Мир фантастики. Зона высадки

Юлия Зонис Зачем собаке пятая нога?

Двое на веранде распивали куаровый сок из высоких граненых стаканов. Солнечные лучи пробивались сквозь навес из листьев пальмакации и ласково щекотали физиономию одного из собеседников — плотного краснолицего сержанта Кунни Бабушка. Его тропический шлем лежал на столе, а сам сержант постоянно смахивал выступающие на лбу капли пота тыльной стороной ладони. Второй мужчина был поджар и смугл, с седоватыми висками и насмешливым ртом. На базе его не звали иначе как Док Дулитл, хотя настоящее имя его было Ирвин Ричардсон.

— Жарко сегодня, а? — пропыхтел сержант.

Хозяин дома улыбнулся.

— Добро пожаловать на Таильти. Ничего, через пару деньков привыкнете. Хотите свежего сока, из холодильника? Ваш-то, наверное, уже нагрелся. Я попрошу Ольгу принести.

Сержант изумленно хмыкнул.

— Ольгу? Вы привезли сюда жену, Док?

Улыбка Ричардсона стала шире.

— А вот сейчас увидите.

Он обернулся и прокричал внутрь дома:

— Дорогая! Пожалуйста, принеси сержанту еще сока. И виски со льдом для меня.

По прохладным темным комнатам прокатилось эхо. Сержант крякнул.

— Тоже не прочь выпить виски? Как ваш новый практикующий врач, не советую. Первые дни лучше воздержитесь от спиртного. Надо попривыкнуть и к климату, и к обстановке.

Бабушка почесал в затылке.

— А скажите, что случилось с моим предшественником? Мистер Маевник, когда мы подписывали договор, дал понять, что моя должность… как бы это сказать… пожизненная.

— Ах, Роберт? Бедняга погиб на рыбалке. Кажется, его сожрал какодил.

Сержант содрогнулся.

— Не переживайте, — приободрил его доктор, — вам это вряд ли грозит. Боб был страстным рыбаком, так что единственное, что удивляет меня в этой истории, — как его не съели раньше. Здешние речки кишат всякой гадостью. Местные, впрочем, мажутся соком златовласки и лезут в воду без страха, но я не могу перенести вонь. Полагаю, и какодилы не могут. Я вырыл бассейн за домом, так что, если захотите поплавать — милости прошу.

Внутри дома послышались шаги.

— А вот и Ольга с вашим соком.

Сержант оглянулся и так и замер с открытым ртом…

(Спустя две недели.) Сержант топал по тропинке, тянувшейся вдоль окраины поселка и через заросли вододендрона поднимавшейся к гасиенде доктора Ричардсона. Запыхавшийся Бабушка сдвинул шлем на затылок и обмахивался фигусовым листом. Тяжелые ботинки сержанта при каждом шаге взбивали пыльные облачка. На полянке, ярдах в пятистах от дома Ричардсона, маленькая девочка-туземка пасла крупную ящерицу. Ящерица смачно хрумкала зеленью. Девочка почесывала босую, облепленную грязью ногу пяткой другой ноги. Вместо носа на круглом личике малышки красовался задорный свиной пятачок. Заметив сержанта, девочка улыбнулась и помахала землянину четырехпалой ладошкой. Бабушка с трудом выдавил ответную улыбку и в сотый раз упрекнул себя за то, что никак не может привыкнуть к Дулитловым кадаврам. Трехрукие и хвостатые уродцы были еще ничего, но при виде туземца, со щеки которого подмигивал большой слезящийся глаз, Бабушка ринулся в кусты и долго там оставался. Чешуйчатые гребни, когти, плавники и прочие мелкие отростки скоро перестали его удивлять. Такая уж тут завелась мода. Изначально вполне человекообразные, таильтяне радостно обзаводились новыми органами. Любопытства ради Бабушка даже поинтересовался расценками. Жена старосты, недавно нарастившая верхнюю челюсть и сделавшая пересадку хвоста, охотно его просветила. Док брал по пять шершней за мелочь вроде тех же гребней или перепонок между пальцами. За операции посложнее туземцы расплачивались шриком.

В дни сбора бобового урожая над деревней плыл густой сивушный дух. Женщины и дети сидели во дворах, увлеченно пережевывая бобы. Жвачку сплевывали в тыквенные калебасы. Часть потом пересыпалась тростниковым сахаром, заливалась водой и через пару недель брожения превращалась в неплохое пиво. А часть сосудов закупоривалась и перекочевывала на корабли мистера Маевника. На Земле содержимое калебасов — смесь слюны и бобовой жвачки — перегоняли, обогащали и разливали в тонкие стеклянные ампулы с надписью «МайТай». Или, попросту говоря, шрик.

Сержант одолел последний, самый крутой подъем. За деревьями показался дом Ричардсона — просторный, с плоской крышей и двумя боковыми пристройками. Дорожки сада были посыпаны толченым кирпичом, а на перилах веранды рядком выстроились пустые бутылки из-под рома и джина. Сам доктор был на заднем дворе. Из-за дома доносился его голос и резкое, гортанное уханье. Похоже, Док давал последние напутствия Верзиле Джо перед матчем.

— Эй, Док!

Бабушка вскарабкался по ступенькам на веранду и уже собирался обессилено рухнуть в кресло, но Ричардсон отозвался:

— Кунни, это вы? Идите сюда. Проклятая птица не в духе, я пытаюсь ее умаслить. Пройдите через столовую и захватите виски — там на буфете стоит бутылка.

Сержант вздохнул, тоскливо глянул на привычное местечко в тени и поплелся в комнату.

Док стоял у загона. В загоне жила пара бойцовых торгов — местных страусов — Верзила Джо и Долговязый Суслик. Обычно они мирно выклевывали корм из корыта или разбрасывали солому, но сейчас обстановка накалилась. Суслик забился в угол и пощелкивал оттуда клювом, сердито шипя. Верзила носился по загону, ухая и хлопая крыльями. Временами он подпрыгивал футов на пять в воздух, будто собирался улететь — хотя куда улетишь на таких культяпках. Док топтался у решетки и приговаривал: «Джо хороший, Джо умница, Джо славный мальчик». Рядом стояла жена Дока, Ольга. В верхней паре рук у нее было зажато ведро с тухлой рыбой, а нижняя теребила длинную юбку. Увидев сержанта, женщина приветливо кивнула.

Док обернулся и сердито мотнул головой в сторону загона:

— Видите, что делается. Никак не могу его успокоить. Знает, паршивец, что у него сегодня встреча с Хохлатым Любимчиком. Вы думаете, он в ярости? Как бы не так. Он трусит, отсюда и все прыжки и вопли. Утром наложил огромную кучу, ничего не ел. В обед чуть не разорвал беднягу Суслика. Видите, куда он его загнал? И все от страха.

Верзила Джо щелкнул клювом и пошел на следующий круг. Док опять обернулся к решетке и засюсюкал:

— Джо хороший, Джо умный, Джо победит. Джо из Хохолатого кишки выпустит. Правда, Джо? Папочка поставил на Джо двадцать шершней, мы же не хотим подвести папочку, а?

Верзила задрал хвост и обгадился. Док врезал по прутьям кулаком.

— Не знаю, что с ним делать. Похоже, он окончательно спятил.

Ольга поставила ведро и тихо предложила:

— Давай я пойду в загон. Я поглажу его, и он успокоится.

Как и все местные, Ольга не выговаривала «л», так что у нее вышло «погражу». И имя свое она произносила как «Орьга». Это выходило у нее трогательно и чуть картаво.

Док обернулся к жене.

— Ну куда ты пойдешь? Он же тебя искалечит.

— Не искалечит.

Ольга говорила негромко, но настойчиво. Ходили слухи, что она основательно прибрала Дока к рукам и тихо, незаметно ведет за него все дела.

— Я умею обращаться с торгами, а ты — нет.

Бабушка решился вмешаться:

— Может, и в самом деле… Все-таки у вашей супруги… хм-м… больше опыта.

Сержант поставил на схватку Верзилы и Хохлатого пять шершней, и ему вовсе не хотелось потерять деньги из-за неявки бойца.

— А, делайте что хотите.

Док безнадежно махнул рукой и пошел в дом.

— Так-то лучше. Держите ведро, — деловито сказала Ольга.

