Морана

Глава 13

В конце марта все центральные газеты СССР порадовали… То есть опечалили своих читателей неплохими изображениями дымящихся развалин Виндзорского замка. В короткой заметке со сдержанной скорбью (более похожей на слабо замаскированное злорадство) сообщалось о результатах очередного массированного авианалета большой эскадры немецких и французских бомбардировщиков на Англию, и указывалось, что символ незыблемости королевской власти удостоился особого внимания французских «Блохов». В результате серии точных прилётов двухсоткилограммовых «фугасок», замок с восьмивековой историей превратился в живописные руины, а Его королевское величество Георг Пятый получил несколько осколочных ран и оставил под одной из куч битого кирпича размозженную ступню. Потом хирурги отрезали еще часть августейшей лодыжки, сделав короля похожим на одного из знаменитых английских пиратов — правда, верные подданные еще не решили, какого именно… И чтобы бедному Георгу лучше выздоравливалось, его близкие не стали волновать покалеченного правителя Британской Империи известиями о том, что в последний мартовский день в Индии начались волнения, местами переходящие в откровенные беспорядки и стрельбу по ОЧЕНЬ немногочисленным британским гарнизонам. Когда же монарх окреп достаточно, чтобы ему можно было сделать доклад о подозрительно хорошо организованных и вооруженных индийских бунтовщиках, Третий рейх начал вторжение в Грецию — явно нацеливаясь на последующий захват острова Крит, необходимого для стратегического контроля Средиземного моря. Вываливший на слабого после нескольких операций и большой кровопотери короля такие «радостные» новости премьер-министр Черчилль едва не добился того, что не вышло у Люфтваффе — однако Георг Пятый все-таки выжил и даже смог коротенько выступить по радио, успокаивая верных подданных.

Впрочем, простых англичан все же требовалось чем-то отвлечь, так что шумиха об очередном якобы прорвавшемся на Остров большом конвое американских судов случилась очень кстати. Опять же, удивительная точность и результативность немецких «Юнкерсов» и французских «Блохов» породила подозрения о том, что их корректировали с земли, и стала причиной очередной энергичной компании по поиску шпионов. О чем в газетах не писали — так это о том, что юную наследницу престола Элизабет Александру Мэри Виндзор без лишней огласки отправили в более спокойную Канаду, дабы обеспечить преемственность королевской власти на случай… На всякий случай, в общем. Дабы уменьшить возможные риски, эвакуировали почти пятнадцатилетнюю принцессу и некоторые королевские регалии на подводной лодке «Талисман»; еще в одну загрузили часть золотого запаса и особо ценных активов и архивов Банка Англии — как показало время, данная предосторожность оказалась нелишней. Нет, наследница Элизабет и корона Британской империи до Канады добрались вполне благополучно, но вот вторая подлодка-транспортировщик «Тандерболт» так и сгинула где-то в темных глубинах Атлантики. Впрочем, надежда на лучшее не покидала англичан, и сдаваться они не собирались — свидетельством чему стал внеплановый визит бывшего посла нацистской Германии в Великобритании, а ныне министра иностранных дел Иоахимма фон Риббентопа в Москву. Где его приняли так же тепло, как некогда принимали и в Лондоне: тема переговоров была заявлена весьма невнятная, но через неделю после их завершения в той части Франции, что находилась под немецкой оккупацией, начался хоть и аккуратный, но срочный демонтаж заводов. Дополнительные танкеры с бакинским авиационным бензином для Люфтваффе лишили промышленность французов новых — большого станкостроительного, двух кузнечно-прессовых, десятка машиностроительных, электромеханического, химического и двух станкоинструментальных заводов. Ну а за-ради дополнительных срочных поставок зерна, сумрачные тевтоны бесцеремонно ободрали автомобильные заводы мсье Ситроена: причем, как и в случае с остальными предприятиями, этот грабеж… Гм, помощь вишистского правительства маршала Петена союзной и почти братской нацистской Германии проходила под наблюдением прилетевших советских специалистов. От щедрот СССР перепало и самим французам: правда, тем для начала пришлось отдать остатки заказов, которые Советы, между прочим, уже оплатили. Затем со скрежетом зубовным обменять крупную партию удобрений для своего сельского хозяйства на современный завод тяжелого машиностроения и три средних угольных электростанции. Ну и наконец, ради поставок столь необходимого стране бензина сильно обидеть компанию «Рено» — на два завода автомобильных агрегатов, и один моторостроительный. Еще пришлось «сдать в краткосрочную аренду» опытных специалистов, которые будут собирать-запускать все это на новом месте, и там же обучать советских рабочих. А что делать? Золотого запаса у прекрасной Франции уже не было, кушать хотелось каждый день, а пахать землю прадедовскими конными плугами цивилизованные французы как-то уже и отвыкли. Опять же, это был хороший повод выпихнуть из Франции часть наиболее горластых крикунов-реваншистов, социалистов и прочих сочувствующих большевикам… В общем, начиная с середины апреля, длинные змеи тяжелогруженых эшелонов потянулись через Брест и Белосток в направлении Дальнего Востока — где спешно готовились площадки для размещения того, что должно было стать ядром дальневосточной обрабатывающей промышленности. Плечом к плечу на новообразованных трудовых фронтах круглосуточно бились девять батальонов военных строителей, чей личный состав был родом исключительно из Прибалтики и Западной Белоруссии; целая армейская группировка лагерных зэков-«бытовиков», ударным трудом зарабатывающих условно-досрочное освобождение. Чуточку наособицу «воевал» лопатами и пилами-топорами стотысячный корпус китайских товарищей, которых прислали еще прошлым летом как… Гм, ну, скажем как своеобразную бартерную оплату за очередную партию советского вооружения, и дополнительно-эксклюзивную поставку пушечных бронеавтомобилей БА-10 для личной охраны руководителей Коммунистической партии Китая. И конечно, было бы несправедливым не упомянуть конвойные дивизии калмыков и монголов-контрактников, что верхом на лохматых лошадках совместно с кадровыми военными частями обеспечивали общий порядок и дисциплину на чертовой дюжине больших строительных площадок. Такой вот выходил интересный интернационал, и сплошная дружба народов.

