Мозаика. Книга первая

10. Отражение вины

— Рада видеть, — Хольте явно была довольна встречей. — Прекрасно выглядишь. Как дела?

Эль-Неренн молча прижала её к себе, закрыла глаза. Постояла так. Отпустила.

— Вижу, что хорошо, — Хольте открыла дверь, помогла спутнице войти в салон. Эль-Неренн сразу узнала — тот самый «Гепард», представительский. Шофёр — он же совладелец компании — улыбнулся, помахал рукой. Похоже, у него много свободного времени.

Кроме Хольте, в машине был Эйзенн — несколько хмурый и неприветливый. Не выспался, предположила эль-Неренн. Врач кивнул ей, через силу улыбнулся и пересел в переднюю часть салона, ближе к водителю. Там же был и четвёртый пассажир — охранник, в мундире сотрудника Министерства юстиции. Он формально приветствовал эль-Неренн и не стал возражать, когда Хольте предложила перейти в заднюю часть салона.

— Есть или пить не хочешь? — Хольте указала на холодильник. — Пользуйся случаем. Здесь много интересного.

Эль-Неренн отрицательно покачала головой. «Эликсир» всё-таки вызывает привыкание — у неё, у Эль-Неренн. Утром настолько захотелось выпить горькой жидкости, что стало невмоготу. Эль-Неренн вроде бы отставила бутылочку подальше, но в один момент обнаружила, что стоит у шкафчика, а во рту постепенно проходит горький привкус.

Вернусь домой — запру в кладовке, в шкафчике с вещами, подумала эль-Неренн. Врач тоже хорош — не наркотик, привыкания не вызывает…

Есть после этого не захотелось. Это было ненормально — только что эль-Неренн испытывала жуткий голод. Последствия вчерашних событий. Пришлось завтракать, силой запихивая в себя еду. Асетт встревожилась — но расспрашивать не стала.

— Где комиссар? — поинтересовалась эль-Неренн, когда в разговоре возникла пауза.

— Остался в Норвене, — пожала плечами Хольте. — Скучный городишко. Сонный, спокойный… Сказал, там у него какие-то дела.

— Эль-Неренн, — задумчиво повторил заведующий клиникой. — Нет, её карточки не сохранилось.

Тигарр приподнял брови.

— Что значит — не сохранилось? Неприятности с архивом?

— Сведения по эль-Неренн были похищены из архива полтора года назад, — спокойно ответил заведующий. — Сожалею, но без официального запроса…

Тигарр молча положил на стол заведующего несколько бумаг. Которые магическим образом отпирали рот многим из тех, кто знал эль-Неренн.

— Публикация подробностей по этому делу может нанести нам большой вред, — заведующий поправил очки. — Все, причастные к похищению, были уволены и лишены звания практикующих врачей. Очень неприглядная история, господин комиссар.

«Господин комиссар». Королевство Норвен усилиями последнего его монарха лет двадцать назад встало перед выбором — утратить независимость или полностью исчезнуть. Теперь, когда Норвен был провинцией республики, о славных и бесславных прежних днях напоминал только дворцовый комплекс на севере города. Ну и надменное отношение коренных жителей к «западным», то, как они говорили со всеми «чужими». Официальным языком Альваретт является Ронно, а здесь на улицах чаще слышишь альвари. И обращения к «чужакам» — всегда формальные, сухие.

— Публикации не будет, теариан. Мне необходимо знать, кто, зачем и куда переправил данные об эль-Неренн.

— Вот его адрес, — заведующий написал несколько слов на карточке, протянул собеседнику. — В последнее время он много пьёт. Говорят, у него не всё в порядке с головой.

— Вы не указали имя.

— У него нет больше имени. Раньше его звали Альваин Эммер эр Рейстан.

Комиссар присвистнул. Чтобы стать членом Великого дома, нужно совершить что-то выдающееся.

Заведующий кивнул.

— Именно. Он был выдающимся эндокринологом. Остальных участников вы вряд ли найдёте — быстро. Кто-то умер, кто-то уехал. Господин комиссар, прошу помнить — эти люди опозорили звание врача.

По указанному адресу упомянутого человека не оказалось. Несколько руэн — и привратник стал гораздо разговорчивее, смог припомнить, куда именно переехал бывший врач.

Однако и там его не оказалось. Альваин несколько раз переезжал — не покидая Норвена, тем не менее. Четвёртый адрес оказался верным.

— Кто там? — голос был слабым, чувствовалось беспокойство.

Комиссар представился.

— У меня нет неприятностей с полицией. Я исправно плачу за апартаменты. Уходите!

— Мне нужно поговорить про эль-Неренн, — негромко добавил комиссар.

Дверь тут же отворилась. Альваин оказался высоким, сутулым, кожа приобрела нездоровый сероватый вид. Судя по запаху и состоянию апартаментов, он действительно прикладывается.

— Не вслух, — прошептал Альваин. Комиссару пришлось собрать всю силу воли, чтобы не поморщиться. Казалось бы, на службе в полиции чего только не нанюхаешься. Он готов был биться об заклад, что Альваин не против иной раз понюхать «ведьминой пыли». Характерный, очень неприятный запах. Сами наркоманы его почти никогда не чуют. — Заходите.

Ну и обстановка…

— Чёрные очки, — Альваин взял с полки для шляп пару очков, надел их. — У вас есть чёрные очки?

— Нет.

— Наденьте, — Альваин протянул ему очки. — Иначе разговора не будет.

Заведующий прав, подумал Тигарр. С головой у бедняги неладно.

— Кто называл меня по имени? — поинтересовался бывший врач, жестом предлагая следовать за ним. Комната была завалена разным хламом, но пропить всё имущество Альваин не успел. Или умел зарабатывать на жизнь, даже лишившись практики.

— Вас?

— Не будьте идиотом. Кто-то называл вам моё имя. Верно?

Комиссар кивнул. Тот, кого некогда звали Альваином, неожиданно довольно улыбнулся, поправил старый пиджак (и зачем он ходит по дому в костюме?) и уселся в кресло. На столе валялось множество пустых жестянок из-под пива. Стояло с полдюжины нетронутых. Альваин указал на них.

— Возьмите, комиссар, — голос его был почти умоляющим. — У меня не бывает гостей. Только клиенты.

— Вас же лишили практики, — комиссар взял жестянку, откупорил. Однако… пиво было очень даже неплохим. Надо запомнить название — варили его здесь же, в Норвене.

Альваин захихикал.

— Знахарствую… можете представить такое, комиссар? У меня Всемирная премия. Единственное, что не смогли отнять. Там, в комнате, на стенке — и лента, и диплом, и медаль. Я всё равно врач, комиссар. Руки у меня трясутся, но голова ещё соображает. Я надеюсь, вы не станете доносить моим бывшим коллегам?

