Млечный Путь, 21 век, номер 2(51), 2025

Шимон Давиденко
ЧТО СКАЗАЛ БОР

Бор сказал: «Неправильно думать, что задача физики – выяснить, какова природа. Физика касается того, что мы можем сказать о природе».

Десятилетие аспирантских курсов настаивало на том, что физика – это королевская дорога к ней, но вот Бор заменил онтологию риторикой.

Предприятие лингвистическое, прежде чем механическое. Мы торгуем историями. Читая Бора – и тех, кто его читает, – я наткнулся на признание Дэвида Мермина: «У меня были спорадические вспышки ощущения, что я, возможно, действительно начинаю понимать, о чем говорил Бор. Иногда это ощущение сохраняется в течение многих минут. Это немного похоже на религиозный опыт, и меня действительно беспокоит, что, если я на правильном пути, то в один прекрасный день, возможно, довольно скоро, все это внезапно станет для меня очевидным, и с этого момента я буду знать, что Бор был прав, но не смогу объяснить почему кому-либо еще».

Страх Мермина был моим приглашением. Он боялся, что прозрение может стать невыразимым. Я воспринял это как вызов, чтобы высказать его в любом случае.

Если физика – это то, что можно сказать, то неспособность сказать это – ошибка, а не особенность.

Каждая история самосогласована и великолепно полезна в своей области и явно несовместима с правилами игры другой.

Это не кризис, который можно разрешить финальным повествованием «победитель получает все». Это метод. Прикладная математика научила меня этому задолго до того, как я признал это вслух. Каждая модель – это мультфильм, который стирает почти все, так что рельефно сияет одна черта. Мультфильмы противоречат, потому что игнорируют различные детали. Сопротивление воздуха имеет значение в аэродинамике, но это ошибка округления в орбитальной механике.

Спор о том, какая картинка «правдивее», упускает суть. Полезность локальна. Истина – если это слово все еще помогает – контекстуальна. Популярная мифология представляет теории в гладиаторских боях – эволюция побеждает креационизм, относительность побеждает эфир, квантовая теория побеждает классику.

Метафора льстит нашему вкусу к драме, но искажает ремесло. Большую часть времени модели не сражаются – они расходятся. Они отвечают на разные вопросы с разным разрешением, как карты одной и той же береговой линии, нарисованные в масштабах один километр и один сантиметр. Требовать, чтобы они точно совпадали, – это то же самое, что требовать рифму хайку с электронной таблицей.

Для прикладного математика быть неправым – это не недостаток, а профессиональная обязанность. Мы урезаем реальность до нужного размера, проверяем урезанную версию и – когда возникают новые обстоятельства – урезаем ее по-другому. Гравитация Ньютона была неверной в тот день, когда он ее опубликовал – это также то, как мы запускаем космические корабли к Сатурну.

Неправильность, если ее слегка поносить, – это сила. Это урок, который предвещал Бор, а Мермин почти запечатал молчанием. Физика – это не единое эскалирующее повествование, сходящееся к «Одной окончательной теории». Это антология взаимно противоречивых историй, каждая из которых обоснована проясняемым ею срезом опыта. Прогресс измеряется не конвергенцией, а пролиферацией – расширяющимся набором контекстов, в которых мы можем сказать что-то связное, предсказательное и действенное.

Поэтому я предпочитаю игнорировать предупреждение Мермина. Я отказываюсь от роскоши невыразимого прозрения. Я пишу. Я пишу, потому что единственный тест на понимание – выживает ли мысль при переводе с мозгового гудения на публичный язык. Я пишу, потому что истории, признанные историями, делают нас проворными, готовыми обмениваться метафорами, когда проблема меняет масштаб.

В конце концов, строка Бора – это не мистический коан. Это оперативный совет: следите за грамматикой. Мир не внутри наших теорий – наши теории внутри нашего разговора. И разговоры расцветают, когда мы принимаем простой, освобождающий факт: мы можем – на самом деле, мы должны – рассказывать много полезных, несовместимых историй одновременно, потому что реальность слишком щедра, чтобы вписаться в один сюжет.