Утро в Близборе обычно безоблачно, красочно и изящно; оно наступает с грацией балерины и бодростью самого резвого скакуна.
Лучи солнца тронут башню, ловящую магию в неволшебке. Блеснут флюгеры на крышах, сверкнут каналы под мостами, а восход закинет блики в зеркальный лак автокарет. Скрип отворяемых окон ответит шагам первых прохожих.
И город проснётся.
Но Глеба Шустова утро не радовало: чему радоваться, когда тебя просят не дышать?
— Постарайся расслабиться, — сказала медсестра.
Глеб чуть не вспылил: «не дыши», потом «расслабься»… Он что, йог?!
— Ещё тридцать секунд. Пожалуйста, лежи спокойно.
«Могла бы и не просить», — удручённо подумал Глеб.
В больнице он провёл уже час — Глеб ездил сюда по средам: снимал футболку, ложился на кушетку, и к нему крепили датчики. Под кушеткой — на зеркальном полу — светилась пентаграмма. А потом начиналось: «дыши — не дыши», «расслабься», «закрой глаза»… На голову бы ещё встать попросили!
Хотя встать его просили — но на ноги. И Глеб вставал.
— Дышать уже можно, — разрешила медсестра.
С ней был врач, глазевший в зеркало-монитор. Он походил на Эйнштейна: низенький, с копной седины. Не отрываясь от зеркала, врач вносил пометки в блокнот.
Глеб сострил, покосившись в его сторону:
— У меня что, нарыв ингениума?
— Синдром чрезмерной болтливости, — врач тоже был не прочь пошутить. — На сегодня всё.
Взгляд Глеба упал на часы. Конечно, всё — пять минут, и он вновь станет калекой.
«…каждый день твоей жизни у тебя будет один час, когда ты сможешь ходить», — сказал ему Перун.
И не соврал.
После Лесовья Глеб молчал об изменениях, которым подвергся, посветив в них лишь Баюна. Но что за радость — ходить, боясь быть увиденным? А отпущенный ему час Глеб не ходил, а бегал в парке.
И конечно, его заметили.
Вся «Фабрика» узнала, что час в день Глеб ходит. Наталья Марковна смекнула, почему он секретничал — и другим велела молчать: «Если в штабе поймут, что случилось, Глеб станет подопытной крысой!»
Как в воду глядела…
Какой-то законодержец увидел Глеба на пробежке и донёс Азарину. Подопытной крысой Глеб не стал, но по средам его обследовали: в штабе желали знать, что сделал с ним Перун.
Впрочем, Глеб и сам желал того же.
Медсестра сняла с него датчики:
— Можешь одеваться.
Глеб сел и надел футболку. Врач (Буркин Олег Артурович) повернулся к нему:
— Итак, момент истины.
Глеб напрягся:
— Что-то нашли?
— В общем, да, — Буркин глянул в блокнот: он был явно из тех, кто бумаге доверял больше, чем зерфонам. — Давай по порядку: ты ходишь час в день после контакта с сильным духом, так?
— Так.
— Напомни-ка: что ты говоришь, вставая с кресла?
Глеб вздохнул — он повторял это раз сто:
— Хочу встать. Но я не всегда говорю это — можно просто подумать.
— Вот!.. — врач щёлкнул пальцами. — Просто подумать… как при общении посредством ментальной нити. Ты ведь общался так с фамильяром?
— Ну да…
— Чудно, — Буркин убрал блокнот в карман. — Ты говоришь или думаешь «хочу встать» — и встаёшь. Позвоночник исцеляется, ноги становятся сильными… А что происходит с мозгом?
Глеб растерялся: откуда ему знать? А Буркин рассуждал:
— После года в инвалидном кресле нельзя взять и пойти — нужна реабилитация. А ты час в день ходишь. Значит, с телом меняется и сознание?
Глеб кивнул — над этим он уже размышлял. В свой первый час ходьбы он всё ждал, что упадёт; что дар Перуна утратит ценность, потому что ногами мозг управлять разучился.
Но ни в первый час ходьбы, ни во второй, ни тем более потом Глеб ни разу не падал.
— Так вы узнали, в чём причина?
Врач хмыкнул, как смухлевавший шулер:
— В тебе живёт спиритус класса «ангел».
— Что?.. — испугался Глеб.
— Это не смертельно: грозит шизофренией, глаукомой и глухотой… Не бойся, я шучу, — смятение Глеба заставило врача посерьёзнеть. — Когда ты не ходишь, пентаграмма фиксирует показатели, характерные для подростка. Но после твоего «хочу встать» всё меняется: возникает вторая аура, заметная лишь приборам — аура духа.
Медсестра отключила пентаграмму и с укором посоветовала:
— Олег Артурович, не пугайте ребёнка — объясните всё проще!
— Боюсь, проще не получится, — Буркин встал из-за стола. — Ты слышал про микроорганизмы?
— Про микробы? — уточнил Глеб. — Слышал, но мало.
На самом деле он не знал о них почти ничего, но врач уже объяснял:
— Есть духи-скрытники: они как микробы — так малы, что мы их не видим. Скрытник может жить в теле человека или животного. Сказать по правде, каждый такой случай уникален — на моей памяти прецедентов не было…
Пока врач говорил, Глеб обулся и сел в коляску: через минуту ноги откажут. А Буркин продолжал:
— У скрытников нет разума, но их аура обладает особыми свойствами — например, влиять на носителя… на того, в ком скрытник живёт. Вредить носителю они не станут, зато могут исцелить, за что и зовутся духами класса «ангел».
— И такой дух живёт во мне? — поразился Глеб.
— Уже третий месяц.
Глеб поёжился: звучит как срок беременности.