— Вижу, вы и так наказаны, — комиссар отрицательно покачал головой. — Меня интересует эль-Неренн.

Альваин побледнел. Лицо, и так треугольное, ещё больше заострилось. Руки задрожали, он едва не уронил банку.

— Не по имени, — прошептал он. — Никогда, комиссар, не называйте её по имени. Нет, не снимайте очки.

Сам же он снял очки. Глаза оказались воспалёнными, под ними — чёрные синяки.

— Бросьте это дело, комиссар, — продолжал Альваин громким шёпотом. — Передайте своему врагу. Бросьте, и никогда не называйте её по имени.

— Врагу? Почему врагу?

— Вам недолго осталось жить, комиссар, если вы взялись за её дело. Бросьте. Никогда не называйте её имя. Никогда не смотрите в зеркало. Никогда.

Зеркало. Комиссар залпом допил тепловатое пиво и машинально взял ещё одну банку.

— Рассказывайте, — пиво выплеснулось из банки, едва не попав на брюки. — Что ещё за история с зеркалами?

— Не здесь, — Альваин оглянулся. — Она услышит. Она всегда слышит меня дома, комиссар.

Беседа будет нелёгкой, подумал Тигарр.

— Идёмте, комиссар. Здесь, в двух кварталах, есть отличное заведение. Хорошо кормят, и нет зеркал. Подождите в прихожей, я переоденусь.

Эль-Неренн рассказывала одну из множества историй из жизни в поместье — Хольте они немало веселили. Как, впрочем, и саму эль-Неренн. Тери и Мегин, выходки обеих, помогали отвлечься от ощущения того, что она отбывает наказание. Посреди очередного рассказа эль-Неренн замерла на несколько секунд, закрыла глаза. Почти сразу же открыла их, тряхнула головой.

— Что такое? — Хольте удивилась. — Голова болит?

— Нет, — эль-Неренн оглянулась. Разумеется, никого рядом не было. — Показалось, что меня окликнули. Ну вот, она и говорит…

Альваин успел не только переодеться, но и умыться. Во всяком случае, «ведьминой пылью» от него уже не несло. Как и перегаром. Прохожие не обращали внимания на них обоих.

Бывший врач старательно не смотрел на стеклянные витрины, чем всё больше подтверждал опасения комиссара. День коту под хвост, подумал Тигарр. Ручаюсь, денег у него тоже нет. Платить придётся за обоих.

Заведение оказалось на удивление приличным. Альваина здесь знали — сразу же предложили отдельный кабинет, на двух человек. Комиссар ещё больше удивился, когда Альваин извлёк банковскую карточку — значит, сам собирается всё оплачивать.

— Готов поспорить, вы считали меня нищим, — он молча указал официанту на несколько пунктов в меню. — Правда?

Тигарр кивнул.

— Приятно говорить с откровенными людьми. Как вам рассказать, комиссар — покороче или подлиннее?

— Подлиннее, — Тигарр удобно устроился и добыл пачку табачных палочек.

— Простите, — Альваин поджал губы. — Терпеть не могу запах табака, комиссар. Если можно…

Тигарр молча убрал пачку в карман. Запаха он терпеть не может. К себе бы принюхался.

— Это была не моя идея, — Альваин заговорил, только когда подали пиво. — Это Эммарин, да пребудет под Светом. Захотелось ему устроить «сладкую исповедь».

— Что это?

Альваин вновь захихикал — как тогда, у себя дома, неприятно и с призвуком непристойного веселья.

— Вы не знаете? О, это интересно, комиссар. Половина врачей делает это. Другая половина делает, но не признаётся.

Комиссар сухо улыбнулся.

— Что такое индуктивное исследование, знаете? Ну, когда у человека имитируют все фазы цикла по очереди. Должны знать, вы же проходили медосмотр.

Тигарр кивнул.

— У вас есть дети, комиссар? Впрочем, неважно. Вряд ли вы помните. Когда у человека третья, активная фаза… когда мы хотим только одного… кого-нибудь противоположного пола… человека в этот момент нет, комиссар. Инстинкт размножения. В чистом виде. Человек может убить в этот момент, если встать на его пути. Если не дать спариться… вы понимаете.

Комиссара передёрнуло.

— Это нормально, комиссар. Мы такие, какие есть. Думаете, почему эта фаза длится всего лишь несколько минут? Так вот… — Альваин отпил пива, надел очки. Ему явно нравилось рассказывать. — Когда мы наводим третью фазу искусственно, человеку в этот момент очень хорошо. Небольшое отличие от подлинной третьей фазы, совсем небольшое — концентрация гормонов в крови, всего прочего. Страшный наркотик, комиссар. Человек полностью открыт. Никаких защитных механизмов. Понимаете?

— Наркотик правды? — комиссар взглянул в глаза собеседника. Туда, где за стёклами скрывались глаза.

— В точку. Задайте вопрос — получите ответ. Главное, знать, какой вопрос задать. Страшное искушение, комиссар. Все его испытывают. Я «допрашивал» людей… не смотрите на меня так. Я говорю: половина врачей занимается этим. У нас, во всяком случае.

— За деньги?

— Верно, — принесли второе, и Альваин на несколько минут утратил интерес к беседе. При взгляде на то, как тот ест, комиссару стало неприятно. — Родственники, комиссар. Враги, завистники. Долго это не длится: нельзя удерживать третью фазу дольше пяти минут, начнутся необратимые изменения. Но этого хватает. В провинциальных клиниках врачам очень мало платят, комиссар.

Альваин отставил тарелку.

— Эммарин затеял это, — руки его вновь затряслись. — Мы знали, что за девицей какой-то хвост. У неё был сбой цикла… нужно было принимать решение. Обычно мы назначаем восстановительный курс, но иногда женщины сами просят устроить им такой сбой. Это опасно для здоровья, но многим нравится.

Похоже, сегодня я узнаю о врачах много интересного, подумал Тигарр.

— Как вас зовут? — поинтересовался Эммарин.

— Эль-Неренн, — отозвалась альбиноска, не открывая глаз. Всё, как обычно — голос ровный, лишённый эмоций.

— Как ваше настоящее имя?

— Я не должна называть его, — последовал ответ. Эммарин, Альваин и третий участник обследования, Мейснер, переглянулись. Человек не может противиться «допросу». Всегда отвечает.

— Назовите ваше настоящее имя, — потребовал Эммарин, усилив мощность воздействия. Альваин хотел поймать его за руку — усиление могло плохо повлиять на девушку.

