жизни! Или, может быть, это иноземный исследователь, раскрывающий нам тайны вселенной!

— На безупречном английском с легким бостонским акцентом, — иронично хмыкнул турист и повернулся к немому. — Ну как?

Тот посмотрел на него со странным выражением, затем протянул кассету и записку.

— Вы уверены, — спросил турист, — что верно прочитали?

Немой кивнул, коротко улыбнулся и вышел.

Женщина схватила записку и развернула ее дрожащими пальцами. Ее лицо внезапно побелело. Она скомкала бумажку, отшвырнула ее и выбежала в коридор.

Турист нагнулся, расправил ее и прочитал. Его живот заколыхался, а щеки раздулись от подавляемого смеха.

— Свобода! Свобода! — пробормотал он. Затем тоже отбросил бумажку и, улыбаясь, поспешил за женой.

А записка осталась на полу, обращенная вниз пятью словами: «СПАСИТЕ! МЕНЯ ДЕРЖАТ В ПЛЕНУ…»

Перевел с английского В. Баканов

Андрей Калинин Что непонятно в сказке

Этот экзамен на курсах воспитателей Сергей должен был выдержать обязательно. Иначе в лесную школу, куда уже распределили Олю, очаровательную голубоглазую девушку, Сергея могли не направить.

Дрожащей рукой он нажал на кнопку электронного экзаменатора. «Короткий рассказ на вольную тему детям шестилетнего возраста» — вспыхнуло на экране, а затем последовали условия выполнения задания. Необходимо было, во-первых, увлечь ребят, а во-вторых, сделать рассказ настолько понятным, чтобы они не задали ни одного вопроса. За минуту, которая полагалась на обдумывание, Сергей решил, что скорей всего малышей можно увлечь сказкой, а персонажами ее сделать астрономические объекты: ведь сам Сергей — астрофизик и сможет так подробно рассказать о звездах, планетах и прочем, что спрашивать уже будет не о чем.

И вот он под обстрелом двадцати пар пытливых, а иногда и насмешливых глаз.

— Здравствуйте, дети, — начал Сергей, радуясь, что голос его не дрожит. — Я расскажу вам сказку о звездах. Давным-давно, миллиарды лет назад, вещество во вселенной было плотнее атомного ядра и собрано в одном месте. Но тут произошел Большой Взрыв. Во все стороны начало разлетаться протовещество, облака которого очень скоро сгустились в звезды. Одна из них на первый взгляд ничем не отличалась от других — не была ни гигантом, ни карликом, ни ослепительно яркой, ни тусклой, но она оказалась капризной, злой и хуже всего — жадной. Время от времени звезда раздраженно вспыхивала и, надувшись плазмой, пожирала все, что оказывалось поблизости. Это была Новая Звезда.

Однажды Новой встретилась звезда, огромная, как орбита Земли вокруг Солнца, — остывающий, неповоротливый, но очень добродушный Красный Гигант. Вначале Новая хотела сыграть с ним злую шутку, но что-то ее остановило. Новая Звезда вдруг почувствовала, что ее существование будет теперь иметь смысл только рядом с Красным Гигантом. Однако как сделать, чтобы он узнал о ней?

Она сорвала с себя корону и протянула ему. Это был не просто подарок: как известно, корона звезды не что иное, как плазма, а именно жаркой плазмы не хватало остывающему гиганту.

Но в удивительно красивом свете короны Новый Гигант вдруг увидел Зеленую Звезду. Она была совсем юная, но далеко не так наивна, как показалось Красному Гиганту. Поняв, что Красный Гигант неравнодушен к ней, Зеленая Звезда решила этим воспользоваться. Красный Гигант был хоть и велик, но из-за своей широкой души менее плотен, чем Зеленая Звезда, да и гравитационным полем — у людей это называется характером — обладал слабым, потому Зеленая начала беззастенчиво вытягивать из него энергию.

Новая видела: еще немного, и Зеленая Звезда превратит Красного Гиганта в белого карлика. Что делать? Тогда Новая Звезда решила направить всю свою энергию в сторону Красного Гиганта.

Смерть ее была взрывоподобным излучением огромной силы. В эту роковую минуту — став Сверхновой! — она почувствовала, что Красный Гигант любуется ею, и узнала больше счастья, чем Зеленая Звезда за всю свою жизнь.

Пройдут миллиарды лет. Потухнут и Красный Гигант, и Зеленая Звезда так же, как бесчисленное множество других звезд; на смену им вспыхнут новые. Но никогда не исчезнет во вселенной любовь.

Сергей вытер платком пот со лба. В комнате было тихо, как в мёжгалактическом пространстве.

— Ну что, дети, — спросил сидевший рядом с Сергеем член экзаменационной комиссии, — интересно было?

— Да! Да! — закричали вдруг все разом. — Пусть дядя расскажет еше!

— Теперь скажите: что в сказке вам не понятно?