— Выходит, — проронил он, — слова «хочу встать» я адресую скрытнику?
— А ты думал, себе? — хмыкнул Буркин. — Слов дух не понимает, но угадывает твоё желание. Вылечить тебя он не может — слишком серьёзной была травма, а исцелить на час способен. Потом он слабеет, и ты становишься прежним.
Врач умолк, явно радуясь итогам обследований. Наверное, ему не терпелось рассказать о необычном пациенте коллегам.
Медсестра закрыла на мониторе зеркальный файл (медицинскую карту Глеба) и дополнила:
— Скрытнику нужны сутки, чтобы восстановиться, вот поэтому ты и ходишь всего час в день.
— Но я думал, — сказал Глеб, — что этот час дал мне Перун… Выходит, он ни при чём?
— Как раз Перун, — возразил Буркин, — и указал скрытнику путь, притянув, если можно так выразиться, его к тебе… А тот сделал твоё тело своим домом. Но учти, что их не зря зовут духами класса «ангел»: станешь творить зло, и он исчезнет.
— А если не станешь, — вновь вмешалась медсестра, — то дух проживёт в тебе до конца твоих дней. Главное, не бойся его. Представь, что скрытник — это часть тебя.
Спину Глеба кольнуло — час ходьбы истёк. Ущипнув ногу, он не почувствовал боли… Хорошо, что заранее сел в кресло.
Теперь целые сутки ему не встать — пока дух класса «ангел» — он же скрытник — вновь не возьмётся за работу.
Глеб оправил футболку. Подумать только: в нём живёт спиритус!..
Но всего за минуту он к этой мысли привык; за проведённые в Близборе три месяца к любым странностям научишься привыкать быстро.
Врач вернулся за стол:
— Сегодняшнее обследование было последним.
— Мне больше не приезжать? — обрадовался Глеб.
— Нет — мы ведь всё выяснили… О результатах доложим в штаб.
Глеб помрачнел: конечно, в штаб — куда же ещё? Азарин мечтал вернуть его и держал в поле зрения.
Но Глеб знал, что не вернётся… По крайней мере, пока в штабе не сменится начальник.
— Ктов тебе живёт?.. - переспросил Баюн.
Из больницы Глеб ехал автобусом. С Баюном его связала ментальная нить; автобусы тот не любил, а потому летел следом в обличье ворона.
— Скрытник, — во второй уже раз повторил Глеб. — Спиритус класса «ангел».
— Ангел? Из тех, что машут крыльями и ходят в белом?
— Не думаю, что скрытникам нужна одежда, — Глеб глядел в окно, чтобы не пропустить остановку. — Зачем она ему, раз он живёт в моём теле?
— Как зачем, — а вредные бактерии? Должен же он оградиться от всей гадости, что в тебе обитает? В людях куча заразы: грибок, плесень, возбудители прыщей…
Глеб представил картину: злой бульдог бежит за чёрным котом.
— Грубиян… — обиделся дух.
Автобус уже подъезжал к бухте. Маршрут Глеб знал наизусть: через холм с башней-антенной, вниз по улицам, к пристани… Мимо дороги, что вела к штабу, — но у того поворота Глеб всегда отворачивался.
Завидев в окно «Фабрику», он поехал к двери. Баюн вновь подал голос:
— А поболтать с этим скрытником нельзя?
— Скрытники не говорят, — посетовал Глеб, — у них разума нет.
— Его и у многих людей нет, но те почему-то говорят…
Автобус остановился, и съехавший по пандусу Глеб услышал новый шедевр Баюна:
Решили детишки в лесу поиграть,
Старый охотник пошёл пострелять.
А после придумал эти стишки,
Детские трупики пряча в мешки.
Глеб скривился:
— Надеюсь, сегодня стихов больше не будет?
— За утро их было всего три, — спиритус облетел фонарь. — И хватит жаловаться — мои стихи бодрят!
— Как таракан перед обедом…
Препираясь, они направились к «Фабрике». Баюн всё спорил: мол, его творчество — это абсурдизм (что такое абсурдизм, дух вряд ли знал, но в терминах не стеснялся), а сам он — непризнанный гений, которого однажды оценят («ага, в дурдоме…» — буркнул Глеб). Потом Баюн вдруг умолк — так резко, что Глеб даже удивился…
Но тут стало ясно, что замолчал дух не зря.
В кафе творилось что-то странное — посетители выходили так быстро, будто их прогнали: старушка в жёлтой кофте бросила в урну эклер и заспешила прочь, за ней вышел парень с испачканной кремом бородкой, а выскочивший следом подросток оглянулся на дверь, словно опасаясь погони.
Глеб с Баюном вмиг забыли про спор.
— Вы не имеете права! — долетел до них голос Натальи Марковны. — Ваше начальство знает, что у нас всё в порядке!
— Если бы знало, нас не прислали бы (а этот голос Глеб слышал впервые). Решение принято — вы ведь не станете мешать компетентным органам? Игорь, наложи печать!
Вышел мужчина в сером костюме: сразу видно — чиновник. Развернувшись, он направил ладонь на дверь.
— Что он делает? — Глеб так удивился, что врезался в клумбу. По пальцам «чиновника» плясал огонь — тот выжигал на двери буквы: «З», «А», «К», «Р»…
— Закрыто, — Баюн облетел скульптуру торта. — Похоже, мы с тобой что-то пропустили…
Глеб въехал на крыльцо, но «чиновник» не отошёл, хотя видел, что мешает. Тормозить Глеб не стал, и кресло накатилось на ступню мага.
— Ты что творишь, щенок?! — взвизгнул тот.
