Млечный Путь, 21 век, номер 2(51), 2025

Владимир Моисеев
СЕМИНАР МЕРТВЫХ ФАНТАСТОВ

В свое время, когда Сомов был молодым, начинающим и не в меру самоуверенным эгоистом, ему казалось, что не существует на свете более увлекательного и легкого занятия, чем писательский труд. Сидишь и записываешь очередную увлекательную историю, которая сама собой возникает в твоем тренированном мозге. Слова послушно приходят и занимают придуманные писателем места. Иногда их приходится переставлять, но это уже не работа, а чистое удовольствие - попытка достичь внутреннего и внешнего совершенства, которое никого кроме автора не интересует. То есть, абсолютно безумное желание достичь некоего ускользающего идеала, которого в реальной жизни не бывает. Но писателей такой пустяк никогда не останавливал.

Потом, конечно, эйфория прошла. Быстро выяснилось, что писательство - тяжелый и часто неблагодарный труд, от которого невозможно отделаться. Можно перестать писать, но отравленный однажды ядом сочинительством мозг переделать не удастся. Человек будет выдавать новые тексты в уме, часто даже не удосуживаясь записывать или просто запоминать их. Мозг писателя будет продолжать трудиться, наверное, даже если тот не отдает себе в этом отчета.

Сомову было неприятно сознавать, что сейчас он, против своей воли, утвердился в состоянии "не отдающего себе отчета". Это было обидно. В конце концов, не для того он в свое время учился читать и писать. Но в Деревне мертвых космонавтов - странном псевдопространстве, где исполняются почти любые желания обитателей - по-другому, видимо, не бывает.

Ситуацию, в которую он попал, нелегко назвать обычной. Вырванный из привычной жизни, лишенный читателей и малейшего представления о принципах устройства псевдореальности, где отныне вынужден существовать, что он мог поделать? Что сочинять? Как писать книгу, если ты не сознаешь, что происходит вокруг тебя? Как прикажете понимать, что такое хорошо и что такое плохо? Как отыскать конфликт, без которого невозможен никакой текст? О чем писать?

Сомов был оскорблен и чувствовал себя маленьким, незаслуженно обиженным ребенком, который был брошен родителями на произвол судьбы. Он растерялся. Инструкции для него не написали. Понятно было одно: плакать бессмысленно, это не поможет. Сомов никогда не считал, что сохранять в себе сознание ребенка - хороший выбор. Пора повзрослеть и найти себе занятие. Например, стать полезным Петрову и Карпову.

Петров предложил Сомову организовать в Деревне литературный семинар, собрать брошенных на произвол судьбы писателей, как Карпов это проделал с учеными. Но заняться этим проектом можно будет только в том случае, если он сам сумеет написать что-то стоящее. Иначе ему будет стыдно смотреть в глаза предполагаемым семинаристам. О чем? Можно было спросить у Петрова или Карпова. Но сомнительно, что он получит от своих ученых друзей внятный ответ. Сомову почему-то казалось, что и они плохо представляют, какой текст мог бы заинтересовать жителей Деревни мертвых космонавтов. А сам он ничего стоящего придумать не смог. Сначала надо было придумать, как следует устроить нормальную жизнь в псевдореальности Деревни, чтобы существование не выглядело наказанием, а потом рассуждать о возможном литературном произведении. Но если даже признанные умники уже целый месяц не способны сказать ничего внятного по этому поводу, ему и подавно не раскрыть тайну. А в том, что она есть, сомнений не было. Впрочем, тайна для литературы - известный источник вдохновения.

Но сможет ли хваленая наука Петрова разобраться с устройством этого странного мира? Сомов не собирался отвечать на этот вопрос. Он не ученый. Понятно, что он многого не знает, точнее, ничего не знает, и судить о том, нужна в Деревне наука или нет, не может. Сомов еще ребенком понял, что ученый из него не получится, да и философом ему не стать. Не так устроен мозг. Вместо этого он научился отличать бессмысленные занятия от полезных и необходимых. Но сейчас даже такой простой выбор был для него непосильным трудом.

Проще всего было наплевать на пустые рассуждения и вернуться к работе, которую он умел делать достаточно хорошо. И написать книгу, которую Петров соизволит прочитать. И пусть он станет единственным читателем, в этом не было ничего обидного. Сомов вспомнил, что последнюю свою книгу он написал для пяти человек. Так что удачный опыт сочинения книг не для продажи у него имелся.

О чем написать? О себе, естественно. О личном опыте проживания в мире бесперебойно исполняющихся желаний. С подробным объяснением того, почему ему так хочется вернуться в мир, где желания будут исполняться только изредка, и только если как следует поработать для этого. Текст можно сделать достаточно читабельным. Да что там, лично ему было бы интересно прочитать такую книгу, если бы ее написал какой-нибудь местный житель. И в самом деле, почему бы не написать что-то подобное? Попробовать стоило. Чего проще - доходчиво объяснить, почему любого человека стошнит, если любые его мечты будут сбываться с тупым упорством. И он это обязательно сделает, если поймет, почему это происходит с ним и с его друзьями, Петровым и Карповым.

Конечно, это можно будет сделать. А потом Сомов сообразил, что сумел обнаружить первое рациональное умозаключение об особенностях жизни в Деревне, тот самый конфликт, который только и может стать основой литературного произведения. Он представил ученого, который не может отныне заниматься наукой, поскольку наука - это изучение причинно-следственных связей. А если их больше нет, то в Деревне познание не может считаться наукой. Что прикажете делать несчастному ученому? Найти другое занятие? Продолжать свои пустые исследования? Разобраться в этом можно только с помощью литературы.

Сомову стало любопытно, как с ненужностью науки справляется Петров. Пусть объяснится. Вот для кого занятия наукой всегда были важны. И что он собирается делать теперь? Какой выход нашел? Сомов почти решился побеспокоить Петрова, но тот неожиданно появился сам, не предупредив о визите заранее. Петров по-прежнему считал, что имеет право поступать согласно собственным представлениям. И все-таки. Визит без уведомления? В Деревне для такого поступка обязательно должна быть веская причина. Неужели Петров придумал, как использовать Сомова с максимальной пользой? Это была хорошая новость.

Сомов давно понял, что любые его слова Петров сумеет использовать для развития своих теорий. Вывернув их наизнанку или обнаружив в них смысл, о котором сам Сомов не догадывался. В этом не было ничего обидного. Наоборот, ему нравилось быть полезным. А это значит, он должен немедленно рассказать Петрову о новой книге, которую хотел бы написать.

Выслушав сбивчивый рассказ Сомова о том, что в Деревне больше невозможно заниматься литературой и, кстати, наукой, Петров ухмыльнулся. А после горьких слов о том, что отныне все их умения и навыки, которые накапливались всю предыдущую жизнь, больше никому не нужны, от души расхохотался.

- Вы забыли о природном любопытстве, которым, как мне кажется, заражены и я, и вы, и Карпов. Нас такой ерундой, как отсутствие общественного интереса, не проймешь!

- Дело не в этом. Устои нашей работы уничтожены. Потерян смысл. Здесь вы не сможете отличить причину от следствия.

- Ерунда, - сказал Петров твердо.

- Почему? - удивился Сомов.

- Простая психология. Если окажется, что все наши знания ошибочны, возникает потрясающий стимул получить верные знания. Не уничтоженные новыми обстоятельствами. У нас этого желания никто отнять не сможет.

- Но если эти верные знания никому не нужны? - сказал Сомов горько.

- Экие вы, фантасты, меркантильные! Без явной выгоды ничего делать не способны. Неужели никогда не слышали, что иногда личное любопытство оказывается сильнее стремления к наживе? Это прекрасный способ обогащения, который многие недооценивают.

- Вы еще скажите, что и книги пишут только для того, чтобы понять, почему люди совершают те или иные поступки?

- Неужели вы никогда не интересовались психологией своих героев? - удивился Петров.

- Ну, интересовался. Иногда они ведут себя совсем не так, как я рассчитывал. Но обстоятельства, которые часто оказываются сильнее их стремлений, меня привлекают больше, - сознался Сомов.

- Да. Это любопытно, - сказал Петров. - Напишите книгу о том, как человек, попав в непонятную ситуацию, оказался сильнее обстоятельств и победил. Так бывает. И если талантливо написать, то может получиться неплохо.

- Вы мне предлагаете написать такую книгу?

- А сможете?

- Я? Естественно.

- Прекрасно. Пора вам, Сомов, приниматься за работу. Другого способа узнать, как тут, в Деревне, все устроено, нет.

- Я пробовал. У меня не получилось. Не могу понять, как правильно жить в Деревне. А незнание, в данном случае не способствует литературному труду.

- Не надо пробовать. Просто садитесь и пишите. Лично меня интересует, как обитатели Деревни попали в это псевдопространство. Наверняка, у каждого из них своя история. Заставьте их говорить.

- Но как это сделать?

Петров разозлился. Он не любил повторять очевидные вещи. Но быстро успокоился. В конце концов, повторить, если человек не понял, - небольшой труд.

- Попробуйте самый простой путь: вспомните, как поступил Карпов. Он повесил объявление в столовой: ученые Деревни, объединяйтесь! И какие-то люди откликнулись. С писателями это получится легче.

- Я бы не откликнулся, - признался Сомов.

- Хвастаетесь! Наговариваете на себя. Обязательно пришли бы и притащили свой новый текст. Фантасты тщеславны. Им нужны читатели, им хочется, чтобы ими восторгались. Так что, Сомов, перестаньте ныть и принимайтесь за работу. У вас все получится.

Сомов подумал, что Петров прав и это хорошая идея - прочитать произведения местных обитателей, прежде чем заняться собственным текстом. Начнет завидовать и сам увлечется.

Петров объяснил, как проще всего добраться до чужих текстов. Нужно вывесить при входе в столовую объявление о создании семинара фантастов, где все желающие смогут познакомиться с трудами коллег - писателей Деревни. И, конечно, обещать, что все без исключения тексты, которые авторы посчитают готовыми для распространения, обязательно будут прочитаны членами семинара. На такой крючок, люди, склонные к литературному труду, обязательно должны клюнуть. Семинар - хороший предлог собрать творческих людей. Кстати, почему люди, не желающие общаться, любят обедать в общественном месте? Неужели для того, чтобы все-все поняли, что им нет никакого дела до других обитателей Деревни?

И главное - Сомову надоело думать о том, получится у него или не получится. В конце концов, от него не требовали ничего сверхсложного. Петров дал конкретные инструкции и попросил выполнить простое действие. Отказывать было глупо. Проще повесить дурацкое объявление на двери в столовой и ждать результата. Если не получится, можно будет сказать: попробовал, ничего не вышло, виноват. И пусть потом Петров придумает что-то другое, поумнее.

Написать объявление было нетрудно.

Утром Сомов повесил объявление. Через три часа проверил, не сорвали ли его. К своему удивлению, он обнаружил, что кто-то приписал: "Корпус 7, кабинет 25. Сегодня после обеда".

Кто-то клюнул! Сомов был удивлен и заинтригован. Петров опять оказался прав.

Естественно, он отправился в корпус 7 и без труда обнаружил там кабинет 25. Пожалуй, это был не кабинет, а небольшой зал, специально созданный для собраний и подобных мероприятий. Напротив стола для президиума рядами располагались кресла, как в театре. Сомов занял место за столом - в конце концов, это он написал объявление и стал организатором проекта.

Приготовился ждать, достал блокнот и попробовал придумать сюжет о человеке, который победил плохо складывающиеся обстоятельства. Как попросил Петров. Сначала у человека не получалось, он нервничал и считал себя неудачником. А потом, все как-то само собой наладилось, и он перестал переживать из-за пустяков, потому что нашел для себя подходящее занятие. Нужно будет придумать, что конкретно его вернуло к жизни, что-то простое и понятное. Сомов придумал первую фразу. "Это была хорошая идея - придумать себе электронного собеседника" Но не успел записать, потому что появился первый человек с рукописью в руках. Писатель, надо полагать.

- Здравствуйте, - сказал Сомов. - Рад вас видеть. Хорошо, что вы пришли.

Человек кивнул. Показалось, что даже такой простой и незамысловатый ответ потребовал от него определенных усилий.

- Вы принесли рукопись?

- В объявлении не было сказано, что я должен буду говорить с вами.

Сомов удивился.

- В объявлении написано, что вы сможете высказать свое мнение о чужом произведении и прочитать свое. Куда уж более откровенный призыв пообщаться и поговорить.

- Пока могу сказать одно - объявление написано неправильно. Слова подобраны неудачно, цель собрания не раскрыта. Прочитавшие его, могут истолковать приглашение превратно, придумав какие-то полезные для себя смыслы, о которых автор документа не предполагал. И получается, что ваше приглашение - наглое вранье.

- Вы правы. Собственно, я и добивался того, чтобы фантасты сами решили, каким должен стать семинар. Не хотел навязывать собственные представления. Лично мне показалось разумным предоставить талантливым людям возможность рассказать о том, что их действительно волнуют. В конце концов, это и есть одна из главных функций настоящей литературы. Однако каждый фантаст должен самостоятельно решить, для чего ему нужен наш семинар.

Человек ухмыльнулся. Это было замечательно, первое проявление чувств. Уже одно это было большой победой. Ничего подобного у обитателей Деревни он пока не наблюдал. Не исключено, что перед ним настоящий писатель - эту категорию людей всегда отличала неспособность сдерживать свои эмоции.

- Не хочу говорить, - сказал человек. - Здесь, в Деревне, лишнее общение очень часто приносит беду и неприятности.

- А у меня здесь есть друзья, общение с которыми приносит мне приятные минутки.

- Вы, наверное, были знакомы с ними раньше, до того как попали в Деревню?

- Да.

- Это не считается. Это совсем другое.

- Как мне к вам обращаться?

- Я не хочу с вами знакомиться.

- Во-первых, вы уже познакомились, во-вторых, если бы не хотели, не пришли в назначенное место. Это вы приписали о корпусе и кабинете?

- Нет.

- Прекрасно. Значит, нас уже, как минимум, трое, - обрадовал писателя Сомов.

- Трое, - испуганно сказал человек. Перспектива познакомиться еще с одним писателем, стала для него серьезным испытанием.

- Ваше имя? - спросил Сомов сурово.

- Я - Аноним. Это мой творческий псевдоним.

- Принято. Для вас я - Сомов. Запомнили?

- Да.

- Догадываюсь, что для вас тяжело говорить с людьми. Как же вы хотели обсуждать произведения своих коллег? В письменном виде?

- А можно?

- Конечно. Только помните, что любые слова со временем забудутся. А вот ваш отзыв на бумаге останется навсегда и станет документом. Пройдет какое-то время и вам предъявят ваше высказывание, о котором вы давно забыли, более того, может так случиться, что ваше мнение об обсуждаемом предмете изменится, то ли под действием последующих событий, то ли потому, что вы стали на многое смотреть по-другому. Станете объяснять свои новые представления, а вам - документ. Получится некрасиво. Произнесенные слова можно переиначить. Документ - нет.

- Это нормально. Страшно, если мнение с годами не меняется. Жизнь - это изменение. Умение посмотреть на один предмет под разным углом - талант.

- Хорошо говорите, интересно, - сказал Сомов. - Мне понравилось.

- Я, пожалуй, пойду.

- Идите, Аноним. Подумайте о преимуществах, которые связаны с участием в семинаре. Буду ждать вашего возвращения. Оставляю тетрадь, где каждый участник сможет указать удобное для него время. Я буду общаться со всеми.

- Что вам нужно от нас, Сомов? Чего вы добиваетесь? Почему искушаете?

- Хочу вернуть вам смысл жизни. И не только вам, но и себе.

- Вам не хватает смысла жизни?

- Как любому человеку, у которого его отняли.

- Понятно. Но какая вам от этого радость? А еще проще - чего вы добиваетесь, усевшись за столом и раздавая приказы, как какой-то начальник. Какие тексты вы собираетесь потребовать от нас?