Глаза той открылись. Эммарин попятился. Альбиноска улыбнулась… жуткая вышла улыбка, хищная. Но индикация приборов показывала, что эль-Неренн не в состоянии действовать сознательно.

— Назови своё имя, — потребовало существо, говорящее с ними голосом эль-Неренн. — Назовите свои имена, я назову вам своё.

— И вы назвали? — не поверил комиссар своим ушам.

— Да, — Альваина передёрнуло. — Знаете, что такое «второй голос», комиссар? Было что-то вроде этого. Мы не могли противиться. Все потом признались — говорили помимо своей воли. Мы все представились ей.

— Ньер? — Хольте обратила внимание, что девушка отложила книгу, откинулась на спинку и прикрыла глаза. Дыхание её стало ровным и медленным, губы шевелились. — Ты спишь?

Оглянулась. Эйзенн был увлечён беседой; ехать предстояло ещё не меньше часа.

Хольте наклонилась к эль-Неренн, осторожно прикоснулась к её виску… к шее. Спит.

— Вы узнаете моё имя, — прошептала эль-Неренн едва слышно и Хольте вздрогнула. Тогда, в ванной комнате, перед зеркалом, эль-Неренн говорила таким же голосом — чужим, неприятным. — Когда посмотрите в зеркало.

— Вы узнаете моё имя, — ответило существо. — Когда посмотрите в зеркало. Вы видите меня каждый день, — оно захохотало, и трое врачей схватились за уши, до того неприятно это звучало. Существо закрыло глаза, и несколько секунд спустя всем троим полегчало.

— Всё, я завязываю, — слабым голосом объявил Альваин. — Доигрались. Что там, на индикации? Долго ей ещё спать?

— Эльви, — позвал Эммарин. — У нас неприятности. Смотри сюда.

Остальные двое подошли, держась за сердце, к терминалу.

— Великая Матерь, — прошептал Альваин. — Essa плюс. Сбивай, срочно. Выключай, немедленно. Выключай, кретин!

— Нет, — послышался голос. Все трое обернулись. Существо вновь открыло глаза. Повернуло голову в их сторону. Глаза казались серебристыми, полными жидкого металла. — Ничего не трогать. Я не разрешаю.

Альваин молча протянул руку к выключателю… но не успел его повернуть.

— Я знаю, что такое Essa плюс, — пояснил комиссар. Альваин выглядел совсем плохо. Два раза ронял бокал, облил пивом некогда дорогие и красивые брюки.

— Ничего вы не знаете, — Альваин выпил залпом, налил себе ещё. — Даже представить не можете. Нас всех скрутило. Буквально — как стояли, так и упали. Думаю, мы лежали меньше минуты. Знаете, чего я хотел, комиссар? Умереть. Меня словно выворачивало — нет, не в этом смысле. Не только в этом смысле. Оно знало обо мне, комиссар. Знало всё, что хотело узнать. Я чувствовал это.

— «Оно»?

— Это не человек, комиссар. Такие рождаются каждые тридцать-сорок лет. Обычно, хвала Матери, они не доживают до «первой луны». Если доживают — всегда приносят смерть, комиссар. Я изучал это, потом. У меня стало очень много времени.

— Слушайте, перестаньте дрожать. Её здесь нет. Что в ней такого? Кто она, по-вашему?

— Чудовище, — Альваин отставил бокал. — Комиссар, никто не знает, почему рождаются такие. Закон природы, может быть. Может, природа так регулирует нашу численность. Я собирал материалы — за последние триста лет таких было девять. Двое дожили до двадцати пяти лет. Везде, где они жили, происходили войны, эпидемии, катастрофы. Я читал архивы, комиссар. Все признаки совпадают, все приметы. Она — чудовище. Её так и не инициировали, верно?

— Верно, — комиссару очень захотелось встать и уйти. Оставить Альваина с его бреднями одного, здесь. Но он остался. — Не успели.

— Этого нельзя допустить, комиссар, — Альваин снял очки. Налил себе ещё. Сумел выпить, не уронив бокал. — Ни в коем случае нельзя.

— Поясните, чуть позже. Что было тогда — при обследовании? Она проснулась и ничего не помнила?

— Не совсем. Я… не знаю, что на меня нашло. Я хотел сделать ей укол. Ударную дозу, комиссар. Клин клином. Чтобы восстановить нормальный цикл. Может быть, мне удалось бы её инициировать.

— Убить, — поправил комиссар.

Альваин поднял взгляд.

— Да. Убить. Скорее всего, она умерла бы. Там же, на столе. Поверьте, комиссар, всем было бы только лучше.

— Понятно, — комиссару захотелось встать и избить Альваина до смерти. Искушение было таким сильным, что остаться на месте стоило невероятных усилий. — Вы полезли в её тайны, она, так скажем, наказала за любопытство. Только без мистики, Альваин. И вы сразу решили, что она — кем вы её считаете? Посланником Тени? Вы назвали какое-то имя, я не расслышал.

— Если бы вы чувствовали то, что чувствовали мы… Я не объясню вам, комиссар. Вы не поверите. Вы не в состоянии поверить. Не успел я ничего сделать. Только и успел, что взять ампулу. Эти двое ещё валялись. Тут меня и выключило, ещё раз. Когда пришёл в себя, всё прошло.

— За это вас и уволили?

— Ну что вы. Никто ничего не узнал. Что мы, враги себе? Мы поклялись молчать. Никогда ничего не говорить, ни одной живой душе. Но Эммарин проболтался. Они никогда не умел держать язык за зубами.

— Что такое? — Хольте придержала спящую эль-Неренн, когда машина резко затормозила. — Что случилось?

— Подышу воздухом, — отозвался шофёр. — Чуть не заснул, теаренти. Погода, что ли? Никогда такого не было. Пять минут — похожу, подышу воздухом. Мы успеваем?

— До начала два с половиной часа, — Хольте ещё раз посмотрела на эль-Неренн.

— Что с ней? Спит?

Хольте кивнула.

— Ладно, — Эйзенн тоже вышел. — Место спокойное, можно отдохнуть. Что-то и у меня голова закружилась.

— Он был первым, — Альваин дождался, когда официант придёт, заказал ещё пива. Куда в него только помещается? — Это трепло. Не знаю, кому он сболтнул. Там, возле неё, комиссар. Она приказала нам молчать. Сказала, что всё забудет, если мы будем молчать. Что мы ни в чём не будем нуждаться, если никому не расскажем. Мы ещё посмеялись…

Комиссар усмехнулся.

— И что, перестали нуждаться?