Дети молчали. Сергей не помнил себя от счастья. И тут с последнего ряда послышалось:

— А что такое любовь?

В. Пестерев Сообщник

Увидев в зале картинной галереи своего сотрудника Реда Конолли с директором института биологических проблем Бобом Стиллом, шеф полиции Джим Гарднер развел руками.

— Не ожидал встретить вас здесь, — сказал он, скрывая недовольство.

— Любуюсь вот этим, — кивком головы показал Конолли на стены, где висели бессмертные творения Леонардо да Винчи, Бронзино, Мемлинга и Боттичелли.

— А я, — вставил, в свою очередь, Боб Стилл, — пытаюсь объяснить одному из лучших сотрудников вашего учреждения то, о чем рассказывал вам недавно. Видишь ли, Ред, — повернулся он к Конолли, — ваш инопланетянин способен улавливать биополе любого материального предмета. Скажем, ты подходишь к картине и оставляешь на ней частицы своего биополя. Если назавтра к картине подойдет Гарднер, то, оставив частицы собственного биополя, захватит частицы твоего вчерашнего биополя. После чего твой шеф приходит к инопланетянину, и тот чудесным образом выкладывает ему, что Гарднер только что вернулся из картинной галереи, где простоял у картины, которую вчера рассматривал человек высокого роста, в сером костюме и с «кольтом» под пиджаком. Инопланетянин может сказать, что ты две недели назад болел гриппом, а восемь лет назад у тебя умерла бабушка и т. д. Так что прикинь, какие перспективы открываются перед полицией. Хотя это не самое лучшее использование способностей инопланетянина…

— Опять вы за свое… — усмехнулся шеф полиции. — Наука, исследования! А деньги у вашего института есть? Но давайте прекратим разговоры о службе и полюбуемся прекрасным портретом Антонелло да Мессины.

Он круто повернулся и замер. На месте, где прежде висел мужской портрет знаменитого итальянца, болтались обрезанные тесемки.

— Вот вам и предоставляется возможность проверить инопланетянина, — саркастически улыбнулся Боб Стилл.

Уже в полицейской машине Конолли невольно вспомнил, как в прошлом году на берегу городской реки нашли предмет, напоминающий тыкву, но на деле оказавшийся космическим аппаратом с живым существом, находившимся в спячке. Пробуждения ждали два месяца. Инопланетянина поместили в здании полиции. Во-первых, по причине отсутствия средств у научных институтов, а во-вторых, находящийся под присмотром полиции инопланетянин не мешал кое-кому спокойно спать.

…Пришелец с другой планеты находился в специальном кресле. Он представлял собой огромную бесформенную тушу, которая время от времени меняла окраску.

— Засыпает, — сказал шеф полиции. — Может, разбудить его?

— Кто мне мешает? — спросил инопланетянин после энергичного толчка Конолли. — Экстренное дело! — закричал Ред Конолли. — Пропал портрет, художник Антонелло да Мессина, размер — тридцать пять на двадцать пять сантиметров. Проснитесь, иначе репутация полиции сильно пострадает.

Ред Конолли наградил тушу несколькими тумаками.

— Кто меня опять разбудил? — порозовел инопланетянин.

— Я, Ред Конолли. Назовите злоумышленника.

— Вы и есть злоумышленник, — проговорил инопланетянин.

И не успел Конолли моргнуть глазом, как на его запястьях щелкнули наручники. Эту операцию Джим Гарднер проделал молниеносно.

— Ну нет! — взревел дюжий полицейский и принялся молотить инопланетянина скованными руками. — Проснись, инопланетная образина, проснись, слизняк!

И когда инопланетянин порозовел, Ред Конолли закричал:

— Назови преступника, чье дело ты приписываешь мне!

— Вы преступник, потому что будите меня. А картину взял, — на мгновение задумался инопланетянин, — Боб Стилл, только неясно, зачем ему это понадобилось? Срезал ее и засунул за рядом висящую картину больших размеров.

— Зачем ему это понадобилось? — бормотал шеф полиции в растерянности, снимая наручники с Реда Конолли.

— А затем, — сказал, растирая онемевшие кисти, Конолли, — чтобы привлечь внимание общественности к инопланетянину, к тому, что его держат в полиции. Ученые, а не мы должны заниматься гостями, прилетевшими на Землю с других планет. Понятно?

— Понятно, — жестко перебил помощника Гарднер. — А теперь я приказываю вам найти и арестовать Боба Стилла.

Шеф полиции запер за коллегой дверь, внимательно посмотрел на уснувшего инопланетянина и достал из-под пиджака злополучную картину Антонелло да Мессины. Теперь можно быть спокойным. Купленный в обыкновенном детском магазине магнит начисто уничтожил биополе.

