Млечный Путь, 21 век, номер 2(51), 2025

Ярослав Кудлач
ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО ПОДСУДИМОГО

- Высокий суд! Уважаемые присяжные! Дамы и господа!

Меня признали виновным в покушении на убийство, но я не протестую. Тот, кто сидит напротив меня, заслужил смерть. Он - убийца, мерзкий и безжалостный. Я ненавижу эту гнусную тварь, это тупое, агрессивное существо в кожанке. Сейчас вы узнаете, что совершил этот гад, которому я хотел бы выдавить наглые белёсые глаза...

История, разрушившая мою жизнь, произошла семнадцатого мая текущего года... Да, на дворе апрель, и до семнадцатого мая больше месяца, но всё это обязательно произойдёт. Так устроен мир, жестокий и незыблемый...

В тот вечер мы с женой собирались на премьеру очередного блокбастера. Я заранее купил билеты и радовался, что мы станем одними из первых в стране, кто увидит новый фильм прославленного режиссёра. Нет, премьера не состоится семнадцатого мая, она состоялась семнадцатого мая. К слову: если вы не любители подобного направления, не ходите на фильм. Спецэффектами в наше время никого не удивишь, а, по сути, великий режиссёр... ну... исснимался, что ли...

Мы с удовольствием посмотрели эту зрелищную чепуху и решили прогуляться по вечернему парку. В отличном настроении мы дурачились и не обратили внимания на человека, возникшего из боковой аллеи. Проходя мимо, он резко выбросил правую руку, и адская боль вспыхнула у меня в животе. Я осел на землю и почувствовал, что кровь просачивается между пальцев. Жена успела лишь вскрикнуть, когда мерзавец ударил меня ногой в висок. Я потерял сознание.

Очнулся я от боли, холода и тяжёлого взгляда. Открыв глаза, я увидел фигуру, ярко освещённую фонарём. Поняв, что я пришёл в себя, человек ухмыльнулся, помахал рукой в ёрническом прощании, а потом пошёл прочь валкой уголовной походочкой. Я приподнял голову и в нескольких метрах от себя заметил жену.

Она лежала на спине в луче фонаря. Из-под бёдер расплывалась тёмная лужа. Широко открытые глаза смотрели неподвижно, точно кукольные... Я понял, что она мертва, вернее, только успел подумать. Новая волна боли ударила в живот, я снова потерял сознание, а очнулся уже в больнице.

Почему я не умер? Зачем проезжал по аллее одинокий велосипедист, вызвавший полицию и скорую помощь? Как смогли врачи зашить мою печень, распоротую ножом убийцы? Если бы я умер... Боже, какое счастье не быть вообще! Вам незнаком мрак, в котором я очутился после пробуждения. По сравнению с ним трёхдневное небытие казалось наполненным светом и счастьем...

Вернувшись во мглу, я узнал, что жену похоронили. Погребение состоялось девятнадцатого мая. Сердобольные друзья решили не причинять мне лишних страданий и всё организовали сами. Поэтому, когда я встал на ноги, мне осталось только прийти на свежую могилу. Я сидел у глинистого холмика рядом с бетонной оградой, смотрел на табличку с фамилией и думал, что жену изнасиловали и убили, и меня тоже хотели убить...

Но похорон не было!

С этой мыслью я возвращался в опустевшую квартиру, где ещё пахло моей женой, где в шкафу и на спинках стульев висела её одежда, у кровати стояли тапочки, а на кухонном столе стакан, из которого она пила воду перед походом в кино... Казалось, что жена решила прикорнуть днём, как иногда делала по выходным. Я бросался в спальню и видел там разорённую постель, которую всё не решался переменить... Не в силах находиться дома, я бродил по городу, не понимая, куда иду, а дорога неизменно приводила меня к кладбищу...

Полиция начала расследование, но стало ясно, что дело смотрится "глухарём". Чиновники подробно описывали методы поимки преступника и просили набраться терпения. Я слушал их, а сам мысленно возвращался на кладбище, где лежала моя единственная, любимая жена.

Но однажды летом, когда я бесцельно шатался по улице, моё внимание привлёк один человек. Я всмотрелся...

И мир опять заблистал красками, солнце вспыхнуло с новой силой, победно взревели медные трубы! Валкой криминальной походкой навстречу мне шёл убийца. Да, этот самый зверь в человеческом образе, который сидит на свидетельской скамье. Он шагал неторопливо, слегка приоткрыв рот и глуповато озираясь вокруг.

После короткой эйфории появился страх: вдруг он меня узнает? Но подлец равнодушно прошествовал мимо и вошёл в лавку на углу. Я занял удобную позицию на автостоянке, откуда магазин хорошо просматривался. Мерзавец вскоре вышел с небольшим пакетиком. Я последовал за ним. Мой мозг заработал необычайно ясно. Я отлично понимал, что, если обращусь в полицию, то даже в случае успеха начнётся долгий процесс, приговор будет мягким, ведь смертной казни в нашей стране нет, а десяток лет для молодого бугая - сущий пустяк. Нет, суд должен свершиться по моим законам...

Дикое везение: убийца жил в одном квартале от места нашей встречи. Теперь можно было осуществить план, созревший во время слежки. Удостоверившись, что мерзавец отпер дверь парадного своим ключом, я направился к уже упомянутому магазину...

Так началось моё вживание в роль сыщика. Очень скоро я узнал всё о привычках негодяя, познакомился с его друзьями и постепенно стал своим человеком в компании - в ЕГО компании! И вот настал день, когда нас представили друг другу. Поначалу он смотрел на меня с презрением. Ещё бы: на первый взгляд я - чистый "ботаник". Но я недаром три месяца носился по городу, вынюхивая и выискивая. Уже четверть часа спустя он хлопал меня по спине и называл "реальным пацаном". Как омерзительны были проявления его жлобско-дружеского участия! Перед моим внутренним взором вновь появлялась аллея в парке, пустые глаза жены и тёмная лужа на асфальте. В такие минуты приходилось стискивать зубы и терпеть...

Шло время, наши отношения крепли. Постепенно он стал доверять и притаскивал на хранение всякие подозрительные пакеты. Подлец и предположить не мог, что мне известны источники его заработков - продажа краденого и торговля марихуаной. Кстати, возьмите это себе на заметку. Держу пари: у него дома и сейчас лежат граммов триста гашиша. Отправьте туда полицию - убедитесь сами. Однако не будем отвлекаться.

Так продолжалось какое-то время, пока не настал желанный день. Я арендовал в лесу коттедж со всеми удобствами, камином и глубоким звукоизолированным подвалом. Затем привёз туда всё необходимое и объявил своему корешу, что устраиваю вечеринку с ништяковыми тёлками. При слове "тёлки" его бельма засияли, и он сразу согласился, когда узнал про одинокий домик в лесу. Договорились приехать туда заранее, всё приготовить, а на следующий день прибудут девки. И в пятницу вечером маленький автомобиль неумолимо увлекал нас к финалу.

Добравшись, мы разгрузили спиртное и съестное, разожгли камин в гостиной. Оба предвкушали, облизывались. Только он не знал, почему у меня от волнения дрожат руки, почему я громко смеюсь, почему меня переполняет неземная радость... Когда мы уселись и откупорили по пиву, я больше не мог выдержать. Сказав, что мне надо отлить, я прошёл в сортир, достал из тайника шприц с ампулами, которые раздобыл у знакомых студентов-медиков, и вернулся в гостиную. Мерзавец по-прежнему сидел в кресле, посасывая пиво. Я подошёл сзади и вонзил шприц ему в плечо. От неожиданности он поперхнулся, пиво брызнуло на стол. Подлец вскочил, но было поздно: я успел нажать на поршень. Секунду-другую он яростно таращил белёсые глаза, а потом выругался площадной бранью и попытался меня схватить, но укол начал действовать. Гад запнулся о кресло и рухнул на пол. Даже в полубессознательном состоянии он продолжал отвратительно ругаться, но мало-помалу скорчился и затих.

Я перевёл дух и отшвырнул шприц. Настало время переходить к делу. С трудом - мерзавец оказался тяжёлым - я оттащил его в подвал. Затем, раздев догола, уложил брюхом вверх на массивный стол и намертво пристегнул к скобам в столешнице. Все девайсы я приобрёл в магазине, торгующем причиндалами для жёсткого секса. Чем такие лавчонки хороши: там никогда не удивляются и не расспрашивают, а выбор просто замечательный. Не магазин, а пособие для начинающего маньяка. Если кому интересно, могу дать адрес. Что, не хотите? Ну, как хотите.

Убедившись, что такие путы не смог бы разорвать даже медведь, я поднялся наверх, запер окна и двери, погасил свет и затушил камин. Вернувшись в подвал, достал чемоданчик с инструментами, разжёг угли в чугунной чаше и сунул туда три маленькие кочерги с деревянными ручками. На столике рядом с импровизированным очагом разложил клещи, молоток, тисочки, ножи, колючую проволоку, длинные иглы и прочее...

Кажется, кому-то стало дурно? О нет, я вовсе не садист, а возмездие! Вечное, непрекращающееся возмездие! Не пялься на меня, ты, сволочь! Я ещё переломаю тебе все кости по одной, как тогда, в подвале! А потом выпущу твои вонючие кишки и заставлю их жрать вместе с дерьмом! Заткнись, ублюдок!

Словом, когда всё кончилось, я сидел рядом с трупом, глядел на изуродованное лицо, которое не смог бы восстановить никакой патологоанатом, и курил, стряхивая пепел в пустые глазницы. Чувств больше не было. Я рассматривал мёртвое тело и удивлялся силе человеческого организма. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем мерзавец испустил дух, но никак не меньше трёх часов.

Я встал и осмотрел себя. Увидел, что весь залит кровью, и первый же прохожий сразу ринется звонить. Но глубокое безразличие накрыло меня с головой. Покачивась, будто пьяный, я поднялся наверх, вышел из коттеджа и сел в машину.

Наступила ночь. Дом смотрел на лес мёртвыми окнами, похожими на глаза убитого мерзавца. Впервые за вечер мне стало по-настоящему не по себе. Тогда я завёл мотор и поехал.

Куда? Конечно, на кладбище.

Могила зарастала редкой травой. Царила тьма, но я почувствовал шероховатое прикосновение, погладив глинистый холмик. Из желудка выползла гадкая пиявка и свернулась клубочком во рту. Враг умер, смысла в жизни больше не было. Помню, что, осознав это, я заплакал и стал царапать могильную землю ногтями. Вопль отчаяния вырвался из моей груди. Я заколотил руками по могиле, когда меня вдруг схватили за плечо и затрясли. Очнись, умолял чей-то знакомый голос, проснись, пожалуйста, проснись!

Я поднял голову и обнаружил, что сжимаю в руках мокрую подушку. А рядом... В страхе вскочил я с постели и прижался к стене. Любимая жена смотрела на меня с тревогой, а сквозь щели в гардинах пробивался утренний свет.

Это был сон! Чудовищный, длинный, кошмарный сон!

Я сполз на пол, не веря, что ужас закончился. Жена подбежала ко мне и крепко обняла. Так мы просидели долго. Наконец она высвободилась и сказала, что я страшно кричал во сне. Она говорила ещё что-то, но я не слушал, только смотрел на неё. Тогда она объявила, мол, спать больше не будем, лучше позавтракаем и займёмся уборкой, а вечером пойдём на кинопремьеру. Утро в дом, сон за порог, добавила она.

На календаре стояло семнадцатое мая...

День прошёл в хлопотах по дому. Ближе к вечеру мы засобирались в кино, как всегда, сердясь друг на друга и поочерёдно оккупируя ванную комнату, а затем помчались на остановку. Омерзительный ночной кошмар почти выветрился, но в трамвае возникло странное чувство, что я всё это уже видел. Вот неясно знакомая девица пихнула меня сумкой в бок... По мосту прошёл человек с собакой... Трамвай резко затормозил, а какой-то смуглый парень пнул дверь и крепко выругался...

Чем дольше мы ехали, тем чаще вспыхивало ощущение, которое принято называть "дежавю". Когда мы вышли, проблески воспоминаний о том, чего не было, слились в едином могучем сиянии. Мороженое, брошенное на асфальт... Неисправный эскалатор... Человек в военной форме... Запах хлеба из булочной... Слепой баянист, пиликающий "Калинку"... Каждая мелочь говорила, кричала, орала: было! было! было!!!

Ещё до начала сеанса жена поняла, что со мной творится неладное, но ничего не сказала. А я потерял всякую надежду, увидев первые кадры фильма. Я вспомнил его! Оцепенев, я смотрел на экранные события, зная, чем закончится действие. Постепенно чувства притуплялись, накатилась апатия. Жена смотрела на меня с неподдельным беспокойством. Когда фильм подошёл к концу, она решительно встала и повлекла меня из кинотеатра. Я тупо повиновался.

Большой парк находился как раз между центром и нашим районом. Жена свернула с улицы и пошла по дорожке, освещённой редкими фонарями. Я брёл, спотыкаясь о неровности и вяло осматриваясь вокруг. Сон возвращался, проснуться было невозможно. Поэтому я нисколько не удивился, увидев знакомую фигуру, шагнувшую наперерез из тёмной боковой аллеи...

Стоит ли говорить, что всё повторилось? Надо ли описывать вновь навалившийся мрак? Похороны уже состоялись, поэтому, когда я выписался из больницы, то нашёл на кладбище свежий могильный холмик и табличку с фамилией. Глядя на оплывшие буквы, я думал: что же было сном? Первый кошмар или пробуждение? Ответ пришёл быстро. Ведь мне известно, кто убийца. Следовательно, его нужно разыскать, и если мои воспоминания ложны, если такого человека нет, то, стало быть, реальность наступила сейчас, а всё предыдущее - лишь больничные видения.

Я нашёл его.

Ошибки быть не могло. Совпадали все детали: облик, имя, адрес, знакомства. Теперь не нужно было тратить столько времени на разведку. Сон вовсе не был сном. Жизнь выкинула загадочный фокус: переместила меня в прошлое, заставив пережить одни и те же события. Не имею ни малейшего представления, как это случилось. Да и выяснять не было никакого желания. Я испытывал лишь одно: свирепую ненависть, заполнившую остатки моей души...

Всё оказалось гораздо проще, чем в первый раз. И домик в лесу остался тем же, и события повторились с некоторыми нюансами, словно отснятый дубль, не вошедший в картину. Я долго выбивал из него признание. И он сознался, скуля, словно пёс, моля о пощаде. Никаких угрызений совести я не испытывал. Я не ощущал ничего, кроме желания, чтобы мерзавец пожил ещё...

Но он подох.

Не сразу я заметил, что потрошу остывающий труп. Тут же ненависть исчезла, осталось только чувство потери. Снова сидел я рядом с мертвецом, курил, стряхивая пепел в кишки, и спрашивал: а что дальше? Подвальные стены пульсировали, брызгая сукровицей, свет неоновой лампы под потолком то слабел, то вновь разгорался... В какой-то момент он засиял так ярко, что заставил зажмуриться. Сквозь веки проникло багровое сияние, по телу разлилось тепло. Стряхнув оцепенение, я заставил себя открыть глаза. Я сидел в шезлонге на балконе своей квартиры, держал горящую сигарету и смотрел на заходящее солнце.

Ещё не веря, я встал и на подгибающихся ногах пошёл в комнату. Первое, что бросилось в глаза - настенный календарь. Передвижная рамочка стояла на дате: пятнадцатое мая. В доме никого не было.

Трудно описать мои чувства в этот момент. Главным был ужас. Я заметался по дому, натыкаясь на мебель, и сильно ушиб мизинец ноги об угол шкафа. Боль отрезвила, заставила сесть и подумать. Бесспорно произошло второе перемещение, вновь бросившее меня в прошлое. Случившееся больше не казалось сном, оно превратилось в воспоминание о реальных событиях. Но они начнутся лишь послезавтра! Значит, есть время, чтобы всё изменить. И сделать это просто. Надо не ходить на премьеру, переждать, пока чудовищный день не канет в пустоту. Я нашёл билеты, отнес их на кухню и с торжествующей улыбкой бросил в пустую мойку. Затем чиркнул зажигалкой и радостно смотрел, как они обращаются в пепел.

Едва я успел ликвидировать следы аутодафе, в замке входной двери повернулся ключ. В прихожую вошла жена, недоверчиво принюхалась, но я бросился к ней и стал бешено обнимать. Она засмеялась и спросила, что на меня нашло, но я не мог остановиться...

Наступило семнадцатое мая. Жена начала искать билеты и, понятное дело, не нашла. В изумлении она перевернула весь дом, а затем потребовала купить новые. Пришлось уверять её, что в день премьеры это уже невозможно. Она расстроилась, но потом послала всё к чёрту, и мы решили посмотреть телевизор, раз уж поход в кино сорвался.

Солнце зашло, город засветился разноцветными огнями. Я сидел рядом со своей любимой супругой и держал её за руку, когда вдруг почувствовал разительную перемену. Её тонкие пальцы ослабли, словно кости превратились в хрящи. Я испугался и стиснул её ладонь. Жена повернулась...

В кресле сидел манекен с пластилиновым лицом.

Я шарахнулся и чуть не упал. Жена встала и заговорила. Голос тоже изменился, он поплыл, как лицо, стал тягучим и липким. Я не слышал, что она пыталась сказать. Судьба снова настигла меня. Было около половины двенадцатого вечера. Именно в это время мы возвращались домой по аллеям тёмного парка в том, казалось бы, навсегда исчезнувшем мире.

Реальность перешла в кошмар. Я бродил по квартире, охваченный смертной тоской, а меня преследовало нечто. Оно заламывало руки, кричало вязким, ломающимся голосом, но я думал только о мёртвом теле под фонарём...

Утро оказалось страшнее ночи. Лицо этого существа плавилось, его черты искажались. Угол рта сполз к подбородку, нос провалился, глаза растеклись чернильными кляксами, поредевшие волосы колыхались, будто водоросли. С кистей рук свисали капли полужидкой плоти. И оно упорно чирикало, стонало, выдавливало из себя обрывки фраз. Изменения коснулись всей обстановки. Паркет пошёл волнами, стены вытягивались, как резиновые, стремясь к фокусу, который оно образовывало своим дряблым телом. Если оно задевало мебель, место соприкосновения выпускало длинный язык, застывавший в густом воздухе. Скоро вся квартира покрылась наростами и бородавками, между ними приходилось протискиваться, как сквозь бурелом. Двери застряли в перекошенных косяках, однако оно свободно открывало их. У меня страшно болела голова, желудок сотрясали приступы тошноты. Я лежал на сплющенном диване и следил за движениями бесформенной амёбы, ползавшей по изуродованным комнатам. Свет, проникавший в искривлённое окно, делался всё более красным, превращая и без того чудовищную обстановку в настоящий ад. К вечеру и звуки исчезли, сменившись звоном в ушах. Наконец мозг сдался, не в силах выносить бред, который не смогла бы передать даже кисть самого Брейгеля. Я потерял сознание.

Когда я очнулся, всё вернулось на свои места. В воздухе носился мерзкий запах, на полу виднелись пятна рвоты. Наступило девятнадцатое мая - день похорон.

Я заставил себя сползти с дивана и осмотреть квартиру. Как и предполагалось, никаких следов супруги не было. И для того, чтобы убедиться в случившемся, мне оставалось только побывать на кладбище. Я отправился туда и нашёл только что засыпанную могилу.

Говорят, третий раз за всё платит. Чушь. Ни третий, ни десятый, ни тысячный раз не в состоянии оплатить деяние Судьбы, никакое возмездие не в силах унять боль, никакая месть не способна вернуть жизнь. Тогда я этого ещё не знал. И, стоя над глинистым холмиком, я поклялся, что убийца должен понести заслуженную кару. Он будет умирать долго, в чудовищных муках, умирать бесконечно, и будет так до тех пор, пока не вернётся ко мне погубленное счастье... Я поднял обломок камня и процарапал на бетонной ограде короткую палочку - самую первую. А затем отправился на поиски объекта мщения. И нашёл его там, где рассчитывал.

Я быстро уяснил одну забавную вещь. Вернуться удавалось лишь тогда, когда я приканчивал этого мерзавца. Вероятно, сам акт мести служил трамплином, катапультировавшим меня в прошлое. Стоило, например, размозжить врагу голову, как я обнаруживал себя в прошлом, где я мог хотя бы несколько минут прожить счастливым... Но короткое счастье всегда заканчивалось одинаково. Семнадцатого мая, в половине двенадцатого вечера лицо моей жены превращалось в плавящуюся маску. Я ждал этого момента, надеясь, что судьба смилуется, но тщетно. Сюрреалистический кошмар на тридцать шесть часов связывал меня, заставляя страдать рвотой и головной болью. А потом оставалось лишь пойти на кладбище к свежей могиле. И я снова сидел там, рассматривая рыхлую землю и суетящихся чёрных муравьёв, а затем брал обломок камня и добавлял на бетонный забор ещё одну палочку, вроде тех, которыми заключённые в тюрьме отмечают дни и годы своего заточения.

Со временем обнаружилось другое любопытное обстоятельство. Чем дольше и тяжелее мучился мой враг перед смертью, тем туже натягивалась катапульта, отбрасывающая меня назад. Поняв это, я стал изобретать самые страшные способы казни. Я расчленял его заживо, поджаривал на медленном огне, вспарывал живот и запускал во внутренности насекомых, часами сдирал кожу, жёг паяльником гениталии, клещами отрывал от тела куски мяса и запихивал ему же в глотку. Несколько раз я сковывал его и оставлял в старом бункере, который обнаружил в лесу. Однажды он продержался целых три недели. Я лил ему в щель воду из канистры, но только чуть-чуть, чтобы он не мог полностью утолить жажду, а жрать давал лишь немного солёной рыбы. Вскоре он совсем свихнулся и стал выть, словно вервольф. Мне доставляло невыразимое удовольствие наблюдать, как он ворочается на загаженном полу и пьёт смешанную с мочой воду. В тот раз меня отбросило на два с половиной года...

Да, я пробовал жить дальше, причём, не один раз. У меня появлялись и другие женщины, но, в конце концов, они уходили, а иногда я сам бросал их и возвращался к своему подлинному занятию: разыскивал убийцу и вершил суд, исступлённо надеясь, что моё заключение когда-нибудь кончится.

Но сейчас привычный ход событий нарушился. Полагаю, так случилось из-за того, что я решил казнить мерзавца до семнадцатого мая, а преступление ещё не совершено. И вот я сижу на скамье подсудимых, а живой подлец пялит на меня свои бельма...

Вы утверждаете, что я безумец. Тогда объясните, почему я, вернувшись, обнаруживаю на ограде всё те же нацарапанные палочки, отмечающие количество моих возвращений? И откуда я мог узнать столько подробностей о жизни моего врага, с которым знаком всего пару дней? Я был бы счастлив сойти с ума, но мне хорошо известно, чем всё закончится. Меня ждёт свежая могила, бетонный подвал и запах крови, от которого уже никогда не избавиться...

Милая моя, родная, единственная! Не смотри на меня с таким ужасом! Я уверен, что перемещался в прошлое только мой разум. Быть может, как только я уйду из этой реальности, человек, которого ты любила, вернётся. Прости. Я всего лишь хотел быть с тобой. Ведь есть крошечный шанс, что всё изменится. Ты только не бросай меня, пожалуйста! Приходи в тюрьму на свидания. Большого срока мне не дадут, даже если прокурор добьётся своего. Скорее всего, впереди психиатрическая клиника, но и это скоро закончится, лишь бы минули те три страшных дня. Мы будем говорить, я смогу держать тебя за руку, смотреть в твои прекрасные глаза и надеяться. Но если семнадцатого мая твоё лицо вновь начнёт плавиться... Тогда я знаю, что делать дальше.

Сразу по возвращении я возьму чистую тетрадь и опишу всё, что со мной случилось, а затем отправлюсь на кладбище. По дороге загляну в оружейную лавку и куплю пистолет с обоймой патронов. А потом немного посижу рядом с твоей могилой, прежде чем поставить точку. Люди, которые меня найдут, обнаружат тетрадь в кармане куртки. Они прочитают записи и всё поймут. А если не поймут, то не откажут в последнем желании: похоронить меня между свежей могилой и бетонной оградой кладбища, изрисованной короткими палочками, вроде тех, которыми заключённые в тюрьме отмечают дни и годы своего заточения...

Дамы и господа, я закончил. Благодарю за внимание.

- Суд удаляется на совещание!

Ирина Богдановская
ВОИН СВЕТА

Уже смеркалось, когда Антон вышел из метро и направился к дому по привычному маршруту - через парк. Порывы ветра срывали листву с деревьев, моросил холодный дождь, и юноша поднял воротник. Он снова и снова задавал себе вопросы: "Почему Светлейший выбрал меня? Смогу ли я оправдать доверие Ордена?"

