Мир фантастики. Зона высадки

Роман Суржиков Девятая пространства

Мягким ударом Бекки отправляла мячик по привычному маршруту: двенадцать футов до противоположной стенки, отскок — и обратно. Под конец мячик терял скорость и плавно вкатывался под подушечку лапы. Бекки накрывала его, выжидала какое-то время и вновь отталкивала игрушку от себя, чтобы взглядом карих глаз проследить его путь: двенадцать футов, отскок, двенадцать футов. В астрономически размеренном движении мячика было нечто завораживающее, гипнотизирующее. Хьюго Шелби, наблюдавший эту игру уже не первую неделю, знал, что именно притягивало внимание. Мягкая трава, что устилала пол вольера, не была идеально гладкой, а сквозь вентиляционные отверстия в стекле струился слабый поток воздуха. Из-за этого мяч чуть заметно уходил от траектории, смещался на дюйм-два то вправо, то влево. Такое случайное колебание отличало игру Бекки от холодной точности маятников и беспристрастной математики планет — да и от любого другого движения в этом мире.

Бесчисленные экскурсионные группы вели себя настолько одинаково, что Хьюго мог бы сопровождать их без помощи зрения и слуха. Первые три-четыре минуты из отпущенных двенадцати визитеры жадно рассматривали Бекки и гулким шепотом высказывали впечатления. Из их кучного бормотания выбивалось нечто вроде: «какая синяя!», «мама, а правда», «да просто кошка», «а я читал», — и всякий раз группа косилась на издавшего возглас. Затем люди замечали, что Бекки целиком поглощена монотонной игрой с мячом, и их экскурсионное присутствие ровным счетом ничего не меняет в мировосприятии знаменитости. Тогда голоса становились громче и приобретали ощутимый оттенок досады. Кто-нибудь обязательно спрашивал:

— Это что же, она все время так?

И Хьюго отвечал, например:

— Сэр, Ребекка — весьма обстоятельная леди. Она оставит мяч в покое лишь тогда, когда добьется от него идеального поведения.

Или говорил:

— В пять пополудни мисс Ребекка прервет свои занятия для обеда, а затем немного вздремнет, если плотная пища наведет ее на раздумья.

Но вскоре, к середине посещения, экскурсанты впадали в легкий транс. Вопреки логике, их взгляды фокусировались не на Бекки, а на игрушке под ее лапой, провожали, следили, погружались в действо. Разговоры гасли сами собой, и когда на двенадцатой минуте Хьюго осторожно произносил: «Леди и джентльмены, время визита, к великому сожалению, подошло к концу», — его голос звучал чуждо и неуместно.

Пятидесятидвухлетний Хьюго Шелби, высокий и худой, как жердь, с благородной проседью в висках, походил одновременно на дворецкого и полковника гвардии. Он состоял смотрителем зоологического музея при Натуроведческом институте Бирмингема.

Ребекка была красивым, изящным животным, слегка напоминавшим ягуара. Ее ультрамариновая шерсть искрилась так сильно, словно состояла из тончайших стеклянных игл. Ребекка не была привередлива в питании, но предпочитала мясу и молоку песок с марганцовкой. Четыре часа в сутки она спала, остальное время посвящала игре с брызгами воды, или скакалкой, или мячиком. Сородичей в земной фауне она не имела.

Кафе «Ромашка», дрейфующее на поверхности озера, имело неоспоримое достоинство: оно состояло из лепестков. Каждый лепесток представлял собой уютную кабинку с одним столиком, изолированную от остальных посетителей.

— Пять месяцев, доктор, — произнес полковник Хардинг, отставил кружку, вытер губы тыльной стороной ладони и веско повторил: — Пять месяцев. Это немалый срок.

— Я в курсе, полковник. Это на тридцать дней больше, чем четыре месяца. И?

— Что вы успели узнать об экземпляре?

— Еженедельно я шлю об этом отчеты своему начальству. По пути их перехватывает и читает также ваше начальство. Что-нибудь добавить?

