Мистификаторы

Глава одиннадцатая Макс оказывается в роли судьи

Когда сознание вернулось к попаданцу, оказалось что тело его принадлежит Максу. С каким удовольствием он подвигал бы давно не подвластными ему ногами и руками, но они оказались плотно привязаны к подлокотникам и ножкам кресла, даже трона, в который его усадили. Сначала он и видеть ничего не мог и говорить (рот был заклеен липкой лентой), но тут кто-то снял плотную повязку с его глаз, и парень захлопал и завращал ими, плохо различая обстановку. Когда же пригляделся, то подивился и даже чуток ужаснулся.

Трон находился в большом подвальном зале с красными кирпичными стенами, полом и потолком и стоял, вероятно, в его конце, на помосте. Напротив, метрах в 30 от помоста, виднелась высокая входная дверь, слева, вдоль стены, тянулся стол, покрытый черной скатертью, а за столом стояли 12 черных кресел. Вдоль правой стены не стояло ничего, но на ней были укреплены электрические светильники, стилизованные под факелы.

«Эй, ты там жив еще?» — окликнул Макс Николаса.

«Лучше бы умер», — буркнул тот.

«Что здесь будет происходить, как думаешь?»

«Похоже, судить меня будут. Впрочем, скоро увидим…»

Дверь в подвал, как по заказу, открылась, и через нее медленно вошел некто в черной мантии и с головой оленя. Прошел важно к столу и сел в первое кресло, ближе к трону. А вот и второй, с головой быка, сел во второе кресло. Затем появилась, видимо, ведьма: в широкополой шляпе с остроконечной тульей, красном фартуке, черном плаще, с седыми лохмами и накладным крючковатым носом. Согнувшись в три погибели, доковыляла до стола и села на третье кресло. И пошли: ацтек в пончо и маске покойника, вампирша с белыми клыками, традиционный скелет, колдун-вуду, низенький суккуб с босховской харей, песьеголовый Анубис, астролог-алхимик, козлоногий сатир и беременная русалка.

Расселись чинно, наступила тишина. Макс спонтанно приподнял ступни и шлепнул ими о помост. Сработало! Ряженые дружно стали снимать маски, мантии и прочие хламиды и оказались в современных деловых костюмах. Появился ряд знакомых лиц: Кончис, Мария, Джун, Джо и в последнем кресле Жюли. Прочие незнакомы, почтенны и это почему-то еще припугнуло попаданца.

Тут с центрального кресла поднялся суховатый седой старичок и с улыбкой обратился к Максу:

— Мистер Эрфе! Вы, верно, полагаете, что угодили в лапы клинических безумцев и садистов? Позвольте Вам их представить. Начну с себя: доктор Фридрих Кречмер, директор Института экспериментальной психологии университета Айдахо. Справа от меня хорошо Вам знакомые психиатры: доктор Кончис из Сорбонны и его жена, доктор Аннета Казарян (Мария и ухом не ведет). Далее профессор социологии Марио Чиарди из Миланского университета, мисс Магарет Максвелл, наш художник по костюмам (Джун кисло улыбнулась), доктор психологии Хайнрих Майер из Вены и ближний к Вам — Арне Холмквист, режиссер Стокгольмского королевского театра, которому мы обязаны художественными достоинствами настоящей… постановки. (Кончис и другие за ним похлопали в ладоши.)

Старичок продолжил:

— Слева от меня доктор Мэри Маркус, профессор социологии Эдинбургского университета, затем приват-доцент Ольборгского университета Торвальд Йоргенсен, профессор астрологии из Праги Иржи Хавел, сотрудник моей кафедры магистр Джозеф Харрисон (Джо лениво махнул рукой) и, наконец, магистр Ванесса Максвелл из Эдинбурга, наиболее одаренная ученица доктора Маркус. Думаю, коллеги, что научная эффективность нынешней постановки во многом обязана именно участию в ней магистра Максвелл.

Итак, мистер Эрфе, перед Вами интернациональный коллектив психологов и социологов, который я имею честь возглавлять исключительно по причине преклонного возраста (Большинство присутствовавших запротестовало). Область наших исследований такова, что использование добровольцев исключено: испытуемый не должен догадываться, что на нем проводят эксперимент. Должен Вас поздравить: Ваше несанкционированное участие в нем принесло обильные научные плоды.

Тут все встали и зааплодировали Максу. В ответ он вывернул обе ладони к себе и растопырил на них указательный и средний пальцы, согнув их крючками. Аплодисменты стихли, все уселись и Кречмер спросил у Кончиса:

— Как Вы думаете, что это за жест?

— В уголовной среде он означает выражение типа «пидорас» или «очко порву».

— Ах вот что… Мистер Эрфе, Ваше чувство гнева нам понятно. В связи с этим мы хотим дать Вам возможность рассудить нас по совести. Вот почему Вы сидите на судейском месте. Рот же у Вас заклеен потому, что правосудию полагается молчать до оглашения приговора. А он еще не наступил, так как мы хотим дать дополнительные показания против себя. Пожалуйста, доктор Маркус, зачитайте наше заключение.