Открыв дверь в квартиру, он глубоко вдохнул привычный запах дома. Мама уже спала после дневной смены, но на кухне, в заботливо укрытой полотенцем кастрюльке, его ждал теплый ужин. Перекусив, Антон уже собирался лечь спать, когда взгляд его упал на стену гостиной - там висел небольшой меч, врученный ему на торжественном приеме в Орден. В сгустившихся сумерках лезвие, казалось, мерцало собственным холодным огнем. С минуту юноша смотрел на него и вдруг почувствовал, что усталость и беспокойные мысли исчезли, а на смену им пришло неизъяснимое спокойствие и абсолютная уверенность в правильности всего происходящего.

С самого детства у Антона возникало четкое ощущение, что окружающий его мир - не вполне настоящий, и за ним присутствует другая, подлинная реальность. Это чувство сопричастности к чему-то высшему ему иногда удавалось пережить в церкви: душа уносилась вверх, под расписанный облаками купол... Косность батюшек и прихожан отбили у него всякое желание воцерковиться, но его привлекала религиозная философия, а еще он страстно мечтал изменить мир. Идеалом юноши был Дон Кихот и герои рыцарских романов Вальтера Скотта, которым он неосознанно старался подражать. Отец его давно ушел в другую семью, отношения с одноклассниками не складывались; единственный школьный друг, когда-то разделявший его интересы, увлекся ЗОЖ и к духовным поискам охладел.

После десятого класса Антон подал документы в институт, но перед самой сессией заболел и решил поступать на следующий год. Чтобы помочь матери, он пошел работать на завод, а в свободное время читал книги, которые покупал в старом букинистическом магазине. Как-то, подойдя к полке с литературой о средневековых обществах, он услышал: "Интересуетесь рыцарством, молодой человек?". За его спиной стоял неприметный человек в шляпе и темных очках. "Да. Жаль, что это время уже прошло..." Незнакомец хмыкнул, но ничего не ответил. Через неделю они случайно столкнулись на остановке автобуса и немного поговорили о религиозных орденах. Позже, выходя из книжного магазина, Антон снова увидел незнакомца. Приветливо кивнув, тот протянул ему листок с адресом и телефоном: "Вот, приходите на встречу. Думаю, вам понравится". Антон хотел что-то спросить, но его загадочный собеседник исчез, растворившись в толпе.

Собрания Ордена он посещал уже пару месяцев; его привлекала торжественная обстановка и атмосфера тайны, окутывающая деятельность этой организации. Встречи проходили в помещении средневекового храма; царские врата венчала эмблема - двуглавый орел в круге, на месте иконостаса висела картина, изображавшая крылатого Воина Света. Брови его были сурово сдвинуты, взгляд устремлен прямо на зрителя, а обе руки положены на рукоять меча. В углу просторного каменного зала помещался "ковчег", расписанный древними эзотерическими символами и хранивший свод законов для учеников. Помимо мужества, сплоченности и взаимовыручки, от неофитов требовалось абсолютное доверие руководителю и невидимым Наставникам Ордена. Всякое сомнение приравнивалось к тяжкому греху, а в некоторых случаях даже к предательству. При посвящении каждый юноша давал клятву не рассказывать посторонним о внутренних делах общества.

В тот вечер после собрания Светлейший велел Антону остаться. "Мы хотим предложить тебе важное и ответственное дело. Ты получишь посвящение, которое откроет канал связи с нашим Наставником, и сможешь принимать Послания. Иногда ты будешь ощущать слабость и головную боль - прими это как плату за оказанную тебе высокую честь. Готов ли ты послужить делу Света?" Потрясенный, Антон мог только кивнуть. Он выпил предложенный ему напиток из трав и по знаку Светлейшего встал на колени, а тот, возложив руку ему на голову, стал читать молитвы. Через несколько минут юноша перестал ощущать реальный мир вокруг, в сознании его проносились видения, а потом он услышал - не наяву, а внутри себя - торжественный речитатив...

Первое Послание пришло рано утром, в момент пробуждения, - это была лаконичная фраза: "Здравствуй, ученик!" Через пару дней, придя домой и оставшись наедине с листом бумаги, он записал: "Близится эра небесного огня. Не бойтесь пламени очищающего...". Строки, выходящие из-под его пера, вызывали ощущение душевного подъема, и молодой человек был уверен, что наконец нашел свой путь.

Во время занятий проводились практики для расширения сознания и беседы на разные темы. На вводном уроке каждый рассказал о себе, перебивать было нельзя: нужно было выслушать до конца и, если надо, сказать слова ободрения. Как же Антону не хватало этого в обычной жизни! "Вы - одна семья", - любил повторять Светлейший. В перерывах между уроками звучала музыка Вагнера, а в заключение все собравшиеся пели гимн Ордена. Душа Антона наполнялась гордостью и радостью сопричастности к какому-то важному делу. Однажды, во время пения, он внутренним зрением увидел Наставника - в блеске молний тот пристально смотрел на него, и юношу поразили его пронзительные глаза...

На очередной встрече Светлейший рассказал притчу о том, как старец велел послушнику сажать лук корнями вверх, и этот лук чудесным образом пророс. Антон подумал: "Как бы я поступил на месте послушника?" Он сомневался, что беспрекословно выполнил бы странное поручение, однако промолчал - ему поздно приходили нужные слова. Сидевший рядом с ним новичок, Илья, спросил: "Зачем же старцу понадобилось опровергать Божьи законы? Творец создал лук таким, чтобы он рос корнями вниз..." Рассказчик сдвинул брови: "Притча не об этом", но Илья продолжал: "Вряд ли Христос показывал такие чудеса..." Светлейший умолк на мгновение, прокашлялся и велел ученикам подумать о смысле притчи на досуге.

Илья в храме больше не появлялся, а через месяц Антон случайно встретил его на улице. Тот обрадовался и стал расспрашивать об общих знакомых; выяснилось, что Светлейший запретил ему посещать занятия. Молодые люди обменялись телефонами и договорились съездить в ближайший выходной на рыбалку. Когда Антон повернулся, чтобы идти домой, ему показалось, что за углом мелькнул знакомый силуэт. В тот же вечер позвонил один из старших учеников и передал приказ Светлейшего - не общаться с Ильей. Юношу мучила совесть, когда он отправлял приятелю короткое сообщение: "Извини, поехать не могу". Меч на стене снова мерцал, но чувство вины продолжало тревожить душу.

А Послания все приходили. В них говорилось о последнем сроке, о необходимости спасения планеты и о том, что Наставник возлагает на молодежь Ордена большие надежды. На собраниях эти письма из Тонкого Мира зачитывались вслух. "Грядут большие перемены, представители Сил Света займут подобающее им место... Мы должны победить Врага, который воплощает свои коварные планы через сбившихся с пути людей...".

"Интересно, какие перемены?" - подумал Антон. Даже будучи далек от политики, он не мог не замечать, что за последние годы в стране уже многое изменилось. Были отправлены в отставку прежние политические деятели, газеты и журналы публиковали статьи с критикой руководства, по выходным проходили шумные митинги, где выступали наиболее активные и неравнодушные люди. Осенью намечались очередные выборы в мэрию; кандидатом от демократической партии был известный и уважаемый человек, много сделавший для благоустройства города. Жил он по соседству, и мама Антона когда-то помогала ему ухаживать за его престарелым отцом.

В начале мая Светлейший объявил о скором выезде в лес на сборы. Антон обрадовался предстоящей поездке - он давно мечтал выбраться на природу. Наступил долгожданный день: группа, прибыв на арендованном автобусе, расположилась палаточным лагерем на опушке березовой рощи, и походная жизнь началась. Утром ребята были заняты военной подготовкой - стрельбой и рукопашным боем, после обеда купались в речке, шутили, смеялись и устраивали веселые потасовки, а по вечерам пели песни у костра. Антон, освобожденный от армии по состоянию здоровья, был счастлив; об истории с Ильей он почти забыл. Покидая лагерь, юноши принесли клятву быть верными делу Ордена и выполнять все приказы его руководителей.

С наступлением лета многие члены организации собрались на каникулы и в отпуска, и Старейший поздравил всех с окончанием семестра. Антон тоже взял отпуск на заводе; в погожие дни он бродил с книгой по парку или просто валялся на траве и мечтал, глядя в небо. Однажды в дальнем уголке парка он увидел девушку: сидя на скамейке, она держала планшет и что-то увлеченно рисовала. Налетевший ветер вырвал лист бумаги и отнес его прямо к ногам Антона. Юноша поднял рисунок - там было изображено забавное существо с заостренными ушами и покрытыми густой шерстью ступнями. "Это же хоббит!" - воскликнул он. Девушка улыбнулась, молодые люди разговорились. Антон узнал, что Марина - так звали его собеседницу - толкинистка, делает зарисовки по мотивам романов любимого писателя, а учится на третьем курсе медицинского института. Рыжеволосая и зеленоглазая, она словно сошла с холста художника-прерафаэлита, только очки с толстыми стеклами слегка портили этот образ. Случайное знакомство переросло в дружбу - молодые люди обменялись телефонами и стали встречаться.

Повесть о Бильбо Бэггинсе Антон читал еще в школе, а сейчас, под влиянием подруги, попросил у нее трилогию "Властелин Колец". "Это тоже о борьбе Света и Тьмы, как и у нас в Ордене", - вырвалась у него фраза. Марине стало любопытно, но он, будучи связан клятвой, не мог ей сказать ничего определенного; к тому же, в Орден принимали только юношей. "Мы с друзьями участвуем в битве со злом" - только и отвечал он на ее вопросы.

Накануне муниципальных выборов Антон возвращался после вечерней смены. Из подъезда соседнего дома быстро вышел какой-то человек; тусклый свет уличного фонаря упал на его лицо - это был ездивший с ними в летний лагерь инструктор по стрельбе. Антон поздоровался, но тот быстро прошел мимо и сел в машину, которая тут же тронулась с места. Не придав значения этой встрече, юноша пошел домой, радуясь предстоящим выходным.

На следующий день по радио объявили о терактах в крупных областных центрах и о том, что выборы перенесены на неопределенный срок. Также сообщили, что депутат от демократической партии города в тяжелом состоянии доставлен в больницу. Весь день Антон был сам не свой, но вечером взял себя в руки: выполнил медитацию сосредоточения, сел за стол и... записал: "Помни о клятве". Через мгновение меч на стене замерцал голубоватым светом, раздался телефонный звонок, и знакомый голос Светлейшего приказал срочно приехать в храм.

"Я надеюсь, ты еще никому не рассказал об увиденном. Пойми, мы живем в сложное и ответственное время, - говорил руководитель Ордена, глядя ему прямо в глаза. - К власти должны прийти нужные для нас люди. Только через жертвы возможна победа: нужно подавить жалость к вредным бактериям. Ты мне кажешься самым умным и самоотверженным из всех, и способен принести пользу нашему делу".

Не зная, что сказать, Антон растерянно молчал. Светлейший велел ему идти домой и как следует отдохнуть. Направляясь к выходу, юноша остановился перед портретом с зажженными факелами по бокам, - ему показалось, что черты лица крылатого Воина стали более жесткими.

Утро следующего дня принесло неожиданное известие: в городе сменилось руководство, и вместе со всей областью он скоро войдет в состав независимой народной республики. На улицах появилась бронетехника и люди в военной форме, был объявлен комендантский час. Вышел декрет о роспуске всех партий.

Собрав в храме учеников, Светлейший прочувствованно обратился к ним: "Вы, конечно, знаете новости. Смена власти отвечает национальным интересам нашей страны, но самое главное, у Ордена появился шанс выполнить стоящие перед ним задачи. Когда государство окрепнет и расширит свои границы, мы провозгласим высшие моральные принципы. Жизнь на Земле станет мирной, счастливой и справедливой!" Речь Светлейшего звучала так патетически, что по ее завершении собравшиеся встали и долго аплодировали, а потом под звуки гимна покинули зал.

Позже, собравшись в кафе, молодые люди мечтали о будущем. "Вы только представьте, - говорил один из них, - наступит день, и мы выйдем в белых одеждах. Весь будет мир у наших ног..." Поднимая тосты за Новую Страну, Антон ощущал смутное беспокойство, но, помня о принесенной клятве, гнал тревожные мысли прочь.

Власти других регионов не признали самопровозглашенную "народную республику" и попросили военной помощи у демократических стран. Начался вооруженный конфликт: за окнами то и дело слышалась канонада, а временами - гул самолетов. По городу поползли слухи о скорой мобилизации.

В погожий зимний день, перед очередным занятием, ученики столпились у входа в храм. На другой стороне улицы была припаркована большая военная машина. "Нас всех отправят на фронт?" - перешептывались ребята. "Какой фронт, ты в своем уме? Мы - соль земли!.."

Наконец дубовая дверь отворилась, и все вошли в помещение. Светлейший занял свое привычное место у алтаря, рядом с ним за стол сел незнакомый военный. В каменном зале гулко раздавались слова руководителя Ордена: "Воины Света! Вам представился случай доказать свою преданность нашему делу. Сейчас вам объяснят задачу". Человек в униформе начал говорить о нехватке живой силы на фронте и об особо важной миссии очистить страну от внутренних врагов. Из его речи следовало, что, по согласованию со Светлейшим, все ученики получают бронь от мобилизации, однако должны поступить на службу во внутренние органы республики. "Что конкретно нам нужно делать?" - спросил старший по группе. "Вы создадите боевой отряд..." Молодые люди переглянулись, у многих от восторга заблестели глаза: таких интересных заданий до сих пор у них не было. Светлейший спокойно ждал, пока незнакомец объяснял подробности, а в конце беседы вышел вперед, поднял обе руки и дал членам группы свое благословение.

Вместе с другими учениками Антон вступил в отряд, всем выдали оружие. Обязанностью его звена было патрулирование улиц. Они останавливали прохожих, требовали у них документы и с помощью вопросов специально составленной анкеты выявляли неблагонадежных, которых тут же забирали в полицейский участок. Что происходило с этими людьми дальше, Антон старался не думать. Он стал замкнутым и под разными предлогами ездил в храм.

Портрет притягивал юношу и в какой-то момент словно стал его неотъемлемой частью. По ночам он перечитывал Послания, задавая невидимому Собеседнику терзавшие его вопросы, однако ни разу не получил ответа. Это молчание он связывал со своими сомнениями и ощущал себя предателем. Впрочем, его тревога отступала, когда он был среди своих товарищей: все они делают одно общее дело, а значит, даже если что-то не так, ответственность делится на всех.

С Мариной он теперь общался редко. Однажды она увидела его на улице вместе с членами уже известного в городе отряда - на руках у всех были белые повязки с двуглавым орлом. Юноша казался немного отрешенным и, не заметив ее, прошел мимо. В тот же вечер она позвонила ему и, под предлогом возврата книг, назначила встречу у метро. Он был рад ее видеть, но на вопрос "как дела?" неопределенно пожал плечами и извинился, что забыл захватить книги. Понимая, что предстоящий разговор не для посторонних ушей, она отказалась заходить в кафе и попросила проводить ее до дома.

"Как ты можешь поддерживать этот мерзкий режим? - взволнованно говорила Марина. - Это же бандиты! Президент способен уничтожить полмира ради своих амбиций!" - "Многие правители незаконно захватывали трон: Александр Македонский, Екатерина Вторая... - он стал приводить исторические примеры, - все их деяния способствовали прогрессу". - "Ага, вот кинут ядерную бомбу - будет такой прогресс!". - "Пойми, мир станет духовнее, если..." - "Если перебить всех несогласных, я правильно поняла?". Антон разозлился: "Это не нашего ума дело! Мы вообще не должны это обсуждать!". Она хотела что-то возразить, но ее слова повисли в воздухе - он резко развернулся и ушел. Девушка растерянно смотрела ему вслед.

Почувствовав слабость местной власти, активизировались криминальные структуры - начался самый настоящий беспредел. Вооруженные бандиты в камуфляжной форме грабили магазины, захватывали автомобили, "отжимали" частные дома и имущество; новый режим так скомпрометировал себя, что жители города ждали прихода освободителей, как манны небесной. Даже в светлое время суток они боялись выходить на улицу, а с наступлением темноты, опасаясь авианалетов, занавешивали окна. Но в домах, за плотно закрытыми шторами, продолжалась жизнь...

Как-то Антона попросили отнести в полицейский участок список адресов неблагонадежных лиц. Выполнив задание, он уже шел к выходу - и тут ему пришлось замедлить шаги. Навстречу по коридору вели смутно знакомого человека со связанными за спиной руками. Несмотря на плохое освещение, юноша с удивлением узнал своего соседа по лестничной площадке. Когда они поравнялись, тот бросился к нему: "Антон! Скажи им, что я не враг!". В ту же секунду конвоир оттащил несчастного, ударом кулака сбил его на землю, а подоспевшие охранники стали избивать ногами. "Проходите, не задерживайтесь!" - крикнул один из них.

Ночью где-то в центре города были слышны частые выстрелы; наутро по радио передали приказ всем жителям собраться перед зданием администрации. Было объявлено, что доблестными силами правопорядка уничтожены злейшие враги Республики. Когда народ столпился на площади, из ворот примыкавшей к мэрии тюрьмы показались несколько грузовых автомобилей. Они двигались медленно, а на открытых платформах вповалку лежали обнаженные трупы. Сопровождавшие машину военные вели съемку лиц горожан: не проявит ли кто из них сострадание? Выезжая на примыкающую к площади улицу, последняя машина накренилась, и в толпе прошелестело многоголосое "Ах!": из кучи трупов откинулась русая коса - такая была только у дочери местного священника. Перед Антоном на мгновение мелькнуло закаменевшее лицо ее отца...

Антон шел, не разбирая дороги. "Кто я сейчас? Борец за правое дело или преступник?" - проносилось в его голове. Зайдя в какой-то двор, он прислонился к водосточной трубе. Его стало рвать, в глазах потемнело... Он и сам не помнил, как оказался у дома Светлейшего. В последнее время руководителю Ордена нездоровилось - в храме он появлялся редко. Дверь была приоткрыта, и юноша не стал звонить, а просто вошел.

Светлейший сидел за столом. Лоб его прорезали глубокие морщины, в длинных, схваченных обручем волосах появились новые седые пряди. Увидев гостя, он встал ему навстречу. "Я ждал тебя и все знаю". По приглашению Светлейшего Антон сел в глубокое кресло. "Ну, и какие выводы ты сделал?" - прервав тягостное молчание, спросил хозяин. - "Только один. Я не хочу в этом участвовать". - "Так я и думал. Успокойся и постарайся меня услышать. Мне и самому трудно все это принять, но другого пути у нас нет. Я получил приказ свыше продолжать наше дело ради будущего страны. А самое главное, среди этих людей действительно много врагов: паникеров, наводчиков..." - "Даже если они в чем-то виновны, сначала нужно их судить!" - "Сейчас военное время. И ты прекрасно знаешь о кармических законах".

Светлейший встал и прошелся по комнате. На стене висела фотография: он сам, только без седины, молодой человек, женщина и двое детей. "Я давно хотел рассказать тебе... Несколько лет назад я потерял свою семью - все они погибли в автокатастрофе. Это не было случайностью: сын с невесткой открыли частную фирму, но отказались платить бандитам. Надеяться на правосудие было бессмысленно..."

"Когда все разошлись после похорон, - после минутной паузы продолжил хозяин свой рассказ, - я встал у могилы на колени и начал молиться. Просил не только об отмщении - мне хотелось стать полезным своей стране, которая развалилась буквально на глазах. Внезапно небо потемнело, сверкнула молния. Я потерял сознание, а когда очнулся - услышал Голос: "Ты получишь то, о чем просишь. Выполняй мои приказы и умей ждать". Вокруг не было ни души - обращенные ко мне фразы звучали только в моей голове. С этого момента я обрел Наставника и под его руководством стал проходить оккультную подготовку. Эзотерикой я интересовался с юности, а он помог мне развить скрытые силы. Когда начались выступления против власти, он велел основать Орден и набирать учеников. Обещал, что все сложится должным образом, - так и получилось. Все эти годы я поддерживал связь с людьми из внутренних органов; благодаря им убийцы моей семьи уже мертвы...".

Рядом с креслом, в котором сидел Антон, стоял запыленный мольберт и несколько подрамников. "Да, я закончил художественную Академию, - пояснил хозяин, заметив взгляд юноши. - Портрет, который так тебя притягивает, написал я сам. Во время одного из Контактов мне было приказано взять краски, кисти и подойти к холсту. Работая над картиной, я не осознавал себя, но завершив ее, понял, что запечатлел на Портрете своего невидимого собеседника". - "Кто он?" - "Я никогда не спрашивал его имени. Возможно, реинкарнация какого-то языческого бога..."

Ветер откинул занавеску большого окна. Город тонул в лучах багряного заката.

Неделю спустя, в очереди за хлебом, мама Антона встретила Марину. "Как у вас дела?" - спросила девушка. - "Ох, плохо! Антон очень болен - был без сознания, бредил. С того самого дня, когда... - не договорив фразу, женщина опасливо оглянулась. - Только вчера в себя пришел. Ты бы заглянула к нам, Мариночка..."

Вечером перед работой девушка позвонила в дверь квартиры Антона. Он был бледен, а худоба и темные круги под глазами делали его похожим на средневекового мученика. Говорили они недолго. Марина поставила на тумбочку пакет с дефицитными мандаринами и мягкую игрушку - плюшевого медвежонка: "Пусть он тебя лечит", вложила ему в руку какой-то конверт и убежала.

В конверте лежал листок с двумя строками - это были ссылки на страницы уже знакомой Антону трилогии Толкиена. Собравшись с силами, он потянулся к полке, достал книги и, согласно первой ссылке, прочел диалог двух могущественных магов - Гэндальфа и Сарумана.

Вот что говорил Саруман, решивший перейти на сторону Зла:

"...Нам необходима полнота всевластья, ибо лишь нам, мудрейшим из Мудрых, дано знать, как устроить жизнь, чтобы люди жили мирно и счастливо... На земле появилась Новая Сила. Перед ней бессильны прежние союзы... Мы должны поддержать Новую Силу. Это мудрое решение, поверь мне, Гэндальф. В нем - единственная наша надежда. Победа Новой Силы близка, и поддержавших ее ждет великая награда. Ибо с возвышением Новой Силы будут возвышаться и ее союзники; а Мудрые - такие, как мы с тобой, - постепенно научатся ею управлять. О наших планах никто не узнает, нам нужно дождаться своего часа, и сначала мы будем даже осуждать жестокие методы Новой Силы, втайне одобряя ее конечную цель - Всезнание, Самовластие и Порядок, - то, чего мы мечтали добиться..."^{1}

Вторая ссылка указывала на страницу другого тома трилогии. Он открыл монолог Элронда, короля эльфов:

"Светлые Силы не могут использовать Кольцо Всевластья... Могучим оно особенно опасно"^{2}

Антон помнил эти строки - раньше он не особенно задумывался об их смысле, но теперь столь явные параллели с происходящим потрясли его.

Измученный, он наконец уснул. Ему снилось, что он стоит у Портрета и просит показать Новую Страну. Перед ним заклубился туман, потом рассеялся, открывая широкую площадь. В лучах восходящего солнца по ней шагали люди с радостными лицами, вдали виднелись очертания белоснежных городов. Когда Антон спросил, как достичь светлого будущего, он увидел гекатомбы трупов: по реке времени плыли мертвые тела, и поток был нескончаем... Замелькали картины из недавнего прошлого... Какая-то сила начала затягивать его в гигантскую воронку, он отчаянно сопротивлялся, приближаясь к ней. Вот еще один шаг - и бездна! Юноша проснулся в холодном поту, но проблеск еще не до конца осознанной мысли озарил сгустившуюся тьму.

С самого начала болезни Антона навещала хорошая знакомая его мамы - Анна Леонтьевна, пожилая дама со старомодной прической, в прошлом врач-невропатолог. Юноша знал, что она глубоко верующая и посещает церковь евангельских христиан-баптистов. Когда она появилась в очередной раз, он задал ей давно волновавший его вопрос - как происходит духовное развитие человечества? Анна Леонтьевна на минуту задумалась и ответила: "Видишь ли, древний мир был невероятно жесток, но после прихода Иисуса менталитет людей начал меняться. Конечно, за последние два тысячелетия войны - в том числе и за веру - унесли миллионы жизней, и все же нравы смягчились: общество стало более гуманным". - "Значит, Христос преобразил мир своим примером?" - "Своим Словом и смертью на Кресте". - "Так ведь завоевания тоже..." - "Верно, - кивнула она, - благодаря военным походам народы приобщались к более высокой цивилизации, и мы, с земных позиций, не вправе осуждать великих полководцев. Но что может дать миру современный Македонский? Террор и пафосные фразы?" - "Ну... а если все же попытаться построить счастливое, справедливое общество?" - "Тогда и средства должны быть в гармонии. Когда благую цель начинают осуществлять с помощью кровавого насилия, о ней, как правило, забывают. Из-за этого пришло в упадок христианство, не осуществились идеалы Французской революции, а красивые лозунги борцов с царизмом превратились в чистую демагогию...".

