Я к Вам приду, Вы мне расскажете
О том, что было без меня.
Искусно две-три фразы свяжете,
Моё спокойствие храня,
И, разумеется, не спросите,
Где пропадал я столько лет.
Покров молчания набросите
На мой нечаянный секрет.
О, это робкое гадание,
Что было – или быть могло,
Чтоб донесенное предание
На душу камнем не легло.
Рукопожатием обяжете,
Улыбкой легкою маня…
Я к Вам приду, Вы мне расскажете
О том, что было без меня.
Рояль суров, академичен,
Надменен. Бедный дирижёр
Почти бесплотен, анемичен,
И безутешен. Разговор
Пустой. Ни вдохновенья,
Ни партитуры – жалкий строй.
И дирижёр от огорченья
Прозрачной машет головой.
И как же быть? Ему подвластны
Нагие скрипки, царь-гобой.
А флейты юные – прекрасны,
Но недоволен он собой,
Поскольку вот – рояль не внемлет,
Стоит себе и тихо дремлет,
Презренья полон ко всему,
Что не относится к нему.
И дирижер грызет бумагу,
Втыкает в плотный воздух шпагу.
И возмущаются тотчас
Седой пузатый контрабас,
И знойная спираль валторны,
И удалые флигель-горны,
И арфы, будто динозавры,
И даже звонкие литавры.
Но что рояль? Что этот черный,
Огромный зверь, презренья полный?
Он спит. Ему на все плевать.
Он, правда, просто хочет спать!
Легко рассыпаются звуки.
Их ловят силки тишины.
И снова усталые руки
Желанья писать лишены.
И я повинуюсь, и даже
Не слышу тяжелых шагов
Измазанных кровью и сажей,
Придуманных кем-то богов.
Когда отстраивался Собор Петра,
Не думал, что придется силой,
Завоевав твои права, отдать
Все этому мундиру.
Когда я шел к тебе нагой,
Во власти жгучего желанья,
Не думал я, что тот огонь
Сожжет меня до основанья.
Я шел как жил, как жил любил.
Я был и страстью, и поэтом.
Я верил Вам. Я Вас любил.
О том не забывал при этом.
О том, что сохнут зеркала…
В недосягаемой той дали,
Что стоило ль повелевать
Тобой, не принося азалий?
Таких, каких и мы с тобой
Не видывали в этом месте,
Как будто бы не нас прибой
Вдруг вынес и оставил вместе
На этом бреге, без людей…
Без языка, без оснований.
И мы б владели миром всем,
Когда бы не было азалий и той,
Что помешала нам, заставив нас
обет нарушить.
И долго думал я б – что сам
Сумел семью свою разрушить.
Но выпал срок – и вот квинтет
Трубит опять о Новой Тризне.
Ну как нам не накликать бед,
Страдая так тут по отчизне.
Привыкши делать все с ранья,
Я снова приношу поэту
Свой труд, и верю, что Она
Оценит в зодчем том Лаэрта.
Прибьюсь опять к ее ногам,
Сломаю Ветхие Заветы…
И вновь отстрою этот Храм.
Верну Флоренцию ей эту.