Музейная пыль

Глава 18

— Родителям моим сообщите? — спросила я, доев кашу и взяв булочку.

— По закону я обязана, — кивнула целительница.

— Ладно, — кивнула я, запивая ванильную сдобу успевшим остыть чаем.

Мама оторвёт мне голову, когда узнает. Замуж по залёту — это она ещё простила бы, но теперь из более-менее приемлемой схемы выпадал самый важный пункт. И мало мне точно не покажется. Я даже не представляла, как она отреагирует. Но мне, признаться, было на это исключительно плевать. Я приняла решение, и ничто не заставит меня его поменять.

— С другой стороны, — по губам целительницы скользнула чуть лукавая улыбка. — я ведь не работаю в этой больнице. Так что мы можем пока сохранить это между нами, девочками. Ну, почти.

— В каком смысле — почти? — озадачилась я.

— Знаешь… — она немного помялась, но всё-таки продолжила: — Когда Макс спрашивает о чём-нибудь, ну, знаешь, по-настоящему спрашивает, ему очень трудно не ответить.

Я не сдержала невесёлый смешок. Кажется, начинала понимать, почему Сантер так избегал общения с отцом. Ведь это же как есть господин советник, тот, кто задаёт вопросы и отдаёт распоряжения. Но и он — живой человек. Это я тоже теперь знала.

— Ну, — ответила я, ещё немного поразмыслив, — пожалуй, он имеет право знать.

Доев булочку, я запила её остатками чая, поколебалась немного и принялась за пудинг. Никогда его не ела, раньше эта штуковина напоминала мне исключительно консервированные сопли в сахаре, а вот сейчас показалась ничего такой. Интересно, это потому что я сутки не ела, или… или скоро начну и колбасу с вареньем есть? Поди знай…

— Расскажете, что произошло? — всё-таки спросила я, вернув баночку на поднос.

Сама не знаю, насколько была к этому готова. После отдыха и еды, кажется, начала соображать немного лучше и чуть отодвинулась от грани нервного срыва. Пришло время послушать правду.

— Об обстоятельствах я вряд ли тебе расскажу, — после небольшой паузы ответила целительница. — Меня там не было. Могу только примерно объяснить.

— Хотя бы, — пожала плечами я.

— Знаешь, что такое магическое эхо?

— Имею представление.

— Ни один некромант, тем более тёмный мастер, не любит выпускать его. Если, конечно, у него не поехала крыша на почве обретения всесилия, — негромко продолжила целительница. — И делает это только в самых крайних случаях, когда выбора совсем не остаётся. Тут, полагаю, был как раз такой случай.

Я мотнула головой, пытаясь собраться с мыслями. Насколько мне было известно, эхо активно используют целители, могут применить боевики, например, чтобы выбраться из западни или наоброт, пробраться куда-нибудь. Оно ведь, в отличие от бренного тела, не сковано такими мелочами материального мира, как стены и двери. Но никакой опасности это не представляет. Чем же, интересно, так особенны некроманты?

— Да, — повторила целительница в странной задумчивости. — Это был самый крайний случай. Все остальные были уже мертвы, выбора не оставалось. Или отпустить тварь и позволить ей несколько месяцев, а может, и лет гулять на свободе, каждую ночь убивая людей, или закрыть ловушку.

— Он её закрыл.

Мои губы искривились в горькой усмешке. Ну конечно же, разве могло быть иначе? В чём бы я ни пыталась себя убедить, в глубине души всегда понимала — он тот человек, который не будет отсиживаться в сторонке. Он пойдёт и сделает всё, что нужно, чего бы это ни стоило. Потому ли я его любила? Чёрт знает…

— Да, — вздохнула целительница. — Закрыл. Извини, я путано рассказываю. Дело в том, что после расщепления тёмному мастеру очень сложно собрать ауру вновь и вернуться в своё тело. Поэтому обычно они используют специальные артефакты, чтобы создать связь и упростить эту задачу.

— А он такого не захватил, — снова грустно усмехнулась я.

— Очевидно, нет.

— То есть, он не может вернуться?

Я хотела задать этот вопрос спокойно, но не смогла. Ведь если так, должен же быть какой-то способ всё исправить! Просто обязан быть! И если так…

— Не совсем.

Целительница отвернулась, но я успела заметить слёзы, блеснувшие в её глазах. Даже стало интересно, какие отношения их связывали. Хотя сейчас это, пожалуй, в любом случае больше не имело значения.

— Слишком много сил было затрачено. Он уже не может вернуться по-настоящему и… просто угасает. Вот так. Пара дней, и всё будет кончено.

— А если использовать артефакт?

— Поздно.

— Но должен же быть способ! Должно быть хоть что-то!

Не удержавшись, я вскочила. Почему все так запросто сдаются?! Нужно попробовать сделать хоть что-нибудь, что угодно! Нельзя же просто сидеть и ждать конца! И я не стану!

— София…

— Я… — мне пришлось сделать паузу, чтобы перевести дыхание. — Я найду способ его вернуть.

— Это невозможно.

— Это вы так говорите, — отчеканила я, торопливо надевая тапочки. — Где он? Я должна его увидеть.

— Идём, — сдалась целительница.

* * *

Сама не знаю, на что я надеялась. Здравый смысл подсказывал, что Тереза скорее всего сказала мне правду. Но сейчас я не готова была её принять, более того — не собиралась делать этого, вполне сознательно. Какой бы ни была правда, это не имело значения. Иногда значение имеет только вера, и это как раз тот самый случай.

Осторожно присев на краешек кровати, я сжала в руке прохладные пальцы. Если в умных книгах нет ответа, это не означает, что его не существует. Означает только, что его нет в книгах. Он может быть совсем в другом месте.

Есть две части ауры, и одна из них угасает, и не может соединиться со второй. Как сделать так, чтобы они всё-таки соединились? Если связь не была создана заранее — никак. Вот это объясняла мне целительница. Господи, неужели она не ошибается?