Однако по закону подлости, успехи в одном направлении обернулись для СССР болезненной потерей на другом: от руки белогвардейских недобитков пали на боевом посту Председатель Совета народных комиссаров и нарком иностранных дел товарищ Молотов, а так же заместитель наркома внешней торговли Юлий Моисеевич Каганович. В конце апреля советская делегация прибыла во Францию, на трехдневные переговоры с премьер-министром Петеном о возобновлении промышленно-технического сотрудничества: большевики желали заказать еще десятка полтора заводов «под ключ», а французские промышленники как никогда нуждались в таких крупных контрактах — ну и опять же, русская пшеница и бензин… Очаровательная супруга советского премьер-министра, сопровождавшая его в поездке в Ля Бэль Франс, интересовалась приобретением сразу трех прядильно-ткацких фабрик; а уж какой «вкусный» список пожеланий был у Кагановича!!! В общем, не было бы преувеличением сказать, что маршал Петен принимал советского коллегу на самом высшем уровне, и очень часто говорил «да» на предложения Вячеслава Михайловича и сопровождавших его лиц. Визит прошел очень плодотворно, все нужные протоколы и предварительные договора были успешно подписаны, и тем горше оказалось его трагическое завершение: на аэродроме, когда дорогие гости Франции тесной группой направлялись к правительственному самолету, из-за него внезапно выбежал техник аэродромной обслуги. И пока гвардейцы почетного караула соображали, как им реагировать и делали первые шаги, тот с невнятным воплем «За свободную Россию!!!» бросил в середину советской делегации большую сумку, плотно набитую взрывчаткой и крупными железными заклепками. Взрыв был таким сильным, что даже цельнометаллический самолет потерял часть крыла и одну из колесных стоек — что уж говорить о жертвах? Их потом собирали едва ли не по всему аэродрому… Скорое расследование быстро установило личность террориста-смертника: им оказался белый эмигрант Борис Смысловский, устроившийся на должность авиационного техника еще три месяца назад — в дальнейшем же ниточки потянулись в оккупированный немцами Париж, к Русскому общевойсковому союзу[32]. Однако его начальник генерал-лейтенант Архангельский категорически опроверг принадлежность бомбиста к РОВС. И внятно намекнул атаковавшим его репортерам на три момента. Во-первых, пан Смысловский имел гражданство Польши. Во-вторых, был масоном немалого градуса посвящения и членом «Великого Мистического храма Польши». В-третьих, перед своим посвящением успел четыре года отучиться на разведовательных курсах при войсковом управлении Рейхсвера. После чего, собственно, расследование и забуксовало: абвер признавать террориста одним из своих кадровых агентов не спешил, а польские масоны вообще уклонялись от любого общения. Дело шло к тому, чтобы все-таки назначить виноватым РОВС, несмотря на то, что союз еще с тысяча девятьсот тридцать восьмого года начал планомерно перебираться в Бразилию, и на весну сорок первого в Париже присутствовал чисто символически — однако все осложняло требование Советов допустить к расследованию советских же следователей. Оставалось тянуть время, спешно фабрикуя… Пардон, кропотливо собирая для Политбюро убедительные доказательства того, что польский масон был всего лишь удачливым одиночкой с ярко выраженными психическими расстройствами — и стараться как-то успокоить и задобрить разъяренных русских и их красного императора Сталина. Вот уж воистину: горе побежденным!

