Перед нами знакомый интерьер. Тот же самый небольшой коридор и похожие друг на друга двери. Над нами опять нет потолка.
— Кажется, они используют один и тот же амулет для дверей, — замечает Марина.
— Конечно, один и тот же полигон, одинаковые амулеты, — подтверждаю. — Думаю, тут похожая конструкция. Скорее всего, создают из одного материала, и основная цель — остановить нас, а не развлечь.
Смотрим на знакомую дверь из красного дерева с мишенью в центре. Вокруг «яблочка» три круга: красный, красный и синий. Кажется, тут всё вполне понятно.
— Огонь, огонь и вода, — в подтверждение моим мыслям кивает Аглая, показывая на странную табличку.
— Да, согласен, — отвечаю. — Есть какие-нибудь дополнения?
Ребята молчат.
— Давайте не будем терять время, — торопит нас менталистка. — Особенно там, где всё очевидно.
С девушкой никто не спорит.
Сначала мой удар росчерком по мишени, следом два Олесиных. Дверь сворачивается в воздухе и пропадает.
— Мы правильно догадались, — констатирую. — Со стихиями определиться несложно. Как он там сказал? Первое задание самое простое?
Аглая удовлетворенно проходит дальше. Переходим в следующую комнату. Нас встречают те же три круга. Один из них меняется на желтый. Красный, синий, желтый.
— Земля? — спрашиваю на всякий случай.
Макс кивает. Время на обсуждения не тратим. Сразу выпускаем росчерки. Вторая дверь исчезает. В общем, физрук не обманул: ничего по-настоящему тяжёлого за первые несколько минут мы не встречаем.
Довольно быстро минуем все стандартные проходы. Первые сложности тоже проходим довольно быстро.
Заходим в очередную комнату. Перед нами снова дверь. Мишень. Круг разделен неравномерно. И если с моей частью все понятно — обычная красная, как и раньше, то по части земли не все очевидно. Понимаем это задание, как одновременный удар красным — огненным росчерком и земляным.
И это — наш первый промах.
Дверь не открывается, а нас всех прошибает легким разрядом молнии. Только самой молнии нигде не видно. Абсолютно никаких внешних проявлений.
— Я так понимаю, это первое наказание? — догадываюсь.
— Похоже на то, — соглашается Макс, растирая плечи. — Кто-нибудь понял, что произошло?
— Кажется, я немного поняла, — отзывается Олеся. — Это не молния, а медицинская техника возбуждения нервной системы. Вообще-то полезная, но очень неприятная. С помощью этой техники раскачивают реакции магов, и не только.
Неожиданно. Не ожидал, что девчонка в курсе.
— Единственный минус техники — она слишком неприятная, — поясняет сокурсница. — Говорят, что при прохождении полного курса, увеличивается скорость реакции процентов на пятнадцать, правда, работает только на молодежи. Да и, по идее, этих же результатов можно достичь тренировками.
— Кажется, наши кураторы решили совместить неприятное с полезным, — хмыкаю. — Как это на них похоже.
Не сказать, что я хоть немного удивлён.
— Так, давайте подумаем, какие ещё есть варианты? — предлагаю. — Если два полукруга — не одновременный удар, — размышляю вслух. — Может быть, нужно вложить меньше или больше усилий в каждый из ударов?
— Может быть, но следом, видишь, идёт вода, — Макс показывает на незаметное с первого взгляда голубое обрамление. — Предлагаю попробовать приложить минимальное усилие для формирования глифов. Так, чтобы он не смог ничего поразить, но при этом активировался.
— Макс, это половина от вложенной магии? — уточняю.
— Нет, меньше… — прикидывает парень.
— Значит, так делать нельзя — тут нарисована примерно половина, — говорю. — Ее и вкладывай.
— А мне что делать? — спрашивает Олеся. — Голубая линия занимает меньше всего места.
— Просто держи еле заметный водный глиф. Любой, — отвечаю девчонке. — И, кажется, мы начинаем интенсивно обучаться, — нервно улыбаюсь. — Думаю, должно сработать.
Держу огненный росчерк примерно в половину силы. Макс настраивается чуть дольше. С непривычки почувствовать баланс не так-то просто. Где-то с пятого раза, периодически стреляя в пол, парень кивает, что готов.
