Кодекс Ассасина Том 2: Министерство магии

Глава 20

Воздух в оранжерее был густым, как бульон, и ядовитым от смеси дыма, запаха гари и пороха, сладковато-приторного аромата растерзанных орхидей и едкого, животного страха, исходящего от человека, прижатого мной к треснувшему стеклянному куполу. Осколки хрусталя и фарфора хрустели под ногами. Снаружи яростно долбили по титановым щитам — не просто долбили, а вгрызались с помощью плазменных резаков, от которых металл визжал и плавился, разбрызгивая снопы ослепительных искр. Луч мощного прожектора, пробившийся через очередную прожженную дыру, высветил бледное, перекошенное ужасом и абсолютной безысходностью министра. Он видел свое отражение в безжалостном объективе камеры — жалкое, заплаканное, старческое лицо предателя, которое в прямом эфире наблюдала вся Империя. От былого величия не осталось и малейшего следа.

Мой клинок все так же холодно и неумолимо прижимался к его виску, оставляя на коже тонкую красную полоску. Я чувствовал, как он дрожит мелкой, предательской дрожью, похожей на лихорадку. Время истекало с каждой каплей его пота, падавшей на мою руку. Секунды были на вес адамантия.

«Ну что, Ваше Превосходительство?» — мой голос прозвучал тихо, почти интимно, ледяным шепотом, который, однако, был идеально слышен в микрофоны.

«Давай, твое время вышло. Решай. Прямо сейчас. Или я перережу твою жалкую, лживую глотку на глазах у миллионов, и твое имя навсегда останется в истории как имя трусливого шакала, сдохшего, не проронив ни слова в свое оправдание. Или… ты открываешь свой гнилой рот и вываливаешь всю правду. Всю. До последней пылинки, до последней капли крови на твоих руках. И тогда тебя будет судить не мой клинок, а она. Сама Империя. Суд присяжных из простых людей, адвокаты, прокуроры, публичный процесс, трансляции, и всё в этом роде… А так как высшей меры наказания у нас, к сожалению, отменили еще, ты останешься жив. Будешь десятилетиями гнить в самой комфортабельной, самой охраняемой тюрьме, но жить. Дышать. Вспоминать. Чего я, признаться, от всей души не желаю. Так что выбирай. Быстрая, но позорная смерть „героя“ в глазах своих же подельников или долгая, унизительная, всеми презираемая жизнь раскаявшегося предателя. Выбирай».

Он замер. Его глаза, налитые кровью и слезами, метались, цепляясь за мои, за бездушный глаз объектива, за суровые лица врывающихся в оранжерею солдат. Он Видел, как рушится созданный им за десятилетия хитросплетенный мирок лжи и власти. В его голове шла яростная, последняя в его жизни борьба — примитивный инстинкт выживания против раздутой до небес гордыни. И на этот раз инстинкт выживания победил с разгромным счетом.

Он сглотнул комок в горле, его кадык болезненно дернулся.

«Я… я буду говорить…» — его голос был хриплым, надломленным, совершенно не похожим на тот бархатный, уверенный баритон, что вещал с экранов на протяжении тридцати лет.

«Я, министр внутренних дел Великой Империи… добровольно и полностью… признаю свою вину. Тридцать лет назад… мы… я и группа высокопоставленных заговорщиков… втайне от Императора и всего народа… организовали, спланировали и провели операцию „Чистка“ по полному и тотальному уничтожению Ордена Ассасинов…»

Он сделал паузу, пытаясь собраться с духом. В зале, да и, наверное, по всей Империи, воцарилась мертвая, звенящая тишина. Солдаты у входа замерли, опустив оружие, слушая. Вся многомиллиардная Империя затаила дыхание у экранов.

«Они… их моральный кодекс, их принципы служения балансу… они были единственной реальной угрозой для нового порядка, который мы хотели построить… порядок абсолютной силы, тотального контроля и беспрекословного подчинения… Они могли бы помешать…»

Он закашлялся, судорожно глотая воздух, а потом продолжил, уже почти машинально, выплескивая наружу весь гной, копившийся десятилетиями.