Я осознала, что плачу. Слёзы просто катились из глаз, расплываясь тёмными пятнами на простыни. Есть целая куча артефактов, влияющих на ауру. Какой мог бы сгодиться тут? Сколько я ни перебирала варианты, ответ не находился.

— Можно?

Я смогла только кивнуть, не поднимая лица. Можно, почему же нельзя? Нет никакой разницы, сидеть мне тут одной или вдвоём с кем-то. С тем, кто тоже имеет право быть сейчас рядом.

— Я хотел бы поговорить с вами.

— Говорите, — пожала плечами я. — Я слушаю.

Пауза висела довольно долго. Всё это время я продолжала изучать бледное спокойное лицо. Пульс на мониторе монотонно отсчитывал секунды. Господи, я никогда особо в тебя не верила, не ходила в храм, не молилась… Господи, но мог бы хоть ты помочь? Ведь это неправильно, что всё так вышло…

— У меня один сын, — наконец заговорил советник. — Наши отношения не сложились, но на самом деле он всё, что у меня есть. Остальное далеко не так важно. И если его не станет, что останется? А вы… я понимаю, вы ещё очень молоды…

— Чего вы хотите? — не удержалась я, начав понимать, к чему идёт разговор.

— Если вы не захотите вот так поставить крест на своей жизни, я хотел бы попросить вас… я мог бы взять на себя заботу о ребёнке. Поймите, для меня…

— Вы сошли с ума, — только и сказала я, оборвав фразу на середине.

Снова повисла пауза. Мне она была нужна, чтобы справиться со вспышкой негодования. Я прекрасно понимала, откуда взялась такая идея. С чего бы, спрашивается, господину советнику полагать, что я хоть чем-то отличаюсь от тех девиц, которые столько лет сменяли друг друга без особых задержек? Тем, что оказалась последней? Ну, так это дело случая. Обижаться не стоит, это глупо.

Далеко не каждая решится вот так просто перечеркнуть свою жизнь. Жить с клеймом на репутации, отказаться от карьерных перспектив, от возможности в будущем выйти замуж… словом, будущее сулило много всего прекрасного. Большинство на моём месте выбрали бы простое решение.

— И всё же…

— И всё же, — снова перебила я, — это мой ребёнок. И я буду растить его сама. Но если вы хотите… хотите участвовать в его жизни, возражать я не буду. Не знаю, почему у вас не сложились отношения с сыном, он мне не рассказывал, но я дам вам шанс.

— Понимаю, почему он вас выбрал.

Поднявшись со стула, советник подошёл к окну и застыл, глядя куда-то поверх крыш домов. И мне отчего-то захотелось всё же спросить, что произошло, почему всё сложилось именно так. Но спрашивать не пришлось.

— Я был немного младше, чем сейчас вы, когда он родился, — тихо и медленно начал он. — А через три года не стало Джесси. Я сам был ещё мальчишкой, не знал, что делать. Родителей у меня не было, некому было помочь. Приходилось оставлять его с соседкой, пока я был на работе, но ей пришлось переехать. И тогда я совершил самую большую ошибку в жизни.

— Женились снова? — хмыкнула я.

— Точно. Она была моей коллегой, вдова с дочкой, ровесницей Санни. Я думал, так будет лучше. Но чужие дети не нужны никому.

— Потому вы и развелись?

— В общем, да, — с горьким смешком ответил он. — Решение я принял буквально через месяц, когда всё понял про эту женщину. Но лучшего варианта не было, так что я решил подождать пару лет. Но осуществить задуманное не успел.

— Почему? — удивилась я.

— Проверка. И результат, которого я больше всего боялся — первая категория.

Я только хотела спросить, что же в этом такого ужасного, но не успела. На миг показалось, что пальцы в моей руке дрогнули. Позабыв обо всём, я с надеждой сжала их, заглядывая в застывшее лицо. Ничего, показалось…

— Тогда-то и объявился он. Рейфел Деверо.

— Но ведь он, насколько я понимаю, родной дедушка? — уточнила я подозрительно.

— Точно, дедушка. Родной. Так и есть. Пять лет отсутствовал, и вот, заявился к нам и предложил отдать ему внука по-хорошему. Или он всё равно его заберёт, по-плохому. Я выставил его вон. Поверьте, София, у меня были причины так поступить.

— Как же так? — растерялась я, откровенно потрясённая таким поворотом.

Раньше я, признаться, полагала, что отец сам отдал Сантера деду, чтобы не мешал делать блестящую карьеру. И надо признать, не прогадал, вот каких высот добился. Правда, ценой отношений с сыном, но чем-то приходится жертвовать. А теперь мне заявляли, что всё было наоборот.

— А вот так. Думаете, ему внук был нужен? Вот ещё, ему нужен был инструмент для реализации собственных амбиций. То, ради чего он женился на одной из Оллиасов. Он хотел получить Деверо, который наконец-то возглавит древнейший некромантский клан из существующих. С дочерью не вышло, Джесси родилась с пятой категорией. Знаете, как таких раньше называли?

— Знаю. Выродками, — с отвращением процедила я.

Да, именно этим мерзким словом в прежние времена называли детей без способностей к магии, родившихся у сильных магов в старых кланах. Неудачные отпрыски, неспособные продолжить семейное дело. Ненужный мусор, от которого или избавлялись, или оставляли на положении прислуги.

— Именно. Но вдруг оказалось, что бесполезная дочь всё же кое-что смогла. И вот за этим кое-чем он и заявился в тот день. Но по-хорошему не получилось.

— И что он сделал? — спросила я уже с внутренним содроганием.

— Он пошёл в суд. Там я узнал о себе много нового и интересного. Например, что довёл до петли первую жену и довожу до того же вторую пьяными скандалами и побоями. Что избиваю и детей. Не знаю, чего я ожидал. Я был никто, третий помощник пятого заместителя, мальчишка без связей и денег. А против меня — великий и ужасный Рейфел Деверо, герой, знаменитость, у которого того и другого было в избытке. Угадайте, София, на чью сторону встал суд?

— Думаю, это очевидно, — заметила я мрачно.

