Когда мы прибыли в участок, нас со Стэном и мистером Сойером сунули в обезьянник, а все еще закованного Айс Куба сразу же потащили на допрос.
— Это потому, что он — чёрный! — Авторитетно пояснил я сокамерникам, сидя на «шконаре» и вытянув перед собой сильно ноющую, горящую огнем — шок-то прошел! — ногу.
— Нам бы пацана врачу показать! — В очередной раз попытался телохранитель вселить разум в местных копов.
— Потерпит! — Отмахнулся какой-то усач.
— A.C.A.B! — Проскандировал я. [All Cops Are Bastards]
Народу из соседних камер понравилось, и они подхватили скандирование. Копы сделали вид, что не заметили. Спустя минуты три шумовой терапии, дверь в конце коридора — она ведет из обезьянника в «цивильную» часть — пискнула зуммером, и впустила пиджачно-дипломатного лощеного незнакомого гайдзина, которого сопровождал очень такой грустный полицейский капитан.
— Тише, Иоши-кун! — С улыбкой, перекрикивая шум, попросил меня адвокат — а кто это еще может быть? — Мы ведь не хотим, чтобы полиция Нью-Йорка пришила вам оскорбления?
Арестанты притихли.
— Оскорбления? — Сделал я удивленное лицо: — Разве запрещено публично выражать любовь к котам? All Cats Are Beautiful! — Расшифровал я аббревиатуру безобидно.
Народ заржал, копы поморщились.
— Меня зовут Пол Андерсон, я — ваш американский адвокат! — Ухмыльнувшись, представился новый персонаж: — Твои родители прибудут утром, Иоши-кун. С ними прибудет твой лечащий врач, Сугавара-сенсей.
— Это хорошо! — Одобрил я: — Но мне бы в больницу, болит рана огнестрельная!
— Что?! — Наконец-то заметил повязку адвокат и заорал на капитана: — Какого черта мой раненный клиент сидит в камере вместе со своим помощником (вот кто Стэн по должности!) и телохранителем? Разве их в чем-то подозревают?
— Мистер Сойер убил двоих, — Не поддался капитан.
— Двоих вооруженных, покушавшихся на массовое убийство, бандитов! — Указал я на важные нюансы: — Полностью тем самым исполнив свои прямые служебные обязанности! А музыканта Айс Куба, который основной жертвой покушения и был, сейчас допрашивают!
— Вас тоже допросят, — Поведал капитан.
— Но моего подзащитного допрашивать будут в больнице! — Безапеляционно заявил адвокат: — Равно как и остальных моих клиентов — уверен, у них шок и много незаметных на первый взгляд повреждений.
Капитан поморщился, и они с адвокатом покинули помещение. Спустя минуты три вернулись, уже с вооруженными носилками медиками. Меня уложили на них, и, под овации арестованных, вынесли из участка и погрузили в карету «скорой». Стэна и телохранителя упаковали в одну из полицейских машин, которые будут нас сопровождать. А вот и Айс Куб — очень грустный и насупленный, но уже без наручников — его тоже погрузили в полицейскую машину, ко мне залез адвокат, и кортеж тронулся по улицам города.
— Расскажи, как все было? — Пока фельдшер мерил мне давление, попросил адвокат.
Умолчав только о коллективном употреблении психоактивных веществ, рассказал все как было — а чего мне?
— В Америке — очень много опасных людей и неблагополучных районов, — Вздохнув, «открыл мне глаза» адвокат.
— Я уже понял, — Кивнул я: — А можно мне таблетку какую-нибудь на тему обезболивания? — Попросил фельдшера.
— Извини, у меня прямой приказ ничего не делать без указания лечащего врача, если ты не потеряешь сознание, — Покачал он головой.
— Возьмете под защиту Айс Куба? — Попросил я адвоката: — Он — чернокожий, только-только выбравшийся из нищеты музыкант, поэтому едва ли у него есть нужные юридические мощности.
— Потребуется немного доплатить, — Не стал стесняться адвокат.
— Само собой! — Не удивился я: — Как только приедем, я поговорю со Стэном — он у меня кошельком работает.
— Вот оно что! — Хохотнул довольный мистер Андерсон.
— А это вы за наши авторские права воюете? — Поинтересовался я.
— Верно! — Кивнул он: — Я — глава юридического отдела американского филиала вашей семейной фирмы.