Через неделю Антон уже мог вставать с постели, но по-прежнему был замкнут и неразговорчив. Как-то за ужином мама включила телевизор. Ведущий местной программы "новостей" сообщил, что один из жителей города недавно получил звание почетного гражданина Республики. На экране появился Светлейший в парадном облачении, поблагодарил представителей власти и заверил, что вместе с командой своих учеников будет продолжать свое святое служение на благо Родине. Антон, не допив чай, ушел к себе.

Участились артобстрелы, приходилось спускаться в бомбоубежище. После очередного авианалета в окне его комнаты оказались выбиты стекла, а потемневший орденский меч лежал на полу - видимо, стены тряслись от ударов. Юноша завернул оружие в ткань и спрятал на антресолях.

Нужно было решать, что делать дальше. За это время Светлейший несколько раз звонил и интересовался его самочувствием. Когда юноша категорически отказался продолжать работу в боевой группе, тот не настаивал - только сказал, что помещение храма занято под военный склад, а занятия прекращены на неопределенный срок.

Антон вернулся на завод и получил бронь от призыва на фронт. По выходным он снова стал встречаться с Мариной - они ходили на набережную, смотрели на теплоходы и подолгу говорили. Вкратце он рассказал ей о своем пребывании в Ордене. Девушка понимала, что это больная для него тема, и не задавала лишних вопросов. Вместо этого она стала приносить книги известных писателей и философов - юноша жадно читал, удивляясь, насколько суждения людей, живших много лет назад, созвучны современности.

Военные действия шли с переменным успехом, однако после нового года ситуация изменилась: армия противника перешла в наступление по широкой линии фронта. В городе все чаще стали появляться листовки - их клеили на водосточных трубах и раскладывали по почтовым ящикам. Автор короткого текста призывал не верить лживой пропаганде и сопротивляться кровавому режиму. За информацию о дерзком преступнике была обещана награда.

В тот вечер они должны были встретиться на площадке перед сквером; Антон уже подходил к назначенному месту, когда его внимание привлекло скопление народа у рекламного столба. "Это я! Я ее поймала! - взволнованно говорила полная женщина с хозяйственными сумками. - Наши ребята гибнут на фронте, а эта тварь...". За ее спиной, рядом с охранниками, стояла Марина. Она была бледной, но держалась с достоинством. Полная женщина все повторяла, как она радуется новым порядкам, и спрашивала о деньгах за поимку опасной преступницы. Ей пообещали выплатить полную сумму, когда будет готова ведомость. Прибыла полицейская машина, девушку увезли.

Всю ночь он не мог уснуть - перед глазами стояла сцена ареста подруги, и лишь под утро провалился в короткий сон. Проснулся словно от толчка. Пропуск! Корочки, выданные ему при вступлении в отряд, нашлись в кармане зимней куртки. Он оделся, повязал белую повязку с орлом и достал из ящика боевое оружие, которое давно собирался сдать в комендатуру. Спустившись во двор, вывел из гаража соседский мотоцикл с коляской - иногда он брал его с разрешения хозяина - и поехал к зданию тюрьмы. Все действия он совершал по наитию, понимая, что другого шанса не будет.

Был ранний час, дома тонули в утреннем тумане. Махнув документом перед носом сонного часового, он прошел по длинному переходу в тот отсек, где, как ему было известно, находились камеры предварительного заключения. Дежурный узнал его - когда-то они вместе патрулировали район. "Арестованная Марина Ермолова! На допрос к коменданту, срочно!" - услышал он, словно со стороны, свой голос. Охранник взял ключи и, лязгнув замком, отворил дверь ближайшей камеры. "Руки за голову, по коридору марш!". Марина пошла вперед под дулом револьвера. Вот и пост. "Конвой ждет на улице", - бросил Антон часовому; тот распахнул перед ними дверь. Когда девушка села в коляску мотоцикла, он нажал на газ.

Планируя переждать несколько дней на одной из заброшенных дач, а потом перейти границу, он поехал к железнодорожной станции. Однако линия фронта приблизилась к черте города, и вскоре их остановил патруль: "Без специального разрешения выезд запрещен". Пришлось вернуться в город. Мотоцикл они оставили в одном из переулков - их уже могли искать; домой к Антону идти было опасно, и они пешком отправились к Анне Леонтьевне. На звонок в дверь никто не ответил; соседка по лестничной площадке сказала, что "докторша" неделю назад уехала к дочери.

Весь день они бродили по городским окраинам, стараясь не появляться в людных местах. Стемнело, приближался комендантский час. Антон предложил заночевать в какой-нибудь парадной, но внезапно их ослепил свет фар и раздался скрип тормозов. Водитель распахнул дверцу авто: "Садитесь, быстро!". Антон узнал Светлейшего - его тон был таким беспрекословным, что они повиновались. Юноша ждал, что руководитель Ордена сдаст их на ближайшем посту, но через полчаса они оказались у задней стены храма. "Здесь нет видеокамер, - тихо сказал Светлейший. - Если хотите выжить, слушайтесь меня". Покинув машину, они вошли в здание через черный ход и поднялись на верхний этаж. Светлейший достал ключ и отворил одну из дверей: "Это бывшая келейная, пусть девушка отдохнет". Марина осталась в комнате, а Антон вслед за хозяином спустился в его кабинет.

"Все это время я наблюдал за тобой. Мне было сказано, что ты станешь моим преемником и именно от тебя будет зависеть судьба Ордена. Но я понял, что в тебе слишком много человечности. Ты напоминаешь мне сына - он был таким же благородным..."

Светлейший приоткрыл створку высокого окна. Ночная улица была пустынна, шел дождь.

"Ответь мне на один вопрос. Ты давно получал Послания?" - "Очень давно". - "Я скоро вернусь. Жди", - руководитель Ордена накинул пальто и исчез в сумраке притвора храма. Сквозь шум ливня донесся звук шин по мокрому асфальту.

Антон огляделся. Обстановку комнаты составлял шкаф с книгами, кресла и письменный стол. В углу висел Портрет - видимо, Светлейший поместил его туда, забрав из главного зала, который сейчас был занят боевой техникой и мешками с песком. Подойдя, юноша заметил на лице Воина отстраненность и холодное равнодушие к происходящему.

На столе лежала толстая папка с бумагами. Не сумев сдержать любопытства, он открыл ее - это были записи, сделанные рукой Светлейшего. "Цивилизация Альфа Центавра в целом благоприятна, несмотря на козни красного карлика... Гибель ждет страны, восставшие против нас. Не пройдет и трех дней, как они окажутся сметены с лица Земли гигантскими катаклизмами..." Последняя запись была сделана месяц назад, дальше шли чистые листы.

В замке повернулся ключ. Быстрыми шагами вошел Светлейший: "Через час на пропускном пункте сменится караул. Возьмите мою машину, вас выпустят - я договорился. Вот деньги и нужный адрес за линией фронта".

Антон сходил наверх за Мариной. Когда они уже готовились выходить, Светлейший взял со стола папку с бумагами, положил в портфель и вручил его юноше: "Вывези это! Ты отошел от дел и многого не знаешь. Власти использовали нас, но им не нужны конкуренты. Дни Ордена сочтены! Видимо, что-то пошло не так..." - добавил он едва слышно.

Молодые люди сели в машину. Мотор завелся не сразу; когда же они наконец тронулись с места, раздался выстрел. Антон резко затормозил и, распахнув дверцу авто, побежал обратно. За столом в неестественной позе сидел Светлейший. На каменном полу расползалось пятно крови, у ножки кресла валялся револьвер. Антон постоял с минуту и молча вышел.

Границу они пересекли удачно. У Марины в другом городе нашлись родственники, которые приняли их и помогли Антону найти работу.

Спустя два месяца, после ожесточенных боев, войска демократических сил заняли город. Многие дома были разрушены, в том числе особняк на окраине, но квартал, где жил Антон, и здание храма сохранились. Из отчетов комиссии по расследованию преступлений режима юноша узнал, что ближайшие помощники Светлейшего казнены как враги Республики. Вскоре бывшие члены Ордена прошли денацификацию, некоторые из них были осуждены за серьезные нарушения гуманитарного права. "Мы лишь выполняли приказы" - повторяли они на суде.

Антон долго хранил портфель с записями руководителя Ордена. Как-то, заглянув в папку, он обнаружил там чистые листы вместо исписанных, и на следующий день ноги сами привели его к храму. Открывая скрипучую дверь, он вспомнил, как впервые переступил этот порог. На стене, где раньше висел Портрет, зияло пустое место; не было картины и в других помещениях. Позже Антон тщетно пытался найти фотографии. Изображение Воина Света безвозвратно исчезло.

Елена Ермакова
Секрет

Я отрываю глаза от книги, потому что голоса родителей у печки звенят от тревоги. Не люблю такие голоса, напряженные, испуганные. Не хочу знать, что там у них снова приключилось. Так и не дадут дочитать книгу. Хотя это все сказки, конечно. Про солнце, траву, насекомых, цветы. Страницы книги рассыпаются от старости, картинки совсем выцвели. Сколько поколений ее хранили? Книга не заслуживает лучшей участи, чем быть отправленной в печку. Не хочу знать, что сделали насекомые, когда ушло последнее солнце. Что они могли сделать, эти маленькие, беспомощные создания? Еще более беспомощные, чем мы, люди.

Мать кричит от печки, чтобы я сходила в пещеру за углем. Почему всегда я? Неужели отец не может притащить тяжелые сани? Я кладу книжку под одеяло, рядом со своей куклой. О кукле никто не знает. Она мой секрет.

Нехотя выхожу из дома, пинаю ногой сани. Удар отдается болью, сани примерзли к насту и не сдвинулись с места.

На секунду застываю, глядя на снежную равнину.

Я люблю, когда снег под ночными звездами становится совсем фиолетовым. Серый под мертвой дневной звездой, он кажется каменистым, а ступишь на него - он скользкий и жесткий, если упадешь. Ночью под звездами он меняется, становится рыхлым, удобным для ходьбы, скрипучим. Почему так?

Последнее слово, которое я слышу из-за закрывающейся за мной двери в сени - "мертвая язва". Видно, родители думали, что я уже ушла, а я вот она, только еще дверь закрываю.

Я вздрагиваю и кутаюсь плотнее в шарф. Давно уже это слово не звучало в нашем доме. В последний раз, когда бабушка и дедушка ушли из дома и не вернулись.

Тащусь с санями к пещере. Раньше это была угольная шахта, уголь и сейчас навален кучами у входа, но откалывать его от кучи в морозном воздухе тяжело. Впрочем, мое тело давно привыкло к тяжелой работе, хоть я и девчонка. Младшие братья слишком маленькие, чтобы чего-то от них требовать, а мать хочет научить меня всему, что умеет сама как можно скорее. К чему ей такая спешка?

Сейчас в пещере ничего не видно, кроме темной массы угля в свете моей жалкой свечи, но при дневной звезде можно увидеть нависающие над входом ледяные сосульки. Некоторые сосульки достают почти до земли. Если днем поднести к ним свечу, то можно увидеть пузырьки воздуха. А еще ... еще я однажды увидела ... Нет, я не хочу это вспоминать. Это запретное.

Я уже давно перестала бояться ходить в пещеру с санями совершенно одна. На много миль вокруг никого нет, кроме маленьких диких коз, которые выгребают из-под снега лишайник. Этот лишайник появляется, когда снег стаивает с камней в нашей долине во время Теплого Месяца, когда мы можем ходить без варежек, и с сосулек в пещере капает вода.

Раньше у нас были соседи, но сейчас их дома пусты. У нас хорошее место, рядом с шахтой, но людей в мире так мало, что селиться здесь некому. Есть и ручей, где отец ловит рыбу. Мы почти не голодаем, грабить нас некому, но тревог все равно не убывает. Взять хотя бы мертвую язву.

Вваливаюсь в дом в клубах пара, но отец даже не открывает глаза, и мать молчит, ни одного вредного слова. Странно. Иду к печи с углем в руках прямо в валенках - мать ни гугу. Устало так поворачивает голову в мою сторону и говорит:

- Пойдем-ка в кладовую. Покажу тебе кое-что.

Я иду за ней, так и не сняв валенки. До кладовой идти по коридору, там холодно, но мать почему-то плетется в вязаных носках.

- Вот смотри, эти две полки - сушеная рыба. Здесь мука, но ты ее береги, отец ее с трудом добыл. Вон там мешок с сухарями висит, чтобы мыши не достали. Вон там мешочки с лечебным мхом-вьюшкой.

Мать говорит, рукой машет, а на руках варежки у нее. Почему? Валенки надеть забыла, а варежки нет ...

- Ма, зачем мне это знать? Продукты - это твое дело, разве нет?

Мать втягивает голову в плечи.

- Никогда не знаешь, когда станешь хозяйкой в семье, - бормочет.

- Ма, что случилось?

Мать выглядит виноватой и испуганной, а потому пугаюсь и я. Но теперь уже мне так страшно, что слова застывают на языке, не произнесенные вслух.

- ... продержитесь, - доносится до меня ее голос сквозь туман страха в голове.

Продержитесь? В каком смысле? Что она имеет в виду?

Я плетусь за матерью в комнату, замечая, как неуверенно она идет, опираясь о стенку в коридоре рукой в варежке. Отец лежит на полу у печки, тоже в варежках, спит что ли? Малыши уснули уже давно, они на печке, пригрелись в тепле.

Мать садится рядом с отцом и начинает тихонько всхлипывать, а я от ужаса бегу к своей постели в углу и забираюсь под одеяло. Кукла, спаси.

- Слышишь, - шепчу кукле. - Самые первые признаки мертвой язвы, они на руках.

- Тихо, тихо, - отвечает мне голос в голове. - Помнишь, мы с тобой говорили - самое большое зло - оно от страха. Кроме того, ты не одна. У тебя есть я.

Меня начинает трясти от слез. Шептать я больше не могу, потому отчаянно кричу ей у себя в голове.

- Мать же не велела отцу охотиться на коз. Говорила, обойдемся рыбой. Ходили же слухи об эпидемии, так почему отец не послушался, почему притащил тогда эту козу?

- Успокойся, - кукла говорит строго и спокойно. - Теперь уже ничего не изменить. Обними меня.

- Я не хочу, чтобы они ушли, как бабушка и дедушка. Не хочу, чтобы они отдали себя ледяной пустыне.

- Есть вещи, которые ни ты, ни они не можете изменить. Только им решать, хотят они остаться и заразить детей, или уйти. Обними меня и успокойся.

Я вцепляюсь в куклу еще сильнее, зарываюсь в нее лицом, позволяю ей обхватить свою голову руками. Потом вдруг вспоминаю, кто она такая, но уже слишком поздно. Кукла уже сделала что-то, отчего я больше не хочу шевелиться и поддаюсь полусну. Но и в полусне я вижу мамины руки в варежках, а потому заставляю себя уплыть в память о запретном. Если буду думать о запретном, хотя бы мысли о мертвой язве уйдут.

Я и сплю, и не сплю. Вижу пещеру. Вижу, как огонек моей свечи высвечивает пузырьки в сосульке у входа. Пузырьки такие красивые, но среди них притаилось что-то белое. Маленькая мышь вмерзла в лед? Нет, это что-то круглое и слегка продолговатое как яйцо, пушистое.

День тогда был тяжелый, руки совсем онемели от холода и работы с углем, но я все-таки вытащила из саней топорик и отрубила от сосульки часть с пузырьками и яйцом. А дома бросила сосульку под кровать. Наутро яйцо лежало в луже под кроватью, размером в половину моего мизинца, шершавое, как будто запелёнатый шерстяными нитками камушек. Нет, не камушек. Внутри что-то шевелилось. В памяти всплыло слово "кокон", я бросилась к своей книжке со сказками и нашла ту, в которой были насекомые. Да, я не ошиблась. Это они плели коконы в незапамятные времена. А еще они умели летать, жалить, а иногда маскироваться под разные предметы, например листья, ветки или даже друг под друга.

К вечеру из кокона вылезло черное существо с выпуклыми глазами, которое смотрело на меня, подрагивая странными конечностями, как будто прижатыми к груди. Существо было маленьким, но таким устрашающе-отвратительным, что я замахнулась на него книгой.

Существо словно что-то сообразило и стало лихорадочно забиваться в щель между половицами. И все-таки оно было слишком большим, чтобы там уместиться. Оно шелестело задними лапками о старое дерево, пыталось спрятаться, но не могло. Не знаю, чего мне стоило не раздавить его. Не знаю, почему я этого не сделала. Сжав зубы, я спустила на пол кусочек одеяла с кровати, чтобы прикрыть существо от случайного взгляда родителей, забралась на печь к младшим братьям, сказавшись больной, и провалилась в сон. Уснуть на кровати, под которым копошилось насекомое, я бы не смогла.

Сон затягивает меня окончательно, как и тогда, в ту ночь. Я лечу в черный тоннель, полный воды, и мимо меня летят пузырьки воздуха. Я кутаюсь в одеяло, которое становится моим коконом. Он сохранит мою жизнь и мое тепло, пока меня не разбудит рука времени.

А потом просыпаюсь от ужаса. Неужели уже утро, и никто не добавил уголь в печь? Ей нельзя остывать. На полу нет привычного оранжевого луча из-за печной дверцы. Значит, тепло вот-вот умрет. Вот растяпа отец, дрыхнет, позабыв обо всем, как всегда. Бросаюсь к печке и кормлю ее углем, пока не занимается огонь. С облегчением закрываю дверцу и смотрю в щель на трепещущее пламя. В окне тьма сменилась темно-серым, на печке зашевелились братья.

Я люблю самое раннее утро, когда мама выбирается из постели и начинает тихо-тихо снимать с полок и ставить на стол миски. Потом начинает тихонько постукивать ее нож. В котелке начинает булькать вода, свет мертвой звезды из темно-серого становится серым, а на полу под печкой пляшет веселый оранжевый зайчик.

Я люблю в такие моменты забираться к родителям в постель, в самые ноги отцу, и смотреть, как мама хлопочет по дому. Я и сейчас так делаю, но под одеялом холодно, будто всю ночь там никто не спал.

Я соскакиваю с постели и бегу к двери. Ни у двери, ни в сенях обуви родителей нет. Выскакиваю на снег, но не вижу ни их, ни их следов у порога. Холод сжимает меня в кулаке так, что становится трудно дышать. Скоро самый холодный месяц года.

У теплой печки я начинаю давиться слезами. Громко плакать нельзя, чтобы не разбудить братьев, поэтому я стараюсь плакать беззвучно. Потом ползу к своей кровати. Кукла на одеяле, смотрит на меня. Прятаться ей больше не нужно, родителей же нет. Мне хочется ударить ее, швырнуть об стенку, словно она виновата в том, что мать и отец покинули меня, но вместо этого я сажусь рядом и вытираю слезы краем одеяла.

- Ты не одна, - слышу я голос куклы у себя в голове. - Мы справимся. Ты сохранила мою жизнь, а я сохраню жизнь тебе. Помощь уже идет.

И тогда я встаю и начинаю делать то, что всегда делала по утрам моя мать. Я знаю каждое ее движение, каждый шаг, каждый жест. Я становлюсь ей, чтобы ни о чем не думать, чтобы отогнать страх.

Малыши просыпаются и по привычке садятся за стол. Их не удивляет, что все делаю я. Мать иногда уходит к утренней полынье отнести отцу завтрак, если его рыбалка затягивается. Белые головы братьев склоняются над плошками, они хихикают и дразнят друг друга. Как всегда.

- Где мать? - спрашивает, наконец, один из них.

- Они с отцом к родне ушли за продуктами, - сообщаю им ту же ложь, которую когда-то сказала мне мать про исчезновение бабушки и дедушки.

А потом меня вдруг скручивает так, что перехватывает дыхание. Мать и отец идут сейчас по мертвому снежному полю, зная, что скоро мороз скует их, и они уснут вечным сном. А мы сидим и едим завтрак. Я притворяюсь, что закашлялась, сгибаюсь над столом, чтобы они не видели моих слез. Потом не выдерживаю и бегу к кукле.

- Ты молодец, - слышу ее голос. - Держись. Ты все делаешь правильно.

Братья подходят к моей кровати, но не потому, что им жалко меня, задыхающуюся от кашля. Они увидели куклу.

- Это еще что? - шепчет один из них. - Откуда это взялось?

- Взялось, - отвечаю ему коротко. Не его дело. Мне не стыдно за куклу. Просто без толку объяснять братьям, что мне тоже нужны игрушки. Я тоже ребенок, я родилась не старушкой, которая умеет только ворчать и не соглашаться с матерью.

День проходит как в тумане. Не замечаю холода, не замечаю тепла. Не замечаю времени, не замечаю братьев. Если бы не кукла, я вышла бы на снег и пошла куда глаза глядят, следом за родителями.

- Все вернется, жизнь вернется, - шепчет мне кукла ночью. - И краски, и силы, и надежда.

- Ага, - отвечаю ей. - Скажи еще, что солнце вернется.

Кукла молчит. Молчи, молчи. Сама знаешь, что мертвая звезда несет нам только смерть и холод.

- Мы не можем так просто сдаться смерти, - кукла как будто прочитала мои мысли.

Ага, не можем. Еще как можем. Родители же сдались. Куда уж нам устоять.

- Я столько ждала своего рождения не для того, чтобы умереть, - убежденно говорит кукла. - Должен быть выход.

Я уже сплю и мне снова снится тот же сон, в котором я лечу сквозь потоки воды и пузырьки воздуха, но на сей раз в конце черного тоннеля брезжит свет.

Мне кажется, или сквозь сон до меня доносится голос куклы?

- Я приняла решение. Я отдам тебе свою силу. Только подожди еще совсем немного.

Утро приходит струйками холода, которые пробрались под одеяло. Вскакиваю, ужаленная холодом. Проспала и не подложила угля в печь. Пока вожусь с печкой, просыпаются братья, молча стоят у меня за спиной. Как же мне справиться со всем этим, когда я и проснуться-то вовремя не могу?

Громкий стук в дверь заставляет меня чуть ли не подпрыгнуть.

Меня захлёстывает такая надежда, что сердце, кажется, вырвется из груди. Родители вернулись! Все трое бросаемся в сени, сбивая друг друга с ног.

Распахиваю дверь и в утренней полутьме вижу человека. Кажется, девушку. Это не мама.

Я стою и молча сморю на нее, не в силах прийти в себя от разочарования. Она улыбается мне и кивает, и я пускаю ее в дом. Таков закон снежной пустыни - любой путник, который постучал к тебе в дверь, обязан быть принят.

Девушка оглядывает комнату, откидывает капюшон старой козьей шубы. Улыбка у нее добрая. Волосы темные. Движения быстрые, ловкие. Девушка снимает заплечный мешок, вынимает оттуда хлеб. Хлеб - редчайшая редкость в наших местах! Братья бросаются к буханке, и она без звука её им отдает. Как голодные зверки они бросаются за печку со своей добычей.

- Я слышала, вам тут помощь нужна, - говорит девушка, глядя на меня.

- Тебя родители прислали? - спрашиваю ее, не желая расставаться с надеждой.

Девушка отрицательно качает головой, и надежда умирает. У девушки странные, немного выпуклые глаза. Таких глаз я никогда не видела. Я вдруг понимаю, что девушка отличается от всех, кого я знаю. Какая-то она не такая, чужая. Глаза у нее не серые, не желтые, и не зеленые, они переливаются, как будто сделанные из отдельных маленьких частей. При бледном свете свечи кажется, что они излучают своё отдельное свечение. Я бы испугалась ее, но у нее подкупающая улыбка, не пускающая страх в мое сердце. К тому же я слишком устала от страха и горя.

- Я пришла вам помочь.

Мне и хотелось бы заявить ей "сами справимся", но я молчу, потому что я так устала за вчерашний день, что поняла - не справлюсь.

Голос у девушки теплый, в нем надежда, уверенность. Даже странно в нашем доме слышать такой голос.

- Отведу вас в свою деревню, вам там рады будут. У нас несколько семей, есть пустые дома, если сами жить захотите. У нас и дети тоже есть.

Я медленно киваю. Выбора-то у меня нет.

- У меня сани, на них можешь братьев посадить, я их повезу. А на свои сани вещи положишь, хорошо?

Я снова неохотно киваю и иду в свой угол собирать вещи. Вещей у меня мало, у братьев еще меньше, но эти вещи так приросли к своим местам, что их больно отрывать от привычных точек и углов.

- Откуда у тебя это?

Оглядываюсь и вижу, что девушка смотрит на куклу, которая так и сидит на постели со вчерашнего дня, ни от кого не скрываясь.

Странный вопрос. Откуда у детей берутся куклы?

Или она догадалась, что это не просто кукла?

А если и догадалась, она, эта чужачка, что, и вправду думает, что я вот так возьму и расскажу ей все-все? Расскажу ей то, во что и сама не очень-то верю? Открою ей свою тайну?