Бабушка принял у нее ведро. От рыбы невыносимо несло тухлятиной. У местных с обонянием было не очень, взять хоть ту же златовласку — но этим запахом стену можно было пробить. Сержант постарался дышать ртом.

Ольга распутала веревку, привязывающую дверцу загона, и бесстрашно прошла внутрь. Верзила остановился и подозрительно уставился на гостью. Сержант напрягся. Все-таки это вам не воробушек, а полтонны живого веса. Ольга подняла руку ладонью вверх и заворковала-заухала, очень похоже на самого торга. Птица вытянула шею и прислушалась. Через минуту глаза у нее полузакрылись, а встопорщенные перышки на шее улеглись. Казалось, что страус сейчас замурлыкает. Ольга подошла и почесала его под подбородком. Оглянувшись, женщина позвала:

— Ну что же вы, сержант? Несите рыбу.

Спустя полчаса Бабушка и Док сидели в шезлонгах у бассейна и пили виски. От загона попахивало, но удовольствия это не портило. Справа в садке бил о воду хвостами ручной какодил Пульхерия. После того, как Док пересадил зверюге эпифиз [2] своего любимца-коалы, какодил питался исключительно листвой эвкалипта и часто просился на ручки.

— Док, — задумчиво сказал Бабушка.

Он поднял стакан к глазам и прищурился на солнце.

— Вы ведь так и не рассказали мне, как здесь очутились.

Док завозился в шезлонге и хмыкнул.

— Это довольно длинная и глупая история. Странно, что вам еще не разболтали. Видите ли… Хотя все здесь называют меня врачом, по профессии я ветеринар. Окончил ветеринарный факультет Королевского колледжа. Как выяснилось после выпуска, я выбрал не самую удачную профессию. С домашними животными уже тогда было туго, на весь Лондон хватало пары клиник. К счастью, мой дядя был членом городского магистрата в Бреттоне — это такой городишко в западном Йоркшире. Он пристроил меня в тамошнюю ветлечебницу. И все было бы прекрасно, если бы я не увлекся трансплантациями. Еще в колледже я не вылезал из лаборатории доктора Майера. Вы вряд ли о нем слыхали, но в начале века он был сенсацией. Он разработал авторский метод трансплантации органов, при котором не используются иммунодепрессанты. Не понимаете? А вот представьте — вам пересаживают печень, и уже через неделю вы можете хоть на Монблан карабкаться. Никаких побочных эффектов, никакого отторжения. По тем временам это казалось чудом. Майер предлагал мне остаться у него, но лаборатория как раз переезжала на Марс, а я собирался жениться. Шарлота, понятно, ни о каком Марсе и слышать не хотела. Мы отправились в Йоркшир, и я занялся ветеринарной практикой. А месяца через три я нашел болонку. Просто шагал по тропинке к ферме, и из-под изгороди ко мне бросилась собачонка. Довольно, скажу я вам, мерзкая собачка — она тут же вцепилась мне в ботинок, визжа и урча. Конечно, мне следовало поместить объявление в газете, ведь просто так породистые собачки не бегают, но пока шавка терзала мои шнурки, меня осенило. Я как раз тогда занимался влиянием некоторых растительных веществ на скорость роста тканей, у меня были свежие препараты, выписанные из Лондона. Не было только подходящей модели. Вы не представляете, как дорого стоили тогда лабораторные животные. Чтобы купить пару крыс или хомячков, надо было заложить дом. А тут мне бесплатно привалило… Не долго думая, я завернул собачку в куртку и побежал домой. Не буду утомлять вас рассказом: опыты прошли удачно, за две недели у собаки отросла пятая нога. Мне удалось восстановить иннервацию, и Кусачка — так ее назвала моя жена — довольно резво бегала на всех пяти ногах. Я уже собирался писать статью и требовать от Королевского общества грант на следующую серию опытов, когда к нам в гости заглянул мэр с супругой. И какая нелегкая их принесла? Только старички расположились в гостиной, как Кусачка примчалась на своих пяти ногах и стала ластиться к супруге мэра, чуть ли не на колени к ней лезла. Старушка присмотрелась и грохнулась в обморок. Выяснилось, что собака — это ее пропавшая любимица Мария Августа Великолепная, которая сбежала три месяца назад. У бедной женщины случился сердечный приступ. Мэр, понятно, пришел в ярость — собака стоила целого состояния, не говоря уже о жене. Меня выгнали с работы, Шарлота уехала к своей матери, а дом пришлось продать, чтобы хоть частично возместить ущерб. Дядя меня и на глаза не пускал — ему хватило нервотрепки, пока он уговаривал мэра не подавать на меня в суд. Не прошло и двух недель, как я остался без дома, без профессии и без семьи. Я уже подумывал, не пустить ли пулю в лоб, когда увидел в сети объявление. Искали врачей для космической экспедиции. С отчаяния я позвонил по указанному номеру. Так мы и познакомились с Реджи Маевником.

Док глотнул виски и швырнул выползшему из садка какодилу резиновую игрушку. Пульхерия заворковал, прикрыв кожистые веки.

— Сошлись мы на том, что оба были неудачниками. Реджи как раз провалил защиту докторской диссертации по палеосоциологии. Если честно, его выкладки были редкостным бредом. Он занимался изучением пути миграции эскимосов во время Великого Переселения народов, а на основе этого почему-то делал выводы о перемещениях ишизаки в космосе. На защите над Реджи просто посмеялись. Он взбесился и заявил, что докажет свою правоту. Ближайшей системой, где должны были остаться следы присутствия ишизаки, была, по его расчетам, альфа Проциона. Он решил собрать экспедицию, отправиться туда и привезти несомненные доказательства. Идея была совершенно безумная. Денег на это, понятно, никто не давал. Тогда Реджи продал свою часть акций Будвайзера, заложил дом, машину и фамильную статуэтку летящего Персея. Этого с грехом пополам хватило, чтобы нанять старое корыто. На команду денег уже не осталось, и он стал набирать добровольцев. Вам надо было это видеть, сержант! Такого количества отбросов общества, самых жалких неудачников, прожектеров и авантюристов не собиралось даже при отплытии Ноева ковчега. Звездолетчики с правами на гидроплан. Техники, не отличающие втулки от микросхемы. Инженеры, окончившие курсы машинописи при обществе слепоглухонемых. И я, ваш покорный слуга. Вы полагаете, это смутило Реджи? Ничуть. Из этого сброда он сколотил команду: там были я, Душка Роджер — тогда он и слова «радар» не слыхал, и твердил только о травке, девочках и риг-рэгге — Мол Колнер в качестве штурмана, ваш предшественник Боб и сам Маевник за капитана. Объединяло нас всех то, что терять нам было уже нечего, и то, что мы ничего не смыслили в навигации. Может, поэтому нам и повезло. Мы начали с того, что заложили в бортовой компьютер неправильный курс, и корабль вышел из гиперпрыжка вовсе не рядом с Проционом, а здесь.

Рыжий солнечный диск медленно скатывался к верхушкам вододендронов. В зарослях хрипло орали иаранги и кувыльницы. Бабушка подумал, что еще час — и пора будет вести Верзилу на ринг. Он довольно прищурился и пошевелил занемевшими в тяжелых ботинках пальцами ног. Надо будет купить легкие плетенки из коры свистопляски, как у всех тут. Подумать только, если бы не ошибка пилота, эта дивная планета так и осталась бы неоткрытой. И он, Кунни Бабушка, потел бы сейчас в душном полицейском участке, а не наслаждался бы благородным напитком в обществе джентльмена.

— За случайности!

Он поднял стакан и сделал мощный глоток.

— Э-э, да вы уже хороши, — усмехнулся Док. — А ведь нам еще волочить в деревню проклятого страуса. Поумерьте прыть, сержант.

Бабушка благодушно осклабился и пренебрежительно махнул рукой.

— Отволочем, никуда он не денется. Нам страусы… ик… не впервой. Что нам страусы? Я знаете каких бронтозавров в участок таскал, ой-ой-ой…

Справа пронзительно запищало: это Пульхерия разгрыз-таки свою игрушку. От неожиданности сержант подпрыгнул, и остаток виски выплеснулся ему на штаны.

(Спустя три часа.)

— Эх, если бы он ударил левой снизу вверх! Как думаете, Док? Снизу вверх, раз — брюхо распорото, а потом добить Счастливчика клювом.