— Да, — Альваин опустил взгляд. Губы его задрожали. — Я… у меня было озарение. Открыл и запатентовал три лекарства. Вон, посмотрите, в каждой аптеке — красное сердце, оранжевый квадрат на стандарте. Всемирная премия, комиссар. Я даже подумывал начать частную практику — видели бы вы, кто шёл ко мне, на приём. Я купался в деньгах, комиссар. Всё было. Всё, что хотел. Если бы не Эммарин, я уже был бы личным врачом ан Роан. Смейтесь, смейтесь. Она приглашала меня, сама. Я, Альваин Эммер эр Рейстан, был знаменит. Вам и не снилось, как я был знаменит. И всё кончилось.

— Он нарушил слово, — прошептала эль-Неренн. Хольте наклонилась к ней.

— Кто нарушил, Ньер?

Эль-Неренн открыла глаза. Вместо красных с золотом радужек под веками плескалась ртуть, холодная и яркая.

— Он нарушил слово, — повторила она. — Он нарушил его трижды.

Хольте ощутила, что страх приковывает её к сидению. Взгляд Ньер — той, что была Ньер — пронизывал, смотрел насквозь. От него ничего нельзя было скрыть. Огромным усилием воли Хольте сумела повернуть голову, чтобы увидеть, боковым зрением, что в салоне никого нет. Все трое остальных стояли поодаль от машины.

— Он сам признался, — Альваин наклонился ближе к собеседнику, снял очки. — Не знаю, кому. Не то журналисту, не то ещё кому. Тот, конечно, вцепился — захотел увидеть карточку. Через день он утопился.

— Кто, Эммарин?

— Нет, Эммарин повесился. Через неделю. Журналист утопился. Знаете, шёл по мосту, взял — и спрыгнул вниз, — Альваин вновь захихикал. — Ни с того ни с сего. Так всё и началось.

Тигарр потёр лоб ладонью.

— У меня в апартаментах, комиссар, — прошептал Альваин, наклоняясь над бокалом. — Я собирал. Вырезки из газет. Нас словно прокляли, всех. Всё пошло под откос. Я… наверное, я бы выдержал. Но он пришёл, предложил выкрасть карточку. Я был на мели, комиссар. Я сделал это.

Наконец-то. Тигарр утомлённо потёр виски. В голове гудело.

— Кто предложил выкрасть?

— Не знаю. Не знаю его имени. Знаю, что он представлял дом Рекенте. Вы же знаете эту старую сумасшедшую… с её генетической программой, — Альваин рассмеялся. — Я дал им бумаги. На одном условии.

— На каком же?

— Что они убьют её. Когда получат то, что хотят — убьют. И он согласился. Старуха сама говорила со мной, дала мне слово. Что с ней стало? — неожиданно поинтересовался Альваин.

— С эль… — Альваин едва не поперхнулся. — С девушкой?

— Раз вы здесь, с ней ничего не случилось. Со Старухой.

— Инсульт, — коротко сообщил комиссар. — Вы же читаете газеты.

— Кто-нибудь ещё пострадал? Из её дома?

— Более пятидесяти человек, — сухо отозвался Тигарр. — Много убитых.

Альваин захохотал. Он смеялся так долго, что Тигарр хотел было уже вставать и приводить в чувство этого алкоголика.

— Тоже польза, комиссар. Спасибо. Я не зря старался… нечисти стало меньше. Смешно, правда? Слушайте, я больше не могу. Отдам вам вырезки. Там всё есть. Бросьте это дело. Она слышит вас, когда вы произносите её имя. Она ничего не прощает. Никому. Расстояния для неё нет. Остерегайтесь плохо отзываться о ней, если рядом зеркало.

— Ты обманул меня, — выражение лица эль-Неренн стало злобным. Хольте хотела пошевелиться, что-нибудь сказать — не могла. Остальные так и беседовали снаружи, не обращая ни на что внимания. — Ты предал меня, Альваин.

— Чушь, — комиссар встал. — Многие люди обижали её, если вы об этом. Я несколько раз отправлял её в «зверинец». Сержант, мой помощник, пару раз приложил её дубинкой. Её многие обижали, Альваин, и все они живы.

— Не может быть. Вы с ней знакомы?!

— Я веду её дело. Она свидетель, не обвиняемая. Вот её хотят убить — очень многие.

— Уже началось, — прошептал Альваин. — Если бы вы только видели её… в этом состоянии…

— Видел, — отозвался комиссар. — У меня дома. Она говорила что-то странное во сне, было такое. И ничего страшного. Спасла жизнь человеку.

— Подружиться, — глаза Альваина округлились. — Как я не подумал. Подружиться. Надо было подружиться с ней… чтобы она не подозревала. Чтобы ничего не заподозрила. Она беспомощна, комиссар. Пока в трансе — беспомощна. Запомните это.

— Вы рехнулись, — комиссар встал. — Я должен бы вас арестовать, Альваин, но меня от вас тошнит. Хватит. Заберу эти ваши вырезки — и всё.

— Комиссар, — Альваин понизил голос, заговорил быстро и сбивчиво. — Я никто. Мне никто не поверит. Вам могут поверить. Это — чудовище. Оно, может быть, не тронет вас. Не знаю, почему она вас ещё не убила. Не позволяйте её инициировать. Не позволяйте ей иметь детей. Будут тысячи, миллионы смертей. Я…

Он замолк. Словно его ударили по лицу. Медленно опустил голову. Взглянул на своё отражение в бокале с пивом.

— Отражение. Она слышала, — проговорил он сипло. — Она слышала меня. Каждое слово.

Он совершенно побелел.

— Довольно, Альваин, — комиссар сделал шаг к нему. — Я отведу вас домой. Успокойтесь и выспитесь.

— Нет! — Альваин хотел крикнуть, но вышел хрип. От него пахло страхом — невероятно сильно и отвратительно. — Это заразно, комиссар! Не прикасайтесь ко мне. Вот, возьмите, — он бросил на пол ключ. — Заберите вырезки. В дальней комнате, в шкафу, в углу. Не думайте о ней плохо, комиссар. Не угрожайте ей вслух. Берегитесь зеркал.

— Идите домой, — комиссар отошёл в сторону. Было видно, что ещё чуть-чуть — и Альваин взбесится от страха. — Я позвоню вам позже.

Альваин рассмеялся — звучало это неприятно — кивнул и побрёл наружу. Старательно избегал прикасаться к другим посетителям. Вышел, запрокинул голову — солнце было почти в зените — постоял, закрыв глаза. Ещё раз кивнул и повернул направо, побрёл по тротуару.

Комиссар взял перчатку, осторожно подобрал ключ. Врач окончательно спятил. Или у него с собой несколько ключей от дома? Ладно. Проводить его, забрать вырезки — и возвращаться.

Он едва успел взять ключ, как снаружи послышался визг тормозов, глухой удар, звон стекла и крики.