— Извините, — невинно бросил Глеб, — я ведь не нарочно…
— Да я тебя…
— Спокойно, Игорь, — донеслось из кафе, — мальчик сказал же, что он не нарочно. Не забывай про вежливость!
За порогом Глеб увидел мрачное зрелище — еда на столах, наспех сдвинутые стулья (клиенты разошлись, не доев). Наталья Марковна стояла у стойки, её бывшая свекровь — у окна, Идар с Андреем — у кладовой, где застыл повар. А забравшийся на стойку Артём неприязненно глядел на мужчину, которого Глеб не знал: строгий костюм, впалые щёки, надменный взгляд.
При виде Глеба тот воскликнул:
— Гармонии и благоденствия! Меня тут все знают, но ради вновь прибывших не грех и представиться: Сергей Романович Спицын, инспектор Департамента санитарного надзора!
Его голос понравился Глебу даже меньше, чем внешность, — да ещё и эта вычурность фраз… «И как тебя на работе терпят?» — подумал Глеб.
Инспектор шагнул ему навстречу:
— Говорят, ты был законодержцем — в столь юном возрасте это весьма впечатляет! — он протянул руку, и Глеб нехотя пожал её. Спицын с сарказмом продолжил: — Все знают, что свой дар Далебор мог отдать лишь достойному… Конечно, если был выбор.
Он отпустил руку Глеба — та словно побывала в тисках. Но и Глеб в долгу не остался:
— Вы мне чуть кость не сломали, — бросил он шутливо. — Наш физрук говорил, что по рукопожатию можно судить о человеке — хотите знать, что он сказал бы о вас?
— Я весь внимание! — объявил инспектор.
— Он сказал бы, что вы показывали своё превосходство. Но на самом деле вы чувствуете себя слабаком, вот и жмёте руку агрессивно, — Глеб выдержал паузу. — Хотя наверное, вы просто силу не рассчитали.
В глазах Спицына зажглась злость:
— Какой умный физрук… Жаль, хозяева этого заведения не столь умны.
Идар двинулся к ним:
— За словами следи!..
Наталья Марковна одёрнула его взглядом и повернулась к инспектору:
— Мы работаем больше десяти лет. У нас ни разу не выявляли нарушений!
— Всё когда-то случается впервые, — парировал Спицын. — Факты говорят сами за себя: два ваших посетителя отравились, а проверка выявила, что вы используете некачественное молоко…
— Чушь! — вскинулся Серафим Игнатьевич.
— Почему-то молоко, — зло хмыкнул Андрей, — испортилось, когда пришли вы — вот ведь совпадение…
Но инспектор уже шёл к двери, давая понять, что разговор окончен.
— Это же абсурд! — возмутилась Наталья Марковна. — Будь молоко плохим, отравились бы не двое! У нас от клиентов отбоя нет — они бы все пострадали!
— Ну теперь-то здесь будет просторней, — Спицын усмехнулся, — пока вам не разрешат открыться… Если разрешат.
— В последнем не сомневайтесь, — огрызнулся Идар.
— Кстати, — бросил Спицын с порога, — чуть не забыл: господин Азарин передаёт привет, — он взглянул на Глеба.
И Глеб всё понял.
— Ты этого не сделаешь, — сказала Наталья Марковна.
Глеба она застала в зале, на пути к двери. С ухода Спицына прошёл час, за который он всё обдумал.
И всё решил.
— Я не допущу, чтобы из-за меня страдали вы все, — притормозив в проходе, Глеб обернулся. — Этого Спицына прислал Азарин. Он на всё пойдёт, чтобы вернуть меня в штаб!
— И ты вернёшься, как только припёрли к стенке?
Наталья Марковна строго смотрела на Глеба. Под её взором он вздохнул:
— Припёрли не меня, а вас…
— Уж мы-то за себя постоим: у нас есть адвокат и есть деньги… пока есть, — Наталья Марковна убрала под платок выбившуюся светлую прядь. — Сидеть сложа руки я не стану: эти кретины из санитарного надзора ещё извинятся — и не Спицын, а его начальник!
Глеб не спорил:
— Может, и так… Но пройдёт месяц или два, пока вы этого добьётесь. Уйдёт половина работников: им же семьи кормить надо… И клиентов вы растеряете.
Глеб вновь поехал к выходу. Серафим Игнатьевич стоял на пути, но отошёл, глядя на него с сочувствием.
Однако так смотрели не все.
В цехах уже знали, кто «виновник» простоя, и Глеб то и дело ловил злые взгляды. Идар с Андреем его подбадривали, зато сам он не знал, как глядеть им в глаза. А уж видеть пустой зал было мукой.
Глеб не мог допустить, чтобы тот и дальше оставался пустым.
Но стоило ему коснуться двери, как сзади прозвучало:
— То, что ты делаешь, зовётся эгоизмом.
Развернувшись, Глеб увидел Ангелию Бориславовну. Лицо её походило на лик глиняной скульптуры — только «глиной» была старая кожа, а «скульптором» — груз прожитых лет.
— Ты считаешь, — проскрипела она, — что виноват перед нами. Но если уступишь Азарину, все мы будем виноваты перед тобой. Выходит, своё чувство вины ты ставишь выше каждого из нас?
Глеб растерялся: о таком он и не думал. Старушка кивнула:
— Вот-вот — поразмышляй на досуге. Живёшь тут больше трёх месяцев, а главного никак не поймёшь.
— Чего я не пойму? — проронил Глеб.
— Того, что ты стал частью нашей семьи. И что же у нас будет за семья, если её члены не могут защитить друг друга?
В глазах у Глеба защипало.
— Но многие ведь уволятся…
— Пусть увольняются! У нас хорошие специалисты — работу найдут без труда. И не сомневайся: когда мы откроемся, они вернутся. А тех, кто не вернётся, заменим другими: они не наша семья… в отличие от тебя.