— Вы так ловко об этом рассуждаете, Кунни, что вам самому бы следовало очутиться на ринге. Уж там бы вы себя показали.

Док говорил несколько раздраженно, во-первых, потому, что проиграл двадцать шершней, и, во-вторых, потому, что волочить дохлого торга вверх по склону довольно утомительно. Бабушка, вцепившийся во вторую страусиную ногу, пропыхтел:

— Я же говорил вам — выставляйте Суслика. Суслик бы мог…

— Ничего бы он не мог. Суслика еще натаскивать и натаскивать. Уф, все, умираю. Давайте передохнем.

Док бросил страуса и уселся на вывернутый ствол араукории. Вытащил пачку сигарет и жадно затянулся. Сержант устроился рядом, прикурил и неожиданно спросил:

— А зачем мы это делаем?

— Что «это»?

— Ну, в смысле, зачем мы тащим страуса к вам домой? Ведь он все равно уже дохлый.

Эта мысль настолько поразила Дока, что он подавился дымом и закашлялся. Пока он перхал, а услужливый Бабушка колотил его по спине, из темноты вынырнул Душка Роджер. В руках у него была бутылка с текилой, а глаза горели негасимым азартом.

— Что, надрал вас староста? — весело проорал он, размахивая бутылкой. — А вот будете в следующий раз прислушиваться к советам опытных людей…

— Это ты-то опытный? — презрительно ухмыльнулся Бабушка. — Что же ты на Верзилу поставил и все продул?

— Я хотел вас поддержать, — невозмутимо ответил Душка, — подпереть дружеским плечом в трудную минуту, чтобы вы совсем уж не скисли. Так, а это у нас что?

Он мутно уставился на окровавленную страусиную тушу. К ней уже сползались шустрые землемерки.

— Э, нет, так дело не пойдет. Бедная птичка сражалась за вас, отдала, можно сказать, жизнь, а вы ее всю в пыли изваляли.

Он подошел к торгу, уселся перед ним на корточки и поднял бессильно свесившуюся страусиную голову.

— Спи спокойно, друг! Мы тебя не оставим…

Тут его, похоже, осенило. Он радостно икнул и предложил:

— А давайте устроим Верзиле погребение! Роскошные похороны, цветы, я даже речь толкну…

— Шли бы вы на радар, Роджер, — посоветовал Док. — Там вас, наверное, заждались.

— Гоните, — горько простенал Душка, — друга своего гоните, соотечественника. Одна ты, птица…

Он обнял страуса за шею и зашептал что-то невнятное. Бабушке стало его жаль. Совсем человек пропадает от алкоголя.

— Нет, ну в самом деле, Док, надо что-то делать с трупом. Не понесете же вы его Ольге?

Док печально покачал головой.

— Не понесу. Она меня не простит. Глупый страус был ее любимцем…

— Так что же будем делать? Может, бросим его в кусты?

— Его можно зажарить, — меланхолически заметил Док. — Нижние конечности торгов, или Struthio afornis cumoescence, весьма калорийны и на Арфе считаются деликатесом. Они содержат так называемый синаптотагмин[3]…

— А-а, пропадай моя телега! — неожиданно возопил Душка и вырвал откуда-то из-за пояса здоровенный мачете.

Прежде чем Бабушка успел обездвижить спятившего приятеля, тот точным движением обрушил мачете на тушу и отсек страусу левую ногу. Трофей Душка с усилием воздел над головой и торжествующе закричал, как первобытный человек, заваливший мамонта.

— Что ж, ничего не остается, — все так же меланхолично сказал Док. — Придется жарить. Если вам не трудно, Бабушка, сбегайте в деревню за вином. Будем готовить асадо. А какое же асадо без вина?

Когда Бабушка, пыхтя, вскарабкался по тропинке, костер уже почти прогорел — только по краям плясали веселые язычки. Аппетитно пахло жареным мясом. Док сидел на бревне и вяло пошевеливал угли прутиком, а Душка суетился над асадо: то поплескивал на мясо из своей заветной бутылки, то раздувал огонь, кашляя, чихая и протирая засыпанные пеплом глаза. Увидев сержанта, он вскочил и требовательно спросил:

— Ну?

Бабушка помахал калебасом.

— Вина не было — деревенские на радостях все выдули. Вот, принес пива.

Душка подбежал к сержанту, выхватил у него из рук калебас, вытащил затычку из пальмового волокна и жадно принюхался.

— Шрик?

— Шрик, — кивнул Бабушка.

— Отлично. То, что нужно. Зальем горечь поражения шриком.

Душка сделал мощный глоток, довольно замычал и вытер с губ темные капли.

— Док, будете?

Ричардсон молча взял у него калебас и глотнул.

— Двух сотен как не бывало, — констатировал Душка. — Как думаете, Док, на сколько потянет эта бутыль?

Ричардсон задумчиво покачал калебас в руках.

— Тысяч сорок-пятьдесят. Зависит от очистки.

Душка всхлипнул.

— За сорок тысяч я бы домик в Кентукки купил. А-а, гори оно огнем!

Он отобрал у Дока калебас, запрокинул голову, и темное пиво хлынуло в его разинутую пасть.

… Мяса было много. Душка рвал его зубами, рыча и заглатывая огромные куски, но мяса не убывало. Хватало и пива. Бабушка отвалился от костра, рыгнул и принялся ковырять в зубах подобранным прутиком. Док деликатно вытирал жирные пальцы листиком грязелюбки. Над погасшим костерком вились яркие искры. Сквозь листья светили огромные звезды, и из леса несло теплым и пряным.

— Рай, Док. И вправду ведь рай.

— Это на вас шрик действует, Кунни.

— А на вас?

— И на меня действует. Но я уже привык. А новички всегда так расплываются. Кстати, Мол из-за этого погиб. Пошел себе в лес, мурлыча под нос песенку, — и не вернулся.

— Может, он просто не захотел возвращаться? Зачем, когда так хорошо?

Док озабоченно прищурился и склонился над сержантом.

— Вы никогда до этого не пробовали шрика?

— Нет, почему?

Бабушка смутился. Его зарплаты с трудом хватало на пару ампул в квартал, да и то самых слабых.

— Пробовал, но сырой, наверное, сильнее. А, может, все это?

Он повел рукой, охватывая темные пальмы, и костерок, и кусочек нависшего над лесом неба.

— Может, поэтому сильнее действует.

— Я вас понимаю.

Док откинулся на своем бревне, уперся спиной в шерстистый пальмовый ствол.

— Умение просто радоваться жизни, да. На Земле подзабыли, что это такое. Знаете… — Он прикрыл глаза и мечтательно улыбнулся.

— … Знаете, я ведь понимаю сейчас, что Реджи был прав. Мог быть прав. Что мы знаем об ишизаки? Цивилизация, намного опередившая земную. Они были хозяевами космоса, когда человек еще почесывался костяным скребком и прыгал по скалам. А потом вдруг исчезли. Испарились. Сгинули. Вы слышали, — тут Док вновь склонился к сержанту и перешел на шепот, — оказывается, на всех планетах, где добывается шрик, есть следы ишизаки.

Бабушка сглотнул.

— И здесь?

Док кивнул.

— Спросите Душку, когда он протрезвеет, что нарыли радарщики. Тут под поверхностью огромные пустоты, полости, как на Эклебе. А что там…

Док развел руками. Бабушку пробрал холодок — будто неожиданно дохнуло на него из самых глубин космоса неведомой древней тайной.

— Вы думаете, — сержант тоже перешел на шепот, — это как-то связано? Ишизаки вывели этих… таильтян… чтобы они делали шрик? Как люди коров или…

Док решительно замотал головой.

— Нет, вы не поняли. Это не самое страшное. Самое страшное то…

Тут Док огляделся, будто подозревал, что их подслушивают. Но лес был тих. По углям пробегали последние огненные змейки. Побежденный, наконец, богатырской трапезой Душка дремал, подложив под голову начисто обглоданную кость.

Ричардсон приник к самому уху сержанта и громко прошептал:

— Таильтяне и есть ишизаки.

И посмотрел значительно, будто выдал огромный секрет. Бабушка недоуменно мигнул, а затем ухмыльнулся. Вот оно что. На Дока тоже подействовал шрик. А, может, и перебродившие пивные бобы. Даром тот хорохорится и делает вид, что все ему нипочем.