Бахаем по мишени, и в этот раз дверь действительно проваливается.
— Ну вот, похоже, мы угадали, — говорю.
Собственно, на разгадку подобных ребусов у нас уходит большая часть сдвоенного урока. Да, в целом ничего сложного, но ребусы каждый раз новые, и каждый раз цветовая кодировка отличается друг от друга. Весьма часто в нас прилетают разряды псевдомолний.
— Да сколько можно? — возмущается Аглая после очередной ошибки. Каждый из нас выхватывает по молнии. — Мы же все угадали правильно, кроме последовательности.
— Думаю, в этом и суть, — объясняю. — Неважно, какая именно ошибка. Важно, что она может стать фатальной для группы. Поэтому наказания одинаковые.
На десятом и одиннадцатом ударе девчонки некоторое время отсиживаются на полу возле двери. Марк и Макс остаются на ногах, как и я, но удовольствие ниже среднего. Когда все части тела начинают жить своей жизнью, тренировка перестает приносить удовольствие.
Провал за провалом настигает нас примерно через дюжину дверей. К чистым ударам стихий добавляется смесь стихий. Да, физрук об этом говорил, и мы даже запомнили, но что толку? Применить едва понятную схему не получается ни с первого раза, ни со второго.
— Ну и что мы делаем не так? — спрашивает Аглая по внутренней сети. — Чего он от нас хочет? Невозможного?
Одновременно со словами девчонки включается временной таймер.
— Что-то около того, — подтверждаю. — Пробуем ещё раз, но в другой последовательности!
И мы пробуем. Ошибаемся. Снова пробуем.
В общем, за полтора часа мы полностью выбиваемся из сил. Вываливаемся из дверей полигона выжатые как лимоны. Никто из нас так сразу не осознает, что мы оказываемся на улице.
— Поди ж ты, справились! — сверху слышится голос физрука.
Последнюю дверь мы проходим из последних сил, чуть ли не падая.
Точнее, падая, но уже после выхода.
К нам выходит физрук и присаживается рядом с нами.
— Полежать тоже можно, — ухмыляется препод, но без злобы. — Молодцы. Свою быструю раскачку вы получили. Полежите немного, вам полезно, — мужик идёт к другим выходам.
Приходим в себя не сразу. Голова трещит, всё тело ломит. Берём себя в руки и садимся на землю. Девчонкам сложнее, но никто из них не жалуется.
— Кто-нибудь знает время? Урок ещё идёт? — уточняю.
— У меня есть, — отвечает Аглая слабым голосом. — Пока идёт, через пять минут закончится.
Оглядываемся. Полигон прошли далеко не все. Если быть точнее, всего одна группа, помимо нас.
— Кто еще прошел? — спрашивает Марина и последняя из нас садится на землю возле полигона. Рыжие волосы растрепаны, глаза мутные. Если не придет в себя, нужно отвести её в целительскую. Макс подсаживается ближе и приобнимает девчонку за плечи.
— Кроме нас вижу только группу Кормака и маркиза, — отвечаю и слабо машу рукой в их сторону — они тоже замечают нашу группу.
Все остальные, похоже, до сих пор находятся внутри. Ну и пусть.
Физрук снова подходит к нам.
— Если вы пришли в себя, можете идти. Урок для вас закончен, — подытоживает препод. — Практику перед экзаменом, можно сказать, сдали. Тест на сообразительность прошли. Идите.
С трудом поднимаемся и помогаем девчонкам. Олеся облокачивается на мою руку. Аглая храбрится больше всех, но всё равно держится за Марка.
Неторопливо плетемся в сторону Академии.
Несмотря на весьма странную подготовку, чувствую, что заметно изменился. Внутри в разы больше спокойствия, но завихрения хмари отслеживаю быстрее. Реагирую без промедлений. Четко и сосредоточенно.
Странно. Но, кажется, именно на этот эффект они и рассчитывали.
По пути в Академию практически не разговариваем друг с другом. Дикая усталость берет своё. Вроде утро только началось, но уже хочется поскорее упасть и лежать как можно дольше.
Марину по пути оставляем в целительском кабинете — всё-таки девчонке здорово досталось. Пилюлькину достаточно одного слова: «физрук», и он тут же забирает рыжую на полную диагностику.
