На кругах времен (Сборник)

Глава четвертая

Потолок был в знакомых трещинках- Иван изучал его уже добрых пять минут, натянув одеяло до подбородка. Ночью снилась ему всякая чертовщина, и настроение, с которым он проснулся, было совсем не тем, что называют радужным. Иван покосился вбок — слева у окна, задернутого марлевой занавеской, стояла покосившаяся этажерка. Даже отсюда, с кровати, Иван легко прочитал на корешке одной из немногих книжек — «Машина времени». На книге лежала распечатанная пачка «Памира». О стекло, за занавеской, нудно жужжа, билась муха. Рановато она проснулась, — подумал Иван. — Впрочем, почему рановато? И вспомнил, что во сне привиделось ему, будто попал он в февраль прямиком из июля. Там бы мухе этой, действительно, пришлось туго. Впрочем, как и ему самому. Слава богу, сон. Иван спустил ноги с постели и облегченно сплюнул:

— Ну и приснится же такая чертовщина!

Натягивая брюки, он размышлял о том, что надо бы передохнуть, никуда машина от него не денется, днем позже закончит — какая разница? Перенапрягаться незачем — чего доброго свихнешься. Вот и так — всю ночь черт знает что мерещилось. Иван потянулся за сигаретами и свалил на пол книжку. Закурив, он наклонился поднять книгу и застыл. На такой знакомой обложке верхний угол надорван — стояло знакомое название — «Машина времени». А над ним имя автора. И это имя было — У. Герберт.

Иван, так и не подняв книги, шагнул вперед и плюхнулся на кровать. Он, конечно, в глубине души уже понял, что ничего ему не приснилось, но мозг пытался зацепиться хоть за что-нибудь, что опровергло бы страшную догадку. Пытался и не мог. Наоборот, память подсказывала совсем другое.

Эта абсурдная встреча с Хрисовым… Дичь какая-то — дядя Петя не узнал его! Участковый, с которым они знакомы и дружат добрых два десятка лет, не узнал его — это не укладывалось в голове… Иван встряхнулся — так и спятить недолго, — и, напрягшись, стал перебирать другие странности, вдруг ворвавшиеся в его привычный мир. Дядя Петя его не признал, а хозяйка, у которой он снимал комнату, узнала сразу, стоило ему постучаться. Но не удивилась нисколько. А не удивиться не могла — он-то в это время должен был лежать в беспамятстве в больнице, после того, как под машину попал. А она спросила только почему-то: «Выучился уже?» И вот теперь — эта знакомая чуть не наизусть книга, автор которой не Г. Уэллс, а какой-то У. Герберт…

Иван отчетливо и ясно понял, что все это было — и странная встреча на улице, и дикий разговор с киоскером, и сберкасса… Это было. Было вчера. И Иван окончательно убедился, что он влип.

Муха продолжала жужжать, колотясь о стекло. Иван машинально поднялся, шагнул к окну и отдернул занавеску.

Широкий желтый пустырь, залитый резким полуденным солнцем, высвечивавшим малейшие неровности, которых почти не было. Узенькая тропка бежала вдоль забора, нависшего над головокружительным обрывом. Высоко в небе, оставляя светлый след, двигались Две точки. Иван мигнул — свет резал глаза. А когда он снова взглянул в окно — по залитому ослепительным солнцем пустырю плавно, как в замедленной съемке, бежала желтая собака. Бульдог, что ли? — подумал Иван, стараясь не думать о том, откуда за его окном взялся этот никогда не виденный им пейзаж. И гут на собаку, плывшую по пустынному двору, вдруг посыпались невидимые удары, ее бросало из стороны в сторону, швыряло наземь — как будто что-то невидимый изо всей силы обрушивал на нee страшные удары тяжелой невидимой палки. И вдруг собака — Иван не поверил глазам — рассыпалась на стекляшки и винтики, ссыпавшиеся кучкой на желтой каменистой земле.

А спустя несколько мгновений один из двух самолетов, летевших в очень синем небе, вдруг зарылся носом, загорелся, неслышно взорвался и, рассыпаясь, рухнул куда-то за далекую черту горизонта.

А по двору снова медленно и плавно бежала желтая собака…

В дверь осторожно постучали. Но этот тихий стук показался Ивану громом, и он отскочил от окна, как ошпаренный. Что и говорить, будь даже у Ивана Жукова вместо нервов стальная проволока, и то все события минувших суток было бы тяжеловато переварить.

Из-за двери послышался обеспокоенный голос хозяйки:

— Ваня, а, Ваня! Ты спишь еще, что ли?

— Да нет, тетя Вера, — приходя в себя, ответил Жуков, — а что такое? Не одет я еще.

