Новости в маленьком городке, как известно, распространяются со скоростью, обратно пропорциональной его размерам. Правда, иные факты благодаря своей странности могли бы стать предметом живейшего обсуждения, но таковыми не становятся, и в каждом случае этому, естественно, есть причина. Так и то, чему оказался невольным свидетелем ночной сторож дядя Гица… Под большим секретом он рассказал об этом двум-трем своим приятелям, а они решили, что все это ему просто со сна привиделось. Дядя Гица же сообразил, что если так подумали приятели, то никаких гарантий нет, что точно так не подумает и директор коммунхоза, — хорош же ночной сторож, которому на дежурстве сны снятся! А поскольку дяде Гице до пенсии оставалось всего полгода, то он счел за благо, пока не дошло до начальственных ушей, просто-напросто забыть о том, чему оказался свидетелем во время ночного обхода. Хотя забыть было трудно, настолько ясно стояло все перед глазами.
Уже светало потихоньку, подтаявшая почти до .прозрачности луна сползала за забор, когда дядя Гица в очередной раз обходил коммунхозовский хоздвор. Делал он это добросовестно, заглядывая в каждый уголок, и только один «объект» обходил сторонкой — больно уж аромат был специфический. И на этот раз он повернул уже было от него, как вдруг в выгребной яме (тот самый «объект») что-то громко забулькало. Стараясь не дышать, дядя Гица шагнул к краю. Вдруг посреди ямы с шумом что-то вынырнуло, и через мгновение это «что-то» страшное, обляпанное — выкарабкалось наверх и с воплем ринулось мимо дяди Гицы. В нос ударило вонью. А когда он пришел в себя и кинулся следом, сдернув с плеча берданку, странного существа и след простыл…
В общем, дядя Гица благоразумно решил не распространяться насчет ночного случая. И то, что вполне могло стать благодаря своей непонятности и необъяснимости новостью номер один по крайней мере на неделю, ею не стало.
Это печальное обстоятельство в некоторой степени было компенсировано неожиданным появлением «фельдмаршала». Но и к нему вскоре иссяк всякий интерес, если не считать всюду сующих нос краснокожих вождей.
И вот, когда казалось, что все новости исчерпаны раз и навсегда, случилось нечто странное и, при ближайшем рассмотрении, непонятное. И новость об этом в один момент облетела весь городишко. В один прекрасный день начальник милиции, заведующий гороно, директор краеведческого музея и еще семнадцать заведующих, начальников и директоров разных городских учреждений получили анонимные письма, отличавшиеся только подписью:
одни были подписаны классически «Доброжелатель», другие непонятно — Тилле из Раталара и Иорр из Венделло. То, что эти самые Тилле, Иорр и Доброжелатель — единый анонимщик в трех лицах, ясно было с первого взгляда: все два десятка накарябанных на обрывках газет каракулей содержали одно и то же сообщение, которому их неизвестный автор явно придавал огромное значение, поскольку размножил их в таком количестве, на которое у обыкновенного анонимщика просто не хватило бы духу. Понять же, что было в них нацарапано, оказалось совершенно невозможным. Но, к счастью, директор музея Павел Федорович был в некоторой степени полиглот, и к тому же самой профессией приучен к разгадыванию всяческих загадок. Оказалось, что все письма написаны на какой-то странной смеси испанского, английского и ломаного немецкого языка. И во всех них коротко, без ненужных подробностей, сообщалось: «Эти гады Александру Македонскому танки за полцены отдали. Не иначе-взятка».
Люди серьезные пожали плечами, кое-кто счел анонимку плоской шуткой, но на базаре новость эта была в центре внимания почти неделю. И тут, как за первой каплей, хлынул настоящий анонимный ливень, хлестнувший даже в почтовый ящик нашей библиотеки. Однажды утром, вынув свежую почту, среди газет я обнаружил замусоленный обрывок с «донесением»: «Эта сволочь Хоррибле жрет фенол, и никто не смотрит».