Гарднер любовался прекрасным золотистым колоритом, когда вдруг услышал за спиной насмешливый голос инопланетянина:

— Надеюсь, и мне кое-чего перепадет…

Александр Баумгартен Окно

Погода стояла скверная, типично лондонский октябрьский вечер, сменивший такой же серый и дождливый день, и Хаткрофт, пожилой юрист, вернулся домой не в самом светлом расположении духа. Он тотчас же наворчал на экономку мисс Шелл за то, что та замешкалась с чаем, который вопреки обыкновению старых холостяков он предпочитал пить дома, а не в клубе, где просиживал все вечера. Филателия, клуб, беззлобные перебранки с экономкой составляли все его развлечения.

Нынешний вечер не сулил ничего привлекательного. Неровными шагами он мерил комнаты своей небольшой квартирки в высоком бельэтаже старого дома вблизи вокзала Виктории. Да, вечер погиб окончательно. Мысль эта привела его в такое уныние, что вскоре на журнальном столике появилась початая бутылка виски. Лицо Хаткрофта при этом выражало страдание праведника, сознательно идущего на смертный грех. И через полчаса бутыль была пуста, дождь за окном шумел еще сильнее, кресло удобно принимало тело, а до кровати было безмерно далеко. И Хаткрофт, как дитя, уснул в кресле.

Проснулся он не скоро и как-то удивительно легко. Чувствовал он себя на редкость покойно. Привстав, подтащил к окну свое кресло и сел в него бочком, чтобы лучше видеть безлюдный в столь поздний час широкий перекресток. По перекрестку ходили зубчатые тени от колеблемого ветром фонаря. Привыкнув к темноте, глаза его уверенно различали знакомые абрисы вывесок, газонов и низких оград. Хаткрофт заерзал, чтоб поудобнее пристроить колени, когда из-за угла шагнул плечистый полицейский, в котором юрист узнал постового Мак-Грегора. Тот шел размеренно, слегка придерживая шаг, потом остановился и нагнулся, словно что-то обронив. Но, странное дело, в поле зрения Хаткрофта осталось только туловище, а все, что было слева — голова и вытянутая рука, — исчезло как под ножом гильотины. Хаткрофт метнулся к правой створке — живой и невредимый Мак-Грегор стоял на перекрестке, поправляя чуть съехавшую набок каску. Но стоило юристу чуть-чуть сместиться влево, как полисмен вновь исчез. Хаткрофт вскочил и приник к правому стеклу. Его взору представилась привычная картина, ограды, площадка с пляшущим от ветра фонарем, все тот же дождь, полисмен на прежнем месте. За левой створкой все это таяло, как сновидение, и улицу заполняла мгла, едва подсвеченная мутным светом.

— Я положительно сошел с ума, — вслух подумал Хаткрофт.

Он вплотную придвинулся к левому стеклу: дождя там не было. Зато через площадь шли какие-то ряженые: на одном была форма морского офицера двухсотлетней давности, а на втором кирпичный фрак. Через мгновение к ним присоединился третий, и тотчас же вся троица забралась в бесшумно подъехавшую карету. Тут юриста осенило, что он за все это время не слышал ни звука: все свершалось как в немом кино, лишь из-за правой створки упорно доносился перестук реальных капель. Хаткрофт закрыл глаза, а когда снова открыл, то с ним приключился шок. Со стороны вокзала приближался мистер Уилберри, бывший владелец табачной лавки из дома напротив, на похоронах которого Хаткрофт сам был восемь лет назад. Увидев, как покойный привычным жестом отворяет дверь магазинчика, юрист что было сил налег на раму. Окно с треском распахнулось. На улице было светло, фонарь больше не дергался на проводе, не видно было никаких следов Уилберри и мерзкой желтоватой мглы. Рассвет был так красив, что у юриста отлегло от сердца, и быстрым четким шагом, не подымая глаз на дьявольскую створку, он проследовал в спальню, где тотчас погрузился в сон.

Весь следующий день в конторе он ломал голову, как бы ему поделикатнее порасспросить экономку, что случилось с окном, но когда он вернулся, в расспросах уже не было нужды: в кабинете пахло свежей оконной замазкой, а мисс Шелл сияла торжеством:

— Я вам еще вчера хотела признаться, что разбила стекло в кабинете. Правда, тут же заменила его, нашла в подвале старое. Такое толстое, зеленоватое, какое-то крапчатое, но подошло как по мерке. А сегодня я вызвала стекольщика, он вставил новое.

— А где же то, зеленоватое? — слабым голосом спросил Хаткрофт.

— Я отдала его стекольщику. Оно вам было нужно?

Немного помолчав, юрист махнул рукой и еле слышно прошептал:

— Да нет, наверное, так лучше.

Сокращенный перевод с польского Т. Казавчинской

Джон Браун Человек, который говорил с картиной

Ты, конечно, понимаешь, что даже мысль, будто разговариваешь с картиной, — нелепость? Правда, Джером?

— Само собой, — ответил Джером.

— Надеюсь, ты не забрал себе в голову, будто и вправду можешь разговаривать с картиной? — осведомился дядя Гарри.