— Абсолютно. Мне пришлось подписать соглашение. Отказавшись, я ничего не добился бы, он так же забрал бы Санни, только вдобавок уничтожив мою репутацию и карьеру.

— А он… он это знает?

Я так и не решилась сказать о нём в прошедшем времени. Этого не будет, ещё достаточно долго. Способ должен существовать, и я его найду.

— Я ему не рассказывал.

— Почему?

— Я работал. Много, очень много. Все силы бросил на то, чтобы продвинуться по службе, добиться высокого положения. Представьте, я правда видел в этом выход: в шансе однажды встретиться с Деверо на равных и вернуть сына. И знаете, этот день настал. Но оказалось, что моему сыну уже шестнадцать, и я ему не нужен. Есть вещи, которые нельзя сделать потом.

— Да уж, — согласилась я.

— Не знаю, что рассказывал ему дед. Сомневаюсь, что правду, на него это было бы не похоже. Но дед был рядом, а я — нет. В конечном итоге я виноват во всём сам. Нужно было бороться, искать способы его видеть несмотря на запрет. Вместо этого я мотался по стране, выслуживаясь перед начальством, получая повышение за повышением. Я сам его потерял, какой смысл оправдываться?

— Вам самим придётся в этом разобраться, — вздохнула я.

— Да, пожалуй.

У меня не было желания принимать чью-либо сторону. Правда всё это или нет, тут все наделали ошибок. Но это уже прошлое. Оно может и подождать, пока есть более важные дела в настоящем. И сейчас следует сконцентрироваться именно на них.

Но сконцентрироваться не получалось, мне слишком хотелось узнать остальную часть истории. Не оставляло чувство, что нужно докопаться до чего-то важного. Что, возможно, в прошлом есть ответ на самую главную загадку настоящего.

— Надеюсь, вы простите мне такой вопрос, — медленно, всё-таки до последнего сомневаясь в том, что делаю, начала я, — но что случилось с его матерью?

Тишина достигла гранитной плотности. Да, это было очень бестактно с моей стороны, но чувство… скорее предчувствие необходимости получить все ответы никуда не исчезло.

— Джесси сбежала из дома, едва закончила школу, — всё-таки услышала я в ответ после доброй минуты молчания. — Отец выбрал ей мужа, но она не согласилась на такую роль. За это он оставил её без гроша, предоставил самой себе. Она работала в ночном клубе, куда ещё пойти девушке без образования и крыши над головой, чтобы выжить? А я пришёл туда с однокурсником, отметить удачную сессию. Это было… как солнечный удар. Больше мы не расставались. Она хотела пойти учиться, хотя бы на медсестру, но забеременела. И когда родился Санни, ей пришлось вернуться в клуб, иначе мы бы просто не выжили. Я учился и работал днём, она — ночью, мы сменяли друг друга.

Он снова ненадолго замолчал, а я успела подумать, как глупо на фоне этой простой и вообще-то обыденной истории выглядят мои собственные опасения. Ведь меня из дома не выставят, не заставят выживать вот так. Ну, поругают. Но не бросят, это точно.

— Там на неё положил глаз один богач. Она ему отказала. Он был настойчив. Она уволилась. Тогда я уже закончил учёбу, получил первую нормальную должность, и мы могли прожить без такой её работы. Но зря мы думали, что, перестав её встречать, мерзавец отступится.

— И что он сделал? — спросила я, уже начиная догадываться, какой ответ услышу.

— Он пошёл к Карверам, — глухо прозвучало в ответ. — И заказал себе куклу. Куклу из живого человека. Не знаю, слышали ли вы про эту историю.

— Слышала, — с трудом сглотнув, почти прошептала я.

Вот, значит, о чём сожалел Дин Карвер, сменивший имя и всячески старавшийся скрыть, что имеет отношение к этой семейке. Он-то наверняка знал, чем так чудовищно прославились родственнички. И знал, кто был их жертвами.

— Её погубила моя фамилия, — с какой-то злой горечью продолжил советник. — Знай эти мрази, что она Деверо, не посмели бы её тронуть, ни за какие деньги. Всем известно, что Деверо и тем более Оллиасы такого не прощают, достанут откуда угодно, даже из могилы. Особенно из могилы. Но она была Джессика Роадс.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И она вспомнила?

— Да, вспомнила. Даже со своей пятой категорией она была потомком десятков поколений тёмных мастеров, и кое-какое наследие ей перепало. Это она пошла в полицию. Не было никакого журналиста, тот стервятник объявился потом. Вся история всплыла без него. Тогда-то мне и привелось впервые встретиться с её отцом.

— Возжаждал мести? — хмыкнула я недоверчиво.

— Само собой. Но для начала решил рассказать дочери, какое она ничтожество. Жалкая слабачка, неспособная себя защитить, к тому же связавшаяся со мной, таким же ничтожеством, неспособным защитить её — как-то так он тогда выразился. Прежде, чем я вышвырнул его вон. Мне казалось, мы это переживём. Но она слушала это долгие годы, всю свою жизнь, и от нового удара в такой момент сломалась. Она повесилась, вот что с ней произошло.

У меня не нашлось слов. Если всё, что я сейчас услышала, было правдой… господи боже, да это настолько кошмарно, что вряд ли придумано! И глупо спрашивать, что разбило вдребезги эту семью.

— Не осталось даже записки, — неожиданно продолжил советник. — Мне не осталось ничего. Только кольцо, древнее, родовое. Она носила его на цепочке, никогда не надевала на руку, не знаю, почему. Это был подарок её матери, и она оставила его сыну, повесила на шею на прощание. Теперь это кольцо у вас, София. И вот что я знаю точно — просто взять его нельзя, можно только отдать, а такое не отдают случайной девушке. Вы много для него значили.

Я потрясённо уставилась на свою руку. Да, и в этом он весь: ничего не сказать, но многое сделать. Просто взять и сделать. Впрочем, он ведь и сказал, в конце концов всё-таки сказал. Это я промолчала. Это я о чём-то спорила с собой и выдумывала идиотские отговорки, хотя даже моя мама всё уже поняла.

— Вам нужно отдохнуть, София. Вы устали.