Глеб сглотнул. Наталья Марковна воспользовалась его смятением:
— Кстати, о семье: конечно, у всех есть свои тайны… Но некоторые вещи скрывать друг от друга не стоит.
— О чём вы?.. — не понял Глеб.
— Вот об этом.
Она развернула вынутый из кармана лист. Глеб пригляделся к жирным буквам: «Заявка на сдачу ЭНПД одобрена».
— Это пришло утром, — сказала Наталья Марковна. — Не хочешь ничего объяснить?
Глеб потупился. Заявку он послал неделю назад, едва ему стукнуло четырнадцать, но сказал о ней лишь Баюну.
Летом Глеб официально стал гражданином Близбора, а Наталья Марковна — его опекуном. Глеба зачислили в школу, хотя пока он не учился — возникла заминка с документами (наверняка Азарин постарался). Но права мага-подростка он всё же обрёл — в том числе право сдать экзамен на полную дееспособность.
Чем и не преминул воспользоваться.
В таких случаях требовалось согласие родителей, но мнение опекунов не спрашивали; Глеб сам послал анкету в Департамент образования.
— Зачем тебе считаться взрослым? — с укором спросила Наталья Марковна. — Неужели мы в чём-то тебя ограничиваем?
— Дело не в этом… — зарделся Глеб.
— Тогда в чём?
Было ясно, что от ответа не уйти, но выразить его вслух оказалось не так-то просто.
— Вы очень много для меня сделали… — Глеб снова чувствовал, что краснеет. — Я тоже хочу быть полезным.
— Так ведь ты нам помогаешь, — вмешался Серафим Игнатьевич.
— Это другое, — бросил Глеб. — Мою работу в кафе выполнит любой — лучше и быстрее меня. То, что я делаю за пять минут, Идар сделает за две, потому что ходит.
Повар отвёл взгляд. Глеб мрачно улыбнулся — совсем по-взрослому, хоть он того и не хотел.
— Я давно понял: мало того, что вы дали мне дом, так ещё и вынуждены притворяться, будто я полезен. Вечно так продолжаться не может.
— Никто и не говорит, что так будет всегда, — заметила Наталья Марковна. — Ты вырастешь и найдёшь работу. К чему спешить?
— Мне кажется, я уже её нашёл… но не здесь, а в чаросети, — Глеб вынул из кармана зерфон (он уже месяц владел зеркальной магией, проявившейся благодаря ингениуму) и пояснил: — Чаросеть ведь похожа на интернет, а в школе нас учили создавать сайты. Это как в чаросети страницу сделать. Только у нас этим занимаются веб-мастера, а в аномалках — сететворцы. В Близборе есть курсы, где на них учат. Срок обучения всего год. После ареста Лаэндо мне дали премию…
Наталья Марковна встрепенулась:
— Ты оплатишь ею курсы? Глеб, это можем сделать мы!
— Нет, — он мотнул головой, — вы и так обо мне заботитесь…
Глеб боялся, что Наталья Марковна обидится, но она лишь вздохнула:
— Ладно, кто и что оплатит, мы ещё обсудим. Но ЭНПД-то зачем сдавать?
— Чтобы работать, нужно быть самостоятельным: вернись я в штаб, тоже пришлось бы его сдать.
Ангелия Бориславовна проворчала:
— Прыткий какой — курсы длятся год, а он уже взрослым стать хочет!..
Глеб скрипнул зубами: ну как объяснить, что ему надоело быть обузой?
— В соцсетях пишут, что ЭНПД редко сдают с первого раза — значит, пытаться нужно уже сейчас. Только я не уверен, что сдам, — Глеб уставился в пол, — вот и молчал…
Ему стало неловко. Повар кашлянул, Наталья Марковна переглянулась с бывшей свекровью.
— Что ж, — сказала она, — прекрасно, раз у тебя есть цель… И это повод не уступать Азарину.
— Но кафе… — начал Глеб.
— Откроется через полмесяца — уж в этом можешь не сомневаться!
Глеб посмотрел на дверь, но уже по инерции: ехать в штаб он почти раздумал. С ЭНПД же и впрямь всё вышло скверно — зря он играл в молчанку; сказал бы всё сразу, не пришлось бы сейчас краснеть…
К счастью, Серафим Игнатьевич закрыл эту тему:
— Ну вот и разобрались, — обведя взглядом остальных, он вдруг предложил: — А давайте-ка съедим торт — всё равно выпечка пропадает… не зря же ночная смена вкалывала! А законодержцы, — повар глянул на Глеба, — обойдутся и без тебя. Хватит, полетал уже на драконе…
На том всё и завершилось — Серафим Игнатьевич ушёл за тортом, Наталья Марковна — за посудой, а её бывшая свекровь — за Артёмом: тот был снаружи, где Баюн мучил его стихами.
Глеб подъехал к столу, на котором белел лист. Дата экзамена была в самом верху. Глеб пригляделся и прочёл её: тридцатое сентября.
До ЭНПД оставалась ровно неделя.
Оптимизм Натальи Марковны не оправдался: с визита Спицына прошло шесть дней, но кафе не открылось, а все распри с саннадзором завершались победой последнего. Проезжая днём по залу, Глеб видел стулья на столах, пустую стойку и приунывшие на люстрах подсвечники; уже и не верилось, что те вскоре вспыхнут.
И сколько бы Глебу ни твердили, что он ни в чём не виноват, в нём росло чувство, что виноват во всём именно он.
