ГЛАВА 6

МЕДЕЯ

Сколько я ни пыталась, а повторить марципановое тесто тети Греты так и не смогла. Поэтому смирилась и к каждому празднику заказывала у нее килограмма полтора, чтобы хватило и на крошечные пирожные, которые подавали к кофе маминым подругам, и на украшения для торта. Честно говоря, Тезей готов был принять за торт даже бутерброд с колбасой, лишь бы его венчала смешная фигурка марципанового ежика или медвежонка.

— Мама, а слепи, пожалуйста, нас.

— Нас?

— Ну, да. Всех Ангелисов. Меня, тебя, деда с бабушкой и Гришу с Яшей.

— Хорошо, — я отломила кусок теста размером с кулак и начала разминать его в пальцах, — смотри, как это будет.

Я разделила колобок на шесть частей и, не особенно усердствуя, вылепила пять почти одинаковых фигурок и еще одну поменьше. Тесей сразу ткнул в нее пальцем:

— Это я?

— Да, сынок, это ты.

— Ой, мама, что ты делаешь?

Я собрала все фигурки в горсть и одним движением смяла их вместе. Снова размесила тесто до однородного состояния, разделила и начала лепить заново. Теперь женские фигурки обзавелись платьями и косами, а мужские усами и штанами.

— Ты понимаешь, что я сделала?

— Что? — Затаив дыхание, Тесей следил за моими руками.

— Я слепила нас всех, а потом вновь соединила вместе. Затем разделила и слепила снова. Теперь в каждом из нас есть частица другого.

— Ты есть во мне, мама, а я есть в тебе?

— Да, мое сердечко. И дедушка и бабушка теперь тоже есть в тебе. А ты в них.

— А… — мой мальчик задумчиво ковырял пальцем пергаментную бумагу, в которую были завернуты остатки теста.

— Что, Тесей?

— А папа в нас есть?

Я проглотила комок в горле. Это был самый трудный вопрос, который мой сын стал задавать все чаще и чаще.

— У тебя вместо одного папы целых два дяди. По-моему, хороший обмен, как считаешь?

— Да-а-а? — Недоверчиво протянул Тесей. — А…

Лучше было сразу пресечь этот разговор. Говорят, дипломат знает сто синонимов для слова «нет», а я знала сто трюков, чтобы уклониться от ненужных вопросов:

— Кстати, вы на рыбалку идете или нет? Дядьки тебя ждать не будут, а рыба тем более.

— Да!

Слава Богу, настоящая рыба моему сыну была пока интереснее мифического отца. Я отложила фигурки в сторону, чтобы подсохли и начала сбивать крем. Завтра у нас будет бисквитный торт.

* * *

— Медея, тебя там ждут, — Старший официант кивнул в сторону моего кабинета.

Расспрашивать не стала, просто прихватила со стойки чистый стакан. Если это опять Ясон — метну ему прямо в лоб.

На моем столе по-хозяйски расположились два щегольских мокасина из бежевой замши. Совсем новые, даже подметки не стерлись. Из мокасин вырастали тощие лодыжки, покрытые всклокоченными рыжеватыми волосами. Ближе к колену растительность становилась значительно гуще.

Кстати, во время моей жизни в студгородке, такие джунгли на ногах между нами, девочками, назывались «Здесь заблудился и умер Индиана Джонс». Рассматривать шорты и прочие второстепенные подробности не стала, и сразу посмотрела в лицо незваному гостю.

В моем кресле за моим рабочим столом привольно устроился Шнайдер-младший.

— Привет, Франц.

А что самое интересное — перед ним на краешке стола сидела моя помощница. При моем появлении она слегка покраснела и быстро спрыгнула на пол. Шнайдеренок, хоть и нехотя, но тоже убрал ноги под стол. Этого было недостаточно. Приподняв бровь, я ждала.

Франц меня понял. С улыбкой «вот такой я очаровательный мерзавец», он встал из моего кресла и занял уголок стола, освобожденный Наташей.

Я бросила сумку на столешницу:

— Чем обязана? Что-то срочное?

Не скажу, что он мне совсем не нравился, просто избалованные мальчики были не в моем вкусе. Хотя… Я окинула его оценивающим взглядом. Спортивный, на полголовы выше меня, не то, чтобы мощный — скорее гибкий и юркий, как хорек. Франц ответил мне понимающей улыбкой.

— Спасибо, Наташа, ты можешь идти.

