Меткий стрелок. Том IV

Глава 14

Зал приемов был затемнен. Тяжелые бархатные шторы, задернутые на окнах, не пропускали ни единого лучика света, создавая атмосферу глубокой, почти осязаемой тайны. В центре зала стоял наш спиритический столик, окруженный пятью креслами. На столике горело несколько свечей, их трепещущие огоньки отбрасывали причудливые тени на стены, заставляя их казаться живыми. Запах ладана, который я попросил зажечь, смешивался с ароматом старого дерева и дорогих духов. Кто-то из охраны тихо пошутил насчет гашиша, которым увлекалась вся французская элита. Я услышал, задумался. Нет, наркотики — не наш путь. Слишком легко самому попасть под влияние дурмана во время сеансов.

Я сидел во главе стола, напротив Калеба. Мои ноги, словно по привычке, легли на педали, и я почувствовал их легкое сопротивление. Рядом со мной, справа, сидела графиня Изольда де Мерикур, ее лицо было бледным, а глаза, полные надежды и страха, неотрывно смотрели на Калеба. Слева от меня расположился барон Марсель де Виль, его лицо, обычно надменное, теперь выражало глубокую беспокойство. Руки, лежавшие на столе, были сжаты в кулаки, по виску ползла капля пота. Напротив, между ними, сидела мадам Жозефина д’Обре, ее лицо было скрыто вуалью, но я чувствовал, как она напряжена.

— Дамы и господа! — произнес я громко. Все вздрогнули — Мы начинаем!

Калеб, облаченный в свой индиговый балахон с золотыми вышивками, сидел, словно статуя. Его лицо было скрыто глубоким капюшоном, только кончик носа и тонкие, потрескавшиеся губы были видны, а глаза, спрятанные в тени, казались бездонными. Я оглядел присутствующих. Каждый из них ждал чуда, каждый из них пришел сюда со своей тайной, со своей болью. И я был готов им это дать.

— Прошу вас! Не разрывайте круг, что бы ни случилось. Духи могут быть… требовательными и обидчивыми. Сегодня мы попытаемся связаться с умершим супругом мадам Изольды, месье Пьером де Мерикуром.

Графиня сдавленно ахнула, ее рука, лежавшая на столе, заметно задрожала. Она посмотрела на меня, затем на Калеба, и в ее глазах читалось абсолютное доверие.

Калеб запрокинул голову, закатил глаза, обнажая белки, и лишь тонкие красные прожилки были видны, словно раны. Его тело начало подрагивать, словно его била лихорадка. Из-под капюшона балахона донеслись низкие, гортанные звуки на суахили, словно древнее заклинание. Я незаметно надавил на правую педаль. Столик издал глубокий, резонирующий стук, который заставил вздрогнуть всех присутствующих.

— Дух пришел, — прошептал я, глядя на Калеба. — Он с нами. Спрашивайте, графиня.

Графиня Изольда, со смертельно бледным лицом, сделала глубокий вдох.

— Мой супруг, — прошептала она, и слезы вновь навернулись на ее глаза. — Ты здесь? Ты слышишь меня?

Я незаметно нажал на педаль два раза. Раздался новый стук. Одновременно я надавил на другую педаль, Калеб начал говорить на суахили. Я начал «переводить».

— Да, дорогая. Я здесь, рядом с тобой.

— Ты не страдаешь? — голос графини дрожал.

— Нет, я не страдаю. Я пребываю в вечности. Тут нет времени, пространства в земном понимании…

Дальше я пересказал концепцию Блаватской и других эзотериков. Разумеется, в сокращенном варианте.

— Тебя… тебя отравили, моя любовь? — графиня, наконец, добралась до сути — Скажи мне правду!

Я почувствовал, как напряжение в зале нарастает. Это был ключевой момент и тут нужно было аккуратно. Я выдержал паузу, стараясь придать своему голосу максимально драматическое звучание. Калеб, словно понимая важность момента, издал долгий, заунывный стон, заговорил.

— Мне так тяжело! О Боже… Я скрывал это долгие годы. Поэтому жил отдельно от тебя в нашем летнем поместье. Дорогая, я был болен сифилисом. Прости!