— Приятно, когда рядом свои! — Оценил я.
В больнице меня отвезли в операционную, поставили укол, от которого боль прошла, мозг заволокло теплой, беззаботной пеленой, а меня потянуло в сон. Вы серьезно школьника морфием колите?! Ногу размотали, промыли снова, зашили выходное отверстие — там прямо лохмы висели — и поведали, что ближайшие пару недель мне придется провести в инвалидной коляске. Когда рана зарубцуется, можно будет пересаживаться на костыли. Отстой! Дальше меня на каталке увезли в шибко шикарную палату, уложили на кровать, и я вырубился.
Сначала прибыли напуганные дедушка с бабушкой и Хэруки и слегка волнующаяся за меня Кохэку — не то чтобы она меня ненавидела, просто уже выявила закономерность: треш творится, Иоши выживает. Так чего нервничать? Меня пообнимали, расцеловали, потребовали подробностей. За окном светало, поэтому я нашел в себе силы выдать им отчет. Дед пообещал копам кары земные и небесные, и я снова отключился.
Следом приехали родители с Чико. Снова обнимашки-целовашки, рассказ, и батя, поблескивая очками, покинул палату — отправился, так сказать, сворачивать местным кровь. Спать уже не хотелось, поэтому вкусно пообедал — лакшери-больница же, кормят как надо! Получив мое разрешение, мама сходила в коридор и вернулась с пятком японских журналистов. Нужно успокаивать соотечественников! Мне помогли сходить умыться и причесаться, уложили обратно, и я на камеры рассказал, что я жив, здоров, не имею претензий к Айс Кубу, но имею их к полиции Нью-Йорка. Не погружаясь в подробности, поведал о скором судебном процессе и поклялся, что на моей активности рана не скажется — «Догвилль» можно и сидя в коляске снять. Пообещав первого сентября прийти в школу на своих ногах, выгнал журналюг.
До вечера общался с родными — увы, сегодня ночью они полетят обратно. Когда солнышко за окном почти скрылось за высотками, в сопровождении охраны и камер, прибыли лично Джордж Буш-старший с женой и нашим послом — Муратой Рёхэем. Они вручили мне цветы, выразили всяческое сочувствие, мы с Бушем пришли к выводу, что в свете новых событий ужин в Белом Доме придется отложить до лучших времен — и хорошо, мне ему один черт сказать нечего. Все равно тут рулит «дип стейт», а президент, так сказать, частично бессилен. Помимо этого, глава США пообещал держать мою ситуацию под личным контролем, и высокие гости нас покинули.
— А там, между прочим, война в Ираке началась! — Ехидно заметил я: — И ему бы в минобороны сидеть, планировать вторжение и сладкие распилы бюджета, а пришлось сюда ехть!
— Мне он показался неплохим человеком, — Заметила мама.
— Не верь гайдзинской улыбке, — Отмахнулся я.
В больнице меня продержали три дня, после которых за казенный счет (за счет штата Нью-Йорк — ко мне приходили мэр и начальник полиции штата, которые признали за мной право подать на конкретный участок в суд и подарили кучу всякой сувенирки — включая сильно уменьшенную копию Статуи Свободы) отправили первым классом обратно в Калифорнию. Боль в прострелянной ноге сменилась зудом, а повязки в ежедневном режиме менял Сугавара-сенсей, который на основном месте работы взял отпуск за свой счет, и останется со мной до момента, пока рана не перестанет требовать профессионального ухода. В деньгах не потеряет точно, так что совесть чиста.
По телеку уже привычно показывали всяческие митинги — и в США, и в азиатских странах, и даже в Москве! Народ-то за меня реально перепугался! Кроме того, кто-то (Стэн) слил журналюгам подробности нашего, так сказать, задержания, поэтому визг поднялся до небес — конкретно в Нью-Йорке дошло до вялых перестрелок с чернокожими. В нашей маленькой группе оказались одни меньшинства — единственный белый Стэн считается евреем со всеми причитающимися. Вывод? Копы — гребаные расисты!