Полковник Хардинг, начальник специализированной охраны экземпляра U1, извлек из кармана портсигар, сноровистым щелчком откинул крышечку, протянул доктору. Восемь круглобоких сигар безупречной стройностью ряда напоминали патроны в обойме.

— Спасибо, травиться не желаю, — ответил Гамильтон, выбил сигарету из пачки «честера» и глубоко затянулся.

— Напрасно. — Полковник вальяжно откинулся на спинку, закурил. — Напрасно вы так. Я предлагаю поговорить откровенно.

Он обвел красноречивым взглядом замкнутые стены кабинки. Доктор Гамильтон пожал плечами:

— Начинайте.

— Что ж… Экземпляр U1 был обнаружен 5 марта. Он имел неосторожность разгуливать ранним утром между корпусами Натуроведческого института, где был пойман и изолирован для дальнейших исследований. В оном институте, конечно же. Как человек здравомыслящий, я вижу два пути, какими экземпляр мог попасть сюда. Первый: упал с неба. Второй: черт его знает как.

— Стройно излагаете. Но есть и другие пути. — Доктор выпустил колечко дыма. — Ребекка — аномалия коллективного бессознательного, проявляющаяся в идентичных галлюцинациях у всех наблюдателей. Ребекка — новая модель терминатора, заброшенная в прошлое, чтобы уничтожить Джона Коннора, который придет в наш музей поглядеть на нее. Ребекка — генетический мутант, разработанный НАСА с целью проверить реакцию человечества на генетических мутантов. Имеется еще порядка двадцати пяти версий.

Полковник хмыкнул.

— Умиляет, как вы упорно называете экземпляр Ребеккой. Неужели вы установили пол существа?

— Знаете, понаблюдав за ней всего один день, Хьюго Шелби сказал: «Да, это — настоящая леди». Дальнейшие исследования не дали оснований усомниться в этом выводе.

— Вы смеетесь надо мной?

— Никак нет, полковник Хардинг, сэр!

Военному понадобилось несколько секунд, чтобы уловить и проглотить издевку.

— Ладно. Неважно. Что происходит дальше. Десять недель — скакалка. Восемь недель — капли на стекле. Теперь — мячик. Эти игры необъяснимы и бесцельны.

Движением рук и глаз доктор Гамильтон передал нечто о неисповедимых путях господних.

— На первый взгляд бесцельны, — веско продолжил полковник. — Скакалка, подброшенная существом вверх, падает на пол. Движения воздуха, сила и направление броска, начальная форма скакалки, ее температура — все это влияет на динамику падения. Ложась на пол, скакалка всякий раз образует новый рисунок. Вода, выплеснутая на стекло, стекает в виде капель, каждая движется по траектории, на которую влияет десяток факторов. Наконец, мячик катится по неровной траве и отскакивает от стенки под различными углами. Любой из этих процессов, доктор, зависит от такого числа переменных, что результат предсказать почти невозможно. Это — хаотические процессы.

— Скорей, стохастические[5]…— Доктор зевнул. — Ну и?

— Экземпляр U1 способен неделями наблюдать за такими процессами. Не исключено, что он делает множество выводов! Не говорит ли это о его разумности?

— А о моей?

— В каком смысле?

— Однажды я ради интереса попробовал игру Ребекки. Стал подбрасывать скакалку и смотреть, как она падает. Меня хватило на пятнадцать минут. Через четверть часа стало нестерпимо скучно. Согласно вашей теории, я — форменный кретин.

Хардинг подался вперед и уперся руками в крышку стола, чуть разведя локти в стороны. В его позе было нечто упрямо-бульдожье.

— Доктор Эдвард Гамильтон, вы — ректор Натуроведческого института. Вы руководите исследованиями экземпляра на протяжении пяти месяцев. Чем вы занимаетесь все это время? Кормите начальство сказками о непредвиденных трудностях. Тратите время на маловразумительные рентгеновские снимки и ультразвуковые сканы. Сотнями проводите дурацкие тесты рефлексов. Суете нам анализы экскрементов! Доктор, на кой черт все это? Почему до сих пор нет теста ДНК? Почему на теле этой Бекки не сделали ни единого разреза? Почему запрещено вводить в нее зонды? Почему вы не можете ответить на один-единственный вопрос: существо — инопланетянин или нет?