— Ну что вы, Док? — успокоительно пробормотал Бабушка. — Какие же они ишизаки? Вы же сами говорили. Ишизаки кто? Гиганты, великаны. Человек перед ними — тьфу. А эти? Им дай цветную побрякушку, бубенчик какой-нибудь, они и рады. Или эти хвосты ваши, крылья. Ну, какой разумный человек захотел бы, чтобы ему прирастили хвост? Они же как дети…

— Вот именно!

Док замотал пальцем перед носом сержанта.

— Как дети. Вы и сами сказали это. А почему?

— Что — почему?

— Почему они как дети? Почему здесь нет ни насилия, ни воровства, почему они всегда веселы и довольны жизнью?

Бабушка пожал плечами.

— Дикари. Не испорчены цивилизацией, Док.

— Может быть. Но я думаю иначе. Вот представьте: вы чертовски устали после рабочего дня. Вы где раньше работали, в полиции? Вы вымотались, на вас сорок три раза наорал начальник, голова у вас забита черт знает чем. Вы приходите домой, и?

— И что?

— Что вы делаете?

Сержант прикрыл глаза — и сразу, будто прорвавшись сквозь невидимую мембрану, в уши ударили гудки, рев сирен, скрипучие песенки голопостеров, плач, скрежет, голоса. Горло забил пыльный и душный воздух Нью-Йорка, а в левом виске привычно и тупо заныло. Представилась тесная конурка на Восемьдесят Второй. Вот Бабушка входит, роняет в прихожей пакет с покупками, стягивает через голову рубашку и спешит на кухню. Там он подставляет голову под струю из крана, но это не приносит облегчения. Вода тепловатая, ржавая. По полу разбросаны упаковки от «Крылатых Бобов». Бабушка со стоном вытаскивает голову из-под крана, плетется к холодильнику, облепленному неоплаченными квитанциями. Он лезет на верхнюю полку и достает тонкую стеклянную трубочку. Проверяет — мутноватой жидкости осталось дня на два, не больше. Он долго и тщательно выставляет стоппер, затем вытаскивает банку вчерашних бобов и капает — ровно три капли, иначе опять придется одалживать у мерзавца Маклеода! — капает в буроватое месиво. Аккуратно прячет трубочку, а потом жадно хватает ложку и…

— Шрик.

— А?!

Бабушка очнулся от наваждения — и жадно, всей грудью втянул чистый лесной воздух. Господи, как хорошо!

— Вы принимаете шрик, не так ли?

Голос Дока донесся откуда-то издалека, но он больше не тревожил сержанта. О Нью-Йорке можно забыть, как о кошмарном сне.

— Вы принимаете шрик? — настойчиво повторил Ричардсон.

Бабушка кивнул.

— И это помогает вам вновь ощутить, что вы живой человек, а не какой-то бездумный винтик? Краски становятся ярче, еда вкуснее, и все делается объемным, реальным и радостным?

Сержант снова кивнул.

— А теперь представьте ишизаки. Могучих, практически всесильных. И абсолютно не умеющих радоваться жизни. Мир для них — огромный механизм, сочетание явлений и чисел, легко поддающихся управлению, но не приносящих удовольствия или счастья. Это, конечно, только гипотеза. Но все-таки попробуйте представить. Ишизаки запросто изменяют природу, неужели они не в силах изменить себя? И они преображают собственное тело. В слюнных железах начинают синтезироваться нейропептиды, сочетание энкефалинов и эндорфинов, которые… допустим, поначалу просто регулируют настроение. Помогают отдохнуть, расслабиться, избавляют от напряжения и усталости. Постепенно состав их меняется, действие становится все сильнее. И вот в какой-то момент ишизаки осознают, что вся их наука, вся их могучая техника уже ни к чему. Они счастливы и так. Они довольны жизнью, и все из-за нескольких лишних молекул в их слюне. Они забывают о своих открытиях. Поселяются в небольших общинах, связь между планетами постепенно теряется, и вот…

Док остановился, чтобы передохнуть — он слегка запыхался. Бабушка чувствовал, что должен возразить, но ему было лень думать. Великолепная тропическая ночь шептала на тысячу голосов, и они почти заглушили голос Дока. Сержант закинул голову и уставился в бархатное небо, присыпанное звездной крошкой. Он подумает над словами Дока, непременно подумает утром, а пока… Над лесом заревело, и огромная огненная клякса прорвала зенит. От грохота, казалось, пригнулись верхушки пальм. Душку метнуло в костер, и он заорал, беспорядочно размахивая руками и разбрасывая во все стороны золу и угли. Док вскочил. Пляшущее над головами зарево осветило его взволнованное лицо.

— Что? — вопил Душка, кашляя и отплевываясь. — Что, какого черта?!

— Проклятье, — сказал Бабушка. — Это, наверное, сработала одна из ловушек. Надо вызвать подкрепление. Док, вы должны пойти со мной — там могут быть раненые. Забегите домой за инструментами, и встретимся здесь через пять минут.

Лес догорал. Влажная жара душила огонь. Тот отплевывался и недовольно ворчал, временами взревывая и выбрасывая оранжевые языки, — но сырой подлесок уверенно поглощал его ярость. Когда Док и Бабушка выбрались на поляну, все было уже кончено. На дальнем конце, подмяв под себя невысокие пальмы, тускло светилась багровым спасательная капсула.

— Черт, — сказал Бабушка. — Раскалилась как. Хрен мы ее теперь откупорим, пока Душка не подтянется с огнетушителем.

— Смотрите!

Док указал на темное пятно в боку капсулы.

— Люк открыт. Наверное, пилот пытался выбраться.

Прежде чем Бабушка успел его остановить, Док поудобней перехватил чемоданчик с инструментами и побежал через поляну. Сержант поспешил за ним. Когда Док приблизился к капсуле, в первую секунду он отшатнулся назад, прикрывая рукой лицо — от обгоревшей оболочки несло нестерпимым жаром. Затем он отступил на пару шагов и согнулся над чем-то. Сержант подбежал и заглянул доктору через плечо.

— Однако, — пробормотал Бабушка. — Не жилец, да?

— Почему же, — невозмутимо ответил Ричардсон. — Помогите-ка мне его оттащить подальше. Посмотрим, что можно сделать.

(Спустя два дня.)

— Пациент скорее жив, чем мертв, — констатировал Душка.

Он сидел на ступеньках веранды и жадно прихлебывал пиво. Его лысина весело отблескивала на солнце. Бабушка присел рядом, поморщившись от резкого запаха пота. Похоже, Душка как ушел в запой позавчера, так и не выходил. И уж точно не заботил себя такой малостью, как перемена рубашки.

— Хорошо, что мы вторую ногу не съели.

— А?

Бабушка недоуменно глянул на приятеля. Связь страусиной ноги и подопечного Дока была туманна.

— Хорошо, говорю. Съели бы, остался бы бедолага одноногим. А то Док чик-чик — и пожалуйста. Лучше старой. Длинновата была, правда, но уж мы ее укоротили, как раз по размеру.

Сержант начал прозревать.

— Док пришил этому несчастному лапу торга?

— А то.

Душка ухмыльнулся торжествующе, как будто сам провел операцию.

— И ему идет. Только Док пристегал и посветил своим аппаратиком, тот когтями скрести начал. Хотя в бессознанке до сих пор. Бревно бревном, а когтями скребет. Непростой мужик, видать. Не зря он над нами шарился. Помяни мое слово — ох, не зря.

Бабушка пожал плечами. Как только неизвестный придет в сознание, следует его допросить. И далее — по обстоятельствам. Либо передать мистеру Маевнику со следующим транспортом, либо рекрутировать на службу. Главное, чтобы на Земле об их нежданном госте больше никто и никогда не услышал. У компании и так дела шли неважно — больно уж давили крупные корпорации, особенно «Эклеб». Если они пронюхают, где Маевник добывает свой шрик, — пиши-пропало. Может, Душка и прав, и не зря этот увечный к ним залетел…

На крыльцо вышел Ричардсон, отряхивая воду с кистей. Следом шла Ольга с полотенцем. Увидев сержанта, Док обрадовался.

— А я вас ждал. Хотите проведать нашего крестника? Я как раз смотрел швы. По-моему, получилось прекрасно.

— Хм-м. Вы на самом деле пришили ему страусиную ногу?

— Пришил — не то слово. Это же чудо, как хорошо вышло. Ради таких моментов, дорогой мой Кунни, и стоило идти на медицинский.

