Сновидец. Мистер Невозможность

3

Хеннесси, вздрогнув, проснулась.

Она двигалась.

И не просто перемещалась, а перемещалась быстро.

Это было как в кино. Она наблюдала сверху и видела себя внизу – так Бог смотрит с неба на свое творение. Стройная чернокожая девушка с афро кувыркалась, шлепаясь то попой, то грудью, то снова попой по сотням аккуратно сложенных тюков сена в старом сарае. Ее безвольное тело оказалось причудливо заключено в клетку, схожую с огромным деревянным колесом для хомяка.

Редко случалось, чтобы мир наяву казался менее реальным, чем мир сновидений. Однако ситуация не прояснилась до тех пор, пока она не рухнула на пол сарая, дыхание рывками покидало ее парализованное тело.

Общая картина выглядела так: Колеса! Колеса! Колеса!

То, что она приняла за колесо для грызуна вокруг нее, оказалось переплетением настоящих колес. Нескольких из множества заполонивших амбар. Здесь были мощные тракторные колеса, изящные велосипедные, маленькие игрушечные колесики. Деревянные колеса от кареты высотой с человеческий рост. Пластиковые рулевые колеса размером с ребенка. Спицы свисали со стропил. Обода зажаты тюками сена. Они прокатились по манекенам и уперлись в двери. На каждом колесе было напечатано или выжжено одно-единственное слово: «tamquam». Все выглядело как художественная инсталляция. Розыгрыш. Безумие.

Это взрывало Хеннесси мозг.

Часть разума шептала: «Так было всегда. Колеса всегда были здесь». Однако другая часть знала лучше. Так неизменно случалось, когда она наблюдала за проявлением грез других сновидцев. Они не просто возникали по волшебству. Напротив, магия сна изменяла ее воспоминания. Не полностью. Как раз достаточно, чтобы создать две реальности. Одну, где грезы существовали всегда, и другую, где их не было.

Разрыв мозга.

– Ронан, – голос Брайда звучал раздраженно.

Зашипев, вспыхнул тусклый огонек, осветив Брайда на полпути к возвышающейся кипе старых тюков сена. Проведенное сновидцами обследование Музея живой истории выявило три приличные локации для сна: небольшая диорама, имитирующая тесные спальные помещения подводной лодки, односпальная кровать с балдахином в спальне какого-то исторического деятеля и это – огромное воссоздание старого сенного сарая, настолько реалистичное, что, казалось, оно действительно функционировало здесь еще до музея.

Брайд, не переставая жаловаться, спускался по тюкам сена.

– Тебе не надоело это делать?

Поскольку с тех пор как они отправились в путешествие с Брайдом, Ронан не впервые разгромил место их ночлега. Он завалил туристический лагерь кровоточащими камнями. Разрушил гостиную заброшенного дома небольшим торнадо. Проломил стену дешевого мотеля невидимой машиной. Завалил комнаты дохлыми дождевыми червями, шипящими микрофонами, школьными учебниками и просроченным беконом. В каждой точке на карте, где они останавливались, оставался неизгладимый след Ронана Линча.

Хеннесси неохотно признавала, что в крошечном никчемном уголке ее души она была этому рада. Поскольку пока Ронан Линч, великий Ронан Линч, лажал, это делало неспособность Хеннесси вышвырнуть Кружева из ее грез не такой уж ужасной.

– Хеннесси, ты проснулась? – спросил Брайд в пустоту.

Хеннесси пока не могла ответить. Или пошевелиться. Такое всегда происходило со сновидцами после крепкого сна. Они в течение нескольких минут наблюдали сверху за своими временно парализованными телами. Хеннесси все еще привыкала к мысли, что эта временная потеря подвижности не равнозначна позору. Когда-то раньше для нее это означало, что она создала очередную копию себя. Означало провал. В настоящий момент, хотя она и не могла видеть, что принесла с собой из сна, была уверена, что, по крайней мере, это не еще одна Джордан Хеннесси.

Больше никаких двойников. Никогда.

Никогда раньше она так надолго не оставалась без своих девочек.

Джордан, Джордан.