Прибыв в Калифорнию, пересел в коляску, и Хэруки покатила меня к выходу. Само собой, наперерез кинулись журналюги. Не дав мистеру Сойеру (который получил огромную премию и скоро получит «висюльку» от японского премьера) разогнать акул пера и камеры, толкнул речугу:
— Расизм — это ужасно! Но хуже него может быть только бессмысленное насилие! Я бы хотел обратиться ко всем афроамериканцам: пожалуйста, перестаньте стрелять друг в друга! Делая это, вы играете на руку властям, позволяя им выставлять вас рассадником преступности и почти животными! Black Lives Matter! — Подарил черным братьям боевой лозунг: — Очень прошу вас — помогайте друг другу! Объединяйтесь, но не в банды, а легальные общественные организации, которые будут бороться за улучшение жизни всего чернокожего населения США! Если у вас по соседству живет талантливый чернокожий ребенок, всей коммуной позаботьтесь о его образовании — и, когда он вырастет достойным членом общества, сможет позаботиться о своих братьях!
Не поможет, но главное прозвучало: «белые хотят, чтобы вы шмаляли друг в друга побольше!». Теперь остается ждать последствий, если они, конечно, будут.
— Иоши-кун! — Когда Стэн вкатил меня в съемочный ангар, пискнула одетая в меховое манто (у нас тут прохладно, а на ней — съемочный наряд) Николь Кидман и кинулась меня обнимать.
Неожиданно, но, надо признать, очень приятно!
— Трогательно! — Когда она отстранилась, признался я: — Но я жив и относительно здоров. В сентябре в школу пойду!
— Это замечательно! — Порадовалась за меня мисс Кидман.
Подошел проксирежиссер, посочувствовал, и мы пошли — поехали осматривать ангар. Большую часть бюджета «Догвилля» отожрала куча камер, установленная со всех сторон. Монтировать замучаюсь, но не к спеху, поэтому за осень справлюсь. Спецдевайс — куча мониторов, в прямом эфире выдающих картинки отовсюду. Посмотрел на «вид сверху» — все как нужно! Покатался по «улице» «городка» — вблизи тоже все правильно. Какие мои дроны молодцы!
За следующую неделю отсняли почти половину — никакой сложности в этом плане в фильме нет, весь гемор заложен в пре— и пост-продакшен. Настали выходные, и к нам в гости прибыл Кейташи.
— Большой Каньон отменяется, — Расстроил я его прямо в аэропорту.
— Да это понятно! — Отмахнулся он: — Опять тебя угораздило, а? — Сочувственно добавил друг.
— Опять, — Вздохнул я: — Но легко отделался!
— Ничего себе «легко»! — Фыркнул он.
— Пока не получил непоправимых увечий — все хорошо! — Уверенно кивнул я.
Оттеснив Стэна — мужику влетело от бати, но у меня получилось нормально все объяснить — ирландец ни в чем не виноват! — так что никаких кадровых изменений не случилось, к огромной радости моего фальшивого еврея — Кейташи покатил меня на выход сам.
Трогательно!
— Просто посидим у тебя дома? — Спросил Белая Молния.
— Да почему? — Пожал я плечами: — В зоопарк сходим, на студию «Сони» и на пляж. Купаться мне нельзя, но позагораю рядом с вами.
— «С вами»? — Зацепился Кейташи.
— К Хэруки приехала Кохэку, — Слил я ему секрет.
— Серьёзно?! — Возрадовался он.
— Лови момент! — Кивнул я: — У нее хорошее настроение, а вокруг — солнечная Калифорния! Это ли не хорошее место, чтобы начать все сначала?
— Я постараюсь изо всех сил! — Преисполнился друг энтузиазмом, помог мне забраться в машину — и это тоже трогательно! — И мы поехали в наш американский домик.
Выкупать я его не буду — просят почти миллион, а мне тут жить максимум пару месяцев в году — и это в худшем случае! Потом построю себе что-нибудь с нуля, если возникнет нужда.
Первым делом хозяйка дома в виде Хэруки, наряженная в джинсовые шорты, футболку и зеленый же фартук — кашеварит моя девочка! — обняла меня и вполне приветливо улыбнулась Кейташи:
— Привет! Как долетел?
— Привет! — Обрадовался он такой реакции: — Нормально, в основном — спал!
Из кухни выглянула Кохэку, буркнула свой «привет» и скрылась обратно. Белая Молния померк.
Хэруки откашлялась, гостеприимно показала Кейташи его комнату — в противоположном конце коридора второго этажа, на максимальном удалении от комнаты, которую заняла Кохэку. Мы с лучшей девочкой временно ночуем внизу — по понятным причинам.