— Но вы ведь учились на ветеринарном, — нерешительно возразил сержант.

Док его проигнорировал. Бабушка вздохнул, поднялся со ступенек и прошел в дом. Ричардсон превратил левый флигель в подобие современной клиники. Он уже хвастался сержанту новеньким рентгеноскопическим аппаратом и центрифугой, доставленными последним транспортником. Док не жалел денег на свое увлечение. Похоже, на это уходила солидная часть его доли прибыли в компании.

Сейчас на койке, застеленной белоснежной простыней, лежал пострадавший. Вся правая часть его лица была залеплена розовой, равномерно вздымающейся массой.

— Регенерация, — заметил Док, кивнув на пластырь. — Через день будет как новенький.

Бабушка скосился на изножье кровати. Под покрывалом виднелись очертания левой ноги. Правая нога непрерывно подергивалась, а когти на высовывающейся из-под одеяла лапе нервно сжимались.

— Чего это он?

— Прорастают нервы. Завтра выведу его из-под наркоза, и пусть хоть плясать идет.

— А вы уверены… хм-м… что это… я имею в виду ногу… что она его обрадует?

— Почему же нет? Конечности торга намного сильнее человеческих. Кроме того, когти удобны для захвата, не то что наши рудиментарные пальцы…

Бабушка тут же представил, как воскресший больной удобными для захвата когтями сжимает горло Дока. Видение было настолько ярким, что сержант вздрогнул.

— Я бы на вашем месте все же его подготовил. Можно сделать так, чтобы он отмер только сверху, до пояса?

— Можно, конечно, но зачем?

Удивление Дока было таким искренним, что сержант успокоился. В конце концов, кто из них двоих врач? Или хотя бы ветеринар?

Как выяснилось на следующий день, опасения Бабушки были напрасными. Нельзя сказать, чтобы мистер Несвид — так звали их непрошенного гостя — обрадовался при виде своей новой конечности. Но когда Док объяснил ему, что нужной ткани не оказалось в заморозке, а имплант с Земли прибыл бы только через три месяца, мистер Несвид кивнул и вежливо поблагодарил врача. Он вообще был удивительно вежлив. Высокий, худощавый, с ровным красивым загаром (впрочем, малость подпорченным лицевой хирургией), мистер Несвид напоминал Бабушке героя кинофильмов начала двадцатого века. Ему не хватало лишь тонкой полоски усов над губой для окончательного сходства. Мистер Несвид попросил у Дока трость и уже через полчаса свободно перемещался по дому. Ковбойская рубашка Ричардсона смотрелась на плечах мистера Несвида немного неуместно, но элегантно. Бабушка угрюмо посопел, наблюдая за чуть прихрамывающей походкой гостя, затем пригласил его на веранду и приступил к допросу.

— Как, говорите, я здесь очутился?

Мистер Несвид одарил Бабушку благосклонной улыбкой, прихлебывая Доковский мартини.

— Видите ли, я ученый. Геоботаник. Собираю редкие растения, преимущественно ксенофлору. Обычно я путешествую с научными экспедициями, но тут решил сам слетать на Джебу. Это ведь недалеко. Мне сообщили, что там нашли интересный молочай, очень похожий на нашу Euphorbia cyathophora. Возможно, его занесли первые поселенцы, но надо было проверить. Я арендовал яхту, но, видимо, в программе что-то забарахлило. Я вышел из прыжка и довольно долго пытался понять, где нахожусь. Ясно было только, что не у Джеббы. Навигатор из меня, как вы сами понимаете…

Тут он развел руками и еще раз обворожительно улыбнулся.

— Потом я заметил неподалеку планету и решил спуститься, проверить, что к чему. Я только-только вошел в атмосферу, как кто-то меня подбил. Я едва успел отстрелиться в капсуле. Вот, собственно…

— Никто вас не подбивал, — недружелюбно заметил Бабушка. — Это была старая мина-ловушка.

— Отлично, отлично, я никого ни в чем не обвиняю.

— Почему вы не подали сигнал бедствия?

— Вряд ли бы мне это помогло. Я понятия не имел, где очутился. Вы ведь знаете, радиус действия передатчиков не так уж велик.

— Яхта не была оборудована СВЧ-связью?

— Нет, откуда? Это же обычная прогулочная яхта.

Сержант отметил про себя, что надо отыскать в лесу обломки корабля и проверить, вправду ли это только прогулочное суденышко.

— Ну что, я удовлетворил ваше любопытство?

Бабушке оставалось только пожать плечами. Мистер Несвид не внушал ему доверия, но и обвинить его было не в чем. Сбои в навигационных программах случаются — иначе эта райская делянка никогда не попала бы в собственность «Май-Тай».

— Вы свободны. Но прежде чем вы начнете разгуливать по деревне, вам придется ознакомиться с некоторыми условиями пребывания на планете. И подписать кое-какие бумаги…

Сержант Кунни Бабушка был хорошим полицейским, и нужные бланки у него всегда оказывались под рукой.

(Спустя неделю.)

— Вы продали Суслика этому Несвиду?

От удивления у сержанта даже челюсть отвисла. Он шагал рядом с Доком по тропинке, ведущей к деревне. Ольга только что накормила их сытным обедом. Дел было немного — Доку предстояло в последний раз осмотреть челюсть супруги старосты, а сержант собирался исследовать вред, причиненный страусиному загону. Душка по-пьяни влетел головой в решетку и со злости поджег стойло, принадлежащее старосте. К счастью, пожар быстро заметили и затушили. Душка отсыпался на гауптвахте, а Бабушке предстояло оценить ущерб и поторговаться со старостой об отступных.

— Да, продал, — печально вздохнул Док. — Ольга очень переживала из-за Верзилы, и я не хотел, чтобы ей пришлось пройти через это еще раз. Мистер Несвид проявил такой неподдельный интерес к страусиным боям. Он рассказал мне, что держал дома бойцовых петухов и стаффордширских терьеров. И парочку шотландцев, для охоты на лис. Подумать только! Еще двадцать лет назад в лесах можно было охотиться разве что на дятлов.

— Да, с охотой сейчас никаких проблем.

— И вы знаете, он начинает всерьез здесь обустраиваться. Уже успел перезнакомиться со всеми поселковыми и даже нанял рабочих для постройки дома. К нам заходит каждое утро, приносит Ольге цветы, расточает комплименты. Честно говоря, этот Несвид изрядно мне надоел. Я-то думал, что он попробует выкрутиться и отчалит с первым же транспортником. Скажите, как вы его так быстро уломали? Он показался мне изрядным пройдохой.

— И сам не понимаю, — пожал плечами Бабушка. — Говорит, ему здесь понравилось. Любопытный, говорит, биотоп… и еще что-то ругательное, вроде суки.

— Сукцессия[4]? — предположил Док.

— Во-во. Сукцессия тропического леса. Мол, он все это будет изучать, и его непременно опубликуют в «Нэшионал джеографик». С другой стороны, у него ведь не было особого выбора. Нежиться здесь на солнышке или вкалывать на Земле на закрытом заводе «Май-Тай»… Что выбрали бы вы, Док?

Док не успел ответить, потому что они вышли на деревенскую площадь. Там как раз объявляли о следующем круге страусиных боев, и Кабанчик, местный букмекер, принимал ставки. Он делал метки угольком на высоком столбе. Поскольку предыдущие ставки не стирались, Кабанчику пришлось вскарабкаться на обрубок бревна, и уже оттуда он тянулся к чистому пока дереву. У обрубка толпилось человек двадцать — намного больше, чем обычно. Как раз сейчас маленькая девочка с ящерицей пыталась всучить Кабанчику красную ракушку.

Тот отмахивался и подзывал следующего, плотного поселянина, который размахивал целым ульем сухих шершней.

— Крупная игра, Кунни. Интересно, кто решился отдать свою птицу на растерзание Любимчику?

Сержант кивнул малышке. Та подбежала, все еще размазывая слезы по лицу. Волочившаяся за ней ящерица немедленно пристроилась рядом с Бабушкой и принялась тихонько жевать его штанину.

— Эй, малая, — как можно нежнее поинтересовался сержант, — какие ставки?

Девчушка хлюпнула носом, утерла сопли и важно прокартавила:

— Двадцать против одного, что Любимчик убьет Суслика в первом раунде.

