Задыхающийся от усталости и возбуждения, Штерн вернулся в машинный зал. Наступил критический момент, когда он взялся рукой за проржавевший маховик, чтобы запустить генератор. Но колесо оставалось неподвижным. Проклиная все, Штерн схватил длинный гаечный ключ, просунул его между спицами маховика и навалился на него всем телом.
Скрипя, мертвое железо уступило силе человека, колесо повернулось. Инженер удвоил свои усилия.
— Давай! — кричал человек. — Давай же! Вертись!
С жутким скрипом, словно протестуя против пробуждения после многовекового сна, машина завелась. Она все больше дрожала по мере того, как увеличивалась скорость вращения вала. С отчаянным гудением, скрипя, стуча, свистя, издавая что-то похожее на жалобный стон, машина начала работать.
При виде этого невероятного воскрешения инженер (вся жизнь которого была посвящена любовной заботе о различных механизмах) испытал странное грустное чувство. Он без сил опустился на пол, держа лампу в дрожащей руке. Несмотря на покрывавшие его пот, угольную пыль и ржавчину, Аллан Штерн почувствовал себя счастливым, как никогда в жизни.
Он понял, что сейчас не время бездействовать. Нужно успеть еще много сделать. Инженер принялся за работу.
Сначала он убедился, что генератор работает нормально и провода прочно закреплены. Затем бросил в топку еще немного угля и оставил ее дверцу открытой так, что она могла пропускать столько воздуха, сколько было необходимо для поддержания постоянной температуры в топке.
Закончив работу, Штерн возвратился на телеграфную станцию, где его с нетерпением ждала Беатрис. Он вошел, задыхаясь, пошатываясь от усталости, его совершенно черные от угольной пыли руки выделялись на фоне белой медвежьей шкуры.
— Получилось! — крикнул он. — У меня есть электричество… во всяком случае, пока. Так… сейчас попробуем!
Некоторое время инженер стоял, опершись на бетонную стену, возле которой были аппараты. День клонился к вечеру. Лучи заходящего солнца заливали золотой краской горизонт, а над Полисейд поднималась легкая дымка тумана.
Вдруг инженер загадочно улыбнулся:
— Ну что же, попробуем связаться с оператором Эйфелевой башни!
Уже в сумерках он еще раз проверил стоящие перед ним аппараты.
— Я надеюсь, что получится, — пробормотал он, надевая наушники.
Аллан положил руку на телеграфный ключ и отбил несколько точек и тире. Беатрис смотрела на него, не в силах произнести ни слова. В момент соединения контактов появились с легким треском маленькие зеленые искры, подобные крохотным лесным светлячкам.
В своей руке, лежащей на ключе, Штерн опять почувствовал силу и уверенность, столь необходимые человеку в условиях дикой природы. Его глаза странно блестели, дыхание учащалось по мере того, как он погружался в свою работу. Его левая рука лежала на переключателе. Не спеша, переходил он с одних волн на другие: на средние, затем на длинные до полутора тысяч метров, затем на короткие. Он опробовал все доступные аппарату волны.
В наступающей ночи, в пустоте мертвой планеты инженер посылал свой отчаянный зов. Черты его лица стали жесткими.
— Ну как, что-нибудь есть? Хоть один ответ? — тихо спросила Беатрис, положив свою дрожащую руку ему на плечо.
Инженер отрицательно покачал головой и опять быстро застучал ключом. Он вновь бросал в эфир свой зов, в котором слились воедино отчаяние, надежда, предупреждение — последний крик одинокого человека одинокому человеку, последнего нью-йоркца любому другому человеческому существу, которое случайно может услышать его среди руин какого-нибудь города, какой-нибудь страны, «SOS! — шептал зеленый огонек. — SOS!.. SOS!»
Наступила ночь, а они все продолжали звать, ждать, слушать. Двое одиноких людей на крыше огромного небоскреба среди нескончаемых руин молили землю и небо услышать их призыв… Но тщетно!
Прошло еще полчаса. Мрачный, как смерть, инженер продолжал работать ключом.
— Все еще ничего?! — воскликнула наконец Беатрис, которой уже невмоготу стало молчать. — Вы уверены, что…
Она запнулась.
Внезапно далеко под ними, словно из необъятных недр земли, раздался приглушенный треск.
Огромное здание вздрогнуло всеми своими израненными частями, всеми проржавевшими балками. Где-то с грохотом рухнула стена. Сильный шум волной прокатился повсюду, переходя постепенно в шипящий свист.
— Котлы! — в отчаянии воскликнул Штерн.
Он сдернул с головы наушники, встал и схватил девушку за руку.
Когда они выходили из помещения, огромный камень внезапно свалился с небоскреба и пробил перекрытие в нескольких шагах от Беатрис. Увлекая за собой тучи мусора, он продолжал лететь вниз, пробивая этаж за этажом с легкостью пули, выпущенной в газетный лист.
Невыносимый грохот заставил людей зажать уши.
Перекрытие ходило под ними ходуном, подобно хрупкому льду на весенней реке. В самом низу что-то громыхнуло в последний раз, и все замерло.
Они были уверены, что здание вот-вот рухнет, как карточный домик, и придет конец их мучениям. Небоскреб и в самом деле покачнулся, задрожал, но выстоял.
Штерн опять взял Беатрис за руку.
— Пойдемте! Смелее, не бойтесь! — крикнул он.
Эхо от падения последних обломков затихло. Облако пара и дыма медленно поднималось вверх, и ветер унес его в темноту ночи.
— Пожар? — предположила Беатрис.
— Нет! Здесь нечему гореть. Идемте, нам нельзя здесь оставаться. Все кончено!
Молча, с предельной осторожностью, чтобы не провалиться в какую-нибудь дыру, пересекли они шаткое перекрытие.
Для Штерна взрыв был почти бедствием. После двух недель тяжелой работы эта проклятая неудача его разозлила.
Они достигли стены небоскреба. Штерн поднял упавшую лестницу и вновь приставил ее к окну, через которое им предстояло выбираться. Девушка уже хотела поставить ногу на первую ступеньку лестницы, как вдруг громко вскрикнула. Штерн почувствовал, как ее пальцы вцепились в его запястье.
— Что случилось, черт побери?
— Смотрите! Смотрите!
Застыв от удивления и страха, она указывала рукой на восток в сторону Гудзона.
Штерн посмотрел в ту же сторону.
Ему тоже захотелось закричать, но он смог произнести лишь несколько бессвязных слов.
Там вдали, хотя и крохотные, но прекрасно различимые на темном фоне океана, двигались сотни, тысячи маленьких светящихся точек.