— Кто его знает, — откликнулся Джером. — Мне известно одно — я слышу голос. И все тут.

— О, разумеется! — отозвался дядя Гарри. — Раз тебе чудится голос, идущий от картины, тут уж ничего не поделаешь.

— Нечего остроумничать! — огрызнулся Джером.

— Ну что ты, мой мальчик, — усмехнулся дядя Гарри. — А знаешь, в чем твоя беда, Джером? Нет? Я тебе скажу. Ты свихнулся — вот она, Джером, твоя беда. Уж конечно, доктора, эти умники-разумники, наверняка выискали для этого словечко помудрее. Но как там ни назови — суть одна. В мое время не мудрили. Сказали бы просто и ясно: ты свихнулся, да и запихнули бы в соответствующее место.

— Но я вовсе не свихнулся! — выкрикнул Джером. — А ты же знаешь, я советовался с психиатром.

— Конечно! — сказал дядя Гарри. — Выложи он так вот напрямик, что ты свихнутый, да ты бы перепугался до смерти, и поминай как звали. Чего же ему пациента-то терять? Ты — «эмоционально неуравновешенный» или «галлюцинируешь под влиянием стресса». Наслушался я всех этих выдумок.

— Нет, мой врач совсем не такой, — заупрямился Джером. — Я ему все рассказал, и он очень, очень мне сочувствовал.

— Так уж и все рассказал? — полюбопытствовал дядя Гарри. — И про то, что человека убил?

— Нет! Про это-то, конечно, не сказал!

— Уж я думаю. Ты только и сказал ему, что с тобой разговаривает картина. Но не объяснил, что это портрет человека, которого ты убил. Очень бы тебе этот добряк-доктор посочувствовал, выложи ему это!

— Я решил, что подробности ему знать неважно.

— Очень даже важно. Одно дело, он считает, что все это так вот вдруг — раз, два, три — и хлоп: с тобой говорит картина. Тут он станет исследовать твою психику. А объясни ему, что это портрет человека, которого ты убил, он бы не сомневался, что говорит не картина — твоя совесть.

— Подумаешь, совесть! Чушь одна и чепуха!

— Конечно, совесть. Будь у тебя тогда совесть, ты бы подсыпал какой-нибудь быстродействующий наркотик, а то подмешал медленный и болезненный.

— Да откуда же мне знать, как действуют наркотики? Я-то их не глотаю.

— Нет, Джером, не глотаешь. Но ты парень сообразительный. И жадный. Ух, какой жадный! Да, я тебя еще не поздравил с успехом — мастерски ты подделал подпись на завещании. Долго тренировался?

— Месяца три.

— Отлично сработано. Но знаешь, вся эта сообразительность тебе сейчас не поможет. Денежками-то, которые унаследовал, тебе так и не попользоваться. Ты ведь и сам это знаешь, а, Джером?

— Почему это не попользоваться? — поинтересовался Джером.

— Потому что психиатр, умник этот, разумник, засадит тебя в сумасшедший дом из-за этих разговоров с картиной.

— Да он и в мыслях того не имеет!

— Не имеет? Я что, ослышался: ты ведь говорил горничной, будто завтра идешь в больницу сдавать анализы?

— Ну, иду, но это самые обычные анализы. Такие всегда делают.

— Ты так считаешь? Ну да не расстраивайся, — ласково успокаивал дядя Гарри. — Если тебя туда запрячут, я приду навещу.

— Еще чего! — Джером повернулся и пошел прочь.

— Джером! — В голосе дяди Гарри прозвучала новая, повелительная, нотка.

Джером вернулся.

— Полицию, Джером, ты надул здорово, ничего не скажешь, — сказал дядя Гарри, — но уж не думаешь ли, что удастся улизнуть от моего возмездия?

Джером выругался и зашагал прочь от портрета дяди Гарри.

Перевела с английского И. Митрофанова

Морис Ролан Пять долгих часов

— Можно еще кофе?

— Пожалуйста.

Ларри медленно потягивает горячий напиток. Каждый глоток причиняет боль. Кожа вокруг рта воспалена и натянута, словно вот-вот лопнет. Ларри сжимает зубы. Нужно потерпеть. Еще несколько часов, и он в безопасности.

Расплатившись, Ларри выходит на улицу и оказывается среди множества людей, движущихся в направлении улицы Перри. Затертый в толпе, он чувствует себя увереннее и, влекомый людским потоком, входит в огромный универмаг.

На втором этаже Ларри опускает в фотоавтомат монету. Объектив обследует лицо Ларри Кразукки, известного преступному миру и газетам под кличкой Блестящий.

Впрочем, все это уже в прошлом. Последние месяцы изнурили его: более сорока судебных заседаний, дотошные допросы в различных комиссиях… Чтобы спастись от тюрьмы, Ларри пришлось во всем признаться. Благодаря его показаниям арестован Луиджи Тавиани, глава торговцев наркотиками на Западном побережье. А ведь Ларри был его правой рукой…

Играя правдой, кое о чем умалчивая, Ларри удалось спасти свою голову и сохранить свободу. Лишь одно беспокоило: сардоническая ухмылка Луиджи Тавиани на прощанье.