— Полагаю, и на этот счет у вас имеется гипотеза?

— Да, доктор. Вы просто тянете время. Я провел кое-какие подсчеты. Двести пятьдесят посетителей ежедневно по восемьдесят фунтов каждый — это двадцать тысяч фунтов в день. От одних только зевак. Еще — продажа прав на исследования иностранным компаниям. Пять тысяч фунтов за лабораторный час. Еще — телесъемки для шоу и научно-популярных фильмов. Еще — сувенирчики, игрушечки, маечки-шортики-открыточки с «леди Ребеккой». По скромным прикидкам, будучи здесь, экземпляр U1 приносит шестьдесят тысяч фунтов чистой прибыли в день. Из них две трети идут в бюджет программы исследований, которой руководите вы, доктор Гамильтон.

Ректор затушил окурок, растер золу по донцу пепельницы, аккуратно вырисовал на ней спиральку.

— Мне следует поблагодарить вас за тщательный анализ ситуации?

— Вежливый человек так и поступил бы.

— Какова была бы благодарность вежливого человека?

Полковник написал число на салфетке. Гамильтон прочел, чиркнул зажигалкой, подержал салфетку над пепельницей, пока огонек не коснулся пальцев.

— Завтра я буду очень благодарен вам, полковник.

— Было приятно с вами побеседовать, доктор.

Военный ушел.

Гамильтон попросил еще чашку кофе. Вдыхая ароматный напиток, он мысленно произнес недосказанное.

— Мы сделали анализ ДНК. В первый же день, пока правительство еще не взяло нас под контроль. У Бекки нет ДНК. Ее клетки состоят из кремниевых соединений. Наследственная информация хранится в виде зон с разной электропроводимостью. Вероятно, это существо способно накапливать и передавать наследственную память. Ребекка не просто инопланетянин — она даже не белковый организм. Когда об этом узнают, ее разорвут на кусочки. Такие, как вы, полковник Хардинг, сэр.

Этот день выдался удивительно спокойным. Была лишь одна часовая съемка. После экскурсий Бекки с аппетитом вкусила фунт минеральной смеси, затем подремала полчаса и взялась за игру. Тогда к ней впустили телевизионщиков.

Немцы ваяли научно-популярную программу о фрау Ребекке. Перегавкиваясь на своем шипяще-лязгающем наречии, они деловито метались по периметру вольера. К совершенно безобидной Бекки на всякий случай старались не приближаться — сходство с ягуаром порождало здоровую опаску. Расставив аппаратуру, немцы вытолкнули из своих рядов белобрысую девушку-репортера в блестяще-серебристом комбинезоне, которая присела рядом с Ребеккой и принялась вступать в контакт. Немка показывала Ребекке внушительного размера фотографии созвездий, крутила перед ее носом глобус, вещала нечто медленно и разборчиво — словом, подошла к делу контакта с максимальной серьезностью. Бекки ни на секунду не отрывалась от своего мячика. Тогда белобрысая картинно прилегла на бок грудью к телекамерам, извлекла из кармана шарик и принялась швырять его о стену. Ребекка не придала значения — это была не первая и даже не десятая попытка подражания. Но когда немка вдруг упустила свой мяч, и тот откатился прямо к ультрамариновой лапе, Бекки благосклонно отпасовала его обратно. Телевизионщики пришли в полный восторг — контакт с инопланетным разумом удался! Приняв во внимание взаимоотношения лучшего и хорошего, белобрысая тут же провозгласила резюме и удалилась из вольера.

Хьюго Шелби терпеливо дожидался конца съемок. Он хотел поговорить.

Шутки о его платоническом чувстве к синей кошке уже столько раз обошли институт, что стало признаком дурного тона заикаться на эту тему. Ни для кого не было секретом, что трижды в неделю седеющий Хьюго проводил час-другой, сидя у вольера и вдумчиво общаясь… со стеклом. Ребекка, играющая в клетке, реагировала на речи смотрителя не более, чем прозрачная кварцевая стена, потому чудачество Хьюго вызывало поначалу всеобщее умиление и сопереживание. Поначалу — потом наскучило.

