Стихи
Даниэль КЛУГЕР
ЕВРЕЙСКИЕ БАЛЛАДЫ
БАЛЛАДА О КАПИТАНЕ ВОЗНИЦЫНЕ
Ах, какие над Невой яркие зарницы!
Только звон колоколов и тяжел, и груб.
Погоди-ка, погляди, капитан Возницын –
Для тебя давно готов тут смолистый сруб.
«Колот шпагой, пулями в двух местах прострелен,
И горел я, и тонул – вел со смертью спор…
Но не ведал, Борух, что жребий уж отмерен:
Нам с тобою – палачи да Гостиный Двор…
Борух, что так плачешь ты, мой дружок еврейский?
Вон они, солдатики – все двенадцать в ряд.
Погоди-ка, погляди ты на люд рассейский!
На миру и смерть красна – правду говорят.
А жена законная курвой оказалась
И надумала меня выдать на позор.
В ноги бросилась попу – и судьба досталась
Нам с тобою – палачи да Гостиный Двор…
Борух, ты спроси, зачем я в жиды подался?
Знаешь, братец, никому не был я своим.
Погоди-ка, погляди – чужаком остался!
Чужаком уйду сейчас в этот черный дым...
И далек родимый дом – да и нету дома.
И вовек не добежать до высоких гор...
Да и сердце давит мне смертная истома:
Нам с тобою – палачи да Гостиный Двор…
Говорил нам твой сосед – добрый малый Тувит:
Мол, бегите вы в Литву, убирайтесь с глаз…
Погоди-ка, погляди – баньку нам готовят,
Чтобы до костей прогреть нас в последний раз.
Помолись – и не пускай слезы на ресницы –
О себе – и обо мне, помня уговор.
Не тужи – с тобой идет капитан Возницын –
Что нам сруб да палачи – да Гостиный Двор!..»
В небе гаснут без следа яркие зарницы.
День уйдет, и побегут тени по земле.
Погоди-ка, погляди, русская столица –
То ли облако летит, то ль курьер в седле…
Черен пепел, горек дым и мутна водица.
Не гудят колокола, не горит костер.
И ушел в небесный флот капитан Возницын,
И забылся до утра сном Гостиный Двор.
Отставной флотский офицер, капитан-поручик Возницын по неизвестным причинам вдруг перешел в иудаизм – с помощью еврея-откупщика Боруха Лейбова. Об этом стало известно властям (донесла жена, получившая за донос имение Возницына и сто душ крепостных). За отступничество и нежелание раскаяться он и его «соблазнитель» Борух Лейбов были приговорены к смертной казни через сожжение. 15 июля 1738 года они были сожжены в Санкт-Петербурге, в Гостином Дворе, в специально сложенных для этого срубах. Это была последняя подобного рода казнь в России.
ПОТЕРЯННАЯ АРАВИЯ
Старая история в трех балладах
БАЛЛАДА О ТРОЙНОМ ИСКУШЕНИИ
ЕВРЕЕВ КЛАНА БАНУ КУРАЙЗА
Приказал сокрушить Мухбммад
Непокорных евреев крепость.
И сказал своему народу
Вождь евреев Кааб ибн Бсад:
«Там Мухбммад – его пророком
Мы признаем, как все признали.
Коль откажемся мы от Торы –
Он в награду нам жизнь подарит!»
Тишиною укрылась крепость,
Покатилось на запад солнце.
Над Мединой – закат багровый,
Цвета крови и цвета страсти.
Отвечали евреи скорбно:
«Не отринем святую Тору.
Пусть уж смерть нам глаза закроет,
Чтоб не жить по чужим законам!»
«Но тогда за мечи возьмемся, –
Так промолвил Кааб ибн Бсад:
– Весь свой гнев на врагов обрушим,
И на равных сразимся с ними.
А чтоб наши сердца в сраженье
Не сжимались тоской внезапной,
Мы убьем перед боем женщин
И детей, что прижили с ними!»
Тишиною укрылась крепость,
Темнотою, подобной бездне.
Темен жар песков аравийских,
А закат догорел кровавый.
Отвечали евреи скорбно:
«Не убьем ни детей, ни женщин.
Пусть уж смерть нам глаза закроет,
Чтоб не жить по чужим законам!»
«Дело ваше, – сказал им воин,
Вождь евреев Кааб ибн Бсад:
– Знают наши враги, что нынче
Мы не сможем сразиться с ними –
Наступает сейчас суббота.
И для нас это день священный.
Но обманем врагов, евреи,
И ударим по ним немедля!»