Первая майская ночь… Теплая, и в то же время свежая, густая — и вместе с тем пронизанная волшебным серебром растущей Луны. Украшенная мириадами бесконечно далеких звезд, напитанная запахами свежей зелени и сладостью желтоголовых одуванчиков, озвученная шелестящими «ночными скрипками» сверчков… Такие ночи были словно созданы для мечтателей и звездочетов, влюбленных и поэтов: тем удивительнее было ночному светилу наблюдать за беззвучно танцующей девушкой, привлекшей внимание прежде всего удивительным молочно-белым колером ее волос, а уж потом странно-тягучим красивым танцем. Царящая в помещении одного из минских детских домов вязкая полуночная тьма ничуть не мешала любопытству ночного светила — зыбкий свет Волчьего солнца легко проникал сквозь недавно мытое весенним дождиком окно, и с удовольствием оглаживал почти нагую девичью фигурку. Нахально скользил по ее коже, рукам и нежному лицу, целовал закрытые глаза… Ну и заодно тускло взблескивал на двух увесистых стальных штырях, зажатых в изящных ладошках гибкой танцовщицы. Отражаясь от гладкого металла, прозрачные лунные «зайчики» то и дело скакали по дальним углам, стенам и скудной обстановке малого спортзала — из которого совсем недавно куда-то забрали почти всю стопку гимнастических матов, подвесные турники и оба каната для лазанья к близкому потолку.

— Х-ха!..

Тихий выдох блондиночки совпал с изменением ее движений: закончив с первой фазой тренировки, она перешла к выполнению комплексов «танца» на своей полной скорости — а следом за этим, заволновавшись, пришли в движение и густые тени спортзала, постепенно укутывая превратившуюся в размытый вихрь танцовщицу в толстое покрывало живой темноты. Или скорее это было похоже на вьющихся вокруг нее толстых сумрачных змей с сердцевиной из первородного мрака? В любом случае, вскоре любопытствующей Луне стало почти невозможно хоть что-то разглядеть или услышать: подождав немного, ночное светило совсем было уже собиралось скрыться за подплывающим к нему плотным облаком — как в крашеную суриком стену залы с звучным шлепком влетел кусок одного из стальных штырей… Следом начали успокаиваться и таять сумрачные «змеи», вновь превращаясь в обычные тени и открывая фигуру девушки, которая, оказывается, опять вернулась к тягучему плавному танцу. Ненадолго: всего через четверть часа завершив очередную Форму переходом к полной недвижимости, блондиночка глубоко вздохнула, наконец-то распахнула словно подсвеченные изнутри ярко-фиолетовые глаза, и с мимолетной досадой поглядев на короткий кусок металла в своей правой руке — тихо, но определенно победно воскликнула:

— Да-а! Наконец-то я полностью прошла все основные формы!!!