Тигарр выбежал наружу. Альваин успел отойти всего на десяток шагов. Он лежал, изломанный, в луже крови, у стены здания. Спортивный «Стриж», сбивший его, замер на боку, у тротуара. Водитель упал рядом с бывшей мировой знаменитостью — но был ещё жив.

Эль-Неренн — или кто это был — рассмеялась. Низким, приятным голосом. Повернула взгляд, встретилась взглядом с Хольте. Той стало жутко. Эль-Неренн — то, что было похоже на эль-Неренн — смотрело на неё и знало о Хольте всё.

— Он узнал моё имя, — она вновь рассмеялась. — Ты никому не скажешь, — Хольте ощущала, что обращаются именно к ней. — Ты никому не скажешь, и всё будет хорошо.

Хольте кивнула. Глаза эль-Неренн закрылись и в тот же момент Хольте отпустило.

В ноги и в руки вонзались серебряные иголочки. Хольте ползком добралась до двери, сумела её распахнуть, уселась — так, чтобы ветерок обвевал лицо. Не сразу решилась повернуть голову, взглянуть на эль-Неренн. Та спала — обычный, нормальный сон. Словно почувствовав взгляд, эль-Неренн вздрогнула и открыла глаза. Хольте едва не вскрикнула… но то были глаза эль-Неренн — красные, с золотыми прожилками.

— Заснула, — призналась девушка. — Я долго спала? Мы уже приехали? — она оглянулась.

Хольте покачала головой. От неё пахло страхом… эль-Неренн удивилась. Что случилось?

— Хольте, что случилось? — она прикоснулась к плечу женщины. Та прижала свою ладонь поверх, закрыла глаза.

— Не могу сказать, Ньер. Я обещала не говорить.

Глаза эль-Неренн округлились от удивления. Но задавать вопросов не стала.

— Открой холодильник, — попросила Хольте слабым голосом. — Вон ту бутылочку. Да, давай всю.

— Ты уверена? — эль-Неренн чувствовала себя неловко. Хольте никогда не пила крепкие напитки, да ещё днём. Да ещё на службе.

— Вполне, — Хольте сняла крышку, сделала несколько глотков. Закрыла бутылку, достала из кармана несколько таблеток (запах был неприятным), бросила в рот.

— Никакого запаха, — пояснила она. — Мелкие секреты полиции. Любой запах отбивают.

Эль-Неренн рассмеялась и, наклонившись, прижала Хольте к себе. Так они и сидели ещё минуты три, пока остальные не вернулись.

Когда её привезли вечером в поместье, эль-Неренн ощущала себя полностью вымотанной. Странное выражение лица Хольте. После того, как она глотнула гихоири — картофельной водки, распространённой в Альваретт и Тессегере — бывшая охранница замкнулась. Не желала говорить, что испугало её. Несколько раз украдкой глядела в глаза эль-Неренн. Я что-то сказала во сне, поняла эль-Неренн. Что-то неприятное. Надо было извиниться.

Судебное заседание длилось часа полтора. Истец, Виккер Стайен, отозвал свой иск и принёс извинения ответчице — эль-Неренн — которую было заподозрил в том, что она, в нарушении закона, пыталась пробраться, переодевшись, в его поместье. На том всё и кончилось. Суд обязал Виккера выплатить в пользу эль-Неренн солидную компенсацию — и дело было закрыто.

Смешно. Виккер нашёл способ помочь ей, эль-Неренн. Ясно, не через третьих лиц. Виккер вручил эль-Неренн, со скорбным выражением лица, банковскую карту — ещё там, в зале суда. Пятьдесят тысяч руэн. Можно и книжек теперь прикупить. В первый же отпуск так и сделаю, решила эль-Неренн. То есть — через три дня, в субботу.

— Что ты натворила? — поинтересовалась Тери, когда эль-Неренн, после ужина, задержалась вместе с остальными, в общем зале.

— Я? Натворила?

— Ну, тебя же забрали в полицию. Сегодня утром.

— Тери, я тебе сейчас голову оторву, — пообещала эль-Неренн, без особой злости. Точно, горбатого могила исправит. Тери воодушевилась.

— А что? Я одна, что ли, видела? Инни, скажи…

— Я не видела, — быстро проговорила Инни, покраснев. — Я ничего не видела, Тери, не надо.

«Огонёк» фыркнула.

— Не в полицию, а в суд, — пояснила эль-Неренн и ощутила, как все взгляды обратились на неё. — И не мечтайте. Меня с кем-то спутали, оправдали и выплатили компенсацию.

— Тебя с кем-то можно спутать? — насмешливо поинтересовалась Тери.

— Компенсацию! — Мегин тут же возникла рядом. — Ньер… Нье-е-е-ер… Займи мне сотню, пожалуйста. Ну что тебе, жалко? Я отдам, отдам! Через неделю нам выдадут жалованье — всё отдам.

— Не вздумай, — Риккен шепнула — недостаточно тихо, чтобы Мегин не услышала. — Не отдаст.

— Это когда я не отдавала? — возмутилась судомойка. — Отдам, Ньер. Вот, при всех обещаю — отдам шапочку на неделю, если не верну.

Интересно. Как будет выкручиваться, если не отдаст?

— Ладно, — кивнула эль-Неренн. — В субботу поговорим.

— Спасибо! — Мегин обняла альбиноску… та ощутила сильный запах «эликсира» и лаванды. Зачем Мегин пьёт эту горькую гадость? — Пойду-ка я немного отдохну… — Встала, некоторое время смотрела на пятерых мужчин — они с интересом следили за тем, что происходит на женской половине — и, не торопясь, покинула общий зал.

— Она от тебя теперь не отстанет, — предупредила Риккен. — Зря ты, Ньер.

Грузчик, Тарви — рослый, широкоплечий, симпатичный, но не сильно блещущий умом (по словам Тери) — поднялся, не сказав ни слова, и ушёл. В ту же дверь, что и Мегин.

— Куда это он? — подумала вслух эль-Неренн.

— Кто? — не поняла Тери. — Тарви?

Эль-Неренн кивнула.

Первой рассмеялась Тери. Инни присоединилась к ней, затем — Риккен.

— Я выиграла, — сообщила Тери, толкнув Инни локтем. — Она думает, что ушки — только, чтобы слушать…

— Ты проиграла, — возразила эль-Неренн. — Инни, не забудь забрать выигрыш.

— О! — Тери наклонилась над столом, глаза её горели. Проигрыш её, похоже, не огорчил. — Расскажи, Ньер. Кто он? Мы его знаем? Да ладно тебе… Тимо, отойди, ты её смущаешь.

Тимо, презрительно скривившись, встала, забрала свои книги и уселась за самый дальний от камина стол.