А между тем, у Хьюго и Ребекки имелась крошечная тайна: иногда она отвечала ему. Крайне редко. Одно из тысячи слов, сказанных им, чем-то трогало ее. Тогда Бекки отрывалась от мячика и пару секунд смотрела на мужчину, затем возвращалась к игре. Это и был ответ.

Из слов и фраз, отмеченных Ребеккой, Хьюго пытался составить нечто связное, найти в ее реакциях систему. Выходило абсурдно и глупо, вроде квинтэссенции центральной истории мороженого, или пингвинов Марса, льющих воду на закат. Смотритель в глубине души догадывался, что Бекки не понимает ни единого слова, а в редких ее взглядах меньше смысла, чем в ударах мухи о стекло. Он все больше убеждался, что леди Ребекка не умнее дворовой Мурки, и от этой мысли почему-то становилось горько.

Сегодня Хьюго Шелби не стал рассказывать ей ни о Древнем Риме, ни о человеческой психологии, ни о романах Сомерсета Моэма. Он сел у стекла и спросил напрямую:

— Мисс Ребекка, вы понимаете хоть что-то?

Двенадцать футов — отскок.

— Вы вообще замечаете, когда я говорю с вами?

Бросок — двенадцать футов.

— Мисс Ребекка, простите, но… у вас ведь нет ни капли разума? Верно?

Отскок — двенадцать футов.

— Что вы вообще здесь делаете?

Вот тут Ребекка поймала мячик, подняла взгляд к лицу мужчины и внимательно посмотрела ему в глаза. А затем смачно облизнула собственный нос.

Спасатель пришел в ту же ночь. Он возник в виде крохотной аномалии — черной точки в воздухе. Разжал пространство вокруг себя, обрел истинные размеры и массу, адаптировался к законам этого мира, затем снял аномальный барьер. Камеры видеонаблюдения зафиксировали, как он появился в холле пятого этажа и двинулся по коридорам, безошибочно находя дорогу. Охранники при входах не видели его, так как он не пользовался входами. Охранники на лестнице не видели его, поскольку он миновал и лестницу. Понизив жесткость молекулярных связей в своем теле, он туманным облаком провалился сквозь три перекрытия и сконденсировался в вольере Ребекки.

— Девятая пространства, я пришел спасти тебя, если ты нуждаешься в спасении, и помочь тебе, если ты нуждаешься в помощи.

Синяя кошка проснулась, недовольно вздернула ушами, облизнула лапу и протерла ею глаза.

— Я — Бет, восьмой силы. Я пришел, чтобы ты вернулась.

Ребекка встала, неторопливо обошла спасателя кругом, принюхалась. Легла и опустила голову на лапы.

— Девятая пространства, прошу, ответь мне. В каких средствах нуждаешься ты, чтобы вернуться?

Бекки перекатилась на бок и почесала задней лапой за ухом. Потом высунула язык и приступила к туалету.

— Кто тебя похитил? Что случилось с тобой?!

Ребекка вылизывала внутреннюю поверхность бедер.

— Это — они?.. Какой вред они тебе причинили?!

И вдруг стекло взлетело кверху, открывая пространство с существами. Существа были теплы и активны. С их рук сорвались сгустки энергии и метнулись к спасателю. Бет не сразу поверил — они атакуют его?!

Бет был воином восьмой ступени, его гены хранили совершенство сотен поколений мастеров. Его тело на клеточном уровне знало, как реагировать на любой мыслимый вид оружия.

Разряды электричества коснулись кожи, и защитные ткани рассеяли их. Бет ударил волной давления, отшвырнул существ и ринулся вслед за ними в коридор. Сперва отбить атаку, затем — уводить Девятую. Коридор был полон — существа с обеих сторон, десятки. Их оружие было кинетическим, потому Бет ушел из фазы вещества. Он обратился в сгусток энергии. Пули проносились сквозь тело, не причиняя вреда. Бет смещался, на миллисекунды обретал материальность и бил. Враги бешено стреляли в ответ, решетили мерцающее облако, пляшущее перед стволами. Кинетическая энергия пронизывала то место, где спасателя уже не было. Враги вовсе не умели защищаться. Импульсы сжатия сбивали их с ног и ломали конечности, тепловые удары заставляли корчиться от боли. За шесть секунд Бет, восьмой силы, лишил их боеспособности и на мгновенье задержался в фазе вещества, чтобы убедиться в победе.