Док и Бабушка переглянулись. Бабушка открыл было рот, но тут из толпы вынырнул староста и, вцепившись в сержанта, решительно поволок его к загону.

На закате сержант петлял между древесными стволами. В чаще было сумрачно и пахло гнилью. Что-то непрерывно шелестело, пощелкивало, и белый луч фонарика выхватывал из зарослей то широкий банный лист, то ежовые иглы. Так и казалось, что из-за ближайшей коряги вынырнет сейчас сгорбленная бабка-колдуниха с пучком трав. Док недавно сводил сержанта в лес и показал цветущий папоротник. Зрелище было удивительное и волнующее. Сержант вздохнул и прибавил ходу. Надо было выбираться отсюда до темноты, пока не нагрянули кошмарники и летучие варенцы. Те не постеснялись бы высосать сержантову кровь, а тело подвесить на длинные иглы чечевичника, чтобы человек высох и стал не человек, а ходячая мумия. Бабушка тряхнул головой. Вот ведь привязались дурацкие страшилки. Когда Душка травил их в казарме, близоруко щурясь и для пущего эффекта переходя на свистящий шепот, было вовсе и не страшно. А вот ночью в лесу… Слева треснул сучок. Сержант подпрыгнул и суматошно направил в заросли луч фонарика. В белом свете замаячил высокий силуэт, и знакомый суховатый голос произнес:

— Сержант, не будете ли вы так любезны убрать свет? Он слепит мне глаза.

Бабушка поспешно выключил фонарик.

— А, это вы, Несвид. Вы меня напугали. Что вы делаете в лесу, так поздно, и в одиночестве? Тут может быть опасно.

— Ну, какие опасности? Здесь даже крупных сухопутных хищников нет. Нет хищных растений, а ваши какодилы куда медлительней бронкских карманников.

Несвид улыбнулся и уселся на поваленный ствол. Он снял с плеча небольшую сумку, из тех, что геологи берут с собой для проб. Устроив ее поудобней у покрытых свежей землей корней, он полез в карман за сигаретами.

— Будете?

Бабушка покачал головой.

— Вы и не представляете, сержант, на каких планетах мне довелось побывать. От каких только тварей я не убегал. Шипастые, хвостатые, плюющиеся ядом… Нет, у вас тут удивительно мирно. Не планета, а цветник какой-то. И очень много знакомых растений. Вот, посмотрите…

Он сунул руку в сумку и вытащил какую-то травку с небольшими бледными цветками.

— Вейсмарский лютик. Ума не приложу, как он здесь очутился. Регулирует кровяное давление. Из него получаются отличные тонизирующие экстракты. Или, к примеру, шиповалка.

На сей раз в руке ботаника оказалась кожистая, покрытая шипами коробочка.

— У нее очень интересный способ распространения. Изначально плод лопается, как наш бешеный огурец. В коробочках довольно высокое содержание метана, вот в этих полостях.

Сержант без интереса осмотрел находку.

— Коробочка летит, но самое интересное не это, а то, что при соприкосновении с древесным стволом она как бы взрывается, и твердые мелкие семена проникают в рану… под кору, я имею в виду. Там, глубже, я нашел целую поляну, пораженную шиповалкой. Довольно опасное местечко. Вам бы не понравилась встреча с целой коробочкой. Я, помнится, даже опубликовал статью о связи между ареалами распространения шиповалки и легендами о злых духах.

Бабушка хлопал глазами. Беседа погружала его в тоску. Но тут он кое-что вспомнил и перебил исследователя.

— Я сегодня был в деревне. Это правда, что вы выставляете Суслика против Хохлатого Любимчика?

— Чистая правда, — кивнул мистер Несвид. — Птица запущена и совершенно не подготовлена. Но я разработал новую систему тренировок. И, вы знаете, мне очень пригодилось мое новое приобретение…

Он выставил вперед правую ногу и пошевелил когтями.

— Чертовски удобно. Теперь я сам тренирую Суслика, и, клянусь, он далеко пойдет.

Бабушка поперхнулся.

— То есть вы заходите в загон и…

— И гоняю его, как сидорову козу. Думаю, у нас все шансы победить на следующей неделе.

Тут мистер Несвид затушил окурок и неловко заерзал на бревне.

— Не поможете ли мне встать? Хожу я прекрасно, но вот с вставанием не до конца освоился.

Сержант взял ботаника за руку и сильно потянул. Ладонь у мистера Несвида была сухая и горячая, как нагревшаяся на солнце галька.

Вечером того же дня Док и Бабушка пили кофе на веранде. Верхушки пальмакаций красиво серебрились в лунном свете, а в бассейне за домом ухал Пульхерия.

— Так что вы там нашли, в лесу? Кроме одержимого исследовательским пылом Несвида?

Бабушка погрел ладони о кружку и раздумчиво сказал:

— Понимаете, Док, что меня тревожит. На яхтах обычно бывают две капсулы: одна расположена ближе к носовому отсеку, а другая — к хвостовому. На них есть цветовая разметка. Так вот, наш Несвид использовал хвостовую капсулу. Мне это запомнилось еще с того раза, когда мы тащили его из леса… Но тогда было темно. Вот я и решил проверить.

— Ну и что?

— А то, что при посадке он должен был находиться в рубке. Намного логичней залезть в ближнюю капсулу, а не бежать в хвост корабля.

— А если передняя была повреждена взрывом?

— Может, и так. Только ведь он едва успел. Он поджарился на корабле, а не в шлюпке. Что же он там делал такое? Я бы сказал, спустил что-то в первой капсуле. Хотелось бы мне еще знать, что.

В день соревнований дома, окружавшие деревенскую площадь, украсили алыми цветами флукса и ветками вододендрона. В центре выстроили загон из прочных жердей. Обычно бои проводились на закате, когда торги особенно возбуждены и яростны. Но сегодня, из-за необычайного наплыва народа, устроители завозились и начинали уже при свете факелов. Торги, впрочем, прекрасно видели и в полной темноте — чего нельзя было сказать о зрителях. Их набралось до двух сотен. Пришли даже кормящие матери, традиционно не допускавшиеся к зрелищу. Считалось, что от вида крови молоко в материнских сосцах может испортиться, и младенцы вырастут вовсе не младенцами, а злобными демонами Гра-Гра. Толпа волновалась. Люди кричали, хихикали, толкали друг друга и оживленно лузгали семечки, заплевывая землю шелухой. Из рук в руки переходили калебасы с бобовым пивом.

Док, сержант и Душка устроились в первом ряду, как почетные гости. Душка, радующийся вновь обретенной свободе, украсил себя гирляндой флуксов. Его синюшная физиономия торчала из венка огненных цветов, как свежевылупившийся птенец феникса.

— Двадцать шершней! Я поставил двадцать шершней на Суслика. Отчасти из-за вас, Док. Как-никак, вы его бывший хозяин. Это должно быть вам приятно.

Док ухмыльнулся.

— Я поставил на Любимчика. А вас, Роджер, ничто не учит.

Душка торжествующе хмыкнул.

— А вот поглядим. Если я прав, с вас бутылка. Та старая «Белая лошадь», которую вы прячете в верхнем ящике буфета.