Подняв заплаканное, снова заплаканное — когда только успела — лицо, я посмотрела в окно. В такое время не спала даже в детском саду, вообще никогда не любила спать днём. Да и особой усталости не чувствовала, для неё не осталось места.

— Я пока останусь.

— Мне нужно закончить кое-какие дела, — устало вздохнув, сообщил советник. — Через два часа вернусь, и давайте сходим куда-нибудь пообедать. Здешняя еда уж слишком диетическая.

— Давайте, — согласилась я.

Оставшись в одиночестве, я позволила себе горькую усмешку: даже сейчас дела оказались всё же важнее, чем остаться здесь. А потом устыдилась, вспомнив слова целительницы. Все остальные погибли, так она сказала. Сколько их было — тех, у кого не осталось даже призрачной надежды? Потому-то и полетела голова начальника управления, проморгавшего такое на своей территории. Все местные знали, а он не потрудился толком проверить и предупредить коллег. И вот чем это обернулось.

В голове снова и снова крутилась услышанная история. Её кошмарные подробности наваливались непомерным грузом, но я всё равно пыталась сообразить, что всё это значило. Вот кожей чувствовала, что разгадка рядом, а ухватить не получалось.

В мистические озарения и послания свыше я не верила никогда. Интуиция — всего лишь логика, которую мы не осознаём, но она всё равно продукт работы разума. Нужно просто немного успокоиться и собраться с мыслями, тогда я пойму, зачем мне понадобилась эта исповедь. Всё, что я услышала, было уже в прошлом. Только одно оставалось в настоящем — кольцо. Задумчиво глядя на свою руку, я пыталась сообразить, в чём же его роль и загадка.

Оно всё ещё оставалось на моей левой руке, с тех пор, как я переодела его в аэропорту. А до этого было на правой. Не носила… никогда не носила на руке… только на цепочке, на шее… Но мне он его надел на руку. На правую. И велел переодеть на левую, когда… Получается что? Получается — это важно, как его носить, носить ли вообще. Но важно почему? Для чего?

Мысли метались из угла в угол, как напуганные летучие мыши по тесной пещере. И мне самой уже хотелось метаться по палате или даже в коридор выбежать. Вот только не было сил разжать пальцы, отпустить его руку. Как будто он уйдёт сразу, едва я это сделаю. Я сидела неподвижно, снова глотая слёзы и пытаясь собраться с мыслями.

Зачем же ты мне его подарил? Чтобы найти? Чтобы не потерять? Никогда не потерять? Найти всегда? Где бы я ни оказалась, куда бы ни сбежала. Оно теперь моё, навсегда со мной, достаточно только о нём подумать… и видит бог, в этой жизни я уже не смогу перестать о нём думать. А раз так…

Затаив дыхание, я стащила кольцо с пальца и ненадолго сжала в кулаке. Было ли оно тёплым, или мне так только казалось? Понять я не могла, но верить хотелось. В нём словно таилась частичка душевного тепла, оставшаяся мне на память. А только ли на память?

На всякий случай ещё и зажмурившись, я надела кольцо на правую руку. На другой палец. Ты ведь этого хотел, да? Так почему же не решился сразу? Мне было бы сейчас легче. Или нет? Я окончательно запуталась…

Тёплый комок шевельнулся в районе солнечного сплетения. Вздрогнув от неожиданности, я обеими руками сжала всё такую же безжизненную ладонь. Ни за что не отпущу! Никогда!

— Не смей уходить, слышишь?!

Горло стиснуло спазмом. В груди полыхнуло, словно на затаившийся там уголёк плеснули бензина. На мгновение потемнело в глазах, показалось, что я вот-вот просто сгорю изнутри. Но боли не было и не было страха.

Рука в моих ладонях дрогнула. Тело под простынёй судорожно выгнулось, стон оборвался кашлем. И я, едва очнувшаяся, совершенно растерянная, увидела алые пятна, расплывающиеся по белоснежной наволочке.

На секунду или две я оцепенела. Страх, только что отступивший, словно решил расквитаться со мной за недавнее пренебрежение. Но в последнее время мы с ним свели уже очень близкое знакомство, так просто я не поддалась. Нужно было не статуей тут торчать, а действовать.

Вскочив на ноги, я понеслась к выходу, по пути лихорадочно соображая, где может быть целительница или хоть кто-нибудь. К счастью, искать не пришлось, Тереза налетела на меня в дверях. Ещё пару секунд мы простояли практически в обнимку, а потом она выругалась, вытолкнула меня в коридор и захлопнула дверь.

Я осталась перед дверью. Сунуться обратно или даже заглянуть не решалась. Хорошо знала, как любят целители, когда им мешают работать. Могут сгоряча такой дрянью приложить, что небо с овчинку покажется. Но просто торчать тут одной, в полной растерянности и неведении тоже было невыносимо.

Кое-как отмёрзнув от места, я добрела до ближайшей лавочки метрах в двух от двери, опустилась на неё и без сил уткнулась лбом в собственные колени, обхватив их руками. Не знаю, сколько просидела так, время, кажется, перестало существовать, как и весь остальной мир. Очнуться меня заставил взволнованный, даже скорее испуганный вопрос:

— София? Что произошло?! Он…

На этот раз голос его всё-таки дрогнул, он не смог договорить. Опустился передо мной на колени, схватил за руки, едва я выпрямилась, заглянул в глаза. А я поняла, что тоже не могу говорить. Ни слова не вытолкну из себя. Смогла только головой покачать.

Советник резко поднялся и шагнул к двери. Дойти не успел, она открылась раньше и на пороге появилась целительница. Лицо её было почти одного оттенка с бледно-зелёной стеной. Чуть покачнувшись, Тереза оперлась о дверной косяк и тряхнула головой, будто проснуться пытаясь.

— Рина, — устало сказала она медсестре, подбежавшей с поста, — капельницу подготовь. Киффара, полуторку.

Медсестра кивнула и торопливым шагом направилась, видимо, в процедурную. Я резко вскочила со скамейки, всё ещё не в состоянии говорить. Спросить было необходимо, но слишком страшно.