Разбирая тусклые карандашные каракули, я вдруг спиной почувствовал чей-то взгляд и, обернувшись, увидел, что из-за афишной тумбы, пристально следя за тем, что я делаю, выглядывает «фельдмаршал». Что-то неприятное показалось мне в этом, может потому, что человеку всегда неприятно, когда за ним подглядывают. Я машинально скомкал бумажку и бросил. И тут фигура, прятавшаяся за афишной тумбой, с неожиданной прытью метнулась ко мне, я даже инстинктивно отшатнулся. С каким-то хриплым рыком «фельдмаршал» проворно подхватил с земли скомканную бумажку и отпрыгнул в сторону. В глазах его плескалась такая злоба, что я, честно говоря, растерялся. А он, вдруг выдернув из кармана какую-то деревяшку, наставил на меня: «Пух! Пух!». Довольная ухмылка пробежала по его заросшей физиономии, сунул деревяшку в карман и зашагал прочь… Так я в последний раз видел «фельдмаршала». В последний, потому что он вдруг исчез. В какой именно день это случилось, естественно никто не заметил. Может, неделя прошла, а может, месяц. Просто однажды один, потом другой и наконец все обратили внимание, что примелькавшаяся было фигура перестала мелькать. Раздумывать над этим фактом .не было никакой причины-как пришел, так и ушел.
Пролить же свет на это исчезновение мог бы тот же дядя Гица, но он попросту не усмотрел никакой связи между исчезновением «фельдмаршала» и тем, что снова произошло во время его ночного дежурства. Собственно, связывать было нечего, так как особенного, с точки зрения дяди Гицы, ничего не произошло. Просто снова под утро, по привычке и обязанности обходя коммунхозовскнй хоздвор, он услышал шаги за забором и, отодвинув висевшую на одном гвозде доску, разглядел в предрассветной полутьме фигуру, в которой без всякого труда узнал «фельдмаршала». «Тьфу ты, носит его по ночам!»-выругался про себя дядя Гица. «Фельдмаршал» остановился в двух шагах от забора и громко сказал кому-то:
— Хальтштадт! Хальтштадт!
Слов этих дядя Гица не понял, но что «фельдмаршал» ищет какой-то проход, было ясно, и еще более было ясно, что какой же еще проход искать, если не на территорию, им охраняемую. Поэтому дядя Гица, не долго думая, щелкнул затвором берданки и гаркнул:
— А ну, проходи! Стрелять буду! «Фельдмаршал» подпрыгнул и метнулся прочь. Сторож успокоено пристроил берданку на плечо и двинулся дальше. Он не видел, как за его спиной серая тень осторожно перелезла через забор, и только услышал, как что-то громко чавкнуло в выгребной яме. Обернувшись, он вгляделся в предрассветную темь, но ничего не увидел, хотел было повернуть, но, поколебавшись, решил: земля, наверно, осыпалась,-и зашагал дальше…
Месяца два спустя, уже к осени, я случайно проходил мимо полуразрушенной водонапорной башни и увидел кучку мальчишек, что-то оживленно обсуждавших. Поскольку я, хоть и давно, тоже был мальчишкой, мне стало совершенно ясно, что затевается некая грандиозная операция, цель которой была совершенно очевидной, так как торчала рядом. Я подошел к мальчишкам, они настороженно замолкли.
— А если кирпич на голову свалится? — напрямик спросил я.
Мальчишки, с ходу уразумев, что секретнейшие их планы разгаданы, загалдели в один голос:
— Не свалится! Мы только посмотреть! Да мы и заходить не хотели!
И тут я вспомнил: это же «фельдмаршальский дворец». То ли потому, что даже в седеющем мужчине сидит мальчишка, то ли еще почему, но во мне вдруг вспыхнуло понятное и одновременно малообъяснимое любопытство: интересно, как здесь жил «фельдмаршал»?
— В компанию берете?
Мальчишки, уже было примирившиеся с тем, что операцию придется отложить, пока этот настырный взрослый не уберется подальше, завопили радостно:
— Берем!