Издав довольный горловой звук, она раскинула руки в стороны и закружилась на месте, а потом вообще прямо с места крутнула переднее сальто — приземлившись на крашеные бруски пола с отчетливым хрустом. Осторожно отступив на несколько шагов, девушка не глядя метнула свойтренировочный инвентарь на одинокий гимнастический мат и выставила вперед освободившиеся ладошки, водя ими перед собой на манер маленьких локаторов.

— Н-да.

Недовольно скривившись, Саша перекинула растрепавшуюся косу на спину смогла найти в своем неприятном открытии сразу два светлых момента. Первое было в том, что с отъездом малышни в Ярославль малый спортзал детдома откровенно забросили. Второе же плавно вытекало из первого: всего через полтора месяца детский дом окончательно опустеет, так что ей не надо ломать голову над тем, как бы организовать срочный ремонт примерно… Да, примерно десяти квадратных метров пола, на котором еще и краска порядком слезла и пооблупилась — словно на нее от души плеснули слабенькой кислотой. Фыркнув от пришедшей на ум мысли о термитах, Александра пошла к стене, возле которой валялась «сбежавшая» от нее часть стального штыря. Добравшись, подняла и пошла к гимназическому мату, разглядывая слегка оплывший и искривившийся кусок металла: садясь по-турецки на вытертый до белизны брезент с остатками уже давно слежавшейся набивки конским волосом, положила его на колени и подхватила вторую часть — на которой были отчетливые следы ее пальчиков. Тонких и ухоженных, что не помешало им буквально впечататься в сталь и словно бы проплавить в ней солидные выемки: как будто они сжимали не твердый металл, а сырую гончарную глину.

— Тц! Над контролем еще работать и работать.

Подтверждая это, один из брусков пола отчетливо треснул и слегка провалился вниз. Сверившись с внутренними часами, беляночка еще раз вздохнула, поглядела на бледнеющий серп Луны в начавшем светлеть небе, и поплелась одеваться — почти неслышно ворча что-то о том, что начинает понимать отшельников. Ну в самом-то деле, ведь ни на что времени толком не хватает!

Из-за случившейся во французском городе Виши трагедии, вместо первомайских праздников и военного парада по всему СССР был объявлен недельный траур — во время которого повсеместно проходили общественные церемонии прощания с погибшими. Неожиданность и нелепость столь большой утраты буквально ошеломила весь советский народ, и его передовой отряд в виде Всесоюзной коммунистической партии большевиков… Особенно переживали крупные хозяйственники и первые секретари республик, напряженно гадая и высчитывая — кто же теперь займет кресло председателя СНК? Новая метла всегда метет по-своему, а большинство партфункционеров и значимых производственников уже пригрелись на своих местах, и менять их на что-то неизвестное откровенно не желали. Помимо этого, освободились места в двух наркоматах и одном не самом последнем по значению Главке, что запускало увлекательный процесс кадровых перестановок в Правительстве и Партии, с неизбежными множественными цепочками повышений и замещений освободившихся должностей. Какой второй секретарь откажется стать первым? Нету таких дураков, еще при Троцком вымерли как мамонты… Одним словом, все ждали чрезвычайного Пленума Центрального Комитета ВКП (б), и дружно проклинали белогвардейских недобитков.