Далее мы собрались в наполненной вкусными мясными запахами столовой — Хэруки с Кохэку даже в магазин сами ходят! Я бы тоже ходил, но мешает легендарная бандитская пуля.
Расселись, покушали — сегодня у нас спагетти с мясным соусом. Вспоминая дядю Поли из «Семьи Сопрано»: «Да эти американцы дерьмо жрали, пока мы не научили их есть!». Не так уж он и далек от истины.
Кейташи поведал, что ездил с родителями на Окинаву — на основной остров, где мы провели несколько незабываемых часов в компании Ириомотейской кошки внутри полицейского участка. Повспоминали те беззаботные времена, и ментальная броня Кохэку немного треснула — девушка смеялась не меньше остальных. Вздохнув, грустно призналась:
— Когда мы вот так, вчетвером, кажется, что все правильно, — Подумав, добавила персонально для полыхнувшего надеждой в глазках Кейташи: — Но некоторые вещи лучше оставить в прошлом.
— Прости меня! — Глядя в опустевшую тарелку, жалобно-жалобно произнес Кейташи.
— Давно простила, — Отмахнулась девушка: — В конце концов, мальчишки — страшные дураки!
— Мы такие! — Дипломатично подтвердил я, пока Белая Молния не похерил наметившийся прогресс.
— По крайней мере Кейташи не попадает в больницу раз в квартал! — Заметила недовольная моей раной Хэруки.
— Тут уж ничего не поделаешь, — Развел я руками: — Главное — продолжать выживать!
— Ты уж постарайся! — От всей души попросила Хэруки.
Погрузившись в лимузин, отправились в зоопарк, посмотрели на потешных зверяток, на обратном пути набрали газировки со сладостями, и вернулись домой. Поиграв в карты, «Монополию» и «Фамиком», разошлись по комнатам — время позднее, а нам с утра на пляж!
Спустя полчасика после «отбоя» немного запыхавшаяся Хэруки (я временно маломобилен, поэтому большую часть усилий приходится прилагать ей) приземлила подбородок мне на грудь, и, глядя в глаза, робко предположила:
— Кейташи вроде бы и вправду сильно жалеет о своем проступке.
— Правда жалеет, — Кивнул я: — Но мы к ним не полезем, верно?
— Верно! — Кивнула она: — Пусть сами разбираются!
Перекатившись, она прижалась ко мне, прикрыла глаза, и почти сразу засопела. Полюбовавшись этакой красотой, уснул и я.
С утра, когда мы завтракали тем же самым, почтовый фургон привез натурально два огромных мешка писем. Отдельно от них, в коробке — письма «официальные», от правительств, контор и «селеб». Ознакомившись, понял, что названия части желающих мне выздоровления стран мне даже не знакомы, равно как и многочисленные имена отправителей. Но все равно очень приятно!
Включили новости — слоган «BLM» ушел в народ, и его с трибуны произносил даже сам Буш-старший, стараясь угомонить народные чернокожие волнения, которые никак не хотят идти на спад. Само собой, процветает «лутинг» — он же грабежи и мародерство, и важные дядьки расстроены — они же теряют деньги. Немного ржаки: японские конторы и магазины почти не трогают — за этим следят авторитетные черные, исключительно из любви к великолепному мне.
Вечером к нам прибудут журналюги — выдавить из меня еще немного хайпа — и я обязательно подкину в топку пару дровишек. Давай, родимая, загнивай!
— Зачем ты это делаешь? — Подозрительно перевела взгляд с разгневанной чернокожей толпы по телеку на меня Кохэку.
— Я ничего не делаю, просто потусил с хорошим репером, а потом сказал все, что думаю, — Отмазался я: — Народ просто так в копов камни кидать не пойдет. Если мой «кейс» спровоцировал вот такое, значит системные проблемы и народное недовольство давно копились, а сейчас просто вырвались наружу. Если бы эти афроамериканцы были довольны жизнью, никаких беспорядков бы и не было.
— Не нужно сваливать все на Иоши! — Встала на мою защиту лучшая девочка.
— Именно! — Одобрил я: — Наш мир — очень хрупкое место с целым ворохом уязвимых мест. Я просто неумышленно попал в одно из них.
— Жалко негров! — Вздохнул Кейташи.
— Ой, не надо прикидываться добреньким! — Фыркнула Кохэку, и мы отправились собираться на пляж — погода за окном великолепная!