Аппарат выплевывает отпечатки. Дрожащие руки Ларри держат сырые еще фотографии.

Ура доктору Штейнеру — волшебнику косметической хирургии! Нужно быть очень уж дотошным, чтобы опознать теперь бывшего гангстера. Ларри коротко усмехается и направляется к выходу. Завтра он будет уже в Венесуэле.

На эскалаторе Ларри привычно ощупывает свой левый бок. Его кольт двадцать второго калибра готов к бою. При малейшем признаке тревоги Ларри среагирует молниеносно. Все его мускулы напряжены. Он остается тем же Ларри Кразукки, хотя в документах значится совсем другое имя.

Возле выхода из универмага свободное такси. Ларри ныряет в машину:

— В музей искусств!

— А, к Тутанхамону, — комментирует таксист. — Вот уж не думал, что публика проявит такой интерес к этой древности. Наверное, он был важной персоной в своем Египте!

В этом городе Ларри встречает Тутанхамона на каждом шагу. Сокровища его гробницы привезены из Египта по случаю столетия местного музея. Притягательную силу таинственной древности ощущает и Ларри. И вдруг в его мозгу вновь звучат слова доктора Штейнера:

— Помните, что отныне вас зовут Майкл Доусон. Но не забывайте, что вы остались самим собой. Я изменил лишь ваш внешний вид.

Ларри взглянул на себя в водительское зеркальце. А что, если хирург проговорится? Люди Тавиани умеют задавать вопросы…

Такси останавливается. Ларри смотрит на часы: еще пять часов до вылета самолета в Каракас. Пять томительных часов!

— Три доллара семьдесят пять центов, — говорит водитель. Ларри дает ему пять долларов. Сдачи не нужно.

На мраморном фасаде здания гигантские буквы: «Сокровища Тутанхамона». Толпа людей у кассы. В вестибюле жарко; Ларри расстегивает пальто и нервным движением приглаживает шевелюру. Очередь движется быстро. Наконец Ларри подходит к окошечку.

— Вам один билет?

— Да, пожалуйста.

Кассир не торопится. Он внимательно разглядывает Ларри. Что-нибудь не так? Ларри настороже. Наконец он получает билет, поспешно отходит от кассы и косится на выход. И в тот же момент замечает, что к нему приближаются двое.

— Минуточку, мистер. Пройдите, пожалуйста, с нами.

В памяти Ларри мелькает мстительная ухмылка Тавиани.

Ларри мгновенно Выхватывает кольт и стреляет в неизвестных. Один сразу падает, второй успевает скрыться за колонной. Люди из очереди падают ничком на пол. Ларри с оружием наготове начинает отступать к выходу.

Еще один выстрел потрясает вестибюль музея. Пол уходит у Ларри из-под ног…

Немного позже охранник, наповал сразивший Ларри, докладывает дирекции выставки:

— Он был как одержимый… Уверен, что он хотел похитить все сокровища Тутанхамона…

Едва спасшийся хранитель музея добавляет:

— Когда я подошел к нему вместе с бедным Григом, он посмотрел на нас словно на людоедов. А ведь мы только собирались вручить ему денежную премию как стотысячному посетителю выставки.

Сокращенный перевод с французского Ал. Яковлева

А. Бушков Еще о космической экспансии

— Прекрасная планета, — сказал Фельдмаршал, глядя в чистое голубое небо.

— Так точно, — преданно поддакнул Генерал. Восходящее солнце робко коснулось лучиками его тридцати орденов, висевших в шесть рядов.

Где-то в вышине покачивались ветви исполинских деревьев, огромные цветы распространяли дурманящий аромат.

— Пахнет приятно, — сказал Фельдмаршал. — Только солдату больше пристало нюхать пороховую гарь.

«Скоро понюхаем», — подумал Генерал и оглянулся назад, где черной башней высился десантный звездолет. Вокруг него кипела работа — артиллеристы выкатывали орудия, дымились походные кухни, остервенело орали шнырявшие взад-вперед фельдфебели. А поодаль, на большой поляне, строилась в каре надежда, слава и гордость Империи — Галактическая пехота. Лихие молодцы в беретах набекрень, с закатанными рукавами, огнем и мечом распространявшие Бремя Цивилизации. «Так будет и здесь», — подумал Фельдмаршал. Огромная планета, райский уголок, масса полезных ископаемых. В короне Императора немало жемчужин. Теперь прибавится еще одна. Фельдмаршал зажмурился, и в сладкой розовой дымке ему виделся Орден Благорасположения первой степени.

На поляну выскочил юркий вездеход — вернулись разведчики. Через борт перемахнул нагломордый лейтенантик, вытянулся перед Фельдмаршалом, бросил ладонь к берету:

— Докладываю: обнаружено поселение аборигенов!