Мне не понравилось, что он отдает приказы моим служащим, и еще больше не понравилось, что моя помощница так послушно направилась к двери, но отводить заинтересованного взгляда от Шнайдера-младшего не стала. Интересно, а с чего бы это мы такие в себе уверенные?

Просто улыбалась и смотрела. Франц поерзал на столе:

— Отлично выглядишь, Медея. — Молчала, смотрела. — Я вообще-то, по делу.

Шнайдеренок действительно принял деловой вид, уселся, наконец, на стул по другую сторону стола и протянул мне папку.

— У меня к вам предложение.

К нам, значит, к нашей семье? Я заглянула в бумаги.

— Это бизнес-план, — пояснил Франц. — Я предлагаю совместное дело. Винный отель.

Идея была хороша. Дом семьи Шнайдеров построил еще пра-прадед нынешнего владельца. Каждое последующее поколение неуклонно расширяло и надстраивало свое жилище. По сути, это было практически поместье со старым, превращенным теперь в склад, каретным сараем, кирпичным винным цехом, двухэтажным домом с обширным внутренним двориком и красивым видом на бухту.

А Франц был не дураком.

Вот только слишком хитрым: затраты на устройство бассейна и ремонт помещений, на мой взгляд, были завышены раза в два. Тем не менее, отель дал бы ему возможность за несколько лет возродить виноградник и диверсифицировать бизнес.

— Прекрасная идея, — я положила папку на стол. — А в чем заключается наше участие?

— Вы несете строительные расходы.

— А взамен?

— Расширяете сбыт вашего вина, а заодно снижаете транспортные расходы.

Маловато будет.

— И?

— И двадцать процентов от прибыли.

Нет, все-таки Франц пошел в папашу своего. Такой же жлоб. Впрочем, Ангелисы тоже не ангелы, пардон за каламбур.

— Идея отличная. Но, сам понимаешь, семейными финансами распоряжается отец. Надо разговаривать с ним.

Я поднялась из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Честно говоря, после того, как Франц начал делать мне, по выражению тети Песи, «мансы и авансы», я чувствовала себя в его присутствии немного неловко.

И вообще, мне еще нужно было коробки с этикетками проверить. Если с утра у меня еще была мысль поручить это Наташе, то после сегодняшней сцены в моем кабинете она куда-то испарилась.

Франц покорно шел к двери впереди меня, но внезапно развернулся. Я чуть не ткнулась носом ему в подбородок. Успела остановиться, но тут же на мою поясницу легла мягкая ладонь.

И подтолкнула мое тело ближе к Францу.

— Медея, — от его шепота защекотало над ухом, — я заехал, чтобы увидеть тебя.

Как же неловко. Куда мне девать руки? Класть из на плечи Шнайдеру вовсе не хотелось, а держать растопыренными, как куриные крылья, казалось глупым.

— Медея, я с ума сошел, как только увидел тебя.

Тем не менее, его прикосновение не казалось противным. Руки теплые, не грубые. Тело пахнет гелем для душа, одежда кондиционером. Чистенький аккуратный мальчик.

— Медея, разве ты не видишь, как я одержим тобой?

Вот над текстом я бы поработала. «Не верю», как уже не раз было сказано до меня. Вот только текст закончился очень быстро, потому что Франц ласково взял мое лицо в ладони и прикоснулся ртом сначала к верхней губе, затем к нижней. Медленно, словно боясь спугнуть, начал втягивать мою нижнюю губу в рот.

В голове нудной осенней мухой крутилась мысль, что мне сейчас приходится вдыхать воздух, который только что был у него в легких. Поднялся по гортани вверх, вернулся в ротовую полость и сейчас, насыщенный его запахами, течет мне в нос.

Мятная жвачка, лосьон после бритья, какой-то крем (он что, пользуется кремом для лица?), пиво… Пиво?

Мои руки сами собой оттолкнули Франца к двери. Человек, живущий посреди виноградников, пил пиво? Да в Ламосе даже рыбаки себе такого не позволяют.

— Извини, Франц. Это не очень удачная мысль. Если у нас будет совместный бизнес… сам понимаешь.

Франц понял очень быстро. Похоже, приоритеты в его голове были расставлены давно и прочно.

— Хорошо, Медея. Я понимаю, что ошеломил тебя. Ты еще не готова. Я подожду.