Тишиною укрылась крепость,
Три звезды загорелись ярко,
Только звездный свет не рассеет
Темноту над Мединой спящей.
Отвечали евреи скорбно:
«Не нарушим субботы святость,
Пусть уж смерть нам глаза закроет,
Чтоб не жить по чужим законам!»
«Что ж, – воскликнул Кааб ибн Бсад, –
Как спасти мне народ, который
Сам под нож подставляет горло
С дикой гордостью и упрямством?!
Но останемся мы, евреи,
С нашей Торой и сыновьями,
Но останемся мы с субботой,
С нашей смертью – и с нашей честью…»
Поход на еврейский клан Бану Курайза, живший в Медине, вошедший в конфликт с Мухаммадом, состоялся в 627 году. Осада их крепости продолжалась двадцать пять дней. Согласно преданию, один из вождей Бану Курайза военачальник Кааб ибн Асад предложил соплеменникам три варианта выхода. Первый: принять ислам и признать Мухаммада пророком, сохранив ко всему прочему свое имущество, своих детей и жен. Иудеи отказались разлучаться со своей верой. Второй вариант: убить детей и женщин, выйти навстречу воинам Мухаммада, обнажив мечи и сразиться, ни о чем больше не думая. Иудеи, опять-таки, отказались убивать свои семьи. Третий вариант: застать врасплох Мухаммада, напав в субботу. Иудеи отказались нарушить субботу.
БАЛЛАДА О ПОСЛЕДНЕМ ЕВРЕЕ БАНУ КУРАЙЗА
…И вот догорела крепость евреев Бану Курайза,
Склонился перед пророком отважный воин Сабит:
«Когда-то великодушно меня отпустил 14
из плена
Еврей из Бану-Курайза. Он звался Абу Рахман.
Сегодня он слеп и болен, и не выходил в сраженье.
Он ждет у развалин черных решенья судьбы своей.
И если пророк доволен и мной, и моим усердьем –
Отдай мне еврея, чтобы ему отплатить добром!»
Ответил ему Мухбммад: «Я многим тебе обязан.
Иди же, Сабит, отныне – твой пленник Абу Рахман».
И окрыленный воин помчался тотчас к слепому,
Сказал ему: «Ты свободен, плачэ за добро добром!»
И глядя в лицо Сабиту невидящими глазами,
Спросил его побежденный: «Где дети мои, Сабит?»
И победитель хмуро ответил Абу Рахману:
«Убиты они, их кровью давно пропитан песок!»
На темном лице еврея ни мускул не дрогнул, словно
О ценах или погоде услышал Абу Рахман.
«Мои сыновья свободны, – сказал он негромко. – Что же,
Не в рабстве они, и значит, ты добрую весть принес…»
И глядя в глаза Сабиту невидящими глазами,
Спросил его побежденный: «Где наши вожди, Сабит?»
И победитель хмуро ответил Абу Рахману:
«Убиты они, их кровью давно пропитан песок!»
На темном лице еврея ни мускул не дрогнул, словно
О ценах или погоде услышал Абу Рахман.
«Их не опозорят цепи, – сказал он негромко. – Что же,
Пусть жизнь они потеряли, зато сохранили честь…»
И глядя в глаза Сабиту невидящими глазами,
Спросил его побежденный: «Где свитки Торы, Сабит?»
И победитель хмуро ответил Абу Рахману:
«Сгорели они – их пепел в пустыню ветер унес!»
На темном лице еврея ни мускул не дрогнул, словно
О ценах или погоде услышал Абу Рахман.
«Меня утешает это, – сказал он негромко. – Что же,
Сгорели дотла, и значит – чисты, не осквернены…»
И глядя в глаза Сабиту невидящими глазами,
Спросил его побежденный: «Где братья мои, Сабит?»
И победитель хмуро ответил Абу Рахману:
«Сгорели они – их пепел в пустыню ветер унес!»
«Исполни же обещанье, – промолвил еврей негромко. –
Сказал, что добром отплатишь – плати за добро добром.
Убей меня, храбрый воин, отправь за моим народом.
Так будет расчет закончен, я благословлю тебя!»
…И долго тянулось время, и ветер сдувал песчинки,
И тучи укрыли солнце, свивая чехол земле,
И небо казалось низким, тьма обнимала стены,
И плакал над мертвым телом отважный воин Сабит.