— Не знаю, что ты сделала, — медленно выговорила Тереза, добравшись до скамейки и тяжело на неё опустившись. — Но могла бы сначала меня позвать.

— Я не знала… — в панике выдохнула я.

— Не бойся.

Целительница закрыла глаза, прислоняясь к стене. Выглядела она как жертва трёхмесячного, не меньше, заключения в карцере на хлебе и воде. Но уголки губ очень подозрительно подрагивали.

— Что с ним?! Тереза, скажи! — потребовал советник.

— Проспит часов шесть, — всё-таки улыбнулась целительница. — Через недельку встанет, наверное. Вопрос в том, как не дать ему встать раньше, потому что после таких ранений это крайне нежелательно.

С минуту я переваривала услышанное. А потом поняла, что задыхаюсь. Слёзы хлынули потоком. И я, кажется, наконец-то свела очное знакомство с самой настоящей истерикой. Последним, что осталось в моей памяти, стали слова Терезы:

— Рина! Сделай три кубика… а, чёрт, ей же нельзя!

* * *

Очнулась я в уже знакомой палате. За окном было темно, как в погребе, только на тумбочке горела довольно тусклая лампа, да из коридора пробивалась полоска слабого света. А на стуле рядом сидела мама и преспокойно вязала крючком какую-то салфеточку. Картина выглядела настолько внезапно идиллической, что я даже глаза попыталась протереть. Руки едва слушались.

— Проснулась, — буднично констатировала мама, не отрываясь от своего занятия.

— Ага, — согласилась я, уступая слабости и снова закрывая глаза. — Как ты…

— Да вот, добрые люди сообщили. От тебя же не дождёшься.

— И что они тебе сообщили?

Ответ на этот вопрос, признаться, пугал меня до дрожи. Я так и не придумала, как и в чём конкретно буду признаваться, а о чём уж лучше промолчу. Но теперь, кажется, поздновато было для таких размышлений. Правда уже всплыла, хоть и в неизвестных пока объёмах.

— Ну… — многозначительно протянула мама, — Олли у меня ещё получит. Потом. Ладно ты девчонка глупая, но ему-то уж тридцать стукнуло, а всё такой же болван. А вот ты мне лучше расскажи, что с женихом своим делать будешь?

Я застонала. Совсем забыла, что есть ещё и Рауль, которому тоже придётся кое-что объяснить. И, кстати, очень даже интересно, что там с Уолтером. Взяли его, или засранцу удалось ускользнуть?

— Бедный мальчик, — вздохнула мама. — Даже не знал, что тебя заставили. Нам-то ты почему ничего не говорила?

— Боялась, — созналась я. — Так ты что, говорила с Раулем?

— Да ты хоть представляешь, что в Форине сейчас творится? Весь город на ушах. Заговор в правительстве, звёзды какие-то уничтожены, два министра арестованы, а баронессу какую-то чуть ли не казнить собираются, вроде она муженьку своему мозги промыла, чтобы на себе женить.

— Так ей и надо, — буркнула я.

— Криминальные разборки какие-то грохнули, половину центра оцепляли, даже национальная гвардия поработала. И как ты только угодила во всё это?

— Тяжелая наследственность, — процедила я мрачно. — С Раулем-то что?

— Да ничего, — пожала плечами мама. — Не знал, говорит, что тебя согласиться заставили. Прощения просил. А за что? Он-то чем провинился, если ничего не знал?

— Будто ты уже простила ему выходку с подменой, — не удержавшись, фыркнула я.

— Простила, конечно, — отмахнулась мама, откладывая вязание. — Хороший мальчик, между прочим. И чем только тебе не угодил?

— Издеваешься? — почти простонала я, но про себя порадовалась: выходит, кое-какие подробности нашей с позволения сказать помолвки Рауль всё же додумался не выкладывать.

— Дурочка ты, Софи, — вздохнула мама, гладя меня по руке. — Я ведь сразу всё поняла, ещё когда он привёз тебя вечером, помнишь? Что Рауль? Милый, конечно, но тебе ведь в оперу ходить нравилось, а не с ним. А с этим ты на край света пошла бы, лишь бы за руку держал.

— Серьёзно? — усмехнулась я. — Прямо поняла? Мы же едва знакомы были.

И это было правдой, между прочим. Как и то, что уже тогда я в самом деле шла за ним. Каждый раз в конце концов шла, как ни пыталась поначалу отбрыкаться. Так что мама, может, и впрямь не ошиблась.

— А думаешь, надо сто лет друг друга знать? — тоже усмехнулась мама. — За мной знаешь какой парень ухаживал? Ух! И красавец, и при деньгах, три магазина у него было в нашем городе. Тоже уж замуж собиралась, но встретила отца твоего. Не то, что минуты — секунды иногда хватает. Взгляда одного. Всякое было, и на чердаке жили, и по всей стране помотались. Думаешь, жалею?

— Не думаю, — невольно улыбнулась я.

— Вот и правильно, — кивнула мама. — Срок-то какой?

— Не знаю, — растерялась я, когда, наконец, сообразила, о чём вопрос.

Надо было, конечно, у Терезы спросить, но не догадалась, не до того было. Хотя если подумать, вариантов прямо обидно немного, в сущности всего два и есть. И второй был слишком недавно, чтобы уже что-то обнаружилось.

— Допрыгалась, — констатировала мама.

— Думаешь, жалею? — позволила я себе лёгкую язвительность.

— Не думаю.

Я невольно усмехнулась. Вот если бы меня два дня назад кто-нибудь спросил, хочу ли я и готова ли, без колебаний ответила бы, что нет, ни в коем случае. Просто поразительно, как сразу меняются жизненные приоритеты, стоит осознать — по-настоящему осознать — как легко потерять всё то, что имеешь. Не просто испортить, а именно потерять безвозвратно.

— И что теперь делать будешь?

— Не знаю, — улыбнулась я.