Я проводила взглядом вертлявую задницу в голубых шортах до двери, и только когда за ним закрылась дверь, позволила себе тяжелый вздох.

Ошеломил он, оказывается. Все гораздо хуже, дружок. Ты в очередной раз напомнил мне о моей беде. О том, что никто больше не сможет так целовать меня, как это делал один лживый листригон. Ни в чьих руках я не почувствую себя щепкой в бурном потоке. Следы ничьих губ и зубов больше не будут расцветать на моей коже огненными цветами, после того, как меня целовал Ясон Нафтис.

Мне надо было выпить.

ЯСОН

Сам не ожидал, что так соскучусь по своему первому баркасу. Не зря листригоны говорят, что первая лодка, словно первая любовь. «Золотое руно» я купил в восемнадцать лет, после того, как смог без согласия опекунов распорядиться оставшимся от родителей имуществом.

Домик на окраине Чембаловки был продан, долги возвращены до копейки, а оставшихся денег хватило на большую лодку, оснащенную мотором и парусом. Да еще и с каютой, в которой я и жил с апреля до той черной ночи, когда покинул мой родной город.

Братья Ангелисы, могли ходить в рваных башмаках и разодранных на коленях джинсах, но на лодку денег не жалели: корпус суденышка был тщательно проконопачен и просмолен. Даже краска на досках не облупилась, и два черных глаза, которые рисовали на своих кораблях еще ахейские мореплаватели, бесстрашно взирали на понтийские воды.

С установкой двигателя пришлось попотеть, но в шестом часу вечера я уже сидел на борту, усталый и довольный, вытирая руки найденной на корме ветошью.

Телефон зазвонил в третий раз. Занятый двигателем, я уже пропустил два первых звонка. «Я буду называть тебя малышкой…», донеслось из кармана джинсовки, и я потянулся к куртке. Не нужно было читать надпись на экране, чтобы узнать, кто мне звонит.

Оксана.

Я не собирался принимать целибат, тем более в нежном возрасте двадцати шести лет. Достаточно было и долгих периодов воздержания во время рейсов. Зато на берегу морякам ни в чем отказу не было. Так что в любом порту я мог получить, еду, выпивку и женщину.

Но самыми гостеприимными были понтийские берега. Впрочем, я не злоупотреблял их щедростью, и потому, бывая в Дессе, навещал одну лишь Оксану. Она действительно была неплохой бабой. По меркам Дессы, конечно.

На самом деле Оксана родилась не в том теле и не в то время. В ее тугосисей и крепкозадой тушке томилась душа пирата. Вот почему на каждого решившего подебоширить в ее забегаловке туриста она шла как на абордаж, брала «на саблю», кромсала «в мясо» на глазах восхищенной публики и выносила то, что осталось на набережную. И все это — без малейшего физического усилия, лишь посредством виртуозного использования великого, могучего, правдивого и свободного малоросского языка.

А еще Оксана хотела замуж. Но с этим, извините, не ко мне.

— Привет, Оксан.

— Тю. Живий. А я вже думала потонув, або ще що.

Ее ласковый южный говорок действовал на всех мужчин одинаково — как стопка горилки под ломтик сала.

— Так чому не прийшов вчора? — Потому что и не собирался. — Я нову белизну одягла, червоне з мреживами. Весь вечир в ций збруи прочекав… А воно таке колюче виявилося… Турбувалася за тебе, дурень…

Я нахмурился. Не надо было за меня волноваться, потому что я не хотел волноваться ни за кого. Секс давно стал для меня не больше, чем физиологической потребностью. Я утолял голод тела и помогал это сделать другим. Это был честный обмен, и я не хотел чувствовать себя обязанным за получасовой трах в задней комнатке маленького кафе или в мансарде дома в Слободке, где она снимала квартиру.

— Извини. У меня небольшие проблемы.

Честно говоря, я и сам не знал, что за неприятности у меня вдруг случились в Ламосе, скорее предчувствовал их скорый приход.

— Так приижджай — покохаю, пошкодую.

В другое время это было бы заманчивым предложением, но не сейчас.

Хотя, что я носом крутил столько лет, спрашивается? Оксана была самой подходящей для меня женщиной. Моряку, берущемуся за любую работу, немного балующемуся контрабандой, иногда занимающемуся перевозкой нелегалов, деловитая и домовитая, прижимистая и расчетливая, хозяйственная жинка подходила, как водка к соленому огурцу.