В зале повисла оглушительная тишина. Графиня Изольда, широко распахнув глаза, смотрела на меня, ее лицо выражало смесь ужаса и недоверия. Барон Марсель, до этого напряженный, теперь казался ошеломленным. Мадам д’Обре закусила нижнюю губу. Ее секрет графини явно… возбудил?

Изольда медленно, словно не в силах оторвать взгляд от Калеба, повернулась ко мне. Ее губы дрожали, пытаясь сформировать вопрос, но слова застревали в горле. Лицо, до этого бледное, теперь покрылось багровыми пятнами гнева и обиды. В глазах читалась боль, смешанная с отвращением. Она искала подтверждения, или, быть может, опровержения, хотя ее собственная интуиция, усиленная «откровениями» духа, уже подсказывала ей горькую правду. А мадам Жозефина продолжала разглядывать графиню с болезненным любопытством, будто она наслаждалась чужим горем, предвкушая грядущие драмы.

Атмосфера в комнате сгустилась, превращаясь в плотную, почти осязаемую субстанцию, сотканную из шока, стыда и невысказанного гнева.

— Но как⁈ — наконец, справилась с собой графиня

— У меня была любовница. Точнее… две.

Шок. Это по-нашему.

— Дух… он уходит, — тяжело вздохнул я, стараясь придать своему голосу оттенок скорби. — Похоже, он не может больше оставаться в нашем мире, видя вашу боль.

Изольда вскрикнула, ее руки, дрожащие и тонкие, поднялись к лицу, пытаясь закрыть глаза от невидимой правды. Она не в силах сдержать эмоции, разорвала круг, разрыдалась. Барон Марсель, словно пробудившись от оцепенения, вскочил со своего места, подал ей платок. Мадам Жозефина же, напротив, продолжала наблюдать за происходящим с нескрываемым интересом, словно была на премьере новой пьесы, а не свидетелем чьего-то личного ада.

— Сеанс окончен, — произнес я, твердо. — Дух покинул нас. Прошу, господа, дайте графине прийти в себя.

Я аккуратно ногами спрятал педали под столиком, дав сигнал Картеру, который уже ждал у дверей. Слуги вошли в зал, началась суета. Графине налили воды, потом шампанского. Охрана подхватили Калеба под руки, который, изображая полное истощение, обмяк в кресле, и увели его из комнаты. Все было сделано четко, без лишних слов, без суеты.

Я подошел к графине Изольде, которая все еще сидела, уронив голову на руки, ее тело сотрясалось от рыданий.

— Графиня, — произнес я, и мой голос был максимально сочувствующим. — Прошу вас, не вините себя. Вы узнали правду, и это — первый шаг к исцелению.

Она подняла на меня свои красные, опухшие глаза. В них читалось столько боли, столько горечи, что я почувствовал легкое содрогание. Моя мистификация, как я сам себя убеждал, была во благо.

— Это… это невозможно, — прошептала она, ее голос был хриплым. — Мой муж… он не мог…

Я лишь пожал плечами, позволяя ей самой дойти до принятия:

— Это конечно, не мое дело… Но я бы на вашем месте проверился у врача.

— Вы думаете?!?

— На всякий случай.

На следующее утро весь Париж гудел. Слухи о первом сеансе «Менелика Светлого» разлетелись по городу со скоростью лесного пожара. Графиня Изольда, доведенная до отчаяния «откровением» духа, не стала скрывать своего горя. Она публично заявила о шокирующей правде, услышанной от медиума, и эта новость, словно бомба, взорвала светское общество. Газеты, до этого лишь намекавшие на загадочный дар африканского провидца, теперь пестрели броскими заголовками. «Дух раскрывает тайны рода де Мерикур!», «Спирит разоблачает смертельную ложь аристократии!». Имя Менелика было у всех на устах, его фотография, сделанная нашими репортерами, красовалась на первых полосах.