«А на прошлой неделе… на тайном совете в моем загородном поместье… мы… планировали устранить и самого Императора… Александра III…и захватить власть… установить регентский совет под моим… под нашим контролем… Я… я признаю свою вину полностью. Прошу… прошу только честного и открытого суда…»

И понеслось. Это был не просто поток откровений, это был селевой поток, сметающий все на своем пути. Он называл имена, фамилии, титулы! Даты, места тайных встреч, коды переговоров, номера секретных счетов в банках нейтральных систем, суммы переведенных средств, места захоронений жертв той давней резни, имена палачей, которые до сих пор занимали высокие посты! Альфред в наших имплантах лихорадочно фиксировал все, его голос был слышен как одобряющее бормотание:

«Да, да, все записывается, все шифруется и рассылается по всем основным и альтернативным информационным каналам — во все новостные агентства, прямиком в кабинеты судей Верховного Суда, в палаты Парламента, в казармы столичного гарнизона!»

Когда он наконец закончил, выдохшись и обмякнув, в оранжерее воцарилась оглушительная, давящая тишина. Было слышно, как капает вода с разорванного шланга и шипит остывающий металл. Даже солдаты не решались пошевелиться, переваривая услышанное. Он был пустой оболочкой, безвольной, опустошенной, морально выпотрошенной.

«Спасибо. Хоть в конце жизни ты не опозорил себя окончательно», — прошептал я ему на ухо без тени сарказма и со всего размаха, с тихим свистом, ударил тяжелой рукояткой своего клинка ему по виску. Его глаза закатились, показав белки, и он без сознания рухнул на пол, в грязь из земли, воды и лепестков дорогих орхидей.

Я медленно поднял руки вверх. Алина, ее грудь вздымалась от учащенного дыхания, мгновенно последовала моему примеру.

«Оружие на пол! Мы сдаемся! Мы не ваши враги! Мы те, кто только что спас этого ублюдка от самого себя и спас Империю!» — крикнул я в сторону штурмовиков, мой голос прозвучал громко и четко, режущим клинком сквозь гнетущую тишину.

Те, ошеломленные, потрясенные услышанным, медленно, почти нехотя опустили стволы. Их командир, человек с волевым, обветренным лицом и нашивкой Императорской Гвардии на плече, сделал шаг вперед. Его глаза были суровы, но в них уже не было ненависти.

«Кто вы такие?» — его вопрос повис в воздухе.

«Те, кто только что в прямом эфире предотвратил государственный переворот и спас жизнь вашему Императору», — спокойно, без тени высокомерия ответил я.

«А теперь ваша очередь делать свою работу. Обезвредить этого человека и обеспечить его доставку для следствия».

Гвардейцы скрутили всех — и нас, и еще живых охранников министра, и его самого. Но обращались с нами уже не как с опасными преступниками, а с… странными, но почетными союзниками. Через час, после сверки наших показаний с тем, что творилось в эфире, и после получения приказа с самого верха, наручники с нас сняли. К нам подошел тот самый командир и уже вежливо, почти почтительно пригласил в сверкающий, черный как смоль, бронированный лимузин с золотыми императорскими гербами на дверях.

Дворец Императора поражал не кричащей роскошью, а сдержанной, древней мощью. Это была не позолота и хрусталь, а полированный гранит, темная сталь, дуб панелей и древние, истрепанные временем боевые знамена, висящие на стенах. Нас провели через бесконечную анфиладу залов, где каждый гвардеец в сияющих латах стоял недвижимо, как статуя из прошлого, и наконец ввели в колоссальный, подавляющий своими размерами тронный зал.

Александр III сидел не на вычурном, усыпанном самоцветами троне, а на простом, но невероятно величественном кресле из черного дерева, похожем на командное кресло на флагманском корабле. Он был не стар, лет пятидесяти, но его лицо было изрезано морщинами забот и тяжести короны, а глаза, цвета старого стали, смотрели на нас с пронзительной, всепонимающей усталостью и невероятной концентрацией. Рядом с ним стояли несколько немолодых, серьезных советников в строгих одеждах и старый, сурового вида генерал с грудью, увешанной медалями.