— Зачем нам это? — первым спрашивает Макс, когда мы в подавленном состоянии заходим в столовую и падаем за стол.
Вопрос на самом деле непростой и вполне себе оправданный. Всё-таки мероприятие с постоянными наказаниями и отсутствующей мотивацией подрывает настроение. Да и мудрость наставников ставит под большой вопрос.
Пока мы шли от полигона до Академии, не отвлекаясь на разговоры, успеваю подумать на эту тему. За основную отправную точку беру то, что наставники знают, почему они делают именно так, а не иначе. Все эти мишени, псевдомолнии и тренировки на износ — не просто так. А вот ребята, похоже, эту отправную точку принять нивкакую не могут, поскольку со словами Макса согласны абсолютно все.
— Согласен, было тяжело, — отвечаю.
— Тяжело? — удивляется Макс. — Да это не тяжело, а настоящее издевательство. Полтора часа нас били молниями, от которых невозможно защититься или убежать, — ругается вполголоса. — Теперь еще непонятно, что там с Мариной. Доводить учеников на обычных тренировках до таких состояний просто глупо.
Одногруппники еле заметно кивают.
— Ребят, есть другой момент, — стараюсь показать ситуацию с другой стороны. — На мой взгляд, наши преподаватели уж в чём-чём, а в нанесении ущерба ради собственной забавы, точно не замечены. Предлагаю исходить из этого. Мы просто не понимаем чего-то важного.
— Чего мы не понимаем? — спрашивает Аглая. — Ларион, вот ты можешь хотя бы примерно представить, зачем мы сейчас всё это изучали?
— Честно? — отвечаю. — Легко.
— Тогда поделись, нам всем интересно, — говорит Аглая.
Олеся смотрит грустными глазами, но, очевидно, принимает сторону всей группы.
— Хорошо, смотрите, — соглашаюсь и перехожу к объяснениям. — Что мы научились делать за полтора часа на полигоне? Например, дозировать магию, — создаю на правой руке микроглиф огня.
Прибавляю магии, и огонёк на моей руке разгорается от маленького до очень яркого, почти белого. Пламя глифа пляшет на руке, но не срывается.
— Ещё вчера я этого не умел, — поясняю. — А сейчас могу динамично менять мощность своего глифа. Теперь представьте, что наши символы, которые мы сейчас изучаем, — не слова, а только буквы.
— Орлов, ты говоришь загадками, — тяжело вздыхает Макс. — Давай на простом языке для уставших и слабо соображающих.
— Условно говоря, — перехожу к деталям, — глифы — это слова и буквы. Их очень много, самих понятий тоже прилично. И представьте, что всё это одна формула хитро выкрученного многословного заклинания, где мы знаем только первое слово. Остальные слова мы не проходили. Но физрук говорил, что каждый из нас может работать с другими стихиями, просто с потерями.
— Сейчас мы работаем только со своей, — замечает Макс.
— Потому что так легче, — соглашаюсь. — Обучают тому, что у нас может получиться. Это логично. Есть у меня подозрение, что нас будут учить большим фразам или составлению этих фраз. Сразу из нескольких последовательных глифов.
— И в чем же суть сегодняшнего издевательства? — нервно уточняет Аглая.
— Разный объём магии для составления глифа можно сравнить с силой нажатия на перо для письма, — подбираю более понятные для ребят ассоциации. — Разные нажатия приводят к разному результату. Можно посадить кляксу, а можно написать текст.
— А в результате наша одногруппница у Пилюлькина, а мы все готовы свалиться в любой момент, — разводит руками Аглая.
— Не совсем, — не соглашаюсь. — Мы сегодня работали главным образом на результат. Представь, если ты бахнешь глиф росчерка, напитанный до невозможности, и сожжёшь, скажем, полдерева или полдома? Просто потому что не умеешь дозировать магию. Теперь ты можешь слегка запитать свой глиф, чтобы он не рассыпался. От такого даже ожога не будет. А всему этому мы научились всего за полтора часа.