Возле нашего особняка на площади Вандом начал круглосуточно толпился народ. Парижане, жаждущие чуда, страждущие утешения или просто любопытные, стояли длинными очередями, надеясь попасть на сеанс. Люди всех сословий и достатка, от простых рабочих до состоятельных буржуа, часами ждали у ворот. Нам даже пришлось договориться в местном участке полиции о дежурном наряде. И все это лишь усиливали таинственность и эксклюзивность происходящего, превращая каждый визит в особняк в настоящее событие.

Я, наблюдая за этим безумием из окна своего кабинета, чувствовал, как моя игра набирает обороты. Письма с просьбами о сеансе поступали мешками, и Артур с Картером, при помощи французского отделения Пинкертонов, тщательно их просеивали, отбирая наиболее «перспективных» клиентов. Теперь к нам потянулась настоящая «крупная рыба». Министры правительства, прокурор Парижа с супругой, армейские генералы — все они жаждали прикоснуться к тайне, услышать «голоса» умерших, получить ответы на свои сокровенные вопросы.

Мы создали нечто вроде закрытого клуба для элиты. Под названием «Тайны фараонов». По вторникам и пятницам в особняке собирались сливки французского общества. Здесь, в атмосфере изысканной роскоши и непринужденного общения, под бокал дорогого шампанского и сигары, политики, финансисты и аристократы могли свободно обмениваться мнениями, заводить полезные знакомства, а главное — ждать своей очереди на сеанс с Менеликом. Картер и его команда работали без устали, собирая информацию о каждом потенциальном госте. Каждый, кто хотел попасть на сеанс, проходил через тщательную проверку: его биография, семейные связи, финансовое положение, личные тайны — все это тщательно изучалось, превращаясь в досье, которое ложилось на мой стол. Эти бумаги, наполненные самыми интимными подробностями, были нашим главным оружием. Они позволяли Калебу (и мне) выдавать такие «откровения», которые не могли оставить равнодушным ни одного скептика, превращая его в верующего.

Я был поражен, узнав, какие взятки предлагают Картеру и Артуру, чтобы попасть на эти эксклюзивные сеансы и за возможность стать членом «клуба». Суммы исчислялись десятками тысяч франков. Можно было сколотить второе состояние, просто пропуская людей без очереди. Я, конечно, пресекал любые подобные попытки, но сам факт говорил о многом. Чтобы сохранить лояльность и помочь избежать соблазнов, я существенно повысил оклад Картеру, а Артуру, чья работа по пиару и организации была просто блестящей, начал платить фиксированную зарплату, превышающую его самые смелые мечты. Да, благодаря наследству — парень не бедствовал. Но оклад показал его нужность, ценность для нашей команды.

Не все шло гладко. За время первых сеансов у нас случилось два крупных скандала. Первый произошел с бароном Марселем де Виля, того самого промышленника, что сидел рядом с графиней Изольдой. Его досье было особенно богато на «жареные» факты.

В полумраке зала, под мерцание свечей, Калеб, погруженный в свой «транс», начал вещать на суахили, а я, с каменным лицом, «переводить» его слова. Дух покойной сестры барона, той, что покончила жизнь самоубийством, якобы явился на сеанс.

— Призрак говорит, что смерть на вашей совести, Марсель, — произнес я, глядя барону прямо в глаза. — Последние дни вашей сестры были наполнены отчаянием, потому что вы… ты украли у нее наследство. Подделав завещание умершего отца.

Барон, до этого сидевший с напускным спокойствием, резко побледнел. Его губы дрожали.

— Это ложь! — выкрикнул он, его голос был полон ярости. — Это шарлатанство! Я никогда…

— Дух показывает, — перебил я его — Владение в Оверни и деньги на счетах, что вам оставил отец — должны были быть поделены поровну. Без этих средств, которые должны были пойти в приданое вашей сестры, у нее расстроилась свадьба. А после этого она бросилась в Сену.

Барон Марсель разорвал круг, вскочил. Его лицо было искажено гримасой ярости. Он схватил со стола стакан, бросил его в стену, затем, словно обезумев, бросился на Калеба, пытаясь сорвать с него балахон.