Мы остановились в нескольких шагах от него. Я, Алина, а чуть позже к нам присоединились Альфред и Лия, которых доставили извне. Мы стояли перед ним — потрепанные, в порванной и испачканной кровью и сажей одежде, с синяками под глазами, но с высоко поднятыми головами и прямыми спинами. Мы были похожи на стаю волков, пришедших на совет к горному орлу.

Император медленно, с некоторой усилия поднялся. Весь зал, казалось, затаил дыхание. Тишина была абсолютной. «Подойдите ближе», — его голос был негромким, не нуждающимся в усилении, он наполнял зал сам по себе, тихий и властный.

Мы сделали несколько шагов по холодному каменному полу.

«Мне уже доложили. Детально. И я видел… достаточно, чтобы сложить полную картину», — он начал, его взгляд скользнул по каждому из нас, будто взвешивая и оценивая. «Вы совершили то, что не смогла сделать вся моя разведка, вся гвардия, все министерства, вместе взятые. Вы не только раскрыли заговор невероятного масштаба и глубины, но и доказали свою правоту не силой оружия, а силой правды. Всему миру. Вы вернули себе честь. И спасли мою жизнь, и жизнь Империи от сползания в пропасть тирании. Я благодарен вам. Как человек, и как Император».

Он сделал паузу, давая нам осознать весь невероятный вес его слов.

«И теперь долг короны — отблагодарить вас должным образом. Я спрашиваю вас. Что вы хотите в награду? Деньги? Титулы? Поместья на самых благодатных планетах? Пожизненную пенсию, которая позволит вам никогда не работать? Назовите. Все, что пожелаете, будет вашим».

Я обменялся долгими, многозначительными взглядами с друзьями. В их глазах — в блестящих от возбуждения глазах Алины, в серьезных за очками глазах Альфреда, в спокойных и глубоких глазах Лии — я видел то же, что чувствовал сам. Глубокую усталость. Громадное облегчение. И полное, абсолютное отсутствие жажды наживы или власти.

«Ваше Величество, — я сделал шаг вперед и слегка склонил голову, не в низком поклоне вассала, а в уважительном кивке равного к равному. — Мы искренне благодарны за ваше предложение. Но мы не хотим ни золота, ни титулов. Нам не нужны поместья или пустые почести. Единственное, чего мы хотели все эти годы — очистить наши имена и имена наших павших товарищей от грязной клеветы. Восстановить историческую справедливость. И увидеть, что виновные понесут заслуженное наказание. Это и есть для нас величайшая и единственная желанная награда».

Император внимательно посмотрел на меня, его взгляд стал еще более проницательным, изучающим. Он медленно кивнул, словно ожидал именно такого ответа.

«Такая позиция делает вам честь. Возвышает вас над большинством моих придворных. Но долг Империи — платить по своим долгам. И могущество государства зиждется не только на мечах, но и на умах и сердцах преданных ему людей, поставленных на нужные места». Он снова сел в свое кресло, сложив на коленях руки с длинными пальцами. «После сегодняшнего дня в моем правительстве и в научном сообществе образовалась… зияющая брешь. Должность министра внутренних дел, а также пост ректора Императорской Академии Магии и Наук теперь вакантны. Они требуют сильных, умных, абсолютно неподкупных людей. Людей, доказавших свою преданность Империи не словами, а кровью и риском для жизни. Я предлагаю эти должности вам. Что вы скажете?»

Тишина в зале стала громоподобной. Алина подавила нервный смешок. Альфред выглядел так, будто его ударили по голове тяжелым процессором — он был бледен и растерян. Лия лишь чуть приподняла бровь, холодно и аналитически оценивая все плюсы и минусы этого безумного предложения.

Я снова посмотрел на своих друзей, видел их почти незаметные, но четкие отрицательные кивки. Быть чиновником? Сидеть в душных кабинетах, тонуть в бумагах, участвовать в интригах? Это была смерть для нас. Это было не наше.