— Вы его не знаете, — на душе неожиданно заскребли кошки. — Это было четыре с половиной года назад и не здесь.

— Ну расскажи, как это было… я вот помню, как это было в первый раз… — глаза Тери заволокло туманом, ненадолго. — Преле-е-естно…

— Не расскажу, — эль-Неренн помрачнела. — Это тебя не касается.

— Ты с ним больше не была?

— Он умер, — сообщила эль-Неренн, вставая из-за стола. Тери отшатнулась, заморгала. — На следующий день. Его зарезали. Больше у меня никого не было. И пока не найду тех, кто убил его, ко мне никто не прикоснётся, Тери. Ещё вопросы?

Риккен опустила голову. Тери отвернулась, Инни отошла в сторону. Эль-Неренн молча направилась к выходу из зала. В свою комнату.

Взглянула на своё отражение. Провалиться Тери, с её любопытством. Так-так… Сцену, подобную сегодняшней — встаёт и уходит Мегин, минуту спустя — кто-нибудь из мужчин — эль-Неренн видела не раз. Как это Мегин умудряется очаровать их всех? Остальным девушкам это не удаётся.

Эль-Неренн помотала головой. И ладно. Пусть кто угодно «гладит ушки» кому угодно. Воспоминания. Неприятные и приятные одновременно, тёмные и светлые воспоминания.

Грейвен… Непохожий на ту уголовную компанию, среди которой приходилось жить в то лето. Два или три раза эль-Неренн выполняла разовые поручения по его рекомендациям.

«Завтра, Ньер… Вот адрес. Думаю, они возьмут тебя на работу. Я поручусь».

Она прикоснулась к его щеке. Он усмехнулся. Ей нравилась его улыбка.

«Сложи пальцы вместе… правильно. Вот сюда, на затылок. Нет, только на затылок. Всем можно, поверь…»

До того момента эль-Неренн доводилось отбиваться от любителей прикоснуться к её голове. Отбиваться удавалось неплохо. Были и сломанные руки, и выбитые зубы. Её быстро оставили в покое. Если её «неприкосновенность» и считалась недостатком, у эль-Неренн были и достоинства. Например, она не выдавала чужие тайны. Всегда держала слово. Всегда умела рассмешить, знала много песен.

«Всё. Смотри мне в глаза. Просто смотри. Медленно придвигай голову, медленно… пока не почувствуешь жар. Дыши медленно».

Это было как тёплая волна — от затылка, к которому прикасались его пальцы — по всему телу, и, через правую руку — наружу. Ушла усталость, всё стало казаться более приятным и терпимым. Он улыбался… она видела всё, словно в дымке, но улыбку помнила. Помнила, как голова закружилась, как её повлекло куда-то, в тёплые и вязкие глубины. Но при этом осознавала всё окружающее — Грейвен осторожно отпустил её, поднял на руки, перенёс на кровать, прикрыл покрывалом.

«Я приду завтра, Ньер».

Завтра не было. Точнее, было, но не для него. Ей сказали, утром — когда она не дождалась Грейвена в условленном месте. Она не увидела тело — то было прикрыто, когда полиция переносила его в машину. Сказали, что его разрезали на части, зверски — но ничего не взяли. Даже денег…

…Эль-Неренн отняла ладони от лица. Те были мокрыми.

Встала, подошла к зеркалу. Она пришла по тому адресу — там жили родственники Грейвена. Ей указали на дверь. Не сказали, где его похоронили. Кто станет говорить такое бродяге с улицы? Кто она им?

Взглянула в глаза отражению. Ничего.

— Я найду их, Грейвен, — эль-Неренн нехорошо усмехнулась. — Я их найду. Обещаю.

Пауза… эль-Неренн не помнила, как это случилось. Помнит только, что очнулась в ванной, с пустой бутылочкой «эликсира» в руке. Во рту была знакомая горечь, возвращались ощущения, пришедшие той ночью. И стало страшно.

— Я схожу с ума? — спросила эль-Неренн у отражения. То не ответило. Плохо дело… когда пьёшь это, не осознавая, когда сознание на этот момент омрачается. Надо подойти к врачу. Срочно. Похоже, Ньер, ты всё-таки сошла с ума. Хуже нет, когда что-то делаешь, не отдавая себе в этом отчёта.

Она посидела на кровати, подождала, пока пройдёт паника и страх. Только не в клинику для душевнобольных. Только не так. Прошло несколько секунд, и паника показалась абсурдной. Эль-Неренн не впервые задумываться так, что не всегда отчётливо помнит, что и зачем делала. Но потом — вспоминает всё. И сейчас — эль-Неренн вспомнила, как посидела у шкафчика, в котором стояла злосчастная бутылочка. Сдвинула в сторонку ту самую коробочку с таблетками, средством для печени. Коробочка ещё упала, прислонилась к стенке полки. Эль-Неренн быстро подошла к шкафчику, открыла.

Точно. Всё так и лежит. Вопрос только, зачем пить это — чтобы испытывать «ощущение присутствия»?

Надо подойти к врачу и сказать. Что у настойки есть побочные действия, что лучше использовать что-то ещё.

Врача не было на месте. Эль-Неренн постучала — не откликаются. Прикоснулась к ручке двери.

Дверь отворилась. Не вполне осознавая, что делает, эль-Неренн вошла в «больницу». На столах пусто. Лекарства уже расставлены по шкафчикам, потенциально опасные — заперты в сейф. Пахнет настоем — «эликсиром» — и лавандой. Провалиться — опять лаванда. Мегин? Почему повсюду мерещится Мегин?

Стук двери. Хантвин, отчего-то мрачный, вошёл, с размаху закрыл дверь.

— Что вы здесь де… — начал он, когда эль-Неренн обернулась. Врач замолк на полуслове. Смотрел в глаза девушки, не отводил взгляда. Та, удивлённая такой реакцией, медленно подходила. Когда оставалось три шага, врач, неожиданно для эль-Неренн, прикрыл ладонями глаза.

— Стойте, — прошептал он. Страх. Эль-Неренн уловила, что врач испуган. Испугался её самой, только что. — Стойте, прошу вас. Кто сказал вам?

«Кто сказал мне что?» — чуть не спросила эль-Неренн, но сдержалась. Врач вёл себя более чем странно. Он застыл на пути между ней и дверью, надо чуть-чуть переместиться — чтобы можно было сбежать. Запах страха усиливался.

— Нет, — голос Хантвина стал умоляющим. — Прошу, подождите. Я скажу им. Они заплатят вам. Умоляю, не говорите. Не говорите ни слова.

— О чём — о таблетках? — до эль-Неренн стало доходить, что имеет в виду врач.

Хантвин… упал на колени.