Тогда мучительно горячая игла вонзилась в спину. Боль и удивление сковали его на миг, новые иглы прошили тело. Он лишился сознания, так и не успев поверить в то, что проиграл.

Зеленоватое тело чужака напоминало препарированную лягушку. Щупы зондов и электроды, торчащие из него, выполняли функцию гвоздей — спасатель был пришпилен ими к пространству помещения. Импульсный ток, протекающий по тканям чужака, парализовал его и удерживал на месте. Иного способа удержать существо, способное проходить сквозь стены, не было.

Стоя в холле пятого этажа, спешно переоборудованном под военную лабораторию, доктор Гамильтон ощущал колючую абсурдность происходящего. Словно в плохом боевике, вокруг были «свои» и «чужие». Свои здесь — это парни с автоматами, и парни в блестящих комбинезонах со стеклами вместо лиц, и парни с каменными скулами над офицерскими погонами. Чужие — это Эдвард Гамильтон и Хьюго Шелби. И полумертвое тело существа.

— Полковник Хардинг, я требую прекратить… — Он отчеканил сталью это «требую», но на «прекратить» голос сорвался.

— Вы требуете? Надо же! — Полковник изобразил подобие удивления. — За пять месяцев исследований вы не добились результатов. Однако, если экземпляр U1 необходимо было сохранить живым ввиду его уникальности, то с U2 мы можем применить надежные методы… познания.

— Никто из моих подчиненных не станет участвовать в этой экзекуции.

— Мои подчиненные прекрасно управятся и сами.

— Я запрещаю подобный опыт на территории моего института.

— Это вряд ли. По приказу министра обороны я имею право совершать в вашем институте любые действия, направленные на безопасность Великобритании.

Доктор Гамильтон поперхнулся.

— Эта пытка — в целях безопасности?!

— Двадцать шесть моих солдат госпитализированы, двое погибли.

— Но это они первыми открыли огонь, не чужак!

— Он вторгся на охраняемый объект.

Губы Гамильтона тронула болезненная усмешка.

— То есть вы заранее оповестили его, что объект охраняем? И как это вам удалось?

— Черт возьми, док! Он пытался украсть U1!

— Он к ней даже не прикоснулся — это видно на записях. Если бы хотел украсть — украл бы за три секунды. Вы не так глупы, чтобы не понять этого.

— Хватит! — Хардинг указал на дверь. — Убирайтесь. Я получил прямой приказ: любой ценой получить точные сведения о природе существа. Если вздумаете мешать мне… В общем, не советую.

Гамильтон побледнел, но не сдвинулся с места.

— Ничего, что сейчас ночь. Я не постесняюсь разбудить премьера. Если понадобится, то и ее величество. Полагаю, они должны быть в курсе первого вооруженного конфликта с инопланетным разумом.

Полковник чуть заметно оскалился:

— Вы сами отказались подтвердить инопланетную природу экземпляров. На свои же грабли, доктор.

— И даже моя горячая благодарность не заставит вас изменить решение?

Хардинг понизил голос и придвинулся к доктору, окуная его в облако табачной вони.

— Положение сильно изменилось, док. Факт нападения, плюс это его оружие, хождение сквозь стены. Там среагировали мгновенно. У меня есть ясный приказ… Так что вам правда лучше уйти.

Больше не говоря ни слова, Гамильтон пошел к выходу. Смотритель музея последовал за ним, у дверей задержался и отчетливо произнес:

— Двое погибших — пока не так уж много. Не гневите судьбу, полковник.