- Я хочу знать, как вы попали в Деревню. Сами или кто-то помог? Мне почему-то кажется, что каждому из вас жизненно важно высказаться. Наверняка мы прочитаем удивительные истории.

- Это все?

- Дальше как пойдет.

- Я написал о том, как человек подготовил себя к перемещению в Деревню. Историческая аллегория. Но его не взяли.

- Годится.

С первым кандидатом получилось не очень хорошо, надо полагать, Сомов поступил неправильно, усевшись в президиуме. Конечно, ему следовало устроиться в зале. Пришел бы человек, увидел, что уже кто-то сидит, ждет организатора. Тогда бы и разговор получился другой. "Не пришел организатор?" "Я вместо него". "Подождем, должен подойти". "Я не тороплюсь, мне здесь нравится". "Как думаете, из этой затеи получится что-нибудь интересное?" "Обязательно, люди прочитают мою новую повесть. Будут хвалить. Это хорошо". "И мою".

Такой диалог вполне мог состояться. Но... Усевшись за столом, он как бы отделил себя от других писателей, изобразил начальника. Но в Деревне начальников не любят - это уже не секрет. Впрочем, эту ошибку исправить легко. Не получилось с первым писателем, получится со вторым.

Он встал. Его остановил властный голос, возникший в голове.

"Постойте, Сомов. Поговорите со мной. И сделать это будет проще, если вы останетесь за столом президиума".

- Камень, это вы?

"Рад, что вы меня узнали. Привыкаете к жизни в Деревне"?

И действительно, на краю стола появился Камень.

- Что вы здесь делаете?

"А что такое? Я спросил разрешение"! - сказал Камень после небольшой паузы. Удивился, что приходится отвечать на такой глупый вопрос.

Сомов рассмеялся.

- У кого?

"У вас".

- И что я вам ответил?

"Ничего. Этого достаточно, чтобы любое думающее существо догадалось - вы не запрещаете посещать ваше собрание".

- Нет, конечно, - сказал Сомов. - Не запрещаю. Но я не понимаю, зачем вам это понадобилось?

"Настоящий разум никогда не отказывается от развлечений, какими бы странными они не казались на первый взгляд другим биологическим видам".

- Вы считаете, что разговоры с писателями будут смешными?

"Можете не сомневаться! Люди, если посмотреть на них со стороны, очень забавные организмы. Понятно, что вы смешите друг друга не специально. У вас это само собой получается".

И после паузы добавил:

"Это был комплимент".

- Вы ошибаетесь, Камень. Писатели, если вы до сих пор не поняли, - чрезвычайно обидчивые существа. Они очень трепетно относятся к своим текстам. Шутить по поводу их произведений не советую. Если обидятся, могут совершить необдуманные поступки.

"Да ладно. Я же - всего лишь камень. Что они могут сделать? Обозвать плохим словом?"

- А хотя бы и камень. Думаете, это может служить смягчающим обстоятельством? Самой невинной шутки может быть достаточно для наказания. Пострадать могут и невиновные.

"Это угроза"?

- Предупреждение.

"Я не собираюсь устанавливать личный контакт с участниками семинара. По крайней мере, до поры до времени. Если понадобится, поговорю, конечно. Но пока хочу просто послушать".

- Но зачем? Поржать захотелось?

"Вам, людям, недоступно чувство юмора камней. Но не расстраивайтесь - для вас это знание бесполезно. К тому же, развлечение и ржачка - разные вещи. Бывает, что и грусть развлекает".

- И все-таки.

"Хочу помочь вашему товарищу Петрову обнаружить Хозяина. Кто-то же нас в Деревню определил? Рассказы деревенских писателей наверняка содержат нужную информацию".

- А если просто спросить у них: "Кто Хозяин?"

"Не пройдет, писатели могут не догадываться, что знают главную тайну Деревни. Но в своих текстах, когда срабатывает подсознание, они могут написать правду. Хочу присутствовать, а потом рассказать всю правду Петрову. Ему понравится".

- Вы думаете, что разберетесь в человеческих текстах лучше, чем я?

"Я должен получить разрешение или сдать зачет"?

- Нет.

"Вот и прекрасно. Ценность взгляда со стороны, еще никто не отменял. Я думаю, что будет правильно считать меня вашим помощником. Будьте уверены, если я замечу что-то интересное, обязательно сообщу вам, Сомов. А уж вы решите, заслуживает ли обнаруженный факт внимания. Мне кажется, что мы сработаемся".

Сомов с сомнением покачал головой.

"Да ладно. Попробовать можно. Грустить будем, если не получится. Но мне кажется, что мы победим".

Нигде не написано, что камни не имеют права высмеивать людей. Верно и обратное. В принципе, в предложении Камня не было ничего странного. Тот охотно общался с ученым Петровым, почему бы теперь не поработать и с писателем Сомовым. Все верно. Но сначала следовало сбить спесь с представителя этой древнейшей разумной расы. Не следует камню смотреть на людей свысока.

И Сомов сказал, стараясь произнести это как можно серьезнее:

- Мне кажется, что и вы, глубокоуважаемый Камень, принесли свой литературный труд. Давайте, я обязательно прочитаю.

"Странная идея! Мы - разумные камни - такой ерундой не занимаемся. У нас обмен информацией более совершенен".

- Не надо стесняться, каждый писатель однажды в первый раз отдает результаты своего труда в чужие руки. Для оценки. Волнительно, понимаю, но это надо пережить. Здоровая критика еще никому не помешала.

"Я понял. Вы пошутили, Сомов. Это хороший знак, мы сможем с вами подружиться".

- Время покажет.

"Зачем нам время? Мы можем проверить это прямо сейчас. Ваш первый посетитель оставил папочку со своим рассказом. Почитаем"?

- Сами? Не будем никого ждать?

"Именно. Первыми получим важную информацию! Петров нас похвалит".

- А почему бы и нет?

Сомов взял в руки красиво переплетенный рассказ Анонима, но в этот момент в кабинет решительно вошла молодая красивая женщина.

- Подождите меня. Хочу насладиться текстом вместе с вами.

- Вы писательница? - спросил Сомов.

- Нет.

- Тогда зачем вы пришли?

- Чтобы попасть на ваш семинар, я должна получить особое разрешение?

"И от меня Сомов настойчиво требовал объяснения", - произнес Камень.

- Нет. Мы всех принимаем.

- О, я вижу, вы дружите с камнем. Не сразу поняла, с кем вы разговариваете.

- Вы назвали камня Камнем?

- Остроумно? Хорошее имя, подходящее. Я знала его как М-87. Но теперь буду называть Камнем.

"Здравствуйте, Нина, - произнес Камень. - Рад вас видеть. Было понятно, что вы объявитесь в Деревне. Это хорошо, что я не ошибся. Вас интересует Сомов или кто-то другой? Мне очень интересно.

- Сомов. Он - хороший писатель.

"Не сомневаюсь".

- И все-таки, Камень, вы тоже писатель? - спросил Сомов.

"Нет. Про себя я все рассказал. А сейчас, откланиваюсь. Мне пора, не буду вам мешать. Вам есть о чем поговорить".

- А рассказ?

"Потом прочитаем".

Камень отбыл в свою реальность.

- Зачем вы пришли, Нина?

- Хочу познакомиться с вами, Сомов. Дело в том, что я занимаюсь литературой. Я не литературный критик и не литературовед. Моя работа - помогать талантливым писателям работать.

- Вы считаете меня талантливым? Или в Деревне есть кто-то более достойный внимания такой красивой девушки? Рассчитываете обнаружить подходящий объект для заботы на семинаре?

- Глупый вопрос. Мне интересны вы. А насчет таланта... Напишите что-нибудь сейчас, в Деревне, вот и посмотрим. Отвечу, когда прочитаю ваши новые тексты.

- Я пока даже не представляю, о чем буду писать, - сказал Сомов. - Вам придется подождать. Может быть, очень долго.

- Я не спешу.

- Но я действительно еще не придумал, как написать свою новую книгу.

- Расскажете мне о ней?

- Сомневаюсь. Сюжета пока нет. Так что рассказывать не о чем.

- Давайте без сюжета.

- Петрову нужно, чтобы я выяснил, как в Деревню попадают писатели. Вы знаете Петрова?

- Знаю. Его многие знают.

- Петров считает, что в текстах можно будет отыскать важные факты для его научных исследований. Он хочет понять физику устройства Деревни. Не спрашивайте, каким образом. Не удивлюсь, если он и сам пока не знает. Рассчитывает, что я обнаружу в рассказах писателей Деревни ответы на его вопросы. Сомнительная идея, но других нет.

- Я его понимаю. Рассказы можно рассматривать как отчет о научном наблюдении. Это разумно. Если мы живем в квантовом мире, можно попробовать обнаружить влияние наблюдателя на события. Литературная запись позволит обратить внимание на мелкие детали, которые могут ускользнуть от традиционного физика. Их изощренный мозг найдет объяснение любым непонятным фактам. Например, нарушениям причинно-следственных связей в пространстве и времени. Физики - они хитроумные. Обязательно придумают что-то этакое. Построят подходящую модель и объявят ее истиной.

- А писатели видят все?

- Не всегда. Но их сознание устроено по-другому. Для писателя крайне важна правдоподобность сюжета. Любые нарушения раздражают его, поскольку в картине мира немедленно провисают сюжетные ходы, возникают обидные просчеты в композиции, психологическая правдоподобность поведения героев теряется.

- И поэтому Петров хочет, чтобы я прочитал все-все рассказы деревенских сочинителей, и отыскал то, что ускользает от него и Карпова?

- Он тебе доверяет. Считает, что ты сможешь заметить любые несуразности. Это высокая оценка. Ничего, что я перешла на "ты"?

- Нет возражений. Камень сказал, что тебя зовут Нина. Красивое имя. Мы теперь будем часто встречаться? На заседаниях семинара.

- Конечно. Поможем друг другу. Со мной дружить лучше, чем с Камнем. Он, конечно, замечательный. Но люди должны дружить с людьми.

- Мы хорошо поговорили, мне этого не хватало, - признался Сомов.

- Ага. И мне понравилось. Ты хороший собеседник. А сейчас иди и попробуй написать обо всем, что тебе пришло в голову после нашего разговора. Мне кажется, что сегодня больше никто на твой семинар не придет. А мы обязательно встретимся завтра.

- До свидания!

- Ага. До свидания.

Сомов остался, но больше никто не пришел. Он не стал читать рассказ. Захотел, чтобы при этом присутствовала Нина и Камень.

Утром Сомову захотелось поработать. Очень-очень. О квантовых проявлениях он ничего надумать не сумел. Даже не смог представить, как они могли бы выглядеть в реальной жизни. Наверное, такие эффекты должны напоминать магические опыты или нарушать привычную онтологию материализма, скатываясь в философию объективного или субъективного идеализма. Он вспомнил, что в качестве первоосновы мира в объективном идеализме обычно рассматривается всеобщее сверхиндивидуальное духовное начало ("идея", "мировой разум" и т. п.). Это идеальное, духовное начало, существующее объективно, порождает мир вещей, предметов, а также и человеческое сознание. В философии объективного идеализма идеи существуют независимо от сознания субъекта. Становиться объективным идеалистом ему не хотелось.

От одной мысли, что ему придется отыскивать априорно существующие идеи, на основе которых создана и функционирует Деревня, Сомову стало грустно. Этим должен заниматься Петров. Или Карпов, в конце концов, их учили проводить научные исследования.

И, словно почувствовав, что Сомов подумал о нем, Петров вышел на связь.

- Как дела?

- Ничего нового и интересного.

- Как прошел первый день вашего семинара?

- Никак. Пришел только один писатель, так что читать его рассказ пока не стал. Подожду, когда соберется больше людей.

- Уже победа.

- Не впечатлительная.

- Камень рассказал, что была еще красивая девушка из будущего, каким-то образом связанная с литературой. Надо бы выяснить, что ее привело на семинар. Она тоже ищет Хозяина?

- Она говорит, что хотела бы прочитать мои новые тексты. И еще, что совсем странно, Нина хотела бы выслушать мое мнение о рассказах сочинителей Деревни.

- Почему странно? - переспросил Петров.

- Как бы это сказать, почему вы интересуетесь текстами местных писателей, понятно. Здесь нет секрета, вам нужна информация, которую могут выболтать писатели. Это разумно. А вот выяснять мое отношение к чужим текстам - довольно бессмысленное желание. Мало ли что мне может понравиться. Это же вкусовщина и отсебятина. Из меня критик - так себе.

- Спросите у нее. Мне кажется, что она честно ответит.

- Неудобно как-то.

- Удобно.

- Не хочу ее обидеть.

- Камень сказал, что обнаружил между вами искры взаимной симпатии.

- Камень - сплетник.

- Нельзя его поведение оценивать привычными человеческими мерками. Он чувствует и думает не так, как люди. Нам повезло, что мы его встретили, он достаточно умен и расскажет о полезных деталях, которые люди могут не заметить. Это полезно.

- Кстати, я не понял, почему он так неожиданно ушел? Очень хотел прочитать рассказ, который принес первый писатель. Но пришла Нина, и он внезапно испарился. Без объяснений.

- Проявил тактичность. Ему хочется, чтобы вы с Ниной подружились.

И сам Сомов от этого не отказался бы. Но сомневался, что его творчество способно всерьез заинтересовать людей, профессионально занимающихся литературой. Он был высокого мнения о своем творчестве, но сомневался, что многие литературные критики с ним согласятся. Проще было считать себя рядовым сочинителем, которых вокруг пруд пруди. Один из многих. Нельзя сказать, что это его расстраивало, его самолюбие не распространялось на такую ерунду. Но ему не хотелось, чтобы Нина посчитала его не заслуживающим внимания.

- Первый день получился неудачным, - сказал Сомов мрачно.

- Ошибаетесь. Один человек принес свой рассказ. Это уже победа. Появился Камень, от которого я ничего подобного не ожидал. Но раз он появился, значит, ваш семинар - стоящее дело. И, наконец, вы познакомились с Ниной. Вот сколько сразу интересных событий.

- Неужели это поможет вам разобраться с загадками Деревни?

- Нельзя исключать. Мне кажется, что их появление как-то связано с нашей главной задачей - обнаружением управляющего Деревней Хозяина. Но они явно с ним не знакомы. Камень не меньше нашего хочет отыскать Хозяина, но мне кажется, что с помощью Нины мы выйдем на него быстрее.

- Она его вычислит?

- Не удивлюсь. Она очень умная.

- Об этом я и сам догадался.

- Пока все идет хорошо, - сказал Петров одобрительно и подмигнул. - Продолжайте. У вас все получится.

Петров Сомова не удивил. Но настроение испортил. По его словам, получалось, что работать должен был именно он - Сомов. В этом был свой резон, спорить не приходилось. Вот только после разговора работать ему расхотелось. Совсем. Книги писать - это приятное, конечно, занятие, которое приносит радость. Что еще надо? Вот только придумывать новый текст, да и думать вообще не получалось. Он посмотрел на тощую папочку с рассказом странного парня Анонима. И отвернулся. Даже читать не было сил.

В дверь тихонько постучали.

"Кого это принесло"? - подумал Сомов с неприязнью, но сдержался и ответил вежливо:

- Входите. Можно.

Это пришла Нина.

- Здравствуй. Ничего, что я утром?

- Здравствуй. Приятный сюрприз.

- Угостишь кофе? Захотелось выпить с тобой утренний кофе. Можно?

- Конечно, кофе - это ты хорошо придумала. Правильно сделала, что пришла, что-то я сегодня не в лучшей форме. Не обращай внимания. Я не грустный, а просто невеселый. Наверное, после кофе взбодрюсь.

- А что случилось?

- В том-то и дело, что ничего не случилось. И давно ничего не происходит. Меня это бесит.