«Ваше Величество, ваше предложение — величайшая честь для любого подданного Империи, — я выбрал слова тщательно, стараясь не звучать высокомерно. — Но мы… мы не канцелярские крысы. Не царедворцы. Мы — орудие. Меч и щит в тени. Лезвие, которое должно быть острым, но невидимым. Мы не сможем принести настоящую пользу, будучи заточенными в четырех стенах кабинетов. Мы просим времени подумать… И просим о другом. О чем-то, что действительно нужно нам и, мы верим, Империи».

Император наклонил голову набок, в его глазах загорелся искренний интерес.

«Говорите. Я слушаю».

«Орден Ассасинов был физически уничтожен, но его философия, его уникальные знания, его боевые и шпионские искусства не должны пропасть. Они могут и должны служить Империи — не как тайная карающая длань, а как сила, стоящая на страже истинного баланса и справедливости, как противовес коррупции и тирании. Я прошу вашего разрешения… нет, вашего благословения… на создание в стенах Академии Магии совершенно нового факультета. Факультета Искусств Теней и Баланса. Чтобы восстановить наш Орден, но уже открыто, под вашим покровительством. Чтобы обучать новых ассасинов — не наемных убийц, а стражей. Стражей истины, знаний и справедливости. Элитных специалистов, владеющих древними искусствами, но служащих свету».

Советники зашептались, обмениваясь тревожными взглядами. Старый генерал хмуро нахмурился, скептически разглядывая нас. Но Император поднял руку, и шепот мгновенно стих. На его лице появилась легкая, но настоящая улыбка.

«Смелое… и чрезвычайно мудрое предложение, — произнес он, и его улыбка была похожа на солнце, выглянувшее из-за свинцовых туч. — Создание такой структуры под прямым контролем и эгидой Академии… даст ей легитимность, прозрачность и будет под нашим общим пристальным наблюдением. Это лучше, чем тайное общество в подполье. Да. Я согласен. Факультет будет создан. Указ будет подписан завтра же. И я назначаю вас, — он посмотрел прямо на меня, — его первым деканом. А ваши друзья, я уверен, составят костяк его профессорско-преподавательского состава. Надеюсь, вы не откажетесь от этого поста? Это именно то, где ваш уникальный опыт будет служить на благо всем».

На этот раз я не сдержал улыбки. Это было именно то. Настоящее, живое дело. Возможность восстановить не просто имя, а саму суть Ордена, но в новом, лучшем виде.

«Мы с великой честью и огромной ответственностью примем эту обязанность, Ваше Величество».

«Что ж, отлично. Тогда вопрос считается решенным. А что… что будет с ними? С предателями?» — спросила тихо, но очень четко Лия, ее голос, холодный и ясный, прозвучал неожиданно громко в тишине зала.

Лицо Императора стало строгим, каменным, почти жестоким. В его глазах вспыхнул холодный огонь.

«Они предстанут перед судом. Самым публичным и самым открытым за всю историю Империи. Весь процесс будет транслироваться. А затем, когда последнее слово будет сказано, и приговор будет вынесен, их отвезут. В самое глубокое и самое надежное моё хранилище. В ледяные шахты на спутнике Геката, откуда не возвращаются. И они умрут там. Не от казни, не от руки палача. Они умрут от холода, одиночества, времени и невыносимой тяжести собственных преступлений. И это… это лучшее, что я могу им предложить. Быстрая смерть — это слишком милостиво для тех, кто отнял жизни у сотен и обрек на страдания тысячи».

Мы молча, почти синхронно кивнули. Это был справедливый, суровый и по-императорски мудрый приговор.

Вечер мы встретили в нашем самом любимом, самом уютном баре «Кодекс».

Атмосфера была разудалой, шумной и по-настоящему братской, какой не бывает даже у самых близких родственников. На огромном дубовом столе стояли громадные глиняные кувшины с темным, крепким элем, дымящиеся пиалы с острой лапшой «рамен» с плавающими в ней вареными яйцами и водорослями, десятки закусок — от простых орешков до изысканных сашими. Альфред, сняв наконец свой затрепанный техно-жилет и оставаясь в заляпанной майке, орал какую-то невероятно похабную песню моряков с Дальних Рубежей, стоя прямо на столе и размахивая над головой огромной кружкой, с которой стекала пена.