— Экзамен на полную дееспособность состоит из двух этапов, — объяснял Глеб, поднимаясь с Баюном на подъёмнике. — Первый — собеседование, второй — проверка знаний. Я ведь сто раз уже рассказывал…
Они поднялись в коридор; Баюн первым вошёл в комнату и прыгнул на парту.
— Ну так расскажи в сто первый — это лучше, чем весь вечер молчать!
Насупившись, Глеб не ответил. Настроение у него было хуже некуда. Всё-таки зря он не поехал в штаб…
Баюн стал вороном и пожурил его:
— Завтра первый этап сдавать, а ты в облаках витаешь.
— Не витаю я!..
Глеб подъехал к кровати, где сидел Артём — залез с ногами и читал комикс. Ещё недавно он дулся на Глеба: «Раз не сказал, что можешь ходить по часу в день, значит, ты мне не друг!» Чтобы с ним помириться, Глебу пришлось попотеть: смастерив канат-качели, он попросил Идара повесить их на чердачной балке. Артём жест оценил, но висел канат недолго — пока Серафим Игнатьевич не решил на нём повиснуть. Кончилось всё плачевно — и для каната, и для повара… Впрочем, для балки тоже.
При виде Глеба Артём вспомнил об экзамене:
— А почему ты не готовишься, раз ЭНПД уже завтра?
— К нему нельзя подготовиться, — буркнул Глеб. — Цель первого этапа — выявить психологический возраст экзаменуемого.
— Это как?
Баюн блеснул интеллектом:
— Показать, насколько ты развит как личность: например, некоторым под сорок, а ведут они себя как подростки. А бывает и наоборот.
Глеб хмуро добавил:
— Но сначала они определят мою стрессоустойчивость, а заодно проверят, быстро ли я соображаю.
— И в комнате будут духи, следящие за его аурой, — подытожил Баюн. — Они распознают ложь, страх и злость.
Артём с умным видом уточнил:
— То есть на экзамене нельзя врать, бояться и злиться?
— Именно, — резюмировал Глеб.
Он глянул на парту, где лежала бирка с цифрой «9» — номером очереди, в которой предстояло отвечать (бирку прислали с письмом, подтверждавшим одобрение заявки). Под девяткой чернел номер кабинета: «17». Время назначили на десять сорок пять.
«А кому-то повезёт, — подумал Глеб, — "отстреляется" первым…»
Интересно, а какой номер был у Эми?..
Глеб подъехал к стене, где летом закрепили шведскую стенку. Под висевшей низко перекладиной была кушетка без ножек — вроде мата, но со спинкой. С другой перекладины, закреплённой выше, свисали трапеции; повиснув на них, Глеб перебрался на кушетку, взялся за нижнюю перекладину и стал подтягиваться.
Он делал это по вечерам — и не только это: в комнате теперь были эспандер с гантелями. Глеб дал себе слово, что больше не почувствует себя калекой: то чувство пусть остаётся в неволшебке.
Интересно, а Эми чем занята?..
— Ты чего покраснел? — спросил Баюн. — Подтянулся-то всего девять раз… То есть десять… Нет, одиннадцать… Ух ты, двенадцать… Пупок не развяжется? Тринадцать… А сердечко не шалит? Четырнадцать… Главное, не помри…
Глеб откинулся на спинку кушетки:
— Не отвлекай!
— Я просто волнуюсь: ты такой красный, будто съел перец.
Артём с кровати сообщил:
— Перец так просто не едят — его в суп кладут, или тушат с мясом, или…
Глеб застонал: ну вот как тренироваться?!
Интересно, а Эми готовить умеет?..
Он отдышался; опять Эми… Она вторгалась в его мысли, когда Глеб ел, умывался, подтягивался… Вторгалась регулярно, хоть её о том и не просили.
Баюн вернул его к реальности:
— Как думаешь, Азарин захочет тебе помешать?
Глеб встрепенулся:
— Чего?..
— Азарин, — повторил дух. — Вдруг он не даст тебе сдать ЭНПД?
— А что он сделает?
— Подговорит экзаменаторов задать вопросы, которые тебя разозлят.
— Ну если у него есть связи в Департаменте образования… — Глеб умолк, но подумал: «А они у него наверняка есть».
Размяв плечи, он взял эспандер:
— Да какая разница — это ведь просто собеседование… Азарин его не испортит.
Но Глеб ошибался.
Управляемый Идаром фургон остановился у сквера, где были госучреждения — сплошь колонны да эркеры. Департамент образования никак не выделялся: строгое здание, хоть и в бежевых тонах. Попасть туда хотелось не больше, чем к дантисту.
— Я поеду один, — сказал Глеб.
Идар выключил двигатель:
— Скажи ещё, чтоб я тебя не ждал, — он обернулся с места водителя. — Ладно, один так один… Но фразы вроде «вернусь на автобусе» не принимаются: я жду здесь.
Глеб благодарно кивнул:
— Думаю, собеседование будет недолгим…
— Да мне без разницы, всё равно дел нет.
Глеб промолчал: дел-то нет, потому что кафе закрыто… Но Идар его не винил — просто ляпнул, что на ум пришло.
— Кстати, — вспомнил Идар, — один мой кореш когда-то тоже ЭНПД сдавал — знаешь, о чём его спросили? Есть ли память у глаз.
— Память у глаз?.. — повторил Глеб.
— Ага. В неволшебке об этом не знают, так что мотай на ус: всё, что мы видим, хранится в глазной сетчатке. Вот ты видишь меня, и этот видеоряд можно извлечь.
— Ничего себе!.. — вырвалось у Глеба. — И как его извлечь?