- Книгу писать не пробовал?

Сомов не удержался и рассмеялся. Ничего подобного от новой знакомой он не ожидал. Петров не удивил, а Нина удивила.

- Думаешь, работа мне поможет?

- Конечно.

- Откуда тебе знать? Мы едва знакомы.

- Не бином Ньютона. По-моему, я уже говорила, что лучше всего у меня получается помогать талантливым писателям. Творческий кризис - неприятная штука. Сейчас пришла твоя очередь.

- Я достаточно талантлив, чтобы вызвать у тебя интерес?

- Да.

- У меня творческий кризис?

- Нет.

- Так почему ты пришла ко мне выпить кофе?

- Хочу быть рядом, когда ты напишешь свою книгу. А еще - ты красавчик.

- А твои работодатели тоже так считают?

Нина хихикнула.

- У меня нет работодателей. Я большая девочка.

- А деньги тебе кто платит?

- Деньги? В Деревне? Ты серьезно?

Сомов смутился, выставил себя дураком перед Ниной. Фантаст, мозг которого настолько примитивен, что не способен привыкнуть к новой реальности. Обычное дело, сначала сказал, потом подумал. Она не рассмеялась, тактичная девушка.

- Прости. Привык, что только я работаю даром.

- Не расстраивайся. Все писатели - эгоисты. Им приходится постоянно редактировать произнесенные слова. Ты лучше многих, но все равно по природе своей писатель, так что иногда тебе кажется, что кроме тебя никого нет.

- Но у меня есть и положительные качества.

- Не сомневаюсь. Слышала, что ты завариваешь замечательный кофе. Жду.

Нина соврала, но Сомову было приятно. Он никогда раньше не задумывался о том, как правильно заваривать кофе. Не мудрил. Кипятил в жезле воду, бросал туда две ложки кофе. После того, как смесь закипала, снимал с огня и пил. Все. Никаких излишеств.

- Хорошо получилось, - сказала Нина, пригубив напиток. - Научишь потом?

Сомов кивнул.

До семинара оставался час. Они пошли прогуляться в парк. Весенние аллеи прекрасно взбодрили его, сильнее, чем кофе. Молодые листочки сверкали под лучами уже жаркого солнца. Птички щебетали. Сомов чувствовал себя свободным и уверенным в своих силах человеком.

- Ты хотел меня о чем-то спросить?

- Многим писателям ты уже помогла?

- Ты - четвертый.

- Да уж.

- Если тебе это интересно, я никогда не смешивала работу с личными отношениями. У тебя нет причин для ревности.

- Ревность - иррациональное чувство, которое не поддается логике и здравому смыслу. Поэтому возникает сама по себе. Причины для ее возникновения обычно не нужны.

- Хорошо сформулировал.

- Да, кое-что умею.

- В твоем случае причину легко увидеть, - сказала Нина.

- Не понял.

- Предположим, ты встретил девушку, с которой готов провести вечность. И боишься, что она тебя отвергнет. А это уже, прости, ревность с причиной.

- Согласен, это вполне обоснованная причина для ревности. Ты, Нина, сейчас поможешь мне написать книгу и отправишься искать следующего клиента, пятого. А я останусь один со своей дурацкой, некому не нужной книгой. Так себе перспектива.

- Нет. Ты напишешь замечательную книгу. У меня не будет причин уходить.

- Ты только что сказала, что не смешивала работу и личные отношения. Значит, мне не на что рассчитывать? И я навсегда останусь четвертым?

- Во-первых, как я уже говорила, у тебя нет никакого кризиса. Во-вторых, ты напишешь свой текст и без меня. В-третьих, я не буду тебе помогать, я буду тебе мешать. Для того, чтобы ты иногда задумывался над тем, что пишешь. Это заставит лучше справиться с работой. Тебя иногда следует немного тормозить.

- Чтобы сначала думал, а потом писал?

- Это ведь хорошо, правда? Но, повторяю, ты справишься и без меня.

- Ничего не понимаю, зачем ты тогда пришла?

- Я хочу быть с тобой.

- Камень сказал, что мы прекрасная пара, - грустно сказал Сомов.

Он понимал, если Нина сейчас уйдет, он больше не никогда не напишет ни единой строчки. Сколько бы Петров его не уговаривал.

- Камни часто сообразительнее людей, - сказала Нина.

- Я знал, что когда-нибудь встречу тебя.

- Рано или поздно это должно было случиться.

Самое удивительное, что они не забыли о семинаре. Сработало чувство долга. Работу надо было закончить. В новом объявлении было указано время начала собрания, кто его написал, Сомов не знал, впрочем, это не имело значения.

В кабинете никого не было. Народ собираться не торопился.

- Я сяду в зале? - спросил Сомов.

- Нет. Неправильно. Писатели будут чувствовать себя увереннее, если увидят организатора. Для них важно, чтобы в случае провала мероприятия ответственность нес специальный человек. Это помогает им сохранять чувство собственного достоинства.

- Один "семинарист" уже сбежал, как только увидел меня за столом, - грустно напомнил Сомов.

- Не переживай. Он обязательно вернется.

"А я уже вернулся, голубки мои"!

- Камень! - воскликнул Сомов.

"Да, это я - Камень с большой буквы".

- Почуял что-то интересное? - спросила Нина.

"Хорошее слово ты применила. Правильное. Я почуял. Именно так работает мое природное любопытство. Надеюсь, вы уже обсудили свои проблемы и готовы продолжить работу. Кстати, мы еще не прочитали рассказ Анонима. Приступим. Мне кажется, что этот парень нас удивит".

Сомов кивнул и начал читать.

Лето 1517 года выдалось необычайно засушливым. Народ готовился к голоду. Завсегдатаи пивных связывали это обстоятельство с неожиданным прекращением отлова и показательного наказания еретиков.

Профессор из Гетенберга Ниавариус даже написал трактат о зависимости количества выпавших в округе осадков от числа поверженных врагов церкви. Опираясь на цифры, он убедительно доказал, что чем больше в городе разжигали очистительных костров, тем больше влаги посылало небо и, естественно, пышнее колосились окрестные пашни. В ученых кругах трактат приняли с интересом, рассматривая его, как еще одно хитроумное рациональное доказательство существования Бога.

Совсем иначе истолковывали ситуацию крестьяне. Далекие от политики и вообще от каких-либо теорий, они решили позаботиться о себе самостоятельно, возобновив охоту на ведьм и колдунов. Для проведения столь богоугодного дела тотчас образовался Союз хлебопашцев, который в первый же день постановил отловить некоего Михеля, торговавшего на местном базаре напитком с непредсказуемыми свойствами. Пусть, мол, на небесах увидят, что еретикам прощения не будет. Впрочем, мужики, объединившиеся в Союз, были, в общем-то, ребята законопослушные, они не стали спешить с самосудом, а обратились с просьбой о сожжении негодяя к местному епископу, как положено. Но тот, к немалому их удивлению и против обыкновения, отказал, призвав хлебопашцев к смирению и милосердию.

В глубине души он, конечно, пожалел, что современная политика, до поры до времени, чурается решительных действий, но против церковного начальства не пошел.

Период либерализации и попустительства явно затягивался. Народ ждал перемен, и решение епископа вызвало неудовольствие. Наиболее нетерпеливые захотели было поджечь ненавистного Михеля без разрешения, но тот был отбит городской стражей и водворен в каземат.

Ропот толпы, прокатившейся по городу, уже нельзя было замолчать. Горожане неожиданно возлюбили хлеборобов. Целыми днями возле телег на базаре толкались любопытствующие, жадно впитывая диковинные рассказы крестьян. И о необычной засухе, поразившей посевы, и о странных, невиданных прежде насекомых, и о собаках-людоедах - грозе ночных дорог, и о призраках, посещавших дома вероотступников в полночь, и о еретиках, открыто обсуждающих условия договора с дьяволом.

Под напором неопровержимых фактов горожане потеряли свою природную склонность к послушанию. Они потрясали своими тяжелыми, натруженными кулаками и выкрикивали в адрес епископа нехорошие слова.

Мартин понял, что момент настал. Горожане были готовы к самым безрассудным действиям, для открытых беспорядков не хватало лишь человека, который взял бы на себя труд повести их.

"Почему бы не использовать энергию бунтарей в святых целях?" - думал Мартин, ясно представляя себе, что его Претензии как раз и способны довести толпу до исступления. Останется только показать людям, кого следует убивать в первую очередь, и все пойдет само собой.

Резня обещала быть грандиозной, но Мартина это не волновало, он знал, что иначе нельзя. Враги должны быть наказаны. Это не было проявлением какой-нибудь особой всепоглощающей ненависти, просто констатация факта. Должны и все. Потому что это правильно. Нельзя жить рядом с врагом, и не желать ему погибели. По-другому думать Мартин не собирался.

Начать он решил в четверг и, поручив смышленому Меланхтону собрать единомышленников, занялся редактированием рукописи "95 Претензий к Папе".

Ранним утром в четверг Меланхтон зашел за Мартином.

- Пора, мастер. Я нашел одно укромное местечко, там нас никто не найдет! "Серые братья" наверняка уже прослышали о вашем намерении и сделают все, чтобы помешать. Да только вряд ли у них что-нибудь получится.

- Пойдем, ученик, - решительно сказал Мартин. На мгновение в него вселился ужас, опасное дело он задумал, и еще не поздно было отказаться, но стать рабом столь подлой мысли он не мог себе разрешить. Обычная подлая гнусность разума - вот что это было. И исходить могла только от дьявола. А уж с дьяволом у него были свои счеты.

Винный погреб, где Мартину предстояло переждать пару часов перед выступлением, был отвратителен. Громадные бочки с Рейнским, нависавшие со всех сторон, казались черным предзнаменованием - Божье дело и бочки с винищем!

"Если бы я был язычником, - с отвращением подумал Мартин, - одного вида этого погреба было бы достаточно, чтобы отвратить меня от величайшего дела, которое мне надлежит выполнить. Но я, слава Богу, не язычник. Небесный Отец сказал мне: "Иди и скажи". И я пойду и скажу. Пусть весь мир перевернется, пусть эти собакоголовые проклянут меня. Безумцы. Что мне их проклятье по сравнению с Божьей милостью"!

- Вам не страшно, мастер Мартин?

- Твой вопрос, Меланхтон, лишен смысла. Как я могу бояться дела, возложенного на меня милостью Божьей?

- Так-то оно так, но если "серые братья" узнают, что вы здесь...

- Когда я говорю, что все в руках Божьих, это означает только одно - все в руках Божьих. И я приму свою судьбу без ропота и сожаления.

- Не ведаете сомнений?

- Нет ничего позорнее сомнений. Ничто так не унижает человека, как сомнения. Тебе пора бы понять это. И запомнить на всю жизнь.

- Но разумно ли это?

- Не смей при мне поминать это слово - разум. Проклятые разумники спят и видят, что смогут вытащить себя из болота за собственные волосы. Будь бдителен - прекрасная распутница заманивает в свои сети и тебя. Чертовское коварство - внушить ничтожному, что он способен диктовать свои условия Богу! Но людишки податливы на лесть! А кому же это выгодно? Кто в этом заинтересован больше других? Скажи мне, Меланхтон? Дьявольские штучки - вот что это такое!

- Возразить невозможно, мастер, но почему же тогда "серые братья" так хотят поджарить вас? Ведь и вы, и они слуги Бога?

- Не так. "Серые братья" служат дьяволу.

- Но постойте... Они люди подневольные. Святая инквизиция...

- Поддаться дьяволу легче легкого. Это льстит и внушает ложные надежды. К тому же это выгодно. Денежки, Меланхтон, денежки. Но придет время и спросится с каждого. И с Инквизиции.

- И с Инквизиции??

- И с...

- Не надо... Вы кощунствуете!

- Да? Послушай. Ты веруешь в Бога?

- Верую.

- Ты чувствуешь его направляющую силу?

- Чувствую.

- Нужен ли твоей душе посредник, чтобы вести разговор с Богом?

- ...

- С кем ты предпочитаешь говорить с Богом или с Папой Римским? Одни заключают договор с дьяволом, чтобы больше знать, другие - чтобы править. Ничто не может привести дьявола в больший восторг, чем гордыня человеческая.

- Неужели даже... продают свою душу?

- Это все знают, вспомни хотя бы об индульгенциях.

Мартин замолчал. Меланхтону стало не по себе. Была во взгляде Мартина какая-то неподвластная логике уверенность. Казалось, что он не принадлежит настоящему, и эти дурно пахнущие бочки, вопреки всем предзнаменованиям, только подчеркивали его святость.

Неожиданно Мартин засмеялся.

- Как ты думаешь, почему именно сегодня?

- Не знаю.

- Устранено последнее препятствие. Последнее искушение покориться дьяволу. Я просто выходил из себя, задавая один и тот же вопрос - почему в служении Богу существует эта проклятая иерархия, когда каждый имеет начальника, а в столь приятных дьяволу науке и искусстве таковых нет? Это было бы забавно, представь себе - начальников от науки, которые проверяли бы результаты опытов на соответствие. Или специальный сонм литераторов, руководящих деятельностью не попавших в список разрешенных сочинителей. Чушь! Но в служении Богу такая система есть. Сколько мучений мне пришлось пережить, пока мне не открылось, что это бесстыдный вызов Богу! Дьявольские ухищрения! Наука и искусство сами по себе потакают гордыне людишек. В религии же гордыня устанавливается системой должностей. Дьявол хитер! Но и он бессилен против веры! Запомни это! Кстати, сильна ли твоя вера, Меланхтон? Встанешь ли ты рядом со мной в борьбе за Господа?

- Да. Я готов.

- Что ж, начинаем.

Меланхтон был близок к истерике. Он смотрел на спокойного, умиротворенного Мартина и восхищался им. Так вот она какая - божья благодать! Он почувствовал, что и сам уже под защитой. Судьба его была решена.

Сомов недоуменно пожал плечами.

- Меньше всего ожидал, что в Деревне мне подсунут такой рассказ, - сказал он с грустью.

- Почему? - удивилась Нина.

- Разве упоминания о религии и Боге помогут нам? Нет-нет. Если мы согласимся с тем, что Хозяин Деревни мертвых космонавтов, устанавливающий здесь законы - Бог, все наши дальнейшие поиски тотчас становятся бессмысленными. Противостоять деяниям всемогущего существа, которое может все, в том числе обнулять любые наши поступки, мы не в состоянии. Даже вступать с ним в переговоры и требовать исполнения наших пожеланий, мы не сможем.

"Почему"? - спросил Камень. - "Лично я готов требовать подобающего отношения у любого существа или сущности".

- Да потому что Бог вправе контролировать наши желания. Ему дано право возбуждать их или не допускать их появления. Разрешать кому-то включать режим "свободы выбора" или отнять у человека такую функцию. Признав это, мы становимся марионетками без права голоса.

- Есть замечательная религия, в которой лишение свободы выбора делает человека счастливым, - сказала Нина.

- Это какая?

- Боконизм. Человек добровольно отказывается от своего природного права выбирать, а взамен обретает смысл жизни.

- Как Мартин в рассказе?

- Да. Боконисты считают, что насчет каждого человека у Бога есть план, который тот должен исполнить.

- Это не наш случай, - сказал Сомов.

"Ты ошибаешься, Сомов", - сказал Камень.

- Не понимаю, как обретение смысла жизни может привести к нарушению причинно-следственных связей?

"Это просто. Эволюция людей напрямую связана с выживанием человеческого вида. Ваш интеллект создан природой именно для того, чтобы люди могли быстро приспосабливаться к изменениям окружающей среды. Обычно это достигается выбором подходящей стратегии поведения. Самое забавное, что совершенно неважно, правильный вы делаете выбор или ошибочный. Иногда спасительным становится ошибочный шаг. Но, повторяю, это неважно. Главное, что вы делаете выбор. А теперь представьте, что люди не в состоянии сделать выбор - слишком поглощены решением задачи, которую считают смыслом жизни. Здесь причина - ситуация, которая требует быстрого изменения, а следствие - выбор, который должен быть сделан. Нарушение этого понятного алгоритма приводит к гибели".