— Подробнее. Внешний вид, уровень развития, вооружение?

— Внешний вид — страхолюдины, — сообщил лейтенант. — По развитию — дикари-дикарями, они там строят что-то, так все таскают на себе, бревна, камни. Механизации никакой. А оружия тоже никакого, дубин и тех нет.

— Это хорошо, — сказал Фельдмаршал. — Трубача!

Заревела труба, мимо машины Фельдмаршала потянулись колонны десантников.

— Не подведи, орлы! — молодецки подбоченившись, рявкнул Фельдмаршал. — За Императора и цивилизацию!

— Ура! Ура! Ура! — дружно откликнулись орлы. Старый вояка приказал ехать следом.

На поселение аборигенов наступали по всем правилам стратегии, тремя колоннами — слева, справа и в лоб. Фельдмаршал ехал с той колонной, что наступала в лоб, поэтому они первыми увидели аборигенов: огромные чудовища волокли куда-то бревна и камни и на появившихся из-за поворота десантников не обращали внимания. Такое пренебрежение к представителям Императора не понравилось Фельдмаршалу, и он приказал:

— Батарея — огонь!

Ухнули пушки, снаряды разорвались в гуще аборигенов. Запахло порохом, осела поднятая взрывами пыль, и аборигены молча, без крика бросились на колонну, и это их безмолвие было страшнее самых лютых воплей. Первые ряды десантников смело мгновенно. Затрещали автоматы, полетели гранаты, но остановить противника не удавалось. Аборигены с полнейшим презрением к смерти лавиной катились на врага, падали замертво, а со всех сторон бежали новые толпы.

В конце концов уцелевшие десантники дружно бросились бежать, преследуемые безмолвными аборигенами. Машину командующего перевернули в суматохе, и Фельдмаршал с Генералом припустили назад, к звездолету. Бежать было трудно, они давно отвыкли от этого. С генеральского мундира градом сыпались ордена всех степеней, Фельдмаршала пребольно колотила по бедру вопящая рация, сообщавшая, что и остальные колонны атакованы, разбиты и бегут, батареи опрокинуты, потери огромны.

Остатки Галактической пехоты быстро погрузились, бросив пулеметы и пушки.

Заревели двигатели, звездолет взлетел над кустами цветущей малины, поднялся выше верхушек берез и растаял в небе, а минутой позже на полянку выбежали разозленные аборигены. Убедившись, что враг позорно бежал, они принялись собирать разбросанную военную технику.

С пулеметами муравьи справлялись поодиночке, но пушки приходилось нести вдвоем.

Хэйфорд Пирс Почтой — срочно

Теперь, когда человечество расселяется по всей галактике, возникает только один вопрос: почему этого не случилось раньше? Почему с началом открытия дороги к звездам тянули до 1984 года, пока некий коммерсант не удосужился разобраться со своей перепиской? Но, возможно, все великие открытия в истории человечества — огня и колёса, пенициллина и ядерного синтеза — кажутся неизбежными задним числом?..

Главная контора Нэпа Фой Райдера размещалась в Нью-Йорке, неподалеку от вокзала Гранд-Сентрал. Оттуда он управлял экспортом и импортом фирмы, чьи операции охватывали весь земной шар.

В пятницу, 30 ноября 1984 года, секретарша, как всегда, принесла почту. Было 11.34 утра. Чэп Фой Райдер нахмурился. Уже почти полдень, а почта только что пришла. Сколько лет прошло с тех пор, когда ее доставляли два раза в день — утром и вечером? Около двадцати пяти по меньшей мере. И где же этот хваленый прогресс века науки и техники? Он вспомнил свое довоенное лондонское детство, когда отец утром отправлял приятелю приглашение прийти на чашку чаю и получал письменный ответ еще до пяти часов вечера.

Чэп Фой Райдер покачал головой и начал разбирать корреспонденцию. Там были: коносамент из склада в Бруклине за семь миль от конторы (отправлен 7 дней назад); перечень ценных бумаг от консультанта из Бостона (188 миль, 6 дней); запрос от таможенного агента из Лос-Анджелеса (2451 миля, 4 дня); прейскурант от торговца жемчугом из Папеэте (6447 миль, 3 дня).

Чэп Фой Райдер потянулся за логарифмической линейкой.

Потом он позвонил управляющему филиалом фирмы в Гонолулу, чтобы тот отправил письмо в Кейптаунский филиал, за 11 535 миль от Гонолулу. Кейптаунский управляющий через два дня сообщил Райдеру по телефону, что получил письмо из Гонолулу. Хотя в Нью-Йорке было еще воскресенье, в Кейптауне уже настало утро понедельника.

Чэп Фой Райдер задумался. Длина экватора, как известно, составляет 24 901,55 мили. Никакие две точки земного шара не могут отстоять друг от друга дальше, чем на 12 450,78 мили.