— Ты такого не сделаешь. Увиденное из глаз человека извлечёт только спиритус — пикси, сидхе или тэнгу, — Идар опустил окно. — Не знаю, зачем я это вспомнил, но вдруг поможет… И расслабься ты уже! — он пихнул Глеба в плечо. — Это же не контрольная по алгебре… Выкинь хлам из головы и будь собой.
— Я постараюсь, — Глеб натужно улыбнулся, а сам подумал: «Уж лучше бы контрольная — там хоть знаешь, чего ждать».
— Ничего не забыл? Тогда удачи, — вид у Идара вдруг стал весёлым: — И пусть экзаменатором будет молодая блондинка!
Бормотнув «спасибо», Глеб выехал наружу (в фургоне возили выпечку, но для него сделали пандус). Баюн, с утра остававшийся котом, прыгнул следом:
— Спорим, что там будет не блондинка, а лысый мужик?
— Я же сказал, что один поеду, — напомнил Глеб.
— А мне в салоне сидеть? Не дождёшься!
Глеб нахмурился, хотя и так был не веселее мёртвого. А крыльцо будто приближалось само — плиточные ступени, квадратный навес. В дверном стекле отражался припаркованный сзади фургон.
Въехав по пандусу, Глеб распахнул дверь. В уши ударил шум: разговоры, шаги, чей-то смех… Подростки — почти все старше его — толпились в вестибюле.
Баюн негромко заметил:
— Видишь — не только ты явился с фамильяром.
Оглядевшись, Глеб увидел фею, летающую из угла в угол: её крылышки едва не задевали макушки ребят. Другой спиритус стоял у окна; выглядел он как человек, да только не имел лица: капюшон его плаща (или чего-то подобного) обрамлял пустоту. Заметив это, Глеб поёжился.
— Говорю же: Безликий — классный дух! — хвалился мальчишка, окружённый приятелями. — Вот если предки спросят ваших фамильяров, где вас носило после школы, духи им всё расскажут, так? А мой не расскажет… ему говорить нечем!
Спиритус в капюшоне понурился — отсутствию рта он был явно не рад.
— Столько народу?.. — удивился Глеб.
— А ты как думал? — Баюн семенил рядом, точно домашний пёс. — ЭНПД проводят трижды в год, а сдать его хотят многие.
— Но почему?
Обогнавший их парень проронил:
— У всех свои причины — вот я хочу доказать, что чего-то стою!
— А мне работа нужна, — бросил тощий очкарик. — Только в семнадцать её фиг найдёшь, если не сдал ЭНПД… А тебе сколько?
— Четырнадцать… — признался Глеб. Баюн зловредно уточнил:
— Исполнилось две недели назад.
Очкарик взглянул на них свысока и пошёл прочь.
— Старик… — заключил Баюн.
Они свернули в коридор. В креслах у стены ждали два парня и девушка, на вид ровесники очкарика. Один из парней при виде Глеба изрёк:
— Новый желающий проверить психику на прочность…
— Или очередной ненормальный, — буркнул другой.
У первого росла жидкая борода, на шее второго была татуировка — чёрный дракон; Глебу она напомнила о Коичи.
Девушка осуждающе на них покосилась:
— Дураки…
— Да мы ж не со зла, — любитель татуировок без враждебности глянул на Глеба: — Сами-то мы ничего не сдаём: болеем за мою сестру, — он кивнул на дверь с номером «17»: — Она сейчас там.
И тут дверь распахнулась под гулким ударом. В коридор выскочила девочка — так быстро, что Глеб её не рассмотрел. Всхлипывая, она скрылась за углом.
— Не сдала… — заключил парень с бородкой.
Вскочив с кресел, компания бросилась за девочкой. Когда они убежали, Баюн предложил:
— Давай притворимся, что их не было: дверь не открывалась, в креслах никто не сидел…
— Глеб Шустов, можете войти! — донеслось из кабинета.
Сердце Глеба зачастило. Баюн сразу посерьёзнел:
— Удачи.
Глеб кивнул, вздохнул и поехал.
За порогом он понял, что Баюн напророчил — экзаменатором был лысый мужик… Ну, не совсем лысый: на висках волосы ещё росли. Помещение было просторным и светлым, с окном напротив двери, парой стульев и столом. И всё — голые стены, голый пол…
Впрочем, стены были не совсем голыми.
Из каждой проступало лицо втрое больше человеческого. Плитки вздулись, как резина, обозначив брови, носы и подбородки. Под бровями темнели углубления — вероятно, глаза.
Заметив оторопь Глеба, экзаменатор пояснил:
— Это спиритусы, которым предстоит наблюдать за беседой. Не обращай на них внимания.
Закрыв дверь, Глеб подъехал к столу.
Тот оказался зеркальным, с функциями зеркала-монитора. Значки файлов пестрели, как на планшете. В опасной близости от края дымился кофе.
Экзаменатор представился:
— Каршин Роберт Яковлевич. Полагаю, с правилами ты знаком?
— Знаком, — кивнул Глеб: правила сдачи ЭНПД он знал назубок.
— Прекрасно, — откинувшись на спинку стула, Каршин поправил галстук. — Твои эмоции будут фиксироваться, а всё, что ты скажешь, запомнят спиритусы. Постарайся отвечать спокойно и честно.
На столе лежали стикеры; чтобы отвлечься, Глеб стал смотреть на них.
— Ты готов? — услышал он. — Тогда приступим.
В столешнице возникли строки, читаемые со стороны Каршина. Прокашлявшись, тот прочёл:
— Хорошо ли вы концентрируетесь?
Глеб отметил, что теперь ему говорят «вы». Он пожал плечами:
— Если меня не отвлекают, то да.
— Легко ли вы теряете самоконтроль?
— Обычно я держу себя в руках.
— Зачем мухе лопата?