- Мартин сделал свой выбор, - сказала Нина. - Как бы на его месте поступил ты?

- Не знаю. Не буду спорить. Вот только, как я уже говорил, нам его история не поможет, - заявил Сомов.

- Ну почему же? Вы с Петровым хотели понять, почему обитатели Деревни стараются не общаться друг с другом? И вот ответ: здесь собраны люди из разных эпох. И их представления об устройстве Мироздания не совпадают. Есть религиозные фанатики, есть научные фанатики. Как им договорится?

- Хорошо объяснила. Доходчиво. Признаю, что это был поучительный текст. Обязательно расскажу о нем Петрову.

Они замолчали. Только изредка в голове возникали странные сигналы: "тоц-тоц-тоц". Надо полагать это были обрывки мыслей Камня. Сомов был этому рад. Ему хотелось сосредоточиться и подумать. Нина что-то записывала в свой блокнот. Наверное, готовила рецензию на рассказ Анонима. Для кого? Спрашивать он не стал, захочет, сама расскажет. Не захочет, прервется та чуть заметная симпатия, которая между ними возникла. Сомов рисковать не хотел.

"Ладно, голубки, не буду вам мешать, воркуйте на здоровье. Отбываю, но сначала хочу вас поблагодарить. Этот рассказ мне понравился. Я узнал много нового о людях. Догадывался, что вы - люди - странные существа. Но оказывается вы еще загадочнее, чем можно было подумать. Привет Петрову. Мне с ним легче общаться, чем с вами, писателями. Но и вы - молодцы"!

- Подождем еще? - спросил Сомов.

- Нет, пойдем в парк, - ответила Нина.

Нина выбрала для прогулки аллею времен "бабьего лета". Голубое небо, красивые деревья, листва которых местами уже покраснела, приятный ветерок, не жарко, под ногами шуршат опавшие листья. Замечательно.

Сомову нравилось идти рядом с Ниной, вот только надо было начать какой-то разговор. И необходимо было выбрать тему, которая была бы интересна Нине. А с этим были проблемы. Да, это была земная женщина, но, скорее всего из будущего, хорошо, если не из очень далекого. К тому же наверняка не из его реальности.

О чем говорить? О литературе? Так себе идея. Нина явно разбиралась в литературе лучше него. Она была знакома с по-настоящему талантливыми писателями, не исключено что с гениями. Себя гением Сомов не считал. Да и не любил он это определение. Или, правильнее сказать, кличку. Кто эти судьи, раздающие звания больше похожие на окончательный приговор? Сам Сомов числиться гением не желал. Попадешь случайно в список, а потом и книжку нормальную не напишешь, потому что все будут ждать от тебя очередной шедевр. И недавние почитатели будут шептаться и посмеиваться: "Этот-то, наш гений, написал обычную книгу. Исписался, надо полагать. Пьянство и азартные игры до добра не доведут!" Б-р-р. Сомов не хотел, чтобы и о нем так.

- Не хочешь говорить о литературе? - ухмыльнулась Нина.

- Как ты догадалась?

- Смешные рожи корчил. Явно подыскивал тему для разговора. И самая очевидная тема - о литературе - тебе показалась отвратительной. Твои гримасы буквально кричали: "Нет, нет, нет".

- Я был смешон?

- Нет. Скорее трогательным. А еще точнее - милым.

- Но я так и не знаю, о чем с тобой можно говорить.

- Сейчас нам будет не до разговоров. Мы уже пришли. Не знаю, стрелял ли ты когда-нибудь из лука? А я часто прихожу сюда. Особенно, когда нужно успокоить нервы и подумать.

- Я тебя раздражаю?

- Нет. Мне хочется, чтобы тебе понравился этот вид спорта. Вдвоем стрелять веселее.

- Ты будешь все время меня обыгрывать, - на всякий случай сказал Сомов.

- О нет, это исключено, мы не будем соревноваться.

Через минуту они подошли к поляне, точнее, к небольшому стадиону, предназначенному для занятий стрельбой. С одной стороны, располагались стеллажи с луками и стрелами, с другой, виднелись деревянные щиты с нарисованными на них яркими мишенями.

- Выбирай себе лук, - сказала Нина. - Впрочем, все они отличного качества.

- Я думал, ты используешь арбалеты.

- Нет. Только спортивные луки из Кореи XXI века. Отборные экземпляры. Для стрельбы на расстояние 25 метров ничего лучшего не придумали.

Сомов взял первый попавшийся. Он был тяжелый. У стрелка должны быть очень сильные руки.

"Хорошо, что я по утрам делаю зарядку" - подумал Сомов с облегчением и попытался натянуть тетиву. Это было тяжело, но у него получилось.

- Подожди, - сказала Нина. - Сначала я.

Она выстрелила. Стрела попала в самый центр концентрических кругов на мишени.

- Видел, как я действовала? Повторить сможешь?

- Постараюсь.

Он постарался скопировать ее движения. И ему даже показалось, что получилось неплохо. Но его стрела не долетела до мишени примерно метр.

- Не получилось, - огорчился Сомов.

- Ерунда, ты молодец!

Следующий час Нина обучала Сомова тонкостям стрельбы из лука. Удивительно, но общее занятие позволило им не только найти общую тему для разговора, но и сблизило их, они перестали быть чужими людьми. Они стали хорошими друзьями, что удивило Сомова, он думал, что для того нужно было съесть пуд соли.

И вот, наконец, стрела Сомова воткнулась в мишень рядом со стрелой Нины.

- Я знала, что у тебя получится! - обрадовалась Нина.

- У меня хорошая учительница.

- Мы сможем приходить сюда, если захочешь.

- Пожалуй. А сейчас куда пойдем?

- У меня дела.

- Работа?

- Да.

- Придешь завтра утром?

- Обязательно. Отказаться от твоего кофе трудно, - сказала Нина.

Наверное, ему следовало пожать ей руку, но Сомов сдержался, это было бы чересчур глупо. Он смотрел, как Нина уходит по дорожке. И улыбался. Прежде всего потому, что он знал, что она вернется.

В отличие от Нины работать он не хотел, поэтому отправился к Петрову доложить о первом прочитанном рассказе обитателя Деревни.

Петров прочитал текст и остался доволен.

- Наше положение лучше, чем я думал.

- Я думал, что здесь, в Деревне, меня уже ничто не сможет удивить, - сказал Сомов удивленно. - Но вам, Петров, это удается снова и снова.

- Мы уже догадались, что в псевдопространство Деревни попадают люди, которые способны нарушить причинно-следственные связи нашего мира. То есть, создатели нуль-транспортировок, специалисты по ложной памяти, может быть, сновидцы или знатоки квантовой механики, решающие волновые уравнения Шредингера. А теперь мы знаем, что есть и другие способы покинуть Землю, не связанные с наукой. Это важное знание.

- Сверхъестественные, что ли? Связанные с религией или бытовой магией?

- Нам рассказывали о случаях "вознесения на небеса". Но мы самонадеянно пропускали такие истории мимо ушей, потому что эти легенды, не были подтверждены фактами. Маргарита говорила, что существуют деревни, куда попадают люди, далекие от науки. У них свои способы познания. Мы прочитали рассказ и теперь знаем, что пути нарушения причинно-следственных связей могут быть самыми необычными.

Сомову осталось только согласиться. Он хотел сказать, что это знание не поможет им найти Хозяина, но промолчал. Довольный Петров вряд ли согласился бы с ним. И спрашивать почему, бесполезно. Потом расскажет, если сочтет нужным.

Утром Сомов постарался заварить кофе как следует, и, естественно, у него получилось плоховато. Нина, впрочем, не заметила этого или сделала вид, что не заметила. Не захотела из-за такой ерунды обижать его.

- Расскажи мне о себе, - попросил Сомов.

- Нет. Это было бы глупо с моей стороны. Хочу, чтобы ты сначала написал обо мне рассказ. Интересно, какой ты меня представляешь? Ты же хороший писатель, придумай меня.

- Сомневаюсь, что у меня получится.

- Пока не попробуешь, не узнаешь.

- А если я ошибусь?

- Вместе посмеемся. Но мне кажется, что у тебя получится.

- Кокетничать не буду. Попробую.

- Отличный ответ, - Нина улыбнулась.

- Расскажи мне про первого писателя, которого ты спасла.

Нина удивилась.

- Зачем тебе?

- Нужно от чего-то оттолкнуться.

- Тебя волнует "правда характера"?

- Нет. Так мне будет проще придумывать.

- А хорошо ли это? В Деревне простота - поражение. Тебе не должно быть просто, ты должен работать изо всех сил. Стараться, пытаться прыгнуть выше головы.

- Ты всем своим "спасаемым" это говорила?

- Да. Это мой основной метод. И, надо сказать, до сих пор он действовал без сбоев. В принципе, всем-всем писателям хочется слышать что-то подобное. Обычно книги, которые дались с трудом - самые любимые.

- Ты будешь стоять у меня за спиной и повторять: "Иди работать! Глава не дописана"?

- Ты в этом не нуждаешься. Я уже говорила: у тебя нет творческого кризиса, и ты талантливый писатель. Со мной или без меня. Тебя не нужно подталкивать, наоборот, полезно немного придержать.

- Но почему я стал четвертым?

- Со мной тебе будет лучше.

- Это отразится на качестве моих текстов?

- Посмотрим.

- Странно жить рядом с литературным критиком.

- Ерунда. Я не литературный критик. Бывают и более удивительные комбинации. Я бы ни за что не поверила, что могу увлечься писателем. Так себе народец. Как правило, все они излишне самоуверенные эгоисты, а то и вовсе - эгоцентристы. В одной замечательной книге прочитала: увидите писателя - перейдите на другую сторону улицы.

- Ну и переходила бы и дальше.

- Так и делала, пока не встретила тебя.

- И теперь заставляешь сочинить о тебе рассказ?

- Да.

- Хорошо. Но пока не расскажешь о своем первом спасенном писателе, ни строчки не напишу.

Нина улыбнулась. Ей явно было приятно, что Сомов интересуется ее прошлым. Но рассказывать о себе не хотелось. Не пришло время. Потом, когда друзья найдут Хозяина, Сомов и сам все поймет. Но сделать это он должен будет самостоятельно, без подсказок. Впрочем, о первом писателе ему услышать будет полезно.

- Мой первый клиент - известный американский писатель Килгор Хеминг. Он стал лауреатом Нобелевской премии. Наверняка ты читал его повесть "Творчество душевнобольных кошек".

- Да. Помню.

- Хеминг считал себя не просто свободным человеком, а болезненно своевольным. Он любил сравнивать себя с самодовольным котом, который при любых условиях делает только то, что хочет. Он шутливо говорил, что с каждым днем все больше становится похожим на наглую и самоуверенную кошку. Мир которой ограничивается личными интересами. А потом грустно добавлял: "Но поскольку меня по-прежнему волнуют судьбы людей, я необычная кошка - порченная, душевнобольная".

- Красиво сказано.

- Это понимаем мы с тобой. Для Хеминга это стало проклятьем. Он не чувствовал себя обычным человеком. Старался, конечно, но все его попытки заканчивались одинаково - он терял свой талант, проще говоря, его тексты становились унылым барахлом.

- И ты помогла ему написать большую книгу.

- Чересчур сильное утверждение. Я была молода и плохо разбиралась в писательской психологии. Читала о них в умных учебниках. Реальные сочинители отличались от идеальных моделей. Они были... живые. Хорошее слово. Часто порочные, взбалмошные, когда это им было выгодно, непредсказуемые и до отвращения эгоистичные. Знакомства с другими писателями показали, что Хеминг был особенным даже для писательского сообщества. Моя помощь была минимальна.

- Понимаю, но тебе все же удалось заставить его работать.

- Я смиренно просила Хеминга отказаться от самых сильных пороков, мешающих ему работать: безудержного пьянства, бесконечных любовных историй, ревности и зависти к друзьям-писателям, разрушающей его психику мании величия, желания изображать из себя супергероя, дурацкого интереса к скандальным публикациям в желтых изданиях.

- Неужели тебе удалось сделать его нормальным человеком?

- Это было бы поражением. Нормальность убила бы в нем писателя. После каждого срыва я подбирала его на помойке и заставляла начинать все сначала.

- И все-таки ты победила.

- Вряд ли это можно так назвать. Хеминг довел себя до последней черты. Достал винтовку и решил вышибить себе мозги. Посчитал, что это решит его проблемы.

- И что сделала ты?

- Возмутилась, высмеяла и назвала жалким слабаком. Это сработало. Хеминг разозлился и стал спорить, заявил, что покончить жизнь самоубийством - его законное право, которое никто не смеет у него отобрать.

- Наверное, он прав, - сказал Сомов.

- Нет.

- И ты его переубедила.

- Сказала, чтобы он сначала дописал книгу, а потом сделал свое черное дело.

- И это помогло?

- Конечно.

- Он дописал. А потом?

- Написал еще одну, потом еще одну... Работа доставляла ему радость. Этого он отрицать не мог.

- Выбросил из головы мысли о самоубийстве?

- Нет. Жил, пока мог писать, а когда понял, что новых книг больше не будет, принял окончательное решение. Нет новых книг, зачем жить? Так он сказал.

- Понимаю, - грустно сказал Сомов. - В Деревне он бы жить не смог.

- Э-э, вот только не нужно глупых ассоциаций. Ты - другой.

- Это еще нужно доказать.

- Докажем, - жестко сказала Нина. - Кстати, нам пора на семинар.

"Это, конечно, замечательно, что я - другой, но пора и за работу приниматься. Петров без меня с писателями не справится", - подумал Сомов.

Он надеялся, что на этот раз писатели придут, но, увы, он ошибся. Никого его приглашение не заинтересовало.

- Никого нет, - сказал он разочаровано.

"Ошибаешься, Сомов. Не время впадать в уныние", - раздался в голове задорный возглас Камня.

- Тебе бы только хихикать. Но ты же видишь, никто не пришел.

"Как же над тобой не посмеяться. И смотришь, а ничего не видишь"!

Сомов демонстративно протер глаза.

- Да. Не вижу.

"Очки купи, наблюдатель".

- Грубишь, Камень.

"Ерунда! Прихожу на помощь людям, когда они без меня справиться не могут. Ты разве не заметил, что на столе рукописи лежат?"

Нина быстро подошла к столу и подняла две тонких папочки с рассказами.

- Кто авторы? - спросил Сомов. - Как нам их разыскать?

- И эти тексты не подписаны, - ответила Нина. - Очередные анонимы.

- Это плохо.

"Ерунда! Нас интересует содержание, а не авторские права", - сказал Камень с воодушевлением.

- Читаем? - спросила Нина.

"Обязательно", - ответил Камень.

- Слушайте.

В воскресенье Серафим проснулся необычно рано, то ли сработало недавно приобретенное умение получать из будущего весточки, то ли что-то разладилось в организме. Установить точнее, естественно, было затруднительно. Тем более, что он тотчас погрузился в вечную борьбу с определениями.

"Уж не предчувствие ли это?" - спрашивал он себя, но ответить не смог. Как известно, просто предчувствий не бывает - есть предчувствие счастья, есть предчувствие беды. Здесь и начинались сложности - Серафим не знал, что такое счастье. То, что он слышал об этом феномене от друзей и знакомых (ну там, радость бескрайняя, удача сказочная, верность беззаветная, любовь или ответная, или всенародная, гениальность зарегистрированная) не только не воодушевляло его, но и вызывало недоумение и разочарование.

Не лучше обстояло дело и со словосочетанием "предчувствие беды". Какая, спрашивается, беда может быть у одинокого человека? Беда - это несчастье с близкими людьми. А когда он один? Умрет - внезапная смерть, покалечится - несчастный случай, деньги потеряет - неприятность, с любимой работы выгонят - даже грустить глупо...