Вот можно подумать, я тут последние дни только тем и занималась, что планы на будущее строила. Вроде готовилась, а свалилось всё как кирпич на голову. И ещё вишенкой на закуску припечатало. Понятия не имела, что буду делать после диплома, его-то успею ещё защитить.

— Есть хочешь? — поинтересовалась мама, в своём привычном духе мгновенно переходя от философских материй к вещам совершенно земным и банальным.

— Хочу, — кивнула я, поразмыслив пару секунд.

Слабость и оцепенение постепенно проходили. Не сталкивалась раньше с целительской магией, но по описанию было похоже, что перепало мне её как следует. Это же надо: столько времени держалась, и на самом финише опозорилась…

— Сейчас, — пообещала мама, поднимаясь. — Попрошу девочек разогреть.

Едва она вышла из палаты, я схватила с тумбочки давно замеченный там телефон. Кто-то его заботливо зарядил, спасибо тому доброму человеку. Часы на экране показали третий час ночи. Да уж, выспалась от души. Но если честно, ещё хотелось.

Заглянув в вызовы, я чуть не ахнула. Шестнадцать пропущенных от мамы. На семнадцатый её звонок кто-то ответил, и отвечал целых двадцать четыре минуты. Очень даже любопытно, кто это попал под столь щедрую раздачу… Надо было, конечно, самой позвонить ей, но врать я тогда была не в состоянии, а выложить правду — тем более.

Минут через десять мама вернулась с целым подносом явно не больничной еды. Я уловила одуряющий аромат курицы в пряных травах и запечённого перца. У меня прямо слёзы счастья на глаза навернулись от одной мысли, что можно будет всё это слопать. Всё, никаких больше сомнительных историй, только скучная жизнь, в которой я буду нормально есть каждый день.

* * *

— Доброе утро, — улыбнулась я, просачиваясь в дверь.

Утро, положа руку на сердце, было такое себе, уже и до обеда недолго осталось. Но наевшись ночью от всей души, я опять заснула, и вот, проснулась всего полчаса назад. Обнаружила на столике записку и завтрак, тоже не больничный. Записка оказалась от мамы, в ней она сообщала, что раз тут больше никто не умирает, она отправляется отдохнуть в гостиницу, потом навестит старую подругу и вернётся после обеда.

Завтракая вкуснейшими блинчиками с шоколадом, я невольно улыбалась. Хотя бы кое-что в этом мире ещё оставалось прежним, и в том числе моя мама. Ведь докопалась до правды, прилетела в такую даль, но стоило убедиться, что трагедия отменилась, тут же убежала к подружке, поболтать-посплетничать. Интересно, в нашей стране найдётся хоть один город, где ей не к кому будет вот так убежать?

Покончив с едой, я не без некоторой опаски встала с кровати. Чувствовала себя не то, чтобы прямо бодрой и полной сил, но во всяком случае с ног больше не валилась. А значит, пора было сходить и поздороваться. И вот, пришла. Поздоровалась.

— Доброе утро.

Поколебавшись секунду, я всё-таки села на стул, придвинув его чуть ближе к кровати. Зажала ладони между коленей и замерла, чувствуя невероятную растерянность. Серьёзно, не представляла, что делать и говорить дальше, потому что никакие обычные, так скажем, алгоритмы применить не получалось.

Чёрт возьми, да мы даже не целовались ни разу! Ну, в смысле так, как делают нормальные люди, когда начинают отношения и всё такое. Потому что в постели и за два шага до неё — не считается. Не строили планов, не говорили особо о личном. Вот и получалось так, что с одной стороны ближе вроде бы некуда, а с другой…

— Не пугай меня так больше, — попросила я, чтобы не сидеть молча.

— Иди сюда.

Как зачарованная, я выполнила просьбу. Осторожно села на краешек, потом прилегла, уткнулась носом в его плечо, медленно вдохнула, выдохнула, больно прикусила губу, чтобы сдержаться. И всё равно поняла, что плачу.

— Ну хватит. Всё ведь закончилось.

— А если бы… если бы…

Договорить я не сумела. Мне самой было теперь слишком страшно представлять, что было бы тогда. Научилась бы со временем как-то жить с этим?

— Больше так делать не буду, — пообещал он неожиданно серьёзно.

— Врёшь, — буркнула я.

— Вру, — согласился он. — Или нет.

Я вздохнула. Жизнь — сложная штука, никогда не угадаешь, каких сюрпризов от неё ждать. Расскажи мне кто-нибудь ещё месяца два назад, что я окажусь в такой ситуации — покрутила бы пальцем у виска. А сейчас вот пожалуйста. И самое интересное, что чего-чего, а сожалений я не испытываю.

— Я люблю тебя.

Ну вот, и я это сказала. Было не так уж и трудно, чего там. Всегда боялась этих слов. Раньше. Дурочка была. Пыталась так защититься от боли. Но теперь точно узнала, что гораздо больнее их не сказать, и жить потом с этим.

— Я тоже тебя люблю. И перестань уже плакать.

— Не перестану, — мотнула головой я и шмыгнула носом.

Перестать я в самом деле не могла, как и объяснить, почему продолжаю. То ли измотанные нервы отказывались пока возвращаться в нормальное состояние и начинать уже реагировать на действительность адекватно, то ли… Господи боже, и как это я так вляпалась?! А ведь надо ещё как-то об этом сказать. И это посложнее предыдущего признания будет.

Я-то для себя всё решила, но всегда, да и сейчас тоже, была уверена, что такие решения в одиночку не принимаются. А мы этого как минимум не планировали. Да чего там, даже близко не подходили к той точке, где это хотя бы начинают осторожно обсуждать.

— Ну что ещё случилось?

Я опять шмыгнула носом, зарываясь лицом в подушку. Вот скажу сейчас, как есть, а он… А он скажет, что ему такого счастья вовсе не надо. Связался на свою голову с безмозглой неуравновешенной девчонкой. Ещё и безответственной вдобавок.

— Софи, ты меня пугаешь, а мне сейчас и так не особо хорошо. Говори давай.

Слёзы потекли с новой силой. Не скажет он ничего подобного, это уж точно. Придумываю тут себе глупости, совсем крыша едет. А у кого бы на моём месте, интересно, не поехала?