Я отворачиваюсь от девушки и засовываю в мешок книгу.

Чужачка отрывает меня от моего родного дома и ждет, что я ей доверюсь? В качестве благодарности?

Ну, конечно! Так я ей все и выложу! Я начинаю еще яростнее засовывать в мешок оставшиеся вещи.

Да, скрывать не стану, девушка мне нравится, и пришла она очень вовремя, но, открой я ей как все было в тот день, когда родилась кукла, она решит, что я сумасшедшая.

А потому пусть не надеется, что я ей хоть что-нибудь расскажу. Не расскажу.

Не расскажу, как утром после той ночи, когда я спрятала насекомое, я заглянула под кровать. Не расскажу, как поставила на пол свечу, и свет свечи наткнулся на что-то, что отбросило тень. Длинную, длиннее, чем я ожидала.

Так она мне и поверит, что под кроватью сидело существо, точь-в-точь похожее на меня, с теми же бледными глазами, затравленным взглядом, растрепанными волосами, в той же рваной одежде. Так она мне и поверит, что это было оно, насекомое, но за ночь принявшее мой облик. Так и поверит, что насекомые это умеют, маскироваться под других. Теперь я точно не могла бы убить его, хоть и знала, что это оно. Не могла же я убить себя, пусть и меньшую по размеру.

И уж, конечно, я не могу рассказать этой чужачке о том, что протянула к существу руки и назвала его своей куклой. А оно приковыляло ко мне и стало жить у меня под одеялом, с каждым днем становясь все больше. Кто вообще поверит в такое?

- Ты не ответила, - напоминает мне девушка о вопросе. Настойчивая, однако. Сдалась ей моя кукла!

- Это секрет, - отвечаю я ей. А что мне еще сказать?

- У меня тоже было такое, - говорит вдруг девушка.

- И куда оно делось? - вырывается у меня нелепый вопрос.

- Секрет, - отвечает мне девушка, совершенно серьезно, надеясь, что я не замечу, что она меня передразнивает.

Я пристально смотрю на девушку, а девушка смотрит на куклу. Кукла тоже смотрит на нее. Так, как будто между ними есть что-то общее. А я как будто лишняя.

Мне не нравится этот взгляд между ними, я хватаю куклу и хочу засунуть ее в мешок, но потом передумываю. Я засовываю ее себе под шубу, чтобы не дать ей замёрзнуть, когда мы выйдем из дома. Кукла осторожно обнимает меня, потом сильнее, гораздо сильнее, чем когда-либо обнимала меня раньше.

Перед тем как выйти из дома, я задаю девушке последний вопрос. Тот, который не задала в самом начале.

- Так откуда ты все-таки узнала, что нам нужна помощь?

- Почувствовала, - усмехается девушка.

Потом, заметив испуг на моем лице, добавляет:

- Сейчас везде эпидемия. Я во все деревни захожу.

Я оглядываюсь на свой родной дом всего один раз. Больше не могу. К тому же я едва успеваю за девушкой, которая тянет сани с моими братьями, тепло одетыми и укутанными в одеяла. Ну и сильная же она. Никогда не видела, чтобы кто-то бегал по снегу так быстро, да еще и с нагруженными санями. Даже мой отец всегда ходил по снегу, с трудом переставляя ноги и задыхаясь. Что уж говорить обо мне.

Постепенно девушка перекладывает почти все мешки с моих саней на свои, чтобы дать мне возможность двигаться хоть чуть-чуть побыстрее.

- Скоро легче будет, - кивает мне она. Потом бросает взгляд на мою шубу. Почему-то мне кажется, что она взглядом выискивает куклу, и я снимаю варежку и рукой тянусь к своему сокровищу, спрятанному под шубой. Но куклы там больше нет. Сердце останавливается от ужаса.

А девушка тем временем уже бежит со своими санями вперед. Я беспомощно оглядываюсь назад, надеясь увидеть куклу на снегу, но уже темно, снег уже больше не серый, а почти фиолетовый. Где уж тут ее разглядеть. Я понуро бреду вперед, следом за девушкой, восстанавливая дыхание и глотая слезы. И вдруг понимаю, что идти мне стало гораздо легче. Может, мы движемся вниз, и путь пошел под уклон?

Я перехожу на бег рысцой, опасный в темноте. Но я и видеть стала лучше, тьма как будто раздернулась. Еще минуту назад мир казался черным, а теперь я вижу снежную пустыню бледно-серой и вдали даже умудряюсь разглядеть огни небольшой деревни. Я никогда раньше не видела, чтобы снег искрился под звездами, а сейчас мне кажется, что передо мной расстелился сверкающий разноцветный ковер.

Что это со мной?

Я хочу рассказать обо всем этом кукле, но вспоминаю, что говорить-то мне больше не с кем. Куклы больше нет. Я все потеряла, и родителей, и куклу, и свой дом.

Я бегу все быстрее. Откуда у меня вдруг столько сил? Теперь я могла бы тащить самые тяжелые в мире сани, и мне все было бы нипочем. Мне кажется, я лечу над снежной равниной, а она, искрясь, летит мне навстречу. Так, наверное, над землей летали когда-то птицы. Никогда не думала, что снег может быть красив! Боль от одиночества выпускает меня из своей хватки, и мне, несмотря на все потери, становится легко. Я догоняю девушку и бегу вровень с ней. Мне почти весело, я дышу полной грудью.

"Я отдам тебе свою силу". Вот что сказала мне кукла этой ночью. А что, если это ее сила - то, что я чувствую? Как иначе объяснить это стремительное опьянение движением, этот свет, который я увидела в темноте? Получается, куклы нет, но она все-таки со мной?

Девушка смотрит на меня и смеется. Потом бросает на бегу:

- Не бойся. Главное не бояться. Самое большое зло - оно от страха.

Разве не то же самое говорила мне кукла? Неужели кукла сумела ...

Но я не успеваю додумать эту мысль, потому что девушка вырывается вперед и кричит:

- Жизнь ищет пути и находит их. Иногда они странные, очень странные, но как иначе обмануть смерть? И все-таки мы с тобой дети жизни. Какие бы мы ни были, мы дети жизни!

Аркадий Кохан
Человек, который хотел на Луну

Перед тем, как выйти из дома, я, как всегда, критически изучил себя в зеркале. Всё, вроде, было в порядке, процедура соблюдена, только вот физиономия меня не устраивала, но это привычно, потому я, опять же по процедуре, подмигнул себе ободряюще, надел маску и открыл внутреннюю дверь тамбура.

На улице было всё по-прежнему: вроде как наступила календарная весна, но в сгущающихся сумерках мела позёмка, завывал ветер цепляясь за всё подряд на своём пути. Я поскорее забрался в автомобиль, включил двигатель, снял маску и громко сказал навигатору: "Улица Олдрина, ресторан "Космодром". Пока машина меня везла, я откинул спинку кресла назад - смотрел через крышу на небо. Звёзд не было видно, только одна луна просвечивала через атмосферу. Я успел заметить огни нескольких бортов, двигавшихся в разных направлениях, а когда уже подъезжал к месту назначения, то увидел, что один из них готовится к посадке на нашу площадку. Судя по конфигурации огней, судно было частным. Помню, я тогда ещё подумал: "Кого это занесло в нашу глушь?".

"Космодром" - название ностальгическое, оно напоминает о тех временах, когда человек ещё летал в открытый космос и даже достигал других планет, мечтал о выходе за пределы Солнечной системы. Ресторан расположен в нашем городке недалеко от стартово-посадочной площадки, и потому его заввсегдатаи так или иначе причастны к ракетодрому и всему, что с ним связано, или были причастны, как я. Большей частью это местные жители, но бывают и транзитные посетители - команды бортов, отдыхающие перед обратным рейсом. Понятно, что все мы знаем друг друга, как минимум, в лицо.

В зале, как всегда, было накурено и шумно, но в этот раз большинство сидело поближе к гигантскому экрану, который показывал финальный матч чемпионата мира по футболу: США - Япония. Подавляющая часть зрителей болела за американцев, но были и такие, кто отдавал предпочтение японцам. Периодически вспыхивали беззлобные перепалки, которые никогда не перерастали во что-либо серьёзное: люди, причастные к ракетному транспорту, как правило, обладают уравновешенным характером.

Меня-то футбол интересует не очень, но всё же - финальный матч, потому я, сев за свой любимый столик под яблоней в кадке - он был свободен, так как стоял далеко от телевизора - тоже повернулся лицом к экрану. Те, кто заметил моё появление, приветствовали меня, и я отвечал им тем же. Я начал следить за игрой, но тут из кухни появилась с подносом Марта, и всё моё внимание обратилось на неё. Она будто почувствовала мой взгляд, посмотрела на меня, весело подмигнула и направилась к столику, куда несла заказ. Почти везде официантов заменили автоматы, но Карл не стал этого делать, в его заведении еду подают люди. Может поэтому в "Космодроме" посетителей всегда больше, чем в других ресторанах. Разгрузив поднос, Марта прямиком направилась ко мне:

- Привет, Петровски, всё молодеешь? - произнесла она привычную фразу.

- Видя тебя, - так же привычно ответил я ей.

- Что будешь заказывать? - спросила она, не доставая планшета из кармана передника.

- Эликсир молодости. - Наш диалог не отличался новизной и точностью определений.

- Стейк средней прожарки и колу? Петровски, меню надо разнообразить. Смотри, одна и та же еда изменит твою внешность и...

- Я этого и добиваюсь, - перебил я её. - Стану прекрасным как ты: рыжеволосым и белокожим. Знаешь, что, а давай-ка мне ещё и двойной виски с льдом.

- Ого, чего это ты вдруг? - Она наигранно удивилась.

- "В честь нашей встречи, мадам", - процитировал я неизвестного англоязычным писателя. - На мою пенсию я могу иногда пошиковать.

- Ну-ну, о`кей. - Она развернулась на месте, и я проводил её взглядом. Только когда она скрылась за дверью кухни, я опомнился и в который раз сказал себе: "Старый дурак, ну куда ты смотришь, зачем ты ей нужен, какие у тебя шансы? Ты уже выработал свой ресурс, пенсии тебе хватает только на себя самого. Конечно, она не девочка, но по возрасту могла бы быть твоей дочкой, если бы ты решился тогда завести детей". Как всегда, мысль о упущенном шансе завести семью начала отделять меня от окружающего мира и возвращать в бездну Катастрофы, потому я заставил себя продолжить наблюдать за игрой, чтобы не впадать в меланхолию. Американцы забили гол и большинство присутствующих дико заорали и повскакали с мест, приветствуя выход своей команды вперёд, а потом не менее дико засвистели и заулюлюкали, когда судья определил, что гол был забит из положения "вне игры". В этом шуме потонули немногочисленные радостные вопли болельщиков за японцев, а также чмоканье внутренней двери, которая впустила очередного посетителя. Казалось его появление заметил только я. Это был незнакомый мне высокий темноволосый молодой человек. Войдя, он снял маску, и стал оглядывать зал, видимо в поисках свободного места. Я вернул взгляд на экран, пытаясь вспомнить какая команда в какой форме играет и тут вдруг услышал над собой:

- Мистер Петровски?

Я посмотрел вверх и увидел того самого молодого человека, который только что вошёл.

- Да?

- Вы позволите? - не дожидаясь разрешения, он сел за мой столик напротив меня и выпалил практически в одно слово:

- Мне надо попасть на Луну.

- Что?! - сказать, что я был удивлён - это не сказать ничего, потому я не нашёлся, что ответить. Ну подумайте сами, сидит человек, смотрит футбол. Только что он проводил взглядом женщину, к которой неравнодушен, и ожидает, когда она, своей невероятной, покачивающей бёдра походкой, вернётся к нему снова с едой и выпивкой, и вдруг...

Он молчал, явно ожидая моего ответа, потому я спросил его, когда немного справился с изумлением:

- Зачем? После Катастрофы туда никто не летает!

- Мне надо посмотреть с неё на Землю. Я руковожу отделом территорий пригодных для жизни, и мне надо получить сведения для решения некоторых задач.

- Позвольте, но при чём тут я? Почему вы ко мне...

- Потому, что вы единственный из немногих оставшихся в живых межпланетников, побывавших на лунной базе.

- Да, но...

Он перебил меня:

- Мистер Петровски, не отказывайте, прошу вас, мне больше не к кому обратиться, сэр.

- Послушайте, э...

- Генри Голан, профессор-эколог из Беркли. Прошу прощения, что не представился сразу. Он достал телефон и повозился с экраном. Мой телефон звякнул: пришла его визитная карточка.

- Послушайте, мистер Голан...

- Для вас просто Генри

- Мистер Голан, вы приехали только чтобы поговорить со мной? - я задал этот вопрос больше для того, чтобы протянуть время, и окончательно осознать происходящее. - Вы же могли позвонить?

- Я боялся, что не могу вас уговорить по телефону, или вы просто не станете меня слушать.

- Но информации достаточно приходит со спутников, зачем вам Луна?

- Ну, с вашего позволения, спутники гораздо ближе к планете, чем Луна, большинство из них на геостационарной орбите и осталось их слишком мало, чтобы получить общую картину.

- Туда сейчас никто не летает, да и бортов, способных её достичь сейчас нет, их просто не строят. Оставшиеся стоят на вечном приколе и для полётов уже не годятся. Их даже не консервировали, просто поставили на стоянках и всё, - кажется я заговорил менторским тоном.

Он набрал воздуха, чтобы продолжить речь. В этот момент подошла Марта с моим заказом. Пока она ставила на стол тарелку с едой, приборы и стакан виски, он продолжил:

- Корабль, способный достичь Луны, есть. Он стоит на ракетодроме у нас, в Токио.

- Вы живёте в Японии? - я присвистнул: путь он проделал неблизкий.

- Петровски, не свисти, денег не будет, - сказала Марта и обратилась Голану:

- Здравствуйте, сэр. Будете что-нибудь заказывать?

- А? - Голан перевёл взгляд на Марту. Казалось, он только теперь заметил её присутствие.

- Принести вам что-нибудь? - в глазах Марты заискрилась улыбка и я тут же потерял нить беседы со странным молодым человеком.

- Да, пожалуйста, на свой выбор. - он хотел, как можно быстрее вернуться к теме разговора.

- Поесть или выпить? - Марта не отставала, - или то и другое?

- Вот то же самое - он указал на блюда на столе и продолжил. - Я узнавал, корабль в исправном состоянии есть, его достаточно подготовить к полёту и можно отправляться.

- Куда? - заинтересовалась Марта, и он автоматически ответил:

- На Луну.

Я увидел, как брови Марты взлетели вверх, но ироническая улыбка не покинула её лицо.

- Сию минуту, сэр - сказала она и, к моему неудовольствию, быстрее чем обычно исчезла за дверями кухни.

- Сэр, вы единственный пилот, который может управлять этим кораблём, имеет опыт космических полётов и знает лунную базу.

- Ну-у, - протянул я, - не то, чтобы знаю. Когда её консервировали, я был стажёром, провёл там меньше недели, а теперь я пенсионер и моя лётная лицензия закончилась.

- Это не имеет никакого значения, межпланетные лицензии теперь не выдают. - ответил он мне. - Вы же не будете совершать каботажный полёт, вам никто не сможет предъявить претензий, а корабль никому не нужен, его даже собирались утилизировать, и только по моей просьбе оставили в покое.

Мне внезапно страшно захотелось выпить. Я взял стакан и сделал глоток виски. Вернулась Марта, поставила на стол заказ Голана и, вопреки всем правилам, села на свободный стул за наш стол.

- Марта! - уже во второй раз за вечер я был удивлён.

- Не волнуйся, Петровски, если что, я успею встать и принять заказ, - ответила она с усмешкой. Голан мельком взглянул на неё и продолжил:

- Кроме каботажных полётов над планетой, другого способа сообщения пока нет. Конечно, пройдёт какое-то время после Катастрофы, и человечество восстановит более привычный транспорт. Ещё лет сто, а то и больше космические корабли не будут интересовать никого. Пилотов, способных ими управлять, как я уже говорил, почти не осталось, бывавших на лунной базе - вы один. Я собрал всю информацию о базе и думаю, что смогу запустить её системы наблюдения за Землёй: возможно появились ещё области, пригодные для проживания человека.

- Хотелось бы верить, - сказал я скептически.

- Много денег за полёт я предложить вам не могу, но все расходы по нему несёт наш университет, - он вдруг увял, потом обратился ко мне снова с прежней горячностью:

- Но вы должны понимать, что в случае положительного результата у человечества появится возможность...

- Да дело не в деньгах... - перебил я, и вдруг Марта подала голос:

- Петровски, соглашайся.

- Ты понимаешь, что такое полёт на Луну после стольких лет перерыва? - спросил я её.

- Я давно не управлял кораблём вне орбиты планеты...

- А что ты теряешь? Свою халупу на отшибе захолустного городка? Мерзкий климат?

- Возможность видеть тебя, - серьёзно ответил я, и только потом спохватился, что произнёс это непринятым, между нами, шутливым тоном. Марта ничуть не смутилась, напротив, выражение на её лице вдруг тоже стало серьёзным.

- Вернёшься - увидишь снова. Ещё надоем.

Мы смотрели в глаза друг другу и тут я понял, что, даже в присутствие постороннего, надо, пользуясь сложившейся ситуацией, все вопросы с Мартой выяснить сейчас и окончательно. Не понимаю, как я решился на это, может глоток виски, а может необычность ситуации повлияли, сделав меня столь смелым.

- Послушай, Марта, - мой голос вдруг осип несмотря на всю мою решимость, - мне нечего тебе предложить, и, кроме того, я старый...

- ...дурак, - закончила она за меня, и положила свою ладонь на мою руку.

Как будто сквозь туман, я снова услышал голос молодого человека:

- У вас будет время и возможность вспомнить навыки на тренажёре, я всё подготовил.

- Я в тебя верю, - сказала Марта.

Как вы думаете, что я мог сказать после этого?

- Так сразу не получится. Нужно будет собрать команду. Несколько старичков я на это, думаю, подписать смогу.

- У вас есть партнёрша? - вдруг спросила Марта профессора.

Голан, видимо, пришёл в растерянность от такого вопроса и ответил не сразу:

- Да, - он немного смутился. Потом посмотрел на меня и добавил: - Мы вместе работаем, и она тоже хочет лететь, но я боялся, что мистер Петровски...

- Мистер Петровски согласится - сказала Марта, встала и, восхитительно покачивая бёдрами, ушла на кухню.

Когда я забрался в свою машину, то, запустив двигатель, некоторое время сидел в ней, хотя даже на таком морозе электромотор в прогреве не нуждался. Душа моя ликовала: я снова пристегнусь к креслу пилота, я снова выйду в пространство. Видимо, внутри я сразу согласился на предложение Голана, просто боясь, что что-то может не сложиться, начал искать прорехи в его плане, чтобы отказаться. И Марта! Марта будет меня ждать и даже готова мне надоесть!

- Управление мне, - сказал я навигатору, снял машину со стояночного тормоза и повёл её к своей халупе по мёрзлой поверхности Марса.

Пауль Госсен
Девочка с бластером

Торенс пятнадцать лет. Она тинейджер, практически взрослый человек, но папа и мама продолжают загружать ее по полной программе.

- У тебя опять неуд по истории астронавтики! - возмущается папа.

- Зато отлично по стрельбе из бластера, - отвечает Торенс.

- Стрельба из бластера - это факультатив, - наседает папа. - Оценка не войдет в аттестат.

- Что с того? Ты бы хотел, чтобы у меня был еще и неуд по стрельбе?

- Торенс, при чем здесь стрельба? - Это в разговор вступает мама. - Нас прежде всего интересует история астронавтики.

- Но это же совершенно бредовый предмет! Какая разница, кто первым высадился на Луне - Колумб или Коперник?

- Ты сведешь меня в могилу! - кричит папа, хватаясь за сердце. Внутри него начинает что-то жужжать - видимо, опять полетело реле, - и папа падает в кресло. Мама бросается к видеофону звонить в мастерскую - отцу требуется срочный ремонт.

Мама и папа у Торенс - роботы. Внешне они точные копии ее настоящих родителей Линды и Петера Соренсен, отправившихся в звездную экспедицию семь лет назад. Внешне - родители, внутри - бесчувственные железки. Их только такими заявлениями и проймешь. Как будто Торенс не знает, что первым на Луне высадился Билл Гейтс.

- Мама, не надо никуда звонить, - кричит она. - Как отладить реле, мы проходили в пятом классе.

- Хорошо, - соглашается мать. - Заодно глянь и мое реле. В качестве профилактики.

Она приносит отвертку. Папа ложится на тахту, и Торенс вскрывает его грудную клетку.

- Здесь все так запущенно, - говорит девочка. - Понадобится еще и паяльник.

Мама спешит за паяльником, а Торенс, пользуясь моментом, отщелкивает несколько рычажков внутри отца. Ответственность снижается на двадцать процентов, добродушие повышается на сорок. Потом девочка регулирует подоспевшую мать. До ближайшего техосмотра никто ничего не заметит, а до техосмотра еще полгода.

- Папа, кажется, ты что-то говорил про мой факультатив? - напоминает Торенс чуть позже.

Отец, развалившись на тахте, смотрит чемпионат по женскому футболу - он и думать забыл о недавнем разговоре.

- Факультатив? Ну да, у тебя же в четыре стрельба из бластера. Не опоздай, дочка.

Торенс наклоняется, и папа чмокает ее в районе уха.

- А вечером мы с Акирой пойдем в кино, - говорит она. - Так что не ждите меня раньше одиннадцати.

- Хорошо, Торенс. - Мать, высунувшись из-за свежего "Космополитена", тоже целует дочь. - Не забудь взять десять крон на билет и мороженое.

"Все-таки они у меня славные", - решает девочка, закидывает на плечо бластер и спешит на улицу.

Торенс живет в Мальмё. Это на юге Швеции. Возле станции метро девочку ждет Акира Сато. Он всего на год старше Торенс, но уже учится в выпускном классе. Просто в Японии, откуда приехал Акира, в школу начинают ходить на год раньше, чем в Европе. У него на плече тоже бластер.

- Хорошо выглядишь, - говорит Акира.

- Спасибо, - отвечает девочка. Многие одноклассники обращают на нее внимание, но Торенс дружит только с Акирой. - Как поживает Масаюки-сан?

- По тебе скучает. - Акира скидывает рюкзак на тротуар. - Третий день ничего не ест, даже конфеты.

Торенс склоняется над рюкзаком. Больше всего Масаюки-сан похож на большого рыжего кота, который вытаращил оба глаза, а потом так и не смог их закрыть. Он представитель фауны чужой планеты и тайно пробрался на борт земного звездолета. Обнаружили его случайно - на продуктовом складе, когда закончился запас конфет. На какую из планет следует вернуть кота, было непонятно, и капитан звездолета, он же отец Акиры, выслал зверька почтовой ракетой в подарок сыну.

Торенс гладит Масаюки-сан по спинке, тот начинает тихо урчать. В его зрачках одна за другой вспыхивают звезды. Зрачки Масаюки-сан - одна из тайн Вселенной, загадка, поставившая в тупик земных ученых; про это даже писали в научно-популярных журналах. И действительно, как они могут отражать звезды, когда день в самом разгаре и сквозь рваные облака пробивается яркое весеннее солнышко?

Доносится шум подходящего поезда. Торенс и Акира сбегают вниз по эскалатору и занимают места в вагоне. Бластеры заброшены на полку, рюкзак с котом перемещается с колен Торенс на колени Акиры и обратно.

- Я завидую Масаюки-сан, - признается Торенс. Она легонько щекочет кота за ухом, и тот урчит все громче и громче. - Он тайно путешествовал в космосе, наверняка побывал на многих планетах. А тут зубришь историю астронавтики, и никакой благодарности.

- Ты зубришь историю астронавтики? - удивляется Акира.

- Начну с понедельника, - вздыхает Торенс. - А куда деваться? Роботы совсем достали... Сбежать бы от них в космос. Найти первобытную планету, полную хищников и опасностей. Так надоело палить по мишеням... И кто придумал закон, запрещающий до двадцати одного года участвовать в межзвездных экспедициях?

- Ну, нам осталось ждать не так и долго, - говорит Акира и забирает кота себе.

- Тебе - пять лет, мне - целых шесть, - отвечает Торенс. - Может, тебе и достанется какая-нибудь неоткрытая планета, а мне уж точно нет. Вскоре Галактику исследуют вдоль и поперек. Ты слышал про новый супердвигатель?

- Слышал, - кивает Акира и чешет коту спинку. - Две-три недели - и звездолет достигает Магеллановых Облаков. Классно!

- Классно? - удивляется Торенс. - Да при таких скоростях через пару лет на каждом астероиде появятся автоматы по продаже колы и шоколадок. И никаких приключений, не предусмотренных туристическим контрактом...

Акира, забыв про кота, чешет свой затылок.