Нет, не похоже это было и на сообщение из будущего. Вчера вечером ему показалось, что он наконец-то понял, как сделать нуль-т! Так что, никакое это было не предчувствие, просто хотелось быстрее приняться за работу...

Эксперимент можно было начинать уже вечером. Вряд ли эмоциональная подготовка могла занять больше семи часов.

Серафим достал листок и записал, что ему конкретно следовало сделать днем.

"В принципе, ничего сложного", - подумал Серафим и таким образом исполнил первый пункт своего плана: почувствовал облегчение - работа началась.

Он достал листки с аккуратно перепечатанным текстом Меморандума Бромберга и принялся с удовольствием читать, как всегда поражаясь потрясающему прозрению авторов и гигантскому объему информации, заключенному в этих пяти листках. Поистине, можно было читать его бесконечно, постоянно обнаруживая для себя все новые и новые откровения.

На этот раз его внимание привлекли два момента в "шапке" документа, до сих пор ускользавших от него.

Во-первых, личность самого Бромберга представляется очень интересной. Достаточно примечателен круг его интересов: историк (отмечен несколькими премиями), профессор (как преподаватель отмечен премией), социолог (доктор социотопологии, член академии), магистр реализаций абстракций Парсиваля, старший консультант КОМКОНа - 1 и, наконец, член корреспондент лабораториума Великой Тагоры. Признание инопланетян особенно показательно, так как глупо предполагать, что научная парадигма землян может быть понятна тагорянам, и они, конечно, не приняли бы Бромберга в члены академии только из ложно понятой дружбы с Землей. Нравственные принципы двух цивилизаций, естественно, столь же существенно различаются, как и их представления о познании.

Заметьте, что он был избран членом-корреспондентом, а не почетным академиком. Следовательно, Бромберг был в состоянии отходить от общепринятых идей и оперировать понятиями чуждой онтологии.

Во-вторых, само по себе перечисление заслуг Бромберга подчеркивало важность информации, заключенной в шапке документа. Серафим давно понял, что анализ ее не менее полезен, чем содержание основного текста.

Серафим удовлетворенно похлопал себя по коленке. Оба факта могли быть легко объяснены, если признать, что Бромберг не был ученым в общеупотребительном смысле слова. Скорее, занимался познанием, отличным от традиционного, научного. Правильнее его занятия следовало назвать и-наукой (иррациональной наукой), то есть он был и-ученым (иррациональным ученым). Как известно, и-наука занимается изучением не только объективных связей между фактами и явлениями, но и субъективных (иррациональных), при установлении которых личность и-ученого начинает играть важную роль в процессе познания.

В данном случае, биографические данные Бромберга, его пристрастия и приоритеты давали ключ к пониманию модели прогрессорской деятельности Странников.

Теперь можно было расправиться с колбасой.

А что, колбаса, в принципе, хорошая жратва. "Лучшая рыба - это колбаса", вспомнил он песенку рок-дурачков. Но вот почему для реализации нуль-т нужно ее есть, пока установить не удалось. Надо будет разобраться.

Серафим натянул носки, непроизвольно поджав большой палец, показавшийся в большую дырку. "Поменять? А зачем, все равно надо надевать ботинки", - решил он.

В холодильнике колбасы не оказалось, и он отправился в универсам, встал в очередь.

Неожиданно на его плечо легла чья-то рука, Серафим обернулся. На него, весело прищурившись, смотрел элегантно одетый, но почему-то при этом выглядевший странно парень. Серафим сконцентрировался и тоже улыбнулся - незнакомец был небрит. Отсюда и диссонанс.

- Отойдем? - сказал парень.

- Можно, - ответил Серафим.

- Я все знаю.

- Даже я не знаю все, - засмеялся Серафим, но что-то подсказало ему, что разговор будет нешуточный.

- Ну, в смысле, про тебя.

- Что же?

- Ты занимаешься нуль-т. И близок к ее реализации.

- Хм... Не исключено.

- Но тебе кое-чего не хватает. Так?

- Предположим.

- И помощи тебе ждать не от кого. Нет еще таких институтов, не выросли еще такие академики.

- Ну?

- А в Л. А. тебе сразу, без лишних разговоров, дадут лабораторию, штаты, деньги.

- Л. А. - это лаборатория астрономии?

- Л. А. - это Лос-Анджелес, дурилка!

У Серафима захватило дух.

- Спасибо, не интересуюсь, - сказал он.

- Мое дело сообщить о счастье, которое свалилось тебе на голову, за это заплачено, а ты уж сам решай. Но как бы не пришлось пожалеть, если не согласишься. Одинокие тоже умирают.

Колбасу Серафим купил, но заниматься нуль-т уже не мог. Потерял сосредоточенность.

"Экая неожиданность", - думал он с ожесточением. - "До окончательной победы оставалось только четыре часа, но все пошло насмарку. Глупо думать, что это случайность. Случайностей, как известно, не существует. Но, чего ради, я должен разрушать свой мир, на строительство которого ушло так много сил и времени и начинать все сначала неизвестно где. Причем только потому, что людям, окружающим меня, нет никакого дела до теории проекций. У них своих теорий навалом. А там, в далеком Л. А., хотят столь экстравагантным способом присвоить чужое изобретение, даже не подозревая, для чего оно, собственно, предназначено. Они же не смогут его использовать. Наивные, безнадежно ослепленные жаждой наживы, люди. Они могут добиться только самого глупого - помешать мне добиться результата.

Если соглашусь, продолжать работу будет необычайно сложно, акклиматизация займет уйму времени... Да и колбасы подходящей там не найдешь. К тому же я буду официально считаться предателем. И разведчики наши укокошат меня, как предателя. Впрочем, если откажусь, то меня немедленно прибьют ЦРУшники. Какая чертовская неудача - стать стратегическим объектом, который захотят уничтожить обе стороны".

Серафим решил действовать.

На следующее утро, едва усевшись за свой письменный стол, он написал докладную записку в режимный отдел. Вот что у него получилось.

Он перечитал и остался доволен - кратко и не оставляет сомнений в серьезности проблемы. Подхватив листок, Серафим отправился в режимный отдел, насвистывая "Город золотой".

- Здравствуйте, Петр Петрович, - сказал он в маленькое, похожее на кассовое, окошечко.

- Здравствуйте, Серафим. Слушаю вас.

- Принес докладную записку.

- Вот как?

Петр Петрович взял листок, прочитал его, покраснел и коротко сказал:

- Заберите!

- И не подумаю. Требую, чтобы вы дали моей бумаге ход.

- Да вы понимаете, на что вы меня толкаете?

- Понимаю, но у меня нет выбора. Теперь это ваша проблема.

Серафим развернулся и пошел к выходу, свое дело он сделал. Одинокие ведь тоже умирают - можно ли об этом забывать.

- Постойте, Серафим! Возьмите свою бумагу. Не стройте из себя дурака. Вам же будет хуже. Зачем вам дополнительные неприятности?

- У меня уже давно начались неприятности. Это я и пытаюсь объяснить вам.

"Пожалуй, я поступил правильно", - думал Серафим, отправляясь домой. - "Официальное расследование должно отпугнуть парней из Л. А. Жаль, что эти глупыши не понимают самого главного - нуль-транспортировка делает бессмысленными государственные границы, а заодно и вопросы приоритета, и вылечивает от чувства превосходства. Не будет этого ничего. Теория проекций неопровержима, но Петр Петрович этого не поймет. Скорее всего, он постарается представить меня сумасшедшим. С моей докладной на руках сделать это не трудно".

Почему-то он вспомнил о Меморандуме Бромберга. Жизнь заставила его увидеть новую информацию.

Как странно, что я раньше никогда не обращал внимания на этот странный абзац, где перечислены крупнейшие ученые Земли, чьи попытки создать модель прогрессорской деятельности Странников были или смешны, или просто неудачливы.

Вряд ли можно согласиться с Бромбергом, что специалисты несерьезно подошли к проблеме. Напротив, встречаются упоминания и о теории вертикального прогресса, и о остроумных решениях, но... не то... Чего-то ученым не хватало. А вот Бромберг смог, в сущности, ученым не являясь.

Да... Не был Бромберг ученым. В этом-то все и дело. Так проявлялось естественное превосходство и-науки перед наукой, когда речь идет об исследовании иррациональных (неподдающихся рациональному человеческому объяснению) явлений, как деятельность инопланетных сверхцивилизаций. Удивительно, что Стругацкие, кажется, никогда не понимали этого. Они считали, что у людей и инопланетян одинаковая логика, потому что никакой другой быть не может.

Серафим вспомнил, как в студенческие годы на одной из лекций маститый ученый сетовал, что среди ученой братии завелись паразиты, которые не желают, в силу природной лени, добывать научные факты (быть экспериментаторами или наблюдателями) или теоретически обрабатывать их (быть теоретиками). А претендуют на роль неких интерпретаторов, преступно пользуясь результатами, добытыми в поте лица своего их трудолюбивыми коллегами. Так вот, об этих интерпретаторах лектор наговорил много плохого и связал с их появлением чуть ли не возможность смерти науки. Серафим не поверил ему. Он хотел сказать, что наука умрет только вместе с интерпретаторами, потому что интерпретация и есть наука. Чтобы понять явление природы, недостаточно математического или какого-либо другого моделирования. Можно знать сколько угодно много о деревьях, но леса не увидеть... Но промолчал, потому что взгляды маститых ученых он не считал обязательной догмой уже тогда.

Серафим почувствовал перед собой какую-то преграду, он поднял глаза и увидел вчерашнего посредника. Надо думать, тот желал продолжить разговор. Что-то в нем изменилось со вчерашнего дня, впрочем, наглости не убавилось. Ах, вот что! Руки у него были обмотаны какими-то ремнями. Наверное, собрался бить. Развелось профессионалов, по улице спокойно не пройдешь.

- Ну что, надумал? - без предисловий спросил парень.

- О чем это ты?

- Сейчас я тебе напомню.

Он крепко схватил Серафима за руку и потащил в парадную. Неожиданно лицо его перекосило. Он отпустил руку и застыл на миг, а потом опрометью бросился к машине. Судя по раздававшимся звукам, у него заболел живот.

"В интересное положение я попал", - думал Серафим, не в силах бороться с приступом смеха, - "меня поджидают захватывающие перспективы: или пуля, или сумасшедший дом".

Чушь какая-то! Сколько раз можно повторять, что занимающиеся политикой - пропащие люди. Допустимо ли тратить свою жизнь на борьбу за групповые интересы? И при этом всерьез утверждать, что смысла жизни не существует. Впрочем, одинокие тоже умирают, если позволяют распоряжаться своей судьбой кому попало.

Серафим подбросил монетку, и она осталась висеть в воздухе, совершая плавные эволюции, словно попала в состояние невесомости. Он слегка удивился, и почему-то посмотрел на свою левую руку, которую вчера поранил, открывая банку с морскими водорослями. Шрама не было. Чудеса.

Утром он зашел в режимный отдел, чтобы узнать, есть ли у него еще время.

Машинистка Лидочка была близка к истерике. Она суматошно помешивала ложечкой в своей чашке, выбивая бесконечное: соль, соль, соль...

- Петр Петрович заболел. У него аппендицит. Ночью увезли в больницу.

- Не волнуйтесь. Это же не страшно.

- Конечно, не страшно, но как я здесь одна справлюсь... Вот вам уже что-то надо...

- Мне ничего не надо, - сказал Серафим и направился к двери.

- Постойте, Серафим, - вдруг закричала Лидочка. - Петр Петрович вчера говорил о вас что-то плохое. Недоброжелательное. Мне показалось, что вас будут проверять. По полной программе. Приберите на всякий случай свой стол.

- Я знаю, Лидочка, спасибо.

Уйти надо было молча, даже прощаться не следовало. Серафим проскользнул мимо удивленного вахтера и пошел вдоль набережной, с удовольствием подставляя лицо свежему ветру с Невы.

Дома он обнаружил в почтовом ящике письмо от Лены. Она радостно сообщала, что отдыхает хорошо, и здоровье у нее хорошее.

"Она будет рада, когда узнает о том, что у меня все получилось", - с удовлетворением решил Серафим.

Он вытащил из кучи на столе папку с рукописью специальной теории проекций, засунул в нее листок с инструкцией по эмоциональной подготовке и написал сверху: "Алексею Петрову". Скорее всего, ему это пригодится. Кажется, он будет следующим.

"А ведь я не похож на одинокого", - подумал Серафим, чем удивил себя несказанно.

Признаться, было приятно считать себя беззащитным и одиноким и говорить, что это злые дяди не дают мне работать, обижают меня и даже хотят убить. А вот теперь я знаю, что они ничего не могут мне сделать. Мое намерение поддержала Вселенная. И его исполнение зависит от меня самого. Не испугаюсь ли я? Нет, конечно, я не одинок больше. Я знаю, что такое счастье. Я знаю, что такое беда. Я знаю, для чего живу. Я знаю, зачем нужно есть степную колбасу. Я знаю, что такое нуль-т. Я больше не частичка Вселенной.

Серафим взял в руки приборчик, который должен был стать нуль-т и засмеялся. А что, и такой сгодится. Он нажал первую попавшуюся кнопку и громко сказал:

- Хочу на Луну.

Сомову рассказ понравился, но он решил сначала выслушать отзывы друзей.

- Хороший рассказ, - сказала Нина. - Психология людей, которые попадают в Деревню, передана точно. Кое-что я узнала только сейчас.

- Например? - спросил Сомов.

- Одиночество - вот что объединяет людей, попавших в псевдопространство Деревни.

- Необязательно быть одиноким, чтобы попасть в Деревню.

- Может быть, и так. Но это признак, который встречается у обитателей Деревни слишком часто, чтобы его можно было отбросить, - улыбнулась Нина.

"Высокоинтеллектуальная, но не продвигающая нас к цели болтовня" - произнес Камень.

- Почему? - удивился Сомов.

"Рассказ не помог отыскать Хозяина".

- А если прочитать еще раз?

"Там сказано: "Мое намерение поддержала Вселенная". А потом: "Я больше не частичка Вселенной". Нас упоминание о Вселенной устроить не может".

- Почему? - удивился Сомов.

"Дело в том, что мы не знаем, что такое Вселенная. И тем более, не можем сказать, совпадает ли это понятие для Земли и Деревни".

- Нет, - сказала Нина. - Это разные физические системы.

"Предположим, что Хозяин - Вселенная, - продолжал Камень. - Но мы догадались, что в несовпадающих системах восприятия называем Вселенной разные объекты. Это означает, что и реакции разных "Вселенных" на события в любых отдельных мирах будет отличаться. Хозяину такое поведение непозволительно. Как к нему ни относись, но некоего подобия единых правил он придерживается. Выстраивает мир, где есть место для всех".

- Прочитаем следующий рассказ? - спросил Сомов.

"Нет. Надо обдумать это странное человеческое состояние - одиночество", - произнес Камень. - "Понять его я пока не могу. Наверняка, упускаю что-то важное и очевидное, лежащее на поверхности. У нас, камней, подобное безобразие невозможно".

- А мы куда? - спросил Сомов.

- Пойдем, покатаемся на лодке.

Парковая аллея возле лучного стадиона резко свернула налево, и они вышли небольшому пруду.

На лодочной станции кроме них никого не было.

- Ты умеешь грести? - спросила Нина.

- Нет, - признался Сомов.

- Ничего, научишься.

Сомов попробовал, и у него, вроде бы, получилось. Лодка отправилась в свое путешествие, только медленно. От непривычной работы мускулы рук напряглись, это было приятно.

- Расскажи, как ты написал свою первую книгу? - попросила Нина.

- Честно говоря, это не стало вдохновляющим приключением, - сказал Сомов.