— Что?.. — Глеб оторопел. Потом понял: на то и был расчёт. Он предположил: — Закапывать других мух? А то они мрут, а хоронить их некому…
— Занятно… — Каршин хмыкнул. — В чём польза этого экзамена для экономики магов?
Подумав секунду, Глеб ответил:
— Многие лучше управляют стихиями в юном возрасте. Сдав ЭНПД, маг-подросток начнёт карьеру, и его дар не пропадёт.
— Допустим, вас зовут в строители — от вас будет польза?
— Нет.
— То есть в строительстве маг бесполезен?
— Не бесполезен: можно создать траншею магией земли. Поднять плиты магией воздуха. Вырыть…
— Достаточно. Есть ли память у глаз?
Глеб сдержал смешок: надо будет поблагодарить Идара.
— Есть: сетчатка глаза хранит всё, что мы видим. Но увиденное человеком извлечёт только дух — пикси, сидхе или тэнгу.
Последовала пауза. Глеб вдруг кожей ощутил, что эти вопросы — лишь прелюдия. Каршин действовал, как фокусник, достающий предметы из шляпы: вот вам ленточки, а кролик будет потом.
Над столом вспыхнул виос:
— Что это, господин Шустов?
— Треугольник, — сказал Глеб.
Это и впрямь был треугольник — почему-то красный.
— Равнобедренный или равносторонний?
Глеб счёл вопрос глупым:
— Равносторонний.
— А это?
— Ромб.
— Сколько амулетов находится в радиусе трёх метров от вас?
Смена темы чуть не сбила Глеба с толку; он хотел сказать «нисколько», но затем глянул под стол.
— Один, — сказал Глеб, созерцая лежащий под столом клык. — При условии, что их нет в ваших карманах.
— Замечательно… — резюмировал Каршин.
Но искренности в его тоне не было — он с тем же успехом мог произнести слово «паршиво».
— Ваш любимый цвет?
— Зелёный.
— Солёное или сладкое?
— Сладкое.
— Хорошо ли вы лжёте?
Снова пауза. Глеб рад был бы сказать, что не лжёт, но в этом случае уже бы солгал; он врал редко, но это всё-таки случалось.
Глеб вздохнул:
— Надеюсь, что да.
— Восемнадцать на семь?..
Глеб произвёл в уме расчёт:
— Сто двадцать шесть.
В глазах Каршина мелькнуло что-то нехорошее. Виос опять сменился.
— Это спиритус или немецкий дог?
— Дог, — Глеб глядел на картинку.
— Почему вы так решили?
— У него на ошейнике подвеска в виде серебряного щита: это амулет против спиритусов класса «демон». Дух не смог бы его носить.
— Так может, этот спиритус не относится к классу «демон»?
— На заднем плане Эрмитаж, — Глеб узнал знаменитый музей, хотя ни разу там не был. — Обычный спиритус не принял бы в неволшебке облик собаки.
И опять во взгляде Каршина Глебу что-то почудилось… Нечто такое, от чего он занервничал.
— Что ж, господин Шустов… — экзаменатор улыбнулся, не сводя с него глаз — и те, в отличие от губ, вовсе не улыбались. — Вы неплохо справляетесь, так что пора перейти к тесту с анализом ситуаций… скажем, вот этой.
Глеб вздрогнул: а вот и кролик…
Над столом висел рисунок: грузовик смял машину. Хетчбэк «Тойота Аурис» Глеб узнал — у мамы был такой… Да и грузовик вышел похожим.
На стенах шевельнулись лица духов. Глеб сжал кулак, словно мог раздавить в нём свою боль.
— Что вы видите? — осведомился Каршин.
Каким-то чудом Глеб умудрился ответить ровно, внешне сохраняя спокойствие:
— Я вижу грузовик и легковую машину.
— Как думаете, кто виновник аварии?
— Грузовик… — Глеб едва себя слышал. — Он выехал на встречную полосу.
— Да, верно… только вот ваша реакция… Виос вам что-то напоминает?
— Ничего особенного, — от голоса Глеба повеяло стужей. — Всего лишь день, когда погибла моя мама.
В нём будто бушевал пожар. Кровь горячими толчками запульсировала в венах. Нервы звенели как хрусталь.
Экзаменатор прикинулся удивлённым:
— Я не знаю, о чём вы, господин Шустов: для меня это просто рисунки.
Но взгляд его говорил об обратном. Лица спиритусов покраснели.
— Ваша аура изменилась, — услышал Глеб. — Если картинка вас смущает, перейдём к другой…
И Каршин перешёл.
Больничная палата — в ней Глеб лежал после аварии. Художник даже врача изобразил: тот врач сказал Глебу, что ходить он уже не сможет.
— Сколько в этой палате двугранных углов?
Глеб смотрел на врача и даже не уловил смысл вопроса.
— Что?..
— Вопросы не повторяются, — Каршин тут же задал следующий: — Сколько в ней лежит пациентов?
— Я не… — Глеб с трудом сообразил, чего от него хотят. — Не знаю… То есть, судя по койкам…
Но виос исчез.
— Поздно, я засчитал ответ «не знаю». Разделите девяносто шесть на четыре.
— Двадцать… четыре, — Глеб ощутил себя объектом издевательств. Его пальцы впились в ладонь, лица духов стали свекольными.
Экзаменатор покосился на них:
— Господин Шустов, вы злитесь по пустякам. Боюсь, я вынужден прервать экзамен: соображаете вы быстро, но слишком эмоциональны, — а ведь мы к основным тестам ещё даже не подошли. Не думаю, что в продолжении есть смысл: советую вам явиться в другой раз.
Глебу захотелось разбить зеркало, но вместо этого он сказал:
— А я советую вам не быть сволочью.
