Путешествие по морю из Либавы в Нью-Йорк, вопреки моим опасениям, оказалось на удивление спокойным и предсказуемым. Разве что название парохода было другим — «Цезарь». Зато первый класс в нем был оформлен в римском стиле — колонны, бюсты известных патрициев и философов… Пара небольших штормов и дальнейший переход казался бальзамом для души. Капитан, старый финн с обветренным лицом и молчаливыми манерами, вел корабль минуя всей айсберги, команда, состоявшая из таких же суровых, немногословных моряков, работала слаженно и точно.
Я проводил часы, сидя у окна, наблюдая за игрой волн, за тем, как солнце садится за горизонт, окрашивая небо в нежно-розовые и оранжевые тона. Читал книги, которые захватил — первый сборник очерков и рассказов Горького, Олесю Куприна…
Эти дни в море стали для меня периодом уединения, размышлений, попыткой осмыслить все, что произошло в России, и подготовиться к новому этапу своей жизни.
Десять дней пролетели незаметно. Наконец, горизонт начал чернеть, и вдали показались неясные очертания американского берега. Приближаясь к Нью-Йорку, я ожидал увидеть привычную суету портового города, но вместо этого мы наткнулись на нечто совершенно иное. На подходе к гавани наш капитан, выйдя из радиорубки, озабоченно сообщил, что в Нью-Йорке объявлен карантин. Эпидемия холеры, вспыхнувшая из-за прибывших эмигрантов, привела к тому, что все прибывающие суда направлялись к острову Суинберн. Карантин!
— Это неудобно, мистер Уайт, но таковы правила, — произнес капитан, его голос был глухим. — Всех пассажиров высадят, осмотрят врачи. Первому классу обычно дают послабления, но общее правило для всех.
Наш пароход, следуя указаниям портовых властей, медленно двинулся в сторону небольшого, скалистого острова, маячившего вдали. Вскоре к нему присоединились и другие суда — парусники, пароходы, грузовые баржи, все они замерли в ожидании, словно призрачный флот, оцепленный невидимой угрозой. Я видел, как на палубах кипит жизнь, как люди, толпятся у фальшбортов, пытаясь разглядеть берег.
Когда мы, наконец, пришвартовались, к нам подошел небольшой катер с санитарными инспекторами. Они были одеты в белые халаты, их лица скрывали маски, а в руках они держали папки с бумагами.
— Всем пассажирам приготовиться к высадке! — раздался громкий голос одного из инспекторов, и я почувствовал, как напряжение на палубе нарастает. — Все вещи остаются на судне. Только с собой самое необходимое.
Люди начали суетиться, собирая документы, кто-то плакал, кто-то громко возмущался. Я, сохраняя спокойствие, взял свой саквояж с самыми ценными вещами и направился к трапу. На берегу, на каменистом плато, уже стояли люди, разбитые на группы. Мужчины, женщины, дети. Нас распределили по баракам, врачи начали проводить осмотр. Интересно, надолго ли это затянется?
Очередь двигалась медленно, врачей на всех не хватало — зато медсестер было в достатке.
Доски пола скрипели под шагами. Люди в белых масках двигались медленно, как призраки, держа в руках чемоданы, корзины… Мешался запах моря, карболки и человеческого пота. С улицы доносился звон цепи, которой открывали ворота для следующей партии пассажиров.
Я машинально переводил взгляд с одного лица на другое, пока вдруг не наткнулся на пару глаз — голубые, слишком знакомые. За тканью маски мелькнула знакомая линия бровей. Сердце ухнуло куда-то вниз.
Я шагнул вперёд, не слыша окрика санитара.
— Эмми?..
Женщина в белом халате замерла. Только глаза глядели прямо, без удивления. Я протянул руку, осторожно сдёрнул с неё маску. Под ней — то самое лицо, только взрослее, тоньше, с лёгкой бледностью и грустью в уголках губ. Слёзы блеснули у неё в уголках глаз, но она не отвела взгляда.