Алина, раскрасневшаяся, с сияющими глазами и растрепанными рыжими волосами, пыталась научить невозмутимую Лию какому-то сложному народному танцу с притопами и прихлопами, что выглядело дико комично — грация и неуклюжесть, пламенная страсть и ледяная сдержанность.

«А я тебе говорил! Говорил же, что мой план с цветочком — гениален! Абсолютно гениален!» — орал Альфред, спрыгивая со стола с грохотом и обнимая меня за шею, едва не опрокинув. «Пусть и с небольшим… незапланированным апгрейдом в виде тотального апокалипсиса и боевых действий в закрытой локации!»

«„Небольшим“? — фыркнула Лия, на секунду оторвавшись от своих танцевальных мучений и поправляя очки. — Ты чуть не угробил нас всех своими взбесившимися турелями! Я до сих пор слышу этот противный жужжащий звук наведения!»

«Зато я их взломал! А ты что сделала? Сидела в уюте и тепле, в своем коконе из данных, и читала книжечки!» — парировал он, размахивая кружкой.

«Я обеспечивала информационное прикрытие, психологический анализ цели и моральную поддержку, что в конечном счете и заставило его раскрыть рот и говорить, — парировала она, но в уголках ее губ играла самая что ни на есть настоящая улыбка. — А ты только кнопки нажимал и орал в ушной имплант».

Алина, смеясь, плюхнулась рядом со мной на потертый кожаный диван, опрокинув по дороге добрую половину своей кружки мне на колено. «Представляешь, я теперь… преподавательница! — она рассмеялась, звонко и беззаботно. — Боги, кого я буду учить? Искусству соблазнения стражников и проникновения в сердце врага через его… э-э-э… слабости?»

«А почему нет? — я улыбнулся, обнимая ее за плечи. — Это жизненно важный дипломатический и оперативный навык. Будешь вести у нас на факультете курс „Прикладное актерское мастерство и оперативная мимикрия“. Полагаю, спрос будет огромный».

«О, это я могу! — она подмигнула мне, ее глаза блестели. — А ты, наш новоиспеченный деканушка, не будешь приставать к бедным студенткам?»

«Только к одной конкретной, очень шумной и очень красивой преподавательнице по актерскому мастерству», — я потянул ее к себе, и она прижалась ко мне, пахнущая вином, потом и ее собственным, невероятным запахом жизни.

Мы пили, смеялись, вспоминали самые дурацкие и нелепые моменты прошедшей миссии — как Алина чуть не выдала себя на КПП истеричным нервным смехом, принятым охраной за «девичью истерику», как Альфред в самый ответственный момент запутался в собственных проводах и чуть не отключил нам связь, как я, демонстрируя боевую стойку перед вылетом, пролил на себя крутой кипяток вместо кофе.

«А знаете, что самое крутое во всем этом? — сказал вдруг Альфред, внезапно став серьезным и опуская свою кружку на стол с глухим стуком. — Теперь у нас есть… по-настоящему свой дом. Не подпольная берлога. Не временное убежище. А место. Место, где нас ждут. Где мы можем растить новых… стражей. Передавать им то, что знаем. Как хотел он». Он посмотрел на потертый портрет старого Мастера, висевший за стойкой бара, и его голос дрогнул.

Мы все замолчали, последовав за его взглядом. Затем я медленно поднял свою кружку. Остальные сделали то же самое.

«За него, — тихо, но очень четко сказал я. — За всех, кто не дожил до этого дня. Чтобы мы смогли. Чтобы мы были достойны».

«Чтобы мы смогли», — хором, глухо повторили остальные, и мы выпили до дна. Это был не просто очередной тост за победу. Это был ритуал. Клятва. Прощание с прошлым и торжественный обет на будущее.

Мы были больше не мстителями-изгоями, тенью на обочине мира. Мы стали хранителями. У нас был долгий, сложный, но светлый путь впереди. Путь созидания. А сегодня… сегодня мы были просто друзьями. Бандой. Семьей. Празднующей самую большую и самую важную победу в своей жизни. И это было бесценно. И это было прекрасно…