Он попытался добавить несколько веселых эпизодов, чтобы история не казалась такой печальной, но не преуспел. Наверное, потому, что ничего забавного припомнить не смог. Первая книга - тяжелый этап, который обязан пройти каждый начинающий писатель. Ему нравилось иногда вспоминать о том юношеском энтузиазме, с которым он взялся за дело. Но он тогда еще ничего не умел. Кончилось тем, что он переписал свои шестнадцать рассказов в толстую тетрадь. И подарил свой сборник девушке, о которой точно знал, что никогда ее больше не увидит.

- Ты жалеешь о своем решении? - с сочувствием спросила Нина, выслушав его короткий рассказ.

- Нет. Некоторые сжигают свои ранние работы, но я бы так не смог. Жалко.

- Никогда не слышала о таком способе расправиться со своими первыми текстами. Но мне твой поступок понравился.

- Только не говори, что сможешь достать эти рассказы из небытия и прочитать их.

- Только, если ты захочешь.

- Не хочу.

- Значит, не буду искать.

- Спасибо.

Они замолчали. Лодка уже отплыла от берега метров на пять.

- Сейчас твоя очередь, - сказал Сомов. - Расскажи о своем втором писателе.

- О, это приятное воспоминание. Иван Хримов - очень талантливый молодой человек. Он написал книгу "Не все люди - люди". Читал?

- Нет. Странное название. Бичевал социальные язвы? Взывал к человечности?

- Нет-нет. Скорее, наоборот. Однажды Хримов узнал, что не является человеком в точном значении этого слова. Его ДНК содержала избыточное количество генетического материала неандертальцев. Таких людей оказалось достаточно много. Их назвали "энэнами", то есть, напоминающими неандертальцев. Представь, молодой писатель неожиданно обнаруживает, что, оказывается, в центре борьбы за выживание конкурирующих видов разумных существ на Земле. Он почему-то решил, что энэн не может писать книги для людей. Для него это стало если не катастрофой, то большой психологической травмой. Без моей помощи он бы не выпутался из ситуации, в которую себя загнал.

- Он влюбился в тебя?

- Не знаю. Мы с ним общались по электронной почте. Он писал мне интересные письма о фантастике. Потом собрал их в одну книгу и опубликовал. "Формальные письма к Нине". Не читал?

- Обязательно прочитаю.

- Я рада, что мне удалось вернуть ему уверенность. Он хороший писатель. От писателя требуется - фиксировать состояние доступной ему части общества. А от фантаста - описывать мир будущего, в котором он бы хотел жить. Как только Иван Хримов это понял и согласился с этим, моя работа закончилась. Он, если можно так сказать, вылечился и стал выпускать одну книгу за другой.

"Интересно живут помощники писателей", - подумал Сомов, пытаясь подвести лодку к причалу. - "Пройдет некоторое время, и Нина будет новым своим клиентам рассказывать о странном сочинителе, который был вынужден писать книги для пяти читателей. Только ничего интересного обо мне не вспомнит. Я - очень скучный человек. Впрочем, у меня еще есть время исправиться".

- Пора на семинар, - сказал Сомов.

- Сегодня пропустим. Если кто-нибудь придет, Камень нас позовет. Подумаем об одиночестве. А завтра я приду выпить кофе, и мы прочитаем еще один рассказе.

- А я хотел с Камнем поспорить. Он сказал, что рассказ об одиночестве ничем нам не помог, но он ошибся. Я кое-что понял. Если пропустить промежуточные рассуждения, то получается, что в Деревню попадают одинокие люди. А это означает, что для того, чтобы выбраться домой, нам нужно перестать быть одинокими. Петров правильно поступил, что нашел свою Маргариту. А я, например, не хочу с тобой расставаться. Мне нравится, что ты приходишь по утрам за чашкой кофе, без тебя мне некомфортно.

Нина посмотрела на него и улыбнулась:

- Влюбился, что ли?

- А если и так? Что тут такого? В мои годы пора жениться на красивой, умной и любимой женщине.

- А почему ты раньше не женился? Не сомневаюсь, что у тебя было много подруг.

- Сама говоришь, что писатели - эгоисты. Если я женюсь, то только на женщине, которая никогда меня не бросит, и которую никогда не брошу я. Как бы это сказать проще - хотелось, чтобы нас хватило на всю оставшуюся счастливую жизнь. Как у Петрова и Маргариты.

- Ух ты! - сказала Нина.

- Если я правильно понял, ты не сказала: "нет".

- Подожди.

- Ты будешь думать?

- Подожди. Помнишь, ты обещал написать рассказ обо мне?

- Никогда не забываешь о работе.

- Если я сообщу свое решение, написать рассказ тебе не удастся. А это нехорошо.

- Завтра рассказ будет готов.

- Вот завтра и поговорим.

Дома Сомов дописал рассказ, отредактировал его и заказал самый лучший букет, который можно было достать в Деревне. Наверное, следовало получить цветы утром, но он вспомнил, что в Деревне эффект старения не действует, так что на свежести цветов лишняя ночь отразиться не могла. А ему было приятно на них смотреть.

Утром, до прихода Нины, Сомов перечитал рассказ. Хорошо получился. Но было интересно, как она воспримет его фантастический подтекст? Будет очень смешно, если Нина признается, что все так и было. Вероятность такого события меньше десятой процента, но не нулевая. Сомов улыбнулся. Он любил порассуждать о разнице между правдой факта и художественной правдой вымысла. Иногда для того, чтобы читатели поверили, приходится искажать действительность самым наглым образом. Детали в тексте могут быть самыми безумными, а вот душевные терзания и психологические проблемы все равно себя проявят. Сомов считал, что ему удалось уловить важные психологические особенности в поведении своей героини. По крайней мере, ему в это хотелось верить. Такую женщину он мог бы полюбить.

Университетский городок на Сан-Лоренцо появился в конце XXII века. Довольно скоро стало ясно, что организаторы просчитались, их денежки плакали. Попытка заставить студентов штудировать науки на фешенебельных пляжах одного из лучших курортов мира с треском провалилась. Соблазны, подстерегающие обитателей острова на каждом шагу, весьма печальным образом сказались на посещаемости лекций. Впрочем, преподавателей это не трогало. И, как результат, дипломы университета Сан-Лоренцо имели крайне низкий рейтинг. Выпускники, правда, узнавали об этом только после безуспешных попыток найти высокооплачиваемую работу.

Нельзя сказать, что попечительский совет не пытался улучшить положение. Появился проект своеобразной реорганизации - часть принадлежавших университету зданий решили передать под новый игорный центр. Но предполагаемые затраты на ремонт и реконструкцию оказались так велики, что и дураку было понятно - развлекательный комплекс дешевле построить заново.

Университет умирал, спасительное решение было найдено только в 2225 году. Новый президент Соединенных Штатов Америки признался, что любит перед сном почитать какой-нибудь длинный роман. Любители бумажных книг немедленно поймали его на слове и стали канючить: "Спасите литературу, спасите литературу..." Тут- то и пригодился университет Сан-Лоренцо. Госдепартамент выделил небольшие, но вполне достаточные средства для создания там Центра истории литературы, здраво рассудив, что подобными делами следует заниматься именно в таком, приятном для глаз и тела месте.

Солнце. Яркое, яркое. Небо. Голубое, голубое. Песок. Белый, белый. Море. Синее, синее. Мороженое. Холодное, холодное... А любовь? Всепобеждающая. Далекая от доводов разума. Сотрясающая основы. Не спрашивающая согласия и разрешения. Беспощадная. Обезоруживающая. По крайней мере, такой вывод напрашивается сам собой, если изо дня в день листаешь страницы сохранившейся массовой литературы ХХ века. Трудно сказать, хорошо ли это. Но нельзя исключать, что подобные сильные чувства способны сделать некоторых людей по-настоящему счастливыми.

Впрочем, ясно, что не всех. Нина Вернон - заведующая отделом неприключенческой литературы - была неприятно озабочена внезапно возникшими личными проблемами. Казавшаяся такой непрочной и необязательной любовная связь со смазливым парнем, каких на пляже сотни, грозила перерасти во что-то большее. Однажды утром Нина поняла, что Леон - так звали ее знакомого - относится к их знакомству с излишней серьезностью. Более того, недвусмысленно заявил, что готовит брачный контракт. Превращаться ни с того ни с сего в собственность приятного, но малознакомого парня Нина посчитала недопустимой легкомысленностью. Она попыталась образумить чрезмерно пылкого влюбленного, но Леон, совсем некстати, проявил ослиное упрямство и нежелание прислушиваться к голосу рассудка. Переубедить его не удавалось.

Нина вынуждена была навести справки о своем ухажере. Результаты расследования неприятно поразили ее. Несмотря на возраст (ему едва перевалило за тридцать), Леон оказался человеком солидным, успевшим завоевать прочное место в жизни, он заведовал поставкой прохладительных напитков и мороженого в пятнадцати секторах знаменитого центрального пляжа острова. И, что еще хуже, он принадлежал к одной из известнейших и богатейших семей Сан-Лоренцо - Карпето. Доброхоты рассказали, что Леону срочно, в ближайшие месяцы, надо было обзавестись женой, поскольку от этого зависела его дальнейшая карьера.

Нине не удалось, впрочем, установить самое главное: почему Леон остановил свой выбор на скромной сотруднице Центра истории литературы. Создавалось впечатление, что Леон и сам не знает - почему. Внезапный приступ любовной лихорадки Нина отмела сразу. Она слышала о том, что в последнее время на острове отмечено несколько подобных случаев. Но ни один из них, естественно, не был связан с заключением династического брака. А перед Леоном, насколько она поняла, стояла именно такая задача. Почему же, почему? Эта загадка странным образом расположила Нину к Леону. Он ее зацепил. Но связывать свою судьбу с парнем только на том основании, что тот способен на непонятные поступки, было бы неоправданно экстравагантно. Да и страшновато. Семья Карпето могла отнестись к приступу любовной лихорадки своего молодого представителя без понимания. А вдруг они вздумают вылечить болезнь хирургическим путем! Любому на острове известно, что Карпето человека убить, что таракана раздавить. Кто им помешает? Нет, Нине лишние проблемы были ни к чему.

Свое рабочее место в Институте Нина Вернон устроила согласно представлениям, почерпнутым из скрупулезного изучения литературных источников далекого ХХ века. Широкий полированный стол из темной фанеры, почему-то называемый "письменным", настольная лампа со смешным зеленым абажуром, замысловатая подставка для книг, простенький компьютер, оснащенный устройством для чтения старинных дисков, громоздкий монитор.

Мать, время от времени посещавшая Институт по делам, каждый раз давала волю своему необузданному темпераменту, не стесняясь употреблять самые грязные ругательства, характеризуя убогость интерьера кабинета дочери. Нина привычно напоминала, что занимается изучением старинных книг, а не туристическим бизнесом. Вот где без новейших информационных технологий не обойтись. Мать презрительно улыбалась.

Вот и на это раз у мамочки было такое выражение лица, что Нина немедленно почувствовала себя туповатой дурнушкой.

- Я не вовремя?

Нину подмывало сказать правду - нельзя отрицать очевидное. Впрочем, требовательный голос матери вернул Нину к действительности. После бесплодных раздумий о действии далекой от доводов разума и сотрясающей основы миропорядка любви, слова матери прозвучали отрезвляюще.

- Согласна, ангелы среди современных мужчин встречаются крайне редко. А может, таковые и вовсе перевелись, в последнее время я их не тестировала, однако должна напомнить: через три месяца тебе исполнится тридцать лет. У тебя осталось всего лишь три месяца, чтобы заключить брак. От положенных мне по закону денег я отказываться не намерена. Даже из любви к своей дочурке.

- Я помню, мама.

- Я поомнюю, маама! Разве эти слова хотела я услышать за три месяца до твоего тридцатилетия?

- Я успею, мама.

- Сколько раз я говорила - не смей называть меня мамой. Я - Диана. Неужели это так трудно запомнить?

- Я помню. Диана.

- Прекрасно. Не сочти, что я лезу не в свое дело, но я тебе не чужая. Хотелось бы верить, что ты заключишь выгодный брак. Вспомни наставления Дианы. Никогда не упускай возможности подзаработать, и твой кишечник не подведет тебя.

- Я всего лишь скромная заведующая отделом неприключенческой литературы. Выгодный брак не для меня.

- Да, твои дружки так себе приобретение, но даже с них можно получить шерсти клок. Если подойти к делу с умом.

- Послушай ма... Диана. Я делаю все, что могу.

- Ерунда. Ты никогда не умела приманивать деньги и не собираешься этому учиться. Меня это возмущает. Когда ты, наконец, повзрослеешь? К сожалению, я уделяла слишком мало внимания твоему воспитанию, хотя теорию знаю: аскетизм, правильное питание и здоровый эгоизм обязательно сделали бы из тебя настоящего человека.

Все одно к одному. Ясно было, что мать от своих денег не откажется. Пятьдесят лет назад в Конституции Сан-Лоренцо появилась уникальная поправка, гарантирующая матерям-островитянкам, чьи дочери выходят замуж до тридцатилетнего возраста, получение единовременной премии в размере 5000 долларов. Деньги в специальный фонд внесли местные олигархи, озабоченные падением нравов в среде образованной молодежи. С той поры получение премии превратилось на острове в популярный вид спорта.

Диана (мать) на многое смотрела сквозь пальцы, особенно, если события и поступки близких людей не ставили под угрозу ее интересы. Но перспектива потерять законные 5000 долларов из-за нерасторопности и глупости дочери была противна ее кипучей натуре. Причуды дочери заставляли ее действовать решительно. Нина понимала, что Диана (мать) добьется своего при любом раскладе, однако перспектива получить в мужья Леона не радовала.

Был, впрочем, на примете еще один вздыхатель, но думать о нем, как о будущем муже, было, по крайней мере, странно. Заводить шашни с непосредственным начальником всегда гадко. Особенно, если он официально признан гением. Юлиан Мартинес - стоило произнести это имя, и в Институте немедленно наступала почтительная тишина. Ого-го, слава об этом человеке распространилась по всему белому свету. Неподражаемый маэстро, звезда литературоведения, человек, сумевший сколотить неплохой капитал, читая вслух популярные книжки президенту Соединенных Штатов. Что тут еще добавить! Однажды его требовательный оценивающий взгляд случайно упал на скромную подчиненную, неизвестно, что его зацепило, но Мартинес нашел Нину весьма привлекательной. Чудеса, да и только. Жаль, что ответного чувства не возникло, Мартинес всегда казался Нине скучным и примитивным существом. Наверное, все дело было в том, что Нина слишком много читала старинных книжек. Сформировавшийся в ее мозгу образ "настоящего мужчины" был выдуман и противоречив. Собственно, Нина прекрасно знала, что даже в ХХ веке многие из покоривших ее воображение героев считались не слишком удачной придумкой, никому не приходило в голову искать их в реальной жизни. И все же Нина ничего не могла с собой поделать, литературные герои казались ей намного привлекательнее потенциальных женихов.

А вот Юлиан Мартинес ни на минуту не сомневался в своей исключительности. Во-первых, он не видел себе равных в толковании старинных книг, ему казалось, что с некоторых пор только он один на всей планете способен пробиться в дебри сокровенного смысла, заложенного в тексты ХХ века, а во-вторых, он считал себя чертовски привлекательным сексуально. Мартинес был абсолютно уверен, что нормальное поведение любой здоровой особи женского пола в его присутствии есть тихое страстное повизгивание. В подобном поведении он видел торжество природной сущности над здравым смыслом и неуместной расчетливостью. Любая встретившая его исключительный мужской экземпляр женщина не имела права поступать иначе. Любимым афоризмом Мартинеса было следующее утверждение: "Инстинкт всегда побьет рассудок".