Однако его итоги многих очень сильно удивили: седьмого мая во всех газетах Советского Союза появилось изображение нового председателя СНК товарища Сталина, рядом с которым напечатали фото и его первого заместителя Кирова Сергея Мироновича — что означало плавный переход от завершившихся траурных мероприятий к небольшому всенародному празднику. В смысле, это вызвало полное одобрение и поддержку всех советских граждан: «Мироныча» в народе знали, уважали и любили едва ли не наравне с самим Вождем — и за его неустанную заботу о простых работягах, за массовое строительство удобных квартир-«кировок» и быстросборных частных домов, и за многое остальное. Наркомом иностранных дел ожидаемо поставили заместителя покойного Молотова по НКИД, известного своим миролюбивым нравом Андрея «Ягуарьевича» Вышинского. Но вот чего никто не ожидал, так это назначения кандидата в члены Политбюро товарища Маленкова первым секретарем Ленинградского обкома — вместо авторитетного идеолога партии Жданова, которого Пленум единогласно утвердил начальником Главного политического управления РККА, и заместителем товарища Сталина в Секретариате ЦК ВКП (б). Вторая должность в Партии!!! Таких поистине тектонических сдвигов на властном Олимпе никто даже и не предполагал. Однако вставшие в позицию низкого старта амбициозные карьеристы напрасно ждали интересных предложений: у каждого из политических тяжеловесов была своя проверенная-довереная команда, и замена «стареньких на новеньких» прошла так слаженно и быстро, что впору было думать о некоем давнем «договорняке», прошедшем мимо широкой партийной общественности. Что же касается беспартийных, то их больше интересовали не главные вожди страны, а товарищи со второго плана. К примеру, мало кто понимал, почему кандидата в члены Политбюро товарища Берия сняли с наркомов внутренних дел и поставили на какой-то Спецкомитет. Вроде справлялся Лаврентий Павлович с прежней работой… И опять же, до него всех наркомвнудел с Лубянки, образно говоря, выносили только вперед ногами: такую уж своеобразную традицию заложил основатель ВЧК-ОГПУ Дзержинский. В смысле, отдавать все свои силы и саму жизнь непримиримой борьбе против врагов трудового народа. Товарищ Менжинский, к примеру, несмотря на слабое сердце и расшатанное здоровье, до последнего проводил совещния и коллегии на дому; сменивший его враг народа (что выяснилось далеко не сразу) Ягода был расстрелян — ну «железный» нарком Ежов вообще погиб в авиакатастрофе. Вот и гадал простой народ о странном назначении товарища Берии, ну и — что за такой Специальный комитет ему поручили возглавить? Вроде имелось Особое техническое бюро, но оно уже давно и плотно было под Кировым… Одним словом, ничего непонятно, но всем очень интересно! Настолько, что люди открыто обсуждали это в заводских курилках, спорили в пивных и перешучивались на полях во время обеденных перерывов. Или вот, к примеру — прямо на работе, как это происходило под одним из летних навесов бывшего минского аэроклуба, где на лавке со всеми удобствами расположились инструктор по самолетовождению и техник-моторист. Ах да: бывшего не в смысле его скорого закрытия, просто курсы при ОСОАВИАХИМ понемногу разворачивали в полноценную летную школу, в связи с чем его курсантов ожидали приятные сюрпризы. Ну, в плане вещевого и пайкового довольствия, денежных выплат, и первого воинского звания «младший лейтенант» ВВС — тем, кто успешно выпуститься в грядущем июне и выберет военную службу.

— Да я тебе говорю, Фролыч: строить будет! Лаврентий Палыч ведь по образованию архитектор?

— Ну?

— Мне парторг уже несколько раз говорил, что в четвертую пятилетку всем трудящимся будут улучшать жилищные условия. Прикидываешь, сколько строить придется?

— Ну!

Лаконичность инструктора была сколь выразительна, столь и извинительна: ушами и мимикой участвуя в разговоре с давним знакомцем, глазами мужчина отслеживал перемещения учебного-тренировочного «Як-7УТИ» — временами убирая от лица служебный бинокль и делая пометки в разложенном на коленях планшете.

— Так, погоди!..

Подхватив карандаш, он черкнул галочку напротив печатной строчки:

И последовательно зачеркнул единичку и полторы возле фигуры пилотажа с поэтическим обозначением «Бочка», вписав от руки «многократная», после чего вновь уставился в бездонную чашу небес, выискивая оптикой верткую «муху» учебного истребителя — который как раз выходил из петли Нестерова.

— Вот я и думаю: пока Сергей Мироныч на Урале сидел, он там разработал и опробовал все, что только надо для строительства «кировок» и «сталинок». Люди говорят, он там целые города отгрохал! А теперь Берия его почин-то и подхватит — да по всей стране!

— Твоими бы устами да мед пить, Панкрат: да только гложут меня сомнения.

— Чего это?!?

— А то ты не видел, сколько воинских эшелонов через Минск едет?! На что строить-то, если треть государственного бюджета на армию и флот уходит?