В справочнике значилось, что Бангкок отстоит от Лимы на 12 244 мили. Чэп Фой Райдер улыбнулся. У него были конторы и в том и в другом городе.

Письмо из Бангкока пришло в Лиму за один день.

Чэп Фой Райдер снова взялся за логарифмическую линейку.

Напрашивающийся вывод поистине потрясал воображение.

Чтобы убедиться в правильности теории, нужна была еще одна проверка. Он пожевал губами, затем аккуратно надписал конверт: «Дом 614 по Бульвару Звездного Света, Альфа Центавра IV». Посмотрев на часы, он одобрительно хмыкнул — почта еще работает.

На следующее утро он обнаружил конверт, адресованный на Альфу Центавра, у себя на столе. Поверх слов, написанных его рукой, стоял красный штамп «Адресат неизвестен».

Чэп Фой Райдер задумался. Письмо вернули. Но слишком уж быстро.

Он взял лист бумаги и уверенно начал:

«Председателю Высшей Галактической Комиссии в созвездии Стрельца.

Уважаемый сэр!

Считаю своим долгом указать Вам на некоторые недостатки в работе Вашего почтового управления. Только вчера я отправил письмо…»

Утром Чэп Фой Райдер ждал, когда принесут почту. И вот ее принесли. Среди прочих документов и писем там был аккуратно сложенный и скрепленный замысловатой печатью красного цвета лист плотной кремовой бумаги. На нем было оттиснуто золотом его имя. Не выдавая волнения, он сломал печать, развернул лист и начал читать. Письмо было от Ответственного секретаря Галактической Конфедерации:

«Дорогой сэр!

На Ваше письмо от 14-ти часов сего дня Галактическая Конфедерация поручает мне сообщить, что Ваше предположение справедливо. Конфедерация действительно существует в виде Почтового Союза, целью которого является способствовать обмену и торговле между ее членами (на данный момент их 27 000). Вступить в Конфедерацию может любая цивилизация; единственное условие для приема — самостоятельное открытие нашего сверхсветового Почтового Союза. Глава Конфедерации просит передать, что ему приятно отметить, что Вы наконец-то выполнили требуемое условие, и поэтому Полномочный Посол Галактической Конфедерации через два дня сможет прибыть на Землю. Примите наше выражение чувства глубочайшего почтения к Вам».

Перевела с английского Л. Михайлова

И. Лисевич, Л. Петров Капитан улыбался…

Позади еще светилась алмазная россыпь звезд, но впереди, насколько хватал глаз, уже распахнулась, словно гигантский угольный мешок, кромешная тьма. Межгалактический корабль приближался к «черной дыре».

В рубке наблюдения собрался почти весь свободный от вахты экипаж. Предстояло редкостное зрелище — в силу парадоксальных, но незыблемых законов бытия перед их глазами вскоре должно было пройти все будущее мира, который они покидали.

— Так что же все-таки вы совершили, чтобы заставить разумные существа Голубой планеты поверить в ваше посещение? — продолжил начатый разговор капитан корабля.

— О, мы чуть-чуть подтолкнули их планету, и она стала двигаться быстрей, — торопливо стал рассказывать самый молодой член экипажа. — Теперь само их движение вокруг солнца стало «космическим чудом», которое трудно не заметить. Ведь во всем бесконечном ряду чисел есть только один случай, когда суммы квадратов соседних чисел равны между собой: 102 + 1/2-f 122 = 1324 — Н2. И как раз этим магическим числом — 365 дней — выражается сейчас время вращения их планеты вокруг центрального светила! Вещь почти невероятная, если не предположить вмешательство посторонних разумных сил.

— Любопытное решение, — заметил кто-то из экипажа. — Только им и в голову не придет сделать элементарные расчеты.

— Мы учли и это. Неподалеку от Голубой планеты вращались каменные осколки. Мы сделали из них спутник. Их солнце огромно, а спутник очень мал, но мы поместили его на такую орбиту, что спутник будет регулярно заслонять солнце, создавая впечатление, словно они визуально равны. Надо оставаться форменным идиотом, чтобы не заметить этого удивительного совпадения небесных тел, в действительности столь различных по размеру! Неужели они не поймут, что затмения как бы нарочно стараются привлечь их внимание к почти невероятному космическому феномену?

— Не поймут, — скептически пробормотал кто-то.

— Ну, хорошо! — продолжал молодой человек. — Ведь это не все! Одной из гор на соседней планете я придал черты лица Амы. — Он украдкой глянул на сидящую рядом с ним девушку, лицо которой светилось спокойной красотой. — Когда они прилетят туда, их женщины уже сделаются похожими на нее, а сами они — я надеюсь — станут несколько умнее. Можно ли не заметить среди дикой природы лица разумного существа и не догадаться, что кто-то опередил тебя на новой планете?