— Эмми! — сорвалось у меня. — Живая…
Я попытался обнять её, но она мягко отстранилась, держа руки у груди.
— Не надо, Итон. У нас тут карантин, да и… — она чуть отвернулась.
— Где ты была? Куда пропала? Я тебя везде искал! Даже объявления в газеты давал
Она глубоко вдохнула, словно решаясь.
— После того, как отец увёз меня от индейцев в Шайенн, мы долго не задержались. Родственники куда-то исчезли, дом был заперт. Отец очень боялся за меня. Мы поехали дальше на восток — на поезде до Сент-Луиса, потом до Нью-Йорка — там у отца были друзья. Думали там найти работу и спокойную жизнь.Переждать пару месяцев.
Она смотрела мимо меня, на мутное окно, за которым клубился мокрая взвесь от дождя, что начался, когда мы сошли с судна.
— Добрались до Нью-Йорка в начале августа. Мы сняли комнату в Нижнем Ист-Сайде, отец устроился в порт грузчиком. Никаких друзей он так и не нашел, хотя искал. Почти сразу отец заболел холерой. Прямо как сейчас. Бадди умер через шесть дней — Эмми промокнула слезы в глазах платком — Я тоже заразилась. Как и все соседи. Нас положили в приёмный госпиталь при Бельвью — он на Ист-Ривер, огромный, как казарма, кирпичные корпуса, металлические кровати в ряд. Врачи ходили, как солдаты, в масках. Я выжила чудом, доктор сказал, что уже готовились хоронить.
Она говорила ровно, будто заранее готовила эти слова.
— Лежала там долго, познакомилась с докторами, с сёстрами милосердия. Одна пожилая ирландка научила меня перевязывать раны. После выздоровления осталась при госпитале, поступила на курсы медсестёр. Днём учёба, ночью дежурства. Теперь работаю там.
Я заметил, как у неё дрожат пальцы.
— Но почему ты не написала мне⁈ Или не послала телеграмму⁇ — воскликнул я, привлекая всеообщее внимание. Эмии это поняла, потянула меня наружу барака.
— Я бы написал тебе, — тяжело вздохнула девушка, — но сначала была больна. Потом… послала телеграмму в Джексон-Хоул. Тебя уже не было. А когда про тебя начали писать в газетах… я уже была помолвлена.
Я опустил взгляд на её руки — тонкое обручальное кольцо поблескивало на безымянном пальце.
— Ты сейчас замужем? — не поверил я.
— За доктором, — кивнула она тихо. — Старший врач отделения. Он спас мне жизнь, помог стать сестрой. Больше тебе знать не надо. И встречаться нам не надо, — добавила сразу, предвосхищая мой вопрос.
Я смотрел на неё, будто на чужую. Все эти годы поисков, тревог, надежд — и вот она рядом, но уже не моя.
— Почему же ты… — начал я, но не договорил. — Я тебя искал, Эмми.
— Я знаю, — её губы дрогнули. — Но иногда судьба и Бог решают по-своему. В госпитале я видела, как люди цепляются за прошлое и тонут. Я не хочу, чтобы мы тонули.
Во дворе показался матрос с Цезаря, громко крикнул:
— Господа! Пассажиры первого класса, прошедшие осмотр! Прибыл катер из порта — пожалуйте на борт!
Эмми взяла маску, прикрыла лицо и тихо сказала:
— Иди, Итон. Это будет правильно.
Я хотел сказать что-то ещё, но слова застряли. Только кивнул. Она отвернулась, будто уже возвращаясь к своим пациентам, и пошла по коридору, белая спина растворялась в толпе таких же белых фигур.
Меня вывели на пристань вместе с остальными пассажирами. Водяная взвесь по-прежнему цепляясь за мачты. Пароход дымил из трубы, скрипел трап. Я сел в катер, машинально сжимая шляпу. Сердце билось глухо. Волна качнула лодку, и я понял, что плыву в Нью-Йорк — в город, где теперь живёт она, но который нас разделяет, а не соединяет.