– Мир кричит на тебя. Мир бодрствования, мир сновидений. Ты не обязан слушать, но делаешь это. И пока ты не научишься кричать громче в ответ, мы будем продолжать. – Брайд выудил Ронана из-под груды тюков сена и колес, как приз со дна коробки с хлопьями. Его звездный ученик был так же парализован, как и Хеннесси, так что у Ронана не было шанса избежать лекции, и Брайд продолжал:

– Я ожидаю от тебя большего. Сколько времени нам потребовалось, чтобы найти место скопления такой силы? И на что ты ее использовал? На это. Это дерьмо. Задумался ли ты хоть на секунду о другом сновидце, пока творил это? Нет, ты просто молол языком, и вот что получилось.

Ииииии… Хеннесси пришла в себя. Она снова чувствовала собственное тело и смотрела на мир своими глазами.

Сняв с плеч клетку с колесами, девушка оглядела сено вокруг, ища какой-нибудь предмет, принесенный ею из сна. Картину. Кисть. Палитру. Хоть что-то. Но все, что она обнаружила, – сено, колеса и снова сено.

Брайд все еще продолжал:

– И что за способ умереть? Задохнуться под гниющим кормом для коров, которых давно нет в живых. Грейуорен… так твой лес Линденмер тебя назвал? Сновидец и защитник? Сновидец, защитник и дурак с легкими, полными силоса, если бы меня здесь не было. Чего ради?

– Я пытался, – наконец прорычал Ронан.

– Как и Хеннесси, и ты лишил ее этого, – сказал Брайд. Черт, у маленькой гадкой частицы Хеннесси сегодня просто праздник. – Тебе удалось разыскать свое творение, Хеннесси?

– Стог сена все еще не выдал ни одной иглы, – ответила она. Брайд обвел сарай взглядом. Иногда фантазия могла очутиться довольно далеко от сновидца, особенно если была большой, но поблизости не было заметно никаких признаков крупных предметов из сна, таких как холст или стул, на котором он сидел.

А потом она обнаружила это.

На большом пальце ее руки остался едва заметный мазок розовой краски, той самой, что она нанесла на холст во сне. Вот причина, по которой ее парализовало: всего лишь засохшее пятно краски. Девушка предположила, что Джордан была бы рада это увидеть. Это была не иллюзорная копия Хеннесси. И не Кружево. С технической точки зрения это огромный прогресс, даже если так не казалось. Иногда, как только что продемонстрировал Ронан, речь шла не столько о том, что тебе снилось, сколько о том, что ты делал.

Она показала Брайду большой палец, как путешественница автостопом.

– Вот что я нашла.

Брайд снова повернулся к Ронану.

– Итак, ты выдернул силовую линию прямо из-под нее. Каков джентльмен. Сколько энергии осталось? Что ты чувствуешь?

Ронан был похож на кота, которого облили водой.

– Верно, ты же не можешь, совсем забыл, – продолжал Брайд. – Сказки, которыми мы сами себя потчуем, так утешают в трудную минуту. Я скажу тебе сколько: очень мало. Силовая линия отклонилась назад от сарая, полного колес, катящихся в никуда. А если бы прямо сейчас появились Модераторы, что бы ты делал? Плыл вверх по ручью дерьма не в состоянии нагрезить весло.

Вздорная часть Хеннесси по-прежнему оставалась дрянью, и ей было приятно видеть, как Ронан получает нагоняй, но остальная часть чувствовала себя достаточно плохо, чтобы прийти ему на помощь.

– Мне тоже жаль, – сказала она, вскакивая на ноги. – Мне нужна была сила этой линии. Я только разогревалась. И собиралась вытащить на ваш суд дом Макса Эрнста в Седоне. Вместе с Максом Эрнстом. И кучу его работ. Может, и его жену в придачу. Он построил эту штуковину собственными руками и пережил две войны, ты знал? Я имею в виду дом, не жену. Думаю, она была из Нью-Йорка. Или, может, перебралась туда после смерти Эрнста. Не помню, но думаю, именно она была той, кто сказал, что не существует такого понятия, как женщина-художница, есть только художник. О, еще я собиралась увидеть во сне ту его птичку, специально для тебя, Ронан Линч. Вы с ним в чем-то схожи, он имел альтер-эго в виде птицы и не видел разницы между птицами и людьми. Лоплоп.

– Хеннесси, это не… – начал Брайд.

Ей было плевать.