После падения крепости евреев клана Бану-Курайза, один из видных воинов-мусульман, Сабит ибн Кайс ибн аш-Шаммас решил спасти одного из пленных – старика по имени аз-Зубайр ибн База аль-Курайзи, которого называли также Абу Абд ар-Рахман или Абу Рахман. Когда-то, еще до появления пророка Мухаммада в Медине, Абу Рахман отпустил на свободу Сабита. Сабит участвовал в битве Буас, между арабскими языческими племенами Аус и Хазрадж (в ней участвовали и еврейские кланы). Абу Рахман тогда взял его в плен, отрезал ему прядь волос и отпустил на свободу. Мухаммад позволил Сабиту отпустить Абу Рахмана и вернуть ему все имущество. Но расспросив Сабита и узнав о трагической судьбе всего племени, еврей сказал: «Я прошу тебя, о Сабит, за мою услугу тебе, отправь меня к моему народу! Нет смысла жить после них. Я хочу как можно быстрее встретить своих любимых».
РЕЙХАНА, ПОСЛЕДНЯЯ ЕВРЕЙКА
...И унес навек сынов Курайза.
Ветер, вместе с пеплом их развеяв.
Не увидишь, сколько ни старайся,
Никого из племени евреев...
Всех враги казнили у бархана.
Женщин разделили меж собою,
А одну, по имени Рейхана,
Подвели к пророку после боя.
И была красавица Рейхана
Нравом и скромна, и благородна.
Он сказал: «Стройней не видел стана,
Красота лица Луне подобна,
Речь – волне старинного напева.
Не таи в душе невинной страха:
Не рабыней станешь ты, о, дева,
А женой посланника Аллаха!»
А она, нащупав под накидкой
Из огня спасенный свиток Торы,
Так ему сказала – и улыбкой
Отмела язвительные взоры:
«Нет, еврейкой, дочерью еврея
Буду я под чашей небосвода.
Навсегда останется моею
Вера истребленного народа!»
...На забытом Богом пепелище
Тени, тени – тающие лица.
Только ветер от пустыни свищет,
Словно призывает воротиться,
Но несет, несет сынов Курайза.
Тот же ветер, с пеплом их развеяв.
Не увидишь, сколько ни старайся,
Племя непокорных иудеев...
После разрушения крепости еврейского племени Бану Курайза мусульмане казнили всех мужчин, оставшихся в живых, а женщин и детей разделили между собой. Мухаммад выбрал для себя из пленниц Райхану бинт Амр. Она стала его собственностью. Мухаммад хотел жениться на ней, но она упросила его не делать этого. Когда он взял ее, она отказалась принять ислам, осталась иудейкой.
ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
Ее звали Евгения Маркон. Она была дочерью выдающегося историка-гебраиста Исаака Маркона, женой революционера и поэта-биокосмиста Александра Ярославского. В архивах НКВД сохранились 40 страниц, написанных ее рукой – автобиография этой удивительной женщины и история ее любви…
«…Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж.
Королева играла в башне замка Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж…»
1. НЕСВОЕВРЕМЕННЫЙ РОМАН
Ах, песенки старинные, текущие рекою,
Когда на хулмах Севера лежит густая мгла…
А вот ее история была совсем другою,
Но тоже королевскою любовь ее была.
Молоденькой курсисточке, возвышенной натуре
Он говорил: «Грядущему дорогу приготовь!»
Он говорил: «Грядущее всегда подобно буре!»
Он говорил: «Грядущее...» – ей чудилось: «Любовь...»
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли?
Ах, воздушная река, были-небыли...
Писал о тайнах Космоса и о заре свободы,
Писал, что все изменится и что тиран падет.
Что к ценностям возвышенным потянутся народы,
Которые, пока еще, – как неразумный скот.
Она листовки клеила на стены и ограды,
И в театральной сумочке носила револьвер.
А после – революция, а после – баррикады:
«Да здравствует Грядущее и эрэсэфэсэр!»
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли?
Ах, воздушная река, были-небыли...
И вот – война закончилась, но где же та свобода?
Все сломано, растоптано, утоплено в крови.
А он кричал на митингах, он лез, не зная брода,
Она за ним, куда ж еще – зови иль не зови?..
Они ведь были молоды, талантливы, речисты,
В сражениях – отчаянны, в дискуссиях – ловки.
И к ним пришли-нагрянули товарищи чекисты,
Без лишних слов отправили его на Соловки.
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли?
Ах, воздушная река, были-небыли...
После ареста мужа Евгения Маркон по идейным соображениям ушла в уголовный мир, стала воровкой. Несколько раз арестовывалась и ссылалась. Из сибирской ссылки она бежала на Соловки, чтобы организовать мужу побег из лагеря.