О чем можно было говорить с таким человеком, Нина не знала. Во всяком случае, не о женитьбе и не о литературе. Если признаться, она не хотела бы говорить с ним вообще. Во всем виновата была странная манера Мартинеса общаться с сотрудниками. Он любил говорить размеренно и мягко. Голоса без нужды не повышал, с интонациями не работал, справедливо полагая, что вкрадчивый, невыразительный голос - лучшее средство доносить до подчиненных приказы и распоряжения. Такой подход неоднократно оправдывал себя. Авторитет Мартинеса в Институте был непререкаем. Нину от нравоучений Мартинеса, как правило, тошнило. Ей казалось, что все дело в невыносимой тональности звуков, вылетающих из глотки начальника. Жаль, что он так и не научился изъясняться по-человечески. Этот недостаток не позволял всерьез рассматривать мистера Мартинеса в качестве будущего мужа.

Диана (мать) направилась к выходу, плавно покачивая бедрами. Она гордилась своей походкой, умением будоражить головы мужчин таким пустяком, как собственное перемещение из точки А в точку Б. Папашка однажды рассказал, что Диана (мать) выложила репетитору целую тысячу долларов за согласие открыть секрет этой фишки.

- Учись, пока я жива! - сказала Диана (мать) на прощание.

- Добиваться успеха с помощью собственных бедер? Этому, что ли? - не выдержала Нина.

- Жаль, что моя дочь выросла такой дурой! - парировала Диана (мать) и от души хлопнула дверью, выпуская, таким образом, по совету психоаналитика накопившееся раздражение.

Теперь о выборе мужа можно было на время забыть, по крайней мере, до следующего визита Дианы (матери). Нина попыталась успокоиться, пора было приниматься за работу. Нина схватила первую попавшуюся книгу и раскрыла ее наугад. В эпоху широкого распространения бумажных книг это был модный способ гадания. Нине нравилось получать вместо жизненных поучений случайные литературные цитаты. Иногда выходило смешно. Никто еще не придумал лучшего способа бороться с дурными мыслями. Впрочем, на этот раз развлечения не получилось, книга, словно подслушав разговор с Дианой (матерью), некстати преподнесла еще один практический совет из числа тех, которыми нельзя воспользоваться.

"Ньют высказал неглупое предположение:

- Мне кажется, что все любовные радости гораздо больше, чем полагают, связаны с радостной мыслью, что продолжаешь род человеческий".

- Приехали! - вырвалось у Нины.

Может быть, Диана (мать) права, и книги ничего кроме вреда людям не приносят? Нина стала припоминать функции, приписываемые литературе: каталог человеческих чувств, сокровищница человеческих мыслей, мощный мозговой стимулятор, учебник жизни, оригинальное развлечение, безопасный способ встряски организма (стимуляция гормонов, выделение адреналина и бесконтактное сексуальное возбуждение). Впрочем, Нине и самой часто казалось, что все эти тома написаны только для того, чтобы посеять в душах людей беспокойство и сомнения. Нет, это надо же, сводить секс к функции деторождения! Самое ужасное, что с некоторых пор она не могла относиться к сексу иначе. По крайней мере, когда речь заходила о создании семьи.

А вот представление о продуцировании в человеческих душах сомнений и беспокойства, как важной функции литературы, следовало запомнить. Это очень хорошо подмечено. Если удастся доказать это положение, а сделать это совсем нетрудно, можно будет смело считать, что научная степень в кармане. Отличная тема для диссертации.

- Кто приехал и куда? - спросил невесть откуда появившийся Юлиан Мартинес.

Умение этого человека возникать ниоткуда и потом так же внезапно исчезать раздражало Нину не меньше его гадкого голоса.

- Я употребила это слово в качестве восклицания, выражающего крайнюю степень удивления. Обычно в таких случаях принято использовать матерное выражение. Подходит, в принципе, любое.

- Могу ли я быть уверен, что вы не использовали слово "приехали" в качестве матерного выражения?

- Вне всяких сомнений, конечно, я не заменяла матерное выражение, я удивилась.

- Означает ли это, что речь не шла о вашем любовнике?

- Нет.

- Это хорошо, завтра у нас трудный день. Нас собираются допрашивать ребята из ведущих рекламных компаний.

- Я помню.

- Так что на отгул не рассчитывайте. Давно мне так сильно не хотелось быть полезным. Реальная возможность коммерческого успеха обычно действует на меня возбуждающе, но на этот раз я побил все рекорды нетерпения.

Нина вспомнила, как удачно у нее прошло первое гадание, и решила повторить. Использовать следовало ту же книгу. Она прочитала попавшуюся на глаза цитату и чуть не поперхнулась от внезапного приступа смеха. Вот уж в точку, так в точку!

"Берегитесь человека, который упорно трудится, чтобы получить знания, а получив их, обнаруживает, что не стал ничуть умнее, - пишет Боконон. - он начинает смертельно ненавидеть тех людей, которые так же невежественны, как он, но никакого труда к этому не приложили".

Нина поспешно закрыла глаза, досчитала до десяти, ей не хотелось, чтобы Мартинес догадался, что она смеется над ним. Прислушалась, после чего открыла левый глаз. Наверное, поспешила, Мартинес, взвинченный странным, с его точки зрения, поведением Нины, навис над ней, как коршун над беззащитным цыпленком. Не приходилось сомневаться, что он без труда разорвет ее на части, если это взбредет ему в голову.

- Что вы читаете сегодня, Нина? - спросил он, как всегда, бесстрастно.

- Книга середины ХХ века, на обложке значится в качестве автора Курт Воннегут. Считается, что этим псевдонимом пользовался Килгор Траут, когда рассчитывал на коммерческий успех своих текстов. Мне поручено установить, так ли это. Заказ поступил из Нью-Йорка.

- Да. Я помню эту историю. Дело темное. Я считаю, что этот Килгор Траут был очень неприятный парень. Один из моих учеников уже пытался написать диссертацию, посвященную творчеству этого человека. Жаль, что он свихнулся прежде, чем закончил свою работу. Последний абзац был настолько дик, что я запомнил его на всю жизнь. Никогда не встречал ничего более странного. Хотите, я воспроизведу его по памяти?

- Пожалуйста.

"Мы с Килгором Траутом одного мнения насчет реалистических романов, для которых выискивают подробности, словно ищутся в голове. В романе Траута под названием "Хранилище памяти всей Пангалактики" герой летит в космолете длиной в двести и диаметром в шестьдесят две мили. В дорогу он взял реалистический роман из районной космолетной библиотеки, прочел страниц шестьдесят и вернул обратно. Библиотекарша спросила его, почему ему не понравился этот роман, и он ответил: "Да я про людей уже и так все знаю".

- Хорошая тема для диссертации, - сказала Нина и тотчас пожалела об этом, очевидно, что Мартинес придерживался прямо противоположного мнения. И спорить не собирался.

- Весьма опасная для душевного равновесия тема, - сказал он. - Напоминаю, мой ученик свихнулся, пытаясь разобраться в этой бессмыслице.

- Мне не приходилось читать книг Килгора Траута. Много слышала о них, читала критические статьи в журналах, но самих текстов никогда не видела.

- Не исключено, что они бесповоротно исчезли. Кстати, эта странность и сделала Килгора Траута классиком. Согласитесь, что очень трудно находить недостатки и слабости в произведениях, текст которых не сохранился.

- Я никогда прежде не интересовалась Килгором Траутом.

- Да. Я знаю. Вас всегда увлекал другой Килгор - Хеминг.

- Вы правы. Хеминг великолепный писатель.

- Не нужно преувеличивать. Он вполне мог бы стать первым номером, лучшим в профессии, да только силенок не хватило.

Нина с трудом сдержалась, больше всего на свете ей хотелось влепить Мартинесу звонкую пощечину. Да так, чтобы его самоуверенность и презрительная улыбка сползли на пол и были растоптаны ее туфлей. Его поведение было оскорбительным и глупым. Впрочем, Килгор Хеминг не нуждался в защите. Если бы она могла рассказать о своих личных встречах с этим великим писателем... Но за путешествия во времени положена смертная казнь. Вот и приходится помалкивать и благодарить Бога за то, что в свое время ее авантюра прошла удачно и осталась нераскрытой.

- В защиту Хеминга я могу сказать одно: "Творчество душевнобольных кошек". Обязательно прочитайте. Одного этого произведения достаточно, чтобы относиться к нему с почтением.

- Ага, - Мартинес скривился в презрительной ухмылке. - Что ж, если бы Хеминг сумел закончить свой труд, ему и в самом деле не было бы равных. Но "Кошки" остались всего лишь нереализованным замыслом. Я просматривал черновики. Признаю, что отдельные главы выглядят очень и очень неплохо. Но это всего лишь черновики. Не более того. Готового произведения под названием "Творчество душевнобольных кошек" не существует. Есть блестящие фрагменты. Но из фрагментов шубу не сошьешь! Иногда мне и самому неприятно, что Хеминг так опростоволосился.

В первый момент Нина не поверила Мартинесу. Его утверждение показалось ей бессмысленным. Как это не существует? Нина собственными глазами видела, как был увлечен Килгор работой над романом. Помешать ему могло только что-то чудовищное. Ей стало страшно.

- Вам, Нина, следует сменить приоритеты, попытаться работать с писателями, носящими, например, имя Николай, раз уж с Килгорами не выходит.

- Я подумаю.

- Не обижайтесь. Литература иногда мне напоминает трассу "Формулы-1". - На лице Мартинеса появились едва заметные розоватые пятнышки, что случалось каждый раз, когда он начинал разглагольствовать о вещах, в которых чувствовал себя непревзойденным знатоком. - Это жестокий и беспощадный спорт. Напор, порыв, скорость. Человек, занимающий второе место, не интересен. И писатель обязан быть лучшим. Тиражи, гонорары, литературные премии и государственные награды, широкое общественное признание - вот самые надежные оценки писательского труда. Вы не согласны?

- Нет.

На устах Мартинеса проступило жалкое подобие ухмылки.

- Какая же вы еще девочка! Упрямая, взбалмошная, порывистая, необъезженная. Эти милые пороки делают вас весьма привлекательной особой. Представляю, как хороши вы, должно быть, в постели. Мне не терпится познакомиться с вами ближе. В ближайшую среду я свободен. Мы могли бы вместе поужинать. Итак, решено, в среду.

Нина не успела возмутиться, Мартинес исчез так же внезапно, как и появился. Мерзкий жук-паук.

Утром Нина пришла раньше обычного, увидела букет и улыбнулась:

- Это мне?

- Да.

- Красивый.

- Я старался.

- Написал? - спросила она.

- Не сомневайся. Может быть, кофе, а потом прочитаешь?

- Ну уж нет!

Она взяла тетрадь и принялась читать. Ей было интересно! Сомов отметил, что Нина три раза улыбнулась и два раза нахмурилась - отличный результат.

Нина закончила чтение и громко, громче, чем обычно сказала:

- Мне дадут сегодня кофе?

- Обязательно.

Сомову хотелось узнать мнение Нины, но он решил до поры до времени промолчать. Захочет - скажет сама. Пока все было в порядке, если бы текст не понравился Нине, она бы молча ушла. Навсегда.

- Хорошее начало нового романа, - сказала она, улыбнувшись. - Хочется прочитать продолжение.

- Это вряд ли, - ответил Сомов.

- Почему?

- Сейчас правда жизни интересует меня больше, чем правда литературного вымысла.

- Что это значит?

- Сейчас наш роман с тобой для меня важнее любого самого замечательного текста. Наши чувства. Станут ли они любовью, о которой потом напишут в книгах? Хотелось бы верить.

- Мы слишком мало знакомы.

- Ты прочитала текст, который я написал о тебе, и захотела узнать, что будет дальше. Это мне понравилось.

- И что будет дальше?

- Этот роман мы будем писать вместе. Пока я знаю одно - я хочу быть с тобой.

- Похоже на любовный роман двадцатого века.

- Да. И что такого? Подумаешь? Главное, что сюжет мы придумаем вместе. Не забывай, что мы - в Деревне. И выбраться сможем, только перестав быть одинокими.

- Хороший текст, но все было совсем не так, - сказала Нина.

- Догадываюсь. Но знаю и другое - ты искала своего близкого человека. И вот мы встретились. Попрошу рассмотреть мою кандидатуру.

- Я пью с тобой кофе. Пока этого достаточно.

- А вот и нет. Мне не нравится ждать тебя по утрам. Придешь - не придешь. Так себе развлечение. Мне будет спокойнее, если ты постоянно будешь рядом.

- Замуж зовешь?

- Да.

- Ты думаешь, я выйду за первого встречного?

- Не за первого, а за четвертого. За четвертого встречного - звучит основательнее.

- Я подумаю.

- Обязательно подумай. Но сначала расскажи мне о своем третьем писателе.

- Это забавная фантастическая история. Два ученых, удивительные, кавычки открываются, придурки, кавычки закрываются, решили провести опасный эксперимент с ложной памятью. В свою придуманную псевдовселенную они попали, а выйти не смогли. И попали во внутреннее заключение. Один из них, Зимин, - талантливый писатель. Потерять его было обидно. Его обязательно нужно было спасти. А это моя работа.

- Удалось?

- Естественно.

- И больше ты его не видела?

- Нет. Книгу его "Внутреннее заключение" прочитала. Хорошо, что я его вытащила из психологической ямы. Спасла талантливого человека.

- И меня спасешь?

- А ты не думал, что твоя помощь нужна мне?

- Можешь на меня рассчитывать.

"Ребята, нам работать пора. Потом поворкуете", - вмешался Камень.

На семинар так никто и не пришел.

"Читайте последний рассказ, больше никого ждать не будем", - сказал Камень.

Впервые за долгие месяцы путешествие по интернету не приносило Владимиру Анатольевичу никакой радости. И не удивительно. Можно ли рассчитывать получить удовольствие от созерцания раскрепощенного сознания увлеченных людей, если в голове с раздражающим бесстыдством застряла мысль об ужасном происшествии, явно создающем опасность для спокойствия семьи? Этакий получился гвоздь в ботинке - о чем ни подумаешь, вспомнишь обязательно о нем.

Владимир Анатольевич почесал за левым ухом и исподлобья посмотрел на сына. Алеша что-то рисовал, надо полагать, ему и в голову не приходило, что своим поведением он заставляет папу отбросить привычные представления об окружающем мире и совершать непонятные еще поступки. И даже не поведением, а, как бы это сказать, поступком, нет... умением, так, наверное, правильнее.

- Иди-ка сюда, сынок, - мягко сказал Владимир Анатольевич. - Расскажи свою историю еще раз.

Вопрос был принципиальный, может быть, самый важный, за все тридцать шесть лет, прожитых Владимиром Анатольевичем на свете. В возможность заказать себе сновидение по вкусу он уже поверил, прочитав статью на сайте фантастического журнала "Альтист", теперь надо было узнать, как конкретно это проделывает Алеша и где научился этому действию.

- Мне, папа, сон приснился.

- Это ясно. Но какой?

- Страшный.

- И это понятно. Ты подробнее, подробнее.

- Мне вчера очень захотелось попасть на планету Привидение-5. Там бывает очень интересно! И когда я засыпал, то сказал себе: "Очень хочу попасть на Привидение-5".

- Ну и?

- Попал. Сначала было весело, я там гулял, смотрел на красивые цветы, на уток в речке, а потом стало грустно, потому что никаких чудовищ там не было.

- Ну?

- Тогда я сказал: "Хочу попасть в такой параллельный мир, где все так же, как и здесь, только пусть еще будут чудовища". И они появились.

- Кто это тебя научил?

- Ты же сам это рассказывал маме, когда просматривал фантастический сайт. Помнишь?

- Да, да... Что же было дальше?

- Появились чудовища. И как побежали за мной! А одно даже за пятку укусило. Тогда я сказал: "Хочу попасть в такой параллельный мир, где все так же, как и здесь, только нет никаких чудовищ"! Они пропали. Я еще погулял по полянке. А потом ты меня разбудил. Пора было идти в школу.