- Но ведь ничего нельзя сделать, - говорит он. - Не мы принимаем законы.

- Не мы, - снова вздыхает Торенс. - Знаешь, эти взрослые такие хитрецы: подсунули вместо себя роботов и теперь спокойно перекраивают Галактику на свой вкус. Все самое интересное всегда достается только им. А как бы хотелось создать мир по своим правилам...

- Смотри-ка, - Акира пробует отвлечь Торенс от мрачных мыслей, - а ведь в зрачках Масаюки-сан отражается вовсе не наше небо!

- С чего ты взял? - девочка недоверчиво смотрит на приятеля, потом снова забирает кота себе. - Звезды как звезды.

- Их расположение не соответствует карте звездного неба, - говорит Акира. - У тебя какая оценка по астрономии?

- Лучше не спрашивай.

Они склоняются над котом. В огромных - размером с блюдце - зрачках мерцают звезды.

- И как я раньше не заметил! - удивляется Акира. - Нет Млечного Пути. Даже Полярной Звезды нет. И все созвездия какие-то не такие.

- Ну и ладно, - отвечает Торенс, ей почему-то становится обидно за своего любимца. - Может, это звездное небо планеты, где родился Масаюки-сан. Или где побывал. И смотри, Акира, какие там яркие и красивые звезды, особенно вон та - фиолетовая...

Тут довольное урчание кота становится просто оглушающим, а фиолетовая звезда вдруг вспыхивает и оказывается на небе. Куда-то пропадают вагон поезда, Мальмё и даже Земля. Девочка и мальчик сидят на вершине скалы. Над ними чужое звездное небо - то самое, что мгновение назад отражалось в зрачках Масаюки-сан. Под скалой колышутся оранжевые джунгли и бежит серебристая река. Из джунглей на берег выбирается закованный в хитиновый панцирь то ли огромный жук, то ли ящер. Ковыляя на трех лапах, он направляется к реке, пьет воду, потом открывает пасть и громко ревет - словно предупреждает, что он здесь хозяин. Смеркается. Звезды разгораются все сильнее. Местное светило, та самая фиолетовая звезда, что так понравилась Торенс, падает за горизонт. Еще мгновение, и все погружается во тьму.

- Классно! - выдыхает девочка.

Акира какое-то время молчит.

- Никогда бы не подумал, - наконец произносит он, - что можно путешествовать в космосе, заглянув в зрачки коту.

- Не просто коту, - возражает Торенс, - а Масаюки-сан.

Акира внимательно рассматривает звездное небо.

- Похоже, это даже не наша Галактика, - говорит он.

- Отлично! - радуется Торенс. - Значит, взрослые доберутся сюда не скоро.

- Если вообще когда-нибудь доберутся... - говорит Акира. - Думаю, что Масаюки-сан владеет какой-то неизвестной землянам энергией. Он сам себе звездолет, да еще может прихватить экипаж... Готов поспорить, что дома нам никто не поверит.

- И пусть не верят, - отвечает девочка. - Тем лучше. Это будет только наш мир. Считай, что Масаюки-сан нам его подарил.

- Пусть так, - соглашается Акира. - И что теперь? Спустимся со скалы?

- Погоди, - Торенс что-то обдумывает. - Внизу трехлапый монстр, а у нас нет даже бластеров - мы забыли их в вагоне метро. Думаю, сначала нам надо вернуться.

У нее на коленях урчит Масаюки-сан. В темноте его почти не видно. Только светятся зрачки. Теперь в них отражается земное небо...

На занятие по стрельбе Торенс и Акира так и не попадают - выскочив из метро, девочка тянет приятеля в сторону.

- Я уже все продумала, - шепчет она. - Не отставай.

В помещении "Азимов Корпорейшен" светло и пусто. На стене - несколько дисплеев, под каждым имеется щиток с прорезью для кредитной карточки и набор кнопок. Торенс нажимает на одну из кнопок - на экране высвечивается четырехзначное число. Девочка сует в прорезь свою кредитную карточку.

- Откуда у тебя такие деньги? - удивляется Акира.

- Если семь лет откладывать кроны, что тебе дают на мороженое, - отвечает Торенс, - то как раз получится нужная сумма.

Появляется надпись "Оплачено". В стене раздвигаются двери - за ними помещение размером с кабину лифта. Оставив рюкзак с котом у дверей, Торенс и Акира входят внутрь. Гаснет и снова вспыхивает свет.

- Что это было? - удивляется Акира.

Торенс прыскает, тянет приятеля за руку, и они выходят наружу. Двери закрываются. За ними слышится скрежет, потом все стихает. Наверное, целую минуту ничего не происходит, наконец двери открываются снова. На пороге стоят девочка и мальчик - точные копии Торенс и Акиры.

- Роботы, - догадывается Акира.

- Точно, - кивает Торенс. - Должен же кто-то ходить за нас в школу и выслушивать наставления родителей. Как тебе твой?

- В самый раз.

- А я свою сперва проверю, - говорит девочка. - Кто первый высадился на Луне?

- Нейл Армстронг, - следует ответ.

Торенс вопросительно смотрит на Акиру. Тот кивает - ответ правильный.

- Нет, так не пойдет, - вздыхает Торенс. - У тебя отвертка есть?

Отвертка находится. Торенс задирает футболку на груди своей копии, и Акира поспешно отводит глаза. Девочка отщелкивает какие-то рычажки.

- Я установила параметр случайных чисел, - говорит она. - Теперь каждый ответ будет сражать всех наповал.

Роботы направляются к выходу. Неожиданно девочка окликает свою копию:

- Послушай... Торенс! Постарайся не очень расстраивать папу, у него проблемы с сердцем.

Новая Торенс кивает. Роботы уходят.

- Пора, - девочка забрасывает на плечо бластер и поднимает с пола рюкзак.

Акира тоже берет свой бластер, потом спрашивает:

- А что мы будем делать, когда кончатся заряды? Вернемся на Землю?

- Нет уж! - отвечает Торенс. - Мы научимся стрелять из лука.

- А если взрослые все-таки доберутся до нашего мира? Пусть и нескоро.

- Конечно, доберутся, - Торенс мечтательно щурит глаза. - Только это уже будет наш мир. И никто не навяжет нам свои правила...

Она открывает рюкзак. В зрачках Масаюки-сан снова загораются чужие звезды. Их звезды.

Ольга Сажина
Барт

Ранним утром понедельника бортовой радиограммер "Фотонного мотылька" принял срочное сообщение исключительно дерзкого содержания. Мой старый приятель, еще по Школе звездных навигаторов, случайно перехватил сигнал, шедший из дальних областей Вселенной, и немедленно переслал его мне.

Почистив послание от микроволновой пыли и стянув в гармошку разъехавшиеся от долгого странствия волновые пакеты, я увидел перед собой чванливое и оскорбительное приветствие. Некто, именовавший себя "величайшим космопроходцем" и "покорителем Вселенной", слал сердечный привет всем людям. И в особенности - нет, вы только подумайте, какая наглость! - в особенности жителям планеты Земля. Не мог ведь не знать, подлец, кем бы он там ни был, что на планете Земля живу я, Радий Мирный! Что это, как не вызов моему авторитету? Ведь только я избороздил сотни галактик. Это на моих ботинках оседает прах сверхновых, на моих глазах рождаются звезды в пене ударных волн и гибнут миры, сожранные гигантскими черными дырами. Ни один корабль не сравнится с моим изящным и быстроходным "Фотонным мотыльком"! Наглость должна быть наказана, и я немедленно запросил у приятеля координаты источника сигнала.

В праведном негодовании я совершенно забыл про блинчики. Сгоревший завтрак был немедленно присовокуплен к списку грехов моего конкурента.

Ненадолго открыв форточки и проветрив кухню, я стремительно развернул корабль, стоически перенеся десятикратные перегрузки. Мой путь лежал к Луне, в ближайший филиал компании "Хамелеон-электроникс". Еще вчера мне сообщили о том, что заказ готов - как нельзя кстати перед долгим путешествием.

Об этом заказе стоит сказать подробнее. Моим давним желанием было совместить в одном устройстве как можно больше полезных функций. Хотелось виртуозного повара, тихим голосом рассказывающего анекдоты, снабженного ионным телевизором и телефоном реального времени. Годы странствий отучили меня от дурной привычки делить замкнутое помещение с людьми - всем известно, что трудно найти более истеричных, агрессивных и непредсказуемых существ. Важнейший нюанс заключался в том, чтобы набор всех нужных функций устройства был синхронизирован с моим мозгом.

Новейший интерфейс "мозг-компьютер", сокращенно ИМК, создавал прямое сопряжение между мозгом и внешним техническим устройством. Его принцип действия был красив и лаконичен: спектр электромагнитных энцефалограмм совокупности с такой простой вещью как электрокортикограмма на фоне широкополосной импульсной активности нейронов. На практике это означало воплощение древней мечты человечества - джинна довольно широкого спектра возможностей, угадывающего желания.

В приемном зале "Хамелеон-электроникс" было пустынно. Земля в широком панорамном окне мягким зеленоватым светом сглаживала растр лунного пейзажа. В углу зала одиноко возвышалась большая коробка, перевязанная розовым бантом.

- Увы, - развел руками торговый представитель компании. - Все модели ИМК раскуплены еще до начала официальных продаж...

И это он смел говорить мне, Радию Мирному! Можно подумать, к нему явился не я, а президент каких-нибудь Соединенных Штатов.

- Я же оставлял вам заказ! - воскликнул я в гневе.

- ... но для вас, господин Мирный, имеется специальное предложение, учитывающее все ваши пожелания, - служащий торжественно указал на коробку с бантом.

- А к чему бант? - подозрительно поинтересовался я.

- Одна наша покупательница отослала назад свою модель, и...

- Да вы что, предлагаете мне брак? Да еще и бывший в употреблении?!

- О, что вы, господин Мирный! Модель абсолютно исправна. Просто дама затребовала непредусмотренных услуг... интимного характера. И никакого употребления произойти не успело, уверяю вас.

- Гмм...

- Мы сделаем вам хорошую скидку, господин Мирный, в знак нашего глубочайшего уважения к одному из величайших космопроходцев.

Выбора у меня не было. - А доставка?

- Доставка бесплатна! Не беспокойтесь, покупка будет ожидать вас на корабле. Прошу расписаться вот здесь.

Прощаясь с представителем "Хамелеон-электроникс", я спросил:

- Вы, кажется, сказали... "одному из величайших космопроходцев"?

- Ну... - замялся торговец. - Я слышал о некой радиограмме от неизвестного покорителя Вселенной.

Не говоря ни слова, я выбежал вон. Пора, наконец, положить конец клевете!

Оставшуюся часть дня я потратил на закупку продуктов. В этом я знал толк не меньше, чем в искусстве навигации. Выбрал мясо, травы, фрукты и, конечно, рыбу и белое вино - все лучшее, что только можно достать на Луне. Земля уже давно закатилась, когда я нагруженный пакетами добрался до "Фотонного мотылька".

В маленькой кают-компании моего по-домашнему уютного корабля в моем любимом плюшевом кресле расположился мужчина неправдоподобно атлетического телосложения с очень бледной кожей и светлыми вьющимися волосами, длине которых позавидовал бы сам Дюрер. На мужчине были только короткие штаны. Одной рукой он гладил страницы библиографического издания Мопассана, а в другой держал большой бутерброд с копченой рыбой - по всей видимости, из моего неприкосновенного запаса. В углу стояла раскрытая пустая коробка с розовым бантом.

- Я вам очень признателен за доставку, но я попросил бы! - воскликнул я, ошеломленный таким поведением. Ну и порядки в "Хамелеон-электоникс"!

- Слушаю вас, - приятным низким голосом произнес мужчина, продолжая неспешно жевать.

- Что?!

- Я вас слушаю.

- Да убирайтесь же! Доставка бесплатна, и вы ничего не получите! Какое хамство - так вот расположиться на моем корабле!

Мужчина перестал жевать. Помолчал несколько секунд.

- Я могу жить в кладовке, - покладисто предложил он. - Завтра утром я буду лучше знать ваши вкусы, господин Мирный.

- Вы намерены сидеть здесь до утра?! - Вы же меня купили.

- Ах, вон оно что... - я начал разбираться в ситуации. - Гмм... От внешности ИМКа мне, честно говоря, хотелось бы большей лаконичности. Скажем, в виде небольшого холодильника на ножках или...

- Завтра я буду каким захотите, я ведь уже сказал. Имейте терпение, - капризно заявило мое приобретение.

Я так и сел.

- Ты приучен перебивать? Ого, вот это новость! Моя прежняя хозяйка предпочитала такое поведение.

- Но мне-то что за дело? Теперь ты принадлежишь мне. Какого черта тебя не

перенастроили?

- Я настраиваюсь сам. И буду полностью вам соответствовать. Но для этого вы

должны спать.

- Зачем?

- Да вы, боюсь, не поймете, дорогуша, - томно протянул этот паршивец.

- Так... - Я принялся театрально ощупывать свои карманы в поисках телефона. - Я тебя немедленно сдаю назад. Еще всякая бракованная жестянка меня будет учить.

Расчет оказался верным. Какими бы ни были настройки, но устройство не должно вредить бизнесу своего продавца - это нулевой закон роботехники.

- ИМКи различаются по типу регистрируемых сигналов мозга и способам их преобразования в команду управления, - тут же послушно сообщил мне дамский угодник.

- Уже лучше, - довольно хмыкнул я. - ИМКи, основанные на использовании множественной активности вживляемых в ткань

мозга электродов, называются инвазивными...

- Ты мне что - электроды в мозг собрался совать?!

- Я далек от массового клинического применения, - сообщил робот. - Я новая неинвазивная модель. Использую в качестве информационного сигнала только потенциалы мозга с поверхности головы.

- Гмм...

- Основная программа моих действий - это желания, закодированные сигналами вашего мозга, господин Мирный. Иногда они могут не совпадать с вашими словесными приказами.

- В смысле?

- Вы можете говорить одно, но желать совершенно другого. Я же выполняю только ваши истинные желания.

- Ты не понимаешь моих приказов? - опешил я.

- Приказы слышу и понимаю. Но могу не выполнить, если они идут вразрез с вашими мыслями.

Я задумался. Надо будет внимательнее почитать инструкцию. Особенно параграф про соответствие трем законам.

- Ну, допустим... А зачем ты книгу гладил?

- Я есть сложная система, - робот поднял на меня большие глуповатые глаза.

- И потому я не есть просто сумма составляющих импульсов. Например, люблю

читать в свободное время. А мои глаза не функциональны, это просто декор, по

желанию моей предыдущей хозяйки. Считываю буквы ладонями.

- Ты испачкаешь книгу! Да и тебя что - надо кормить? В инструкции об этом

ничего не сказано!

Робот, помедлив, положил недоеденный бутерброд на журнальный столик.

- Нет. Просто я различаю вкусы и имею некие предпочтения. К примеру, люблю рыбу. Впрочем, вам, кажется, это не особенно интересно. Могу совсем не есть, если вам это окажется неприятным.

- Очень надеюсь. И вообще, ты слишком много болтаешь.

Корабль двигался за орбитой Марса.

Ночью я спал плохо. Мое приобретение таскалось по всему кораблю, курило, что-то доставало из холодильника, жрало, включало музыку... На замечания робот не реагировал, скупо повторив только, что пока у него нет карты потенциалов мозга, он не может серьезно относиться к моим словам. Законы роботехники, этот старомодный суровый домострой, всегда представлялись мне единственно правильными и надежными. Я вообще консерватор по натуре. Измучившись вконец, я заснул. Во сне мне казалось, что робот подкрадывается к кровати с целью сделать мне трепанацию.

Утром меня разбудил восхитительный запах кофе и жареных тостов. На чисто вымытой кухне молча и деловито сновал приятно преобразившийся робот - небольшой, размером с кота, аппаратик со множеством ручек и ножек. На его груди транслировались последние новости с Земли, модулированные от запаздывания.

- Как тебя зовут? - несколько запоздало поинтересовался я.

- Модели, принимающие женский облик, имеют заводское имя ИММА - сокращение от "интерфейс мозг-машина". Мужскому облику присвоено заводское имя ПРЯНИк - сокращение от "прямой нейрональный интерфейс", - хриплым баритоном сообщил робот.

- "Пряник"? - поморщился я. - Как тебя звала предыдущая хозяйка? - Эллаонилиэль.

- Ох, черт! Будешь зваться Барт, ясно?

- Да.

Для полета через всю Вселенную необходимо много фотонных двигателей, достать которые можно только на Ио. Чтобы двигаться быстрее расширяющейся Вселенной, "Фотонному мотыльку" нужно развить скорость во много раз больше световой. Как известно из теории сложения скоростей, каждый фотонный двигатель дает кораблю дополнительную скорость света.

Фотонные двигатели изготовляются в научном бункере, плавающем в метановом океане этого большого спутника Юпитера. Теоретическая основа для их производства - это петлевая квантовая гравитация. Двигатели выходят удобными и миниатюрными, как колокольчики, а все потому что, согласно этой теории, наш мир обладает дискретностью на самом мельчайшем уровне. Мир - суть реализация различных конфигураций элементарных кусочков пространства-времени. Умело переставляя их, можно добиваться таких результатов, по сравнению с которыми нанотехнология - это попытка слона ковыряться в муравьином ухе.

Мрачный разработчик фотонных двигателей отсчитывал мне последнюю их дюжину, а я, не теряя времени, привинчивал двигатели к специально просверленным дырам корпуса "Фотонного мотылька". Наконец, корабль стал напоминать праздничную градирню, увешанную рождественскими колокольчиками. Не питай я безграничное уважение к петлевой квантовой гравитации, я бы сильно усомнился в аэродинамических свойствах такой конструкции.

- А теперь вам лучше уносить отсюда дюзы, господин Мирный! И чем скорее, тем лучше.

- Что случилось? - удивился я.

- Да лучше б мы все не дожили до того дня, когда наука претерпевает такие надругательства!

Вот что рассказал мне ученый. Научный процесс, как известно, дело деликатное, а уж в петлевой квантовой гравитации тем более. Сотни моделей, тысячи формул, разочарования, изнурительный подгон параметров - и долгожданный успех, воплощенный в реальном приборе, - вот тернистый и благородный путь настоящего служителя науки. Но нашлись в суровой научной братии отщепенцы по прозвищу гуги.

Гуги были родившимися на Ио детьми научных сотрудников. Они обладали врожденным чутьем к структуре мира и могли шутя управлять ею, меняя и пространство, и время, и даже мысли, которые, как известно, тоже материальны, ибо суть частицы-переносчики от нейрона к нейрону. Но самое ужасное заключалось в том, что гуги напрочь отказывались использовать свои таланты на благо науки и занимались исключительно баловством, трансформируя помидоры в тампоны или даже превращая людей в поросят.

- Берегитесь их, господин Мирный. Для этих тварей нет ничего святого!

Посочувствовав напуганному жителю Ио, я поспешил продолжить свое путешествие. Честно говоря, от проблем ученых я был далек.

Пересечение границы Солнечной системы я любил отмечать торжественно. Барт, по обыкновению, чутко отреагировав на мое настроение, приготовил праздничный ужин. Насладившись белой рыбой в мятном соусе и превосходным белым вином, я пошел спать. Краем глаза заметил, как Барт с вилкой пристроился к остаткам рыбы. Ох уж мне эти выверты сложных систем! Но хотя бы перестал гладить моего Мопассана.

- Брысь к розетке! - прикрикнул я на него, кинув справочником навигатора "Гироскопы для всех". Барт был приучен не увертываться от ударов и, получив тяжелой книгой по тому месту, где могла быть голова, молча отправился мыть посуду.

Основной разгон завершался, и корабль выходил за пределы Млечного Пути.

Как-то утром, скромно позавтракав в постели телячьей отбивной и шоколадными пирожными, я собрался немного поработать.

- Что будет кушать ваша дочь? - вдруг спросил Барт.

- Кто?! - я чуть не опрокинул на себя чашку с кофе.

Барт плавно указал мне за спину одной из своих ручек.

Я обернулся и увидел маленькую девочку. От изумления я потерял дар речи. - Дядь, - сказала девочка, - дай конфеточку, у тебя пижама в клеточку.

И улыбнулась, обнажив десну с двумя выпавшими передними зубами. - Ты... кто?

- Я маленькая гуга. Можно звать просто Гу. А тебя как зовут, дядя? - Гуга... - только и вымолвил я.

- Не, это я гуга. А куда мы летим, дядя? Хочу далеко. И конфету тоже хочу. Это твой робот? Он умеет мыльные пузыри? Мои портятся, вот смотри. - Гуга что-то неуловимо сделала, и внутренняя переборка корабля растеклась у меня под ногами мыльной лужей. - Во какая фигня! - печально шмыгнула носом маленькая гуга. - Сейчас я еще попробую...

- Ты сейчас же отправишься домой! - слабо вскрикнул я, непонятно зачем бросаясь к девочке. Все-таки я всегда был героем, героем и умру. Но все же интересно, что я почувствую, когда гуга изменит мою атомарную структуру?

- Не, - сказала она.

Потолок спальни вдруг стал пористым и из него полезли большие дождевые черви.

- Проедят или не проедят все стенки, как думаешь? - Прекрати! Мы же погибнем!

- Так я тогда там снаружи все поменяю. Ты, дядь, не бойся. Я, правда, не очень умею, но разберусь.

Я обреченно закрыл глаза. Герой должен встретить смерть достойно. Существу, способному менять структуру пространства-времени, мне нечего противопоставить. Кроме того, мне не разобраться сходу в детской психологии.

Мимо меня шмыгнул Барт. Я открыл глаза и впервые увидел, на что способен мой маленький тихий повар.

Началась битва, равной которой мне никогда не приходилось наблюдать. Гуга, играясь, меняла структуру разных предметов, включая и мой корабль. Барт же, пользуясь способностью к личной трансформации, пытался ей помешать. Разумеется, он не мог остановить процесс распада переборки, взбреди такое в голову гуге, но он мог ее отвлекать, правильно распознав в ней всего лишь ребенка, не умеющего толком управлять своими желаниями. Своим же телом Барт владел виртуозно. Гуга пыталась делать дыры в корабле - Барт тут же трансформировался в какие-то удивительные игрушки-головоломки, отвлекая ее внимание. Так, конечно, он долго продержаться не мог: его быстрота и ограниченный набор функций не могли сравниться с рассеянной и детской, но безграничной мощью гуги. Еще немного, и атомарная структура корабля преобразовалась бы в охапку цветов или вазочку с мороженым...

- Хочешь трдло? - вдруг спросил Барт. - На реакторном стержне?

Гуга застыла и рьяно принялась рыться в мозгах Барта, отыскивая смысл неизвестного ей слова. Они замерли друг против друга. Тельце Барта шло рябью, раз за разом он восстанавливал свою структуру после атак гуги. А я с ужасом подумал, что было бы, окажись я на месте робота: гуга мгновенно превратила бы меня в никчемную слизь. Я похвалил себя за удачное приобретение.

Гуга, наконец, разобралась с трудным словом.

- Надо тесто с сахаром и колечком печь на стержне? Не, ты гонишь! Это ж фотонная ракета!

- Так сделай реактор сама, можешь? - тут же озадачил ее новым предложением мой находчивый робот.

- Ну! А ты фартовая жестянка! Пошли играть. И пузыри сделаешь? - Спрашиваешь! - в тон гуге отозвался Барт.

Они резво умчались куда-то, взявшись за руки, а я залпом допил холодный кофе.

Барт, успевая выполнять ежедневные обязанности, прекрасно поладил с Гу. Она больше не досаждала мне. Я спокойно занимался вычерчиванием курса и мелким ремонтом.

Чем быстрее летела ракета, тем быстрее бежало снаружи время. Когда все знакомые галактики остались далеко позади, скорость "Фотонного мотылька" возросла настолько, что время стало меняться даже внутри. У меня, понятно, на такой случай давно была сделана прививка. А вот Гу начала стремительно взрослеть.

Роковая метаморфоза произошла с ней после ускорения вблизи одного далекого квазара. Точнее, вблизи того места, где он должен был находиться. Квазар успел давным-давно исчезнуть, хоть его свет, сильно смещенный в красную область спектра, все еще регистрировался на Земле. Я как раз шел в рубку проверить показания приборов, и тут мимо меня продефилировала она, Гугиня. Прекрасная, как восходящая над Юпитером Ио. Мое лицо, должно быть, уподобилось красному пятну на этом самом Юпитере, а кровь забурлила с не меньшей скоростью, чем его ураганы.

В поведении Гугини произошли разительные перемены. Ее детская настырность и беспардонное любопытство сменились полным игнорированием меня, Радия Мирного. Смутное огорчение и беспокойство росли и мешали работе. Я смотрел на датчики метеоритных потоков, а видел ее гибкую фигурку в блестящем шелковом платье. Она была словно россыпь звезд ребра нашей Галактики...