– Я знала, что вспомню имя, если хорошенько постараюсь. Все время считала, что это крольчонок, и так и было. Лоп. Лоп. Да, итак, дом, мастерская, дадаист. Это должно было стать моим шедевром сновидений, вдохновленным этими диорамами. Ведь так работает настоящий художник, верно? Воспринимает вещи вокруг себя и передает не копию, а отклик на мир, который впитал. Я созерцаю этот предполагаемый Музей живой истории Западной Вирджинии с его статичными фигурами, застывшими в инсценированных исторических моментах, и предъявляю реальных людей в реальных исторических объектах, сюрреалист в сюрреалистической картинке. Вот теперь это живое искусство. Вот в чем суть дадаизма. Это музей Хеннесси, скидки предоставляются детям до двенадцати лет, а также на вечеринки старше двадцати!

Брайд бросил на девушку испепеляющий взгляд, но ее прием сработал – болтовня лишила его запала. Он только покачал головой и бросил Ронану его куртку.

– Собирай вещи. До ближайшей силовой линии три часа. Нам нужно идти, пока из-за нехватки энергии некто снова не превратил все в стихийное бедствие.

– Я, блин, не настолько нестабильный, – запротестовал Ронан.

Брайд просто сказал:

– Птичку не забудь.

После того как Брайд вышел за двери, Хеннесси протянула руку, чтобы помочь Ронану подняться с сена.

– Наверное, сон был адский.

– Ох, отвали, – сказал Ронан.

– Сам отвали. И, кстати, не за что.

Ронан накинул куртку.

– Что это должно было быть? Твой сон. Только не говори Плоплоп.

– Лоплоп, неандерталец, – ответила Хеннесси. Она не желала обсуждать свой сон. Не желала говорить о Джордан. Просто хотела продолжать двигаться, чтобы ей не пришлось слишком много думать, пока бодрствовала, потому что, когда она размышляла об этом, ей становилось грустно, а когда ей становилось грустно, она злилась, а когда злилась, хотела убить Модераторов, но когда она хотела убить Модераторов, Брайд велел ей ждать удобного момента. Она не хотела ждать.

– Самый раздражительный человек, которого я когда-либо встречал. Может, он, наконец устанет от нас и отвалит обратно заниматься своими делами.

Это была тема, которую они с Ронаном уже обсуждали, кратко перешептываясь, когда появлялся подходящий момент в отсутствие Брайда. Кто был этот человек, за которым они следовали? Где он находился раньше? Они знали, что мужчина уже обладал печальной славой, когда впервые встретились с ним. Его имя произносили шепотом в районе черного рынка… но в связи с чем? И насколько сильно он жаждал к этому вернуться? Ронан провел пальцами по ближайшему к нему колесу, вдавливая подушечки в выгравированное слово «tamquam». Это была та вещь, которую Хеннесси успела узнать о Ронане Линче: парень был уверен, что хранит свои секреты, держа рот на замке, но в итоге рассказывал их другими способами.

Он спросил:

– Так о чем ты грезила на самом деле?

– Есть вещи, о которых леди не говорят, – ответила Хеннесси, – и спрашивать невежливо.

– Неважно.

– Джордан.

– Я сказал неважно.

– А я ответила Джордан.

Если бы Ронан надавил сильнее, девушка заговорила бы, и в глубине души она хотела, чтобы он это сделал, но вместо этого парень только пнул одно из колес. У Хеннесси мельнула мысль, что, возможно, Ронан хотел, чтобы она заставила его поделиться своим сном. Должно быть, что-то беспокоило его настолько, что Ронан не смог помешать всем этим колесам в итоге вырваться у него из головы. Но идея взвалить тяжесть его драмы поверх собственной казалась чересчур.

Поэтому они просто молча собрались. Хеннесси взяла свой меч. Ронан забрал птицу. У двери он обернулся, чтобы окинуть взглядом, что натворил. Все эти колеса. С вороном, сидящим на плече и мечом за спиной, парень представлял собой необычный силуэт. Хеннесси подумала, что было бы здорово написать его портрет, если бы все, что его касалось, не должно было бы оставаться в тайне. Что, в свою очередь, напомнило ей, как она размышляла во сне, что Джордан сочла бы Брайда подходящим объектом для портрета.

– Интересно, что у нее на уме, – произнесла Хеннесси. – Что она и твой брат задумали?

Ронан отвернулся, его голос прозвучал сухо и огорченно:

– Держу пари, они отрываются по полной.