На лестничной клетке ректор института достал сигареты. Пока он курил, Хьюго Шелби молча стоял рядом. Затем доктор Гамильтон ушел — звонить королеве, или поднимать на уши репортеров, а может, глушить виски в «Ромашке». Смотритель музея направился на второй этаж, где все в том же вольере отдыхала кареглазая леди Ребекка. Она не спала — послушный ее движению мячик проделывал свой бесконечный путь. Двенадцать футов — отскок…

Хьюго громко сказал:

— Мисс Ребекка. Тот, кто приходил к вам, — полагаю, он в вас ошибся. Так же, как и я. Не думаю, что вам есть до этого дело. Я даже не уверен, что вы понимаете меня. Но вы должны знать: ему сейчас плохо. А станет еще хуже. Всего доброго, мисс Ребекка.

Если бы Хьюго Шелби хоть на минуту задержался у стекла, то увидел бы, как, поймав шарик, Бекки помедлила, закрыла глаза и резко метнула его. Мячик отразился от четырех стен, замедлил ход и прикатился точно в лапу, подставленную вслепую.

Затем леди Ребекка поднялась, открыла перед собой сингулярный портал и шагнула из вольера в холл пятого этажа.

Оказавшись рядом с Бетом, она создала еще одну сингулярность. Непроницаемая сфера, которую земные ученые назвали бы горизонтом событий, окружила двоих чужаков. Они оказались вне пространства и времени. Снаружи полковник Хардинг и двадцать человек его команды потрясенно наблюдали, как лабораторный стол, тело пришельца, утыканное щупами, и кусок перекрытия сжались в точку и пропали. Воздух на том месте голубовато мерцал, сквозь круглое отверстие в полу виднелся череп мамонта, украшавший четвертый этаж.

Внутри сингулярности леди Ребекка осторожно извлекла щупы из ран Бета. Тело восьмого начало регенерировать сразу же. Спустя минуту он открыл глаза.

— Где я?..

Электромагнитная волна его голоса звучала гулко — горизонт событий полностью отражал ее.

— Ты допустил ошибку, Бет, восьмой силы. Это старый мир, в нем очень сильна энтропия. Тебе следовало учитывать ее. — Девятая пространства говорила холодно, эхо отбрасывало ее слова от белых стенок сферы и бомбардировало ими разведчика. — В этом мире ты не в состоянии учесть все факторы, точно предугадать полет пуль, движения врагов.

— Девятая пространства, моя вина перед тобою бесконечна. Я не сумел спасти тебя. И теперь…

— Спасти? — Удивленно воскликнула она, и эхо повторило слово, насмешливо коверкая его: «Спаспас-пас… спасти-ти-сти…»

— Бет, ты правда считаешь, что я нуждаюсь в спасении? Эта планета так далека от нас, что даже наша галактика невидима на здешнем небе! Я шагнула сюда по собственной воле — никакая иная сила не смогла бы перенести меня в этот мир. От кого же ты хочешь меня спасти?

— По своей воле?.. По своей?.. — Бет смотрел на нее. Бет не понимал. — Девятая пространства, ты…

— Меня зовут Лана. Я прошу тебя использовать это имя.

Назвать ее простым именем было не намного проще, чем понять.

— Ла… Лана. Зачем ты отправилась сюда? Мы еле смогли найти тебя. За ту секунду, что был открыт твой портал, образ этого мира отпечатался в общем разуме. Над ним трудились все шестеро восьмых знания. Им понадобились тысячи часов, чтобы расшифровать образ! А если бы они не сумели?..

— Я рассчитывала как раз на то, что вы меня не найдете. — В голосе Ланы прозвучала досада. — Я проявила небрежность. Нужно было идти через промежуточный мир.

— Ты хотела спрятаться?.. — Бет повторил эту фразу, пытаясь осознать и понять ее. — Ты хотела спрятаться… Но почему? Ты же нужна нам! Ты нужна нам всем!

Разумеется, нужна. Спасатель принес с собой крошечный слепок общего разума. Словно тени, за спиной Бета стояли невидимые тысячи седьмых, миллионы шестых, несчетные множества пятых, четвертых, третьих. Глядели на нее снизу вверх укоризненными взглядами, беззвучно шептали: «Ты нужна нам… Ты нужна. Ты нужна!»