— Я не хотел, — зашептал он. — Не хотел, теаренти. Я не знал, что там яд. Я не хотел её смерти, но меня не слушали. Они убьют меня, если только узнают.

— Давно вы поите госпожу ядом? — эль-Неренн сама удивлялась своему спокойствию.

— Пятый месяц, — врач низко опустил голову. — Умоляю, поверьте. Я не хотел её смерти.

— Скажите ей, — предложила эль-Неренн. Врач поднял взгляд, вид у него был ошеломлённым.

— Кому, теаренти?

— Госпоже. Она уже догадывается. Скажите сами, пока не поздно.

Хантвин просветлел лицом.

— Да, теаренти. Вы правы. Кто сказал вам — Сверанте?

— Девушка из аптеки? — врач кивнул. Эль-Неренн кивнула в ответ.

— Я пойду, теаренти. Пока ещё не поздно.

— Подождите, — эль-Неренн указала на шкафчик, занятый бутылками с «эликсиром». — Что вы добавляете туда?

Челюсть врача отвисла.

— Вы… Вы знаете всё, — заключил он. — Вот это, — он бросился к сейфу, некоторое время рылся в нём, извлёк пластиковую ампулу. — Она передала мне. Прошу, подтвердите, — он шагнул к эль-Неренн, та молча отступила на шаг. Врач замер. — Прошу, теаренти. Подтвердите, что я сознался. Сам сознался.

Эль-Неренн кивнула. Врач выпрямился, вернулся к сейфу, запер его. Эль-Неренн не двигалась.

— Закройте, — врач положил ключ на стол. — Не думаю, что я сюда вернусь. Спасибо, теаренти.

Едва он ушёл, эль-Неренн бросилась к шкафчику с настоем. Вынула все бутылки. Приоткрыла каждую, отобрала те, от которых слышался запах лаванды. В спешке чуть не уронила одну. Через три минуты она вылила в раковину содержимое всех «приправленных» бутылочек. Оставила их все в раковине — выливала в перчатках, трудно будет понять, кто это сделал.

Вышла, заперла дверь. Поблизости — никого. Поднялась на второй этаж — охранники не стали задерживать, но один из них сообщил:

— Госпожа занята. Теариан Хантвин у неё в кабинете. Прошу подождать в коридоре.

— Вас просят войти, — охранник подошёл к эль-Неренн, замершей у стены. Странно. Хантвин не выходил из кабинета. Впрочем, оттуда может быть больше одного выхода.

— Входите, эль-Неренн, — позвала Веранно.

Эль-Неренн замерла на пороге. В комнате пахло неприятно… страхом Хантвина. Болезнью… это уже Веранно. Чем-то ещё. Многими эмоциями, здесь не так давно их было много.

— Присаживайтесь, — указала хозяйка дома. Выглядела Веранно неважно. И не только из-за своей болезни — отравления? Эль-Неренн поклонилась, но осталась стоять. Пока не прикажут дважды, садиться нельзя.

— Присаживайтесь, — Веранно тяжело опустилась напротив. — Я плохо себя чувствую, эль-Неренн, и не только из-за яда. Когда вы узнали?

— Про яд — час назад, госпожа. Теариан Хантвин сказал мне.

Веранно была ошеломлена.

— Сказал — вам?!

— Да, госпожа. Он был очень испуган. Испугался, когда увидел меня в «больнице»… простите, у себя в кабинете.

— Вы помните, что именно он сказал?

— Да, госпожа. Я могу повторить разговор слово в слово.

Веранно кивнула. Эль-Неренн воспроизвела беседу. Её хозяйка закрыла ладонями лицо, и некоторое время сидела так.

— Хантвин Кеммен эс Эверан умер пятнадцать минут назад, — сообщила она, не отнимая ладоней. Эль-Неренн встала. Она побледнела, хоть это и не каждый смог бы заметить. — Думаю, он выпил яд, прежде, чем войти сюда. Не рассчитал времени действия. Подойдите сюда, пожалуйста.

Эль-Неренн чувствовала, что ноги плохо её слушаются, но повиновалась. Веранно открыла дверь в соседнюю комнату. Там, прямо на полу, лежал Хантвин. На лице его застыла боль. Эль-Неренн опустилась на колено перед покойником, прижала ладони ко лбу и медленно произнесла:

— Vessian el an Vorgh Sievi.

Выпрямилась и отвернулась. Здесь сосредоточились все запахи — страха, смерти, чего-то ещё. Комок встал в горле.

— Простите, госпожа, — эль-Неренн вернулась в кабинет. Несколько секунд казалось, что её вот-вот стошнит. Наконец, она сумела совладать с комком в горле. Веранно заперла дверь и присела на соседний стул. — Я не думала, что он… что он мёртв. Я ещё помню его живым.

— Он сказал, что благодарен вам, эль-Неренн. Теперь я понимаю, за что.

Альбиноска встала и молча поклонилась.

— Он не успел назвать тех, кто готовил мою смерть, — Веранно выглядела осунувшейся. — Я хочу, эль-Неренн, чтобы вы помогли мне. Я не могу заставить вас. Я могу только попросить.

Эль-Неренн молча смотрела ей в лицо. Не в глаза.

— Никто ничего не должен знать. Завтра я объявлю, что Хантвин покинул поместье, выполняя моё поручение. Меня не будет в поместье завтра и послезавтра. Думаю, что вас могут попросить войти… в число заговорщиков. Я предполагаю, кто это может быть. Но не имею доказательств. Если мои предположения верны, многим людям грозит смерть. Я прошу помочь мне.

Эль-Неренн думала. Влезать в подобные дела — хуже не придумаешь. Споры из-за наследства, денег — власти, в конечном счёте — сплошь да рядом выливаются в кровавые войны.

— Хорошо, госпожа, — она кивнула. — Если меня попросят… поучаствовать, я не стану отказываться.

Веранно встала и поклонилась.

— Помните, эль-Неренн. Хантвин уехал. Завтра утром я попрошу теарин Леронн взять на хранение ключи от его кабинета и сейфов. Сейчас вы вернётесь в его кабинет и запишете, что именно лежит в его сейфе. Вот камера, — она протянула небольшую пластиковую коробочку. — Чтобы снимать, нажимаете вот сюда. Здесь объектив. Постарайтесь, чтобы в кадр попали все полки, в шкафах и сейфе. Вот код сейфа, — она написала несколько цифр на клочке бумаги. — Когда закроете сейф, наберите второй код, вот этот. Должна будет загореться красная лампочка — на задней стенке сейфа. Не снимайте перчатки.

Эль-Неренн кивнула.

— Сразу же возвращайтесь ко мне. Если по пути встретите кого-нибудь, кроме охраны — возвращайтесь в свою комнату. Камеру и ключ держите при себе.