У меня есть ещё одно соображение, но с ребятами пока не делюсь. Уверен, что вопрос наполнения глифов непосредственно связан с контролем своей магии. У меня же как раз обратная ситуация — мне нужно открывать свою магию. А вот ребятам сложнее. Каждый новый глиф и каждое новое заклинание им даются как новые ноты. При этом никто из них никогда не занимался музыкой. Получить чистый звук с первого раза практически невозможно. Регулировать громкость — да, но не чистоту звука. Так и здесь. Но эту ассоциацию, пожалуй, ребятам говорить не буду.
— Как-будто бы в этом есть смысл, — недовольно говорит Аглая.
Олеся тоже со мной согласна. Как только начинаю объяснять суть занятия, чувствую, что девушка сразу принимает мою сторону. Судя по лицам группы, получается достаточно убедительно. Споров не возникает. Максимум — небольшое обсуждение.
Находим с парнями силы, чтобы дойти до раздачи и принести еду нам и девчонкам.
— После обеда алхимия у Пилюлькина, — вполголоса напоминает Марк. — После такого занятия мы точно будем создавать что-то новое.
— Я тоже так думаю, — отвечаю и быстро расправляюсь с едой.
Из кафетерия выходят директор и следователь. Они сначала проходят мимо нас, потом мимо группы Кормака. Ребята тоже успевают дойти до столовой. Остальных пока не видно.
Думаю директор ведет следака в сторону полигонов. Другие группы как раз должны уже заканчивать работу.
Вероятно, физрук вообще не горел желанием видеть посторонних у себя на уроке. Да и отношение к следователям в Академии не самое дружелюбное.
— Кажется, остальные тоже закончили, — делюсь наблюдением с ребятами.
— Почему ты так решил? — спрашивает Аглая.
— Следователь пошёл, — показываю на выходящего за директором Клишенко. — Он ищет напарника Игоря.
— В смысле напарника? — удивляется Макс.
— А! Я вам ещё не рассказал. Слово с меня так и не взяли, так что слушайте, — провожаю взглядом директора. — В общем, ловушки в коридорах, из-за которых мы чуть не сдохли, ставил Игорь.
— В смысле⁈ — Брови Аглаи ползут вверх.
— В прямом, — говорю. — А взрыв, из-за которого мы провалились вместе с Игорем в очередную ловушку, судя по всему, случайный. И предназначался не нам. Парень реально неловкий и очень некстати обронил плашку. По итогу наш постоянный пессимист очень хотел уменьшить процент прошедших первый курс.
— А сам при этом остаться не при делах. Скотина какая, — злится Аглая. — А где он сейчас?
— О, это самое интересное, — грустно смеюсь. — В последнем выходе он попал под действие неприятного яда паутинника, и сейчас парень потерял память за последние пару месяцев. — Даю немного другую интерпретацию событий.
— Он хотя бы вспомнит, как и почему попал в Академию? — уточняет Макс.
— Не думаю, — честно отвечаю. — Следователь сказал, что если Игорь вспомнит своё имя — это будет неплохое достижение.
— Однако, жизнь его накажет лучше, чем я бы могла придумать, — тут же веселеет Аглая. — То есть теперь больше никаких ловушек на территории Академии?
— Не знаю, — пожимаю плечами. — Скорее всего нет. Сейчас следователь вместе с директором хотят все выяснить. Но я не верю в предполагаемого соучастника. Слишком большие риски. Директор следит, чтобы следак смотрел только поверхностные вещи и не причинил вреда студентам.
— А что, директор у нас менталист? — удивляется Макс.
— Нет, директор у нас любит артефакты, — поясняю. — Но уверен, что подобную дисциплину он тоже изучал. По крайней мере некоторые воздействия следователей он пресекать умеет. И основы тоже знает.
— И что в итоге с остальными ловушками? — интересуется Олеся.
— С большой вероятностью в Академии подобных ловушек мы больше не встретим, — высказываю догадку. — Но быть внимательнее все же стоит.
В столовую заходит Марина. Девчонка выглядит намного лучше. Макс сразу подрывается со своего места и провожает рыжую до стола.
— Сейчас принесу еды, сиди, не вставай, — говорит он и уходит к раздаче.
— Да я уже в норме, не переживайте, — Марина вяло улыбается, но выглядит и правда намного бодрее.
— Тогда предлагаю всем выпить по кружке морса и двигать на занятие к Пилюлькину, — говорю ребятам, и все согласно кивают.