2. ВОКЗАЛЬНЫЙ РОМАНС
Когда на Север увезли его,
Ее сомненья больше не терзали:
«Коль рядом нет поэта моего,
Так лучше быть воровкой на вокзале!»
И жизнь давно – сухарь, а не калач.
И песенка веселая допета.
Но вот рванется скорый поезд вскачь,
Она увидит своего поэта…
...Несется поезд вскачь.
Судьба – что детский мяч.
Она ворует чьи-то кошельки.
Она теперь одна
И не ее вина,
Что увезли его на Соловки.
Несется поезд вскачь,
За ним несется плач,
Беззвучный плач похож на черный дым.
Безумной жизни новь,
А у нее – любовь,
И ей его не заменить другим.
Несется поезд вскачь,
А ты глаза не прячь,
А на перроне – мусор и плевки,
Подрежь лопатничек,
Наденешь ватничек –
И улетишь к нему, на Соловки.
Несется поезд вскачь,
А в нем сидит палач,
А рядом с ним сидит палач другой.
…А за окошком тьма,
Она сведет с ума
Того, кто не в ладу с самим собой…
Она – в ладу с собою и судьбой,
Ее никто остановить не сможет.
И даже тот не выигранный бой,
Любых побед ей кажется дороже.
Горька свобода, осторожен ум.
Но без свободы человек – обмылок…
Побег сорвался. На Секирке кум
Заряд свинца всадил ему в затылок.
Над Секиркой над горой птицы быстрые,
Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,
Цвета моря облака, цвета неба ли?
Ах, воздушная река, были-небыли...
Попытка не удалась. За несостоявшийся побег Александра Ярославского расстреляли. Когда ей, содержавшейся в штрафном изоляторе, начальник лагеря Дмитрий Успенский сообщил, что лично расстрелял ее мужа, она, не сдержавшись, бросилась на палача с камнем в руках. За эту попытку, которая была квалифицирована судом как террористический акт, ее тоже приговорили к расстрелу.
ГАРИ ЛАЙТ
Иерусалим
Ложится спать Иерусалим,
не запирая на ночь двери.
Край редких и волшебных зим,
непредсказуемых метелей.
Очаг негаснущих страстей,
он низко пал и был возвышен,
Земля смеющихся детей
и привозных неспелых вишен.
Места Голгоф и вечных стен,
Надежд, идей и откровений.
И чтоб он делал без Елен,
Без храмов и всенощных бдений...
Как его таинство корит,
Его величье возвышает.
Вне прокураторских обид
Почил во сне Ерушалаим.
июль, 1991
Галлилейский вечер
Мне очень хочется волшебный этот свод,
назвать своим без тени беспокойства
и не считать умеренным геройством
простое путешествие в Ашдод.
Прийти в Иерусалим – к себе домой,
не на два дня, в туристском онеменье,
и не болеть виной и сожаленьем
тем выбором, что сделан не тобой.
И в проклятой Кейсарии стихи
читать любимой женщине со сцены.
Порой проклятье города – бесценно...
Сны здесь почивших – призрачно легки.
Мне очень хочется вернуться насовсем,
а не на считанные дни американцем,
и вне россий, голландий или франций,
остаться и задуматься над всем...
июль, 1991
Верхняя Галилея, Израиль
Пока Америка спала
Пока Америка спала,
еще не ведая открытия угара...
Здесь, в Галилее, мысль уже жила,
благословенна светом и нектаром.
Здесь, в глинобитных маленьких домах,
перебивая и не слушая друг друга,
пророки отдавали на словах
все истины тревожного досуга
краеугольным камнем бытия
кроились здесь моральные устои,
и в терпком горном воздухе витал
целебный дух оливковых настоев.
Вершились судьбы всех, родящихся потом,
И не было еще давящей догмы.
Здесь, скромный ужин свой напутствуя вином,
Мессия все услышал и запомнил.
И опускались сумерки, не мгла,
в своих прaвах после полуденного жара...
Америка тогда еще спала,
Не ведая открытия угара.
июль, 1991
Верхняя Галилея
«В ДРУГУЮ СТОРОНУ ОТ МОСТА...»
В другую сторону от моста,
глаза закрой, сосчитай до ста,
а может и вовсе забудь про счет,
размеренным шагом, как звездочет
мимо означенной пустоты,
в которой знакомые канут черты.
С Масады ли все это началось,
и сколько веков прошагали врозь?