Не успел Док возмутиться, как загремели бубны, возвещая начало боев. Первые схватки были не особенно интересны. На ринг выпускали молодых, неподготовленных птиц. Те сходились с визгом, наносили друг другу несколько ударов и разбегались. В воздух летели перья, но обычно дело обходилось без увечий. Разгоряченные болельщики приветствовали победителя — голенастого пятимесячного птенца. Его наградили корзиной рыбы, и хозяин отвел своего питомца в загон. А на арену выступил Любимчик. Двухметровая хохлатая бестия, с небольшими красными глазками и огромным изогнутым клювом — он выглядел так свирепо, что дети в толпе заплакали. Торг поскреб землю лапой и заклекотал. Знает себе цену, стервец, решил Бабушка. Бедный Суслик. Вряд ли он продержится хотя бы до второго раунда. На противоположной стороне арены, у самой решетки, Бабушка заметил довольного старосту. Рядом с ним стоял мистер Несвид, невозмутимый, как рыба. Что-то тут не так, подумал сержант — и тут вторые дверцы распахнулись, и на ринг вылетел Суслик. Толпа ахнула. Не издав ни звука, птица промчалась через арену и налетела на Любимчика. В воздухе мелькнула когтистая лапа, и левое крыло Хохлатого окрасилось кровью. Бабушка ошалел. Обычно торги не нападали сразу — этому предшествовал долгий ритуал покряхтывания, пританцовывания и предупредительных щелчков клювом. Сейчас же обезумевший Суслик ударил во второй раз. Саблевидные когти сверкнули в свете факелов, Хохлатый неловко пошатнулся и медленно завалился набок. Культяпки крыльев судорожно подрагивали, а из распоротой шеи толчками била кровь. Отсеченная голова торга покатилась, пятная пыль. Туша побежденного еще подергивалась, а Суслик уже захрипел и накинулся на решетку. Его клюв клацнул у самого лица старосты — того едва успели оттащить. А торг не останавливался и все долбил и долбил, так что толстые прутья начали трещать. Посыпались щепки. В толпе завизжали. Стоящие впереди стали отчаянно протискиваться назад. Закричала женщина. Прут разлетелся надвое под ударом клюва, и в ту же секунду воздух прорезал тонкий красный луч. Пахнуло паленым. Суслик покачнулся и упал головой вперед. Оперение на шее почернело и дымилось. Правая обожженная нога все скребла и скребла пыль, а голова уже обессиленно свесилась между разбитых прутьев. Мистер Несвид спрятал пистолет и пошел через толпу ко входу в загон. Люди перед ним расступались.

Троица поднималась вверх по холму в угрюмом молчании. Душка теребил свою гирлянду, обрывая лепесток за лепестком. Когда до дома Ричардсона осталось не больше двухсот ярдов, Док обернулся к Душке и прямо спросил:

— Ты знал?

Глаза у Душки беспокойно заметались. Он ничего не ответил и хотел было обойти Дока, но дорогу ему заступил Бабушка.

— А ну говори. Ты сам полез к старосте в загон, или тебя подговорили?

Душка ковырял землю ботинком. Сержант взял его за плечо и хорошенько тряхнул. Душка дернулся и жалобно заныл:

— Ну че, ну че? Я, что ли, виноват? Я же как лучше хотел.

— Так это твоя затея? Что ты там подсыпал Любимчику, а?

Радарщик молчал, втянув голову в плечи. Сержант наступал, раздувая ноздри:

— И загон специально поджег, да? Чтобы твоих шуточек не заметили? И вовсе ты был не пьяный. Ну погоди, я все как есть опишу в рапорте. Поработаешь ты тогда на радаре… в штрафроте на Герре.

У Душки подкосились ноги. Он мешком осел в пыль и простенал:

— Не виноват я! Он сам…

— Кто?

— Да мистер Несвид же! Мы в операторской перекинулись в карты…

— Ах, так ты еще и посторонних на радар водишь?!

— Да ты погоди!

Душка схватил сержанта за штанину и забормотал:

— Мы в карты играли, усек? Но только этот мистер Несвид нечестно играет. Он меня обставил, и я ему задолжал, понимаешь? Я говорю — вот вам расписка, а он мне — на фига мне твоя расписка? А вот если сделаешь для меня кое-что, я тебе долг прощу. Ну и дал мне пузырек. Я спросил, что там — все же травить мне никого не хотелось, не могу я убивать, даже птицу глупую не могу. А он говорит: ничего страшенного, травка одна. Любимчику после этого сны хорошие сниться будут. Ну я и пошел. А больше я ничего не знаю, честно!

— Ага, — сказал Бабушка. — Значит, Любимчика все же ты травил?

— Да не травил я его! Говорю же — пузырек…

— Оставьте его, Кунни, — неожиданно вмешался Док. — Он не виноват. Это меня надо винить.

Сержант удивленно глянул на Ричардсона.

— Вы-то тут причем?

— Мне следовало сразу сообразить. Вейсмарский лютик, шиповалка. Небось, еще и масленюк у него там был. Какой же я идиот!

Душка и сержант переглянулись.

— Допинг, — невесело улыбнулся Док. — Несвид зашел ко мне позавчера, попросил кое-какое оборудование для перегонки и химикаты. Взял ортофосфат натрия, цинк и соляную кислоту. В общем, достаточно, чтобы приготовить неплохой эфедриновый коктейльчик. Наверняка он использовал масленюк для выработки тестостерона. Бедняга Суслик был так накачан стимуляторами, что вряд ли соображал, на каком он свете.

Душка тихо хныкал. Сержант почесал в затылке.

— Да, но для чего все это ему было нужно? Устроил панику, чуть старосту не угробил. Ну, выиграл он свою сотню шершней, много с того проку. Суслика он пристрелил, и все равно бы его на бои больше не пустили. Не понимаю.

Он оглянулся на темнеющую в долине деревню и вздохнул.

— Чепуха какая-то. Ладно. Завтра приходит транспортник. Спихну этого Несвида с рук долой, и пусть им дальше Маевник занимается.

От мысли, что он больше никогда не увидит противного мистера Несвида, полегчало. Но Док продолжал хмуриться. А когда утром следующего дня вслед за маленьким транспортником с кленовым листом «Май-Тай» на корме с неба упал тяжелый грузовоз с клеймом «Эклеба», хмурились уже все.

(Вечером следующего дня.)

— Что значит в «двадцать четыре часа»?!

— Это значит, что в земных сутках двадцать четыре часа, а не двадцать два, как здесь. Но с этого дня на Таильти, как и на всех планетах, принадлежащих «Эклебу», вводится земной календарь, — любезно разъяснил мистер Несвид.

Небольшой столик на веранде Ричардсона был завален папками с документами, а по краям пристроились два компьютерных монитора. За столом мистер Несвид и сам Реджинальд Маевник, прибывший утром на транспортнике. На ступеньках столпилось почти все население базы.

— Итак, в двадцать четыре часа вам следует эвакуироваться. Отметьте, я иду на уступки и не предлагаю вам уложиться в здешние сутки. Полагаю, ваш корабль достаточно вместителен? Если нет, я могу предоставить вам место на борту «Пегаса». Все движимое и недвижимое имущество компании, однако, остается в нашем распоряжении. Вы можете забрать только личные вещи.

Маевника перекосило. Часом раньше Док уже скормил ему успокоительное, но худощавое лицо бывшего президента компании все еще подергивалось в тике. Он то и дело отбрасывал с глаз пегую прядь и быстро-быстро рвал в клочки чистый лист бумаги.

«Май-Тай» прогорел два месяца назад. Конкуренты резко снизили цены, а маленькая компания и так едва справлялась с долгами. Акции пошли с торгов, и львиную долю выкупил «Эклеб».

«Черт возьми, — говорил Маевник, едва спустившись с трапа. — Я надеялся убраться оттуда, забрать шрик и начать новое дело. Я уже присмотрел заброшенный заводик на Эсбе, а денег от продажи урожая и моих сбережений как раз бы хватило. Хорошенький же сюрприз вы мне подкинули!»

Сержант, который встречал Маевника на поле, недоуменно крякнул. Маевник, размашисто шагая сквозь потрескивающую сухую траву, продолжал разоряться:

— Ваш треклятый шпион Джон Несвид! Выхожу я из прыжка, а тут уже висит проклятущий корабль «Эклеба» и мне подмигивает. Почему вы вообще не пристрелили мерзавца? Как он ухитрился передать своим координаты планеты? И, главное, как он убедил дурака-старосту подписать контракт, по которому весь урожай шрика отходит «Эклебу»?

Идущий рядом с Маевником и сержантом Док присвистнул и переглянулся с Бабушкой.

— Суслик?

Бабушка помедлил и кивнул.

— Какой еще суслик?! — взорвался Маевник.

Он пнул кустик репейника, который немедленно выпалил в людей тысячей игольчатых плодов. Пока Док и экс-президент чертыхались, стряхивая со штанов репьи, Бабушка напряженно думал. Так вот на что играл их ботаник-любитель! Понятно, почему он без особого сожаления пожертвовал Сусликом. Да и подозрения насчет той, первой капсулы… Похоже, мистер Несвид соврал и СВЧ-передатчик все же был на корабле. Если хорошенько поискать в лесу…

На этом размышления сержанта прервались, потому что открылся люк эклебского транспортника и оттуда посыпались рабочие в униформе. Они принялись деловито сгружать на землю огромные контейнеры, все как один помеченные эмблемой «Эклеба». Розовым бобовым цветком.