— Дамы и господа! — вновь раздался голос одного из матросов. — Багаж доставят завтра в полдень на второй пирс.
Наконец, я ступил на землю «Большого Яблока». Меня никто не встречал — в порт банально никого не пускали из-за эпидемии.
Наняв извозчика, я сразу же направился к зданию банка «Новый Орегон». По дороге размышлял насчет Эмми, что делать в этой ситуации — искать встречи с ней, не искать… Так можно разрушить сразу обе семьи. Ничего не решив, просто запретил себе думать о девушке.
Чем ближе мы подъезжали к Уолл-стрит, тем заметнее менялся город. Грязь и суета окраин уступили место чистоте и порядку делового центра. Улица вокруг здания банка была безупречной. Мостовые были вымыты до блеска, тротуары сияли, а стены домов, казалось, сверкали на солнце. Ни одного бродяги, ни одной мусорной. Я почувствовал, как меня охватывает чувство гордости. Моя заслуга!
Над входом в здание, высеченный из серого гранита, гордо сиял логотип: «БАНК НОВЫЙ ОРЕГОН». Буквы были массивными, позолоченными, и они, казалось, излучали силу и стабильность. Это был новый символ, новое имя, которое должно было стать синонимом надежности и процветания. Стоило войти в лобби, началась суета сотрудников, большую часть которых я банально не знал.
— Мистер Итон, добро пожаловать! — раздался голос, и я увидел, как ко мне спешит мистер Дэвис. Он был одет в строгий, безупречный костюм, его лицо сияло от удовольствия. — Наконец-то вы приехали! Мы так ждали…
Я стиснул его ладонь, ощущая крепкое рукопожатие.
— Уверен, мистер Дэвис, что вы не подвели, — ответил я, оглядывая здание. — Ведите. Я хочу увидеть все.
Мы вошли внутрь. Вестибюль был просторным, залитым светом, льющимся из высоких окон. Мраморные полы сияли, а стены, отделанные темными деревянными панелями, были украшены гравюрами с изображениями дикой природы Орегона. В центре вестибюля, под огромной хрустальной люстрой, стояла массивная стойка, за которой работали клерки, их движения были быстрыми и отточенными. Я видел, как они разглядывают на меня, их лица были полны уважения и любопытства. В банке были клиенты — с дюжину человек.
— Это наш главный зал, — произнес Дэвис, указывая на ряды столов. — Здесь клерки принимают клиентов, оформляют депозиты, выдают кредиты. Все максимально функционально. Мы даже запустили пневмопочту.
И действительно, вдоль стен шла железная труба с окошками выдачи капсул.
Далее директор провел меня в подвал. Мы осмотрели хранилище — массивную стальную дверь, толстые стены, сейфы, наполненные юконским золотом. Тут была реализована система шлюзов и находилось сразу два поста вооруженной охраны. Мистер Дэвис выдал мне ключи, познакомил с секьюрити. На лифте поднялись на третий этаж, где сидели клерки дилинга. Здесь тоже все было сделано по-уму — грифельные доски по периметру с котировками, написанными мелом, очередная труба пневмопочты…
Наконец, мы на последнем этаже здания. Директорском. Прошли по коридору, Дэвис открыл одну из дверей с медной табличкой Mr. White.
— А это ваш личный кабинет, — произнес директор с гордостью. — Я взял на себя ответственность за его ремонт и обустройство. Надеюсь, вы оцените.
Я вошел. Комната была огромной, залитой светом, льющимся из трех высоких окон, из которых открывался потрясающий вид на Манхэттен. Высокие потолки, украшенные лепниной, создавали ощущение простора и свободы. Стены были отделаны темными деревянными панелями, а пол покрыт толстым, мягким ковром, по которому ноги ступали бесшумно. В центре комнаты стоял массивный письменный стол из красного дерева, инкрустированный позолотой. Его поверхность была отполирована до зеркального блеска, и на ней лежали стопки бумаг, блокноты, перьевые ручки. За столом стояло кресло, обитое дорогой зеленой кожей, а по бокам — два таких же кресла для посетителей.