— Мне кажется, ты не учитываешь изворотливость разума, мой мальчик, — мягко сказал молчавший все время капитан. — Мозг разумных существ на ранних стадиях развития устроен таким образом, что старается не замечать всего того, что грозит ему слишком кардинальной переоценкой ценностей — он ее просто не выдержит. Инстинкт самосохранения не позволяет ему воспринимать новое в слишком большом объеме. Время не пощадит то прекрасное лицо, которое ты изваял на Красной планете. И когда туда прилетят люди, они скажут, что не ты, а силы выветривания создали это лицо — те силы, что на самом деле лишь исказили его облик…

Пронзительный и долгий сигнал, которого все ждали, прервал затянувшийся спор. Члены экипажа бросились к своим приборам, боясь пропустить хотя бы маленькую деталь сумасшедшего полета чужого времени, словно подстегнутого двигателями корабля на самом краю «черной дыры». Вселенная, которую они повидали, уже успела стать для них близкой, захватывающе интересной, и теперь экипажу не терпелось узнать продолжение…

Через какое-то время юноша оторвался от своего окуляра и искоса взглянул на капитана. Тот по-прежнему смотрел на уносящийся вдаль чужой мир, но уголки его рта слегка раздвинулись, поднялись кверху. Капитан улыбался. Накануне последнего расставания оба они увидели будущее Голубой планеты, но зрелость знала больше, и она оказалась права!

Виктор Адаменко, Юрий Кириллов Погоня

Звездолет группы преследования приближался к звезде Бета. На совсем небольшом по космическим масштабам расстоянии — всего несколько миллиардов километров — мчался звездолет похитителей. Произошло невероятное. Похитители проникли через все ловушки и зоны недоступности в сверхсекретный сектор N. Их добычей стал миниатюрный аппарат Z, в котором были воплощены самые последние достижения разума цивилизации Бра. В чем состоит суть открытия, не знали ни космические гангстеры, ни их преследователи. Известно было только одно: прибор мог привести в действие могущественнейшие силы природы, способные, возможно, уничтожить цивилизацию Бра и даже часть вселенной.

«Скорее, скорее», — телепатически подгоняет цивилизация Бра свой звездолет. Этим она хотела бы прибавить ему скорость. Но что тут прибавишь, если его скорость — почти скорость света. И лишь чуть-чуть медленней мчится звездолет похитителей. В этом теперь вся надежда цивилизации Бра.

«Похитители сбавили скорость, — отмечает про себя капитан корабля преследования. — Начали торможение. Зачем? Неужели они торопят свою гибель?»

Вдруг страшная сила прижала тела капитана и членов экипажа к стенкам. Автоматически включились системы жизнеобеспечения. Звездолет был отброшен с громадной скоростью в обратном направлении.

Когда космический корабль очутился в пределах родной планеты, экипаж обрел способность к размышлению. Но разговаривать им было не о чем, так как никто не мог уяснить, что же произошло.

На докладе в объединенном совете космической безопасности капитан звездолета долго мялся, не зная, как объяснить свое неожиданное появление и всю нелепость ситуации. Однако председатель прервал затянувшееся молчание. «Вы выполнили свой долг, — сказал он. — Принцип работы аппарата Z основан на использовании антигравитационных сил. Вы участвовали в завершающем испытании. Звездолет, который вы преследовали, был послан нами. Как и намечалось, при вашем приближении аппарат привели в действие в максимальном режиме работы, и вас отбросило с той же скоростью, с которой вы приближались. К сожалению, — опустил голову председатель, — произошла огромная неприятность. При испытании разгерметизировался отсек, и аппарат Z утерян в космосе».

…«Хан говорит, что любит смелых воинов, — в голосе толмача слышалось подобострастие. — Потому он и повелел взять тебя живым. Хан милостиво отпускает тебя. Но… — последние слова переводчик произнес с нескрываемой насмешкой, — с одним условием: своим оружием хан хочет проверить твою храбрость. Что тебе, такому стойкому, удар саблей? Один удар хана, и ты свободен».

Лицо пленника исказилось от гнева. Посмеялись бы они, если бы руки его держали меч! Воины хана хохотали, ожидая развлечения. Пленника посадили на коня. Воины расступились, очищая путь хану. Хан мчался на любимом скакуне, играя саблей.

«Прощай, родная земля!» — Пленник взмахнул рукой и вдруг сжал в пальцах что-то плавно спустившееся сверху. Предмет был овальной формы, похожий на щит. А хан уже рядом. Вот он с гиканьем опускает саблю на русую голову. Пленник инстинктивно закрывается предметом, похожим на щит. Онемевшие воины ничего не могут понять. Сабля хана отлетает в сторону. С визгом один из телохранителей бросает в пленника копье. И оно, встретившись со щитом, летит обратно. Пользуясь смятением, пленник прорывается сквозь строй врагов и мчится в степь. После этого он участвует во многих битвах, отстаивая свою страну от нашествия чужеземцев. И по сей день потомки читают в летописях о его храбрости и крепости чудесного щита.