— Ну, положим, видел. Так ведь ты сам газеты читал про эпидемии на западных границах, и временную эвакуацию жителей… Обратно тех эшелонов не меньше катит! К тому же, как генерал Павлов прошлогодние учения продул, так эти покатушки туда-сюда и начались. Новый-то командующий Захаров, по слухам, из штабистов — а те большие любители маневры устраивать. Да ты сам посуди: от границы к нам сплошь пяхота едет, а в обратку конные дивизии!

— Ну-ну.

Пока техник шоркал по ушам преподавателю, карандаш в руках последнего успел отметиться галочками почти по всему списку простых и средней сложности фигур пилотажа, и начал нервно постукивать кончиком грифеля напротив графы «Штопор». Который совсем недавно перестал считаться фигурой высшего пилотажа и стал обязательным для изучения лишь курсантами «продвинутого» летного курса ОСОАВИАХИМ — и это притом, что от штопора регулярно гробились и очень опытные летчики!

— Подымишь?

— Позже!

Обстоятельно прикусив картонную гильзу и со вкусом прикурив от спички, моторист поинтересовался у буквально влипшего глазами в бинокль приятеля:

— Кто у тебя там крутится?

— Морозова.

— А, Белоснежка!?

Замерев на пару секунд, карандаш с почти ощущаемым удовольствием и облегчением вывел на плотной бумаге жирную «галку». Вскоре на планшет лег и бинокль, а его хозяин с удовольствием угостился душистым «Казбеком». Мимо дымящих как паровозы мужчин прокатился гудящий мотором биплан У-2, медленно выруливающий на взлетно-посадочную полосу; недалеко от нее прямо на сочной травке сидели парни из секции парашютистов, уже одетые в прыжковые комбинезоны и ожидающие возвращения загулявшего в небесах военно-транспортного «Ли-2». Сочно крыли кого-то по матушке в близком ремцехе, и этот кто-то так же крыл в ответ батюшку своего оппонента… Одним словом, жизнь на аэродроме шла своим чередом, и образцово-четкая посадка темно-зеленого «Як-7УТИ» никого особо не заинтересовала: ну разве что на радиовышке дежурный отметил в журнале время завершения полета, да водитель буксировщика лениво проследил за тем, как учебно-спортивный самолет занимает свое парковочное место. Чихнул и перестал гудеть мотор, превращая размытый диск пропеллера в три равновесные лопасти; блеснуло под лучами яркого солнца сдвигающееся остекление двухместной кабины — и на крыло вылезли мужчина-инструктор средних лет и молоденькая курсантка. Спрыгнув на твердую землю и продолжая начатый еще в небе разговор, они избавились от ремней парашютной системы вместе с отвисающими сзади сумками, сместились в тень от крылатой машины и начали махать руками. В смысле, наставник наглядно показывал ученице какой-то хитрый маневр — наверняка делясь с ней личным опытом боев в небе Испании. Девушка же не просто слушала, а явно задавала толковые вопросы, заставляющие инструктора цвести от удовольствия и вновь махать ладонями, изображая схватки своего «Ишачка» и вражеских «Мессершмитов».

— Смотри-ка на Колюню! Ну чисто флюгер-ветроуловитель.

Хохотнув над метким юморком моториста, преподаватель затушил остатки папиросины о каблук, кинул смятую гильзу в ведро с песком и вновь занялся бумагомарательством, заполняя до конца экзаменационную форму по сдаче контрольного пилотажа «основного-продвинутого» курса по Як-7УТИ. В папке с учебным делом курсантки Морозовой уже лежали похожие формы с «основным» курсом по полетам на легком транспортнике У-2, и «начальном» на среднем транспортно-военном Ли-2. «Начальный-ознакомительный» курс на новейшем авиаразведчике Су-6УТ, который кадровые военные летчики тихонечко обзывали летающим танком. И совсем свеженький (всего неделю как сданный) пока еще единственный «основной-продвинутый» на УТИ-4, то есть учебном «Ишаке» пятнадцатой модификации.

— … не могли даже от старого Эмиля, с которыми в Испании воевали; а от нового «Фридриха» тем более отскочить не получится. Но вот если он сам сдуру сунется в близкий бой, то тут уже…

Перестав изливать на внимательно слушающую его хорошенькую блондиночку наработанный собственным потом и кровью опыт, летчик-«испанец» мимоходом пожал протянутые ему руки преподавателя и слесаря.