Проклятье! Я для нее, видимо, был как вид Фобоса с Марса. Ее способности были направлены только на собственную внешность, корабль она оставила в покое, что не могло не радовать.

Барт больше не развлекал гугу радиоактивным трдлом. Он как-то вытянулся, вырос, подобрал все торчащие металлические жгутики, которые так нравились мне в начале путешествия. Стал мягким, упитанным котом. И все больше предпочитал ходить на задних лапах, повязавшись передником. Он напоминал мне степенного английского дворецкого из старых любимых романов. Глаза Барта стали совсем человеческими. Умные, печальные, проницательные, они украшали его строгую кошачью морду.

Однажды Барт попытался подарить Гугине цветок кактуса из кашпо в спальне, но я кинул в него тяжелым справочником по сопромату. Сам не знаю почему, но такая его выходка меня возмутила несказанно.

Однако еще больше я был потрясен другим событием. Как-то корабельным утром меня разбудили звуки музыки, "Серенады Солнечной долины". В кают-компании стулья были отодвинуты к стене, а посередине под "Чаттануги-чучу" азартно отбивал чечетку Барт. На нем были лакированные ботинки с толстыми каблуками. И изящный кремовый костюм в полоску - я такой давно хотел купить в Париже. Гугиня скользила вокруг кота в легком танце. Она улыбалась! И кому!..

- Ах ты, морда кошачья! Какого дьявола здесь происходит?! - я поискал было, чем швырнуть в Барта, но ничего не попалось под руку, и в сердцах выскочил вон, хлопнув дверью.

Вообще, отрывисто размышлял я, Барт уже мало походил на кота. Не в ботинках, конечно, дело... Явно не кошачьи пропорции тела, уверенный разворот плеч. И улыбка. И уши потеряли пушистую кошачью треугольность, спрятались за отросшими черными волосами.

Противоречивые чувства охватили меня. Неприятно, что она так ему улыбалась. Но одновременно я с приязнью думал, что теперь смогу сыграть с Бартом в шахматы и выпить с ним коньяку. Барт-кот в шахматы не играл и от коньяка виновато отказывался, не мог удержать в лапе пешки и рюмку - после драки с гугой-девочкой у него стала заедать трансформация конечностей. Да и потом - не пить же мне с котом, в конце концов!

"Фотонный мотылек" миновал последнее реденькое скопление очень старых галактик, напоминающих бордовые шары, состоящие словно из капель загустевшей крови.

Мрачные мысли одолевали меня. Источник сигнала, за которым я гнался, уводил все дальше и дальше в черную мертвую пустоту. Так далеко я еще никогда не забирался. Но я, Радий Мирный, не мог повернуть назад.

Что-то плохое стало происходить со временем. Оно перестало течь равномерно. То и дело нарушалась причинность, следствия событий предшествовали самим событиям: я постоянно хотел есть после обеда, мучился бессонницей, а настенные часы с кукушкой иногда шли в обратную сторону. Однажды я стал свидетелем энтропийного чуда - разбитая Гугиней фарфоровая тарелка вновь собралась из осколков.

Гуга постарела. Она все больше сидела в моем плюшевом кресле и что-то тихонько вязала. А еще она молчаливо варила мне борщи и жарила треску с картошкой на старенькой титановой сковородке.

Барт тоже менялся. Он стал выглядеть моим ровесником. Лицо его, уже совершенно человеческое, смотрелось обрюзгшим, как от долгих лет перегрузок, болезни всех пилотов. Спина стала сутулой. Взгляд некогда блестящих зеленых глаз потускнел, выцвел. Носил Барт линялый свитер в серую полоску. Я не без удовольствия отметил, что на его фоне я еще очень даже ничего! Я теперь старался гладить рубашку каждый день и чистил ботинки до блеска. Как ни странно, эта нехитрая процедура не давала мне упасть духом.

Как-то после обеда Барт сел за стол и, положив голову на скрещенные пальцы рук, некоторое время рассматривал тарелки.

- Знаете, Радий, - вдруг улыбнулся он. - Я только сейчас заметил, что Гуга иногда меняет на сервизе узор - сегодня вот божьи коровки...

- Опять рыбы захотел, Барт? Сколько раз тебе говорить, что ее и так мало осталось. Она ведь не нужна тебе. Ты ж не кот, ты вообще не живой, - беззлобно пожурил я его, не отрываясь от чтения бортового журнала.

Барт промолчал. Слез со стула. Рассеянно потеребил руками уголок скатерти и потопал прочь. Я почему-то глянул ему вслед. На макушке Барта я заметил лысину. А у меня вот с волосами все в порядке, несмотря на возраст.

Мы приближались, наверное, к краю Вселенной. Гироскопы больше не работали. С утра, вглядываясь в беспросветную тьму, я включил последний фотонный двигатель. Теперь при всем желании мы не могли лететь быстрее. И только сигнал вел нас нитью Ариадны. Я чувствовал себя одиноким рыцарем, верным данному слову, принятому решению, я стремился к важной для себя цели, несмотря ни на какие препятствия.

Время разрушалось. Теперь мой "Фотонный мотылек" был единственным островком упорядоченности посреди бесконечного хаоса, торжества энтропии, тепловой смерти Вселенной. Уж не ошибся ли мой приятель с координатами? Поворачивать было поздно. Иначе время станет сингулярным и мгновенно уничтожит даже гугу, властительницу атомарной структуры. Сингулярность могущественнее всего. Хотя кто ее, гугу, знает...

"Властительница" опять жарила рыбу. А я поймал себя на мысли, что за все время нашего знакомства так и не расспросил ее, как она меняет эту самую структуру. Впрочем, даже не это... А как она живет с этим, обладая безграничной мощью? Зачем она вообще здесь, на моем корабле, чего хочет? Раньше я как-то боялся спрашивать. Гуга была в потертом домашнем халатике, ее морщинистые полные руки были как всегда деловиты.

Барт, перебирая длинными пальцами струны гитары, тихо запел старинную английскую балладу. Его редкие волосы падали на худое опущенное лицо.

У меня защемило сердце от непонятной тоски. Смерть меня не пугала - я много раз смотрел ей в лицо. Нет, тут что-то другое... Я снова погружался в беспокойный сон. Мне снилась старенькая гуга в этом ее халатике. Снилось, как она проходит мимо меня, тяжело шаркая стоптанными тапочками, согнутая трудами еще одного длинного дня. Я видел это так давно, кажется, сотню жизней назад.

Когда еще была жива мама.

Снился Барт-человек. Он тоже шел мимо. Молча собирал вещи. Укладывал в чемодан рубашки, кремовый костюм в полоску, электробритву, часы с кукушкой и томик Мопассана в покрытом рыбьей чешуей переплете. Он надел черные лакированные ботинки. Возле самой двери обернулся. Улыбнулся. Зеленые усталые глаза в сеточке морщин, набрякшие веки. Сказал, глядя мне в глаза: "Всего хорошего, и спасибо за рыбу". Он распахнул дверь - за ней виднелась шумная, радостная, яркая толпа. Мощеные улочки Кракова. Булочная, куда я с мамой ходил за сдобными сахарными колечками. Они, горячие, словно таяли во рту...

Разбудил меня негромкий голос Барта:

- Заткнись, ты, паршивая кошачья морда! - я вскочил с дивана, на котором задремал, и с остервенением швырнул в голову Барта бронзовым подсвечником. Робот, по обыкновению, не двинулся места, острое навершие разорвало ему губу, обнажив холодный ровный металл.

- Меня зовут Барт, - медленно сказал он, глядя мне в глаза. А я вдруг вспомнил, что в инструкции ничего не было сказано о соблюдении трех законов роботехники, и не без брезгливой опаски дернулся в сторону.

С этого дня Барт больше не напоминал человека. Он перестал разговаривать и стал обычным полосатым котом. Любил спать на коленях Гуги, когда она заканчивала хлопоты с обедом.

"Наверное, в Барте что-то испортилось", - решил я. И решил отложить этот вопрос на потом. Если оно будет у меня, это "потом".

Хотелось, наконец, поговорить откровенно с гугой.

- Что вы можете делать с пространством-временем, Гуга?

Она некоторое время молчала, только стучали вязальные спицы.

- Была девочкой - хотелось баловства, - ее скрипучий голос звучал монотонно и невыразительно. - Была женщиной - хотелось удовольствий для себя. Стала старухой - не хочется ничего.

- Но вы обладаете такой мощью! - не выдержал я. - Вам подвластно пространство и время!

- Нет цели для моей мощи, - вздохнула Гуга, продолжая работать спицами. - У меня нет стремления к познанию мира, которое движет учеными. Нет страсти к разрушению, которая движет фанатиками, желающими заявить о себе всей Вселенной. Нет страсти к созиданию, потому что уже все давно создано, в бесконечном многообразии вселенных, устроенных всеми возможными способами, и циклических, и замкнутых, и плоских... Я просто хочу вязать, мне это нравится. А для этого мне достаточно мотка ниток и двух спиц.

- А можете вы вернуть меня назад? - вдруг спросил я. Сильно болела и кружилась голова.

- Куда назад? - пожевала губами гуга. - В прошлое? Захотите ли вы прошлого, Радий? Мало кто знает, как бывает безрадостно повторение прошлых радостей. Или вы хотите назад, на Землю? Может, ее уж и нет давно... Довольствуйтесь тем, что есть. Баловство все эти ваши сиюминутные желания. С другой стороны, быть может, только они и имеют смысл, ведь бесконечность все равно сводит на нет все начинания, особенно те, что мудро рассчитаны на долгий срок.

- Как это, нет Земли?!

От усталости и бессонницы я снова начинал грезить наяву. Римский Колизей. Из века в век центр Рима, место скопление народа. Каждый камень вытерт бессчетным числом ног. Каждый камень - история. Каждый правитель считал своим долгом достраивать эту громаду, привносить что-то свое, потому что знал, что построенное здесь приобщается к вечности. К вечности человеческой цивилизации, как бы хрупка она ни была на фоне вечности вселенных. Наша Земля - такой же Колизей. Израненная, истоптанная, пропитанная кровью и насыщенная воплями жаждущих зрелища зрителей. И я был тут. Я, словно нищий, но гордый своей свободой римлянин, сидел в каком-то грязном закутке, жадно пожирая краюху хлеба. Пресыщенный зрелищем только что закончившихся игрищ, но ожидающий новых и новых. И ожидающий новых пиров. Я был тут свой, я был человек, как и все мы, несовершенные, слабые, но так жаждущие жизни и так любящие свою планету, свой храм, свой хлев, свою бойню... Земля не может, не имеет права исчезнуть!

В иллюминаторе что-то блеснуло. Звезда? Я бросился к приборам. В черной бездне действительно зажглась утренняя звезда. Да, было утро, часы показывали шесть... И планета. Я срочно пошел на посадку.

На маленьком космодроме, напоминавшем старую железнодорожную станцию, никого не было. Я ворвался в диспетчерскую. За пыльным столом сидел человек.

- Снова вы? - блеснул он на меня стеклами очков.

- Могу я послать радиограмму на Землю? - выкрикнул я, с умилением глядя на настоящего, живого человека. - Она ведь есть, правда?

- Земля? Разумеется, есть, - человек деловито взял ручку. - Диктуйте.

- Я, величайший космопроходец и покоритель Вселенной, шлю сердечный привет всем людям, - последнее слово я произнес с глубокой нежностью. - И в особенности жителям планеты Земля.

Я выбежал из диспетчерской. Пора лететь домой! Если до Земли доходит радиосигнал, то долечу и я, Радий Мирный! Что же до цели моего путешествия... Думаю, отправитель того наглого послания уже достаточно наказан - он ведь прошел той же страшной черной дорогой, что и я. Бог с ним, с этим самовлюбленным дурачком. Может, хоть станет настоящим человеком, преодолев такой тяжелый путь.

- Вы снова не подписались! - досадливо крикнул мне вслед диспетчер, но я уже не слышал его. "Фотонный мотылек" стартовал. Приглядевшись, я увидел в иллюминаторе гугу. Она стояла на стартовой площадке и махала мне рукой. К ее ноге прижимался полосатый кот.

Дарья Странник
Когда нас позовут

Коридор был просторным, сумрачным и казался бесконечным. Вдоль одной стены тянулся ряд белых дверей без номеров и надписей. У стены напротив стояли бесчисленные оранжевые стулья, большую часть которых занимали люди - очень разные, странные в своём разнообразии. В пижамах и уличной одежде, в купальниках и в зимних куртках, несколько человек в различных униформах и даже один голый. Впрочем, никого из присутствующих не смущал и не удивлял вид друг друга.

Всё это не походило ни на что знакомое, но немного напоминало очередь в поликлинике, и Сергей неуверенно спросил:

- Кто последний?

Никто даже не посмотрел в его сторону. Только один старик в пуховике и вязаной шапке усмехнулся себе под нос.

- Что смешного? - спросил Сергей беспомощно. На душе было тоскливо.

- Оно, может, и очередь. Да только такой ты не видал ещё, - ответил старик. - Садись, дело долгое... а может и нет... Сложно сказать. Часов нет. Времени, кажется, тоже...

Сергей послушно присел между стариком и девушкой в толстом халате - просто понятия не имел, что ещё делать. В коридоре царила тишина. Никаких типично больничных звуков вроде кашля или стонов.

- Где мы? - спросил Сергей негромко.

Старик крякнул.

- Знаю только, где нас нет, - ответил он.

- И где? - не отставал Сергей.

Старик посмотрел на него добро, взгляд задержал надолго, и Сергей совсем смешался.

- Всё хорошо, ты посиди чуток. Все так - вопросы-расспросы, а потом успокаиваются.

- А может, я не хочу успокаиваться?! - заявил Сергей с таким бессмысленным упрямством, которого не испытывал с подросткового возраста.

- Леночка, - неожиданно обратился старик к девушке в халате. - А расскажи Серёже, как ты сюда попала.

Девушка закинула ногу на ногу, и Сергей уставился на толстые вязаные носки и потрёпанные домашние тапки. А потом спохватился: откуда старик узнал его имя? Но спросить не получилось - заговорила Лена. Голос её звучал негромко и ровно, почти монотонно.

- Люблю тишину зимнюю, снежную, тяжёлую. Тяжёлую, как сугробы, погрёбшие под собой кусты и деревца. Тяжёлую, как ватное одеяло, под которым я проснулась, наслаждаясь тёмным уютным теплом, зная, что вокруг холодно. А одеяло, выветренное летом под яблоней, прогретое лучами солнца, всё ещё сохранило в себе частицу лета. До лета прошлого и лета будущего было одинаково далеко.

"Как книжку читает!" - подумал Сергей, не зная, как относиться к странному рассказу. А девушка продолжала:

- Я повернулась медленно, осторожно, чтобы не потревожить Мулю, свернувшуюся клубком в ногах. Зашуршало постельное бельё, мурлыкнула во сне кошка, и снова воцарилась тишина. Мне даже в мысли не пришло тратить время, отодвинуть штору, выглянуть из окна. Я была уверена: сегодня выпал снег. Об этом беззвучно рассказала мне снежная тишина.

- Я, кажется, знаю, о чём ты, - заметил Сергей, вспоминая детство и зимние каникулы в деревне у бабушки.

- Я набросила на пижаму халат, - продолжила девушка. - Ноги сами нырнули в тапки. Волосы не расчесала - плевать, кто меня увидит? - она заправила прядь за ухо. - Я спешно открыла оба замка, и распахнула дверь, желая вдохнуть морозный воздух, ослепнуть на миг от белизны, а потом умыться свежим снегом. Как говаривала моя прабабушка: "Для красоты и здоровья".

Она не рассказала ничего особенного, но Сергею почему-то внезапно показалось, что это страшная история. И ещё он понял, что не хочет слышать её конец. Но не нашёлся, как поделикатней сказать об этом.

- В первую очередь меня ошеломила серость двора. Впервые в жизни меня обманула снежная тишина, и чувство это было пронзительно-тоскливым. И только потом я заметила его. Настолько чужеродного, что восприятие отказалось заметить сразу. Я успела подумать, что тишина как-то связана с этим существом. А вот испугаться не успела - так сильно овладела мной обида. А потом оно ринулось на меня, и я умерла, почти не почувствовав боли. А снег той зимой так и не выпал...

Непослушная прядь опять упала в лицо, и девушка снова заправила её за ухо.

- Писательница! - выдохнул старик с восхищением. - В какой раз слышу - и всё равно мурашки по коже.

- И что это было? - спросил Сергей.

Лена равнодушно пожала плечами, встала и пошла в сумеречную глубь коридора, нервно кутаясь в несуразно большой халат.

- Как это понимать? - обратился Сергей к старику.

- Расскажу и свою историю... Правда, так складно, как у Леночки, не получится, не умею, я человек простой. Странно только: иногда почти забываю, а потом послушаю кого-то и снова вспоминаю.

- Нет, спасибо, не надо больше историй! - сказал Сергей. - Толком объясните, что за место?

Старик промолчал.

- Не молчите! Слышите? Неужели сложно объяснить нормально?

- Сложно, - сухо ответил старик.

Они посидели молча.

"Времени здесь действительно нет", - заметил Сергей и секунду или вечность спустя сдался.

- Ладно, рассказывайте вашу историю.

Старик хмыкнул. Они помолчали снова.

- Пожалуйста, - попросил Сергей.

- У меня тоже дело зимой было. Вот только снега навалило - на три зимы хватило бы. Я с Валькой поругался. Валька - супружница и проклятье моё по совместительству, - объяснил старик. Из-за чего же? Помню, домой пришёл, она на меня набросилась, я завёлся... А причину не помню. Вот как: из-за ерундовины какой-то погиб. В общем, поорали мы, и чувствую - натворю дел, если не остановлюсь... Есть за мной такое, даже сидел в молодости. ТемперамЁнт от беса - так Валька говорила. А в прихожей у меня в углу всю зиму куртка тёплая да штаны на лямках висят. Там же снасть и стул-ящик. Я, значит, ноги - в сапоги, в одну руку -снасть и одёжу, в другую - ящик, и ушёл, дверью хлопнув. Оделся уже в подъезде. Там же и сомнения первые появились: ни тормозка, ни термоска, ни прикорма. Знаю, что нельзя на нервах что-то делать. Лёд - он капризный, чувствительный.

Но знать - это одно дело, а ноги уже понесли меня к реке, к протоке моей любимой. А вокруг безлюдно, и на льду тоже ни одного рыбака, ещё и смеркаться начало, а сумерки у нас короткие, раз-два и темно. По всему нехорошо, но я всё ещё не ясно думал, ступил на лёд, сделал несколько больших быстрых шагов - потом чуток опомнился. Нельзя так, я на льду не один десяток лет прорыбачил, знал - первым делом проверь лёд. И тут только спохватился: пешню-то дома забыл.

И добавил, заметив вопросительный взгляд Сергея:

- Ломик такой. Лёд проверить, прорубь пробить... В общем - без неё никак. Ну я плюнул, выругался, но на душе даже как-то полегчало. Не судьба - подумал, надо возвращаться. Решил к товарищу зайти на судьбу и супругу пожаловаться, душу согреть, - старик щёлкнул по горлу. - Да только не суждено было тому сбыться. Послышался треск, а потом лёд под ногами покачнулся, и я плюхнулся на задницу, ящик упал рядом. Снасть я от испуга тоже выронил, она в воду плюхнулась.

А течение уже подхватило льдину со мной и потащило в направлении моста.

Я даже испугаться не успел. Голова работала ясно. Осмотрелся - на помощь звать некого. Доплыть до берега нереально, не выдержит моё сердце ледяной воды. Оставалось сидеть и не дёргаться, надеясь, что меня кто-то заметит, или льдину прибьёт к берегу ниже по течению. Только льдину качнуло раз, потом ещё. Слева плеснуло что-то крупное. Потом льдина подо мной снова задвигалась, словно кто-то снизу её раскачивал.

- Рыба? - спросил Сергей.

- Я сначала тоже так подумал, хоть и знал, что неоткуда в той реке взяться рыбе такого размера... Да и не стала бы рыбина льдину раскачивать. А та тварь то с одной стороны плеснётся, то с другой, то за спиной... И несколько раз мне казалось, что есть у неё лицо - почти человеческое, но и не человеческое. Но толком не рассмотреть: я и так из последних сил равновесие держал, головой особо не покрутить. Вода тёмная, вокруг сумерки... А оно плещется и ныряет, а потом льдина резко накренилась, и я соскользнул в воду. Почувствовал холод и боль - сердце остановилось почти мгновенно. К счастью. Я и не почувствовал, как та тварь меня сожрала... - старик замолчал.

- А откуда знаешь, что сожрала, раз умер раньше? - спросил Сергей. Сам факт смерти старика его почему-то не удивил.

- Откуда-то знаю, - ответил тот равнодушно.

- А что то было? Та тварь в реке?

- А вот чего не знаю, того не знаю...

- А я знаю - это, наверное, русалка была, - выпалила девочка с младенцем на руках. Сергей и не заметил, как она подошла. Скользнул взглядом по джинсовому комбинезону, светлым тугим косам и прикинул, что ей не больше двенадцати.

- Русалка? - хмыкнул старик. - Ну, может, и русалка.

- А я - Марта, - затараторила девочка. - Умерла во время пожара. Только не от огня. Дымно было, я уже ничего не понимала и не видела. И думала странное: о фантике, который бросила на землю вчера... то есть за день до... до того, как умерла. А ещё, что вот умру ни разу не поцеловавшись. Только не смейтесь...

Старик и Сергей серьёзно помотали головами, показывая, что и не собирались смеяться.

- Вот... Вдруг из дыма ко мне шагнул мальчик - незнакомый, но очень красивый. Как ангел... То есть я-то ангелов никогда не видела - даже после смерти не видела... А вы видели ангелов?

Мужчины снова помотали головами.

- Вот и я не видела. Но мне показалось, тот мальчик похож на ангела. Только без крыльев. А ещё он был каким-то ненастоящим. Дымчатым, как всё вокруг. Мальчик подошёл ко мне совсем близко и поцеловал. Как будто мысли мои прочитал. И мне стало стыдно, но и очень хорошо. Только поцелуй вытянул из меня весь воздух, и я потеряла сознание. Вот теперь даже не знаю: это всегда так?

- Нет, малышка, не всегда, - сказал старик и погладил морщинистой рукой плечо девочки, а потом кивнул на младенца: - А это твоя сестрёнка?

- Это мальчик, - поправила его Марта. - Видите: ленточка на одеяльце голубая. Я его на стуле нашла и взяла на руки. Нехорошо такому маленькому одному. Может, в следующий раз он и станет моим братиком...

- А откуда ты знаешь, что будет следующий раз? - спросил Сергей.

- А вы разве знаете что-то другое? - ответила Марта вопросом на вопрос.

- Нет, - сказал Сергей, - я вообще ничего не знаю...

- Вот видите! До тех пор, пока не узнаем точно, возможно всё! - заявила девочка. - Кем хочешь стать в следующей жизни?

- Не знаю, - растерялся Сергей. - Никогда об этом не думал.

- Так подумай, здесь никто не торопит, - дружелюбно посоветовала Марта.

- Я так думаю: никаких вторых жизней не будет. Дальше пойдём, - проговорил старик.

- Всё возможно, - повторила Марта, а потом спохватилась: - Ой, меня зовут! Пока!

Она развернулась и вошла в одну из дверей. Створка распахнулась всего на миг, пропуская девочку, так что Сергей успел увидеть только яркий свет.

- Я ничего не слышал, - удивлённо проговорил он.

- Дык не тебя звали, - отмахнулся старик.

Они помолчали.

- Все здесь умерли... - прошептал Сергей. - Значит, и я... Нет. Бред какой-то.

Он подскочил.

- Вы, как хотите, а я пошёл искать выход.

Старик беззлобно рассмеялся, вставать он явно не собирался. Сергей быстрыми шагами направился вглубь коридора, стараясь не смотреть на других людей. Те, впрочем, тоже не обращали на него внимания.

Коридор несколько раз поворачивал, но ни разу не разветвлялся, освобождая Сергея от необходимости принимать решение. Он шёл так долго, как можно пройти в месте без времени. А потом остановился просто потому, что желание идти дальше внезапно пропало.

- Вы здесь недавно, - заметила женщина, сидевшая слева. Как будто всё время только и ждала Сергея.

- Не знаю. Здесь нет времени, - ответил, почти огрызнулся, он.

- Но вижу, что вы ещё не бывали в многоэтажках. После них люди спокойней.

- Каких многоэтажках? - не понял Сергей.

Женщина встала, сделала несколько шагов вдоль ряда стульев и подошла к окну. Сергей так и не понял: было ли оно там уже раньше или появилось внезапно. Не получалось и вспомнить, не проходил ли он уже мимо других окон.

- Здесь не только время, всё - неправильное! - вырвалось у него.

- Другое, - поправила его женщина. - Смотрите же, вон они - многоэтажки.