— Софи! Кто умер?

— Никто, — всхлипнула я. — Ну… то есть… Кто-то умер, и мне жаль, правда, но я не знаю, кто…

Господи, что я несу?! Дико стыдно было за этот бредовый лепет, но поделать с собой ничего не получалось. Когда-то я была довольно смелой, но теперь совершенно не могла взять себя в руки.

— Ты поэтому плачешь?

— Нет.

— О господи… — простонал он. — Ты хоть поспала?

— Поспала, — подтвердила я. — И даже поела.

— Тогда успокаивайся.

— Не могу.

— Софи, слёзы — это запрещённый приём, ты ведь знаешь? И использовать его надо только в самых крайних случаях. Сейчас один из них?

— Да, — выдохнула я.

— Ты меня пугаешь. Рассказывай, а то я, знаешь ли, много могу ужасов напридумывать. Рассказать парочку?

— Н-не надо, — запнувшись, попросила я.

— Так не вынуждай.

Я попыталась погрузиться в медитацию. Чёрта с два у меня это вышло.

— Не начнёшь рассказывать ты, начну я.

— Я беременна.

Ну вот, я это сказала. Выпалила и зарылась в подушку поглубже, будто это могло меня от чего-то спасти. Будто вообще нужно было от чего-то спасаться. Разве что от собственных эмоций, но от них так не спрячешься. Ох, дайте мне успокоительного, литра три…

— Значит, уговаривать тебя перестать плакать бесполезно.

— И что теперь делать? — пробормотала я, порядком озадаченная таким ответом.

— А что, есть много разных вариантов?

— Ну… не знаю…

Варианты вообще-то да, имелись разные. Целых три как минимум. Конечно, третий, в котором мы делаем вид, что больше друг друга не знаем, после недавних признаний выглядел не особо логичным, но и его я не была полностью готова исключить. Зато однозначно исключала второй. На убийство не пойду.

— Если ты не хочешь этого, тебе ведь не нужно моего согласия.

Вынырнув из подушки, я уставилась на него во все глаза. Никогда ещё в моей голове не рождалось сразу столько всяких интересных и по большей части крайне жестоких способов расправы с человеком. Удушение подушкой было среди них самым гуманным.

— Да как ты… — начала я.

— Что, неприятно, когда о тебе думают вот так? — перебил он.

— Иди ты!

Я попыталась вскочить, но не тут-то было. И удержал он меня не рукой, конечно. Это было… досадно, между прочим. Никогда особо не любила обнимашки и вот это вот всё, а сейчас так хотелось…

— Как меня вообще угораздило с тобой связаться? — проворчала я, укладываясь обратно. — Стукнуть бы тебя как следует…

Злость постепенно проходила, сменяясь стыдом. Я бы обошлась без этого жестокого урока… или нет? Любить — это ведь не просто три слова сказать, это ещё и доверять человеку надо, и не немного, не местами. По-настоящему доверять. Я и доверяла на самом деле. Просто никак не могла выбраться из панциря прошлой обиды, вот и защищалась, совсем не думая, что, пытаясь избежать боли сама, причиняю её ему. И кто я после этого? Ещё кого тут с кем связаться угораздило…

— Всё, всё, — прошептал он. — Хватит плакать, малышка. Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду. Никогда, обещаю.

— Я тоже, — всхлипнула я. — Тоже не буду так больше, правда.

— И реветь перестанешь?

— Попробую.

— И замуж выйдешь?

— Выйду, — брякнула я, и тут же прикусила язык, снова выныривая из подушки. — Чего?! А где…

Сама не знаю, о чём хотела спросить. Где кольцо? Так вот оно, уже на пальце. Где цветы, свечи и шампанское? Да ну её к чертям, эту избитую типа романтическую чушь, всё равно она никогда мне не нравилась, даже в пятнадцать лет. К тому же с шампанским я вообще пролетаю, во всяком случае на ближайшие месяцев восемь точно.

— Ну? — поощрил он. — Чего бы тебе хотелось?

— Торт хочу, — неожиданно сама для себя призналась я. — С заварным кремом и ягодами.

Мама всегда пекла такой на дни рождения Роджа, и я его не особо любила, всегда предпочитала шоколадный. А теперь вот вспомнила и захотела именно такой мягкой сладости с кислинкой. С чего вообще вдруг? Просто капризничаю?

— Я бы тебе пообещал, — усмехнувшись, ответил Сантер. — Но ведь пока дойдёт до выполнения, ты пять раз передумаешь и чего-нибудь другого захочешь.

— Ага, — согласилась я. — Это обязательно.

— Вот тогда и посмотрим.

— А ты вообще серьёзно спросил? — уточнила я на всякий случай.

— О чём?

— Ну…

— Софи, вот честное слово! Нет, пошутил. Серьёзно, конечно. Просто планировал это несколько позже.

— Ты? Планировал? — ошалела я. — И когда только успел?

— Думал, когда всё это закончится, будем встречаться и всё такое. Сама ведь говорила, что нормальные люди так делают. Чтобы ты успела определиться, чего хочешь в жизни. А потом можно было бы уже и планы строить на дальнейшее.

— Ты правда это говоришь? — поразилась я. — Или к остальным симптомам у меня ещё и галлюцинации добавились?

— Говорю. Я не настолько ненормальный, как тебе могло показаться. Что, разочарована?

— Нет, — вздохнула я, чувствуя, что вот-вот снова начну плакать.

— Так, убери-ка сейчас же глаза с мокрого места!

— Не могу, — улыбнулась я, немного приподнимаясь, чтобы дотянуться до его губ.

И вот почему, почему стоит мне только во вкус войти, как тут же что-нибудь идёт не так?! На этот раз, например, постучали в дверь. Вежливо так, негромко, но всё равно чертовски невовремя!

— Войдите, — обречённо отозвалась я на очередной стук.