— Гхм, ну, дальше ты уже знаешь. На сегодня у меня все, Александра.

Подождав, пока ученица отправится на склад-каптерку возвращать учебную форму и спасательный инвентарь, инструктор с облегченным вздохом плюхнулся на широкую лавку. Машинально охлопал себя по нагрудным карманам, надеясь обнаружить оставленную в раздевалке коробку папирос, благодарно улыбнулся Панкрату, услужливо подсунувшего картонно-никотиновую «палочку здоровья», прикурил и блаженно выдохнул:

— Кр-расота!

Размашисто расписавшись, преподаватель подсунул форму «контрольки» приятелю, который привычно лизнул химический карандаш и оставил свой автограф на плотной желтоватой бумаге.

— Умотала?

— Есть маленько.

Заметив, как он машинально потер продырявленное в чужом небе бедро, словоохотливый слесарь-моторист с готовностью приободрил «испанца»:

— Да она у вас двужильная, натурально! Некоторые после всех этих ваших поскакушек в воздухе — из кабин еле выползают и по полчаса отплевываются, да глаза таращат. Или вообще блюют. А Белоснежка, едва не вприпрыжку понеслась парашют сдавать. Эх-ма, где моя молодость!..

Инструктора на это лишь переглянулись, но Панкрат заметил, что настроение от его слов повысилось. А так как каши маслом не испортишь, то он плюхнул еще:

— Да и ты, Николай, как-то поздоровел. По аэродрому бегаешь так, что впору тебя вместо буксира пользовать. Никак обратно в истребители готовишься?

Настоящие летчики безнадежно больны небом, и любой намек на невозможность полетов воспринимают очень болезненно. А вот в обратную сторону совсем наоборот, весьма положительно — так что «испанец» лишь многозначительно улыбнулся, поиграл бровями и поставил перед собой густую дымовую завесу. Заодно задумавшись над тем, что ведь действительно, за последние полгода нога о себе почти и не напоминала… Попробовать, что ли, сунутся в комиссию еще разок?

— Слушай, у нас тут с Фролычем небольшой спор вышел: не верит он, что в следующей пятилетке будут по всей стране жилье строить. Что сам думаешь?

Слегка щурясь от лезущего в глаза табачного дымка, инструктор принял «Рабочую книжку курсанта» и почти не глядя вывел жирную вязь росписи. Задумался на пару-тройку секунд, подбирая что-нибудь подходящее для обязательной заметки, затем перекинул папиросину из одного угла рта в другой и вписал замечание в соответствующую графу. Для какого-нибудь наземного писарчука этого хватит с головой для соблюдения формальностей, ну а настоящему пилоту хватит одного взгляда, чтобы все правильно понять. Довольно улыбнувшись, Николай откинулся на спинку, едва не растекаясь по лавке, и ответил терпеливо ожидавшему его ценного мнения слесарю-мотористу:

— А чего мне лоб морщить, если недавно в «Труде» сам товарищ Киров об этом предельно конкретно высказался? Как там… Первоочередной задачей Правительство видит повышение уровня жизни советских граждан. А у нас что? У нас полстраны в коммуналках живет! Так что будут, обязательно будут строить!.. Даже целый Специальный строительный комитет под это дело организовали…

— Вот, я же говорил!

Выдернув с колен приятеля летную книжку Морозовой, преподаватель прочитал замечание и с ехидной ворчливостью поинтересовался:

— «Не делает пауз между проведением фигур пилотажа»!?

Николай на это лишь небрежно отмахнулся, продолжая отвечать:

— А чтобы строители не сачковали, на это дело товарища Берию и поставили. Организатор он первостатейный: помните, как лихо на пару с товарищем Ждановым лишнюю промышленность из Ленинграда на Урал переправил? Весной начали, осенью закончили, раз — и заводы уже на новом месте трубами дымят. Ну и наверняка ведь, часть материалов сами-знаете-кто на лесоповалах и в рудниках будут заготавливать, вот он по старой памяти с НКВД и наладит… Хм? Опять у нас этот нарисовался?!