Сергей подошёл к ней и выглянул из окна. На сером голом пустыре стояли бесчисленные ряды серых небоскрёбов.

"Все люди здесь - мертвецы, а это: дома-мертвецы", - подумал Сергей.

- Выглядят нежилыми, - сказал он.

- В них и не живут. В них ждут, если приходится ждать долго, - объяснила женщина.

- Что значит "долго" в месте без времени? - спросил Сергей. Потом добавил неуверенно: - Может, мне туда надо?

Женщина пожала плечами.

- Если будет надо, вам сообщат.

- Как?

- Вы поймёте. Как вы умерли? - внезапно сменила она тему.

Сергей поморщился, мысль о собственной смерти казалась неправильной и чуждой.

- Не помню, - ответил он.

- А вот я умерла преинтересно, - заявила женщина оживлённо, словно рассказывая, как провела выходные. - Это случилось во время последней экспедиции. Мы с ребятами - моими студентами, разбили палатки в степи. В тот раз без особой цели, просто возможность для молодёжи поупражняться в изучении пород и минералов. Да и почувствовать на своей коже походную атмосферу. Дети сейчас чувствительные, избалованные. То что нам романтика - костёр, палатка, тушёнка, им скучно и невкусно. Видели бы вы несчастные морды этих горе-студентов, когда те узнали, что в степи нет сети.

Вот они все и побежали с моим коллегой в посёлок за припасами. С редкостным единодушием, чтобы "помочь нести", значит. А в глазах голодный огонь: "Интернет!" Я покивала, конечно, серьёзно, хотя было ужасно смешно. Если в посёлке сеть и была, то такая... - женщина пренебрежительно махнула рукой. - Но я всегда за движение, поход туда-сюда, да с нагрузкой - это то, что молодёжи нужно, меньше сил на дурь всякую останется.

Она замолчала, задумалась о чём-то.

- Вот я не знаю: спас им тот поход жизнь, или те прилетели, увидев, что свидетелей, считай, нет?

Женщина снова замолчала. Сергею было не очень интересно, вопрос он задал больше из вежливости:

- И что было дальше?

- Дальше... Я занялась костром, хотела вскипятить воду для крупы. Ясное дело, это задание дежурных, но не поднялась рука оставить их в лагере. Вдруг... Я не смотрела вверх, не знаю, можно ли было бы заметить их приближение... Для меня они появились внезапно - огни в небе, да такие яркие, что я почти ослепла и тут же уставилась на землю, а она пошла пузырями, как кипящая вода. Тут-то я и поняла, что свет тех огней не только яркий, но и горячий... очень горячий! Палатки вспыхнули и обгорели вмиг как салфетки, поплыли скалы, земля кипела...

- А вы?.. - вырвалось у Сергея.

- И я... Больно было недолго.

- А потом?

- А потом я здесь оказалась. Что там дальше было - не знаю. И что вообще произошло - тоже не знаю.

Кто-то подошёл сзади и попытался протиснуться к окну. Сергей отпрянул, он терпеть не мог, когда так беспардонно вторгались в личное пространство.

Наглецом оказался немолодой стриженный под машинку мужчина в светлой бесформенной пижаме и шлёпках на босу ногу.

И не думая извиняться, он спросил:

- А лес видно?

- Лес? - удивилась женщина, отходя от окна. - Нет, не видела.

- А я так хочу назад в лес, - вздохнул мужчина. Он отвернулся от окна. - Я Славик Лёгкий, - представился он неожиданно. И я живу в волшебном лесу.

Сергей и женщина обменялись удивлённым взглядом, а Славик продолжил:

- Большую часть дня я провожу на белой поляне, там живут мои самые лучшие друзья: синие и пушистые. Их шесть... нет - двадцать... нет... - Славик начал загибать пальцы и беззвучно шевеля губами считать. Он несколько раз сбивался и начинал сначала, а потом махнул рукой.

- В общем - неважно. Разве нужно считать друзей? Иногда я гуляю по чаще. Там много красивого и интересного, но надо быть и осторожным. Косая кусается. Шаста кричит. А тот, что с бородой - плюётся. С синими-пушистыми веселей. А вечером я выхожу из леса. Там ждут серьёзные в белых халатах. Белый - вообще ужасно серьёзный, не то что синий. Серьёзные спрашивают, слушают и кивают. Потом говорят: "Ты же знаешь, это не больно" и колют. А я отлично помню, что это больно, но терплю, потому что потом снова можно вернуться в лес. Только однажды я вышел из леса и оказался здесь. Нет серьёзных, нет укола, нет леса... - Губы Славика задрожали, по бледному лицу потекли слёзы.

Женщина похлопала его по плечу.

- Всё будет хорошо, - пообещала она немного беспомощно.

- Вы уверены? - тихо спросил Сергей.

Она сердито посмотрела на него и едва заметно пожала плечами.

- Вообще, странные у людей здесь смерти. Чудеса какие-то. Что-то я за всю свою жизнь столько странного не видел, как услышал сегодня... - Сергей запнулся. Последнее слово звучало чужеродно в месте без времени. Неуверенно Сергей закончил: - ...здесь.

- Потому что смерть - не конец, - заявила женщина. - Это переход. В какой-то момент ваше сознание расширяется, и вы способны увидеть то, что раньше считали чудом. И этот момент - завершение жизни прежней. Некоторые идут дальше уже в младенческом возрасте, а кто-то достигает глубокой старости. И, конечно, никто уже не может рассказать оставшимся, что видел в момент перехода.

- Откуда вы это так точно знаете? - спросил Сергей.

- Да вы это и сами знаете. Просто постарайтесь вспомнить, как умерли.

Она ушла, уводя с собой всхлипывающего Славика. А Сергей снова подошёл к окну и посмотрел на выглядевшие заброшенными дома, на их тёмные окна, кажется, даже незастеклённые... Стекло! Откуда-то вынырнуло воспоминание: сильный удар, звон разбитого стекла, скрип тормозов, гудки... Его "Фиат" зажало между двумя грузовиками, но справа откуда-то появился тёмный тоннель. Что-то белое метнулось и скрылось в нём, и Сергей мог поклясться, что это был кролик.

"Очень современная сказка, - успел тогда подумать Сергей, выворачивая руль вправо. - Алиса въезжает в кроличью нору на машине..."

Воспоминание было светлым и тёплым. Сергей почувствовал спокойствие и умиротворение. И понял, что женщина была права. Всё будет хорошо. Он присел на один из свободных стульев и стал ждать, когда его позовут.

Анна Самарина
Звёзды знают лучше

Олег Юрьевич поправил идеально повязанный галстук и внимательно посмотрел на часы. 08:58. Как истинная дева, он всё делал строго по графику, а как ещё? В его жизни не было ничего важнее порядка, а здесь, в районном Астроцентре No 23 каждая секунда и вовсе могла изменить судьбу. До обеда нужно было принять 12 человек, чьи прогнозы на эту неделю вызывали беспокойство. Олег Юрьевич подцепил верхнюю натальную карту из аккуратной стопки на краю стола и бегло пробежался по ней. Юркая Виола Львовна, 76 лет, знак зодиака Весы, асцендент - Водолей, типичный представитель гармоничной группы. Что там с ней опять не то? Юркая, словно стараясь соответствовать своей фамилии, появлялась у него на приеме стандартно раза три-четыре в месяц. Он перевел взгляд на экран с прогнозами и поморщился - среда, 01:42, смерть от естественных причин во сне, рекомендуется подготовка. Ну вот, он так и знал, снова от неё неприятности. Олег Юрьевич вздохнул, отогнал от себя эту мысль, как непрофессиональную и неэтичную, и, нажав на кнопку вызова, по привычке снова посмотрел на циферблат. Девять ноль-ноль, пора начинать приём.

В кабинет впорхнула сухонькая пожилая женщина с растрёпанными волосами. Её тонкие худые руки напоминали высохшие ветки дерева, из-под шерстяной юбки торчали острые колени, локти выпирали, так что казалось будто вся она состоит из одних углов и прямых линий.

- Доброе утро, дорогой Олег Юрьевич, - пропела женщина, без разрешения присаживаясь напротив. По пути она задела два стула, ваза на краю стола опасно накренилась, и только чудом не грохнулась на пол. - И зачем вы меня снова вызвали? Признайтесь уже, вы ко мне просто неравнодушны и поэтому дергаете каждую неделю по поводу и без.

Олег Юрьевич побагровел от возмущения:

- Виола Львовна, - он осуждающе постучал ручкой по столу, - вы свой прогноз на неделю вообще читали?

- Да, и что? - женщина непонимающе посмотрела на него. - А, или вы про смерть? Так мне из-за этого пришлось тащиться сюда в такую рань? Я даже расчесаться не успела!

- Тащиться? Да вы в соседнем доме живете, время девять часов! Четыре минуты! - возмутился было Олег Юрьевич, но тут же взял себя в руки и сдержанно продолжил. - Я настоятельно рекомендую вам подготовиться. Доделать начатое, вернуть долги, посетить астропсихолога, я вас сейчас запишу, есть свободное время после обеда...

- Не надо ничего, - Виола Львовна беззаботно махнула рукой, - пусть всё идет как идёт.

Олег Юрьевич нахмурился. Легкомысленность Виолы Львовны выводила его из себя. Воздушный знак, что тут сделаешь!

- Завещание хотя бы составьте. Это избавит родственников от хлопот, - не сдавался он.

- А зачем? - Женщина похоже явно над ним издевалась. - Ввсё, что нужно, я уже сказала, а с остальным сами разберутся. Поверьте, мой милый, я абсолютно спокойна.

Олег Юрьевич хотел было возразить, но часы тихо щёлкнули, извещая об окончании времени приёма.

- Хорошо. Ваше право, - сухо сказал он, - но я всё же прошу быть повнимательнее.

Он подождал пока закроется дверь, снова тяжело вздохнул, ещё раз проверил прогноз. Все точно, среда, 01:42, до смерти Виолы Львовны оставалось чуть больше суток. Чёткое, достойное завершение жизненного пути. Олег Юрьевич хотел уже перейти к следующему посетителю, но никак не мог успокоиться - впервые за долгое время ему казалось, что приём оказался напрасным. Надо же было так выстроиться планетам при рождении, что получилась такая непутевая женщина. Куда ведь проще идти по дороге, если точно знаешь, где и когда она свернет. Но эта пигалица, даром, что в почтенном возрасте, всё норовила бежать в темноте и без фонаря.

Олег Юрьевич встал, прошёлся по кабинету, после чего, немного поколебавшись, набрал номер секретаря.

- Марина, свяжитесь с Астропсихологическим центром. Пусть назначат Юркой дополнительную консультацию.

- Конечно, конечно, на завтра?

- Нет, на сегодня. Завтра она... может не успеть.

Секретарь замялась:

- А она согласилась?

- Какая разница, - раздраженно бросил Олег Юрьевич, - пусть психологи делают свою работу. Кто-то ведь должен?

Повесив трубку, он наконец переложил карту Виолы Львовны в папку завершенных консультаций. Всё было под контролем. Как всегда. Как и должно было быть.

К четвергу ему наконец удалось выбросить Юркую из головы. Психологи подтвердили, что на консультацию она явилась, отсидела положенные сорок пять минут и покинула центр в стадии полного принятия. Вчера, сам не зная зачем, Олег Юрьевич обновил на экране её прогноз на день и, увидев там ровную линию, удовлетворенно хмыкнул. Всё, карту можно сдавать в архив. На секунду ему показалось, что в сердце кольнуло что-то вроде сожаления, но он быстро взял себя в руки. Все живут и умирают по плану, таков порядок, нечего тут рассусоливать. Да и хлопот с ней было невпроворот, даже легче так.

Разобравшись со всеми консультациями, Олег Юрьевич довольно откинулся на спинку кресла. День прошел прекрасно, люди приходили растерянными, а уходили с чётким планом в голове. Он чувствовал гордость за свою работу, хорошо всё-таки, когда человек на своём месте. Особенно если это место ему выбрали звёзды.

В дверь робко постучала Марина

- Олег Юрьевич, к вам тут...

- Кто ещё? Без записи?

- Да говорю вам, он точно захочет меня увидеть! - раздался знакомый голос, и в кабинет протиснулась Виола Львовна, ловко отодвигая Марину.

Олег Юрьевич побледнел, покраснел и вцепился в подлокотники кресла так, что кожаная обшивка затрещала. Не слушая, что там щебечет Виола Львовна, лихорадочно схватив мышь, он открыл реестр прогнозов. Данные грузились дольше обычного. Олег Юрьевич расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и ослабил галстук. Воздуха не хватало.

Щелчок. Среда, 01:42 - смерть во сне. Подтверждено.

По спине потек пот. Нет, такого не бывает. Звезды не ошибаются. Никогда. Он обновил страницу. Ещё раз. И ещё. Ничего не поменялось.

- Ну, что там? - поинтересовалась Виола Львовна. - Всё ещё мертва? Или передумала?

Олега Юрьевича словно обдало жаром. Да как она смеет. Шутить. О таких вещах!

- Что вы сделали? - Он внезапно сорвался на крик. - Признавайтесь! Что? Спать не ложились? Шлялись где-то всё ночь? Это вы назло, да? Говорите!

Виола Львовна вздрогнула и резко выпрямилась, так что все её углы стали ещё острее:

- Я, чтобы вы знали, ложусь спать в 10:30. Сразу как закончится вечернее шоу. И сплю ровно девять часов, как вы же мне сами и рекомендовали два года назад. А сейчас мне, простите, пора. Я без записи.

Олег Юрьевич сник и обхватив руками голову начал медленно раскачиваться из стороны в сторону. Плечи его так жалобно подрагивали, что Виола Львовна смягчилась и, присев рядом, похлопала по спине, как старого друга.

- Ну, милый мой, не надо так расстраиваться. Я и не знала, что вы так ждали моей смерти. Ну, подумаешь, выбрали мне звезды другую дорогу, не бывает такого, что ли?

- Не бывает... - простонал Олег Юрьевич, не поднимая головы.

- Ну я же всё-таки здесь. - Она мягко улыбнулась.

- Вы умерли! - он почти взвизгнул, резко разворачивая к ней монитор.

Смерть во сне. Подтверждено.

Виола Львовна давно ушла, а Олег Юрьевич, ссутулившись, всё мерил кабинет шагами. Что теперь? Сообщить в астробезопасность? И что АБ? Приедет разбираться? А он как будет выглядеть? Хорош... И почему это должно было случилось именно в его районе? А может, нет? Может, у всех такое и все скрывают? Может, уже полгорода мертвы, а мы не знаем? Стоп, так и до паранойи недалеко... Нет, это точно Виола Львовна сама напортачила. Заснула, поди, глубоко, лежала, не шевелилась. А что, ей переворачиваться надо было, чтобы звезды заметили? Может, ещё и кувыркаться? Абсурд какой-то.

Олег Юрьевич остановился, вытянулся в полный рост и до хруста стиснул зубы. Так, всё, спокойно.

Он не мог позволить себе паниковать. В конце концов, он - руководитель Астроцентра, а не какой-нибудь там беспечный Стрелец. Логика и ничего, кроме логики. Кто виноват в случившемся? Звёзды? Олег Юрьевич резко обернулся, будто кто-то мог подслушать его внутренний диалог. Нет, такие мысли опасны. А может, это его вина? Недостаточно хорошо провел инструктаж? Ну нет, у него всё как положено... Остаётся одна переменная - Виола Львовна. Точно. Кто же ещё? Слишком непредсказуемая, слишком... юркая. Олег Юрьевич вытер ладонью пот со лба. Ладно. Сообщать в АБ не стоит, там разбираться не станут, и его карьера рухнет вместе с репутацией. Вот тебе транзит Сатурна в оппозиции к Солнцу... Нет, нет, надо как-то самому. Глядишь, в ближайшие дни прогноз всё же сбудется. Да. Вот оно. Она просто не вовремя умерла. С задержкой. Так бывает. Бывает же? Олег Юрьевич медленно выдохнул. Вот и решение. У него всё под контролем. У него всегда всё под контролем.

Однако не успел Олег Юрьевич сесть, как дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет ворвалась высокая женщина с перекошенным от злости лицом. Испуганная Марина выглядывала у неё из-за спины и жестами пыталась показать, что ничего не могла сделать.

- Ну и? - казалось, что женщина не говорит, а свистит, как закипающий чайник. - Где эта старая карга?

- Простите, а вы?.. - Олег Юрьевич всё ещё не пришел в себя от сегодняшних потрясений и несколько растерялся.

- Я наследница! - просвистела женщина. - Вернее, должна была ею быть! А знаете, почему была? Потому что вы не справились со своей работой!

- Простите... что? - Он снова извинился и мысленно отругал себя за это.

- То! - женщина подошла ближе, хлопнув ладонью по столу. - Моя тётка должна была ещё вчера умереть! Обязана! Квартира в центре города! Я уже ремонтников заказала, обои дорогущие по акции выписала! И что мне теперь делать, скажите пожалуйста?

Олег Юрьевич на пару секунд потерял дар речи.

- Простите, но... - Он зачем-то извинился в третий раз. - У нас не предусмотрено... вмешательство в естественный ход событий.

- А мне что с того?! - Женщина сорвалась на визг. - Дальше ждать, пока она не окочурится?

Олег Юрьевич наконец вспомнил, кто он такой, и непроизвольно сжал руки в кулаки.

- Прекратите немедленно. Вы должны уважать свою тётю, - сказал он с плохо скрываемым гневом, - Она живой человек. И я не позволю вам так выражаться в моём кабинете.

-Живой?! - женщина злобно фыркнула. - А по прогнозу - нет! Она же мне еще в понедельник попрощаться позвонила. Так что пусть это, собирается!

Олег Юрьевич резко встал. Вот ведь, значит, всё-таки послушала его Виола, подготовилась... Он вышел из-за стола и открыл дверь:

- Ваша тётя пошутила. Сами знаете, какой у неё характер. А если вы угрожаете человеку, который... скажем так, не вписывается в прогнозы, это уголовное преступление. И я вам настоятельно рекомендую этого не делать.

- Вы ещё пожалеете, - прошипела племянница, - я на вас жалобу напишу!

Она вылетела из кабинета, так хлопнув дверью, что та едва не сорвалась с петель. Олег Юрьевич снова сжал многострадальный подлокотник. Да что же это за день такой?

Следующий, впрочем, оказался ещё хуже.

Олег Юрьевич пытался, наконец, сосредоточиться на работе, когда из приёмной донеслось тревожное оханье Марины.

Он раздражённо нажал кнопку вызова.

- Потише нельзя? Что там у тебя случилось?

- Простите, Олег Юрьевич, а вы новости сегодня читали?

У него внезапно закололо где-то под рёбрами, липкое нехорошее предчувствие закопошилось в груди. Новостные заголовки буквально кричали с экрана:

Авария на газопроводе! Пожар в новом жилом комплексе! Обрушение перекрытий на стройплощадке! И самое страшное - Третье происшествие за сутки! Сбой в астропрогнозах!

Всё это случилось на его территории. Всё это не должно было случиться. Такие вещи просто так не происходят, о них известно за месяц, ну, минимум, за неделю. Разве бывают такие совпадения? Нет, нет, явно что-то вмешалось в баланс. Что-то неожиданное, капризное, своенравное...

Не нужно было долго гадать, что, а вернее кто виноват.

Кутаясь в теплый полосатый шарф, Виола Львовна сидела на террасе уличной кофейни, когда перед ней вырос бледный, взъерошенный Олег Юрьевич.

- Нам нужно поговорить, - процедил он сквозь зубы.

- Олег Юрьевич, милый, что вы тут делаете? Вам нельзя кофе, у дев слишком чувствительный пищеварительный тракт, - заботливо проворковала женщина, - или вы всё же преследуете меня? Я так и знала!

- Перестаньте! - Он поджал губы, в очередной раз удивляясь этой её отвратительной беспечности. - Вы хоть понимаете, что происходит? Аварии. Пожары. Разрушения!

Юркая пожала плечами.

- И что?

- Вы должны уйти, - выплюнул он безапелляционно и резко, - вы просто обязаны соблюдать порядок!

Виола Львовна, прищурившись, с удивительной для неё серьёзностью посмотрела ему прямо в глаза, так что Олег Юрьевич облегченно выдохнул - ну вот, не совсем она пропащая, что-то всё же понимает. Но тут женщина, не в силах больше сдерживаться, расхохоталась так, что проходивший мимо официант чуть не уронил поднос.

- А я-то думала, что вы бесчувственный сухарь, Олег Юрьевич! Но пошутили, так пошутили!

- Это не смешно! - Он шагнул ближе, и, как коршун, навис над Виолой Львовной. - Звезды не терпят, когда кто-то сворачивает с выбранного ими пути. И если по прогнозу вас не стало, значит, мир пытается вас добить.

- Да что вы такое говорите! - Она отодвинула чашку. - Похоже, не очень-то получается.

- Пока, - мрачно бросил Олег Юрьевич.

Между ними повисла тишина.

- Слушайте, такого я даже от вас не ожидала... - наконец спокойно сказала Виола Львовна. - Вы что, пытаетесь меня уговорить или, я бы даже сказала, подтолкнуть....

Олег Юрьевич вздрогнул.

- Не говорите глупостей! - прошипел он, обводя взглядом полупустую террасу. - Я просто... прошу вас следовать плану.

- Да бросьте вы уже. - Она, кокетливо улыбаясь, встала и одернула юбку. - Планы - вещь хорошая. Просто у меня они немного другие. Вот сейчас, например - съесть пирожное. У них тут изумительные трюфеля. Пойду выберу. Вам взять?

Олег Юрьевич остался стоять на террасе, чувствуя, как у него подкашиваются ноги. Он не смог её убедить. И это значит, катастрофы будут продолжаться. Если он сейчас сообщит в АБ, ему конец. Слишком много ошибок. Такой бардак. Даже ему этого не простят. Да он и сам себе такое простить не сможет.

Олег Юрьевич не спал уже вторые сутки. Новости сыпались одна тревожнее другой: массовые ДТП, взрывы газа, аварии на сетях... Район лихорадило, а он ничего не мог сделать, кроме как без конца обновлять прогнозы и сверять карты пострадавших. Нити всех судеб были связаны, все вели к одному событию - смерти Виолы Львовны. Той самой смерти, которая почему-то не произошла.

Коллеги поглядывали искоса, шептались за спиной, Марина виновато прятала глаза каждый раз, как он входил в приемную.

В конце концов один из аналитиков не выдержал и подошел к нему в столовой, отведя чуть в сторону.

- Олег Юрьевич, - он слегка замялся, - район уже неделю не выходит из новостей... На улицах черт-те что творится. Вы же понимаете, что если так дальше будет, нам весь центр расформируют... Может, стоит принять какие-то меры?

- И какие же? - холодно переспросил Олег Юрьевич.

Коллега пожал плечами, отвернулся к окну:

- Вы же руководитель. Вот и руководите.

Олег Юрьевич сухо кивнул и вернулся к себе в кабинет. Обедать расхотелось. Несколько раз он всё же порывался позвонить в АБ, но так и не решился. Слишком далеко всё зашло. Тут не только центр расформируют, тут и до суда дойти может...

Но что тогда? Олег Юрьевич был готов расплакаться от бессилия и обиды. Звезды всегда вели его по карьерной лестнице, подсказывали как жить и работать. Почему же теперь они его так подвели? И эта Виола Львовна... Что ей стоило уйти как положено? Почему весь мир должен рушиться из-за какой-то одной эксцентричной дамочки?

На экране мигнул сигнал входящего сообщения. Личный гороскоп на завтра. Вовремя. Отчаянно надеясь на подсказку, Олег Юрьевич открыл почту и замер.

Не бойтесь решительных мер ради восстановления порядка.

Вот и звёзды тоже ждут от него решительных мер. Все ждут. Все надеются.

Мысль пришла внезапно, словно извне. Он отмахнулся от неё поначалу, но она упорно возвращалась снова и снова. Виола Львовна сама всё испортила, сломала ход судьбы... Сколько людей ещё должно пострадать пока до неё это дойдёт?

Нет, это неправильно, он не убийца, у него слабый Марс и вообще он боится крови. Он порядочный человек! Но аварии продолжаются, люди... Каждое новое происшествие - на его совести. Чувство вины становилось почти физически невыносимым. Разве он не обязан думать об общем благе? Разве одна жизнь не стоит десятков других?

Всю ночь он метался в постели, периодически проваливаясь в прерывистые тревожные сны, в которых племянница Виолы Львовны язвительно хохотала и тыкала в него пальцем, а утром, совершенно измотанный и разбитый, кое-как сполз с кровати, накинул пальто, поднял воротник и отправился туда, куда порядочные люди предпочитали не ходить.

- Да, время сейчас непростое... Для защиты? - без особого интереса спросил продавец, даже не взглянув на Олега Юрьевича.

- Для защиты, - едва слышно выдавил он, - для защиты порядка.

Продавец только хмыкнул и отвернулся.