Парни вроде меня должны довольствоваться девушками, вроде Оксаны и не заглядываться на таких, как Медея Ангелисса. Не по Ваньке картуз.

— Не могу. Я не в городе.

— А де?

Ее тон мгновенно изменился на ревнивый и собственнический. А вот этого мне не надо было совсем. Тем более, что я точно знал, что кроме меня к Оксане захаживают еще два или три парня, и принимал все меры, чтобы не столкнуться с ними у ее порога нос к носу.

Девушка имеет право устраивать свою личную жизнь, и если кто-то придет к финишу (зачеркнуто) к ЗАГСу раньше меня, то я лишь похлопаю счастливца по спине и пожелаю удачи.

— В другом городе.

— И де ж те мисто?

Ну, хватит:

— Пока, Оксан.

Я бросил телефон на куртку, встал и сразу же зацепился босой ногой за ящик с инструментами. Больно, блин.

Пожалуй, надо выпить. Точно, это мысль. Раз голова не встает на место сама, надо ей помочь. И первым делом решить, останусь я в Ламосе или нет.

Конечно, я встречусь с Анастасом Ангелисом, и поблагодарю его за то, как добр он был ко мне в детстве. Это решение не вызывало сомнений.

Но вторая проблема была намного сложнее. Как мне следовало поступить с Медеей?

Нет, все-таки надо было выпить и как можно быстрее.

* * *

— Неплохая лодка.

Незнакомый голос прозвучал у меня над головой, когда я в чистой рубашке и джинсах вышел из каюты. На краю причала стоял мужчина лет сорока. Носки его туфель нависали над срезом досок.

— Я туристов не катаю.

Сейчас мне было не до разговоров. Мужик вздохнул:

— А жаль.

Неудивительно, что он сразу заставил меня насторожиться. В этом человеке не было ничего от расслабленного и довольного жизнью туриста. Держался он уверенно и спокойно, но взглядом цеплял, как крючком. Сразу видно, человек занят делом. И что самое неприятное — его делом был я.

Я защелкнул замок на двери каюты, опустил ключ в карман джинсов и собирался пройти мимо. Разговаривать мне с ним было не о чем. Однако, чувак так не считал:

— А говорят, что перевозки — твой бизнес, Ясон.

— Я в отпуске. — Я остановился, потому что он вытянул руку перед моей грудью. И в этой руке была маленькая книжка в красном переплете. — А это не похоже на проездной билет, мен.

— Не мен, — вежливо поправил меня он. — Капитан морской жандармерии Мавракис. Может, поговорим?

— О чем? Если о вине, то оно здесь везде одинаковое. А если хотите попробовать осьминогов, то лучше Антонина Хоруса их не готовит никто. Таверна «Медуза Горгона» на набережной.

— Меня больше интересует Моня Каплун.

Он убрал удостоверение в нагрудный карман и принял очень заинтересованные вид. Я сделал то же самое. На самом деле он просто пытался меня припугнуть. И совершенно напрасно, кстати. Срок исковой давности за некрасивые дела, по которым меня можно было привлечь, истек два года назад. И за эти два года я успел выяснить, что ни у полиции ни у таможенной службы на меня ничего нет. Беня Штифт никого не сдал.

— Моня? Так он еще гуляет по Дерибасовской? Значит, плохо работаете, парни. Прямо огорчаете меня.

Лейтенант откровенно скис. И все же последнее слово должно было остаться за ним:

— Может быть, если ему не будут помогать ребята, вроде тебя, так и огорчаться не придется. Просто тщательнее выбирай друзей, и все у тебя будет хорошо. А я пока за тобой присмотрю.

Судя по всему, лейтенант очень хотел стать майором, так что в его обещании я не сомневался.

Сил удерживать на лице наглую ухмылку хватило лишь до тех пор, пока его спина в синей рубашке не исчезла среди полосатых зонтиков латинского кафе. Потом дыхание в груди кончилось, и я согнулся, уперев кулаки в колени.

Моня.

Он не вспоминал обо мне ни в Фанагории, ни в Анатолии, ни даже в Дессе. А теперь, когда я вернулся в Ламос, Каплун почему-то всплыл на поверхность, как гнилая рыба.

И почему жандармерия вышла на меня? Либо разговоры Мони прослушивались органами, либо… Дальше мой мозг оцепенел и отказался сотрудничать.

Мне определенно нужно было выпить.

Загрузка...