— Газетку тут принесли. Я тебе под дверь подсунy.

— Ага, спасибо, тетя Вера, — сказал Иван, нагибаясь за прошуршавшей в щель под дверью газетой.

То, что он влип, Иван Жуков понял основательно и окончательно. Но здравый смысл всегда, за весьма редкими исключениями, был основой всех его размышлений, решений и поступков. И если бы тетя Вера через минуту заглянула в щелку, она бы увидела, что постоялец ее, усевшись на кровать, напряженно вчитывается в газетные строчки, шевеля губами, словно старательно заучивает их наизусть.

На самом же деле Иван просто очень внимательно изучал принесенную хозяйкой газету, чего вообще то делать не любил. Он начал с заголовка, переходя от заметки к заметке, внимательно прочитывая даже подписи. И хотя время от времени глаза у него лезли на лоб, Иван продолжал читать, стараясь выудить хоть фразу или слово, которые могли бы подсказать разгадку, намекнуть, если не на выход, то хоть на возможность выхода.

Вверху первой страницы под названием газеты, набранным большими буквами «Зорька вчерашняя», мелко стояло «30 февраля». То, что это не опечатка, Иван уже понимал. Но первая заметка показалась ему настолько обычной и привычной, что он начал успокаиваться и даже дважды перечитал ее:

«Нью-Йорк. На борту американской межпланетной станции «Конунг-2» обнаружены неполадки, которые могут поставить под угрозу выполнение ее задачи — мягкой посадки на поверхность Марса в следующем году. Неполадки были обнаружены, когда из Центра управления полетом НАСА в Пасадене (штат Калифорния) пытались дать команду о зарядке четырех батарей на борту спускаемого аппарата «Конунг-2». Иван вспомнил, что эта станция в прошлом году таки гробанулась. И так кстати вспомнившаяся подробность, если и не улучшила его настроения, то все же чу точку успокоила — хоть что-то знакомое.

Но дальше пошла сплошная темнота.

Под «Неполадками» была заверстана небольшая заметка с интригующим названием — «Наконец-то!» В заметке автор со сдерживаемым восторгом сообщал, что наконец-то на доме No 13 по улице Новобазарной установлена мемориальная доска в честь того, что домоуправ этого самого дома в прошлом месяце стал героем опубликованного в «Зорьке ранней» фельетона.

В отделе официальной хроники сообщалось, что решением комбината коммунальных предприятий установлено почетное звание «географическая личность». Этим устранена вековая несправедливость, заключавшаяся в предпочтении истории, выразившемся в узком термине «историческая личность». Первым удостоен звания «географическая личность» пан профессор Квадрат, создавший впервые в истории географии глобус центральной части города. Далее сообщалось, что рассматривается предложение группы граждан об установлении званий «физическая личность», «химическая личность», а также «личность геометрическая с применением тригонометрии».

Обстоятельства, которые станут ясны читателю впоследствии, позволяют мне привести точный текст еще нескольких наиболее поразивших Ивана Жукова сообщений газеты «Зорька вчерашняя». Но я ограничусь только тремя короткими сообщениями, опубликованными под рубрикой «С телефонной ленты»:

«…Как сообщает наш корреспондент, вчера вечером — 12 октября 1492 года генерал Васко да Гама открыл Америку. Документальных подтверждений пока не поступило».

«…В минувшую субботу, 7 апреля 1901 года президентом Гишпанской республики избран Жорж Клемансо, который неделей раньше на заседании парламента 9 января 1913 года объявил себя сторонником Кортеса и кортесов».

«…Завтра, 3 июля 1804 года, завершается суд над консулом Буонапарте, организовавшим заговор с целью реставрации династии Каролиигов, вший консул, будучи разоблачен, пытался сать на свой родной остров св. Елены, но был перехвачен в пути казаками Давыда Денисова».

Иван Жуков, закончивший с довольно сносным аттестатом вечернюю десятилетку, если и не помнил точной даты открытия Америки, то уж то, что к этому событию адмирал (не генерал!) Васко да Гама не имел никакого отношения, он знал точно. Заметка же о суде над консулом Буонапарте вызла у него приступ тихой бессильной ярости, которую он тут же подавил, понимая, что лбом стену не прошибешь. В полное замешательство ввели его даты. Если в минувшую субботу было 7 апреля 1901 года, то как неделей раньше могло быть 9 января 1913 года?! Если сегодня — 30 февраля 1961 года, то как вчера может быть 11 октября 1492 года, а завтра-3 июля 1804 года?

Понять это было невозможно. Но, сопоставив свои вчерашние впечатления с сегодняшними, Иван все-таки понял главное — это реальность, дикая, странная, и все же реальность, непонятным образом сдвинутая по фазе.