Весь вечер Олег Юрьевич просидел на кухне, молча глядя на оружие. Оно вызывало у него отвращение - такое же сильное, какое он испытывал к самому себе. Несколько раз он почти решался убрать пистолет, спрятать подальше, но перед глазами снова всплывал гороскоп. Не бойтесь решительных мер... Не бойтесь.

- Я вовсе не собираюсь её уб... - шептал он, словно пытаясь что-то доказать. - Я просто отправлю её туда, где она и должна быть. Ради всех жителей. Ради города. Ради звёзд.

К ночи он даже в это почти поверил.

Олег Юрьевич стоял у двери своего кабинета и никак не мог решиться выйти, в затылке покалывало от напряжения, внутренний карман пиджака оттягивал пистолет. Обеденный перерыв, самое подходящее время... Он глубоко вздохнул и потянулся к ручке, но тут дверь резко распахнулась.

На пороге стояли двое сотрудников АБ в строгой униформе, за ними маячила встревоженная Марина.

- Олег Юрьевич, у нас к вам срочный и серьезный разговор, - произнёс один из них.

У него перехватило дыхание. Всё пропало, он не успел. Руки задрожали, и Олег Юрьевич поспешно спрятал их в карманы, пытаясь оттянуть края пиджака так, чтобы не было видно выпирающий пистолет.

- Послушайте, я всё могу объяснить, - торопливо залепетал он в панике, - аварии скоро прекратятся. Я... я принял меры. Ситуация стабилизируется уже к вечеру.

Сотрудники переглянулись. Старший внимательно посмотрел на него, словно изучая, и наконец совершенно бесстрастно произнес:

- Олег Юрьевич, успокойтесь. Мы не собираемся вас ни в чём обвинять. Мы здесь по другому поводу.

- Не собираетесь? По другому? - У Олега Юрьевича зажгло в груди. Ещё хуже, они знают про пистолет. Он судорожно прикидывал, как можно правдоподобно объяснить, зачем ему оружие на работе, но мысли предательски путались.

- Да. Мы выявили масштабную хакерскую атаку на общую сеть Астроцентров. На прошлой неделе злоумышленники взломали несколько серверов, пострадали три района, включая ваш. Люди пытались следовать чужим рекомендациями, что и вызвало массовые происшествия и беспорядки. Виновные уже задержаны, ваша задача - разобраться с последствиями.

Олег Юрьевич молчал. Голова кружилась.

- Группа активистов свободной воли, - добавил второй сотрудник, словно оправдываясь, - признаюсь, сработали ювелирно. Мы были готовы к попытке уничтожения или внедрению фальшивых данных, но не к тому, что прогнозы просто поменяют местами... Понимаете, ничего ведь не изменилось, ни объём данных, ни источник...

- Технические службы уже восстанавливают подлинных адресатов прогнозов, - недовольно прервал его первый, - вы получите корректные данные в течение нескольких дней. Бюро ждёт от вас решительных действий. Успокойте людей, назначьте дополнительные консультации, привлеките психологов.

Олег Юрьевич медленно сел на стул для посетителей. Пистолет в кармане казался невыносимо тяжёлым.

- Мы надеемся на вас. - Оба сотрудника одновременно кивнули и вышли из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь.

Назойливый солнечный зайчик весело скакал по стенам, словно приглашая поиграть. Олег Юрьевич встал, плотно задернул шторы, вернулся к столу и опустился в кресло. Монитор моргнул - личный гороскоп на завтрашний день, как всегда, по расписанию...

- Вы на верном пути, доверьтесь звёздам и не сворачивайте. Ожидается...

Олег Юрьевич молча погасил экран, выдернул шнур из розетки и остался неподвижно сидеть в темноте. Часы громко тикали.

Елена Шагирова
По закону притяжения

Дорогу по коридору до каюты Яна не заметила. Будто движение век начисто стерло из памяти этот отрезок времени: она всего на секунду прикрыла глаза, уткнувшись лбом в холодную стену лифта, а очнулась уже перед дверью с табличкой "Cpt. A. Odintsov". Кажется, акулы так спят - на ходу. Или пингвины? Счастливые пингвины, им этого хватает...

- Проходи, - сказал Андрей. Он стоял у порога, отступив в сторону, чтобы не загораживать узкий дверной проем. Момент, когда дверь открылась, Яна тоже не отследила. Сознание работало в проблесковом режиме, отсекая все неважное. Как низкочастотный импульсный модулятор.

Она вошла и присела на край койки. Больше здесь негде было сидеть: откидной стол и кресло занимали почти все свободное пространство жилого модуля. Половину противоположной стены скрывал экран, где медленно вращался бирюзовый шестиугольник в рельефных арабесках зеленых и оранжевых завитков. Цвета были условные: программа показывала уровни давления и температуры, а не реальную картину.

- Слушаю, - Андрей вернулся за стол. Кресло скрипнуло под его весом. Казалось, что эта крохотная каютка со стандартной обстановкой не была рассчитана на него - на его рост, на ширину его плеч и длину мощных рук, на его тяжелый шаг. Даже сидя, он выглядел тут медведем в слишком тесной клетке. Или атлантом, подпирающим головой низкий скошенный потолок.

Яна протянула ему планшет.

- Вот расчет. - Она сама удивилась тому, как хрипло прозвучал ее голос. В горле саднило, под веки будто толченое стекло насыпали. - Квадрат А - двадцать семь - восемнадцать. Они там.

Андрей молча водил пальцами по планшету, листая графики.

- Я все перепроверила. - Руки были пусты, и Яна зажала их между коленями, чтобы не тряслись. - Поля давлений взяла по замерам с пяти спутников. Составила модель. Восемь тысяч симуляций, совпадение очень хорошее. Это стабильный циклон, понимаешь?

- Яна...

- Зона низкого давления простирается на две трети сектора. Даже если они попали на самый край, их все равно должно было снести к центру. То есть, не совсем к центру, но магнитный дрейф я тоже учла, и...

- Яна. Что ты предлагаешь?

Она проглотила конец фразы. Начиналось самое трудное.

- Отправь спасбот.

- Нет. Исключено.

"Дышать медленно. Не торопиться. Не взвинчивать голос".

- Всего один бросок, туда и обратно. Это реально. Мы можем спасти их.

- Нельзя спасти утопающих, бросив еще одного человека за борт.

- Я... - Яна сглотнула неприятную сухость во рту. - Никого не предлагаю... бросать. Я полечу сама.

- Глупости.

- Я могу пилотировать бот.

- Ты полтора года не подтверждала квалификацию.

- Сходим на тренажер? Я обставлю тебя на стыковке к Венере-семнадцать.

- Там, - Андрей указал взглядом в сторону экрана, - не тренажер.

- Конечно. Там мой сын.

- Я понимаю, но...

- Нет, не понимаешь. У тебя нет детей.

Он не разозлился. Он вообще никогда не злился, Андрей Одинцов, чертов атлант, статуя гранитная. Тронул контактную панель - шестиугольник на экране окутала радужная вуаль. Зеленым крошевом посыпались цифры: высота, давление, радиационный фон...

- Вот последнее известное положение "Гершеля". Пять часов назад, когда оборвалась связь. Сейчас они примерно на две тысячи километров ниже аммиачного слоя. И это - в лучшем случае, если им удалось затормозить падение. Допустим, твой расчет верен и их затянуло в циклон. Вот этот квадрат.

Изображение на экране приблизилось. Цветные завитки стянулись в кольцо, напоминающее глаз урагана. В кольце медленно пульсировали красные точки - точно далекие маяки разгорались и гасли в изумрудно-рыжем тумане.

- Три рентгеновских выброса за последний час, интенсивность в две тысячи раз выше фоновой. Это не случайность, как ты понимаешь. Циклон образовался именно там, где всплески внутреннего излучения подогревают атмосферу. Представь, какой там уровень ионизации. И какие газовые потоки. Идти туда на малотоннажном судне - самоубийство. Прости.

Она вцепилась руками в колени. Надо было что-то сказать, но правильные слова не находились. В ушах звенело, в затылке ртутной лужицей копилась боль.

- "Ши шэнь-фу" подойдет через восемнадцать часов. - Андрей погасил экран. - С кибер-роем для глубокой разведки.

Он не смотрел на Яну. Они оба знали, что за восемнадцать часов атмосферное давление и огромная гравитация Сатурна расплющат "Гершель", а его обломки погрузятся в гелиевый слой, куда не пробиться даже кибер-рою.

- Если бы это был твой сын...

- Не надо, - очень мягко сказал Андрей. - Яна, не надо так.

- Он мог быть твоим сыном, - с нажимом повторила Яна. И по его молчанию поняла, что удар пробил броню.

...Она долго сомневалась, стоит ли переводиться на "Алетейю". Опасалась, что воспоминания о неудачном студенческом романе помешают им с капитаном сработаться. Но уж слишком удачно подвернулась эта вакансия: "Алетейя" отправлялась исследовать метановые озера Титана как раз в то время, когда Майк получил первое назначение на "Гершель" для разведки полярных регионов Сатурна.

Майк светился от радости, узнав результаты распределения. Его ждали три месяца трудной, кропотливой, невероятно интересной работы; его ждали плазменные штормы и ледяные облака, пылающие венцы полярных сияний и до сих пор не разгаданная тайна Гексагона, гигантского шестиугольного вихря над северной макушкой Сатурна. А у Яны не было дурных предчувствий, ничего такого. Только иррациональное, необоримое желание быть поближе к сыну в его первом дальнем рейсе.

Но в космосе "поближе" означает миллионы километров. И когда "Гершель", захваченный гравитационным полем Сатурна, бросил в пустоту сигнал бедствия, "Алетейю" от него отделяли три с половиной часа самого полного хода.

Сейчас расстояние между ними сократилось до каких-то тысяч километров. Но связь с "Гершелем" пропала, и "Алетейя" могла только кружить над кипящим морем облаков, словно кошка, мечущаяся по берегу пруда, где утонул ее котенок.

- Яна, - Андрей наконец-то поднял на нее глаза - красноватые от усталости, с чуть припухшими веками, но невыносимо спокойные. - Ты знаешь, почему супругам и родственникам нельзя служить в одном экипаже?

- "Во избежание эмоциональных связей, способных повлиять на принятие решений в критической ситуации", - процитировала Яна.

- Каждое назначение на "Алетейю" утверждаю я. Будь у меня хоть тень подозрения, что наши прошлые отношения могут как-то повлиять на меня, - я отклонил бы твою кандидатуру. Именно по этой причине.

Он говорил обстоятельно, ровно, не спеша. Он мог себе позволить не торопиться. У него впереди было восемнадцать часов ожидания спасательного судна. А у Майка времени уже не было. Совсем.

Яна судорожно выпрямила спину.

- Я понимаю. Я... приношу извинения.

- Ты устала. Иди к себе и постарайся отдохнуть. Я сообщу, если будут новости.

- Подожди. - Яна перевела дыхание - невидимая петля стягивала горло. - Ты капитан, и ты отвечаешь за меня. За всех нас. Но и ты пойми меня, пожалуйста. Если Майк... если он не вернется - я не смогу. Знать, что я могла спасти его, что я была рядом и ничего не сделала... и жить с этим дальше... Я не смогу. Если ты позволишь мне попытаться - это хоть какой-то шанс. Для Майка. Для меня. Если нет... я лучше выйду в шлюз, чем буду сидеть и ждать, пока мой сын умирает там.

Ей казалось, что она видит его мысли, различает едва уловимую смену выражений на грубоватом рубленом лице - точно тени облаков, бегущие по асфальту в ветреный день. Потом его черты снова застыли, сделались каменными.

- Я проверю твои расчеты, - сказал он, и у Яны что-то разжалось внутри. - Мне нужен час. Пока я смотрю - ты спишь.

- Но...

- Ты не сменялась четыре вахты. Я не пущу тебя за штурвал в таком состоянии. Один час под "дельтой". Это приказ.

- А потом - пустишь?

Он смерил ее долгим взглядом. Утопил в стол клавишу внутренней связи.

- Ангар? Готовьте "пятерку". Полная заправка, тест-контроль, двойной антирад. Да. Да, второй док. Сорок минут, принято. - Отключил связь, тяжело сгорбился в кресле. - Довольна?

Яна сбросила ботинки, забралась на койку с ногами. Подтянула к себе обруч дельта-генератора, висящий в изголовье на гибкой проволочной дуге. Контакты захолодили виски. Она коснулась выключателя, и веки тут же налились свинцом, начали неудержимо слипаться.

Проваливаясь в глухой мрак, Яна ощутила - или это уже приснилось? - мягкую тяжесть одеяла на плечах и мимолетное прикосновение к щеке.

И тут же в уши впился мерзкий звон зуммера.

Она открыла глаза. Андрей сидел рядом, глядя на нее сверху вниз.

Вопрос замер у нее в горле. Андрей ничего не говорил, только смотрел, и взгляд у него был темный, теплый. Обволакивающий.

Как в тот день, когда они сидели в кафе, прячась от внезапно налетевшего ливня: Андрей в мокрой насквозь футболке, а Яна в его куртке поверх легкого платья - угораздило же ее одеться не по погоде. Над кофейными чашками клубился душистый пар, и Андрей смотрел на нее сквозь прозрачные завитки; смотрел и не отводил глаз, и Яна уже знала, что скажет "да".

Тем вечером они не вернулись в общежитие, а бродили до темноты по старому заросшему парку. Почва под деревьями была сухой, но еще по-весеннему холодной, а куртка, которую Андрей расстелил на траве, - уютной, как одеяло; а Луна - яркой, розовой и такой близкой, будто они уже шагнули за пределы земного притяжения.

...Следующим летом их курс отправили на первые баллистические тренировки, и Яна была втайне разочарована: в жизни невесомость оказалась совсем не такой. Потом она привыкла, но ощущение обмана осталось - как будто ей всего однажды довелось летать по-настоящему.

Она тронула языком сухие, саднящие губы и задала совсем не тот вопрос, что собиралась.

- Ты сердишься, что я ушла?

Андрей молча качнул головой. Яна зажмурилась.

- Я не влюбилась в Ника, - сказала она темноте под веками. - Не настолько влюбилась. Просто ты... меня слишком сильно тянуло к тебе. Будто комету к Солнцу. Броситься навстречу и растаять. Сгореть.

Он слушал, не перебивая, и Яна была благодарна ему за это. Если бы она сбилась, то не нашла бы в себе смелости повторить.

- Ты всегда был капитаном, даже в Академии. Центром притяжения. Упасть и сгореть - или всю жизнь кружиться рядом, следовать за тобой, дышать тобой... Я испугалась, что не смогу разорвать эту привязь, даже если захочу. Что если не уйду сейчас, мне не хватит сил уйти. Гравитационный капкан, понимаешь? Стоит сократить дистанцию - и останешься навечно прикованной к орбите. Может, я была бы счастлива с тобой, но не была бы свободна. Не смогла бы летать.

Ответа не было. Яна с трудом разлепила веки. Андрея не было; вместо косого потолка над ней нависал огромный экран с бирюзовым шестиугольником. Цифры летели многоцветной вьюгой поперек изображения, облачные завитки кружились в тошнотворном ритме, а Гексагон вдруг мигнул и треснул черной щелью зрачка, превращаясь в исполинский глаз.

Она вскрикнула и проснулась по-настоящему.

Каюта была пуста. Погасший экран чернел на стене - распахнутое окно в пустоту. Яна хлопнула себя по запястью и подняла трясущуюся руку к глазам. Вгляделась в мерцающие цифры на часах.

И закричала еще раз.

В рубке стояла напряженная тишина, если не считать звуков работающего оборудования - таких привычных, что сознание их отсекало. Яна переступила через порог и уцепилась за поручень, чтобы не упасть. Голова была тяжелой, а ноги ватными, как после наркоза.

Если все корабельные хронометры не сошли с ума, она проспала пятнадцать часов. И только один лживый сукин сын на этом корабле мог настроить дельта-генератор так, чтобы вырубить ее на пятнадцать часов вместо одного.

Но Андрея здесь не было. За командным пультом сидела Бланш Хименес, старший помощник.

- Где капитан? - Яне не задумывалась, насколько глупо звучит ее вопрос. Ей нужно было знать - немедленно.

- Там. - Не отрывая взгляда от приборной доски, Хименес указала в сторону обзорного экрана, где мерцал увеличенный в несколько раз, выпирающий вершинами за края кадра вихревой шестиугольник.

- Как? - У Яны сел голос, слово вылетело сдавленным писком. - Давно?

- На спасботе. Тринадцать с половиной часов назад. - Хименес наконец-то посмотрела в ее сторону. - Займите свое место, Райли.

Не чуя под собой пола, будто на тренировке по невесомости, Яна шагнула к пульту. Боковым зрением уловила, что ее сменщик отодвинулся, освобождая место перед консолью, - но сама не могла оторвать взгляд от экрана.

Тринадцать с половиной часов.

Если он отправился туда тринадцать с половиной часов назад и до сих пор не вернулся...

Если никто до сих пор не вернулся...

Она ударилась боком о кресло и не почувствовала боли. Все было плоским и ненастоящим, звуки и ощущения доходили до сознания как сквозь толстый пластик. Кто-то помог ей отодвинуть кресло и сесть. Она вцепилась в консоль, как на первой тренировке по невесомости. Перед глазами плыли радужные кольца.

Проклятый Сатурн. Проклятый Кронос, старик-Время, пожирающий детей. Чужих детей, не своих.

И Андрей. Черт бы побрал его непрошеный, бессмысленный героизм. Как, ну как он мог бросить корабль?

Впрочем, он-то как раз мог. "Незаменимый капитан - плохой капитан", - часто говорил он - и делал все, чтобы не быть незаменимым. Экипаж "Алетейи" работал как система с тройным запасом прочности и мог без труда пережить потерю любого звена, даже верхнего. Но Яна все равно не могла себе представить, как они будут обходиться без...

Она ведь не хотела, не собиралась втягивать его в эту авантюру, она все сделала бы сама. Зачем было вешать на нее еще и этот груз?

Уйти бы отсюда. К черту вахту. К черту все. Закрыться в каюте, включить дельта-генератор и спать, спать... Не думать, не помнить, не мучиться.

- Есть сигнал, - громко сказал связист.

Яне показалось, что стук ее сердца разносится эхом по всей рубке. Люди зашевелились, заоборачивались.

- Пеленг? - спросила Хименес.

- Три с половиной и двенадцать секунд от точки интереса. Передают стандартный сигнал бедствия. Позывных нет.

- Скорость?

- Вертикальная плюс сто пятнадцать, градиент отрицательный.

Яна дрожащими руками вывела себе на экран физическую сводку. Координаты сигнала почти не менялись - объект поднимался отвесно над полюсом. График вертикальной скорости еще держался посреди шкалы, но понемногу сползал вниз, к красной линии минимума. Сатурн не желал отпускать вырванную из его пасти добычу. А спасботу по какой-то причине не хватало тяги, чтобы выиграть в этом смертельном перетягивании каната с планетой-гигантом.

- Курс на точку. - Голос Хименес звучал как натянутая стальная проволока. - Держать высоту.

- Коммандер Хименес! - не выдержала Яна. - У нас есть второй бот. Прошу разрешить перехват.

Та даже головы не повернула.

- Лейтенант Райли, займитесь своим делом.

Кривая скорости почти коснулась красного порога. Яна сжала кулаки. Господи, если ты есть...

Зеленая линия дотронулась до красной - и отпрыгнула, словно обожглась.

- Прошли границу аммиака, - отрапортовал связист. - Скорость увеличивается.

Яна украдкой погладила бегущую по монитору линию. Словно могла пальцами удержать ее над опасным рубежом.

"Еще немножко, - молча попросила она. - Ну, еще немножко".

Яне казалось, что настоящий страх настиг ее только сейчас. Пока тянулись бесконечные минуты и часы подъема. Пока светлячок радиосигнала, то замирая, то рывком сдвигаясь с места, полз к "Алетейе", одолевая километры водородной, ледяной, метановой пропасти. Пока ангар не доложил об удачной стыковке, пока медики не сообщили, что приняли девять человек, пока, наконец, Майк не вышел ей навстречу из двери медотсека, мокрый от дезактиватора и ужасно нелепый в этой дурацкой одноразовой пижаме, - все это время она боялась, как никогда в жизни. Надежда, висящая на волоске, обжигала сильнее отчаяния.

Она не смогла выпустить Майка - руки не разжимались, словно их током свело. Он был живой, теплый и настоящий. Он пах дезактиватором, гарью и железом, он смущался объятий и пытался отстраниться, дурачок, а потом только говорил тихонько: "Мам, ну, мам, ну ты чего..." - и с испугом гладил ее трясущиеся плечи. И усадил ее на скамейку в коридоре, не обращая внимания на снующих мимо людей, и смотрел виновато - как в детстве, когда извинялся после шалостей.

Яна слушала звук его голоса и не могла наслушаться, а Майк рассказывал, как полетел реактор, когда они обходили полюс, - "ты же знаешь, мам, там всегда на дополнительной тяге, а тут раз - и заглохло". Как гравитация Сатурна сдернула "Гершель" на ту роковую сотню километров, где атмосфера начинает съедать скорость, и как они боролись, пытаясь удержаться на слабеющих двигателях, и как страшно было ниже аммиачного слоя, где ураганные ветра Гексагона начали швырять корабль словно погремушку. Как они пытались запустить спасбот, но его двигатель тоже был поврежден, и ничего не вышло, только потратили лишнее топливо на перекачку. Как пропала связь, заглушенная ионизацией, как оглохший корабль медленно и неудержимо снижался к точке невозврата, и гравикомпенсаторы уже начали выходить из строя, когда сквозь статические разряды пробился сигнал с бота "Алетейи"...

- ...И мы хотели погрузиться на бот, но он не открыл переходник. У него была повреждена обшивка и антирад потек, и он по комму велел нам перейти на наш бот, ну, тот, у которого двигатель отказал. Мы погрузились, а он подвел свой бот впритык и взял наш на жесткую стыковку. Я уж думал, с такой нагрузкой ему не разогнаться. Скорость набирали едва-едва. Потом плотность упала и стало легче, но все равно, это просто чудо, что топлива хватило... И ты тоже чудо, мам. Ты самая-самая лучшая. Капитан Одинцов сказал, это ты нас нашла.

- Капитан Одинцов? - машинально повторила Яна. Маленький уголок вселенной, где они были вдвоем с Майком, понемногу таял, и сквозь сверкающие радужные стены проступила реальность. - А где он?

Майк неловко оглянулся на закрытую дверь медотсека.

- Его пока оставили там. Я же говорил, у него антирад потек. Не знаю, насколько серьезно, он не пустил нас на борт... Мам?

Яна поднялась. Муторное чувство невесомости вернулось - будто в кошмаре, когда бежишь со всех ног и снова оказываешься на том же месте.

- Может, еще обойдется, - сказал Майк. Он комкал в пальцах край пижамной майки, голос у него простуженно звенел. - Он настоящий герой, мам. Он справится, ну что ты? Обязательно справится.

Она дернула рычаг двери. Дверь не открывалась, и Яна, рассвирепев, стала толкать ее, и тянуть, и колотить по ней ладонями и кулаками, пока Майк не оттащил ее, взяв в охапку. И тогда она наконец заплакала.

За прозрачной стеной стерильного бокса его лицо казалось серым и неживым, будто вылепленным из пластика. Незнакомым. Яна не сразу решилась подойти ближе.

Врачи уже все объяснили и назвали срок: двое суток. Может быть, немного больше. Но Яна еще не могла поверить, что это конец.

Он услышал ее шаги, а может, заметил ее отражение на внутренней поверхности бокса. Перекатил голову по подушке. Глаза у него были опухшие, страшные, с круглыми лиловыми синяками.

Яна положила руку на стенку бокса. Надо было что-то сказать. Поблагодарить за Майка. Попросить прощения. Может быть, повторить то, что было сказано во сне.

Она не могла выдавить ни звука.

Андрей тронул рычажок встроенного микрофона. Даже через динамики его голос звучал глухо и невнятно, она едва сумела разобрать.

- Восемь, - сказал он. - Их было восемь.

Яна кивнула. Слезы стояли у самого горла, запирая слова. Он снимал с нее вину, напоминая, что Майк был там не один, - но разве могла она сама простить себя?

Она вышла из медотсека через пять минут, когда Андрей задремал. Вышла, не попрощавшись, хотя понимала, что будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Майка оставили в стационаре еще на сутки - наблюдать. Можно было вернуться к себе, включить дельту и заснуть. Но ноги почему-то опять привели ее к двери капитана.

Каюта так и стояла незапертой. Яна поискала свой планшет, заглянула в стол и в стеллаж. Открыла дверь встроенного шкафа и замерла, глядя на старую, истрепанную курсантскую куртку, свисающую с крючка. А потом медленно сняла ее, обхватила двумя руками и села на пол.

В кармане куртки лежал желудь. И выцветший флаер из кафе.