Логично было предполагать, что пришла медсестра или врач, но на пороге появилась Илона. Огляделась, потом остановила сердитый взгляд на совершенно безмятежной некромантской физиономии, упёрла руки в бока и выпалила:

— Как ты мог?! Вот тебе не стыдно, да?! Так трудно было позвонить или хоть на сообщение ответить? Да я чуть с ума не сошла, пока сюда летела!

— Трудно было, да. А тебе, кажется, следовало бы лететь не сюда, разве нет?

— Да помирились уже, — отмахнулась Илона. — Не съезжай с темы.

— Иль, правда было трудно. И кстати, я даже не знаю, где мой телефон.

— Прости, — неожиданно быстро сдалась Илона. — Просто передай потом привет тому придурку, который его забрал. Я уж думала, только на похороны и успею.

— Ну, по состоянию на вчерашнее утро оно примерно так и было, — пожала плечами я.

— Вот и я о чём, — устало вздохнула Илона, проходя и усаживаясь на стул. — И я, кажется, не вовремя?

— Да нет, — мужественно сообщила я.

Положа руку на сердце, мне очень хотелось выставить её за дверь и вернуться к прерванному занятию. Но поступить так было бы с моей стороны крайне некрасиво. Начну с этого, а дальше что? Буду названивать по триста раз на дню, требовать не отходить ни на шаг, ревновать к продавщице из булочной и вообще к каждому столбу и даже тени того столба? Фу, вот ещё!

— Извини, — всё равно сказала Илона, явно обращаясь ко мне. — Просто… ну… я ведь тоже волновалась. Как только эта дрянь отпустила, сразу звонить бросилась, а телефон выключен. Поначалу подумала — дела, всё такое, да и что могло страшного случиться? Вернулась домой, с Рейном поговорили, и тут такие новости: задержание, четверо погибших. Я опять звонить, конечно. И вот…

— Четверо? — вздохнул Сантер. — Значит, Элиот не выжил?

Илона покачала головой.

— По дороге в больницу умер, — сказала она после небольшой паузы. — Жаль. Тут на весь город один целитель, и тот на свадьбу дочери уехал некстати. Спроса на услуги нет, сам знаешь.

— Знаю, — поморщился Сантер. — Чёртовы фанатики.

Я вспомнила его давний рассказ. В самом деле, подавляющее большинство жителей Плейна, насколько я знала, принадлежали к ортодоксальной церкви. Которая весьма не приветствовала магию, даже и целительскую. Получается, Тереза специально сюда примчалась?

— Ты-то сама как? — спросила я, пытаясь закрыть тяжёлую тему.

— Паршиво, — созналась Илона. — Чувство такое, будто из души вокзальный туалет сделали. А ты им всю дорогу ещё и улыбалась, пока они… Вот скажи, обязательно было подыгрывать?

— Обязательно, — вздохнул Сантер. — Иначе они бы поняли, что мы знаем или во всяком случае догадываемся, что именно они задумали.

— Кстати, — вскинулась я, — а каков был план? В смысле, зачем понадобился Алтарь?

— План был объединить в одних руках почти всех военных подрядчиков, а потом устроить провокацию и развязать войну с Джаниром. Разумеется, победить в ней благодаря шпионским возможностям Алтаря и прибрать к рукам фактически две страны. Много власти, много денег — в сущности, ничего свежего и оригинального.

— Амбициозно, — оценила я.

— Трудно сказать, насколько выполнимо, — довольно скептически заметил Сантер. — Но не оценить масштаб задумки в самом деле трудно.

— Да, да, — проворчала я. — Помню, ты говорил, что у тебя широкие взгляды на этику.

— Не настолько.

— Но теперь-то всё? — с надеждой уточнила Илона. — Всех переловили?

— Откуда мне знать? — фыркнул Сантер. — Я ещё даже новостей не видел.

— Думаешь, в новостях о таком расскажут? — усмехнулась я.

— Нет конечно. Это я так, описал степень своей информированности.

— Будем надеяться, что всё закончилось, — вздохнула я.

— Для тебя уж точно закончилось.

— Всё? — деланно возмутилась я. — Запираешь дома? Прогулка два часа в день под строгим надзором и больше никакой самодеятельности?

— Чувствую, это было бы правильным решением, — откровенно рассмеялся Сантер. — Но знаешь, жить всё-таки пока хочется. Хотя если подумать…

— Что?! — уже всерьёз собралась возмутиться я.

— Есть же ещё твоя мама.

— О господи… — застонала я.

Мама точно меня запрёт. Будет выпускать строго от звонка до звонка, если вообще ещё будет, кормить по часам, таскать по врачам… Вот какой, спрашивается, негодяй сдал меня ей?! Ещё пару месяцев точно можно было бы не признаваться и жить спокойно!

— И учти, — продолжил бессовестно веселиться Сантер, — я с ней спорить не буду. Во-первых, спорить с тёщей всегда себе дороже. А во-вторых, отец уже попытался. Долго потом пребывал в прострации и уверял, что такие действия вообще-то подпадают под конвенцию о запрете пыток.

— Ты хочешь сказать, — хихикнула я, — что мама устроила господину советнику допрос со всеми специальными методами?

— Точно. И господин советник, как видишь, не выдержал и сдал всех.

— Так что, — поинтересовалась Илона, — вас можно поздравить?

— Нам можно посочувствовать, — буркнула я.

Надзор и контроль это, между прочим, ещё только самая вишенка на чудном тортике ожидающих нас неприятностей. Потому что помимо этого мама теперь займётся ещё и организацией свадьбы. Все мои мечты втихушку расписаться у судьи, а потом попросту поставить семейство перед фактом благополучно улетели под кошачий хвост. Придётся отрабатывать полную программу, с роднёй и остальными ритуалами. Ужас…

— Брось, — отмахнулась Илона. — Просто сцепи зубы и переживи один день. Я же пережила. И вообще, скажи спасибо, что тебя ещё и репортёры не будут караулить везде вплоть до туалета. Это, знаешь, особенно чудесно, когда у тебя проклятый токсикоз, и ты бегаешь туда каждые полчаса.

— Уж поверь, — с чувством ответила я, — мои пятиюродные тётушки ничем не лучше.