Владимир Анатольевич задумался. "Черт побери, - пронеслось у него в голове, -почему я все время забываю, что при детях нельзя говорить ничего лишнего. Вот итог"!

Он позвал жену и попытался устроить ей разнос.

- Зачем, спрашивается, ты пристала ко мне с расспросами об ясном сновидении? Мы поговорили. Ля-ля-ля, а он услышал. Полюбуйся теперь на своего сына! Не узнав ничего о мерах безопасности, он болтается по параллельным мирам и пристает к чудовищам.

- Наверное, это не опасно.

- На-вер-ное, - передразнил жену Владимир Анатольевич и, повернувшись к сыну, потребовал:

- А ну-ка, покажи.

Алеша послушно стянул носок, и Владимир Анатольевич уставился на его розоватую пяточку, разглядев там какую-то подозрительную царапину.

- Посмотри, - сказал он жене. - Не опасно? А это что?

- Ты хочешь сказать, что чудовище схватило его за пятку на самом деле? Чушь.

- Я хочу сказать, что ребенку нельзя шататься без дела по параллельным мирам. Одному.

Без всякого интереса поколесив еще немного по интернету, Владимир Анатольевич отправился спать. Умение сына озадачило его. Он понимал, что сновидцы способны управлять своими сновидениями, но то, что подобную прыть проявил его собственный сын - расстроило его, в основном из-за собственного бессилия. Ребенку нужна была надежная защита там, в этих непредсказуемых параллельных мирах. И получить ее он мог только от родного отца. От кого же еще?

"Я должен научиться управлять сновидениями, чтобы быть рядом с сыном", - решил Владимир Анатольевич и заснул.

... Ответчик оказался белым экраном в каменной стене. Древняя гуманоидная раса, которая знала ответы на любые вопросы, создала его, прежде чем исчезнуть.

И вот трое землян стояли перед ним.

Моррану, физику, было что спросить. Расширение Вселенной, силы, которые связывают атомное ядро, новые и сверхновые звезды, образование планет, относительность - и еще тысяча вопросов.

А Лингман был биолог, и он был старик. У него остались два вопроса.

Что такое жизнь?

Что такое смерть?

Владимир о своих заветных вопросах предпочитал помалкивать. Да их у него, честно говоря, и не было. Ему просто хотелось услышать от Ответчика - "не знаю".

Лингман сжал трясущиеся руки. Завершался труд целой жизни: споры, выколачивание денег, долгое изучение древних легенд - и, наконец, настал час.

- Помните, - сказал он, - мы будем ошеломлены. Мы и помыслить не можем, какова истина в действительности.

- Я готов, - сказал Морран, глаза его сияли.

- Со мной у него это не пройдет, - угрюмо буркнул Владимир.

- Скажи нам, Ответчик, - произнес Лингман тоненьким дрожащим голоском. - Что такое жизнь?

У них в головах зазвучал голос:

- Вопрос лишен смысла. Жизнь - только одно из проявлений более общих законов. Вне этих законов она необъяснима.

Тишина.

- Расширяется ли Вселенная? - спросил Морран.

- Термин "расширение" в данном контексте неприменим. В том смысле, в каком вы понимаете Вселенную, это не более чем иллюзия.

- Но хоть что-то мы можем узнать? - спросил Морран.

- Я могу ответить на любой корректный вопрос о природе вещей.

Люди переглянулись.

- Кажется, я понимаю, что он имеет в виду, - печально проговорил Лингман. - Наши главные гипотезы неверны. Все до единой.

- Выходит, что мы не в состоянии даже поставить вопрос? Не верю я в это. Хоть какие-нибудь основы мы должны знать?

Морран повернулся к Ответчику.

- Что такое смерть?

- Это антропоморфизм. Я не могу объяснить.

- Может ли антропоморфизм отражать действительность? - спросил Лингман.

- Все антропоморфизмы подразделяются на ложные и частично истинные в отдельных ситуациях.

Большего они не добились. Морран с Лингманом мучились еще несколько часов, но истина ускользала все дальше.

- Ну что же, теперь моя очередь, - сказал Владимир и встал перед Ответчиком, скрестив руки на груди.

- Ну-ка, дружок, почему наш мир трехмерен?

- Трехмерность мира - антропоморфизм. Это не более чем иллюзия.

- Й-а-я!.. - радостно заорал Владимир. - Вот я тебя и расколол. - Почему в трехмерном мире действуют законы сохранения?

- Законы сохранения вытекают из трехмерности мира. Это не более чем ограниченность проекции.

- Правильно, - сказал Владимир. - Умница.

- Послушайте, Владимир, вы же видите, что все это чудовищный обман. Отрицать законы сохранения - это уж слишком, - угрюмо вставил Морран.

- Не мешайте. Никто их не отрицает. Правильно ли мы поступили, притащившись сюда?

- Это не может рассматриваться, как ваша заслуга. Ваш приход сюда был предопределен.

- Ты, конечно, пятимерный?

- Для вас - да.

- Имеет ли наше существование смысл?

- Естественно, только объяснить его в привычных для вас терминах затруднительно.

- Можем ли мы рассчитывать, что выполним предназначенную для нас работу?

- Никаких запретов нет.

- И мы перестанем быть людьми?

- Вы станете другими, не такими, как сейчас.

- Это страшно?

- Не преодолев страх, нельзя обрести понимание смысла жизни.

- Мешает ли трехмерность нашего мира выполнению смысла жизни?

- Вопрос лишен смысла.

- Значит ли это, что смысл нашей жизни в преодолении трехмерности?

Неожиданно экран стал медленно темнеть. Ужас охватил Владимира. Никакой это был не экран. Это был вход в пещеру? За черным пятном угадывалась бесконечная бездна.

- Проходи. - Это было последнее слово, сказанное Ответчиком.

- Вставай, дорогой!

Владимир Анатольевич открыл глаза. Он находился в своей комнате на Третьей линии Васильевского острова, где ему и полагалось быть согласно заведенному положению вещей.

Жена склонилась над ним и ласково улыбалась. Никаких космических кораблей, никакого космоса...

Космоса? Почему космоса? Владимир Анатольевич удивился. Сон, что ли, был на космическую тему? За завтраком Владимир Анатольевич медленно пережевывал яичницу, без особого раздражения наблюдая за обязательным ежедневным ритуалом "сынок неторопливо собирается в школу". Он попытался вспомнить свой сон. О космосе. Что-то связанное с Шекли, кстати, как и у Алеши. Рассказ называется... Нет, не вспомнил.

Позднее, уже на работе, во время семинара по проблеме компьютерного обучения в средней школе, сон неожиданно стал всплывать из подсознания, словно льдинка, то одним своим краем, то другим.

Рассказ назывался "Задать вопрос", написал его действительно Шекли. Речь в нем шла о некоем Ответчике, который знал ответы на абсолютно все вопросы.

"И я, конечно, оказался самым сообразительным, как это и полагается во сне, - с иронией отметил Владимир Анатольевич. - Жаль, что это произошло только во сне, и кроме меня об этом никто больше не знает".

Впрочем, ничего принципиально сложного в общении с Ответчиком не было. Достаточно было сообразить, что наши факты, установлением которых мы так гордимся, для Вселенной бессмысленны, поскольку то, что мы считаем объективным, для Вселенной чаще всего субъективно, и наоборот, объективное для Вселенной - субъективно для нас. И вопросы, естественно, должны были быть по возможности субъективными. Расширяется ли Вселенная? Для Ответчика этот вопрос лишен смысла. А вот то, что земляне пришли за ответом - факт.

Почему наш мир трехмерен?

Почему в нашем трехмерном мире действуют законы сохранения?

Правильно ли поступили земляне, что притащились к Ответчику?

Действительно ли образование - это получение ответов на заданные вопросы?

Существует ли смысл жизни?

Не в преодолении ли трехмерности он заключается?

Впрочем, я уже задавал эти вопросы во сне и получил на них вполне четкие ответы. Так был ли это сон? Или явь?

Владимир Анатольевич смотрел на черную доску, исписанную формулами, и начал испытывать странное беспокойство.

Что это, что это со мной? - задавал он себе вопрос и вдруг вспомнил жуткий приступ страха, охвативший его после приглашения пройти сквозь экран Ответчика в бездну. Стать новым человеком, пройдя через Ответчик! Вот что ему было предложено!

Формулы на доске стали размываться, и чернота ее стала бездонной, как тогда во сне!

- Проходи! - зазвучал в голове голос.

Владимир Анатольевич приподнялся, не в силах оторвать взгляд от бездны, будто пытался разглядеть там хоть что-нибудь человеческое, привычное, звездочку какую-нибудь или галактику... Но... ничего там не было. Пустота.

"Теперь я смогу в любое время попасть в новый мир. По первому желанию"? - мысленно спросил он.

- Да, - ответил голос.

- Но мне не хотелось бы пока...

- Тебе решать.

- Я здесь еще нужен.

Раздался мерный, лишенный эмоций смех.

- Никто тебя не принуждает. Тебе предоставляется возможность. Вот и все.

Семинар продолжался, но Владимир Анатольевич больше не мог сидеть. Он встал и направился к выходу, не обращая внимания на удивленные взгляды коллег и раздраженное бормотание секретаря. Вот ведь как получилось - хочешь начать новую жизнь, а не выходит, а здесь и не хотел, но изменил, да так, что и подумать страшно. Каково это жить, зная, что в любой момент можешь уйти невесть куда! И знать, что сынок, возможно, в эту дверь ходит, когда хочет, и возвращается. Пока. А ведь это замечательно, как же это ему сразу в голову не пришло - можно выйти, можно и вернуться. И нет в этом ничего страшного. Главное решиться!

"Ох, уж мне эти люди. Для Владимира станет большой неприятностью, когда он узнает, что вернуться назад не сможет" - сказал Камень.

- Никуда он не отправится, не решится, - сказала Нина грустно. - Не тот генотип.

- Он не одинок, - добавил Сомов. - У него есть жена и сын. Семья - якорь, который тормозит переселение в Деревню.

"Это только отговорки, - произнес Камень. - Я посчитал нужным указать на очевидный факт: если бы ему удалось переместиться к нам в гости, в Деревню, невозможность вернуться неприятно удивила бы его. И стала трагедией".

- Считаешь его слабаком?

"Любите вы, человеческие существа, обзываться. И при этом используете слова, смысл которых туманен даже для вас самих. Верно и другое. Все люди верят в лучшее и считают себя важными персонами. Это ваша общая слабость. Крушение надежд для каждого из вас - катастрофа. И вы так страдаете, что со смеху расколешься пополам на три части и покатишься на все четыре стороны".

- Мы не слабаки, - сказал Сомов.

"Давайте поговорим о более интересном - о рассказе. Мне показалось, что вы кое-чего не заметили", - произнес Камень после некоторой паузы, наверное, приступ смеха закончился.

- Он не был одинок. Я уже об этом сказал, - сказал Сомов.

"Мы получили полезную информацию о Хозяине. Этот Ответчик подсказывал им вопросы, которые они должны задавать".

- Как это?

"Своими ответами. Известная манипуляция. А потом, когда доказал свою власть, разрешил им покончить со своей человеческой жизнью".

- Да. Он сказал: "Проходи", - сказала Нина. - И не только в сне, но и наяву.

"Но у него не вышло. Герой рассказа почувствовал подвох. Значит, Хозяин не всесильный".

- Однако ты ему подчиняешься, - напомнил Сомов.

"Я уже говорил, что вы любите обзываться. Но пусть об этом мне скажет Петров. Давайте, отправимся к нему".

Петров прочитал рассказы и собрал всю компанию в 25 кабинете седьмого корпуса. Наверное, надеялся, что хотя бы один фантаст из Деревни все-таки придет на Семинар. Сомов в это не верил. Но попытку оценил. Почему бы и не попробовать?

Карпов уселся за стол. Привычки начальника у него так и не атрофировались. Остальные расположились в креслах первого ряда. Петров рядом с Маргаритой, Сомов рядом с Ниной. Маргарита взяла Петрова за руку. Нина подумала и взяла за руку Сомова.

"Ну что, расселись? Начинайте быстрее, очень хочется узнать, до чего вы додумались".

- Приветствую тебя, Камень, - сказал Петров.

"И я рад видеть всех вас в добром здравии".

Карпов поднялся и сказал:

- Наше собрание открыто. Поскольку я ничего не понимаю в фантастических рассказах, пусть Петров расскажет, что он думает о затее Сомова с семинаром. Удалось ли найти ответы на вопросы, которые позволят нам лучше понять наше положение. Что теперь делать, чтобы выбраться из Деревни? Найдем мы, наконец, Хозяина?

- Ответы очевидны, - ответил Петров. - Рано или поздно мы покинем Деревню мертвых космонавтов. И найдем Хозяина. Для этого достаточно, чтобы он вступил с нами в переговоры. Нам даже не придется его уговаривать. Он нам поможет добровольно.

- Но как этого добиться? - спросил Карпов. - Знает ли он о нашем существовании?

- Конечно, знает, - рассмеялся Петров.

- Но мы для него игрушки, шахматные фигуры, - сказал Сомов.

- Любимые игрушки, заметьте, - добавил Петров. - Мы используем слабости Хозяина, которые стали известны после чтения рассказов.

- Вы считаете, что власть Хозяина распространяется только на одиноких?

- Да.

- Но у вас, Петров, теперь есть Маргарита, а у вас, Сомов, Нина. Одинокие здесь только я и Камень.

"Я не одинокий" - возразил Камень.

- Вы все - одинокие, - сказала Нина.

- Почему? - спросил Карпов.

- После стольких приключений и усердной общей работы вы продолжаете обращаться друг к другу на "вы". Не стали друзьями.

- А ведь правда, я как-то не подумал об этом, - сказал Петров.

- Давайте, перейдем на "ты". Вы думаете, что это поможет? - удивился Карпов.

- Попробовать стоит.

- Послушай, Петров, я всегда считал, что твои способности люди переоценивают. Считается, что ты нас спас. Но перемещение в Деревню мертвых космонавтов не спасло нас от Конца Света. Просто это событие выглядит не так, как мы себе его представляли.

- Мы живы.

- Нет. Мы мертвы, потому и попали в Деревню мертвых космонавтов. Мы, как ты сказал, отныне любимые игрушки Хозяина. Ради этого мы жили?

- Мы вернемся на Землю, - твердо сказал Петров.

- Ты знаешь Хозяина?

- Да.

- Расскажи о нем.

- Если скажу сейчас, ситуация станет только хуже. Вы мне все равно не поверите.

- И что ты предлагаешь?

- Подожду, когда и вы догадаетесь, кто в Деревне Хозяин. Информации достаточно.

Карпов изо всех сил треснул кулаком по столу.

- Надоело. Даже у самого терпеливого человека нервы не канаты. Обойдусь без тебя, Петров. Придется мне провести свой эксперимент. Хочу отыскать на Земле человека, который собирается нарушить причинно-следственные связи. Когда его притянет в Деревню, его связь с Хозяином будет легко установить.

- Хорошая идея. Попробуй. Желаю успеха, - сказал Петров.

"А чем займетесь вы, остальные"? - поинтересовался Камень.

- Мы с Маргаритой собираемся посетить одну перспективную планету, поищем проявления жизни, - сказал Петров. - Вернувшись на Землю, мы такую возможность потеряем.

- Сомов напишет свою книгу, - сказала Нина. - А я прослежу, чтобы ему никто не мешал.

- Если понадобимся, вызывай, - сказал Петров Карпову. - Наверняка тебе понадобится наша помощь. Прибуду по первому вызову.

- Конечно, - ответил Карпов.

Ему было неприятно, что он остался один. Но, с другой стороны, задачу найти Хозяина никто не отменял. Карпов подумал, как все удивятся, когда он обнаружит Хозяина. И Петров будет поздравлять и восхищаться. Это будет приятно.