— Я постарался учесть все ваши возможные пожелания, — произнес Дэвис, его голос был тихим. — Собственная телеграфная линия. Вы можете связаться с любой точкой мира. Телефон, комната отдыха, сегодня привезут личный сейф.
— Мне понадобится секретарь
— Резюме кандидатов у вас на столе.
Я кивнул, улыбнувшись сквозь силу. Здесь чувствовалась сила, власть, размах.
— Превосходно, мистер Дэвис, — произнес я, проводя рукой по коже кресла. — Это действительно впечатляет. Вы превзошли все мои ожидания. Выпишите себе премию.
— Это еще не все! — заулыбался директор — Пойдемте еще кое-что покажу.
Мы заглянули в собственную столовую на седьмом этаже, где уже готовился обед. И я снова отметил, что здесь все продумано до мелочей — зонирование на директорскую часть и общую, система талонов, которые выдаются сотрудникам на обеды… Да, так можно работать.
Перекусив супом-пюре и отличным стейком, я провел свое первое совещание.
— Я хотел бы познакомить вас с нашим главным дилером, — начал Дэвис совещание. — Мистер Реджинальд Торн. Он руководи всеми биржевыми операциями. У него настоящий талант, мистер Уайт.
Торн и правда впечатлял. Худой, высокий, с пронзительными запавшими глазами. Чисто Кащей Бессмертный из сказок. Его идеально уложенные волосы и безупречно накрахмаленный воротник резко контрастировали с той лихорадочной энергией, что, казалось, вибрировала под его тщательно подогнанным костюмом. Он выглядел как человек, который спал с телеграфным аппаратом под подушкой.
— Операции с долговыми бумагами Испании и казначейства США принесли нам уже более полутора миллионов долларов прибыли — начал докладывать «Кащей» — Это за полтора месяца. Торговали с плечом один к двум. В принципе, можем увеличить до трех.
Полтора миллиона долларов… Это означало, что за столь короткий срок мы не только отбили средства, затраченные на покупку этого здания, но и покрыли расходы на приобретение поместья Гринвич!
— Не надо — покачал головой я — Эта идея уже отыграна, сворачивайтесь, закрывайте позиции. Надо искать новые идеи.
— Мистер Итон, — произнес Торн — Ваша способность предвидеть биржевые колебания это нечто невероятное! Вы просто видели будущее!
— Вы проделали отличную работу, мистер Дэвис, — обратился я к директору, игнорируя лесть старшего дилера. — Мои поздравления. Разумеется, весь дилинг заслужил бонусы с этой сделки.
Торн начал улыбаться. Небось в уме уже прикидывает, на что потратить деньги.
— Какие еще позиции открывать, мистер Итон? На какие суммы? — директор тоже улыбался — Сейчас настоящий бум на акции компаний, производящих велосипеды. В США и Англии. Они сильно дорожают, можно хорошо заработать. Предлагаю вложиться.
Я покачал головой. — Нет, вкладываться в велосипеды не будем. Бум скоро закончится. Это явный пузырь, рынок перенасыщен, будут банкротства.
Торн удивленно поднял брови, но тут же на его лице появилась хищная улыбка.
— Тогда, может быть, зашортить? — предложил он, его глаза загорелись. — Сыграем на понижение. Заработать на их банкротстве.
Я задумался. Эта идея была хороша. Но слишком рискованна — поймать точно точку входа в позицию будет трудно.
— Нет, — произнес я, — пока не будем. Просто забудьте о велосипедах. Изучите рынок автомобильных компаний. И фармацевтических. В том числе европейских. Будущее — за ними.
Торн кивнул, достал блокнот, начал записывать. Его лицо было сосредоточенным.
— Что с патентным бюро? — повернулся я к Дэвису
— Они располагаются на шестом этаже. После совещания, предлагаю спуститься и познакомиться с сотрудниками.
Отличные новости! Мои планы, идеи, все начинало обретать реальные очертания.