— …и подпишите, пожалуйста, здесь и здесь. Так, а теперь прижмите палец вот к этой подушечке, и мы перенесем договор в компьютер.

Маевник скривился, как будто отведал уксуса. Он неохотно протянул палец к сенсору. За домом жизнерадостно похрюкивал Пульхерия — еще не зная о том, что удобный садок и ежедневная порция эвкалиптовых листьев скоро канут в прошлое.

Док отвернулся от стола и кивнул Ольге.

— Собирайся. Я скоро подойду.

Несвид поднял голову от монитора и улыбнулся. Примерно так улыбается змея.

— Мистер Ричардсон, правильно ли я понимаю, что вы хотите взять свою служанку с собой?

Док нахмурился.

— Вы отлично знаете, что Ольга не служанка. Она моя жена.

— И у вас есть документ, подтверждающий это? Нет? Тогда я вынужден возразить. Как исполнительный директор здешнего филиала, я не могу допустить, чтобы имущество компании расхищалось. Ваша… жена, как и все местные жители, является собственностью «Эклеба». Я могу лишь гарантировать, что ее права, как нашего нового работника, будут соблюдены.

Бабушка содрогнулся. Ему представились скучные бараки и ряды склоненных темных голов. Челюсти механически движутся, глаза пусты и тусклы. Люди жуют и сплевывают, жуют и сплевывают в бесконечные желоба, и так день за днем, год за годом. На самом деле, сержант никогда не видел, как добывают шрик крупные корпорации. Ни «Эклеб», ни другие не допускали на свои планеты журналистов. Но представить было нетрудно, лишь взглянув на улыбку Несвида.

— Я помог вам, когда вы нуждались в помощи. Я не взял у вас ни цента. Можно спорить об этом, но я думаю, что спас вам жизнь.

Видно было, как нелегко даются Доку эти слова. Он явно не привык упрашивать кого бы то ни было.

— Пожалуйста, отпустите мою жену.

Мистер Несвид хмыкнул и выставил из-под стола правую ногу. Когти скребнули пол, оставляя длинные кривые царапины. И Бабушка подумал, что был прав. А еще он подумал, что надо бы увести Дока, потому что тот кинется сейчас на мистера Несвида, и ничем хорошим это не кончится. Но Док не кинулся. Он помолчал и ровно спросил:

— Сколько?

(Спустя три месяца.) Жеребец в загоне бесился. Вместо того, чтобы бегать по кругу, он натягивал веревку, вставал на дыбы и бил воздух копытами.

— Ну вылитый Суслик! Я так его и назвать решил, Сусликом. Хороший конь, только бешеный.

Душка довольно хохотнул и тут же попал под перекрест мрачных взглядов. Небольшая компания, собравшаяся под навесом, и слышать не хотела о Суслике. Бедному Душке пришлось бы несладко, если бы не вмешалась Ольга. Она солнечно улыбнулась и спросила:

— Хотите еще соку?

Встала и, покачивая бедрами, ушла в дом.

— А все-таки жаль, — заметил устроившийся в плетеном кресле Маевник. — С лишней парой рук и без волос она смотрелась куда более… экзотично. А сейчас просто красивая баба.

— И как, полагаете, она бы ездила за покупками? — ядовито парировал сидящий на перилах Док.

В руке у него был стакан апельсинового сока, а на голове — белая панама.

— Замечательное зрелище — Ольга выходит из Уолл-Марта с пакетами, а за ней, вытаращив глаза, бежит все население Корнфилда.

— Это была просто шутка. Шутка. Что-то, Док, вы стали очень раздражительны в последнее время.

— А вас это удивляет? Я не привык бездельничать и не привык быть иждивенцем.

Душка замотал головой, как лошадь, одолеваемая слепнями.

— Ну что вы, Док. Это мой долг. После того, как из-за меня вы потеряли все деньги…

— Причем здесь вы?

— Может, если я бы вовремя предупредил…

— Ах, ничего бы мы все равно не успели сделать.

Из четверых мужчин, сидящих на веранде, именно Душка был хозяином. За двадцать лет на его счету осело достаточно, чтобы купить дом, — правда, не в Кентукки, а в Канзасе. Душка Роджер приобрел небольшое ранчо и решил разводить лошадей. Док и Ольга остановились у него. Маевник и Бабушка тоже загостились. Сержанту вовсе не улыбалось возвращаться в тесную нью-йоркскую квартирку. И уж тем более не хотелось ему ползти на брюхе к подлецу Маклеоду, который пролез-таки в лейтенанты, и упрашивать принять его обратно, хотя бы патрульным.

— Док, ну давайте я вам одолжу тысяч сорок. Вы откроете ветеринарную клинику и все мне вернете.

Это было золотой мечтой Душки. Он уже раз пятьдесят предлагал Доку деньги, но тот только пожимал плечами.

— Какую клинику, Роджер, опомнитесь. Кто ко мне пойдет? Что я могу показать — фотографии шестируких таильтян? У меня полгода стажа и двадцатилетний перерыв, и если кто-нибудь пронюхает, чем я там занимался…

Док безнадежно махнул рукой.

— Ну давайте откроем косметический салон. На пару. Говорят, из конского навоза получаются чудные препараты для кожи. Вы будете делать пластические операции, а я выпускать крема и считать денежки.

Бабушка не сдержался и захихикал. Неувядающий оптимизм Душки даже внушал уважение.

— Знаете, что обидно? — вмешался Маевник.

Он покачивал ногой, напоминая диковинный маятник.

— Что?

— Вовсе не то, что нас пустили по миру. А обидно то, что теперь эти ребята из «Эклеба» смогут сколько угодно взвинчивать цены. И продавать любую дрянь. Еще год-полтора — и у них не останется конкурентов. А страдает кто? Страдает потребитель, то есть опять же мы с вами.

Душка хмыкнул.

— Но у нас-то с вами все о’кей. Если так уж захочется шрикануться, попросим Ольгу пожевать бобы и плюнуть в стакан. Хотя, по мне, нет ничего лучше хорошего виски…

В голове Бабушки смутно мелькнула какая-то мысль. Мелькнула и погасла. Он схватил Душку за локоть. Тот вздрогнул.

— Эй, что с тобой?

— Повтори, что ты сейчас сказал, — потребовал сержант.

— Что ничего нет лучше первоклассного виски.

— Нет, раньше. Про Ольгу.

— Я сказал, что для нас всегда найдется два-три отличных плевка…

Мысль вернулась. Бабушка и сам не заметил, как по лицу его расползлась торжествующая улыбка.

— Что это вы сияете, как начищенный пятак? — подозрительно спросил Док.

— Я только хочу спросить… Помните, вы говорили как-то об ишизаки и о том, как они начали вырабатывать шрик?

Маевник чуть не рухнул с кресла.

— Что?!

Док поморщился.

— Если честно, смутно. Кажется, я был здорово пьян.

— Вы говорили, что он стали счастливыми, когда у них в слюне появилось это… Как вы его назвали?

— Эндорфины?

— Во-во. Я тут подумал — а что, если бы у людей было то же самое? Если было бы достаточно просто сжевать миску бобов — и все, ты в улете?

— Это вы к чему, Кунни?

— Тогда ведь не потребовалось бы покупать шрик по грабительским ценам? И «Эклеб» бы прогорел в два счета, так ведь?

— Ну?!

— А скажите, Док — вы ведь можете пересадить слюнные железы от таильтянина человеку? Или, скажем, вырастить из маленького кусочка?

Когда Ольга вышла на веранду с подносом и стаканами, ее встретили такими огненными взглядами, что женщина покраснела.

(Спустя некоторое время.)

— Ну и как мы это назовем?

— «Веселые Жевастики»? — тут же предложил Душка.

— «Джек и бобовый стебель»? — предложил начитанный Маевник.

— «Центр сиаладентрансплантации»? — предложил деловитый Док.

— Кхм… — сказала Ольга, пощипывая пластырь на горле. — Давайте спросим у мистера Бабушки. В конце концов, он автор идеи.

И все обернулись к Бабушке.

Он прищурился, глядя на новехонькое трехэтажное здание клиники. Свежеотмытые оконные стекла весело блестели на солнце.

— Не знаю, как мы это назовем. Зато я знаю, какой плакат мы повесим над входом.

— ?

— «Счастья всем, сразу, и пусть никто не уйдет обиженным» (с).