Проследив за направлением его взгляда, курильщики дружно нахмурились при виде мужчины в форме только что упоминаемого наркомата, перехватившего на полпути направлявшуюся к ним курсантку Морозову. Которая, вообще-то, была у инструкторско-летного состава минского аэроклуба-школы кем-то вроде тайной любимицы: пилоты чувствовали в ней родственную душу, искренне любящую бескрайную синеву воздушного океана — а наземный педагогический состав радовался высокой обучаемости и интересным вопросам юной, но по-хорошему въедливой Александры. Ну и конечно, сказывалась традиционная нелюбовь между военными и госбезопасностью…

— О чекистах речь, а они навстречь!.. Все ходит, вынюхивает…

— Коля!

«Испанец», которому в свое время немало помотали нервы как раз представители Наркомата Внудел, на предостерегающее замечание приятеля послушно замолчал — что не помешало ему ОЧЕНЬ выразительно сплюнуть на утоптанную землю тлеющий остаток папиросы. Как на заказ, в ремцехе что-то гулко упало, и вдогон тут же полетела многоэтажная матерная конструкция, в которой упоминался и шляющийся где-то слесарь-моторист.

— … лядь! Он у меня этот движок сам выковыривать будет!!!

Подхватившись, Панкрат рысью убежал на подмогу товарищам, обогнув по пути беседующую о чем-то курсантку и чекиста. А, нет, уже все: сняв и протерев изнутри платочком фуражку, нквдэшник повертел головой и направился мимо припаркованных аккуратным рядком десантных планеров в сторону далекой проходной. Блондиночка же, соответственно, продолжила поход за своей летной книжкой, и прилагающимися к ней ценными замечаниями товарищей инструкторов. Второго она не дождалась, зато первое ей отдали без лишних разговоров. Заодно с отчетливо-искусительными нотками поинтересовавшись у отличницы боевой и политической подготовки:

— Нет желания на «сто восемьдесят пятом» полетать? Или на «Ишачке» тридцатой модификации? Можно и на «Ли-2» организовать…

Ослепительно улыбнувшись, Александра согласно кивнула — и довольно мило поморщилась, когда до их навеса донеслась очередная рулада на русском-производственном, описывающая сложные и довольно страстные взаимоотношения авиатехников с погнутыми стрингерами[33] и лохматым фюзеляжем какой-то крылатой рухляди. Еще критически рассматривалась родословная того пилота-лейтенанта, что так удачно «скозлил» при посадке «УТИ-5», вогнав мотор едва ли не в кабину несчастной учебной «спарки» — и если верить техникам, держался за штурвал этот неудачник отнюдь не руками.

— Гм-кхм. Нам тут военные несколько битых самолетов отжалели, так что через недельку-полторы можешь подходить — я тебя поставлю в план полетов на… Двадцатое число. Тебе как обычно, с утра?

Вновь досадливо поморщившись, девица-красавица виновато вздохнула:

— У меня с шестнадцатого мая экзамены в Медтехникуме и Политехе начинаются.

— Хм-м? Значит, вечером.

— Угум.

Пометив у себя в планшете, преподаватель покосился на нехарактерно-молчаливого приятеля, и как бы невзначай полюбопытствовал:

— А что этот к тебе подходил?

Жизнерадостно улыбнувшись, блондиночка заправила обратно в рукав парусиновой «морозовки» сползшую на ладонь шелковую кисточку нефритовых четок, чуть тряхнула запястьем и мелодично пояснила:

— У меня через пять дней республиканское первенство по пулевой стрельбе, там будут присутствовать многие ответственные товарищи.

— А-а?! Отрабатывает, значит.

Фыркнув, «испанец» резковато заметил:

— Скорее, портит людям настроение!

Очень мило улыбнувшись, беляночка мягко напомнила наставнику пилотажа:

— Кто-то рожден летать, а кто-то бдить и охранять. У одних безбрежное небо и послушный штурвал в руках, у других вечные подозрения всех и вся, и сплошные нервы… Каждый выбирает по себе и живет этим, принося пользу Родине.

Подумав, Николай кивнул и расслабился, опять подумав о военно-медицинской комиссии и возвращении на действительную службу.

— Верно говоришь, Александра. Мы живем небом!