Эта смутная догадка не успокоила Ивана. Но она позволила ему твердо и окончательно сформулировать цель действий: надо рвать когти… Так укрепилось решение, инстинктивно принятое еще вчера, когда он, как угорелый, бросился не разбирая дороги к оставленной в сарае машине. К той машине, на которую он угробил столько времени,. И которая, похоже, угробила его. Будь он сейчас в сарае маслобойки, Иван сорвал бы злость на собственном детище. Но поскольку машина находилась в пяти кварталах, Жуков встал и с размаху пнул ногой лежавшую на полу книгу, чье название в свое время подсказало ему гу злополучную мысль и, в конечном счете, послужило причиной его нынешнего безвыходно бедственного положения.

Трепыхнув страницами, книжка шлепнулась в углу у окна, а Иван снова уселся на неприбранную койку.

Конечно, Жуков мог бы попытаться отремонтировать свой велосипед, и он, несомненно, попытается. Но, как известно, ремонт машины времени равнозначен ее созданию. И, если построить ее Ивану Жукову удалось благодаря упоминавшемуся жгучему желанию, то сейчас, несмотря на то, что ему очень хотелось вернуться домой, к этому, тоже достаточно жгучему желанию примешивалось сильное опасение: а вдруг отремонтированная машина выкинет новую штуку и затащит его в еще более непонятный мир?

Совершенно ясно представив себе такую малоприятную вероятность, Иван тем не менее решил: машину он отремонтирует, попробует во всяком случае починить. Вполне может случиться, что обстоятельства принудят его просто бежать куда глаза глядят — ну, чтоб спастись, например. У попавшего в кораблекрушение есть два выхода — либо мирно утонуть вместе с пароходом, либо попытаться спастись на обломке бревна. В первом случае — все ясно. Во втором же есть мизерный шанс добраться до берега. Правда, этот берег может быть населен теми, для кого прибывший на бревне — приятный сюрприз к завтраку. Но такой вариант все-таки, как говорится, «или да или нет», и в конечном счете он только уменьшает шанс, но не уничтожает его.

Трудно поручиться, что ход рассуждений Ивана Жукова был именно таким, но главное-он решил попытаться починить машину, понимая, что она — «бревно», которое дает ему тот самый шанс.

Утвердившись в этой мысли, Иван тем не менее отдавал себе отчет, что одно дело — решить, а другое — вделать. Деньги у него есть — Иван потянулся к пиджаку, потрогал оттопыренный карман. Но вопрос в том — что можно купить на эти деньги? Сугрессоны, вспомнилось вдруг непонятное название, можно, а вот если понадобится, скажем, трансформатор или транзистор? Потом — сколько времени потребует ремонт? В общем, Иван понял, что готовиться надо к худшему. И этим худшим была необходимость жить в этом непонятном — таком знакомом и таком незнакомом мире — неизвестно как долго. Ходить по тысячу раз хоженной тропке, на которой кто-то расставил тщательно замаскированные капканы.

Будь на месте Ивана Жукова человек послабее, дела его были бы совсем плохи. Но Иван, как уже, очевидно, ясно читателю, был человек основательный и относительно здравомыслящий. Поэтому неудивительно то решение, которое он в конце концов принял: раз уж придется ходить по острию ножа, нужно научиться по нему ходить. Другими словами, нужно присмотреться к этому странному миру, не вызывая у него желания присмотреться к тебе.

Сказанное может вызвать впечатление, что Иван Жуков, взвесив все, пришел в ясное расположение духа и вот-вот примется высвистывать, слегка фальшивя по обыкновению, «эх, яблочко!» Это совсем не так. То чувство, с которым Иван, одевшись, вышел через полутемные сени во двор, было очень похоже на самый обыкновенный страх. Впрочем, судить его за это было бы совершенно несправедливо, потому что вряд ли кто-нибудь на его месте испытывал бы другое чувство.

Поперек двора на провисшей проволоке с жестяным шорохом трепыхались задубевшие на морозе простыни, наволочки и другие, более интимные принадлежности, вывешенные хозяйкой, конечно, не для обозрения.

Иван, поеживаясь, трусцой пересек двор и, осторожно приоткрыв калитку, выглянул на улицу. Ничего необычного он не увидел, и шальная мысль снова встряхнула его — все привиделось. Не может такого быть! Но мысль эта мелькнула и пропала, сменившись другой, трезвой: пора приступать к делу. И первый шаг на этом пути — в магазин. Нет, не за транзистором или еще какой ни будь деталью для чертовой машины. Иван прикрыл калитку и быстро зашагал к центру-покупать пальто и шапку.