— Именно поэтому, Бет. Я нужна всем. Поэтому я и ушла.

Восьмой силы не мог объяснить себе ее поступок иначе, чем потерей памяти. Он терпеливо рассказал Лане то, что она должна была прекрасно знать. Родная планета истощена и переполнена. Миллиарды третьих и четвертых не могут полноценно развиваться. Было принято решение сконструировать искусственную планету на основе пояса астероидов. Двенадцать восьмых пространства, и Лана — единственная Девятая — должны…

— Должны что? — перебила она. — Построить вам планету? Дать вам жилье, пищу, энергию, знания — чтобы вы могли полноценно развиваться? Чтобы внуки ваших внуков когда-нибудь стали бы девятыми?

— Так устроен мир, — удовлетворенно подытожил Бет.

— Старшие служат младшим, да? А младшие никогда не пробовали сделать что-нибудь сами?

— Младшие?.. — Бет задумался и усмехнулся. Вероятно, он представил себе комичную картину: толпа беспомощных третьих, не умеющих ни смещать время, ни преобразовывать энергию в массу, ни ослаблять или усиливать молекулярные связи, — эта толпа младенцев строит… хи-хи!.. планету.

— Бет, — вкрадчиво произнесла Лана, — а между тем, тебя пленили две дюжины первых.

— Как?! Ты оскорбляешь!..

— Бет, я кое-что знаю о существах этой планеты. Они не умеют наследственно передавать навыки, как мы. На Земле живут только первые.

Первые… Само слово звучало необычно для разведчика — тысячелетия прошли с тех пор, когда на его родине еще встречались первые. Уже века миновали с того дня, как последний второй взошел на третью ступень совершенства, и гены его перестроились, сохранив достигнутое мастерство. С тех пор ребенок даже самой отсталой семьи от рождения становился третьим.

— Эти странные люди считают, — продолжила Лана, — что для развития необходимо трудиться. Некоторым из них удается достигнуть второй ступени совершенства. Потом они умирают, и дети начинают путь заново. Встречались и такие, кто при жизни успел взойти на третью ступень. Их было всего несколько. Люди поклоняются им и называют их богами. Возвращайся, Бет. А тем, кому я особенно нужна, расскажи сказку о процветающем мире, населенном одними лишь первыми.

Бет нерешительно помолчал.

— Лана… Твой ребенок мог бы стать первым в истории десятым.

— Я никому не пожелаю такой судьбы. Уходи, Бет.

— Лана, я не смогу уйти, даже если бы захотел. Усилий всех старших пространства едва хватило на то, чтобы отправить меня в один конец. Я могу вернуться только вместе с тобой.

— Всех усилий?.. — Лана невесело усмехнулась и понизила мерность пространства. Время вне сингулярности замерло, весь космос стал единственной точкой. Достаточно было сделать один шаг, чтобы в следующее мгновенье оказаться за тысячи парсек от Земли. Лана указала лапой, и Бет увидел перед собой лазурный пол Сферы Решений, и усталые лица восьмых пространства, с великим трудом забросивших разведчика на далекую планету.

Лана подтолкнула его:

— Иди.

Бет робко переспросил:

— А ты?

Вторя ему, множество робких голосков заполнило космос: «А ты?.. Лана, как же ты?.. Ты нужна нам… Нам… Нужна…»

— Спасибо, я останусь здесь.

Учитывая необъяснимую природу силы, искалечившей бойцов спецохраны, и столь же необъяснимое исчезновение чужака прямо из-под носа десятков людей и приборов, министерство обороны предпочло замять эпизод с экземпляром U2 и благоразумно утаить его от репортеров. В двенадцать часов следующего дня строго согласно графику очередная экскурсия посетила похожую на ягуара леди Ребекку. Удивлению визитеров не было предела: Бекки не была занята мячиком! Вместо этого она с интересом рассматривала сквозь стекло лица людей. «Такая синяя», — сказал кто-то, «Да просто кошка!» — тут же добавил другой. Экскурсанты покосились на говорившего. Хьюго Шелби улучил момент, когда никто не смотрел на него, подмигнул Ребекке и показал ей поднятый кверху большой палец.