Встала элегантная пятидесятилетняя дама и стала читать с листа:

«Объект эксперимента 201.. относится к категории интровертов-недоинтеллектуалов. Определяющий тип социального поведения негативный, навыки общежития почти не выражены. В этом повинны эдипов комплекс и, вероятно, травма отнятия от материнской груди, осложненные синдромом единственного отпрыска. Это предопределило эмоциональную и социальную агрессивность объекта и его паразитирование на материнских инстинктах девушек, которые всегда в нем в итоге разочаровывались. Доминантную травму отлучения от груди он сублимирует, притворяясь бунтарем и аутсайдером, не вписываясь в итоге ни в рамки семьи, и в рамки общества. Подобная личность обречена на роль пассивного потребителя впечатлений, а в зрелом возрасте — одинокого циника». У меня все, но я знаю, что магистр Максвелл что-то хочет добавить.

Встала Ванесса-Жюли-Лили:

— Общаясь с объектом, я до некоторой степени подпала под его эмоциональное влияние. Во-первых, в связи с физическим влечением, которое я по взятой роли форсировала, а во-вторых из чувства сострадания — так старательно он маскировал свои психические недостатки множеством обманов, сознательных и бессознательных.

— Как Вы полагаете, — спросил Кречмер, — в структуру его личности заложены антиматримониальные моменты?

— Да: неверность, себялюбие, быстрая пресыщаемость.

— Поддается ли объект психотерапии?

— На мой взгляд, не поддается.

— А Вы как думаете, Морис?

Кончис заговорил, не поднимаясь с места:

— Кажется, все согласны с тем, что для первоначальной задачи объект подходил идеально. Однако мазохистская часть его натуры извлекает удовольствие даже из теперешнего обсуждения его психических уродств. Полагаю, что дальнейшее внимание для него пагубно, а для нас бесполезно.

— Кто-то еще хочет высказаться? — спросил Кречмер. — Нет? Хорошо. Перейдем к финалу. Напоминаю, мистер Эрфе, Вы — судья и настал срок вынесения приговора нам. Потому мы озаботились поисками козла отпущения. Впрочем, Вы не против, если это будет коза?

Макс пожал плечами. Тогда Кречмер кивнул мисс Максвелл. Она вышла из-за стола, подошла к трону и смиренно остановилась, глядя в пол. Из-за трона вышли до того невидимые Максу служители — вместе с тяжелой деревянной рамой, которую стали устанавливать возле девушки. Закрепив ее подпорками, они повернули Жюли (как продолжал ее называть попаданец) спиной к трону, расстегнули платье и оголили ее до пояса. Затем привязали к верху рамы кисти девушки и надели на голову глухой кожаный колпак, прикрывший и шею. И вновь отошли к трону, по обе стороны от Макса.

— Вот коза отпущения, — строго сказал Кречмер, — а вот орудие экзекуции. Тут он достал из-под стола витую плетку и положил перед собой. Вам предстоит стать не только судьей, но и палачом. Если Вы, по примеру римских императоров, укажете большим пальцем вниз, то Вас развяжут, и Вы сможете наказать виновную — но не более трех ударов. Если же проявите милосердие, то укажите пальцем вверх и, после процедуры дезинтоксикации, расстанетесь с нами навсегда.

Макс напряженно посмотрел на Кречмера, потом на Кончиса и показал пальцем вниз. Кречмер кивнул, и служители отвязали Макса от трона: сначала ноги, потом руки. Макс встал на ноги, стал растирать руки, потом содрал кляп, размял губы и сказал:

— Сволочи!

Один из служителей подал ему плетку и как бы ненароком перекрыл подход к столу. Макс взмахнул плеткой и ударил по подлокотнику: получилось хлестко.

— Коза, говорите? — вопросил он в пространство, сделал шаг к Жюли и махнул плеткой снизу — так, что кончик задел спину. Жюли вздрогнула. Служители остались недвижны.

«Дадут ударить, как думаешь?» — спросил он Николаса.

«Думаю да. Но не стоит».

«Гадов этих бы прищучить, но к ним не пустят точно…»

Макс бросил плетку на пол и пошел к столу. Служитель взял его за локоть, но Кончис мотнул головой. Макс подошел к нему, навис и почти выплюнул слово:

— Элисон!

Кончис остался непроницаем. Макс развернулся и пошел назад, к трону. Сел на него и стал ко всему безучастен. Участники «семинара» поднялись из-за стола и начали понемногу выходить из подвала. Жюли отвязали и она тоже ушла. Макс остался один.

Вдруг в кармане его джинсов раздался телефонный звонок. Он вздрогнул, вынул мобильник, увидел незнакомый номер, недоумевая, поднес к уху и закричал:

— Что? Элли!! Ты жива?! Да что такое, отключилась!

Стал набирать раз за разом этот номер и получать неизменно: абонент временно недоступен.

— Но она жива, жива! Господи, тут не обошлось без Кончиса, его почерк. Видимо и Элисон втянул в свои мистификации. Мер-рзавец!