В Лодзи подставленное плечо,
забылось и будто бы ни о чем,
с тех самых времен стечение строк,
Город. Печерск. – Вам нравится Блок?
– Мне более пом сердцу Гумилев,
и, знаете, вовсе не Киев, – Львов.
На венском вокзале – выбор прост:
– У нас на всех один Холокост...
В другую стороны от стены,
на столько в другую, что даже сны,
совсем не про общий контур страны.
Внегранный языковой барьер,
дети, которых не ставят в пример,
уже ни матери, ни отцы,
и камень в стене не взять в образцы.
Так, стало быть, поднимай воротник,
молчи, не смей – прикуси язык,
давно Ариадна утратила нить,
ей стало не нужно учиться шить...
В другую сторону от окна,
из под горизонта – идет волна...
Сомненья извечно ведут в тупик,
любовь чревата срывом на крик,
эхо которое столько лет,
словно признание, или обет.
Закономерен выбор сторон,
порою – невосполнимый урон.
И если в начале, слово – как есть,
суть лапидарна – оказана честь,
оставить свой ненавязчивый след,
на этом плато, не лишенном бед,
как выпало – кто и на что горазд
в другую сторону – всякий раз,
но круг не замкнут, всему вопреки,
и снова берег этой реки...
В другую сторону от моста..
29 декабря, 2015
О НЕВОЗМОЖНОСТИ ВЫБОРА Несколько слов по прочтении стихотворения Гари Лайта «В другую сторону от моста»
***
В другую сторону от моста,
глаза закрой, сосчитай до ста,
а может, и вовсе забудь про счет,
размеренным шагом, как звездочет
мимо означенной пустоты,
в которой знакомые канут черты...
Так начинается это стихотворение Гари Лайта, и заданный поэтом чуть торопливый ритм немедленно создает ощущение внутреннего дискомфорта – поначалу легкого. Легкий дискомфорт, будто что-то слегка царапает кожу.
На самом-то деле, дискомфорт не случаен, и к концу стихотворения он не уходит, а, напротив, усиливается.
…На венском вокзале – выбор прост:
– У нас на всех один Холокост...
И – стоп! Так вот откуда дискомфорт. От того, что необходимо выбирать, необходимо сделать выбор.
Это стихотворение – о выборе. О том, что каждому из нас постоянно приходится делать выбор. Мы ведь даже не замечаем того, что и сколько раз в течение одно дня (да что там дня – часа!) нам приходится выбирать. От пустяков (выпить чаю или кофе?), от житейских мелочей (надеть нынче джинсы или шорты, платье или брюки, шубу или куртку?) – и до, казалось бы, более серьезных вещей (куда пойти работать, куда учиться?).
Нет человека, который бы хоть раз в жизни, после какого-то выбора, не задумался – «А что, если бы я свернул не налево, а направо? Вдруг вся жизнь пошла бы иначе?» Вот, скажем, подошли к стене – ее можно обойти справа и слева, мы не знаем, что за ней.
…В другую сторону от стены,
на столько в другую, что даже сны,
совсем не про общий контур страны…
Мы ли, на самом деле выбираем, как поступить и куда пойти – или нечто вне нас диктует?
Закономерен выбор сторон,
порою – невосполнимый урон…
…Оставить свой ненавязчивый след,
на этом плато, не лишенном бед…
Есть замечательная теория, созданная физиком Эвереттом. Суть ее заключается в том, что ни одна возможность не исчезает. Иными словами: в тот самый момент, когда ты выбираешь утром кофе, рождается вселенная, в которой ты выбираешь чай. И та, в которой ты вообще ничего не пил. И даже та, где ты – увы! – не проснулся утром… Мне кажется, что постоянная, неосознанная догадка о существовании «где-то там» еще одного мира, отличающегося от нашего осуществлением другого выбора, догадка о том, что вселенных множество – именно такая смутная догадка является источником сплина, присущего Поэзии.
Я читал немало литературных произведений, основанных на таком вот фантастическом «эвереттовском» устройстве мира. Прозаические произведения, обычно научно-фантастические.
Но вот стихотворение, которое я только что попытался понять и проанализировать (не очень удачно, наверное), первая известная мне попытка выразить ощущение от «Мультиверсума», от бесконечной тоски о бесконечных нереализованных здесь, но реализованных где-то возможностях, – попытка выразить это ощущение с помощью поэтических образов.
На мой взгляд, очень удачная попытка. Почувствовать, каково это, стоя на этом берегу реки думать о другой стороне моста.
Даниэль Клугер
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