Осторожно переступая через осыпавшиеся кирпичи, мы пролезли в пролом. На полу среди щебня валялись какие-то тряпки, заплесневелые корки, битое стекло. Мои коллеги озирались по сторонам с горящими глазами: вот-вот должны были появиться привидения, которые, по свидетельству Вальтера Скотта, обязательно водятся в заброшенных замках. А я вдруг увидел в углу поставленную на два кирпича ржавую жестяную духовку. Мелькнула нелепая мысль: а, вот и сейф! Духовка действительно оказалась сейфом; открыв скрипнувшую дверцу, я выгреб кучу мятых бумаг и обрывков газет, исписанных поперек текста карандашными каракулями, — и с первого взгляда стало ясно, как это ни нелепо: анонимки, взбудоражившие город, писал он — псих с «фельдмаршальским» чином… Под бумажками в самый угол «сейфа» забилась пухлая засаленная записная книжка.
Просмотрев бумаги, — мальчишки, строя понимающие рожи, передавали их 'из рук в руки, — мы тем же путем выбрались обратно. Записную книжку я сунул в карман.
Прочитать записи, сделанные каллиграфическим, с писарскими завитушками, почерком, было нетрудно, хотя и пришлось покопаться в словарях. Труднее оказалось расшифровать сокращения слов и предложений, которых на каждой странице было по десятку. Но в конце концов вырисовалась с достаточной полнотой омерзительная картина. И только одно, как заусенец, мешало связать некоторые факты: никак было не вспомнить какую-то очень важную деталь.
Наконец, меня осенило. Вернее оказать, показалось, что смог нащупать тропку к этой самой недостающей детали. Взяв домой несколько прошлогодних подшивок газет, целую неделю я листал вечерами уже несколько подвявшие страницы и в результате выудил несколько фактов, которые оказались недостающими звеньями, а ухватившись за них, удалось вытащить всю цепь.
«Катастрофа на побережье»-называлась одна из заметок, к сожалению, очень краткая. «В ночь на тринадцатое июня вдруг без всяких видимых причин обрушился огромный кусок побережья в северной части Шлезвиг-Гольштейна, примерно в том месте, где находился полностью уничтоженный американской авиацией в последние дни войны порт Хальтштадт. Предположение, что виной тому пролежавшие в земле два десятилетия неразорвавшиеся авиабомбы, вряд ли серьезно — размеры обвала огромны. Очевидно, более вероятно другое объяснение: громадная каверна, свод которой наконец не выдержал и обрушился, увлекая за собой верхние пласты земли».
В нескольких газетах я обнаружил две небольшие заметки под рубрикой «Вокруг света». Первая: «Аквалангисты клуба Сан-Донато обнаружили кладбище подводных лодок на глубине двенадцать метров. Это не первая такая находка — в разных районах планеты совсем недавно обнаружено еще семь подводных «кладбищ». Национальная принадлежность подводных лодок не установлена». Вторая заметка: «Рейсовый вертолет, совершающий пассажирские перевозки между островами Кандами и Сенту в Целебесском море, обнаружил на вершине одинокой скалы Клык, возвышающейся в море на полпути между островами, тяжелый танк. Осмотр представителями полицейских властей показал, что танк принадлежит к известному во время второй мировой войны типу германских танков «тигр». Каким образом прекрасно сохранившийся, будто только сошедший с конвейера, танк оказался на вершине одинокой скалы площадью в несколько квадратных метров, неизвестно».
Все три заметки относились к июню прошлого года. Я подчеркиваю — к июню. Это очень важно. Я не помню, а вернее, не знаю точно, в какой день вдруг возникла посреди газона на бульваре странная и страшная фигура, прозванная мальчишками «фельдмаршалом». Но что это было в июне — помню точно.
И еще одно. Ни в одной из газет, начиная с июня прошлого года, мне не встретилось ни одного сообщения о таинственных происшествиях в Бермудском треугольнике и других районах, еще недавно регулярно поставлявших пищу для размышлений и догадок…
Не связать все эти факты с содержанием записной книжки, забытой исчезнувшим «фельдмаршалом» в развалинах водонапорной башни, было невозможно. Так передо мной встала во всем своем омерзении история ничтожества, попытавшегося осуществить параноический бред-порождение политической шизофрении, имя которой на всех языках — фашизм.
Почему я рассказал об этом? Потому что лезут из выгребных ям истории недобитки фашизма и их последыши, хоронясь в тени слов и фраз. И потому, что «Lide, bdite!» Фучика звучит в моих ушах.