Развернув кресло, он выехал из комнаты. Каршин опомнился и что-то прокричал… Однако в мозгу Глеба его слова не задержались.
— Похоже, не вышло… — заключил Баюн.
— Это всё Азарин!.. — Глеб миновал вестибюль и кулаком распахнул дверь. — Готов спорить, он даже сделал так, чтобы мою заявку приняли! Он хотел, чтобы я попал на собеседование… Хотел показать, что помешает мне во всём, что бы я ни затеял!
— Погоди… — Баюн стал вороном и взлетел на два метра. — Объясни толком, что случилось!
Но объясниться Глеб не успел.
Напротив стояли двое. Мужчину слева он не знал: полный, круглолицый, в сером костюме и при галстуке. А вот второй заставил Глеба стиснуть зубы.
— Давно не виделись, — сказал Азарин. — Похоже, с твоим экзаменом проблемы.
Хлопнув дверцей, Идар вышел из фургона:
— Что вам нужно от Глеба?
— Уверен, он знает, — Азарин сверлил Глеба взглядом. — Не надоело упираться? Или тебе живётся интересней, чем три месяца назад?
Глеб поехал к Идару. Главное — спокойствие… Если дать себя спровоцировать, то будет лишь хуже.
— Вижу, к беседам ты не склонен, — донеслось ему вслед.
— Одна у меня уже была, — Глеб всё-таки обернулся. — Картинки вышли что надо — вы случаем не сами рисовали?
Азарин не смутился:
— У нас художники есть. Надеюсь, ты не ждёшь извинений?
— Не жду, — Глеб поехал дальше. — Ваши извинения ничего не стоят.
— Ты ведь понял, что я могу влиять на твою жизнь: что бы ты ни делал, я вмешаюсь. Признай уже, что ведёшь себя как эгоистичный ребёнок.
— Это я эгоистичный?! — Глеб обернулся, и над Азариным просвистел ветер.
— Что дальше? — тот пригладил волосы. — Огонь призовёшь?
— Если напроситесь!
— Ты получил силу, какой мало кто обладает, и думал, что я тебя отпущу?
Идар встал между ними:
— А с чего вы взяли, что вправе распоряжаться чужими жизнями? — он взглянул на Глеба: — Поехали, нечего его слушать.
Азарин с внезапной яростью бросил:
— Способности Далебора не так дёшевы, чтобы забыть о них!
— А как насчёт ваших подчинённых? — Глеб подумал о Дее. — Они такие дешёвые, что можно махнуть на них рукой?
Он подъехал к фургону, но тут сзади прозвучало:
— П-пожалуйста, подожди!
Что-то в этом оклике заставило Глеба развернуть кресло.
Мужчина в сером костюме шёл к ним. Походка у него была как у Шрека: грузная, неуклюжая. Да и сам он напоминал нескладного великана — с большой головой, короткими ногами и отвислым пузом.
Дойдя до фургона, незнакомец представился:
— П-пётр Альбертович Хромов, — тут стало ясно, что он заика. — Я представляю Службу б-безопасности аномальной зоны…
Услышав про СБАЗ, Глеб поморщился. Хромов это заметил и быстро добавил:
— Знаю, многие мои к-коллеги были заодно с Коротовым, но к-клянусь тебе, что я в их числе не состоял.
Глеб смотрел на него с недоверием, но Хромов не походил на оперативника — скорее, на профессора. И, если уж честно, располагал к разговору.
Только вот Глеб не был расположен к беседам.
— Чего вам надо? — спросил он.
— Понимаю, ты злишься на законодержцев…
— Только на одного.
— Дело твоё… — Хромов перевёл дух. — Но ты обещал вернуться, если от этого будет зависть чья-то жизнь — т-так мне сказали, — он глянул на Азарина и вновь на Глеба. — Ведь обещал?
— Ну, обещал…
Идар покачал головой. Хромов уже доставал свой зерфон:
— Это из неволшебки… П-пожалуйста, взгляни.
Глеб взглянул.
В зерфоне было фото: больничная койка, на ней старик — сухой, морщинистый, с дряблой кожей. И с очень странным лицом… Нестариковским, что ли.
— Как думаешь, сколько ему лет? — спросил Хромов.
Глеб ляпнул наобум:
— Восемьдесят?
— Д-двенадцать. Он младше тебя на два года.
Глеб содрогнулся. Подошедший к ним Азарин пояснил:
— Мальчишка стал жертвой чернотворца. Помочь ему нельзя — его дни сочтены. Но чернотворец на свободе, и жертва эта может оказаться не последней.
Глеб сжал зубы. Азарин глядел на него сверху вниз:
— Мои методы тебе неприятны — что ж, не ты первый. Но нам нужна твоя помощь, — тут он поморщился и с неохотой добавил: — Ещё полчаса назад я не стал бы так говорить, хоть и делал всё, чтобы тебя вернуть — включая вмешательство в экзамен. Но кое-что изменилось.
Идар едко усмехнулся:
— Изменилось настолько, что вы явились сюда лично?
— Именно так, — Азарин смотрел на Глеба. — Меня бы здесь не было, если бы не обстоятельства последних тридцати минут.
Хромов согласно кивнул. Глеб отвернулся; послать бы их к чёрту!.. Он и послал бы, если бы не фото в зерфоне.
Идар всё понял по его взгляду:
— Ну и что мне сказать Наталье Марковне?
— Что открыть «Фабрику» разрешат уже сегодня, — Глеб поглядел на Азарина. — И что перед ней извинятся и выплатят компенсацию за дни простоя.
— Даже возместят моральный ущерб, — пообещал маг. — А сейчас пора в штаб.