— Шарлатан! — кричал он, его голос был полон безумия. — Ты все врешь! Все это ложь…

Картер и его люди, мгновенно среагировав, подхватили барона, скрутили его, крепко удерживая. Он брыкался, ругался, пытаясь вырваться, но охрана действовала профессионально. Его вывели из зала, а затем из особняка. Последствий скандал не имел, никто никаких вызовов не прислал, даже угроз не было. Как я узнал, барон сбежал из Парижа, а полиция начала официальное расследование в отношении завещания его отца.

Второй инцидент произошел с мадам Жозефиной д’Обре, хозяйкой литературного салона. Ее досье тоже содержало пикантные подробности. Дух ее покойного супруга, знаменитого композитора, явился на сеанс и начал «говорить» о ее изменах, о ее тайном романе с молодым учеником мэтра.

— Призрак рассказал, что вы предали его, Жозефина, — произнес я, глядя на побледневшую мадам д’Обре. — Ваша любовь была ложью. Его последние дни были омрачены горечью и предательством.

Жозефина очень сильно побледнела. Даже покачнулась в кресле.

— Как вы смеете! — воскликнула она, ее голос дрожал. — Это клевета! Вы… вы просто пытаетесь опозорить меня!

— Как его звали? Жан? — продолжал нагнетать я — Вашего любовника… Что с ним стало? Вы же забеременели от него, а потом избавились от плода, так? И любовник вас тоже проклял…

д’Обре, не говоря ни слова больше, сорвала с себя вуаль, бросила ее на стол, бросилась прочь из зала. За ней потянулись и другие присутствующие, их лица выражали смесь шока и любопытства.

Одним выстрелом — я убил двух зайцев. «Потопил» репутацию конкурентки мадам Шеврёз и снова привлек к нам внимание всего света.

Жозефина через газеты обещала подать на Менелика и меня в суд, даже пришел почтой иск. Но дальше дело не сдвинулось. Ибо приди д’Обре в суд за защитой репутации — мы бы позвали ее любовника. Пусть расскажет под присягой об их связи. Или попытается соврать. Опытный адвокат размотает его на раз, два, три… Видимо, Жозефина это поняла, затаилась. Даже закрыла временно свой литературный салон.

А я же задумался о том, чтобы перед сеансами подписывать «договор о согласии и неразглашении», чтобы избежать подобных инцидентов в будущем. Но юристы, к которым я обратился, лишь развели руками.

— Мистер Уайт, — пояснил мне один из них, самый заслуженный адвокат, что любил смотреть на клиентов через монокль, — это будет крайне затруднительно. В отношении сведений, полученных от потусторонних духов, нет никаких юридических прецедентов. Как вы докажете, что эти сведения были получены именно таким путем? Это метафизика, а не юриспруденция. Духа в суд не вызовешь.

Я лишь тяжело вздохнул. Похоже, мне придется продолжать играть на грани фола, балансируя между мистификацией и реальной угрозой судебных преследований и как следствие — разоблачения.

Но была и настоящая удача. На один из сеансов пришел известный французский инженер Адер Клеман с супругой. Месье Клеман, человек средних лет, с аккуратной бородкой и проницательными глазами, излучал ауру научного скептицизма. Его супруга, наоборот, казалась очень впечатлительной дамой, ее глаза горели любопытством, а руки нервно теребили кружевной платочек. Сеанс прошел скучно, практически без «откровений» — нам просто не удалось нарыть ничего интересного на семейную чету.

Однако, после сеанса, во время общения в нашем «клубе», где гости неформально беседовали за бокалом шампанского, Адер Клеман внезапно разговорился. Видимо, ударил алкоголь на голодный желудок. Он начал жаловаться на плохое отношение французского правительства к изобретателям, на бюрократию, на отсутствие финансирования. И в пылу этой эмоциональной тирады обмолвился насчет трудностей с финансированием его летательного аппарата «Авион».

Я, потягивая шампанское, чуть не поперхнулся. «Авион»⁈ Я думал, что до полета братьев Райт еще несколько лет, а тут, оказывается, есть готовый самолет! И уже даже модель Номер 3! То есть были модели один и два. Я должен был увидеть первый самолет!