— Я справлюсь, госпожа.

— Не зажигайте свет ни в коридоре, ни в кабинете Хантвина.

— Что делать с этим? — эль-Неренн протянула пластиковую трубку с белым порошком внутри. Веранно осторожно взяла её, поднесла к носу.

— Думаю, это «ведьмина пыль», — предположила эль-Неренн. — Немного похожа по запаху.

— Вы употребляли наркотики?

— Два раза, госпожа. Четыре года назад. С тех пор — ни разу.

Веранно встала, взяла эль-Неренн за руку.

— Верните это в сейф, эль-Неренн. Идите. Помните — ничего не произошло, всё должно идти, как идёт.

До полуночи оставалось двадцать минут, когда эль-Неренн выскользнула из «больницы», тихо заперла дверь за собой. Прислушалась. Вроде бы никого. Но пол под ногами — и там, где его украшали ковры, и во многих других местах — позволял передвигаться бесшумно. Эль-Неренн скользнула, словно призрак, к лестнице на третий этаж — к кабинету Веранно…

…и едва не столкнулась нос к носу с Хейнритом. Сын госпожи был явно навеселе. Повезло: будь он трезв, наверняка почуял бы чужое присутствие — эль-Неренн нервничала. А так — прошёл мимо, двигаясь менее чем уверенно. Эль-Неренн потянула носом и поморщилась. Что за гадостью он напивается!

Только собралась двинуться дальше и вновь везение — на этаже появилась теарин Леронн. Старшая двигалась быстро, явно опасалась, что её заметят — и тоже не обратила внимания на эль-Неренн, прижавшуюся к стене, за углом, на лестничном пролёте. Впрочем, в облаке того, что оставлял после себя Хейнрит, что-то почуять было бы затруднительно.

Эль-Неренн выглянула на этаж. Никого. Похоже, Веранно намеренно приказала охране не патрулировать этаж. Стук. Едва слышный стук — за поворотом, по правую руку. Что это вы забыли, теарин, у хозяйского сына? В гости пришли? Уместно ли в столь поздний час?

Похоже, уместно. Дверь открылась, и Леронн впустили внутрь. Очень хорошо. Надеюсь, госпожа знает, кто посещает её сына.

Эль-Неренн впустили сразу — стоило один раз тихонько стукнуть в дверь.

— Вас заметили? — спокойно поинтересовалась Веранно. Она успела переодеться в выходную одежду.

— Никто из них, — ответила эль-Неренн прежде, чем успела подумать.

— Я знаю, — спокойно ответила Веранно. — Знаю, что теарин Леронн иногда посещает моего сына. Не беспокойтесь, эль-Неренн, это для меня давно уже не тайна.

Эль-Неренн молча поклонилась и протянула ключи и камеру.

— Спасибо, эль-Неренн, — Веранно прикоснулась к её щеке. — Будьте осторожны. Идёмте, проводите меня — я уйду через парк.

Они двигались во тьме, медленно — по тесным коридорам, узким спиральным лестницам в толще камня; казалось, что это они были заговорщиками, ночными ворами, замыслившими недоброе. Три или четыре раза Веранно оступалась — эль-Неренн успевала подхватить её. Ступени под ногами слабо фосфоресцировали, но лучше бы этого света не было вовсе.

Веранно жестом приказала оставить её, когда они миновали три аллеи в парке. Двое людей отделились от деревьев, подошли к Веранно — телохранители? Меньше чем через пять минут эль-Неренн осталась одна.

Сумасшедший день. Длинный день. Поездка, странная сонливость, одолевшая её в машине, испуг Хольте, представление, разыгранное на судебном заседании… и теперь ещё вот это.

Шорох. За деревьями. «Эликсир» обостряет органы чувств. Вероятно, в иное время эль-Неренн ничего бы не услышала. Сейчас же она сделала ещё несколько шагов, словно ничего не заметила, а потом резко развернулась и перепрыгнула низенькую живую изгородь.

И едва не споткнулась о человека. Тот рванулся было бежать, но эль-Неренн поймала его за рукав. Пока они падали наземь, эль-Неренн успела узнать неожиданного спутника.

Мейсте.

Она поднялась на ноги. Мейсте остался сидеть на земле, прямо на траве. Он поднял взгляд… и эль-Неренн стало не по себе. Ещё раз.

— Теаренти, — голос Мейсте выдавал отчаяние. — Не говорите, что вы видели меня. Я не нарочно. Меня заставили, заставили.

О Великое Море… Эль-Неренн с трудом удержалась, чтобы не застонать. Мало ей врача, да пребудет под Светом?!

Она уселась, прямо перед Мейсте (трава сухая, испачкаться не должна). Молча взяла его за руку. Он поднял взгляд и почти сразу же опустил его вновь.

— Что тебя заставили делать? Кто?

— Я не знаю, кто, — Мейсте готов был разрыдаться. Эль-Неренн вздрогнула. «Пятнышки». Те, что она видела тогда ночью — вначале в зеркале, потом — на себе самой. Такие же проявлялись на лице и руках Мейсте. — Я никогда не видел её.

Её.

— Что тебя заставляли делать?

— Картины, теаренти. Статуэтки. Брать одни, ставить другие. Сегодня она должна была прийти, забрать. Но не пришла. Теаренти, — он сжал её руку, сжал больно. — Помогите мне, пожалуйста. Она сказала — всё расскажет, если я проболтаюсь. Всё расскажет госпоже.

Да. За воровство полагалось суровое наказание. Если очень не повезёт, Мейсте лишится правой руки.

— Где ты держишь всё это?

— В своей комнате, — Мейсте вновь опустил взгляд. Эль-Неренн поднялась, заставила Мейсте встать.

— Пригласи меня в гости, — она отряхнула одежду. Несколько полосок — от сломанных веток. Всякий почует, что она была в парке. И не страшно.

Мейсте оторопел.

— Ч-ч-что, теаренти?

— Пригласи меня в гости. Я должна увидеть всё это. Тогда я смогу помочь тебе.

Мейсте молча стоял, глядя перед собой в землю. Эль-Неренн присела перед ним, взяла за руки, заглянула в глаза. Улыбнулась.

— Только не говори, что к тебе никогда не заходят девушки.

— Заходят, — прошептал Мейсте еле слышно.

— Вот и пригласи. Чем я хуже? Мне холодно, Мейсте. Я не могу стоять здесь всю ночь.

— Вы не хуже, — Мейсте поднял взгляд. — Приглашаю вас, теаренти. Приглашаю вас в гости.

— Жди меня у входа на мужскую половину, — посоветовала эль-Неренн. — Иди. Я вернусь в дом чуть позже.